Текст книги "Выборы"

Глава 15

Я заехал за Анной Кидд в половине девятого вечера, дав Уильяму взятку в пять шиллингов, чтобы тот отвез меня к ней. Она жила неподалеку от школы, где вела занятия с двумя другими девушками из Корпуса мира. Мебель была самая обыкновенная, но они оживили квартиру статуэтками, масками, ковриками ручной работы, чеканкой.

Она чмокнула меня в щечку в присутствии соседок. Одна приехала из Лос-Анджелеса, другая – из Беркли. Хохотушка из Беркли мне понравилась, я подумал, что познакомлю ее с Шартеллем, если тот вдруг вспомнит о существовании женщин. Вторая дама, из Лос-Анджелеса, наоборот, слегка надулась из-за того, что у Анны появился кавалер.

Я помог Анне сесть на заднее сиденье.

– Уильям, это мисс Кидд.

– Привет, Уильям.

– Мадам, – Уильям широко улыбнулся и с уважением взглянул на меня. Один день в городе – и уже нашел себе подругу. Ранее он явно недооценивал меня и теперь признавал свою ошибку.

– Куда мы едем, маста? – спросил Уильям.

Я повернулся к Анне.

– Есть ли в Убондо хороший, тихий бар с кондиционером?

– Конечно. В здании «Какао Маркетинг Боард». Температура там не поднимается выше двадцати градусов.

– Отлично. Поехали, Уильям.

Я держал ее за руку, пока Уильям вез нас по плохо освещенным улицам. Мелкие торговцы еще не оставили надежду сбыть свой товар, и их ларьки освещали газовые фонари, отбрасывающие желто-оранжевые блики.

– Как твои зубы? – спросил я.

– Прекрасно. Дантист просто снял камень. Смотри, – она улыбнулась. Зубы у нее были белые и очень ровные.

– Ты много о них думаешь?

– Не столько, как о тебе. Мне нравится думать о тебе.

Я поцеловал ее на заднем сиденье «хамбера», петляющего по улицам Убондо. Уильям смотрел прямо перед собой.

Оставив Уильяма и машину на стоянке, мы на лифте поднялись на третий этаж. Заведение называлось «Южная Сахара», и управлял им ливанский гангстер. Состояло оно из бара и ресторана. Кондиционер обеспечивал относительную прохладу. Мы расположились в баре.

– Ты часто бываешь здесь? – спросил я Анну.

– Я не могу этого позволить на восемьдесят два доллара пятьдесят центов, которые получаю каждый месяц. Не забывай, что я живу на эти деньги плюс мой запас обязанностей и преданности идее.

– Тогда плачу я.

Мы заказали джин с тоником. Анна чуть дрожала в легком элегантном белом платье с темно-синим кантом.

– Ты не могла купить это платье на свои восемьдесят два доллара в месяц, даже с пятьюдесятью центами.

– Оно тебе нравится?

– Очень.

– Папа подарил мне его при вступлении в Корпус мира, чтобы у меня был праздничный наряд. Он возражал против всей этой затеи.

– Твоего вступления?

– Нет, Корпуса мира.

– Почему?

– Он понимал, что развивающимся странам нужно помогать. Но считал, что американцам надо платить больше. Он не видел смысла рассылать по всему свету зеленых юнцов, платя им жалкие гроши. Он у меня забавный. Говорил, что если уж нужна помощь, Америка должна нанять настоящих профессионалов – учителей, врачей, плотников, каменщиков.

– С ним можно согласиться.

– Когда Корпус мира приступил к работе, он не изменил своей точки зрения. Если они хотят изображать мучеников, говорил он, вероятно, это пойдет им на пользу. Но мы все равно должны направлять профессионалов. Он продолжал убеждать в этом вашингтонских политиков, но ничего не добился.

– Чем он занимается? Возможно, ты говорила мне, но я позабыл.

– Кажется, строит торговые центры. Как-то я спросила его, но он ответил, что все это очень сложно. Он сам не все понимает. Продает землю, потом берет ее в аренду и все такое.

Какое-то время мы слушали льющуюся из динамиков музыку и разглядывали посетителей. Половина – альбертийцы, в национальной одежде и европейских костюмах. Остальные – белые и азиаты. Бизнесмены, владельцы автомобильных магазинов, страховые агенты, авантюристы, приехавшие в Африку, чтобы быстро разбогатеть. В бар вошел высокий молодой человек с короткой стрижкой. Улыбнулся, увидев Анну, направился к нам.

– Привет, Анна.

Она представила его мне. Джек Вудринг, глава Информационной службы США в Убондо. Я предложил ему выпить с нами, и он не отказался.

– Я слышал о вашем приезде. Вчера нам позвонили из консульства, а может, даже сегодня. Загляните к нам как-нибудь. В два часа дня контора закрывается, и у меня есть холодильник. А в нем кувшин с мартини.

– Обязательно заедем.

– Как идут дела в Корпусе мира?

– Отлично. А как Бетти?

Джек покачал головой.

– Она приболела, и я ездил к Карлу один.

Анна повернулась ко мне.

– Карл Хайнхорст – натуралировавшийся немец, изучающий альбертийскую культуру. Иногда он устраивает званые вечера. Я была на одном четыре месяца тому назад.

– А я – ходяче-говорящий образчик американской культуры в Убондо, поэтому должен бывать на каждом, – добавил Джек. – Кстати, позвольте подать вам официальную жалобу.

– Я весь внимание.

– Крамер прислал мне телеграмму. Он спрашивает, не могли бы вы поменять программу телевидения.

– А причем здесь Пит? – удивилась Анна.

– Он представляет в Альбертии ДДТ, а ДДТ построила в Западной провинции вторую во всей Африке частную телевизионную станцию. Или третью?

– Кажется, вторую.

– То есть вы принесли в Альбертию американские телефильмы?

– Не я – Даффи. Он нашел европейский синдикат, согласившийся финансировать строительство.

– Но во всей Альбертии семьдесят пять телевизоров! – воскликнула Анна.

– Страна развивается, недавно их было только двадцать пять.

– В Барканду беспокоятся, – продолжал Вудринг. – В фильмах слишком много насилия. Я считаю, что следует добавить общеобразовательных программ. А у вас только стрельба да мордобой…

– Даффи купил их чохом, – прервал я Вудринга. – По дешевке. Может, в следующем году передачи станут лучше.

– Я слышал, что заказано две тысячи портативных телевизоров.

– Интересно, где они собираются их ремонтировать? – спросил я.

– Мне до этого нет дела. Надеюсь, через год-другой они создадут местное телевидение и будут использовать его с большим толком. Ну, мне, пожалуй, пора. Я доложу Крамеру, что выполнил его указание.

– А я сообщу о вашей просьбе в Лондон.

– Обязательно заезжайте ко мне с вашим коллегой. Мне называли его фамилию, но я…

– Шартелль.

– Именно так. Заезжайте. Если в нас как раз будут швырять камни, пригнитесь.

– Обязательно, – мы пожали друг другу руки, он попрощался с Анной и ушел.

– Хороший парень. Его здесь любят, – заметила Анна.

– Кто?

– Как ни странно, и англичане, и альбертийцы. Он выступает по всей стране, показывает кинофильмы, а если в США что-то случается, устраивает брифинги для журналистов.

– Значит, работы ему хватает.

– А на кого похож твой мистер Шартелль?

Я покачал головой.

– Словами этого не выразить. Его надо видеть. Если хочешь, я вас познакомлю.

– Конечно, – она улыбнулась. – Я хочу посмотреть, где ты живешь.

Я расплатился, на лифте мы спустились вниз и прошли на автомобильную стоянку. Уильям спал за рулем.

– Поехали домой, а потом ты свободен, – сказал я ему.

– Мадам отвозить не нужно? – спросил он.

– Я отвезу ее сам.

– Хорошо, са! – он широко улыбнулся.

Уильям остановил «хамбер» у крыльца, отдал мне ключи, пожелал доброй ночи и отправился спать. Я помог Анне выйти из машины. В комнате гремел телевизор.

Я постучал. Шартелль лежал на кушетке, подложив подушку под голову. Увидев нас, он тут же вскочил.

– Добрый вечер, Пит… мадам. Я увлекся и не слышал, как вы подъехали.

– Анна, это Клинт Шартелль. Анна Кидд.

– Рад с вами познакомиться, мисс Анна, – Шартелль поклонился, прошел к телевизору и выключил его. – Я рад, что вы решили заглянуть к нам. По телевизору показывали одно старье.

Анна села в кресло, я – на кушетку.

– Позвольте предложить вам что-нибудь выпить. Мисс Анна?

– Джин с тоником, – попросила она.

– Мне помочь? – я привстал.

– Нет. Старина Самюэль показал мне, где что стоит, прежде чем отправиться на покой. Сидите и развлекайте вашу даму, юноша.

Шартелль вернулся с тремя бокалами и сел на кушетку. Его глаза пробежались по Анне, и он повернулся ко мне.

– Пит, вы сказали, что встретились на пляже в Барканду с симпатичной девушкой. Почему-то вы не упомянули о том, что мне в свои сорок три года не приходилось видеть более красивой девушки.

– Моя вина, – я поник головой.

– Мисс Анна, Пит говорил, что вы приехали с Корпусом мира.

– Да.

И тут Шартелль разговорил ее. Он спрашивал о Корпусе мира и Альбертии, что ей нравится и что – нет, что нужно сделать и каким путем, что ждет Альбертию в будущем. Слушал он внимательно, умело направлял Анну точными, короткими фразами.

А потом Анна замолчала и уставилась на него.

– Мистер Шартелль, вы выкачиваете из меня информацию. Я думала, что умею найти подход к людям, чтобы те рассказали о себе, но теперь вижу, что мне есть чему поучиться.

Шартелль рассмеялся и встал, одернул жилетку, разгладил лацканы пиджака. Взял наши бокалы и отнес к обеденному столу, на котором стояли бутылки.

– Мисс Анна, вы не только самая красивая юная дама, которую мне довелось повстречать, но еще и самая умная. И если б старина Пит не был таким хорошим парнем, я мог бы приударить за вами.

Он протянул нам полные бокалы.

– Мистер Шартелль… – начала Анна.

– Для вас просто Клинт, мисс Анна.

– На чем основывается ваша уверенность в том, что вы и Пит сможете выиграть выборы для Акомоло?

Шартелль поднял руку.

– Нет-нет, вам это не удастся, несмотря на ум и красоту. Вы не разговорите меня. Старина Пит должен встать завтра пораньше и написать нам Речь, а если взгляд ваших больших карих глаз упадет на меня и вы чуть приоткроете ваш очаровательный ротик, словно пробуя на вкус каждое мое слово, я буду говорить до утра. Если уж вам хочется послушать, обратите свой взор на Пита. Такая аудитория его вполне устроит.

– Благодарю, – хмыкнул я.

– Ну, Пит, если вы настаиваете, я начну.

– Нет-нет, в этом нет необходимости. Мне тоже нравятся внимательные слушательницы.

– А что такое Речь? – спросила Анна.

– Объясните ей, Пит.

– Речь, то есть речь с большой буквы, являет собой основной текст, на котором строится вся предвыборная кампания. Она определяет настроение, темп, стиль. Выступая в разных местах, кандидат повторяет ее всю или по частям с некоторыми вариациями. Но это Речь. Она есть у всех кандидатов, и после того, как они произнесут ее несколько раз, она становится частью их личности. Она подходит кандидату, потому что написана для него. Речь необходима, ибо они выступают от пяти до десяти раз в день, и каждый раз сказать что-нибудь новое невозможно.

– И вы собираетесь написать такую Речь?

– Да.

– А откуда вы знаете, что они должны говорить?

– Это основное занятие Пита, мисс Анна, – вмешался Шартелль. – Это божий дар, как умение играть на пианино по слуху. Пит, я полагаю, слышит Речь, когда водит ручкой по бумаге. Но одновременно он и выстраивает ее, помня, как говорит кандидат, каковы основные пункты его программы, когда перейти к заключительной части и какими словами завершить выступление, чтобы слушателям захотелось еще раз прийти на избирательный митинг. Завершающие фразы – самое важное, не так ли, Пит?

– Это – божий дар. Как игра на пианино по слуху, – повторил я. – В публичном доме.

– Я думаю, это прекрасно, – воскликнула Анна.

Мы немного поболтали. Шартелль пересказал Анне последние политические сплетни Америки. Добавил, что, по всей видимости, встречался с ее отцом на одном из национальных партийных съездов. Когда бокалы опустели, он встал.

– Беседа с вами – истинное наслаждение, мисс Анна, но я думаю, что мне пора на покой. Уж больно длинным выдался день. Я бы не ушел, если б не рассчитывал, что еще увижу вас за завтраком, – он поклонился, мы пожелали друг другу спокойной ночи и остались с Анной вдвоем.

– Ты получила официальное приглашение, – улыбнулся я.

Она рассмеялась и покачала головой.

– Никогда я не получала столь вежливого предложения остаться на ночь.

– Так ты остаешься?

– А ты этого хочешь?

– О боже, конечно.

Я крикнул Сайлексу, чтобы он запирал все двери, мы спустились с крыльца, обошли дом и через отдельный вход попали в мою комнату. А когда я проснулся, Анна лежала рядом, и я не могу вспомнить другого дня, который оказался таким же радужным, как его начало.

Глава 16

После завтрака Уильям отвез Анну домой. Шартелль склонился над блокнотом, делая какие-то записи, а я углубился в документы, привезенные Диокаду прошлым днем. Мы работали до тех пор, пока к нашему крыльцу не подкатил «роллс-ройс». Шофер, альбертиец, вышел из кабины, поднялся по ступенькам, пересек веранду и вытянулся в струнку у дверей. В нем чувствовалась армейская выучка.

– Мистер Шартелль, мистер Апшоу?

– Да, сэр, – ответил Шартелль.

– Мистер Дункан шлет вам наилучшие пожелания и приглашает в резиденцию его превосходительства.

– Почтем за честь, – Шартелль надел новый пиджак, черную шляпу, зажал в зубах сигарету, мы вышли из дома и залезли на заднее сиденье «роллс-ройса» губернатора Западной провинции.

Шофер закрыл за нами дверцу, сел за руль, аккуратно развернул автомобиль, и мы выкатили на улицу.

– Ну разве это не чудо, Пити? Два деревенских парня восседают на заднем сиденье лимузина его превосходительства, – он покачал головой, словно не веря выпавшему на его долю счастью, пару раз затянулся, стряхнул пепел. – Вы когда-нибудь ездили в «роллс-ройсе», Пити?

– Только в «бентли» Даффи. Вроде бы такая же машина, но не совсем.

– Как вы думаете, зачем мы понадобились его превосходительству? Вы запомнили его имя?

– Сэр Чарльз Блэкуэлдер. Обращайтесь к нему сэр Чарльз.

– С радостью. С преогромным удовольствием. Я думаю, он хочет поговорить с нами о выборах, возможно, дать несколько советов. Мы внимательно выслушаем его. От человека, пробывшего здесь столько лет, можно позаимствовать одну-две идеи.

Шофер умело вел лимузин по запруженным транспортом улицам Убондо, не поворачивая головы направо или налево, изредка пугая гудком козу или курицу, не узнавших машину губернатора. Женщина-регулировщица, завидев «роллс», остановила поток транспорта на перекрестке. Шофер словно и не заметил ее. Шартелль широко улыбнулся.

Губернаторский дворец построили в самой высокой точке Убондо, на вершине одного из холмов, окружающих город. «Роллс» скользил по асфальтированной дороге, обсаженной ухоженными цветами и кустарником. Под нами лежал Убондо. Красивым назвать его мы не могли, но зрелище нам открылось впечатляющее.

«Роллс» затормозил у дворца, трехэтажного особняка с белыми стенами и красной черепичной крышей. Шофер выскочил из кабины, обежал лимузин, чтобы открыть нам дверцу. Едва мы ступили на землю, к нам направился мужчина одних с Шартеллем лет. Улыбаясь, с прямой, как доска, спиной, он опустился по лестнице – или он носил корсет, или прослужил двадцать лет в британской армии.

– Я Йан Дункан. Личный адъютант его превосходительства. Вы, должно быть, мистер Шартелль… – они пожали друг другу руки. – И мистер Апшоу, – и мы обменялись рукопожатием. – Если вы пройдете со мной, я попрошу вас расписаться в книге для гостей, а затем представлю вас его превосходительству.

Через двери высотой в пятнадцать футов мы вошли в холл с еще более высоким потолком. Клерк-альбертиец дремал за столом секретаря. У стены стояла подставка с большой книгой для почетных гостей. Мы с Шартеллем расписались и поставили дату.

– Нам через холл и направо, – возвестил Дункан и пошел первым, откинув голову и выпятив грудь. По стенам висели фотографии бывших губернаторов в парадной форме и при всех регалиях. Под фотографиями стояли стулья с высокими спинками, на которых, похоже, не сидели с 1935 года. Дункан подвел нас к двойным дверям высотой в те же пятнадцать и шириной в четыре фута. Взявшись за полированные медные ручки, он резко толкнул их. Двери распахнулись одновременно. Он шагнул влево, смотря прямо перед собой. Голос его слышали бы в дальнем конце приличных размеров плаца.

– Мистер! Клинтт! Шартелль! и Мистер! Питер! Апшоу! из Соединенных! Штатов! Америки!

Позднее мы с Шартелем согласились, что не хватало музыки. Может, «Дикси» или «Америка, ты прекрасна». От седого джентельмена, спокойно сидевшего за большим столом, нас отделяло добрых шестьдесят футов. «Каков стиль», – прошептал Шартелль. На лице сэра Чарльза застыло вопросительное выражение, словно он видел в нас новых соседей, правда, не очень уважаемых соседей, пришедших познакомиться. Он поднялся, когда нам осталось преодолеть пятнадцать футов. Перед столом полукругом стояли три удобных кресла.

Представив нас, Дункан сел слева. Шартелль занял центральное кресло, мне, соответственно, досталось стоящее справа. Сэр Чарльз восседал на стуле с высокой спинкой и улыбался нам. Его лицо, особенно у глаз и краешков рта, испещряли морщинки. Седые волосы он зачесывал на одну сторону, чтобы прикрыть уже заметную плешь.

Он был в белом костюме и белой же рубашке с зеленым галстуком. На левой руке сверкал перстень с печаткой.

– Как я понимаю, господа, в Альбертию вас привела политика.

– Совершенно верно, сэр, – ответил Шартелль.

– Сначала мне показалось странным, что вождь Акомоло выбрал американское агентство. Но, обдумав его решение, я пришел к выводу, что иного быть не могло. Ни при каких обстоятельствах. Он ненавидит нас, знаете ли. О, не отдельных индивидуумов, но нацию в целом. Этот человек на дух не переносит ничего английского. Как вы с ним поладили?

– Пока у нас все хорошо, – ответил Шартелль. Я решил не раскрывать рта без надобности.

– Вы специалист по предвыборным кампаниям, мистер Шартелль, не так ли?

– Этим я зарабатываю на жизнь.

– А вы сотрудник рекламного агентства, мистер Апшоу?

– Да.

– Значит, в ближайшие шесть недель у вас будет много забот. Я, конечно, не могу предсказать, кто победит, да мне кажется, что это и не важно.

– Для победителя и проигравших это очень важно, – возразил Шартелль.

– Для них, несомненно, но не для Альбертии, страны, получающей независимость. Само провозглашение независимости пройдет без особой помпы. С минимумом церемоний. Страна станет свободной через три дня после завершения подсчета голосов и объявления победителя или победившей коалиции. Затем ему передадут бразды правления государством. Я уеду домой раньше. И сомневаюсь, что вернусь, чтобы увидеть, как это будет происходить. Хотя и хотел бы.

– Давно вы в Альбертии, сэр Чарльз? – спросил Шартелль.

– Я приехал в 1934 году. Меня отправили на север помощником резидента. Тогда все было по-другому. Я не говорю, что лучше, но по-другому. Мне кажется, возможно, память подводит меня, что мои альбертийские друзья и я неплохо проводили время. Мы много смеялись, развлекались, иногда вместе выпивали, бывало, я сажал их в тюрьму на день или два. Иной раз и они подкладывали мне свинью, но в целом мы ладили. Скажите мне, мистер Шартелль, на чем основана ваша уверенность в том, что особые американские приемы политической борьбы сгодятся и в Альбертии?

– Ничего особого в них нет. Это обычная политика.

– То есть она подходит и к Альбертии, и к Америке, и, допустим, к Англии?

– Это теория, которая через шесть недель будет проверена на практике. Тогда, возможно, я смогу дать вам более компетентный ответ.

Блэкуэлдер улыбнулся. Улыбнулся его личный адъютант. Улыбнулся и я. Сэр Чарльз сложил подушечки пальцев, посмотрел в потолок.

– Мистер Шартелль, я пробыл здесь более тридцати лет. Я говорю на двух диалектах, могу объясняться на арабском. Вот что я хочу сказать. Я провел с этими людьми всю мою взрослую жизнь и все-таки не уверен, что знаю их. Я даже не могу утверждать, что понял их образ мыслей.

– Сэр, – Шартелль обожал рассуждать о взаимоотношениях между людьми, – вы себя недооцениваете. Я не сомневаюсь, что вы весьма проницательны и сможете судить о человеке, поговорив с ним пятнадцать минут. Я не прав?

Блэкуэлдер рассмеялся.

– Я падок на лесть, мистер Шартелль.

– Я не льщу вам, сэр Чарльз. Отнюдь. Но хочу отметить, что вы очень сблизились с альбертийцами. Прожив среди них более тридцати лет, вы поневоле смотрите на мир их глазами. Окажись я на вашем месте и задаваясь вопросом, а что думают альбертийцы, я бы спросил себя, что думаю я и что я бы подумал, будучи альбертийцем. И одно переплетается с другим.

– Я, возможно, не смогу думать так же, как они.

– Но едва ли вы думаете так же, как большинство англичан. Во всяком случае те, с кем я встречался, мыслят иначе.

– Ни рыба ни мясо, да? – сэр Чарльз в который уж раз улыбнулся. – Я рассмотрю ваш тезис с точки зрения и альбертийца, и англичанина. Однако, мистер Шартелль, ваша работа состоит в том, чтобы получить голоса для вождя Акомоло. Чем вы заинтересуете среднего альбертийского избирателя? Откуда вам известно, чего он хочет, как среагирует, какое влияние окажут на него племенные узы и местные царьки?

Шартелль задумался.

– Я знаю только одно, сэр Чарльз: реакцию людей. Мне кажется, я знаю, чего они хотят, так как верю, что каждый из нас жаждет одного или того же – чтобы жизнь строилась на здравом смысле. Я готов поспорить на свою репутацию, а создать ее мне стоило немалых трудов, что люди, поставленные перед выбором, пойдут тем путем, который обещает им меньше страданий. Большинство никогда не проголосует за личные ограничения. Возможно, этим все и кончится, но голосовать за это не будут. Нет, они отдадут голоса тому кандидату, который потребует от них меньших жертв – экономических, социальных или моральных.

Блэкуэлдер кивнул.

– Интересно, – пробормотал он. – Прагматизм в чистом виде, – он встал. Аудиенция окончилась. – Если в моих силах сделать ваше пребывание в Альбертии более приятным, дайте мне знать, – он обошел стол, чтобы пожать нам руки. – Я могу дать вам только один совет, господа. Не оставайтесь в Альбертии надолго. Западная Африка, особенно Альбертия, проникает в кровь человека. Климат здесь неважный, хотя на севере и получше, если дует гарматан[9]9
  Гарматан – сухой восточный ветер на западном побережье Африки.


[Закрыть]. Прохладнее, знаете ли. Но что-то берет за душу и не отпускает. Может, колдовские чары, а, Йан? – Дункан почтительно улыбнулся. – До свидания, господа.

– До свидания, – ответили мы.

Сэр Чарльз Блэкуэлдер вернулся за стол и сел. У двери я оглянулся. Мне показалось, что дел у него было немного.

В холле Дункан предложил нам сигареты. Мы закурили.

– Давно я не видел его таким разговорчивым. Я рад, что вы смогли заглянуть к нам, хотя мистер Апшоу все время молчал.

– Он уважает старших, – вступился за меня Шартелль.

– Вы хотите поехать домой или позволите пригласить вас на чашку чая?

Шартелль посмотрел на часы.

– У нас назначена встреча на половину двенадцатого. Мы выпьем чай в другой раз.

Дункан проводил нас к «роллс-ройсу», шофер ждал у открытой дверцы. Мы попрощались и пожали Дункану руку. Залезли в кабину, шофер захлопнул дверцу, обежал машину, сел за руль. На обратном пути Шартелль, как обычно, пристально наблюдал за уличной жизнью.

– Мне нужно прогуляться по городу, Пити, принюхаться. В доме многое выглядит не так. Надо пообщаться с ними поближе, понять, чем они дышат.

– Так пообщайтесь после ленча. Я все равно буду писать.

– Наверное, так я и сделаю.

– Интересно, почему Декко решил заехать к нам?

– Может, он хочет, чтобы мы его подбодрили. Убедили, что вся борьба еще впереди.

– Не останется ли он на ленч?

Шартелль хмыкнул.

– Едва ли.

– Пожалуй, вы правы.

Хотя мы вернулись в четверть двенадцатого, вождь Декко уже ждал нас, удобно устроившись в кресле с бокалом сока в руке. Он приехал в новом наряде. На этот раз ordana была оранжевая, с белой вышивкой.

Шартелль, как мне показалось, с сожалением проводил «роллс» глазами.

– Как хорошо они все обставили, а, Пити? Вы и я идем по длинной-длинной комнате к милому старичку за роскошным столом. А этот личный адъютант, выкрикивающий наши имена, словно мы – сенаторы. Небось, его слышали в соседнем округе. Мне это понравилось. Клянусь Богом, понравилось.

– Не хватало только музыки.

– Да, небольшого духового оркестра, играющего бравурный марш.

Декко встал, когда мы вошли в гостиную, тепло улыбнулся.

– Я приехал раньше, а вы – вовремя. Это хорошо. Как сэр Чарльз?

– Он хорошо выглядел, вождь, – ответил Шартелль.

– Как, по его мнению, завершатся выборы? Он не сказал, кто победит?

– Он спрашивал нас больше, чем мы его. Кажется, он никому не отдает предпочтения.

Декко кивнул.

– Я говорил с вождем Дженаро после того, как он уехал от вас. Как я понял, вам нужны два вертолета, чтобы Лидер и я могли чаще выступать в городах и деревнях.

– И порознь, – добавил Шартелль. – Вы боретесь за кресло премьера Западной провинции. Если вождь Акомоло отправится в столицу и станет премьером Альбертии, он должен иметь на западе крепкий тыл.

Декко вопросительно посмотрел на Шартелля.

– Так вы полагаете, что мне не стоит выезжать за пределы Западной провинции?

– Нет. Я не хочу льстить вам, вождь, и ничем не умаляю достоинство вождя Акомоло, но у вас чертовски выигрышная внешность, которая послужит всей кампании. Я хочу, чтобы вы выступали как можно чаще. Двенадцать, пятнадцать раз в день, – он улыбнулся альбертийцу. – Я думаю, вы выдержите такую нагрузку в течение шести недель?

– Вот насчет речей… – начал Декко.

– Пит?

– Завтра вы получите основную речь. Она будет написана специально для вас, в соответствии с вашей манерой говорить и держаться перед аудиторией. Если читать ее целиком, у вас уйдет час. Но она будет состоять из отдельных блоков, на пять, пятнадцать или тридцать минут. Чаще всего вам придется выступать с пяти – и пятнадцатиминутными блоками.

– Пожалуй, что так.

– После того, как вы прочитаете речь несколько раз, она станет вашей речью. Вы запомните ее подсознательно, не замечая этого, но скоро у вас отпадет необходимость заглядывать в текст. Вы также обнаружите фразы, которые особенно близки не только вам, но и слушателям. После этого вы начнете вносить в нее коррективы в соответствии с особенностями аудитории, перед которой будете выступать. Мне кажется, вы тонко чувствуете настроение слушателей, поэтому вы будете постоянно видоизменять ее. Однако, речь всегда будет с вами, если вы вдруг окажетесь на чужой территории или вам придется выступать на официальном приеме.

– Он профессионал, вождь, – подал голос Шартелль.

– Получается, что вы долго работали над ней, мистер Апшоу?

– Разумеется, вождь, – солгал я.

– Предвыборная кампания начинается в понедельник, – продолжил Декко. – Я хотел бы поговорить с вами о ней. Как вы понимаете, ее исход имеет первостепенное значение.

– Мы ни на секунду не забываем об этом, – заверил его Шартелль. – Я думаю, что вы и вождь Акомоло должны все свое внимание уделить выступлениям. Детали, механику предвыборной кампании следует оставить нам. Для этого нас и наняли. А в лице вождя Дженаро и доктора мы приобрели незаменимых помощников.

Вождь Декко ответил долгим взглядом.

– Вы умеете убеждать, мистер Шартелль. Редко кому я могу доверять полностью. А вам я верю. И мистеру Апшоу, – вежливо добавил он.

– Я не сомневаюсь, что мы оправдаем ваше доверие, вождь Декко. Мы приехали сюда, чтобы помочь вам победить на выборах. Я думаю, шансы у нас неплохие.

– Правда? А почему?

– Потому что мы принимаем определенные меры. Это элементы предвыборной борьбы, и я бы хотел, чтобы вы почаще встречались с избирателями, давая им возможность полюбоваться вами, а не волновались из-за того, что поручено нам.

Декко кивнул. Он принял решение.

– Вы совершенно правы, – вождь встал. Я предложил ему остаться на ленч. Он отказался, на мой взгляд, с излишней поспешностью.

– Утром мы передадим вам основную речь, – пообещал я ему. – Вы также получите десяти – и пятнадцатиминутные речи по каждому из главных пунктов программы. Я думаю, они будут готовы к субботе.

Декко попрощался с нами и направился к машине. Шартелль вздохнул и откинулся на спинку.

– Возможно, Пити, я становлюсь алкоголиком, но сейчас мне более всего хочется джина с тоником. Вы крикнете?

Я крикнул, и из глубины кухни до нас донеслось «Са!» Самюэля. Затем возник и он сам, получил заказ, скрылся на кухне, принес нам запотевшие бокалы.

– Я думаю, надо пригласить к чаю Джимми Дженаро и дока Диокаду, – Шартелль пригубил бокал. – Пора начинать.

– Трудиться за наших соперников?

– Да.

– Мы еще не позвонили Даффи насчет значков, – напомнил я.

– Изготовить такое количество не так-то легко.

– Это его заботы. В Лондоне попрохладнее.

– Пожалуй, я позвоню сам. У меня есть идея.

Он снял трубку, подождал, пока ему ответит телефонист.

– Добрый вечер, сэр, говорит мистер Шартелль… Это хорошо… А как ваша семья?.. Прекрасно… Да, и в моей семье все в порядке… А теперь я хотел бы поговорить с Лондоном, в Англии… Как по-вашему, вы сможете мне помочь?.. О, да вы просто мастер своего дела… Держу пари, вам не одну сотню раз приходилось соединять местных абонентов с другими странами… Я хочу позвонить мистеру Падрейку Даффи вот по этому номеру, – Шартелль продиктовал номер. – Как вас зовут?.. Хорошо, мистер Оджара. Вы сразу же соедините нас? Прекрасно. А до того я хотел бы поговорить с местным абонентом… Хорошо? Изумительно, – он дал телефонисту номер Дженаро и договорился с тем о встрече в пять вечера. Дженаро пообещал, что сам найдет Диокаду. Шартелль положил трубку, повернулся ко мне, усмехнулся. – Когда я познакомлюсь со всеми телефонистами Альбертии, нас будут обслуживать по высшему разряду.

– Я вам верю. Но прежде чем Даффи выйдет на связь, я хочу подбросить вам одну идейку.

– Хорошую?

– Значков, пожалуй, недостаточно. Нужно что-то еще, полезное, но дешевое.

Шартелль кивнул.

– Расчески не пойдут, у них короткие волосы. Так что вы придумали?

– Пластиковые бумажники с посланием кандидата на лицевой стороне, тисненым золотом.

– Неплохо… но зачем?

– Самюэль показывал мне сегодня свои рекомендательные письма. Но ему негде их хранить, кроме как в жестяной коробке. А ведь документы есть у всех – водительское удостоверение, расписка в уплате налогов, те же рекомендательные письма. Бумажники наши будут весьма кстати.

– Сколько, Пит?

– Наверное, не так много, как значков.

– Точно. Вроде премии за хорошую работу.

– Именно.

– Так сколько?

– Миллион? Они стоят два-три цента.

– А сколько они весят?

– Унцию[10]10
  Унция (тройская и аптекарская) – 31,1 г.


[Закрыть].

– Миллион унций, – Шартелль на мгновение взглянул в потолок. – Хорошо. Пойдет.

– Телефон зазвонил минут через пять. Шартелль подождал, пока телефонисты наговорятся между собой.

– Большое вам спасибо, – поблагодарил он мистера Оджару, прежде чем обратиться к Даффи. – Это ты, Поросенок… Да, слышу тебя прекрасно… Да, все нормально… Теперь слушай, Поросенок, нам нужны кое-какие товары. Ты взял карандаш? Чудесно. Десять ярдов тонкой шерстяной ткани в полоску нужно отправить портному Дженаро в Лондоне. Закажи эту ткань на фабрике в Алабаме, – он продиктовал адрес. – Нет, еще не все, Поросенок. Мне нужны девяносто четыре тонны значков и тридцать одна тонна пластиковых бумажников с золотым тиснением, – он одернул трубку от уха. Даже в другом конце комнаты я услышал возмущенное кудахтанье.