Текст книги "Коммуналка (сборник)"
Автор книги: Рута Юрис
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– Я, – прошелестела девушка.
Сестра выдала мне ножницы и велела постричь все ногти под корешок, а сама ушла, оставив дверь в кабинет открытой. И мне был слышен разговор рыженькой с врачом.
– У Вас как часто схватки?
Рыженькая заплакала.
– У меня в карте написано рожать 28-го мая, а сегодня 2-ое июня, а у меня ничего нет.
– Вы где и с кем живете?
– Мы с мужем в студенческом общежитии. Подружки сказали – иди, раз ничего нет. Муж меня и привел.
– А мама Ваша далеко? Ей позвонить можно?
– Нет, она в Иркутске, и у нас дома телефона нет. Надо вызов заказывать.
– Ну, не волнуйтесь. Сейчас Вас обработают и положат в предродовую палату. Тимофеевна, девочку возьми у меня на обработку.
Что такое обработка, я уже знала. Ногти я подстригла сама, потом эта самая Тимофеевна обрила меня, пардон произвела депиляцию, станком для бритья, очевидно с лезвием Нева «времен Очаковских и покоренья Крыма».
Когда я вышла после бритья, пардон, депиляции, и села у двери кабинет врача, то услышала разговор врача и Тимофеевны про рыженькую.
– Ну, переходила несколько дней, подумаешь, какое дело.
– Так ведь подсказать некому, мамки рядом нет.
– А теперь придется делать стимуляцию. Бедная девочка.
– Дети рожают детей, увы!
* * *
В кабинет позвали меня. Задали несколько дежурных вопросов.
Заполнили карту и проводили в предродовую палату, где лежала одна лишь Рыженькая. Показали часы над дверью и велели позвать, когда схватки будут раз в пять минут.
Я улеглась на бок, надеясь познакомиться и поговорить с Рыженькой. Но ей привезли капельницу со стимулирующим раствором, и мне пришлось отвернуться, потому что таких вещей я тогда и видеть не могла. Иголка в вене – это ужас, летящий на крыльях ночи. Я вспомнила, как сдавала кровь из вены в женской консультации, а потом тащилась домой с ваткой с нашатырем.
Я повернулась на другой бок и стала смотреть на часы над дверью.
19 часов 45 минут….
Я не знала, что в это время мой Леша со своей мамой, словно два самолета, заходящих на посадку, совершая глиссаду за глиссадой вдоль здания роддома, пытались высмотреть что-то в окнах приемного отделения и предродовой палаты. Они не знали, что предродовые палаты и родильные боксы находятся на втором этаже.
Мне было не до Леши, а только до самой себя. И сердце мне ничего не подсказало. Заячьим хвостиком оно стучало от страха в преддверии событий, о которых я могла только догадываться после занятий, курс которых прошла в женской консультации, когда уже пошла в декретный отпуск.
Нянечки и сестры уселись в комнате отдыха ужинать и пить чай. Я посмотрела на Рыженькую, она дремала под капельницей. В коридорах было тихо, никто не рожал. Я тоже решила подремать маленько, потому что все мои схватки куда-то делись, и я немного успокоилась и уснула…
* * *
Проснулась я оттого, что кто-то резко толкнул мою кровать. Я открыла глаза и не сразу сообразила, где нахожусь. Лишь увидев часы над дверью, вспомнила, что лежу в предродовой палате. Рыженькая также дремала под капельницей.
А с другой стороны положили дородную женщин, лет сорока с хвостиком. Веки ее дрожали, и она тяжело дышала и время от времени ухала, словно филин: «У-у-у-ххх, о-о-о, у-у-ух!» А я так крепко уснула, что даже не слышала, как ее госпитализировали.
Я взглянула на часы – 23:30. Ого, сколько проспала! Я приподнялась на локтях и решила лечь повыше. Но в это время раздался странный щелчок, и я почувствовала, что лежу в луже. Я испугалась и позвала: «Няня, няня! Я вся мокрая почему-то?!»
Минут через пятнадцать появилась нянечка: «Кто меня звал?»
– Ой! Я вся в луже лежу!
Нянька бесцеремонно сдернула с меня одеяло и засмеялась. Я надулась, ну прям комедия, да еще надо мной смеяться. И так страшно.
– Почему-то? Да, воды отошли. Рожаешь ты, девонька. Сейчас простынку и рубаху принесу сухую.
Пока она ходила за бельем, новая соседка положила голую ногу поверх одеяла и застонала, а потом и вскрикнула: «Ой-ой-ой, а-а-а-а-а, больше не могу терпеть! Куда же они все делись?»
Она села на постель и пропустила левую ногу между прутьев спинки кровати. Собрала волосы под аптекарскую резинку и ухватилась за спинку соседней кровати.
– А-а-а, Господи, помоги же мне, прости меня грешную! – женщина, что есть силы, вцепилась в спинку кровати и придвинула ее к себе. Затрещал и порвался линолеум под ножкой кровати, – о, Господи!
И женщина с такой же силой отодвинула кровать от себя
Я притаилась, лежа на боку, но тут почувствовала толчок у себя в животе, и ноги сами подтянулись к груди. Волосы на голове сделались мокрыми от пота. Я застонала и, на мгновение, словно провалилась куда-то.
Когда пришла в себя и открыла глаза, увидела, что на противоположной кровати уже лежит новая роженица, вот еще слово-то какое… Подняла глаза на часы. 00:40. Постаралась отдышаться.
Тут, наконец-то, появилась нянечка с сухим бельем. Она увидела разодранный линолеум и запричитала-заругалась на женщину с соседней кровати.
– Ты что ж наделала? Нам теперь что же палату на ремонт закрывать?
– Отстань, бабка, – басом сказала женщина и снова со всей силы, со стоном, придвинула кровать к себе.
В это время сестра привела в палату еще двух женщин и велела им ложиться и вести себя тихо.
Нянечка бросила мне на кровать сухое белье и сказала: «МарьДмитривна, погляди-ка, что эта красавица учудила!»
Сестра увидела разодранный линолеум и сказала скандально-грозно: «Пойду за врачом!»
Я стянула с себя мокрую рубаху и, надев сухую, встала босиком на пол и сняла с кровати мокрую простыню. Накинуть на кровать сухую простыню у меня никак не получалось, мешал живот. Расправила ее кое-как руками и легла. На часах было 00:53.
Меня била мелкая дрожь, и я поняла, что это оттого, что я боюсь следующей схватки. На свободную кровать напротив положили еще одну женщину.
Да что это я женщину, женщину! Мы все, включая Рыженькую, были здесь в палате девчонки-зелепухи, лишь дама, испортившая пол, годилась нам в мамки.
Я отдышалась и выпила водички из стакана со своей тумбочки. Посмотрела, на каждой тумбочке такой стакан стоит, значит, пить можно.
Про мужа и родителей я и не вспоминала. Только бы отстреляться поскорее. И тут меня опять прихватило, опять я провалилась куда-то. Очнулась, на часах 01:30.
– Ты чего так орешь, голубушка, – сказала мне МарьДмитриевна, – ты здесь не одна. Эк вы все голосить начнете, убежишь!
– Ой, извините, а я что, кричала?
– Да еще как, все мамку звала. Без мамки-то никуда!
Тут зашевелилась и подала голос Рыженькая. Тоже мамку кликала... А мамка-то ее далеко, в Иркутстке.
Я задремала и проснулась от новой схватки. Время 02:15.
И уж тут, меня, родимую, прихватило по полной программе. Я только успевала отдышаться, как опять от боли проваливалась куда-то. Лишь один раз я посмотрела в передышке на тех, кто лежал напротив. В глазах их был неподдельный ужас. У них и схваточки пока были так себе, но на примере нашего ряда кроватей, он воочию видели, что их ждет в ближайшие час-два.
Я очнулась оттого, что кто-то трепал меня по щеке. Это была незнакомая сестра в колпаке и с маской на лице.
– Вставая, дорогая, а то сейчас родишь прямо здесь.
Она дала мне чистую пеленку, чтоб я проложила меж ног и придерживала на всякий случай
– Давай под руку возьму.
И мы пошли…в неизвестность…в будущее.
Сестра подвела меня к креслу, на котором рожают, и сказала: «Вот ступенечки тут, залезай».
Я взгромоздилась кое-как и легла. Сестра подошла ко мне, погладила по голове и сказала ласково: «Ты меня маске не узнала, мы с тобой в одной школе учились. А я тебя помню, ты – Ира, да?»
– Ага, – я вздохнула.
– Ирочка, если будешь меня слушаться, все делать правильно, то родишь быстро и не порвешься, договорились?
Я кивнула.
– Ставь ноги сюда, руками за эти палки берись, вздыхаем, на выдохе – тужимся. Когда скажу СТОП, тужиться нельзя. Ну, начали!
Я посмотрела на часы, которые в родильном боксе были тоже над дверью. 06:00
Я слушала сестру и делала все, как она велела. Я выпала из времени. И вдруг!
– СТОП! Не тужиться…
* * *
Что-то горячее и скользкое выскочило из меня, запищало, как котеночек…Что это я…Не что-то, а кто-то! Мой ребенок!
– Ну, Ира, за кем ты к нам приходила? – весело спросила сестра.
– За сыном!
Я посмотрела на часы.
06:25. 3 июня 1976 года. Четверг.
Сестра высоко подняла ребеночка, и я увидела, что это мальчик. Я засмеялась и заплакала сразу. А малыш взял да и написал мне на ногу.
– Ох, разбойник, ну иди к маме, – и сестра положила мне его прямо на грудь.
Малыш сразу стал крутить головой и верещать.
– Сестра, что с ним?
– Титьку вытаскивай, он грудь ищет. Проголодался, разбойник, ишь, как мамку умотал!
Я вытащила грудь в разрез ночной рубашки, и мой мальчик сразу ухватил ее, стал жадно сосать, причмокивая.
Сестра гремела какими-то тазами.
– Ну, на первый раз хватит! – сказала она, – вот и доктор как раз пришел, Надо пуповину перерезать. Ты не бойся, сейчас еще схватки будут, легкие, это послед отойдет.
Я провела рукой у себя по животу и вздохнула с облечением – пуза моего больше не было.
– Все нормально, сестра, обрабатывайте мальчика, – сказал доктор, осмотрев ребенка.
Сестра ополоснула моего малыша в тазике, прочистила ушки и носик. А потом завернула его, как матрешку, и положила на столик, что стоял в ногах у моего кресла.
– Ты, молодец, Ира, поздравляю тебя с сыном! Богатырь! 3750 и 51 см! А я пошла дальше – работа.
И она ушла. Появилась нянечка, протерла пол в боксе и молча вышла.
А я осталась лежать в насквозь мокрой рубашке на клеенчатом холодном столе. Через какое-то время малыш мой начал чихать. Я заволновалась. В боксе было холодно. За окном стеной шел июньский дождь.
Прошло еще минут сорок, опять зашел детский доктор.
– Ну, как Вы тут?
– Доктор! Он все время чихает, здесь холодно, я боюсь, что он простудится.
– Не волнуйтесь, мамаша, это он не просто так чихает, у него легкие разворачиваются.
– И рубашка у меня мокрая, я замерзла, меня просто лихоманка бьет.
– Не волнуйтесь, скоро Вас поднимут в палату, – и доктор ушел.
А я осталась дрожать в своей ледяной мокрой рубахе.
И тут я услышала, что какая-то старушка бежит по коридору между боксов и спрашивает про меня.
– Я тут!
В бокс, семеня, вбежала сухонькая седая нянечка.
– Мамка твоя прибежала с утра в приемное, просила про тебя узнать, – бабуля покрутила у меня перед носом двумя красными червонцами и быстро спрятала их в карман своего халата.
– Бабушка, – заплакала я, – я вся мокрая и замерзла. И еще…есть хочу!
– Счас, миленькая, все сделаю и мамке доложу.
Через пятнадцать минут я лежала в сухой рубашке на сухой простыне под байковым одеялом.
В следующий раз бабуля появилась с тарелкой, на которой была манная каша и творог.
– Ну, кушай, а я пойду к мамке твоей, она меня ждет.
– Спасибо, бабушка, Бог вознаградит Вас за Вашу доброту!
Бабуля перекрестилась и ушла.
* * *
Манную кашу и творог я ненавидела с детства. И если бы кто увидел меня в тот момент, упал бы в обморок. Я лежала под байковым одеялом и наворачивала творог с кашей, забыв обо всем на свете.
8 июня меня выписали со здоровым младенцем. А 9 июня…9 июня я защищала диплом в институте.
Орден, конечно, хорошо, но я и на медаль была согласная.
* * *
Ночью я проснулась от звонка мобильника. Леха храпел по своей привычке.
– Але?
– Мам, это я…
– Ну?
– Машка родила. Внучку тебе родила, не кричи только громко…
– Не буду. Сейчас буду отца будить. Поздравляю!
* * *
Я повернулась к мужу. Виски уже седые. И усы сбрил, чтоб не ходить с перчеными усами…
Я ткнула Леху в бок.
– А, ну, чего?
– Кто-то припас в холодильнике розовое шампанское, или я что-то путаю?
– Припас, а что?
– Тащи, я пока фужеры достану…
Леха напялил мой пеньюар (вот привычка!) и пошел на кухню.
– Наливай и слушай!
– Не томи…
– Дедушка, я поздравляю тебя с внучкой!
– Родила?
– Ага! Андрюха только что звонил.
Как жаль, что в наши времена не было мобильников…
1976-2009
СЧАСТЬЕ-@-РУ
Рассказ
Я взглянула на часы в студии. Без пяти восемь утра. Я приехала на эфир в половине двенадцатого ночи. Устала…
Предновогодняя смена выдалась напряженной. 29 декабря. Без перерыва звонили слушатели, балагурили, передавали поздравления, заказывали песни в подарок. Наша с Валеркой программа называется «Лера и Валера» и имеет хороший рейтинг.
Мы едва успевали вздохнуть и сделать пару глотков кофе лишь в рекламных паузах и пятиминутных выпусках новостей.
А Валерка тараторил: «Время нашего эфира подошло к концу, мы поздравляем всех наших слушателей с наступающим Новым годом и прощаемся с Вами до второго января на волне нашей радиостанции! Приятной дороги на работу, желаем благополучно объехать все московские пробки! Лера и Валера желают Вам счастливого пути!
– Да, – вклинилась я в Валеркин треп, – мы прощаемся с Вами до следующего эфира! А для победительницы нашего конкурса звучит одна из лучших композиций Эннио Марикони «Chi mai» в исполнении оркестра под управлением Фаусто Папетти. А Лера Миусова и Валера Шварц желают всем счастливого дня! А о погоде и пробках на дорогах столицы Вы узнаете из новостей.
Я нажала кнопку на пульте, запустив песню в эфир. Сняв наушники, оттолкнулась ногой от ножки своего стола и отъехала на стуле к стене, изобразив полное отсутствие сил.
– По кофеечку? – спросил Валерка.
– Какой кофе, мне выспаться надо. В чувство себя привести. Или ты забыл, что меня ждет?
– Не волнуйся, не забыл. Я довезу тебя до дома, а то уснешь в метро.
* * *
Даже с чашкой кофе в руках я клевала носом. Очнулась оттого, что кто-то осторожно тронул меня за плечо.
– Спящая красавица, поехали домой!
– Спящих красавиц будят поцелуем, – я по-кошачьи потянулась в кресле.
– Вот Стас тебя завтра так и разбудит!
– Стас накрылся медным тазом…
– А ты молчишь! Даже не поделишься. И давно?
– Полгода уже. Валер, я сама еще не разобралась, как ежик в тумане плутаю. Куда выйду?
– Выйдешь, выйдешь к своему медведю и его самовару, – сказал он грустно, – давай домой, уже девять.
Мы спустились на служебном лифте прямо в подземную стоянку. Я уселась на заднее сиденье. Может, подремлю еще по дороге.
– Только заедем в магазин, – сказал Валерка, – я должен кое-какие запчасти для своей ласточки купить. Пора, конечно, тачку менять, только с этим кризисом в долги влезать не хочется.
– Заедем, – зевнув, согласилась я.
И мы поехали. Я хотела подремать, но чуть не подпрыгнула, вспомнив, что меня ждет первого января.
А ждало меня – тридцатилетие. Жуть в полоску. Или в горошек, а, может, в клеточку. Вобщем, одна такая бА-А-Альшая жуть.
Наш шеф-редактор, «добрейшей души человек», ляпнул своей секретарше, когда она притащилась с тортами на свой тридцатник: «Надежда свет Васильевна, тридцать лет не отмечают. Поминки справляют». И «ласково» так ее по голове погладил. Самому-то еще пятидесяти нет, а так и хотелось пришибить его за ехидство! Или тортом ему в морду за хамство. Надьку мы потом в гримерке валерьянкой отпаивали.
Да радостное воспоминание… Может быть, ради такого случая, со Стасом помиримся?! Хотя за те полгода, что мы решили пожить отдельно, надежды на это, сказать честно, было мало. Мы перезванивались периодически. Он спрашивал меня обычно: «Ну, как ты, мася?»
– Нормуль, – отвечала я и тоже спрашивала, – а ты?
Я знала, что не надо мне задавать Стасу таких вопросов, но вот дергал же кто-то за язык!
И начиналось…
Я пыталась вставить слово, но это было невозможно. Все было плохо. Главред, гад, статьи кромсает так, как ему захочется, даже не советуется. У Людмилы Петровны, младшего редактора новые духи. Хочется надеть противогаз. Курить во всем здании запретили после пожара в «Комсомолке». Купил новые ботинки – от них болят ноги. Любимую сорочку испортили в прачечной, а она стоит 250 баксов, Дольче и Габбана все-таки. Да еще мать достает вопросами, почему он съехал от меня.
Я молча выслушивала его тирады, потому что и слова вставить не могла.
Вам интересно? Мне нет. И три месяца назад я просто повесила трубку в середине Стасовых страданий. Меня тошнило от этого нытья. Всю жизнь мечтала быть жилеткой!
Думала, перезвонит, решив, что связь прервалась. Не-е-е-е-т…
Вот вам Дольче.
А вот – Габбана.
Тьфу, сладкая парочка, прям, твиксы какие-то, от карамели которых вылетают все пломбы.
Мой сотовый умолк. Он просто умер. Из вредности я сменила sim-карту, и кого нужно, оповестила. Но не Стаса. Вредина я.
И, все же, приходя домой, я прослушивала автоответчик. По нулям.
Честно говоря, особого желания мириться со Стасом у меня не было. После того, как он ретировался к маме, я погрустила немного, перебирая невысказанные обиды. Ведь из-за Стаса расстроилась моя свадьба, и из-за него я ушла на радио из любимой редакции. Он бешено ревновал, когда на планерке меня хвалил главред. Но потом, всплакнув пару раз, разозлилась, переставила мебель в квартире и долго выветривала прокуренную кухню. Ночами, перед сдачей статьи в номер Стас без передышки дымил, сидя за ноутбуком.
* * *
В машине я опять задремала.
– Приехали, мадмуазель? – разбудил меня Валерка.
– Ага, – ответила я, вылезая из машины, – спасибо, пока!
Я умылась и нырнула под плед на диване. телефон городской вот только забыла отключить. И началось!
Позвонила мама: «Лерусь, ну, как ты? Как мы первого числа? У тебя или у нас?»
И это была последняя капля. Граненый такой стаканчик, совковый, общепитовский, с щербатыми краешками. И эта последняя капелька туда – плюмссс-с-с…
Они что, всем скопом решили меня доконать? Баста. Нет, ей-Богу, сегодня не мой день.
– Мамулек, – сказала я так приторно, словно меда объелась, – Что на этот раз? Юбка плиссе, гофре или бантовка в два цвета от тети Ани? Лифчик Анжелика от тети Маши с чашечкой на коровье вымя? Две пары носок от бабушек и туалетная вода с распродажи из Арбат-Престижа от Вовиной жены? Увольте! Это же мой праздник. А вы – как хотите!
Мама бросила трубку. Пусть, пусть обижается.
Но это мой день рожденья. Я устала от кучи родственников, старающихся сделать мне подарки, будто я сирая и голая. Особенно меня умиляла баночка малинового варенья от маминой подруги тети Тамары. Словно она мечтала, чтобы я в грядущую зиму свалилась с какой-нибудь «энфлюэнцией» и температурой под 40.
Я-то хорошо знала, что мама покупала все журналы, где я была на фото в светской тусовке. Знала, что, как придут родственнички, дай Бог им здоровья, мама вытащит все журналы, скопившиеся за год, и они будут рассматривать мои фото и цокать языком, разглядывая мои платья с декольте остроносые шпильки и чулки-сетку.
Отключила городской и мобильник. Пусть хоть волосы рвут на себе. Никого видеть и слышать не хочу.
Тьфу! Сон пропал.
Что ж, подведем итоги за эти тридцать лет. Я мысленно разделила тетрадный листок на две части. Первая часть – мои достижения. Вторая, незатейливо так, по-простецки, – птица обломинго. Я подумала и добавила – история моих потерь и глупостей.
Я крутила в руках ручку, раздумывая, какую часть начинать заполнять первой. С логикой у меня все в порядке, но сегодня она взяла отгул. Оглядев свою квартиру, я горько усмехнулась.
Тридцать лет, холодная постель, отсутствие детского смеха, разбросанных игрушек и запаха домашней стряпни с кухни. Ни тебе звуков дрели и молотка мастерящего что-то мужа. Черное пятно плазмы напротив дивана в гостиной. Мои одинокие тапочки в прихожей. И безымянный мой пальчик. Холеный, ухоженный и наманикюренный, но голый без обручального колечка. И холодный, как сиротка Козетта, мечтавшая о красивой кукле.
Я заплакала и незаметно уснула. Всю ночь меня мучили кошмары.
Мне снился Стас, которому я сдавала экзамен по предмету «Анатомия семейной жизни».
– Молодец! – он протянул мне зачетку. Я вышла из аудитории и посмотрела, что же он мне поставил. В графе «оценка» размашисто было написано – неуд. Вот так-то!
– За что?! – закричала я и … проснулась.
Сердце колотилось в груди сумасшедшей рыбкой, и меня всю трясло, голова раскалывалась от боли. Во рту пересохло. Я приняла таблетку от головной боли, перевернулась на другой бок и попыталась заснуть. Но нет, лишь в полудреме я видела себя со стороны, словно кино смотрела. Грустное кино.
Так и я и провалялась в постели, пока не рассвело. На часах – одиннадцать. Народ уже, наверное, режет салаты, наряжает елки и тяпает по рюмашке за уходящий год.
Часа в два я выхожу на улицу и просто бесцельно бреду, куда глаза глядят. В конце концов ноги приводят меня к крошечному ресторанчику «Габриэлла» на Остоженке. Со Стасом мы частенько сидели там по субботам за фирменным коктейлем «Габи».
Народу в предновогодний день было немного. Студенты, сдвинув два столика, отмечали сдачу последнего зачета, да пожилая седоволосая дама кокетничающая со своим спутником, держащим ее нежно за кончики пальцев.
Я присела к барной стойке: «С наступающим!»
– Взаимно, – откликнулся знакомый бармен, – Вам, как всегда? А где Ваш спутник?
– Простудился, остался дома салаты готовить, – нахально соврала я.
Мы поболтали о погоде, о кризисе, бармен сделал мне комплимент, сказав, что с удовольствием слушает нашу с Валеркой программу. И вдруг глаза его округлились, и он замолчал.
Я обернулась, чтобы посмотреть, чему это он так удивился.
Держа аккуратно под руку свою бывшую жену, в зал входил Стас, сияющий как июльское солнце прошлым удушливым летом. Жена его была уже с явно округлившимся животиком. В руках у нее была коробка, перевязанная подарочным бантом. Коробка с утюгом…
Такой же утюг подарил он мне, когда мы решили жить вместе («я к Вам пришел навеки поселиться!»). Это был намек на идеально выглаженные брюки. Чего он от меня так и не дождался.
Стас аккуратно усадил жену и нежно положил ладонь на ее аккуратный животик.
Бармен икнул и перевел взгляд на меня. Я вскочила и выбежала из ресторана, на ходу надевая дубленку. Даже расплатиться забыла.
* * *
Отдышавшись немного, я побрела потихоньку домой. И тут поняла, почему Стас водил меня именно в этот ресторан. Его бывшую жену, однокурсницу, звали Габриэлла, Габи. И как я могла забыть?! Лобанова Габриэлла. Значит, коктейль теперь будет называться без изысков, грубо и точно. УТЮГ. Точка.
В подъезд я вошла ровно в половине двенадцатого. В комнате консьержки уже никого не было, лишь в свете настольной лампы поблескивала игрушками маленькая елочка.
На моем этаже из приоткрытой соседской двери доносился смех и лай маленькой собачки. И так пахло пирогами и семейным уютом, что предательская слезинка выкатилась из правого глаза и упала на пол. Мне показалось, что она ударилась об пол со звуком разбившегося хрустального фужера.
Я открыла дверь и плюхнулась в кресло в прихожей, не включая света. И вдруг через пару минут поняла, что в моей квартире пахнет елкой, настоящей, живой елкой! Сбросив дубленку, я прошла в гостиную и включила свет.
У окна стояла наряженная елка, был накрыт стол, а на диване, прикрывшись шубой деда Мороза и сдвинув бороду на шею, спал Валерка. В это невозможно было поверить. Между нами уже давно проскочила искорка, но я боялась ее спугнуть.
Я опустилась на пол рядом с диваном и заплакала. Протянув руку, нежно провела по его волосам.
Он открыл глаза и улыбнулся, увидев меня: «Лерка, это ты, или я все еще сплю?»
– Я, я, но как ты здесь очутился?
– С утра поехал к твоим родителям. Они мне все рассказали и дали ключи от твоей квартиры. Но от меня уж ты никуда не убежишь. Ты выйдешь за меня замуж?
Он обнял меня крепко-крепко, словно боялся, что я убегу или исчезну.
– Знаешь, – сказал он мне, – Наша программа с Нового года будет называться «Счастье – @ – ру». Редактор уже подписал мое представление.
– У нас будет семейный подряд? – я засмеялась.
Да, вот теперь можно подводить итоги.
12 декабря 2010
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.