Текст книги "В канун Рождества"

7. Люси

Все еще пятница, 8 декабря.

Я уже написала о тех удивительных событиях, которые случились сегодня. О том, что Кэрри вернулась, о том, как мы ходили обедать, о том, что мы с ней, может быть, куда-нибудь поедем на Рождество. Фильм тоже оказался очень хороший. А сейчас уже половина одиннадцатого, я собираюсь лечь спать, пишу дневник в халате. После ужина приняла ванну и вымыла голову. Пока сохли волосы, пошла в кухню и сварила шоколад. Зазвонил телефон, пришла мама и сказала, что со мной хочет поговорить Кэрри. Я сняла трубку в кухне, подождала, убедилась, что мама свою повесила и, значит, не будет подслушивать. Она иногда подслушивает.

И Кэрри все мне рассказала. Мы едем на Рождество в Шотландию. Элфрида, дедушкина кузина, живет там со своим другом. И они хотят, чтобы мы к ним приехали. Это место называется Криган, дом у них очень большой. Все так замечательно! Я страшно рада. Кэрри говорит, что зимой ехать на автомобиле не стоит – очень далеко, поэтому мы летим до Инвернесса, где нас встретит такси и отвезет на место. Уезжаем 14 декабря. Кэрри уже заказала билеты.

Друга Элфриды зовут Оскар. Кэрри не знает, какой он, она с ним не знакома. Я спросила Кэрри, не говорила ли она с мамой и бабушкой, она сказала «нет». Тогда я спросила, может быть, мне с ними поговорить, но Кэрри снова сказала «нет», потому что бабушка никогда не одобряла Элфриду, и будет лучше, если Кэрри сама с ними поговорит. Кэрри придет завтра, сообщит им новости и успокоит бабушку, если она начнет протестовать. Мама не скажет ни слова, она только и думает о Рэндале и Флориде.

Я спросила Кэрри, что взять с собой. Шубу, сказала она, и снегоступы, но это, конечно, шутка.

Не верится, что еду в Шотландию. Я уже считаю дни.

Кэрри говорит, что там, наверное, не будет слишком празднично из-за того, что Оскар и Элфрида такие старые. Но разве это имеет какое-то значение, ведь я еду с Кэрри! И вообще, мне не очень-то нравится рождественский пудинг. Кэрри говорит, там побережье Северного моря. Здорово!

Не могу дождаться!

8. Элфрида

Сегодня, субботним утром, Элфрида спустилась вниз первой. Она надела плотные вельветовые брюки и два свитера и была этому очень рада, когда открыла заднюю дверь выпустить Горацио в сад. Ночью был сильный мороз, все вокруг сверкало и искрилось, трава на газоне похрустывала под ногами. Еще не рассвело. Они с Горацио вошли в пятно света от уличного фонаря, освещавшего переулок, ступенями поднимавшийся дальше вверх по холму.

Горацио ненавидел холод, поэтому Элфрида не ушла обратно в дом, а ждала. Пес, слегка порыскав, пулей понесся в другой конец сада, видно унюхав кролика, а потом долго подыскивал место, чтобы поднять лапу. Стоя недвижимо, Элфрида закоченела и, чтобы набраться терпения, смотрела на небо – сапфирово-синее, чистое. На востоке, над морем, светилась узенькая полоска, хотя солнцу еще предстояло перейти горизонт. День обещает быть прекрасным, решила Элфрида и обрадовалась. Хватит с них серого неба, ветра и дождя.

Наконец-то Горацио иссяк, они вбежали в дом, в тепло, и Элфрида захлопнула дверь. Она поставила чайник на плиту, достала сковородку и бекон. Застелила стол клетчатой скатертью, поставила чашки, блюдца. Нашла яйца. Оскар очень любил горячий завтрак, и, хотя Элфрида не присоединялась к нему, она с удовольствием вдыхала аромат жарящегося бекона.

Тосты она готовила с опаской. В этой старомодной кухне можно было легко их испортить, потому что тостер был старый, далеко не в лучшем состоянии и вел себя соответственно. Иногда он выдавал вполне приличные подрумянившиеся ломтики, а иногда извергал хлеб таким, каким тот и был в него вложен. Ну а если тостер пребывал в плохом настроении и забывал выключиться, кухня наполнялась черным дымом, а почерневшими сухарями, которые он наконец выкидывал, пренебрегли бы даже чайки.

Элфрида все время говорила себе, что пора обзавестись новым тостером. На верхней улице была небольшая лавочка «Уильям Дж. Крофт, электротовары». На витрине этого заведения красовались микроволновки, фены для сушки волос, паровые утюги, вафельницы и прочие технические новинки, без которых Элфрида могла прожить совершенно спокойно. Но тостер был необходим. Она уже зашла как-то к Крофту, но спасовала перед ценой и ушла без покупки.

С финансами было туговато. Без домашнего производства декоративных подушек она испытывала их хронический недостаток. Понедельники, когда она могла отправиться на почту и забрать пенсию, не спешили с приходом. Элфрида уже подумывала кому-то временно сдать дом на Пултонс-роу с поквартальной оплатой, что обеспечило бы небольшой приток денег, однако организовать это из Сазерленда было слишком сложно. Сама она с этим не справилась бы, и потому оставила эту соблазнительную идею. Мучают ли Оскара те же проблемы, она не знала и не собиралась выяснять. Может быть, у него были какие-то небольшие сбережения, в облигациях или акциях. В Грейндже жили на широкую ногу, но Элфрида знала, что это Глория оплачивала повседневные расходы.

Так что Элфрида продолжала сражаться со стареньким тостером, приняв решение: если даже сэкономит немного денег, то потратит их на книги или на цветы.

Сегодня тостер был в хорошем настроении, и к аппетитному аромату бекона прибавлялся аромат свежих тостов и горячего кофе. Кофе был важнее всего. Элфрида сидела за столом и пила первую кружку, когда вниз сошел Оскар. Она тут же отметила изменения в его внешности. Обычный домашний наряд – теплую рубашку и пуловер – сегодня дополнили галстук, жилет и отличный твидовый пиджак.

– Ты очень элегантен!

– Спасибо. Мне приятно, что ты это заметила.

– Почему это ты так принарядился?

Он взял свою тарелку с яичницей.

– Потому что сегодня суббота.

– Это так важно?

– И еще потому, что нельзя превращаться в неряшливую, шаркающую развалину. – Он сел за стол, Элфрида налила ему кофе. – Спасибо. Я сделал над собой некоторое усилие. Дело в том, что я хочу нанести один визит.

Элфрида насторожилась, но постаралась не выказать своего удивления.

– Кого же ты собираешься посетить?

– Розу Миллер.

– Кто это?

– Мой очень старый друг.

– Но ты никогда о ней не говорил. Мне пора начать ревновать?

– Думаю, не стоит. Теперь Розе, должно быть, не меньше восьмидесяти пяти. Она была горничной моей бабушки. Живет в Корридейле, в малюсеньком коттедже с камышовой крышей. Хочу засвидетельствовать ей мое почтение.

– Но все же почему ты вдруг решил повидать горничную своей бабушки? Ты все это время жил таким затворником, что можно было подумать, скрываешься от полиции.

– Ты не хочешь, чтобы я туда пошел?

– Ах, дорогой Оскар, я в восторге. Просто не совсем понимаю, что изменилось.

Оскар поставил чашку. Когда он снова заговорил, голос у него был совершенно другой, он уже не шутил.

– Это произошло вчера. Я встретил того священника – Питера Кеннеди. И повел себя глупо и грубо. И еще одно. Все это время я делал вид, что никому тут не известен, но, конечно же, это не так. Если Питер Кеннеди знает обо мне, значит знают и другие. Но они вежливые и застенчивые люди. Они понимают мое состояние и не придут в гости. Городок этот маленький, и новости распространяются со скоростью света. Роза Миллер наверняка слышала, что я вернулся. Она очень обидится и даже оскорбится, если я не приду к ней. Поэтому я решил ее навестить. Куплю ей у Артура Снида букет цветов, и мы вместе вспомним прошлое. Тебе ведь не понадобится машина?

– Нет. Что в этом городке замечательно, так это то, что все рядом: перейдешь площадь – и пожалуйста, ты в супермаркете; спустишься по улице – тут мясная лавка, а по дороге домой можно зайти в книжный магазин и полистать книжки. Если меня вдруг потянет полюбоваться антиквариатом, я загляну в соседнюю лавочку и выйду оттуда с чайником для заварки времен королевы Виктории. А то пойду и сотворю себе перманент.

– Не хочешь ли ты сказать, что в Кригане есть дамский парикмахер?

– Именно. А где же еще?

Элфрида наклонилась над столом, чтобы убрать пустую тарелку Оскара и налить себе вторую чашку кофе. Плотные клетчатые шторы все еще были задернуты, она раздвинула их и увидела посветлевшее небо.

Почему-то она вдруг повеселела, впервые за долгое время. День будет чудесным. Очень холодным, но прекрасным. Оскар отправляется с визитом, а на следующей неделе приедут Кэрри с Люси. Быть может, вчера был поворотный день, а она ничего не приметила?

– Пойду прогуляюсь, – объявил Оскар. – Разомну ноги. Глотну свежего воздуха. Я возьму с собой Горацио.

Он совершенно определенно не ждал, что она к ним присоединится. Впрочем, у нее не было ни малейшего желания выходить в стужу на ветер. И снова она сумела не выказать никакого удивления, а просто посоветовала, чтобы он оделся потеплее. Возможно, то, что Оскар при встрече с этим человеком, Питером Кеннеди, запаниковал и сбежал, подобно псу, куснувшему руку дающего, произвело неблагоприятное впечатление не столько на священника, сколько на самого Оскара. Он явно устыдился своего поступка. Наверное, всю ночь промучился угрызениями совести. Быть может, визит к старушке-горничной Розе Миллер вызван стремлением загладить вину? И это его первый добровольный шаг назад, к людям?

Элфрида поставила свой кофе на стол.

– Когда у тебя свидание с Розой?

– Я думаю, в половине одиннадцатого будет удобно. А ты как считаешь?

– Правильно. Она уже будет хлопотать по дому, угостит тебя чаем с печеньем. – Она отхлебнула кофе. – Поскольку ты будешь в Корридейле, может, заглянешь к майору Билликлифу?

– Элфрида!

– Ах, Оскар, он совершенно безобидный старикан и, похоже, ужасно одинокий. Мы не можем делать вид, что его просто не существует. В конце концов, он ждал нас с ключом и даже предложил нам выпить. – Оскар молчал. Похоже, идея не очень его вдохновляла. – Ты можешь заглянуть к нему как бы случайно, по пути. Пригласишь его к нам на коктейль или что-то еще, когда приедут Кэрри и Люси. Можешь сказать, что будет небольшая вечеринка.

Оскар ловко перевел разговор на другую тему:

– А когда они приезжают?

– В пятницу. Я ведь уже говорила тебе. Они прилетят в Инвернесс, и я попросила таксиста подъехать туда и забрать их.

Элфрида пила мелкими глотками кофе. Она забыла о майоре Билликлифе и теперь думала о приезде Кэрри и Люси.

– Времени у нас немного. Пора подыскивать мебель для мансарды. Надо мне поспрашивать, где здесь продают подержанные вещи.

– Кого же ты будешь спрашивать?

– Конечно, миссис Снид. Она-то уж наверняка знает.

Эта увлекательная беседа могла длиться без конца, если бы не раздался пронзительный перезвон у входной двери. Перепуганный Горацио рывком сел в своей корзине и залился оглушительным лаем.

Элфрида прикрикнула на него и пошла к двери. На коврике лежали два письма, что она восприняла как добрый знак – со дня приезда в Криган они не получали никакой корреспонденции.

Она наклонилась, подобрала письма и понесла их Оскару.

– Одно тебе. Адрес напечатан на машинке, как видно, деловое, возможно, от управляющего банком. Другое – мне.

– Теперь моя очередь ревновать.

– Не думаю, что для этого есть причины. – Элфрида нащупала очки в кармане свитера и надела их. – Аккуратный, старомодный почерк. – Она взяла нож, вскрыла конверт и вынула письмо. Перевернула обратной стороной, прочла подпись и улыбнулась. – Оскар, это от Гектора. Какой он милый – написал нам. – Она села, развернула плотную голубую бумагу. – И чек! Чек на пятьсот фунтов!

У Оскара отвисла челюсть.

– На пятьсот фунтов?! Ты уверена?

– Посмотри сам. Выписан на тебя. – Она протянула ему чек. Оскар долго смотрел на него в некоторой растерянности, потом сказал: – Прочти-ка лучше письмо.

Элфрида прочла вслух:

– «Мои дорогие Оскар и Элфрида, не написал раньше потому, что хотел дать вам обоим время устроиться на новом месте. Надеюсь, поездка прошла благополучно и вы нашли дом в хорошем состоянии. Должен признаться, что после вашего отъезда я чувствовал себя обязанным написать письмо Питеру Кеннеди, священнику приходской церкви в Кригане. Я знаю о вашем желании жить уединенно и анонимно, чтобы свыкнуться с постигшей вас трагедией. Но меня не оставляло беспокойство за вас, а Питер очень хороший человек и надежный друг, и я знал, что могу довериться ему, он никому не расскажет о вашем горе. Покуда я не передал Корридейл Хьюи, Питер был там постоянным гостем, и я получал большое удовольствие от его общества и его острого ума. Я предвижу, что он найдет возможность познакомиться с вами, и хотел бы, чтобы вы приняли его заботу и помощь. Надеюсь, вы не обидитесь на меня за эти мои действия. Меня также беспокоит, в каком состоянии находится дом, боюсь, он недостаточно обставлен и оборудован. Как вы знаете, я не бывал в Кригане уже много лет, однако, когда дом покинули Кочрейны, я договорился, чтобы за ним присматривали. Поскольку я чувствую себя ответственным за ваш переезд – ведь это я убеждал вас уехать из Гемпшира и поселиться в Кригане, – мне доставит большое удовольствие пополнить ваш бюджет и тем самым сделать вашу жизнь более приятной. Поэтому я вкладываю в конверт чек на пятьсот фунтов. Надеюсь, этого будет достаточно для удовлетворения ваших нужд. Погода в Лондоне все еще пасмурная и холодная. Я почти не выхожу из дома. Надеюсь, вы оба здоровы. Буду очень рад, если вы напишете или позвоните, – тогда мне будет спокойнее. Видел в „Таймс“ объявление о продаже Грейнджа. Мальчики не теряют времени. С наилучшими пожеланиями вам обоим. Искренне ваш, Гектор».

Элфрида молча свернула письмо и вложила его обратно в конверт.

– Я напишу ему сегодня же, – сказала она.

– Он очень добрый человек. Но мы-то на самом деле ни в чем не нуждаемся.

– Неправда, нуждаемся, – твердо сказала Элфрида.

– Например, в чем?

– Например, в новом тостере, который не сжигал бы тосты, не взорвался бы и не убил бы меня током. Этот уже совсем старый. Потом я должна купить кровать для Люси, и было бы очень хорошо повесить шторы на лестничное окно.

– Я ничего этого и не замечал, – смущенно сказал Оскар.

– Мужчины никогда не замечают.

– Может быть, купишь посудомоечную машину?

– Я не хочу посудомоечную машину.

– Или микроволновую печь?

– И микроволновую печь тоже не хочу.

– Или телевизор?

– Никогда не смотрю телевизор. А ты смотрел?

– Только новости. И слушал гимны. И концерты классической музыки.

– Хорошо, что нам так мало нужно, Оскар!

– Во всяком случае, нам пока везет. – Он взял чек и стал его разглядывать. – Во всех отношениях. Перед тем как навестить Розу, я зайду в Шотландский банк и открою для нас совместный счет. Так что можешь покупать мебель.

– Но деньги предназначены не мне.

– Они для нас обоих.

– И ты считаешь, Шотландский банк окажет нам такую услугу?

– Я держу там деньги с юных лет. Не предвижу никаких трудностей.

– Ты, Оскар, человек действия. И не забудь купить цветы для Розы.

– Не забуду.

День выдался ослепительно-яркий. В синем небе алое солнце, и ни единого дуновения ветерка. Дамы, отправившиеся за покупками, осторожно ступали по тротуару, боясь поскользнуться или упасть; на всех были толстые башмаки, теплые шапки и перчатки. Но и холод был не помеха, если им было что рассказать друг другу, и облачка пара так и клубились во время их болтовни.

За черным кружевом голых веток под лучами солнца светилась золотом церковь. Вокруг шпиля кружили чайки, а на острие флюгера уселась ворона. Мороз покрыл ледяной коркой траву на древнем кладбище, а машины, приезжающие с отдаленных горных ферм, были покрыты белыми подушками. Из багажника одной из них торчала рождественская елка.

Прибравшись, заправив постели и притащив корзину дров из сарая, Элфрида села в эркере и с удовольствием полюбовалась картинкой зимней жизни Кригана. Оскар долго скреб ветровое стекло и прилаживал дворники. Наконец он уехал. Элфрида надеялась, что Роза Миллер будет рада его визиту.

Она повернулась к столу – теплый солнечный лучик упал ей на спину – и начала письмо к Гектору.

9 декабря

Дорогой Гектор,

как хорошо, что Вы написали нам, и спасибо от Оскара и от меня за щедрый чек. Он пришелся более чем кстати по ряду причин. Нам действительно кое-чего не хватает, хотя мы прекрасно обходимся. Но на Рождество к нам приезжает моя племянница Кэрри Саттон, вместе со своей племянницей Люси – ей четырнадцать, – и теперь я смогу украсить наше жилище, сделать его более уютным. Нам просто необходим новый тостер – это самое главное, но, кроме того, я должна купить какую-то мебель для комнаты Люси (она будет спать в мансарде), так что ваш чек очень пригодится.

Оскар чувствует себя хорошо. Все время, что мы здесь, он был замкнут в себе, и я порой впадала в отчаяние, думая, вырвется ли он когда-нибудь из долины скорби и начнет ли новую жизнь. Он никого не хотел видеть, ни с кем не разговаривал. Однако вчера, взяв с собой Горацио – это мой пес, – он отправился в долгую прогулку, и около гольф-клуба к нему подошел Питер Кеннеди. Оскару этот человек понравился, он сказал мне, что у него очень приятное лицо. Питер пригласил его в клуб на чай, и он принял приглашение, но затем, узнав, что Питер священник, почему-то испугался и сбежал.

Он ужасно из-за этого расстроился, но, я думаю, этот инцидент заставил его задуматься, и он понял, что не может навсегда спрятаться от людей. Так что сегодня утром он сел в машину и поехал с визитом к Розе Миллер в Корридейл. Это его первый добровольный шаг к людям, и я полна надежды, что следующий визит будет к Кеннеди и что это не за горами. Как бы то ни было, Оскара нельзя подгонять, надо позволить ему решать самому.

У нас и правда все в порядке, дни текут мирно. Сазерленд – очень спокойный уголок земли, мы с Горацио совершаем дальние прогулки по берегу, иногда возвращаемся уже после заката. Телевизора у нас нет, но мы, право же, в нем и не нуждаемся. Оскар привез с собой маленькое радио, и мы проводим долгие вечера за игрой в канасту или слушаем музыку.

Наш путь сюда, казалось…

Элфрида была так поглощена письмом, что не слышала ни голосов на улице, ни того, как открылась и закрылась витая железная калитка, ни шагов по дорожке к парадному. Когда зазвенел звонок, она так испугалась, что выронила ручку. Горацио, как всегда, залился паническим лаем. Элфрида вышла из гостиной и сбежала вниз по лестнице.

– Тихо, Горацио! – Она перешла холл и широко распахнула тяжелую парадную дверь – навстречу солнцу, холоду и незнакомой женской фигуре. – Прошу прощения – пес ужасно нервный.

– Не извиняйтесь, все в порядке.

Ее гостьей оказалась женщина лет около сорока, высокая, стройная, с совершенно необыкновенной внешностью. У нее были очень черные, как вороново крыло, волосы, падающие прямыми прядями до плеч, и челка. Одета она была в длинную красную шерстяную юбку и барбур – теплую куртку, довольно поношенную. Обмотанный вокруг шеи клетчатый шарф обрамлял красивое, тонкое лицо без следов косметики. Щеки, разрумянившиеся от холода, глубоко посаженные глаза цвета крепкого кофе. В одной руке она держала пластиковую сумку, в другой – маленькую деревенскую корзинку с яйцами. Она улыбалась:

– Здравствуйте! Вы Элфрида Фиппс? Надеюсь, я не потревожила вас? Я – Табита. – Элфриде это имя ни о чем не говорило, что явно выразилось на ее лице. – Табита Кеннеди. Жена Питера Кеннеди.

– О! – Элфриде не так-то легко было скрыть свое изумление. Стоявшая перед ней экзотическая красавица была менее всего похожа на жену священника. – Мне очень приятно познакомиться с вами! – Она отступила назад, держа дверь открытой. – Входите же.

Однако Табита колебалась.

– Но может, вы заняты. Я всего лишь принесла вам яйца. От моих курочек.

– Я вовсе не занята, а свежие яйца – это роскошь. Входите, я угощу вас кофе. – Табита вошла. – Вы не против, если мы зайдем сначала в кухню? – Элфрида пошла вперед. – Я поставлю чайник, а потом мы возьмем кофе наверх. Или вы предпочтете чай?

– Умираю, так хочу кофе. Я просто заледенела. Питер взял машину, и мне пришлось пешком спускаться с нашего холма. Думала, грохнусь на спину – так скользко. – Она прошла вслед за Элфридой на кухню, поставила корзинку с яйцами на стол, а свою пластиковую сумку повесила на стул.

– И Оскар тоже взял машину. Поехал в Корридейл навестить некую леди по имени Роза Миллер.

– Вот чудесно! Роза всегда обожала Оскара. Он у нее с языка не сходит. Знаете, а я никогда не видела эту кухню. Если я приходила в особняк, это всегда был очень формальный визит, и я поднималась прямо наверх, в большую гостиную. Кочрейны были странные люди, очень замкнутые. Не любили развлечений. Раз в году нас с Питером приглашали на чай и чинный разговор. Довольно тяжкое было испытание. Как вы устроились?

– Отлично. – Элфрида, поставив чайник на плиту, доставала поднос, чашки и блюдца.

Табита осмотрелась.

– Эта кухня словно из какого-нибудь национального исторического музея. У моей бабушки была такая же. Не уверена, что Кочрейнов привлекала современная техника, но, если у них что-то и было, миссис Кочрейн наверняка увезла все хорошее с собой. Посудомоечная машина тут есть?

– Нет. Но у меня ее никогда и не было, так что это не страшно.

– А стиральная?

– Какая-то древняя, стоит в посудной. Работает, хотя и очень медленно. А сушу я на веревке, в конце сада.

– Посудная! Можно взглянуть?

– Конечно.

– Ну что ж, это уже лучше. Кафельный пол, фаянсовые раковины, деревянный дренаж. И холодильник есть.

– В такую погоду он и не нужен.

Табита захлопнула дверь посудной, вернулась в кухню, пододвинула стул и села за стол.

– А гостиной наверху вы пользуетесь?

– Все время. Только и бегаю вверх-вниз по лестнице.

– А какие комнаты внизу?

– Одна – очень мрачная столовая в викторианском стиле. Громоздкая мебель красного дерева, плюшевые шторы и пианино с подсвечниками. Во второй комнате, очевидно, был кабинет. Не думаю, что Кочрейны ею пользовались. Там до сих пор стоит старое бюро с выдвижной крышкой и стол с ящиками, которые, как видно, использовались для сбора ренты. Двери в эти комнаты всегда закрыты. Едим мы здесь или же возле камина.

– Это куда удобнее.

– Да, Оскар не возражает.

– Я рада, что его нет дома, – призналась Табита. – Ведь я к вам заглянула, чтобы извиниться, а теперь могу этого не делать.

– Извиниться?! За что?

– Меня послал Питер. Он очень расстроился – ему кажется, что вчера он был довольно бестактен и огорчил Оскара.

– По-моему, это Оскар считает, что должен извиниться перед Питером. Он поступил некрасиво – просто сбежал. Вдруг запаниковал. Но он полон раскаяния.

– Гектор написал нам, что его жена и дочь погибли в автокатастрофе. От такого скоро не оправишься, пройдет много времени, прежде чем он сможет вернуться к нормальной жизни.

– Это называется «горе».

– Да. И вам тоже нелегко.

– На самом деле это просто адская мука. – Элфрида услышала свои слова и поразилась, что произнесла их, – даже себе она не признавалась, что на нее иногда вдруг находит страшная тоска. – По-моему, хуже всего – это сознание безысходности, потому что ничем не можешь помочь. И нетерпение. А оттого, что ты испытываешь нетерпение, – чувство вины. Сколько раз я готова была откусить себе язык. Я ведь очень общительный человек. И дело не в бесконечных хождениях в гости и шумных вечеринках. Я люблю, чтобы у меня было много друзей, люблю узнавать все новых и новых людей. А сейчас, из-за Оскара, я вынуждена вести замкнутую жизнь. Люди подумают, что я важничаю.

– Не подумают, я уверена.

– Миссис Снид – моя спасительница. Мы бесконечно пьем чай и все разговариваем, разговариваем…

– Я рада, что она у вас работает.

– Но сегодня… сегодня у меня такое чувство, что самое страшное время, может быть, уже позади. Надеюсь, что это так. Оскар очень милый человек, он не заслужил такого несчастья. Быть может, его визит к Розе Миллер – первый шаг к будущему.

– Мы с Питером мысленно были с вами, но решили, что вам обоим нужно время, чтобы прийти в себя. Вот только трудно угадать подходящий момент…

– Пожалуйста, не думайте об этом.

– Ничего, если Питер зайдет повидать Оскара?

– По-моему, замечательная идея, только пусть Питер сначала позвонит.

– Я ему скажу.

Кофе был готов. Элфрида взяла поднос с кофейником.

– Пойдемте наверх. Там уютнее.

Она шла впереди, Табита за ней.

– Я всегда любовалась вашей прекрасной лестницей. Такой торжественный вход производит впечатление. Питер говорит, что перила сделаны из балтийской сосны, ее привозили как балласт на наших рыболовецких судах. – Табита помедлила на лестничной площадке, окинула взглядом сад. Замерзший, унылый в разгар зимы, он террасами лужаек поднимался по склону холма, а посередине шла тропинка и короткие марши ступенек. На самом верху высились сосны с галочьими гнездами. – Я уж и позабыла, сколько тут земли. С переулка из-за стены не видно. Мне нравится, когда сад огорожен. Старый Кочрейн был замечательным садовником. Снабжал нас свежим салатом.

– Оскар тоже любит работать на земле, но пока что он только немножко сгреб листья.

– Весной тут зацветут желтые нарциссы, а террасы станут лиловыми от обреции. А потом распустится сирень… Да, лестница действительно очень красивая. Поражает своей величавостью. Кажется, она становится все шире и шире… – (В открытую дверь гостиной протянулся солнечный луч.) – Я всегда считала, что эта гостиная просто прелесть. Ах, смотрите-ка, они оставили вам люстру. Она, должно быть, из Корридейла. – Табита огляделась и заметила маленькую картину Элфриды. – Боже, какая прелесть! – Она подошла поближе. – Ее тут прежде не было, я права?

– Не было. Это моя картина. – Элфрида опустила поднос на столик у окна.

– Похоже, это Дэвид Уилки.

На Элфриду произвело впечатление такое знание живописи.

– Да, это он. У меня она давно. Вожу ее с собой из дома в дом.

– Как вы оказались владелицей такой ценной картины?

– Это подарок.

Табита засмеялась:

– Как видно, кому-то вы очень нравились.

– Мне кажется, она слишком мала для такой просторной стены. Как будто наклеили марку.

– Зато очаровательна.

Элфрида подошла к камину, чиркнула спичкой.

– А надо ли разжигать камин? – спросила Табита. – Тут тепло.

– Самое лучшее в этом доме – бойлер и центральное отопление. Мы боялись, что застанем в доме жуткий холод, а попали в тепло и уют. Вода в ванной – почти кипяток.

– Эти старые викторианские дома так хорошо и добротно построены, что, наверное, здесь не бывает сквозняков.

Огонь занялся, заплясали язычки пламени. Элфрида положила в камин большой кусок угля и еще одно полено.

– Сядем к окну?

– Давайте. Солнце изумительное. – Табита размотала шарф, раскрыла молнию на куртке, сняла ее и бросила на стул.

– А вы сидите тут и наблюдаете? Наверное, уже столько всего про нас, местных, узнали, что можно книгу писать.

– Да, бывают очень забавные сценки. – Элфрида отодвинула в сторонку письмо, которое писала Гектору. – А вы давно здесь живете?

– Да уже лет двадцать. Мы поженились как раз перед тем, как Питер стал тут священником.

– Сколько же вам было лет?

– Двадцать. – Табита ухмыльнулась. – Некоторые прихожане были недовольны, что им прислали такого молодого священника, но вскоре привыкли к нам. Наши дети родились здесь.

– Сколько им?

– Рори восемнадцать. Только что окончил школу. Он получил самые высокие оценки и зачислен в Даремский университет, но начнет учиться только в следующем году. Сейчас у него свободный год, и он не знает, чем заняться. Питер говорит, что ему все равно, лишь бы парень не болтался без дела. А дочери – ее зовут Клодэг – двенадцать, она помешана на лошадях. Мы понять не можем, почему она избрала себе такое дорогое увлечение.

– Могло быть и хуже. Например, дельтапланеризм…

Обе рассмеялись. Приятно было болтать за чашкой кофе, как подружки, обсуждающие своих мужей и детей. Казалось, они знают друг дружку испокон веку.

Элфрида посмотрела на Табиту – в черном свитере, длинные волосы до плеч, как у юной девушки, и не могла сдержать любопытства.

– Вам нравится быть женой священника? – спросила она.

– Я счастлива, что вышла замуж за Питера. И я не только жена священника – я преподаю в школе, мой предмет – искусство. Я дипломированный учитель. Пять дней в неделю, утренние уроки.

– Вы художница?

– Да. Моя специальность – живопись и рисунок, но я учу и ремеслам – гончарному делу и шитью. Все подушечки для коленопреклонения в церкви – творение рук наших старших девочек. Это был грандиозный проект. И каждая мать в Кригане имеет несколько кривоватый горшок для бегонии.

– А я была актрисой, – сказала Элфрида и тут же смутилась. Это прозвучало так, будто она хотела перещеголять Табиту.

Но та была приятно удивлена:

– Да что вы! Хотя, признаться, я нисколько не удивлена. Вас легко представить на сцене. Вы были знаменитой?

– Нет, совсем нет. Но всегда была занята в спектаклях.

– Это очень важно, не так ли? Делать то, что тебе нравится, и получать за это деньги. Вот и я чувствую себя точно так же. Тогда начинаешь себя уважать. Питер меня понимает. И это еще одна причина, почему я его так люблю. Жду не дождусь, когда вы с ним познакомитесь. Я бы пригласила вас к нам, но, пожалуй, лучше подождать, пока они с Оскаром выяснят отношения. Как только это случится, я пошлю вам приглашение. То есть позвоню.

– Буду ждать с нетерпением.

– А что вы делаете на Рождество?

– Боюсь, ничего. Не думаю, что Оскар хочет как-то отмечать его. Это понятно, ведь в такой праздник обостряются все чувства. Это тяжело. Но может быть, что-то изменится. В пятницу к нам приезжает Кэрри, дочь моего кузена, со своей племянницей. Я предупредила, что настроение у нас не очень-то праздничное, но они все-таки решили приехать.

– Сколько им лет?

– Кэрри тридцать, а Люси – четырнадцать. Я ее никогда не видела. Надеюсь, что она не слишком застенчива и в тоже время не слишком бойка. И что ей будет не очень скучно с нами.

– На Рождество в Кригане очень весело, она прекрасно проведет время. Все здешние ребята собираются вместе…

– Она-то их не знает.

– Мы познакомим ее с Рори и Клодэг, а дальше уж она и сама со всеми перезнакомится.

– А они не будут против? – с сомнением спросила Элфрида.

– Против? Почему они должны быть против?

– Ну… незнакомая девочка. Из Лондона.

– Тем более о ней надо позаботиться, – сказала Табита.

Правильно, ведь она школьная учительница, которая знает, что и как надо делать, и в то же время – жена священника, воспитывающая своих детей в истинно христианском духе, подумала Элфрида. Несмотря на богемную внешность и веселый нрав, на эту женщину явно можно положиться. Табита нравилась ей все больше.

И тут ей пришла в голову одна мысль.

– Я собираюсь купить кое-какую мебель, – начала Элфрида. – У нас тут много чего не хватает, ведь дом сдавался, а потому и обставлен был лишь наполовину. Со спальней для Кэрри все благополучно, а Люси я хочу поместить в мансарде. Там, по-моему, мило и светло, только вот… Не хотите взглянуть сами? Может, посоветуете, что туда купить?