Текст книги "Коммуналка (сборник)"
Автор книги: Рута Юрис
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Когда подъехали к почугаевскому ОВД, у ступенек тамошних стояла карета скорой помощи да черный воронок.
«Уж не мово ли Кирюху повязали?» – подумала Катерина.
Они вошли вслед за Денисом. В кабинете за столом сидел полковник Скруленко. Под руками у него лежала довольно толстая папка.
Он налил Катерине в стакан минералки и сказал: «Новости для Вас, Катерина Матвеевна».
– Какие ж?
– Что пруд спускали у вас в Сельцлово, Вы, наверное, знаете?
– Да, сама видала, – дрожащим голосом сказала Катя.
– Машину на дне видели?
– Да…
– Это машина Вашего мужа, Кирилла Филипповича. В машине той были обнаружены останки двух человек, мужчины и женщины. Документы у обоих хорошо сохранились. По документам – мужчина – Ваш муж. Женшина – однокурсница Вашей соседки Антонины, агрономши, что в отпуск к ней в тот год приезжала. Мы делали запрос в Москву. Из Сельцова она пять лет назад не вернулась. Даже место ее в поезде было свободно, и билет не был сдан проводнику. Ее родные тоже во всесоюзный розыск подали документы.
У Екатерины стакан с водой лопнул в руках, и кровь ручейком потекла на стол.
Полковник выскочил в соседний кабинет, закричал: «Прапорщик, фельдшера с его чемоданом зови».
В кабинет вбежал человек в медицинском халате с оранжевым чемоданчиком в руках. Он перебинтовал Катерине руку и напоил ее валокордином.
– Да мужик-то мой на Волге ездил, возил директора молокозавода, – с надеждой в голосе сказала Катерина.
– Вы же помните, что исчезли оба автомобиля и через год Вам сообщили, что Волгу нашли в Керчи.
– Помню. Но нет, нет! Это не он! Он вернется! Его машину тоже могли угнать, хоть и старая она. Ведь какая страшная война была, а по телевизору, я сама смотрела, люди все находят друг друга. Вот и Кирилл вернется! У Тоньки-агрономши жила подруга, фря московская, вот и сманила….
– Нашли их вместе в Вашей машине, – сказал Скруленко.
Денис сел рядом с Катериной, взял ее за руку.
– Катенька, милая… Это судьба.
– По отчету экспертов, Катерина Матвеевна, а экспертиза – вещь беспристрастная, останки обнаруженные в машине лежали в объятиях друг у друга, предположительно, спали. Очевидно, во сне кто-то из них задел ногой ручной тормоз, и машина съехала в воду, на плотине уклон в сторону воды. Если бы они не спали, смогли бы выбраться, – сказал полковник.
– Значит, баба его все-таки сманила, мово Кирюху, – Катерина заплакала.
– Поскольку свидетелей этого происшествия нет, насильственных следов смерти на останках не обнаружено, уголовное дело мы закрываем. А Вы получите в ЗАГСЕ свидетельство о смерти в результате несчастного случая. Администрация сельсовета поможет Вам с похоронами, – сказал полковник.
И тут из-за спины Катерины послышался ломающийся девичий голосок. Это был голос Жени.
– Дяденька полковник, – сказала она, – не надо закрывать, не надо! Я – свидетель. Могу сейчас все рассказать.
Катерина, услышав голос немой до этого момента дочери, без чувств упала со стула.
* * *
Погода резко поменялась за ночь. Еще вчера было тепло, светило солнышко, а ребятишки, наигравшись в футбол, с удовольствием плескались на мелководье в пруду.
А сегодня небо заволокли тучи, и временами моросил противный мелкий дождь.
Сестры, Оля и Женя, резались в дурака на кровати бабы Зины, стоявшей на террасе. Но скоро Жене это надоело, и она стала собираться куда-то на улицу.
– Ты, куда это, гулена, собираисси?
– На пруд.
– В таку непогодь?
– Ба, карасиков кошке наловлю.
– Промокнешь ведь!
– Да, во! – девочка надела плащ-палатку отца, покрутилась перед бабушкой.
– Смотри, мать из города приедет, покрывать тебя не стану.
– Я быстро! – и девочка, схватив удочку и ведерко из консервной банки, выскочила на улицу.
На пруду она села на мостки и, как учил отец, нацепила мотыля на крючок, поплевала на него, и закинула удочку. Ветер иногда гнал рябь по воде, но это не мешало рыбалке. В ведерке уже плавали четыре карасика.
Тут Женя заметила женщину с чемоданом на шоссе напротив пруда. Это была подруга их соседки, что приезжала к ней в гости в отпуск аж из самой Москвы.
Вскоре притормозили рядом с женщиной папкины Жигули. Женщина нагнулась к окошку водителя. Потом кивнула и пошла к багажнику.
Женин папка вышел из машины, помог погрузить чемодан в багажник, и женщина села в машину.
Ветер был со стороны трассы и окна в машине открыты, Женюшке было не только видно, но и слышно.
– Времени у меня мало, давай уж сразу на вокзал, раз обещал – подвезу, – сказал Кирюха, – а потом я жену должен с рынка в Почугаевске забрать.
– Эх, – сказала она Кирюхе, проведя рукой по его кудрям – красавец ты, блондинчик, а живешь в такой глуши да с хромой бабой, ничего другого и не знаешь, – и она, расстегнув Кирюхину рубаху, приложила наманикюренную руку к его сердцу.
– Да это ж жена моя любимая, Катя, да дочки-двойняшки, – вынимая руку своей пассажирки из рубахи, – Эх, а охромела-то она из-за меня в детстве, по глупости.
– Я тебе адресок-то оставлю. Вдруг соберешься. Нашему директору тоже шофер хороший нужен. Я в теплице работаю, где розы выращивают. Свободная я, и квартира у меня двухкомнатная в Мытищах.
– Свободная, говоришь, да не поверю, чтоб у такой бабы никого не было!
– А ты поверь, – и она положила голову ему на плечо.
Машина с полчаса еще стояла на обочине шоссе.
Потом она тронулась с места, повернула на сельцовскую улицу и стала спускаться потихоньку на плотину, где сидела девочка.
Женя, побросав снасти и разлив ведро с уловом, спряталась в кустах ивняка.
Жигуленок развернулся, встав капотом к воде. Отец и чужая женщина, улыбаясь, вышли на плотину. Девочка увидела, как отец раскладывает сиденья в машине, снимает рубаху…
Машина качалась и качалась, словно кто толкал ее. Из нее слышались женские стоны. А Женя сидела в кустах и боялась пошевелиться. Потом в машине все затихло, и она перестала качаться.
Прошел час или два, только вдруг машина тронулась с места и поехала по скользкой от дождя траве прямо в пруд. Женю охватил ужас.
Машина «клюнула» носом в воду, сначала словно поплыла, но потом вокруг крыши появилось множество пузырей, словно кто белье полоскать пришел. Пузыри были маленькие и большие, а машина стала погружаться в воду и, наконец, совсем исчезла под водой. На воде появилось еще несколько больших пузырей, они лопнули, и никто бы не смог сказать, что на этом месте машина ушла под воду.
Женюшка хотела закричать: «Помогите!», но поняла, что голоса у нее нет.
Охваченная ужасом, потеряв плащ-палатку, она стала выбираться из ивняка, чуть глаз не выколола острой веткой. Выбралась к спуску на плотину и упала, рыдая. Уже совсем стемнело. Только дождик поливал ее. Она слышала, что ее зовет мать, но сил подняться у нее не было. И голоса не было совсем. Вместо слов раздавалось какое-то мычание.
Как она добралась до своей калитки – не помнит.
– Вот и все, – сказала Женюшка полковнику.
Дядя Денис сел рядом, прижал девочку к себе.
– Сейчас отвезу тебя домой, а за мамку не беспокойся. Врачи в нашей больнице хорошие.
– Да уж, хорошие, – сказала Женюшка, – а мамка так и хромает, как я ей все это скажу?
– Не переживай, Женя, мы ей все в письме напишем. А вот Денис Васильевич повезет тебя мамку проведывать и передаст ей. Ну, идите с Богом, а то бабка Зинаида, наверное, все капли сердечные выпила. Денис, ты уж сам поговори со старушкой.
На следующий день у калитки остановился Лебедевский джип и машина его охраны.
Следом подъехал участковый.
Интересный мужчина с чуть поседевшими висками в сопровождении молодого человека постучались в дверь террасы.
Бабка Зинаида открыла им дверь.
– Здравствуйте, – сказал мужчина, – меня зовут Антон Николаевич Лебедев, а это мой сын Тимофей. Нам бы повидаться с Женей.
Бабка Зинаида охнула и метнулась в комнату.
Женя вышла, опустив в смущении глаза.
– Дочка, – ласково сказал Антон, – долетел до меня вчера слух, что ты заговорила. Ко врачу надо ехать. К Московскому, хорошему. С позволения бабушки, собирайся, поедем завтра в столицу. Не волнуйтесь, я оплачу прием у хорошего доктора. И домой обратно доставлю.
– Ох, батюшки! Женюшка! Кланяйся, спасибо говори! – сказала бабушка.
Женя залилась краской, но ни слова не сказала, только к Денису прижалась и заплакала...
А через полгода вышла замуж Женюшка за Тимофея Лебедева. Глянулись они друг дружке. И Тимофей поставил на плотине памятник покойному тестю.
А Катерине сделали операцию на колене, и она перестала хромать.
Вот такая приключилась история в Сельцове.
Сказка – не сказка; а детективная история.
Да нам Бог всем здоровья!
28.09.2009
ЧАРДАШ НА НОВЫЙ ГОД
Рассказ зимней Феи
…Порыв ветра откинул резко кружевную тюлевую штору, и в распахнувшейся форточке закружился искрящийся хвостик пролетевшей мимо вьюги. Очертание танцующих снежинок было похоже на полупрозрачного ангелочка иди фею в развевающейся юбке. Красивый молодой брюнет, я бы даже сказала, жгучий брюнет закрыл форточку: «Давненько я не видел в Москве такой погоды»
* * *
На стоянке у сетевого супермаркета творилось что-то невообразимое.
На разный лад сигналили автомобили, сверкали разноцветными огоньками огромные искусственные ели. По периметру всей стоянки, вопреки всем запретам огнеборцев, били фонтаны бенгальских огней и щелкали петарды в кустах сухой корявой акации, уснувшей на зиму.
31 декабря 2009 года. 14:00.
Предновогодние сумерки.
* * *
Рядом со стоянкой была устроена пластмассовая детская площадка. Оттуда доносился хохот, – это очередная компания, взяв в плен Деда Мороза, веселящегося со Снегуркой и детьми на разноцветных лестницах и горках, сверкая вспышками цифровика, делала очередное фото на память.
А дедок был уже веселенький, наугощавшийся в разных компаниях. Мой папа сказал бы: «Не дерябнуть Деду за Новый год – считай, весь год пропадет!»
И лишь один человек стоял по стойке смирно, в костюме при бабочке и фальшиво улыбался. Очевидно, это был шофер той машины, в которую собиралась уместиться все это количество народу. Он был трезв, как стеклышко. Еще бы! Тащиться через всю Москву, стоять в удушливых пробках… и с такой компашкой! Пропади она пропадом, эта кольцевая!!!
Меня даже не повеселило, что машина эта была – хаммер, вызывающе розового поросячьего цвета. С хвостиком-закорючкой, прицепленным к бамперу автомобиля.
Злая на весь белый свет, едва сдерживающая слезы, я перегружала содержимое корзины в багажник. Пакеты, пакетики и кулечки с бантиками.
Что бы я делала здесь без маминой машины?
А мой Пежо мы продали еще летом. Без отца нам пришлось затянуть пояса. Я попыталась пошутить на тему похудания но, встретив мамин взгляд, просто язык проглотила.
Я училась на платном дневном, и на четвертом курсе мне подрабатывать было некогда. Чтобы перейти на бюджетную форму, я притащила в деканат все эти дурацкие справки из ЗАГСа после родительского развода. Я была круглая отличница и шла на красный диплом. Так было стыдно!
Пожалели… Перевели.
Это было так унизительно, что я три дня проревела и ходила опухшая. Даже подружки и ребята из группы не подшучивали.
Поганый кризис и поганый родительский развод. Как обокрали. А меня они спросили, когда пошли разводиться?! Я большая девочка, мне уже двадцать два. Но я почувствовала себя младенцем, забытым в люльке. Голодным и замерзшим, оставленным на съедение волкам в густой лесной чаще.
* * *
А народ на стоянке веселился от души. Жаль, что вместо снега под ногами была какая-то скользкая размазня.
Но вдруг, возвращая к действительности, какая-то девчонка-малявка запищала с пластмассовой горки: «Папка, смотри, как я с горки щас съеду!»
И я заплакала. Села в машину, руки на руль положила и заревела белугой.
Вдруг вздрогнула оттого, что в окно машины постучали. Это был размалеванный клоун, который корчил мне рожи. Я опрометчиво открыла дверцу и получила в подарок воздушный шарик с привязанным к ниточке леденцом. Размалеванный дядька растянул пальцами свой малиновый рот за уголки почти до ушей и помчался дальше. Осчастливливать народ.
Компаниями и поодиночке. Ха-ха!
Подъезжая к дому, я позвонила маме, но она даже не вышла меня встречать.
* * *
Затащив все в квартиру, разложила по полкам холодильника, я проверила еще раз, ничего ли не забыла. Уф, Слава Богу, все, как всегда. И плюхнулась в кресло в прихожей, утирая вспотевший лоб.
Шампанское – полусладкое, Токай Фурминт, две баночки с икрой, финский сервелат, плоский и белесый, шпроты. Знакомый с младенчества набор.
«Картошка, капустка, морковка, горох… И суп овощной оказался неплох!».
Юлиан Тувим. Классик детской польской литературы.
И я еще пробую юморить. Нашла время.
Ладно, смотрим дальше. Ну, все остальное тоже на местах. Майонез, горошек… По крайней мере, с тех пор, как я себя помню. Правда, я для себя еще прикупила баночку маринованных осьминожков. Но это было единственное отступление от годами установленного меню. Покупая все к празднику, семейным традициям я не изменила.
Семейные традиции – это святое, как говорит мой дед. А мой обожаемый дед – это что-то. Вот.
Но мама, мама…
Даже ключи от своей машины давала неохотно, когда я поехала за продуктами, просто пожалела меня. Не тащить же в руках такую тяжесть из магазина.
Ей не нужно было шампанское. И икра ей была тоже не нужна. И любимый Токай… Что-то такое, что еще висело на ниточке внутри, вдруг оборвалось и полетело в бездну. Без папы ей ничего не было нужно.
Она и вообще не хотела никакого праздника. И елку не стала наряжать. И мне запретила. Когда я сама достала все коробки с антресоли, мама сказала твердо и сухо: «Убери все сейчас же назад!» И сжав виски пальцами, уткнулась в подушку на своей кровати.
Ёлку мы всегда наряжали втроем. С папаней.
А Новый год приближался неотвратимо.
* * *
Обычно всеми этими праздничными хлопотами у нас в семье занимался отец, даже нас с мамой не брал. Говорил, что от нас одна суета и поросячий визг.
И тепла в нашем доме больше не было. Хоть печку-буржуйку ставь.
Однажды я застала маму, сидящую в кресле у окна. Она, прикрыв глаза рукой, монотонно и заунывно повторяла чьи-то стихи:
«Все выдует ветер в окно без стекла
В том доме, где нету мужско тепла…»
Как молитву читала. А меня аж зазнобило.
Я тихонько прикрыла дверь в спальню. ИХ спальню. Накинула куртку и, схватив шарф, пулей вылетела из квартиры. Видеть и слышать все это я больше не могла.
Может к деду с бабулей съехать? Не возьмут. Она их дочь. Дед скажет, что я предательница.
Сниму уголок у какой-нибудь старушки с кем-нибудь на двоих или троих и чтоб подешевле. После Нового года сразу и искать начну. Конечно, если степухи хватит…
* * *
Выключив свет на кухне, я приподняла штору и только сейчас увидела, что, наконец-то, идет снег. Тихо так порхает при полном безветрии, словно маленькие бело-голубые балеринки танцуют что-то волшебно-новогоднее. Ну, просто балет «Щелкунчик», только музыки через стеклопакет не слышно. Я постояла пару минут в нежных предвечерних сумерках, заполнивших кухню, наблюдая эту красоту за окном, но веселее мне не стало. Вздохнув грустно, я пошла в свою комнату переодеваться. Мне все чудилось, – вот щелкнет замок, что-то зашуршит, и запахнет свежей елкой.
Но в квартире было печально и тихо. Я одинокая маленькая дурочка?!
Все кончилось. И детство тоже. И как это я прозевала. Ворона!
* * *
Мой однокурсник и воздыхатель Митька ждал меня в метро. Я опаздывала катастрофически, пока все эти свои философии разводила.
Митяй купил два билета на новогоднее представление на катке одного из новых торговых центров где-то сразу за кольцевой. Рекламный буклет обещал столик на двоих, катание на катке вокруг которого были расставлены эти самые столики с угощением и шампанским, (коньки бесплатно всем, предъявившим студак). А в 22-00 – начало концертной программы, посвященной встрече Нового 2010 года, и приуроченное к ней празднество по случаю открытия этого самого торгового центра. А дальше – танцы до упаду и всякие конкурсы. Устроители праздника предлагали всем нарядиться в карнавальные костюмы.
Пока я возилась, собирая сумку со своим тряпьем, наводила макияж, время проскочило незаметно, и мне надо было торопиться.
Первый раз в жизни я уходила из дома под Новый год.
Нет, неправда.
И сегодня я не уходила, я просто убегала, если не кривить душой перед самой собой.
Из дома, в котором не было больше моего отца, его смеха и шуток. Его умения тончайшими кольцами резать лук. Жонглировать хрустальными фужерами, от чего у мамы замирало сердце.
Фужер разбился лишь однажды. На следующий год я должна была поступать в институт.
И поступила. Просто сдала документы и поступила. И папа сказал: «Не зря я разбил фужер на Новый год!» Не было запаха пекущейся в духовке кулебяки с капустой.
И вот сегодня, 31 декабря 2009 года я ухожу в первый раз в жизни встречать Новый Год не дома…
Мама остается одна. Я – сволочь и эгоистка.
Без отца наш дом опустел. Стал тихим и неуютным, несмотря на все мамины старания. Я ходила по компаниям, сидела допоздна в институтской библиотеке, просто бесцельно бродила по улицам, что бы прийти попозднее, умыться и провалиться в тяжелый сон. В надежде, что мне не приснится отец.
А, если честно, мне на фиг не нужен был этот Митька и этот каток с его угощением и концертной программой. В роли своего мужа я Митяя не представляла. Если только в кошмарном сне. Мне просто хотелось сбежать.
Больше всего мне хотелось зарыться с головой в подушку, наплакаться всласть и проспать до вечера первого января, а, если повезет, то и до утра второго числа. А лучше – до вечера второго числа.
Я могла остаться дома, но я боялась этого. Я не хотела поднимать бокал с шампанским под перезвон Кремлевских курантов за столом, где не было больше моего отца…
* * *
Шандор, сын друзей моих родителей, моя несостоявшаяся любовь, наверняка, еще числа 25-го, на католическое Рождество, свалил в Будапешт к какой-нибудь игривой мадьярке. Я была влюблена в него с самого детства, и ходили слухи, что вот-вот и наши семейства породнятся.
Но в последние два года мы стали общаться все меньше и меньше. И я уже решила, что у него завелась в Будапеште невеста. Жених он был завидный. Жгучий красавчик мадьяр. Язык жжет, словно надкусил перчинку Чили.
А как он однажды танцевал чардаш на моем дне рождения со своей сестрой Маргит! Они устроили целый спектакль у нас на даче. В национальных костюмах. И скрипач был настоящий, мадьярский, у которого эта музыка кипела в душе с самого рождения.
А в конце танца Шандор так браво щелкнул национальными мадьярскими сапогами, что крыша моя съехала окончательно. И, похоже, навсегда.
Но вот уже почти полгода Шандор не звонил и не появлялся. Татьяна, его мама, сидела в Будапеште, потому что Маргит должна была вот-вот подарить им с Ласло внучку. УЗИ показало.
Наши отцы, может быть, и общались, но нам с мамой это было неизвестно.
Таня, жена Ласло, перед тем, как уехать к дочери в Будапешт, была у нас в гостях.
Они пили с мамой чай в гостиной, и мама, конечно же, всплакнула. Таня сказа ей довольно холодно: «А мой Ласло, думаешь, не загуливает? Ого-го! Это у них в крови. А кровь-то наполовину цыганская. Они просто, между делом говорят, шутя, – Sedin a fejben, a vén bolond (венг.) – ну, седина в голову бес в ребро по-нашему».
Она так легко сказала об этом, словно шелуху от семечек выплюнула.
– Ну, а ты, Викусь, не бойся! Сынок-то мой полукровка. Я же русская.
А я все равно представила Шандора и вздрогнула. Но Шандор исчез.
– Только где он бродит, Ваш Шандор-красавчик?
– У них с отцом общий бизнес и в Москве и в Будапеште. Богатая невеста будешь!
И ее будто ветром сдуло. Самолет в 21-30. Зять будет встречать.
* * *
Мой поход с Митькой на этот новогодний каток был и авантюрой и желанием убежать от себя самой. Всегда делаю все наоборот. Ничем хорошим эта авантюра не могла закончиться. Девчонками в группе я объявила, что выхожу замуж за Митьку. Это назло пропавшему Шандору.
– За этого Плейбоя?! Он всех девок в соседней группе пере.., Подумай еще раз! Куда твой чернявый мадьярчик делся? Придет прощения просить – ВСЁ ПРОЩАЙ!!! – подружки по группе отговаривали меня от этой затеи замужества с Митькой. Они его терпеть не могли. Я знала, что половина из них была влюблена в Шандора, после того, как он потанцевал с каждой на институтском вечере, устроенном Единой Россией в честь дня Независимости России.
«Завидуют», – думала я, понимая, что это полная чушь. Но боль от ухода отца из семьи, и растворение во времени и пространстве Шандора, которого все считали моим женихом, подхватила меня и понесла бурным потоком по острым камням жизни. Я только успевала вынырнуть на секунду, что бы схватить глоток воздуха. И грохочущий поток тащил меня дальше.
Меня грызла совесть, что я оставляю маму одну. Я долго боролась со своим внутренним двойником, не зря же я родилась под знаком Близнецов. В результате победа досталась мне. Но какой ценой!
Выйдя в прихожую, я уселась в кресло, чтобы застегнуть сапоги, и услышала, что из спальни родителей доносятся всхлипывания. Подойдя к двери, я постучала: «Ма! Можно?»
– Заходи! – услышала я мамин голос.
Я вошла и увидела, что мама сидит на постели со своей стороны их с отцом двуспальной кровати. Сидит уже тоже одетая к выходу, только почему-то в позапрошлогоднем платье, которое подарил ей мой папан. Ночная рубашка, которую я подарила маме сегодня утром, так и лежала на подушке, даже нераспечатанная.
Сколько себя помню, у нас дома традиция такая, что мы каждый Новый год встречаем во всем новом. Даже ночные рубашки каждый раз покупаем новые и дарим друг другу. Ну, это помимо всего прочего.
Мама повернулась ко мне с улыбкой, но глаза ее были полны сле з.
– Мамуль, ну, ты что? Я там все купила к столу. Как обычно. Я тебе позвоню оттуда, с катка! А утром, часам к десяти уже буду дома! Ты же знаешь, Шандор как в воду канул…
С Шандором мы были почти ровесники и были знакомы с детства. Семейство Калочаи давно уже перебралось в Москву, время от времени наезжая в Будапешт. Ласло занимался коммерцией, и мой папа, засекреченный технарь, звал его в шутку коммивояжер. После школы Шандор вздумал на мне жениться, но Ласло быстренько отправил его учиться в Америку коммерческим премудростям, и любовь не состоялась.
Мама не слышала меня. Мои слова о Шандоре повисли в воздухе, как колечки дыма, которые умел делать мой отец, попыхивая своей вишневой трубкой. Я даже помахала рукой перед носом, словно прогоняя почудившиеся мне колечки.
– Спасибо, Викуся, – мама обняла меня и прижала к себе, – нет, я поеду к бабушке с дедушкой, составлю им компанию. Я не смогу сидеть одна за столом и встречать Новый год. А 1-го утром... Ты же все знаешь с детства.
Мама всхлипнула и смахнула слезинку.
Про утро первого января я и забыла. Вернее, постаралась забыть. Мне стало стыдно и больно. И оправдания мне не было. Утро первого января было отдельной песней в нашей семье, но об этом – потом.
– Мам, прости! Но Митька меня пригласил, – сказала я, – и обещал какой-то сюрприз. Может, замуж позовет, ведь на четвертом курсе же мы. Потом диплом и фрррр! Мам, мне ведь уже двадцать два года!
– Ты его любишь? А как же Шандор?!
– Не знаю, мне плохо без него, все мои поиски напрасны. И устала ждать….. К тому же девушка не должна бегать за парнем, ты сама меня этому учила, – я пожала плечами, – просто, наверно или только кажется, но мне пора обзаводится курятником. Только вот Митька не кажется мне петухом. Но ведь не успеешь оглянуться, четвертак стукнет.
Как странно и даже страшно думать, что я родилась не просто в прошлом веке, но даже и в прошлом тысячелетии, пусть хоть почти в самом конце.
Я обняла маму и прижала ее голову к своей груди. Потом наклонилась и поцеловала ее в щеку: «С наступающим! Я тебя люблю!»
– И я, – мама вымученно улыбнулась, – иди, не волнуйся и веселись от души.
– Постараюсь! Ну, я побежала, а то сегодня такие пробки. Не хочется опаздывать. Фотик я взяла. Потом все сама увидишь! Ну, пока!
Я захлопнула дверь, за которой ничего не напоминало о встрече Нового года. Шмыгнула носом и, не дожидаясь вызванного лифта, побежала вниз по лестнице.
* * *
Подъезжая на маршрутке к торговому центру, мы издалека увидели переливающиеся огни и вспыхивающие то тут, то там фейерверки. Пробравшись от остановки такси через забитую машинами стоянку, мы устремились к двери, на которой висело объявление, что 1-го января 2010 года торговый центр не работает. Толпа веселых и смеющихся людей подхватила нас с Митькой и внесла вовнутрь этого светящегося и искрящегося стеклянного куба.
Кое-кто, я думаю, припозднившись, еще только прибежал сюда за подарками. Не люблю оставлять покупку подарков на самый последний момент.
* * *
Сдав одежду в гардероб катка, мы разошлись по разным раздевалкам, чтобы переодеться в карнавальные костюмы, договорившись заранее о месте встречи, чтобы не потеряться в толпе.
Переодевшись и найдя Митьку на условленном месте, я встала в позу фотомодели перед камерой на фото-сессии.
– Да-а, мать, ну, ты даешь! – Митька восхищенно разглядывал меня, обойдя, словно вокруг новогодней елки.
Мужчины, все-таки – инопланетяне. Я не думала, что этот китайский ширпотреб произведет на него такое впечатление. А что бы сказал Шандор?
Еще летом, после сессии, когда по Москве пронесся слух, что Черкизон закрывают навеки, кто-то из нашей группы принес известие, что в некоторых палатках у китайцев можно прикупить что-нибудь интересненькое и почти за копейки. И мы с девчонками рванули туда после экзамена.
Какие наши годы! Это было любимое папино высказывание.
* * *
Я гордо стояла, высоко подняв голову, выпрямив спину и уперев руки в боки. Я умею носить одежду, это мне от мамы по наследству такое умение досталось. Горжусь!
А Митька все ходил и цокал языком, то и дело щелкая фотоаппаратом. Я же обещала маме, что она увидит, как здесь весело.
На мне был костюм эльфийки. Фисташкового цвета трико от запястьев до щиколоток, переливающееся под светом многочисленных мигающих огоньками елок. Поверх трико была накинута полупрозрачная, золотистая туника, с наклеенными на нее золотыми звездами и звездочками. Туника была подпоясана плетеным золотым ремешком, на котором висели ножны, в них был вставлен короткий сверкающий золотой фольгой меч (сам-то меч, я рассмотрела дома внимательно, был из толстого картона). Эх, китайцы-выдумщики!
Волосы через лоб были повязаны такой же, фисташкового цвета, лентой, усыпанной золотыми пластмассовыми звездами.
И вся эта красота завершалась эльфийскими нежно-розовыми ушками, которые приклеивались какой-то липучкой к ушам. Мне пришлось распустить волосы, чтобы выставить наружу эти милые заостренные ушки.
Боже мой, и за все это я заплатила всего сто рублей! Вот как важно оказаться в нужном месте в нужное время.
Для себя Митька не стал придумывать ничего оригинального. Он был в костюме ковбоя. По бокам висели пистолет и лассо, а голову венчала роскошная ковбойская шляпа. Нижняя часть джинсов была из рыжей замши с бахромой и шпорами. Ну, вроде, сапоги ковбойские.
Чудная из нас получилась парочка.
«Твикс» называется. С малиновой карамелью. Кто не пробовал, советую, поднимает настроение. И напрочь губит все пломбы, если у кого они есть.
Это не реклама, это я просто предупреждаю. Слава Богу, у меня с зубами все в порядке.
Мы взяли напрокат коньки и пошли к входу на каток.
У самого льда всех гостей встречал Дед Мороз, объявляя вновь прибывших гостей.
Мы вышли на лед. Слава Богу, катаемся оба прилично, в детстве родители замордовали нас обоих секцией фигурного катания. Так хоть теперь не стыдно. Спросив наши имена, Дед Мороз гаркнул в микрофон: «Ковбой Дмитрий с элфийкой Викторией!»
Мы сделали пару кругов по катку, сорвав аплодисменты, и Снегурочка, взглянув на наши билеты, проводила нас к зарезервированному за нами столику.
Я уселась на стул, вытянув уставшие с непривычки ноги в фигурных коньках. Давненько не каталась.
Митька протянул мне бокал шампанского. Я отхлебнула и подумала, что, может быть, вся эта праздничная суета-мишура, хоть чуть-чуть прикроет тоску, которая иглой сидела в моем сердце.
От шампанского я повеселела, и печали мои отступили на второй план. Но, увы, это был не второй план. Они просто затаились на некоторое время, чтобы перегруппироваться и напасть на меня с той стороны, где я меньше всего этого ожидала. Ах, если б мы знали все наперед!
* * *
Дед Мороз предложил поиграть в фанты. Повеселевший от шампанского народ с радостью принял его предложение. Ох, чего мы только не насмотрелись. Но подошла наша очередь. Нам предстояло сплясать «Калинку», максимально повторяя танец Родниной и Зайцева. Что уж там у нас получилось, судить не мне. Но мы выиграли еще две бутылки шампанского и огромную коробку конфет. После чего Снегурочка объявила перерыв.
Запустили попурри из дискотеки 80-х.
Кто-то остался за столиками, но многие пошли танцевать, забыв, что у них на ногах коньки, а голова уже веселенькая после пары бокалов шампанского. Перед нашим столиком постоянно крутилась уже изрядно хватившая шампанского голенастая костлявая девица, на кривоватых ногах. Голые и жилистые ее руки были густо напудрены мерцающей пудрой. Сквозь пудру все равно просвечивали черные волоски. На ней была балетная пачка и на голове веночек из белых перьев. Она пыталась изобразить фуэте, но постоянно падала на все четыре, веночек съезжал ей на глаза, и девица, поднимаясь, шумно сопела и ворчала под нос себе какие-то ругательства.
Наконец, она устала и повисла на ажурном бортике, отделяющем лед от расставленных праздничных столиков. Митька тоже с интересом рассматривал «балерину». Лет девице было под сорок.
– Эй, ты кто? – нахально спросила я у голенастой.
– Я? – девица отцепилась от бортика, встала в позу одного из «маленьких лебедей» и басом сказала, – я – Одетта. А можно пригласить Вашего кавалера на танец?
И опять повисла на бортике, не сводя глаз с нашего столика и строя Митьке глазки. Не успела я отшить ее, сказав свое любимое: «Будешь проходить мимо, проходи!», как ее подхватил проезжавший по кругу Арлекин, и девица растворилась в толпе пляшущих, кто во что горазд, гостей. Я вздохнула с облегчением.
До Нового года оставалось два с половиной часа.
Митька повесил свою шляпу на спинку стула, налил нам полные бокалы шампанского: « За нас! С наступающим!».
В это время среди танцующей толпы появились Дед Мороз и Снегурочка.
– Прошу Вас, дорогие гости, занять свои места.
Каток опустел, на минуту погас свет, а, когда включился, то по периметру катка стояли наряженные и сверкающие игрушками елочки.
И тут Митяй вскочил, схватил меня за руку и вытащил на середину катка к Деду Морозу. Я и охнуть не успела!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.