Текст книги "Выборы"

– Падрейк! Жаркое из цыплят! – наложив полную тарелку, вождь набросился на жаркое. Капли жира падали на синюю ordana. Я положил себе одну ложку и не спешил приступать к еде, отдавая предпочтение мартини. Шартелль отрезал кусочек мяса, пожевал и проглотил. Его рот приоткрылся и он потянулся к бокалу с водой. Я не мог поручиться, что мяса в любимом блюде альбертийцев было больше, чем пряностей и специй. Даффи, однако, поглощал его с той же скоростью, что и вождь Акомоло и Декко. Я решил, что у него отсутствуют вкусовые рецепторы. Шартеллю, как я заметил, с лихвой хватило первого кусочка.

Вождь закончил трапезу и вытер пальцы о скатерть. Чистая салфетка так и осталась лежать у его тарелки. Вождь потянулся, сладко зевнул.

– Чудесно, Падрейк. Кто готовил жаркое?

– Студент лондонского университета. Уроженец Альбертии, естественно.

Вождь кивнул.

– Молодец. И перца он положил как раз в меру. Вам понравилось жаркое, мистер Шартелль?

– Удивительный вкус, – Шартелль улыбнулся.

Даффи предложил сигары, но альбертийцы отказались, а мы с Шартеллем последовали их примеру. Официант принес кофе.

– Скажите мне, мистер Шартелль, вы знали президента Кеннеди?

– Да, конечно.

– Достаточно хорошо?

Шартель вновь улыбнулся.

– Я обращался к нему: «Джон», когда его избрали в палату представителей конгресса, когда он стал сенатором, и «мистер Президент», когда он вошел в Белый Дом.

– Он уже умер, не так ли?

– Да.

– Я был его горячим поклонником. Он представлял все лучшее, что могла предложить ваша страна. Он принадлежал к тем немногим политикам, кто мог честно сказать, что он – настоящий лидер. Его смерть очень опечалила меня.

– Не только нас. Мы любили нашего президента.

– Так как вы были сторонником Кеннеди и знали его лично, я хотел бы, чтобы вы помогли мне найти ответ на вопрос, который давно мучает меня.

– Могу попытаться.

– Почему не арестовали Джонсона?

Шартелль чуть не поперхнулся. Но ему удалось поставить на стол чашечку кофе, не расплескав ни капли.

– Простите, вождь?

– Я спрашиваю, почему Джонсона не арестовали сразу же после убийства Кеннеди? Ведь от смерти президента более всего выиграл он. Мне казалось, что в такой ситуации следовало ожидать его ареста.

– И кто должен был арестовать его?

– ФБР и ваш мистер Гувер, – ответил вождь Акомоло. – Возможно, объединившись с армией.

– Вы хотите сказать, что смерть Кеннеди являлась результатом заговора Джонсона, не так ли? (Я мог поклясться, что взгляд Шартелля лучился восхищением.)

– Разумеется, нет. Но на месте Гувера я отправил бы кое-кого в тюрьму, Джонсона, вашего мистера Макнамару, Раска, а то и все правительство. Я бы заподозрил существование заговора и определенно не сидел бы сложа руки.

– Но вице-президент автоматически становится главой государства после смерти президента.

– Именно так, и кто поручится, что Джонсон не нанял этого Освальда? В конце концов, Кеннеди убили в Техасе, родном штате Джонсона. Такого совпадения достаточно, чтобы у самого наивного человека зародились подозрения, мистер Шартелль.

Лицо Шартелля расплылось в широкой улыбке.

– Вождь, мы с вами отлично поладим. Да, сэр, – он покивал, продолжая улыбаться. – Отлично поладим.

Глава 5

По форме Альбертия напоминает воронку, носик которой – Барканду, столица страны. Морская столица страны. Морская граница Альбертии – тридцать три мили превосходных песчаных пляжей. Посередине песчаную полосу рассекает глубокая бухта, делящая столицу надвое географически и экономически. На севере, ближе к материковой части Альбертии, пятьдесят квадратных миль трущоб, где средний доход на душу населения не превосходит ста долларов в год. Южный берег бухты – широкие бульвары, ухоженные лужайки, консульства иностранных государств, административные здания, отели, ночные увеселительные заведения, магазины с богатым выбором товаров и Яхт-клуб.

Последний расположен на месте пристани, с которой в начале девятнадцатого века отваливали корабли с грузом рабов-негров. В 1842 году англичане положили конец работорговле. Пристань потихонечку разрушалась, пока в 1923 году не началось строительство Яхт-клуба. Яхт вначале не было, но чиновники могли выпить там холодного пива и поговорить о делах в непринужденной обстановке. Первого альбертийца, врача, окончившего Эдинбургский университет, приняли в клуб лишь в 1953 году.

Пол Даунер, чья фамилия значилась в названии агентства «Даффи, Даунер и Тимз, лимитед», встречал нас в аэропорту. Несмотря на кондиционированную прохладу здания, его лицо блестело от пота, а под рукавами белого пиджака выступили темные полукружия.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Вы знаете друг друга, не так ли? – я взглянул на Шартелля.

– Конечно, мы с Полом знакомы. Мы вместе воевали, правда, Пол?

– Рад тебя видеть, Клинт, – ответил Даунер.

– Ты остаешься надолго? – спросил Шартелль.

– Возвращаюсь вечерним рейсом. Звонил Падрейк. В Лондоне полно дел. Ему нужна помощь. А здесь от меня немного пользы. Политика – не по моей части. Ты это знаешь, Шартелль.

– Угу.

– Я забронировал вам номера в отеле «Принц Альберт». Сейчас мы поедем туда, за ленчем я введу вас в курс дел, потом заглянем в консульство и я представлю вас Крамеру.

– Кто это?

– Генеральный консул, – ответил я. – Феликс Крамер. Он в Африке еще с тех времен, когда Даллес был государственным секретарем. Его направили сюда в начале пятидесятых годов, потому что он свободно владел китайским, японским и еще несколькими восточными языками.

– Логично. Но я не уверен в том, что хочу встретиться с Крамером, Пол.

Даунер улыбнулся.

– Но он хочет тебя видеть. Не забывай, что Белый Дом и Уайт-холл заинтересованы в исходе выборов.

– Пол, старина, пойми меня правильно. Меня не волнуют заботы администрации. Я приехал проводить предвыборную кампанию и не думаю, что у мистера Крамера много голосов.

Даунер покраснел.

– Черт побери, Клинт, я столько сделал для тебя за эти две недели. Государственному департаменту не нравится вмешательство американцев во внутренние дела других стран, особенно африканских.

Шартелль достал пачку «Пикийунс», выудил из нее последнюю сигарету, с сожалением взглянул на пустую пачку, смял ее и бросил в урну.

– Мне их будет недоставать.

– Перейдите на местные, – посоветовал я. – Рекомендую «Свит ариелз». Говорят, они такие же крепкие.

Шартелль повернулся к Даунеру.

– Так ты летишь вечерним самолетом?

– Совершенно верно.

– Вот что я тебе скажу, Пол. Ты подбрось нас к отелю, я позвоню мистеру Крамеру – и мы с Питом заглянем к нему и засвидетельствуем наше почтение. До отлета у тебя, должно быть, масса дел, так что не беспокойся о ленче и нашем визите к мистеру Крамеру. Я думаю, он тебя поймет, если мы прийдем одни. А вернувшись в Лондон можешь сказать Поросенку, что своими действиями я не нанесу урона ни агентству, ни ему лично, ни правительству Соединенных Штатов.

– А может, мне лучше поехать с тобой, Клинт? Я знаю Крамера и его привычки.

– Я ценю твое предложение, Пол, но, повторяю, тебе наверняка есть чем заняться и без нас. Думаю, мы сами сможем объясниться с мистером Крамером, чтобы он не очень расстраивался из-за того, что его соотечественники решили повлиять на политическую обстановку в Альбертии.

– Я, пожалуй, позвоню Пардейку и…

– Пардейку звонить не нужно. Если ты ему позвонишь, в Лондон мы полетим на одном самолете.

Даунер пробурчал что-то невразумительное, покраснел еще больше и повел нас к таможне. После досмотра высокий негр отнес наши чемоданы к машине и поставил их в багажник.

– В «Принц Альберт», – приказал Даунер водителю.

Шартелль не отрывался от окна, пока мы петляли по северной части Барканду.

– Шартелль не отрывался от окна, пока мы петляли по северной части Барканду.

– Посмотри, Пит, какие платья у этих женщин, что сидят у своих коробок и торгуют друг с другом. Зеленые, синие, оранжевые, даже лиловые. А шум, словно поутру в свинарнике. И не затихает ни на секунду.

– Эти торговки пользуются значительным политическим влиянием, – вставил Даунер.

– Так ли это? – хмыкнул Шартелль.

Шум накатывался со всех сторон. Визгливые крики спорящих женщин, резкая восточная музыка, обрушивающаяся из висящего на столбе динамика «Радио Альберти», непрерывные гудки автомобилей. Машины шли сплошным потоком. На тротуарах, отделенных от мостовой глубокими канавами, люди сновали меж коз и цыплят. Коричневые, обмазанные глиной дома в один, два, три этажа, стояли один к одному. Нищие тянули руки, которые мало кто замечал. Мальчишки играли в футбол. Какой-то мужчина выскочил на мостовую перед нашим автомобилем. Водитель нажал на гудок, резко затормозил, выругался. Мужчина убежал, смеясь во все горло.

– Он хотел умереть, – водитель обернулся и взглянул на Шартелля. Автомобилем он управлял легко и уверенно.

– Между прочим, машина ваша, – подал голос Даунер. – Вместе с водителем.

– Как тебя зовут? – спросил Шартелль.

– Уильям, са[4]4
  са – сэр (иск.).


[Закрыть].

– Ты хороший водитель, Уильям.

– Благодарю вас, са.

– Если он ночует вне дома, то получает в день на два шиллинга больше.

Шартелль подтолкнул меня локтем.

– Уильям, так как теперь ты будешь возить меня и мистера Апшоу, мы будем платить на четыре шиллинга больше, если задержим тебя на ночь. Если мы попадем в аварию, ты получишь только два шиллинга. Согласен?

– Аварий не будет, са, – широко улыбнулся Уильям.

– Ты их испортишь, – пробурчал Даунер.

– Если мне это будет стоить два шиллинга в день, я готов.

Бетонный мост с четырьмя полосами движения широкой дугой изгибался над оконечностью вдающейся в материк бухты. Большие сухогрузы спокойно проплывали под ним к пристаням и обратно. Пешеходы и велосипедисты пользовались специальной дорожкой с левой стороны моста. Мы проехали мимо женщины с привязанным на спине ребенком. Она несла на голове три деревянных бруса длиной по десять футов каждый. Ребенок спал. Во всяком случае, не плакал.

– Она может носить их часами, – пояснил Даунер. – На расстояния в десять, а то и пятнадцать миль. Выходит из дома на рассвете. Ее муж рубит лес и обтесывает брусья. Они доставляют их в город и получают несколько шиллингов.

С моста мы съехали на бульвар Королевы – широкую магистраль с двухсторонним движением и разделительной зоной посередине в виде полоски ухоженной зеленой травы. Вдоль бульвара выстроились особняки, отделенные от дороги просторными лужайками с цветочными клумбами и декоративными кустарниками. Двое мужчин подстригали мачете одну из лужаек.

– Что они делают? – спросил Шартелль.

– Подстригают лужок.

– Мачете?

– Косилка стоит десять фунтов. А они работают целый день за четыре шиллинга.

– Лужайка ведь не меньше акра.

Даунер пожал плечами.

– Зато снижается уровень безработицы.

Жилые кварталы уступили место деловому району. Белые кубы из стекла и бетона в десять, двенадцать, а то и в пятнадцать этажей тянулись к африканскому небу. Мелькнула вывеска «Бэнк оф Америка».

– Эти ребята своего не упустят, – пробурчал Шартелль.

– Деньги есть деньги, – философски заметил Даунер.

Уильям свернул на подъездную дорожку к отелю «Принц Альберт». Сложенный из бетонных панелей, он едва ли получил бы приз на архитектурном конкурсе.

Уильям остался в машине. Улыбающийся ливанец записал наши фамилии в книгу и протянул ключи от номера. По его знаку коридорные подхватили наши чемоданы и понесли к лифту. Наличие автоматической системы управления не мешало присутствию лифтера в кабине каждого лифта. Я решил, что эта мера также способствовала снижению безработицы. Агентство сняло для меня и Шартелля по двухкомнатному номеру. Даунер последовал за мной.

Кондиционер работал на полную мощь, и Даунер, похоже, замерз в пропитанном потом костюме.

– Ты присматривай за Шартеллем, Пит, – посоветовал он.

– С какой стати? Парадом командует он. Я у него на побегушках.

– Он не понимает этих людей. Не то, что ты или я.

– Я их тоже не понимаю.

– В консульстве он все испортит.

– Крамер – американец, не так ли?

– Разумеется, американец.

– Шартелль знает, как держать себя с американцами. Возможно, он не понимает альбертийцев, но с американцами у него все в порядке. Я уверен, что с Крамером они поладят.

Я вытащил из чемодана рубашки, белье, носки и положил их в комод. Четыре костюма повесил в шкаф. Восемь галстуков легли в отдельный ящик. Зубную пасту, щетку, кисточку и бритву отнес в ванную. Волосы я стриг коротко, так что расческа или гребень мне не требовались. Пижамой, дезодорантом или лосьоном после бритья я не пользовался.

Даунер сидел на кровати и дрожал.

– Вам холодно или у вас малярия?

– Чертов кондиционер, – пробормотал он. – Я принимаю «Арелан». А ты?

– Нет.

– Напрасно. Заболеешь малярией. Вот, бери, – он кинул мне флакон с таблетками.

– Действует, как «Атабрайн»?

– Нет, от него кожа не желтеет.

Я положил в рот таблетку, проглотил, запил водой.

– По одной в день?

– Лучше по две. Они тебе не повредят.

– Не влияют на потенцию, а?

– Это не должно тебя волновать, во всяком случае здесь.

– Интересная мысль.

– Главное, присматривай за Шартеллем.

– Но кампанию ведет он.

– Я был против. Я говорил Даффи, что я против. В Штатах, возможно, Клинту нет равных, но Африка – не Штаты, – Даунер закурил. – Знаешь, какая опасность подстерегает Шартелля?

– Нет.

– Культурный шок.

– Вы думаете, он может отуземиться?

– Нет-нет. Он не Гоген. Я хочу сказать, что он постоянно жил в Штатах, за исключением того времени, что провел в Европе со мной и Даффи, а тогда мы водили его буквально за руку. Африка – это даже не Европа. Такой человек, как Шартелль, может не приспособиться к местным условиям. Ты и я пожили в разных странах, Пит. Мы принимаем их как должное. Жара, грязь, болезни, странные законы – все это не производит на нас того впечатления, какое может произвести на Шартелля.

– Мы в некотором смысле космополиты, – подсказал я.

– Совершенно верно, ты угадал прямо в десятку. Я живу в Лондоне уже двадцать лет. Часто бываю на континенте. Париж для меня, что Нью-Йорк. Лондон не отличается от Чикаго.

– Если не брать во внимание языковый барьер, – заметил я.

– В Париже?

– Нет, в Чикаго.

Даунер хохотнул.

– Неплохо, Пит.

Я не считал его дураком. Он старался докопаться до сути, работал без устали, мог при случае быстро выдать неплохую идею, этому он научился от Херста, у которого он пахал до 1952 года, пока Даффи не перетащил его в ДДТ. Но его педантизм и манера говорить могли вывести из себя святого. Он верил в непогрешимость «Даффи, Даунер и Тимз, лимитед». Он покупал все товары, которые рекламировало агентство, и рекомендовал их друзьям и знакомым. Продукция фирм, счета которых он вел, не могла иметь изъянов. Если б таковые существовали, ДДТ никогда не стало бы сотрудничать с этими фирмами.

– И вот что, Пит, – продолжал Даунер. – Если у тебя возникнут трудности и тебе понадобится помощь, немедленно звони. Я постараюсь быть поближе к телефону.

– Благодарю.

– Далее, дом в Убондо полностью готов к вашему приему. Вот ключи, – он бросил мне связку. – Счет в «Барклей» открыт на твое имя. На нем примерно пятьсот фунтов. Если деньги подойдут к концу, пошли телеграмму, и мы тут же переведем требуемую сумму. Платить слугам будешь ты, в этом списке указано, кто сколько получает, – Даунер положил на стол лист бумаги. – Расплачивайся с ними раз в месяц и, мой тебе совет, не одалживай им денег. Назад ты их не вернешь. Еду покупай в супермаркете в Убондо. За покупками тебе придется ходить самому, слугам доверять нельзя. Счет оплачивай ежемесячно.

– Сколько у вас слуг?

– Пять… плюс ночной сторож. Шесть.

– Зачем двум мужчинам шесть слуг?

Даунер вздохнул.

– Смотри сам, Пит. Вам нужен повар. Стюард. Мальчик, который помогает стюарду и повару. Шофер, это Уильямс. Вы с ним знакомы. Садовник – у вас там участок в полтора акра. И ночной сторож.

– Кто?

– Ночной сторож. Он отпугивает воров. Мне кажется, это налог, который взимают с домовладельцев местные гангстеры. Если кто-то увольняет ночного сторожа, в течение недели дом обкрадывают.

– Ясно. Когда Акомоло возвращается из Лондона?

– Он уже вернулся. Вчера вечером. Но он сейчас занят, и у вас есть возможность осмотреть Барканду, завязать знакомства, а уж потом ехать в Убондо.

– Что-нибудь еще?

Даунер задумался.

– Тебе стоит заглянуть в государственные учреждения. Репутация ДДТ среди англичан довольно высока. Они знают, кто мы такие.

– Какао, – кивнул я.

– Кстати, очень полезный продукт. Я пью его на завтрак каждое утро.

– И я, Пол. А также чашечку на ночь, перед тем как лечь в постель.

В дверь постучали. Открыв ее, я увидел Шартелля. Должно быть, тут я впервые полностью осознал значение слова блистательный. Таким предстал передо мной Шартелль. В костюме из легкой ткани в белую и черную полоску, который сидел на нем как влитой. В жилетке. Я никогда не видел костюма-тройки из такого материала. В белой рубашке и вязаном галстуке. В шляпе, лихо сдвинутой на ухо. Черной. Черной фетровой шляпе с широкими мягкими опущенными полями. Я не представлял, что такие все еще существуют. Шартель прислонился к дверному косяку и выпустил струю дыма.

– Вы великолепны, – выдохнул я.

Он вошел и повернулся, чтобы мы могли оглядеть его со всех сторон.

– У меня их шесть. На каждый день недели, за исключением воскресенья. По воскресеньям я буду надевать выходной костюм.

– Тоже с жилеткой?

– Так вы никогда не видели костюма-тройки в полоску? Они как раз входят в моду. Как вам шляпа? Клянусь богом, ей добрых сорок лет. Сейчас я выгляжу, как процветающий торговец хлопком из Нового Орлеана, не так ли?

– Истинно так.

– Так уж получилось, но я покупал эти костюмы для Денвера. А жилетку собирался надевать в прохладные вечера. Думаю, что в таком наряде я буду выделяться среди альбертийцев. Как по-твоему, Пол?

Даунер уже устремился к двери.

– Своеобразный костюм, очень своеобразный, Клинт. Я ввел Питера в курс дел. До отлета мне нужно кое-что уладить, так что я пойду. Рад, что мы повидались, – он схватил руку Шартелля и пожал ее.

– Я тоже, Пол.

– Пит, ты не мог бы проводить меня до лифта?

– С удовольствием.

В коридоре Даунер взял меня под руку.

– Теперь ты понимаешь, что я имел в виду. Ты должен приглядывать за Шартеллем.

– Костюм?

– Именно так, костюм.

– Ну, костюм потрясающий.

– Да, да, об этом я тебе уже говорил. Культурный шок неизбежен, – он нажал кнопку, двери кабины раскрылись. Культурный шок, – повторил он, входя в лифт. – Помни об этом, Пит.

– Только чья культура подвергнется этому шоку? – спросил я, но двери сомкнулись, и он не услышал меня.

Глава 6

Я вернулся в номер. Шартелль стоял у окна, любуясь открывающимся видом.

– Какая бухта! И сколько кораблей.

– Они много импортируют. К сожалению, больше, чем идет на экспорт, так что торговый баланс у них не блестящий.

Шартелль отвернулся от окна и уселся в кресло.

– Быстро вы отделались от Даунера.

– Да, он уехал. Он волнуется из-за нас. Боится, как бы мы не свалились от малярии или культурного шока или от обоих напастей сразу.

– Волноваться – это по его части.

– Вы познакомились с ним во время войны?

– Да.

– Вы его не любите?

Шартелль зевнул.

– Дело не в том, Пит, люблю я его или нет. Просто мне от него никакого проку. Забудем о нем. Когда мы должны встретиться с Крамером?

– Мы должны ему позвонить. Доверяете мне?

– Я позвоню сам, – Шартелль снял трубку и попросил соединить его с американским консулом. Он выслушал ответ, оторвал трубку от уха, удивленно посмотрел на нее, вернул к уху. – Тогда попробуйте консульство Соединенных Штатов… Я знаю, что просил американское консульство… А теперь я хочу поговорить с кем-нибудь в консульстве Соединенных Штатов… Нет, не в Соединенных Штатах, а в консульстве Соединенных Штатов, – он уже расхаживал по комнате, насколько позволял телефонный шнур. Затем прикрыл микрофон рукой и повернулся ко мне. – Он хочет, чтобы я поговорил с его начальником.

– По имеющимся у меня сведениям, на соединение с нужным абонентом обычно уходит четверть часа.

Три или четыре минуты объяснений с начальником телефониста – и Шартелля соединили с консульством. Тот назвался, попросил Крамера, ему ответили, что генеральный консул открывает школу в Восточной Альбертии. Брови Шартелля подскочили вверх – вероятно, собеседник чем-то удивил его.

– Конечно, мы с удовольствием встретимся с ним… Да, это удобно. Через полчаса. Отлично. – Шартелль положил трубку, отошел к окну.

– Крамера сегодня не будет.

– Я понял.

– Но нам назначена другая встреча.

– Через полчаса, – я уже надевал самый легкий из моих костюмов.

– С секретарем консульства.

– Кто же он?

– Кларенс Койт.

– Кто такой Кларенс Койт?

– В недалеком прошлом его фамилия гремела в Южной Америке.

– В связи с чем?

– Он крупный специалист по организации переворотов, одобренных ЦРУ.

* * *

Мы спустились в бар и нашли за стойкой бармена-австралийца, заявившего, что умеет смешивать мартини. И надо признать, слова у него не разошлись с делом. Мы осушили по два бокала и через вестибюль, как две капли воды похожий на вестибюль любого нового отеля от Майами до Бейрута, направились к выходу. Клерки-ливанцы по-прежнему восседали за конторками, а альбертийцы таскали чемоданы приезжих.

Уильям отвел наш «хамбер» в тень высокого дерева. Завидев нас, он завел двигатель и подкатил к парадному подъезду. Шартелль открыл переднюю дверцу, чтобы сесть рядом с ним.

– Господа ездят на заднем сиденье, – неожиданно остановил его Уильям.

– Почему?

– Так принято, са. Господа ездят сзади.

Вслед за мной Шартелль сел на заднее сиденье.

– Ты знаешь, где находится консульство Соединенных Штатов?

– Американское консульство? Да, са, недалеко.

– Едем туда.

Мы проехали от силы полмили. Построенное перед второй мировой войной, консульство утопало в цветах и зарослях кустарника, защищенное от альбертийцев высокой чугунной оградой, а от дождей и ливней – красной шиферной крышей. Мы въехали в открытые ворота. Охраны не было: морские пехотинцы могли появиться лишь после обретения Альбертией независимости, когда консульство перешло бы в ранг посольства.

Нас встретила брюнетка с ярко накрашенными губами, не слишком обремененная работой. Она вызвала альбертийца, предложила ему показать нам кабинет министра Койта, а сама вновь занялась маникюром. Альбертиец подвел нас к нужной двери.

– Входите, господа.

Мы вошли и попали в приемную, где царствовала миниатюрная блондинка с зелеными глазами и сухой улыбкой.

– Мистер Шартелль и мистер Апшоу? – спросила она.

Мы подтвердили ее правоту, она сняла телефонную трубку, с кем-то коротко поговорила.

– Мистер Койт примет вас через несколько минут. Присядьте, пожалуйста.

Мы сели, Шартелль достал пачку «Свит Ариелз», закурил. Блондинка сосредоточенно печатала на пишущей машинке. Тихонько жужжал кондиционер. Сидели мы молча. Словно коммивояжер и его ученик, ожидающие приема у опытного покупателя, который ничего не заказывал уже семь месяцев и сегодня не собирался менять установившегося порядка.

Десять минут спустя открылась дверь и из кабинета вышел мужчина. С подозрением оглядел нас и поспешил в коридор.

На столике блондинки зазвенел телефон. Она сняла трубку, сказала «да», положила ее обратно и посмотрела на нас.

– Мистер Койт вас ждет. Пожалуйста, пройдите сюда, – и она указала на дверь.

Мы вошли в просторный кабинет, чтобы увидеть там письменный стол, несколько шкафов-сейфов с наборными замками, пять или шесть стульев, кофейный столик, диван, мужчину и календарь на стене. По английскому обычаю, недели на календаре начинались с воскресенья. Каждый прошлый день аккуратно зачеркивался. Рабочий – красным цветом, праздничный – зеленым.

Сидящий за столом мужчина поднялся нам навстречу. Быстро пожал руки, любезно усадил, пододвинул пепельницы. Кларенс Койт хотел понравиться нам. Возможно, он вообще стремился оставлять хорошее впечатление, поэтому и ублажал гостей.

Мы обменялись улыбками. Ростом Койт не уступал Шартеллю – те же шесть футов и пара дюймов. Гладкие черные волосы он зачесывал назад, открывая широкий лоб. Правильные черты лица, ровные белые зубы, улыбка по любому поводу. Волевой подбородок, темно-синие, не знающие покоя глаза под густыми бровями. Костюм Шартелля, несомненно, понравился хозяину кабинета.

– К сожалению, Крамера нет, но я чертовски рад, что вы смогли заглянуть ко мне, и надеюсь, что не помешал вашим планам, – бархатным баритоном проворковал Койт.

Ответная речь выпала на долю Шартелля. «Раз Койт работает на ЦРУ, – подумал я, – пусть он и меряется силами с профессионалом предвыборных баталий, и да победит лучший лжец». Лично я отдавал предпочтение Шартеллю.

Одернув элегантную жилетку, тот заверил мистера Койта, что визит в консульство ни в коей мере не нарушил наших планов и, учитывая цель нашего приезда в Альбертию, мы очень рады, что он смог уделить нам несколько минут. Будучи секретарем по политическим делам, он мог дать нам ценные советы, которые освободят нас от лишней черновой работы и бесконечных расспросов, лишенных всякого смысла.

Койт сидел, не сводя глаз с Шартелля и изредка кивал, как бы поощряя говорящего. Он являл собой профессионального слушателя. На месте Шартелля я говорил бы целый день, начав с того времени, когда мне было три года и у меня украли велосипед. Синий, со звонком, блестящий никелем.

Но Шартелль даже не рассказал Койту о своем отце и автомобиле с лопнувшим на морозе радиатором. Он вдруг перестал говорить и начал улыбаться.

Наступившая тишина, казалось, подсказывала, что сейчас самое время прокашляться, подвинуть неудобно стоящий стул или обсудить прогноз погоды. Но я не нашел наиболее подходящей реплики и еще раз осмотрел кабинет. На одной из стен я заметил фотографию сияющего президента с его автографом. Должно быть, госдепартамент рассылал их тысячами по всем посольствам и консульствам. По размерам кабинета и по обстановке складывалось впечатление о годовом заработке Койта, но не о нем самом. Я не нашел ни картины, ни статуэтки, ни даже вазы с цветами, ничего личного.

Наконец, Койт встал и прошествовал к окну.

– Я ценю ваше доверие, мистер Шартелль. Должен признать, я не завидую тому, что ждет вас впереди.

– Мистер Койт, если бы я не мог довериться сотруднику посольства или консульства Соединенных Штатов, я подумал бы, что живу в бесчестном мире.

Койт степенно кивнул и занял место за столом.

– Я здесь лишь несколько недель, но работа потребовала детального изучения политической обстановки в Альбертии. Чем дольше я изучаю ее, тем больше убеждаюсь, что среди развивающихся стран, расположенных к югу от Сахары, это единственное государство, готовое и способное взять на себя бремя самоуправления.

Койт достал из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар, открыл его, предложил Шартеллю, затем, когда тот отрицательно покачал головой, – и мне. Я взял сигарету в надежде, что она окажется американской, а также с тем, чтобы доставить ему удовольствие: хотя бы один из гостей доверился вкусу хозяина по части табака. Фильтр я оторвал и бросил в пепельницу. Койт, похоже, не возражал.

Мы закурили, и Койт продолжил лекцию.

– Как политолог, – тут он улыбнулся, – во всяком случае, так написано в моем дипломе, выданном институтом Гопкинса, я интересуюсь моими коллегами. И мне знакома ваша фамилия, мистер Шартелль. Я также помню серию ваших превосходных репортажей из Европы, мистер Апшоу. Я думаю, что между собой мы можем говорить как профессионалы, хотя я считаю себя наблюдателем, если позволите, исследователем, а не активно действующим лицом.

Эту длинную речь Шартелль выслушал, заложив большие пальцы обеих рук за жилетку, чуть склонив голову и не отрывая глаз от той точки в дальнем углу, где потолок сходится со стенами. Он энергично кивнул, когда Койт замолчал, чтобы перевести дыхание.

– Как вы сами видите, господа, перед вами открывается возможность дать альбертийским изобретателям шанс самим решать будущее своей страны. Вы можете убедительно показать им, какая ответственность выпала на их долю. Если вам это удастся, вы окажете нации неоценимую услугу.

Шартелль не вынимал пальцев из-за жилетки. Стул его опирался лишь на задние ножки, а глаза все еще изучали верхнюю часть дальнего угла.

– Благодарим вас за добрые слова, мистер Койт, и я тронут тем, что вы так высоко оценили нашу обычную работу по сбору необходимого числа голосов. Я горжусь этим, но, надеюсь, не возгоржусь, потому что гордыня – грех, о чем мы всегда помним. А если нам таки удастся достаточно убедительно растолковать альбертийцам важность предстоящего события, я хотел бы разделить заслуги, или, если угодно, вину с тем, кто будет помогать соперникам вождя Акомоло… доктору Колого и сэру Алакада.

Шартелль по-прежнему смотрел в угол и, возможно, не заметил микроскопических трещинок, которыми пошло бесстрастное лицо-маска Койта. А может, и заметил, потому что нанес еще один удар.

– Вы знаете, что в предвыборную кампанию вовлечены и другие внешние силы. Одна из них – могущественная организация, во всяком случае, в политическом смысле. В сферу ее деятельности вовлечены Дальний Восток, Европа, Балканы, Средний Восток… – Шартелль выдержал паузу. – Южная Америка.

Я наблюдал за Койтом. Рот его чуть приоткрылся. Пальцы нервно крутили шариковую ручку.

– Не так-то легко соперничать с такой организацией, – Шартелль качался на задних ножках, еще не закончив осмотра потолка. – Вам известно… – вновь пауза, Койт сжался в комок. – Вам известно… рекламное агентство «Ренесслейр»? – произнося название агентства, Шартелль чуть сместился, и передние ножки стула с металлическими подковками с гулким стуком опустились на покрытый ленолиумом пол. Койт подскочил. Не высоко, но подскочил. Трудно сказать, то ли от удара ножек стула об пол, то ли от упоминания «Ренесслейра». Подскочил и уставился на Шартелля.

– «Ренесслейр»?

– Совершенно верно. Агентство, про которое я говорю. Их знают во всем мире и они намерены вести предвыборную кампанию старины Альхейджи сэра Алакада и так далее.

– Я слышал о них, – проскрипел Койт. Похоже, его уже не волновало, нравится ли он нам или нет. – Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Мне сказали, что все бумаги уже подписаны и скреплены печатями. Их мальчики появятся здесь со дня на день и тогда вы сможете напомнить им о высокой ответственности перед нацией. Такие беседы им по нутру.

– Койт промолчал. На его шее вздулись вены. Глаза горели неприязнью. Он понял, что Шартеллю все известно. Более того, он видел, что Шартелль играет с ним, как кошка с мышкой. Я, правда, не мог разгадать смысла этой игры.

Шартелль встал, протянул руку.

– Мистер Койт, позвольте выразить искреннюю благодарность за теплый прием. Мы постараемся оправдать ваши надежды.