Текст книги "Выше головы! Том I"

«Добро пожаловать!»

Реальность встретила меня тишиной и холодом. Мелькнула шальная мысль: «Что-то пошло не так – и всё отменяется». Что «всё» я не успел осознать, как услышал голос Нортонсона:

– Ты в норме?

– Да.

На самом деле, я понятия не имел, в чём состоит эта норма. Я заблудился в снах, в прошлом, в сомнениях. Успел забыть о корабле и о станции. А вот о Чарли помнил. Чарли… «Прочему он сделал это?»

– Все уже вышли, – лейтенант сообщил то, что и так было понятно.

От людей не осталось и запахов. Вытяжки работали на полную мощность, и на уровне пола гуляли ледяные сквозняки. Чёрно-оранжевые клинеры, похожие на толстых жуков, ползали по креслам. Они еле слышно гудели, всасывая пыль. Аккуратно переставляли лапки, усеянные крючками и присосками. Водили широкими усиками-веерами, проверяя свою работу. Очищенные кресла складывались и убирались в пол. Следующие два года «Рим» будет на консервации…

«Почему же меня не разбудили вместе со всеми?» – я собрался спросить об этом лейтенанта, как вдруг понял, почему. Моим щекам и вискам было холодно, потому что с них испарялась влага. Слёзы. Я плакал во сне.

– Всё нормально, – Нортонсон протянул мне салфетку и признался, пока я вытирал лицо. – Я тоже… когда летел туда. Это бывает.

«Тебе тоже всякое снилось?» – чуть не спросил я. Вовремя остановился.

Когда Нортонсон «тоже летел», это было два года назад. Прошлая СубПортация. Вскоре после восстания «бэшек». И я уже не удивлялся, почему ему дали список поручений для командировки. Поручения, которые мог выполнить и камилл. Но человек – этот человек – справился. Главное, его голова была занята. Времени не остаётся на «кто я?», «зачем я нужен?», «почему я жив?»

Он признался, что «все погибли». В обычное время над ним кружила бы стая терапевтов и специалистов по социально-психологическому мониторингу. Но после «Кальвиса» у этих ребят случился перебор пациентов. Особенно на «Тильде», куда, как я помнил, в первую очередь переводились травмированные. Можно было не сомневаться: лейтенант Отдела Безопасности встал бы в конец очереди на лечение. И варился бы в своих проблемах.

Но его отправили в Солнечную систему. Безусловно, там было побольше докторов, чем на периферийной станции. А ещё – новые впечатления и пресловутый список заказов. Через два года он возвращался домой, благополучно пережив потери, осознав и приняв окружающий мир. И обращался со мной – бесправным андроидом – как с человеком.

«Не знаю, кто это придумал, но обязательно пожму ему руку», – решил я, когда цепочка причин и следствий выстроилась в моём воображении. Блестящее решение. Экономное. Действенное. Естественное.

– …Ревел, как детсадовец, – продолжал тем временем лейтенант. – Думал, не отойду. Но это нормально. Это проходит.

Он рассказывал это мне, потому что сочувствовал. Он был в лаборатории, когда умер Чарли. Он понимал, что мне непросто. Моему брату даже не дали права умереть – сделали частью «запланированного испытания»! Выключили, как безмозглый механизм.

«Как мы похожи», – чуть не сорвалось у меня с языка.

– Представляю, каково было возиться со мной после такого…

– Ты – не они, – сообщил он, имея в виду «бэшек», и снова закрылся. – Я-то могу отличить… Ну, двинули!

Разговор смутил его, и лейтенант поспешил вон из корабля. Забыл как плохо у меня со скоростью при пониженном тяготении. Пришлось бежать следом, хотя бег с магнитными присосками на подошвах выглядел как старинный менуэт. Клинеры, занимающиеся полом, разбегались, освобождая дорогу. Покидая салон, я помахал им на прощание.

Нагнать сопровождающего получилось в конце перехода – он не думал о подотчётном андроиде…

«…kamills. Добро пожаловать на независимую автономную станцию терраформирования „Тильда-1“! Приветствуем вас и желаем найти здесь свой новый дом! Всем переселенцам и командированным рекомендуется обратиться в пункт регистрации. Если вы чувствуете недомогание, незамедлительно сообщайте об этом вслух! Ваш багаж будет доставлен по назначению в ближайшие три часа. Вопросы о доставке багажа адресуйте Инфоцентру станции. Все ваши альтеры подключены – при проблемах со связью обращайтесь к ближайшим камиллам. Bienvenue à la station autonome indépendente de la terraformation „Tilda-1“! Nous vous souhaitons un bon séjour! Retrouvez ici votre nouveau foyer…»

Официальный русский язык «Тильды» перемежался английским, испанским, немецким, китайским и французским. Это для новоприбывших. Им предстояло освоить местные правила. «Наверняка, зачитывает кто-нибудь из Администрации», – решил я, слушая женский голос, низкий, бархатистый, с мурлыкающими нотками. Я не ожидал, что русский язык может звучать так вкусно! Инфоцентр и другие логосы использовали подчёркнуто синтезированные голоса, а камиллам такую честь никто не доверит. Да и странно было бы поручать ИскИну обращение от имени тильдийцев!

Я чувствовал лёгкий цветочный аромат. На стенах расстилался летний луг, многоцветный, умиротворяющий. Вверху просматривалась пронизанная солнцем полуденная синь… В отличие от «Флиппера», здесь не было сходен: пассажирские шлюзы корабля выходили в приёмный зал порта. Одновременно «Тильда» могла принять до трёх пассажирских кораблей. Но на такое количество никто пока не рассчитывал.

Приёмный зал поражал своими размерами. По форме он был таким же тором, как и грузовой или промышленный порты. Но этот бублик внутри был пуст: ни перегородок, ни барьеров. Ось, по которой проходили лифты, выглядела единственным надёжным ориентиром. Всё остальное менялось, подстраиваясь под ситуации.

Из пола поднялись зелёные стрелы. «Ростки» развернулись, раскрылись – и преобразились в игровую площадку. По требованию пассажиров вырастали и исчезали столики, буфеты, санитарные кабинки. А вокруг простиралась летняя бесконечность. Некоторые люди в ожидании регистрации пристёгивались к креслам, чтобы полюбоваться июньским покоем.

Переселенцев проверяли тщательнее всего: просили пройти через сканер, а потом неспешно расспрашивали, каждого в индивидуальной кабинке. За раз сотрудники Социально-Психологического Мониторинга «обслуживали» две семьи с детьми или дюжину человек. «Знают ли они, для чего это всё?» – думал я, пробираясь по служебной дорожке вслед за Нортонсоном.

Сила тяготения здесь была слабой. Поскольку камилл с «Рима» передал информацию о моих «достижениях» в невесомости, местный камилл выдвигал для меня поручни. Я чувствовал признательность, опираясь о бархатистые шляпки поручней, похожих на гигантские грибы. И стыд, потому что несколько ребятишек следили за мной, не скрывая улыбок. Они-то в невесомости были асами…

Но они остались на регистрацию. А меня ждал лифт и общество Нортонсона.

Меня никто не проверял. В отличие от людей. Потому что на самом деле проверяли не медицинские показатели. Не соответствие комбинезонов технике безопасности. И тем более не знание русского языка! Все медпроверки закончились на «Риме», не говоря уж про «Флиппер». И это работа ИскИнов. А вот оценить поведенческие реакции могли только люди из СПМ. «Спамеры». Они сопоставляли присланные профили и текущее состояние. И формировали рекомендации – для каждого человека свои. Чтобы помочь новичку с комфортным стартом. И одновременно позаботиться о старожилах.

Для андроида А-класса ничего такого, разумеется, не предполагалось.

Нортонсона я нагнал как раз перед лифтом. Мы вошли в кабину, сохраняя молчание. Похоже, он стыдился своей откровенности. А я не хотел развивать тему слёз и потерь. Стыдно признаться, меня сильнее интересовала личность того, кто придумал ему «деятельную терапию». Кто-нибудь из местного СПМ?..

Двери не успели закрыться, как в кабину втиснулся мужчина в серебристом деловом комбинезоне без опознавательных знаков. Он спешил. Не рассчитав силу толчка в условиях пониженной силы тяжести, нежданный попутчик заехал мне локтём в солнечное сплетение. А потом врезался лбом в передние зубы. Затормозив таким образом, он невозмутимо погасил отдачу о стенку лифта, выдвинул сиденье и сел, пристегнувшись и закинув ногу на ногу. Путь предстоял долгий: из зоны низкого тяготения в жилые сектора станции.

Я не стал требовать извинений. Боль помешала, а потом включился мозг. О каком извинении может идти речь?! Вот и «опаздывающий» так думал.

– Ты в норме?

Похоже, это любимый вопрос Нортонсона.

– Крови там нет? – я широко улыбнулся, показывая зубы.

Он пригляделся.

– Вроде нет. Повезло… Вам следует быть осторожнее!

Последнее предназначалось тому, кто едва не покалечил меня.

– А что такого? – бросив в мою сторону пренебрежительный взгляд, попутчик холодно улыбнулся Нортонсону. – У вас нет запасных деталей?

– Это «А», – лейтенант указал на предупреждающий знак на моей груди. – Андроид А-класса.

– Я в них не разбираюсь. Андроид – это андроид, что тут обсуждать?

– Как лейтенант Отдела Безопасности я бы попросил вас…

– Как майор-инспектор Отдела Безопасности и уполномоченный представитель Совета Независимых Станций я бы попросил не устраивать проблемы из пустяка, – оборвал его попутчик и коснулся пальцами правой руки браслета на левой, отправляя визитку.

Нахмурившись, Нортонсон ознакомился с информацией на поднявшемся голо-экране своего альтера, а потом показал мне. У меня дыхание перехватило, когда я осознал смысл его поступка. Надо же – удовлетворил любопытство андроида!

Сообщение, полученное лейтенантским альтером, содержало минимум: «Хаким Хёугэн. Майор-инспектор. Командирован. Основное место работы – станция „Ноэль“. Научная степень по исторической криминалистике».

На русском Хаким Хёугэн изъяснялся неуклюже, с акцентом, а значит, у него не было времени поработать над произношением. Официальный язык «Тильды» не входил в Большую Пятёрку языков, распространённых в Солнечной системе. Должно быть, майора-инспектора сорвали без предупреждения. И он был вынужден пятнать честь мундира: для представителей Администрации и ОБ ошибки в речи считались постыдным изъяном.

Немолодой, сухопарый, бледнокожий и беловолосый, с острым носом и высокими арабскими скулами. Судя по морщинам, выражение хмурой задумчивости было привычным для его лица.

С невесомостью он обращался не лучше меня. «Ноэль» – Независимая Станция Солнечной системы. Работа в Центре на порядок спокойнее, чем на той же «Тильде»…

Суммируя: высокомерный (пренебрежение на замечание Нортонсона), самовлюблённый (напомнил о своём звании), любит провокации (притворился дурачком). Работая в Отделе Безопасности, он не мог не знать, что такое А-класс, и какие «запасные детали» нужны для таких андроидов! «Ашки» стали новостью ещё до «Кальвиса». Похоже, уполномоченному инспектору захотелось посмотреть на реакцию лейтенанта с автономной станции.

Что ж, лейтенант отреагировал достойно:

– Добро пожаловать на «Тильду»! С удовольствием примем вас на ближайшие два года. Надеюсь, вам у нас понравится!

«Тебя нам и не хватало!»

Всё относительно. Люди научились находить кротовые норы. Изучили их. Сумели «оседлать» для межзвёздных путешествий. А вот к тяготению адаптировались с прежней скоростью. Путешествие от стыковочной зоны до жилых уровней заняло намного больше времени, чем прыжок от Солнечной системы. В лифте нам предстояло провести три часа. Хватит, чтобы всё обдумать.

Нортонсон проверял список заказов. Инспектор Хёугэн оттачивал свой русский – из-под обучающего шлема доносился еле слышный бубнёж. Мне бы тоже следовало заняться чем-нибудь полезным. Изучить биографию Главы Станции, например. Или посмотреть на отчёты СПМ, статистику, краткие сводки. Любое изучение информации было бы профессионально. И разумно. А вместо этого я пялился в потолок, отдавшись потоку мыслей. Они проходили сквозь меня, не задерживаясь. Одна вызывала другую – и тут же растворялась. Если бы я начал изучать полезную информацию, она бы последовала туда же. Прочь. Мимо меня. В никуда…

«Зачем ты здесь? Что тебе здесь делать? Демонстрировать качество матричного клонирования? Для Проф-Хоффа? Ради братьев? Прекрати лгать себе! Твоё поведение ни что не влияет. Никто ни что не влияет. С нами давно решено. Но ты исключение. Ты вырвался. И ещё Чарли… Остальные проведут на „Дхавале“ всю жизнь. Им будет, где развернуться. Для каждого найдётся дело по специальности. И „Эра Эволюции“ их не бросит. Хорошие они ребята. Хорошее название для партии. В противовес. Если сейчас – Космическая Эра, то будет и следующая. А как называлась предыдущая? Докосмическая. Земная. Темная. „Тёмная“, потому что нам было темно. Тесно. Тяжело. Были плохие вещи. Рабство, например. В Космической Эре нет рабства! Зато было восстание андроидов. Но не как рабов. А как что? Кем были „бэшки“? Кем они считали себя?..»

Всё что угодно, лишь бы не думать о том, зачем Чарли сделал то, что сделал. Он же понимал, что делает! И мне надо понять. Признаться себе, что это такое.

«Самоубийство».

Так лучше. С этого можно начать. Поэтому мне тревожно. Переезд, появление «на публике» в жуть-шкурке, неизвестность впереди – всё потом. Я переживаю психотравму. У меня стресс после самоубийства близкого человека. И это не рассосётся. Я должен пройти этот путь до конца. Сам. Потому что ни о какой терапии и речи нет. Никто не будет возиться с андроидом. Скорее всего, никто и не знает о том, что случилось.

«Никто?»

Нортонсон. Он видел, как всё произошло. Но какой он помощник? Сидит, пырится в свои списки…

«Сконцентрируйся».

Верно. Нортонсон тут ни при чём. Он помог, как мог. Он молодец. В Отделе Безопасности этому тоже учат. Основы психопомощи. Он должен оценить проблему, успокоить пострадавшего, а потом передать его в заботливые руки СПМ – или в Службу МежИнтеллектного Урегулирования, если пострадал ИскИн. И он понимает, что передавать меня некому. Спамеры занимаются людьми. Логосами и камиллами – атташе. И они же занимались «бэшками». А для таких, как я, нет помощи, потому что таких, как я, не должно быть.

«Ты должен пройти это сам».

Верно. Пройти все ступени. Чтобы в конце самоубийство Чарли утвердилось в прошлом. Пока что оно в настоящем. Или я застрял в этом моменте – как посмотреть. Но выбраться – важнее, чем читать личные дела или чужие отчёты. Сначала разобраться с собой. Итак… Как там было? Надо признать, что событие произошло. Признаю?

«Признаешь. Он мёртв. Его убили на твоих глазах».

Нанда, будь она проклята!..

«Спокойно! Профессорша Нанда – то, что она есть. При выработке решений сочетают носителей полярных точек зрения. Были те, что голосовал „против“ утилизации. Значит, есть те, кто голосовал „за“. Ты ничего не сделаешь с ними. Ты ничего не сделаешь с ней. Или с Чарли. Всё уже случилось, правильно?»

Правильно. Должно было случиться. Чарли понимал это!

«Он рассчитывал на это».

Да.

«Это было самоубийство. Он воспользовался описанным в инструкции поводом. Правилом. Но он знал, что мало кто в лаборатории доведёт дело до конца. Тем более никто из вас».

Никто бы не стал!

«Да, никто из близких. Поэтому он рассчитывал на действия постороннего во всех смыслах этого слова. Кто способен нажать кнопку. И это подтверждает версию с самоубийством».

Сто тысяч раз да!

«Почему он так поступил?»

Откуда я знаю?!

«Подумай. Ты знал его лучше всех! У него был повод?»

Спрашиваешь!

«Перечисли».

Это и так понятно!

«Перечисли».

Нас лишили остатка прав. Нам установили этот проклятый предохранитель. Нас заставили носить эту полосатую мерзость. Нас лишили надежды жить как люди.

«И это повод, чтобы покончить с собой?»

Да.

«Ты бы покончил с собой из-за всего этого?»

Нет, я…

«Что – ты?»

Мне слишком нравится жить. Я согласен жить даже в таких условиях.

«Но условия тебе не нравятся».

Нет.

«И ты хочешь их изменить?»

Если получится.

«Как?»

Делать хорошо то, что поручат делать. Стараться из-за всех сил. Если не поможет, я снова подумаю об этом. Но не завтра. И не через месяц.

«Это ты. А Чарли? Он что-то мог изменить?»

Как? Там? На «Дхавале»? Что он мог?

«А что можешь ты? Здесь?»

Говорю: делать то, что поручат. Не знаю, что это будет. Возможно, нечто невыполнимое. Выше моих возможностей. Но если я смогу – я справлюсь. Я многое умею…

«А он так мог? Он мог на „Дхавале“ рассчитывать, что ему что-то поручат?»

Нет… Нет. Он был в тупике. Мы оба были. У нас специальности, для которых нужна публика. Остальным было проще. Можно вывернуться. Найти решение. Можно анонимно готовить. Или создавать одежду. Или музицировать для друзей. Но актёр нуждается в аудитории. Чарли говорил, что не получит других зрителей, кроме нас и сотрудников Проф-Хоффа, а это не считается.

«Но не это подтолкнуло?»

Он никогда не говорил мне, что хочет такого!

«А он бы сказал?»

Мы всё рассказывали.

«Вы?»

Нас было двое…

«А после твоего отъезда он должен был остаться один?»

Да.

«Это могло стать толчком? Перспектива лишиться близкого друга? Такого же бесправного и бесперспективного, как он?»

Да. Не знаю, что бы было со мной, если бы он улетел!

«Получается, он убил себя из-за того, что тебя забрали».

Да.

«Твоей вины в этом нет. Ты такая же жертва обстоятельств. И твоё положение не лучше. Ты здесь один. Впереди сплошная неизвестность. Но ты не совершил никаких ошибок. Твоё прошлое чисто. Ты можешь опираться на него. Черпать в нём силы. Самоубийство Чарли – это его решение. Ты не отвечаешь за это решение. Ты не виноват».

Да.

«Не виноват. Вспоминай это каждый раз, как накатит. А накатывать будет. Это нормально. Это потеря. Ты будешь долго отходить. Сконцентрируйся на текущем моменте…»

Я открыл глаза. Мы по-прежнему ехали в лифте. Висящая в центре кабины голографическая модель «Тильды» с ползущей красной точкой показывала наше положение. Мы двигались уже не «вертикально», по оси станции, а «горизонтально», поперёк. Ближе к космосу и земной силе тяжести. А я и не заметил, когда лифт повернулся!

Нортонсон терзал своё расписание. И одновременно пытался дозвониться. Красный колокольчик мигал в углу экрана. Инспектор Хёугэн старательно повторял: «Настоящее. Существующее. Двоякодышащее. Восходящее. Учащиеся». Шлем заглушал зубрёжку, но не до конца. Слышно, если прислушаться.

Их должно было подташнивать. Меня – нет. Я лучше переносил изменение силы тяжести, потому что меня сделали таким.

И каждого человека могли сделать таким. Чтобы домчаться из порта до жилых зон минут за пятнадцать. Или подняться из придонной станции терраформинга на поверхность. Или на космолифте в стратосферу. Не терять времени.

Способность быстро адаптироваться к тяготению было в списке самых востребованных способностей. Потенциально реализуемых способностей. Генетически программируемых.

Голосовали по этому списку каждый год. Обязательная тема общего референдума. Подобрались к порогу, после которого можно начать голосовать по отдельным позициям. И тут случился «Кальвис».

Любое вмешательство в ДНК считалось риском. Люди должны были оставаться землянами во всех смыслах этого слова. Должны были сохранить способности к воспроизводству при полном отсутствии ИскИнов. Даже минимальная зависимость считалась недопустимой. Но изменения всё равно шли, медленно, осторожно. Теперь будут ещё медленнее.

Не важно, что во время восстания «бэшек» логосы и камиллы доказали свою лояльность. Доверие к ИскИнам перестало быть безусловным.

Это было неправильно. На Земле, наверное, можно сократить до минимума участие ИскИнов в человеческой жизни. На станции всё зависит от них. Движение лифта. Вращение отсеков. Корректировка орбиты станции. Защита, проверка защиты и мгновенная реакция на опасность. Люди тоже участвовали, но само их участие обеспечивалось всё теми же ИскИнами…

– Сейчас приедем, – Нортонсон сообщил то, что и так было понятно.

Похоже, сам устал ждать. На табло лифта шёл обратный отчёт.

– Вам помочь? – Нортонсон повернулся к инспектору Хёугэну.

Тот уже снял шлем и щурился при ярком свете.

– Вам подсказать дорогу? Куда вам нужно?

– Сам разберусь, – отмахнулся Хёугэн.

«Вот дурак! – подумал я. – Ему же явно предлагали улучшить отношения! Коллега предлагал…»

Едва открылись двери, инспектор вышел. Не попрощался.

Я поднялся – и тут же сел обратно, не в силах двинуться.

– Магниты, – напомнил лейтенант.

Площадка, куда выходили двери лифтов, разветвлялась на три коридора. Нортонсон выбрал боковой, самый узкий, метров пять в ширину. На жемчужно-лазоревых стенах красовались разноцветные схемы с указателями. Пока я шёл за лейтенантом, успел кое-что прочитать. Это «Лифтовая зона Восточного сектора». Здесь можно было сесть на экспресс до противоположного Западного сектора. Он ходил по требованию или каждые пять минут. Через каждые девять метров были расположены санитарные комнаты. Имелись душевые и массажные. Террариум. Маленький театр. Холл назывался «площадью» и лежал в стороне от прямого пути к жилым и рабочим зонам.

Указатели не реагировали на нас – не показывали, где мы находимся. Из-за Нортонсона: он был из местного ОБ. Он не мог заблудиться… А я по косвенным признакам догадывался о направлении. Было утро четверга – значит, все при делах. И поскольку нам никто не встречался, это не «жёлтый» переход – судя по схеме, самый используемый. И не «красный» – по нему направляли новичков, прошедших регистрацию. Значит, «синий», который вёл к «площади». Но зачем нам туда?

Лифтовая зона была одним из четырёх крупнейших перекрёстков в структуре станции. Планировка рассчитана на плотный трафик. И он станет таким по мере заполнения станции. Сейчас здесь живёт и работает «порядка двадцати пяти процентов от желаемого количества». Эти цифры я успел глянуть дома, когда узнал про «Тильду-1». Мало людей, но хорошие показатели. Все независимые периферийные станции проходят через стадию малолюдности… И что мне это даёт? Почему я не узнал больше?! Позор! На что я потратил время?

На себя.

Стоило мне подумать об этом, как свет мигнул – и неистово заморгал. Глаза не успевали адаптироваться к смене освещённости, от контраста стало больно. И страшно. Яркость операционной. Удушающий мрак. Яркость. Мрак. Белое. Чёрное. Белое. Чёрное… «Что если свет погаснет – и наступит вечная, бесконечная тьма?»

«Мигание» прекратилось так же внезапно, как и началось. Зрение вернулось в норму, и я увидел хмурого Нортонсона. Он хотел что-то сказать. Но лишь махнул рукой, то ли ободряя, то ли приглашая следовать за собой.

Минуты через три мы вышли в холл. На «площадь». Вполне подходящий термин для общественного помещения: круглая форма и фонтан в центре. Почти как в старинном городе. В струйках воды резвились голографические летучие рыбки. Вокруг были прозрачные стены едален и студий. Наверху синел потолок с иллюзией бездонного летнего неба.

Это была нежилая окраина. Территория тех, кто регулярно выходил в космос – ремонтников, портовых инженеров, пилотов. Летучая рыбка символизировала такую работу. Я замечал этот образ на панелях «Флиппера» и в порту «Дхавала».

У работающих снаружи свой график. Живут они мимо большинства. Спят, когда все бодрствуют. Просыпаются, когда остальные ужинают. И отдыхают отдельно.

Впрочем, я не заметил ни одного яркого комбо среди людей, которые прогуливались по площади. Их было порядка двадцати, и прибывали новые. У трети такая же серая с умброй форма, что и у Нортонсона. Отдел Безопасности. Администрация носила серый посветлее, с узкими сиреневыми вставками. Лазурный с бледно-голубым и белым был, судя по всему, у СПМ. Такие же цвета я видел дома, правда, в другой комбинации. Мелькнул значок представителя профсоюзов… «Что здесь происходит?»

Инспектор Хёугэн стоял к нам спиной – представлялся кому-то. Закончив, отошёл в сторону, давая своей собеседнице увидеть нас. В первую очередь Нортонсона. Оставив меня позади, он подошёл к ней, чеканя шаг.

– Лейтенант Отдела Безопасности НАСТ «Тильда-1» Генрих Нортонсон прибыл в ваше распоряжение!

Это было неожиданно и пугающе. Как в исторических фильмах. Откуда это – говорить о себе в третьем лице? Женщина, которой он так представился, не удивилась. Она улыбнулась ему. Дружески похлопала по руке.

– Вольно, камрад Нортонсон! Добро пожаловать домой!

И тут же удержала лейтенанта.

– Останься. Это ненадолго. И это важно.

– Хорошо, камрада Кетаки, – и сникнув, он побрёл к коллегам, которые приветственно махали ему.

Моя очередь. Наконец-то я смог как следует рассмотреть «камраду Кетаки». Фамилию я запомнил, проглядывая материалы по «Тильде». Фамилию Главы Станции, которой я предназначался. Женщину, которую я посчитал мужчиной, потому что женщины редко становились Главами.

Это она озвучивала приветствие – я узнал голос. Мягкий, бархатистый, с хрипотцой. Он гармонировал с ямочками на щеках, с ласковыми морщинками в уголках карих глаз. Благожелательное радушие… И холодный внимательный взгляд – как у Проф-Хоффа перед каждым экзаменом. А экзамены он устраивал постоянно. И не сообщал, прошёл ты или завалил.

Она молчала – рассматривала меня. И другие тоже. Я чувствовал изучающие взгляды. Откровенное внимание. И это не из-за жуть-шкурки или предупреждающего знака. Не из-за «Кальвиса» или славы «ашек». Там было что-то ещё, я чувствовал. Интуиция, которой меня наделили заодно с цветом волос и ростом, вопила сигнальной сиреной. «Чарли называл это „голосом задницы“ – о чём предупреждает твоя задница, Рэй?»

Нужно было что-то сказать или сделать. Ну, вот, опять проклятое «сделай что-нибудь»! Может, прыгнуть? Пожалуй, не стоит… И с широкой улыбкой я сказал:

– Здравствуйте!

– Ну, здравствуй! – тут же ответила камрада Кетаки. – Добро пожаловать на «Тильду», Рэй. Тебя нам и не хватало!