Текст книги "Коммуналка (сборник)"
Автор книги: Рута Юрис
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Георгий Победоносец
Я приткнула машину у Националя и пошла гулять по Манежной площади. Спустилась вниз, в магазины, накупила каких-то безделушек. Со мной всегда так бывает, когда расстроюсь. Зато потом нет проблем с подарками, если приглашают в гости. Потом купила мороженое и села под кудрявый куст сирени. Погода разгулялась к обеду, и только прохлада Александровского сада спасала от полуденной духоты.
Вдоль бассейна с фонтанами суетилось множество народа. А накануне наш градоначальник, издал указ, что в связи с жарой разрешается купаться во всех городских фонтанах.
Народ резвился, визжали от восторга дети. Брызги долетали даже до меня, хотя я сидела довольно далеко от этой лужи, заполненной бронзовыми изваяниями лучшего друга нашего мэра.
Всеобщее веселье и дрызготня в этой мутной луже заставили забыть меня встречу с Аскольдом с его могильным взглядом. Я с интересом наблюдала, как взрослые дядьки прямо в одежде с улюлюканьем сигают в воду
Я доела эскимо, скомкала бумажку и обернулась, чтобы бросить ее в урну.
На соседней скамейке сидел мужчина, прикрыв глаза ладонью, словно козырьком. Рядом с ним лежал очень красивый букет. Только мне почему-то показалось, что этим букетом кого-то пару раз хорошенько ударили.
Я поняла, что человеку этому очень плохо. Очень. Всей своей кожей почувствовала. Даже зябко мне стало. И тут мне показалось, что с его подбородка капнула на светлые джинсы слезинка.
Я осторожно протянула руку и коснулась его плеча: «Эй, Вам плохо?»
Он убрал руку от лица и поднял на меня глаза.
И тут!
Средь бела дня и чистого неба сверкнула молния, и громыхнул гром. Ого-го, как громыхнул. А я такая бояка! Незнакомец прижал меня к себе и прикрыл своим пиджаком.
Такого я еще никогда не видела! Дождь хлынул только над нами! Теплый дождик! Это продолжалось минут пять, но, самое интересное, что этого не видел никто кроме нас!
Дождь прекратился также внезапно, как и начался. А я все так и стояла, обхватив его за талию. Оторваться не могла. Запах меня пленил! Я не знаю, как сказать, – вкусно, приятно, сладко, притягательно. Обалденно!
От него пахло моим мужчиной. Тем, кому я хотела бы нарожать детей, кому хотела бы варить борщ и жарить картошку. От него пахло мужчиной, с которым я хотела бы состариться и умереть в один день
А он. Он стоял, уткнувшись в мои волосы, и дышал так, что я решила, что останусь лысой после этого.
Я немного отстранилась от него и спросила: «Ты кто?»
– Георгий.
– А я Ирен.
– Пойдем куда-нибудь. Мне надоела эта лужа им. Церетели.
– Ага!
Сладкий сон.
И мы пошли гулять по любимой нашей Москве. Были в зоопарке, где он усадил меня покататься на пони. Потом завернули в планетарий. Посидели в кафе-мороженом в саду Эрмитаж.
Покатались на американских горках, речном трамвайчике. Ели шашлык на ВДНХ. Прокатились на монорельсе. И целовались, сидя у пруда с кувшинками в Ботаническом саду.
Такого дня у меня в жизни еще не было.
Я, словно, этого всего раньше и не видела, не замечала.
Мы не спрашивали друг друга ни о чем.
Мы просто нашли друг друга в этом сумасшедшем городе!
* * *
– Эй, ты совсем отключилась! – сказала мне Веруня.
Я оглянулась. Мы сидели в ресторане «Парижская жизнь».
– Пора уже, а то опоздаешь мастера своего встречать
Мы расплатились, расцеловались и поехали по домам.Ненавижу метро, особенно нашу Филевскую ветку. Время еще только полпятого, а вагон тащился еле-еле.
Наверное, Георгий, все-таки помирился с той девушкой, которая побила его подаренным букетом. А я-то уж и губы раскатала.
Здрасссьте, только вас здесь и ждали!
Было обидно до слез
Я закрыла за собой входную дверь. Сняла туфли и только поставила сумочку у зеркала, как в дверь позвонили. Хорошо, что во время успела, это, наверное, мастер
Открыв дверь, я увидела мужчину в шляпе афганке с обвисшими полями. Где-то я такую уже сегодня видела. А, точно, во сне!
Мастер поставил сумку с инструментом на пол, снял шляпу и повернулся ко мне.
Это был Георгий.
Я обняла его, вздохнула облегченно и сказала самой себе: «Поздняк метаться, Бусинка!»
P.S. Оказывается в тот летний день, когда мы уже разъехались по домам, в автобусе у него вытащили портмоне, в котором лежала моя визитка.
Но тот, кто наблюдает за нами с небес, все-таки очень хотел, чтобы мы встретились!
11.04.2010
КОШАЧЬИ СЛЁЗКИ…
Прощальная песня
Пролог
Всю ночь я не спала. Мне надо было принять решение о жизни и смерти. Подушка моя к утру была мокра насквозь. Но сердце и голова не приняли единого решения. Я…я сильная женщина, какой я привыкла себя считать, привыкшая все решать сама, металась всю ночь на своей кровати. К утру я решила бросить монетку – орел или решка. Если старший сын приедет за нами, то… Я чувствовала себя абсолютно беспомощной… Злилась на себя, но сама решить ничего не могла и ждала, что какое-нибудь решение примут мои сыновья…
К утру я поняла, что такие вопросы решаются на небесах…
Глаза мои к рассвету опухли от слез, и зеркало в ванной стала напоминать мне фотографию певца Кола Бельды.
Страшное утро
…Я лежала на кресле, на своей уютной лежаночке, которую сделала мне моя мамочка. Но за последние дней 5-6 лежанка пропиталась какой-то жидкостью. Эта жидкость сочилась из раны на моей груди.
Мама со своим младшим котенком смазывали мою рану чем-то зеленым, но этого хватало ненадолго. Боль возвращалась и грызла меня. Мама сидела рядом со мною, гладила меня по спинке и плакала. Она отказывалась от еды, которую ей приносил младший котенок, не пила свой любимый чай. Но не видела моих слез, ведь кошки не плачут.
Сквозь полудрему я услышала, что открылась входная дверь. Это приехал старший мамин котенок.
– Ну, мы везем Багиру ко врачу? – басом спросил он.
– Да, да, – сказала мама, – мы уже готовы.
И мне стало очень страшно. Я не знала, что ждет меня в кабинете у врача…
Мамочка подошла ко мне и аккуратно завернула меня в байковое одеяльце. Нежно взяла на руки, и мы вышли из квартиры. Младший мамин котенок пошел с нами.
Старший открыл маме дверь, и мы сели с ней в машину.
В это время боль так пронзила меня, что я стала хрипло мяукать, чтобы мама поняла, что мне очень плохо. Мамочка обняла меня крепче, говорила ласковые слова. Целовала меня в макушку. Перебирала нежно пальчики на моих лапках…
Вдруг что-то так зажгло у меня в груди. Зажгло невыносимо. Я попыталась вылезти из одеяла, дернулась, и это «что-то» лопнуло у меня внутри…
Мне стало легко, и боль ушла. Я вылетела в окно машины прямо через стекло и увидела сверху, что мама, прижала одеяльце с моей шкуркой к себе, зарыдала и закричала не своим голосом: «Она умерла! Она умерла! Багира, моя девочка, она умерла!»
Я умерла? Неужели мама сказала это про меня? Влетев обратно в машину, я села маме на колени. Но она почему-то не увидела меня.
Мама прижала мою голову к себе и залилась слезами. Я, вобрав когти, утирала мамины слезы лапкой, но они текли рекой.
Я кружила вокруг мамы, прижималась к ней, но она ничего не чувствовала, а только рыдала, крепко прижимая меня к своей груди…
Подвал
В подвале было полутемно и сыро. В дальнем углу на куче ветоши, разложенной на трубе с горячей водой, лежали три огромных кота – трехцветный, со всклоченной шерстью и уже заживающей на боку раной после драки с котами из соседнего двора; дымчатый серый, с серьгой в порванном и еще кровоточащем ухе – жертва дворовых мальчишек, решивших вдеть ему серьгу в ухо, и худой и длинный, доживающий последние дни Васятка. Так кликала его сердобольная бабуля, приносящая ему поесть к окошечку в подвал. Он поднимался на длинных худых ногах, брел, шатаясь, к окошку и через силу ел угощенье, принесенное старушкой. Он знал, что если перестанет вставать и есть – умрет.
Внизу на забытых или брошенных телогрейках расположились две дородные кошки с котятами. Отдельно, перелезая друг через друга, копошились и пищали пятеро голодных котят. Сразу можно было выделить старшего котенка. Это была черная головастая девочка. Чернушка.
– Надо же, – сказала одна из кошек, Рыжуха, – Черная спинка уже три дня не появляется. Детей совсем забросила, ей бы только погулять. Она и в прошлый раз одних котят еще не докормила, а уж пятерых еще родила. Вон эти-то как от голода пищат, бедняги. Да еще так холодно и сыро. Еще день не появится, погибнут малыши. Видишь, как старшая их прикрывает от холода? Умница!
– Ты как хочешь, Рыжуха, – сказала Пушистая, – а я их покормлю. У меня в этот раз молока много.
– Корми, а у меня – своим бы хватило, буду рада.
Пушистая легла рядом с голодными котятами, и они мгновенно присосались к ней.
* * *
– Ну, вот, разбудили, болтушки, – сердито сказал трехцветный кот, – а эти пусть мамку не ждут, дня два и помрут с голодухи. Я вчера дорогу перебегал от рощицы, видел, лежит она у обочины, машиной сбило. Уж запылилась вся. Да так крепко мыша в зубах держит. Мертвая, а еле-еле изо рта выдрал. Только отбежал, машина, что улицы подметает, проехала, смела ее. Нету ихней мамки.
– Молчи, – зашипели на него кошки.
В это время в окошке, что выходило из подвала на улицу, что-то засверкало и загромыхало.
– Что это, тетя Рыжуха, – спросила Чернушка.
– Двигайтесь ближе ко мне, все потеплее будет, – сказала Рыжуха.
– Гроза и ливень это, спи, – сказала Пушистая, – обними своих котят и спи. Не слушай серого, это он спросонья чушь всякую болтает. Наверное, мальчишки во дворе его морду в пакет с клеем пихнули, нанюхался. Не слушай. Придет ваша мама.
– Грей – не грей, а чужих не прокормишь, – сказал кот Васятка.
– Уж помолчал бы, – сказала Рыжуха, – Мы все одной крови, ты, я и они. Сам-то еле ноги носишь. Скажи спасибо, что бабуля тебя подкармливает. А то давно бы ноги протянул.
В это время что-то звякнуло, открылась дверь на улицу, и вошли трое мужчин с фонарем.
– Кто это, тетя Рыжуха? – спросила Чернушка.
– Это люди, они сюда часто заходят, не бойся!
Один из мужчин стал светить фонарем по всем углам.
– Ё-мое, – чертыхнулся он, – опять три выводка, Палыч, пиши на завтра – взять большое ведро, топить будем.
– Кровожадный ты, – сказал третий человек, – ну, пошли уже, пять часов, по домам пора.
Они вышли и заперли за собой дверь.
– Что будем делать, Пушистая?
– Что, что, убегать надо, ты карауль, я пойду место поищу, – сказала Рыжуха.
Вскоре она вернулась.
– Нашла, там за помойкой доски и ящики сложены. Медлить нечего, да и дождик потише стал.
Рыжуха и Пушистая взяли по котенку в зубы, вспрыгнули на ящик, что стоял у оконца и молнией метнулись на улицу.
Так одного за другим они перетаскали своих котят.
Коты храпели на куче тряпья. Чернушке стало страшно.
– Ты не бойся, кот наврал все, придет ваша мама, – сказала Пушистая, унося последнего котенка.
Пушистая соврала. Еще вчера кошка из соседнего подвала тоже сказала ей, что видела мертвую Черную спинку.
А Чернушка твердо решила, что, как только закончится дождь и станет светло, она пойдет искать свою маму.
Чернушка
Так незаметно я и уснула, наевшись молоком Пушистой кошки и пригревшись у своих братьев и сестренки.
Проснулась оттого, что что-то яркое светило мне в глаза. Тогда я еще не знала, что это Солнце. Подползла к окошку, залезла на ящики и выглянула на улицу.
– Лежите тихо, – сказала я своим братьям и сестре, место найду и перетаскаю вас туда.
Котята притихли.
– Мамочка, ты жива, я иду искать тебя! – шептала я, карабкаясь на окно.
Звякнула открывшаяся в подвал дверь, громыхнуло ведро. Я оглянулась, люди светили фонарем по углам.
– Ты посмотри-ка, – сказал один человек, – за ночь всех утащили, учуяли, что их ждет.
– Брысь отсюда, – шикнул он на спящих котов. Они подскочили и бросились к окошку из подвала.
– Ну, малявка, давай с дороги, – зашипели на меня коты. Они толкнули меня, чтобы я посторонилась, Но костлявый Васятка зацепил меня задней худосочной ногой. Окошко было выложено плиткой с наклоном наружу и после ночного дождя оно было очень скользкое. Я не удержалась, поскользнулась и кубарем скатилась на улицу.
Трава была сырая, кругом маленькие лужицы. Я посмотрела на подвальное окно и поняла, что обратно мне туда не влезть. Пришлось ползти под кустами колючего кустарника.
Мне стало страшно, и я стала звать маму: «Мама, мамочка моя, я потерялась! Мама, я потерялась!»
Наверное, я долго так кричала. Вдруг в том месте, где я сидела вся мокрая и песке, остановились четыре человечьи ноги.
– Послушай, – сказала женщина, – здесь плачет котенок. Он кричит – мама, я потерялась! Ему страшно! Здесь холодно и мокро.
Я удивилась, что человек понял кошачий язык.
– Мама, вот, она, здесь, – закричал человечий котенок, и я увидела любопытные добрые глаза.
Женщина присела, протянула ко мне руку и очень нежно взяла меня в ладони.
Мокрую и всю в песке она прижала меня к своей груди: «Девочка моя, это Бог тебя мне послал!»
Она прижала меня к себе, и я почувствовала запах своей мамы. Я не знала, кто такой Бог, но поняла, что все-таки нашла свою маму.
Прижавшись к маминой груди, я всхлипывала, зная, какая судьба ожидает оставшихся в подвале трех братьев и сестричку.
Багира
Я, как и всегда, готовила себе наряд на завтрашний день. Накануне я сшила себе платье с красивым белоснежным вышитым воротником. Я покрутилась в нем перед зеркалом, подобрала к нему сережки и туфли. Перенюхала весь свой парфюм и, развесив платье на вешалку, приняла душ и улеглась спать.
Ночью я проснулась от удара грома. Молнии сверкали одна за другой, озаряя сиренево-голубым светом мою спальню. Какое-то предчувствие пронзило мое сердце. Я уткнулась в подушку и провалилась в глубокий сон, не слыша раскаты грома, которые бывают только в конце мая.
Утром я собрала младшего сына в детский сад, Разбудила старшего, чтоб не опоздал в школу на консультацию к предстоящему экзамену.
Мы прошли через наш двор к другому подъезду.
В мокрых и колючих кустах у подъезда плакал котенок. Его плач разрывал душу. Я не знаю, почему, но я поняла, о чем он плакал.
– Мама, мне страшно, я потерялась! – плакал малыш.
– Стой, – сказала я сыну, – слышишь, кисонька маленькая плачет!
– Давай, я посмотрю под кустами, – ответил мне сын. Он присел и стал руками раздвигать нижние ветки колючего боярышника.
– Вот она! Здесь! – закричал он, – протяни руку, ты ее достанешь!
Я присела и протянула руку. Мокрый мягкий комочек лежал у меня в ладонях. Это был котеночек размером с ладонь, с хвостиком-кисточкой и еще молочными голубыми глазами. Ему было недели три-четыре от роду.
Я аккуратно перевернула его на спинку и увидела, что это кошечка. Крошечное беззащитное тельце лежало у меня в ладонях. Киска была вся мокрая и в песке.
– Беги в сад! – скомандовала я сыну. Дождавшись, когда он войдет в свою группу, я пошла назад домой. Кошечка дрожала от холода. Я прижала ее к своей груди, мое сердце екнуло, словно током ударило. Я поняла, что нашла того, о ком мечтала всю жизнь. Кошек у нас дома никогда не было, мама не разрешала.
И вот сам Бог послал мне ее.
Я вошла в квартиру, чем очень удивила своего старшего сына.
– Ты чего, забыла чего-нибудь или ты сегодня не работаешь? – спросил он.
– Я зверя поймала! – гордо сказала я, – беги к тете Оле за кошачьим мылом, а я позвоню на работу, скажу, что задержусь.
Мы вымыли малышку, завернули в теплое полотенце, высушили феном и поставили у розеточки с молочком. Киска наелась молока и улеглась на приготовленную для нее лежаночку.
– Из школы зайдешь в магазин и купишь Вискас для котят, – сказала я сыну, протягивая ему деньги.
* * *
Вечером мы ужинали уже вчетвером.
– Я назову ее Багирой, ведь это же я ее нашел, – гордо сказал младший сын.
– Я не против, – ответил ему старший.
– Значит, будет у нас Багира, – подвела итог я.
На улице шел дождь, и в квартире было прохладно.
Кисюля, поужинав молочком и сметанкой, подошла ко мне и, цепляясь за джинсы, вскарабкалась мне на руки. Покрутившись немного, она залезла под полу моей домашней кофты и уснула. А я боялась пошелохнуться и не могла представить тогда себе, что этот пушистый комочек почти шестнадцать лет будет мне верным и преданным другом, будет платить мне любовью за свое спасение…
Эпилог
Неся мое тельце на руках, мама и младший котенок, вошли к доктору.
– Доктор, мы ехали усыплять ее, но, кажется, она умерла по дороге…
– Давайте, я посмотрю, – сказал мужчина в белом халате, – кладите ее на стол.
Он послушал мое тельце, ставшее похожим на шкурку и сказал: «Мои соболезнования, она умерла».
Я умерла? Умерла? Что он говорит!
Этого не может быть! Кто же будет согревать мамочку, когда она ляжет спать? Кто будет мурчать ей песенки? Кто будет встречать ее с работы и гулять с ней на балконе, когда она вешает белье?
– Доктор¸ – сказала мама, – пожалуйста, положите ее в эту коробку, Вы умеете это делать…
Младший котенок взял коробку, и мы вышли из кабинета. Мама села в машину и поставила коробку с моим тельцем себе на колени.
– Мамочка, не плачь, ведь ей теперь не больно, – сказал младший котенок, – вы поезжайте домой, а я пойду на метро.
Но мамочка рыдала, прижимая к себе коробку. А я кружила над ее головой и промокала лапками ее глазки.
По дороге домой мы остановились.
– Я за сигаретами, – сказал старший. Мы остались в машине одни.
Мамочка приоткрыла коробку, погладила меня по голове и сказала тихо: «Она еще теплая…»
Она наклонилась и поцеловала меня нежно в лобик и… я почувствовала тепло ее губ и слезинку, капнувшую мне на мордочку.
Мамочка еще раз нежно погладила меня по голове и сказала: «Прощай и прости…»
02 февраля 2009 года
Запах влажного песка
Рассказ
Он.
Я повел ее своим любимым путем…
По верху неглубокого овражка. В былые годы здесь, на его склоне, после дождя можно было набрать небольшую корзинку белых и подберезовиков.
Но в это засушливое лето склон овражка превратился в серый блестящий камень, с выступающими корнями берез и елей.
Иногда среди травы, превратившейся уже на корню в экспонат для школьного гербария, попадались мумифицировшиеся сыроежки и лисички.
Ноги скользили по засохшей траве, и я иногда, неудержавшись, съезжал одной ногой на дно овражка, где оставалась хоть какая-то влага, хрустел под ногами трубочник, мотнув своей кудрявой головой, распространяя приторно-сладкий запах и вспугивая целое облачко августовских мушек, лакомящихся остатками настоянного, как хорошее вино, нектара.
Она сначала никак не хотела идти первой, но я, на правах старшего, сказал: «Дети и собаки должны идти впереди!»
Она засмеялась звонко.
А мой пес Клинтон, в просторечии Климка, залился радостным лаем от знакомой ему фразы и побежал первым по хорошо известной ему дороге.
Спину мою оттягивал плотно набитый рюкзак.
Она, глядя на восторженного Климку, с радостью согласилась идти первой, сплела себе из березовой ветки венок и другой подобранной веткой играла с Климом. А он, заливаясь счастливым лаем и визгом, с удовольствием играл с ней, хотя видел ее сегодня в первый раз.
Так мы и шли.
Худенькая и стройная девочка, чьи острые лопатки на загорелой спине напоминали прорезавшиеся ангельские крылышки.
Ее слегка вьющиеся волосы были собраны на затылке хитрым узлом, и лишь несколько нежно вьющихся прядок, падали на шею, чуть скрывая игривую родинку на худеньком плече.
Точеные ее ноги, покрытые, как и все тело, розовато-коричневым кипрским загаром, поднимали во мне жаркую волну, переходящую в озноб. Ее тоненькие, словно точеные, щиколотки были перехвачены крест накрест изящными ремешками босоножек, нежные розовые пяточки мелькали у меня в глазах так, что начинала кружиться голова.
Я останавливался, хлопал себя по карманам, вспоминая на ходу, что сигареты и зажигалку оставил в бардачке машины. Она не выносила запаха сигаретного дыма.
Сэр, вы сентиментальны и…увы, староваты, чтобы угнаться за этой девочкой.
Она шла и шла, и лишь когда дорожка делала изгиб, вполоборота демонстрируя свой изумительный профиль, спрашивала кивком головы – куда же дальше?
– Клим, веди!
Климка, делал несколько восторженных прыжков, и мы устремлялись за ним.
Мы шли к моей заветной поляне, где, как я надеялся, она снова станет моей, и я проверял, не выскочила ли коробка с обручальным колечком, которое я собирался надеть на ее игрушечный пальчик.
* * *
Она.
Какой он странный…
Какой же он все-таки странный. Мы познакомились в марте в Пушкинском музее, где я застряла у одной из своих любимых картин.
Мы разговорились. Погуляли уже по совсем бесснежной Москве.
И мне показалось, что я влюбилась… Или он?
Потом было лето… лето…
А вот сегодня он поднял меня ни свет, ни заря, велел взять с собой только «меня саму».
Мы оставили машину у какого-то деревенского дома и пустились в путь.
Даже не сказал, куда мы идем.
И вдруг – такой очаровательный лес. Еще достаточно рано, и полупрозрачный туман стелется от леса над полем. Но Солнце постепенно выжигает его. Сегодня последний день августа. Завтра мне идти в институт.
А все лето…
Все лето водил меня по ресторанам с изумительной кухней. По выставкам, на которые невозможно попасть с улицы…
Потом мы улетели на Кипр.
В Paphos.
Жили на чудной вилле вдвоем. За две недели я не увидела ни одного человека из обслуги. Но всегда был накрыт стол, убраны постели, а букеты в вазах благоухали, и наши бокалы всегда были полны.
Рано утром мы плескались в море, а ночью купались нагишом в подсвеченной морской воде бассейна, который был на вилле, занимались любовью в воде и на нагретых за день приятно шершавых плитках, выложенных вокруг бассейна. Он поливал меня красным сухим вином, собирая его потом губами с моего тела, слегка покусывая соски на груди и смеясь, что он перепутал их с виноградинками.
А в последний вечер бассейна на вилле был наполнен розовым шампанским. По периметру бассейна били фонтанчики бенгальских огней, а пространство над бассейном было затянуто сеткой с голубоватыми крошечными лампочками, напоминавшими звезды.
Звучала моя любимая музыка.
«Hotel California»…
Я расслабилась в этой сладкой ванне, и только мое сердце «екало», в такт движений его красивого, мужественного тела, которое все глубже и глубже проникало в меня.
Потом был сладостный полет к звездам, перехвативший дыхание…
Я очнулась в необъятном махровом полотенце, в котором он выносил меня из душа. Притворившись спящей, в крошечную щелочку между век, я подглядывала за ним. Как феном он ласково и аккуратно укладывал мои волосы. Потом, осторожно распахнув полотенце, в котором я была завернута, он нежно стал намазывать мое тело душистым молочком после загара.
Утром я проснулась от запаха кофе на столике у изголовья моей кровати.
В 12-00 у нас был рейс на Москву….
* * *
Он.
Тропинка привела нас на высокий берег речки, петляющей то по полю, то по лесу, пока не впадет в Москву реку.
На этом высоком берегу – только сосны. Под ногами песок.
Я протягиваю ей руку, она визжит, и съезжает за мной по покрытому сосновыми иголками склону к небольшому заливчику.
А Клим уже носится по мелководью с восторженным лаем с какой-то палкой в зубах.
Здесь, у подножья вековых сосен, речка делает небольшую петлю. В образовавшемся заливчике из-под ног прыскают в теплой воде верхоплавки.
Привязанная лодка, скрипит и звякает цепью, которая намотана на вбитый кол.
Я расстилаю на песке полотенца. Вытаскиваю из рюкзака пакет со всякой снедью и вкусностями, которые любит она.
Пока я занимался этими приготовлениями, она уже успела искупаться и улеглась на свое полотенце.
Она распустила свои чуть вьющиеся волосы, они рассыпались блестящей волной по ее груди…
Она зовет и играет со мною…
Я ныряю в прохладную речную воду, чтобы прийти в себя. Ныряю и ныряю…
* * *
А потом…
Ничего не было более сладкого в наших отношениях…
Я достал колечко, приготовленное для нее, опустил его в специально взятый с собой хрустальный бокал и залил розовым шампанским…
Надевая колечко ей на палец, я признался ей в любви.
Она ответила мне тем же.
И засмеялась, стала крутить рукой и так и сяк, чтобы изумруд играл на солнце.
А потом прижалась ко мне и притихла, затаилась. Я даже думал, что она уснула.
Теплый, ласковый ветерок ласкал наши тела в тот последний день лета. Легкая волна, набегавшая на берег, раскачивала привязанную лодку. Звякала цепь…
И остро пахло тиной, которой обросло днище лодки. Каждое касание привязанной лодки доносило до нас запах влажного речного песка…
Это был запах нашей любви.
* * *
Она.
Я лежала, прижавшись к его загорелому телу. Как странно…
Мне всего лишь 22… А ему 42.
Вот и морщинки уже прорезались на лбу. И серебрятся виски.
Я чувствую себя скорее его дочкой, чем возлюбленной.
Он первый мой мужчина. Он научил меня премудростям и ласкам любви. И никто из моих родных и друзей не знает о нашей любви.
Как хорошо, что он уезжает на несколько месяцев. Я смогу проверить свои чувства.
Я засыпала на его руке и чувствовала резкий запах влажного речного песка.
* * *
Он.
Предновогодняя Москва сверкала и шумела. Сверкали разноцветными огнями елки на площадях.
Я нажал звонок у входной двери ее квартиры.
Дверь открыла… она. Только очень постаревшая. Я вдруг сообразил, что это ее мама.
– Здравствуйте, С наступающим! Я – Аркадий! А можно Любашу?
Дама изменилась в лице.
– Аркадий?...Люба здесь больше не живет.
– А как я могу увидеть ее?
– Никак. Люба замуж вышла и ждет ребенка. Она живет у мужа.
Не беспокойте нас больше, пожалуйста!
Дверь захлопнулась. Я пошел пешком вниз, лифт мне был не нужен. На каждой ступеньке я прощался с Любашей.
* * *
…Прошло несколько лет.
Опять первое сентября.
Переулок, в котором находится моя фирма, запружен машинами. Я паркуюсь на свободном месте и выхожу из машины…
Первое, что я вижу, выйдя из машины, это Люба, помогающая выйти из машины своему сыну с необъятным букетом. Потом из машины выходит, очевидно, ее муж со школьным ранцем в руках.
А я все смотрю на мальчика и понимаю, что я его где-то видел.
Дурак!
Видел, конечно, на своей фотографии за 1-ый класс.
– Люба, – я окликаю ее.
Она оборачивается, всматривается в меня. Какая-то тень бежит по ее лицу.
– Вы обознались, – говорит она мне.
Вечером, когда переулок уже совсем пуст, я подхожу к своей машине, пищит сигнализация, и я берусь за ручку водительской двери, но мои пальцы нащупывают что-то в щели между ручкой и дверцей машины. Я мизинцем аккуратно вытаскиваю это «что-то».
Это обручальное колечко, которое надел я ей на палец в том далеком августе.
Порыв ветра гонит по переулку желтые листья и приносит мне забытый запах влажного песка…
22 июля 2007 года.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.