Текст книги "МАИ. Пена юности"

Собеседование

По окончании экзаменов абитуриенты, сдавшие все без двоек, проходили собеседование на комиссии. В нее входили преподаватели, принимавшие у нас экзамены, и руководство факультета. Они знакомились с каждым абитуриентом лично.

Здесь можно было высказать все претензии по приему экзаменов, объяснить свои неудачи и выразить, наконец, несогласие с полученными оценками. Если все оценки отличные, то можно высказать свои предпочтения в дальнейшем к теоретической или экспериментальной работе.

Фактически собеседование и является главным вступительным экзаменом. Мне рассказывали, что были случаи, когда абитуриент, получивший на всех экзаменах тройки, был зачислен в вуз только по результатам собеседования.

Пока я ожидал своей очереди в коридоре в голове крутилась одна и та же мысль, но я так и не пришел к решению, хочу я здесь учиться или нет.

Я уже знал, что если скажу, что не согласен с оценками, комиссия тут же предложит мне переэкзаменовку. Я даже видел, как пятеро ребят, сидевших в уголке аудитории, готовились к повторным экзаменам. Но не знал одного – хочу ли этого я.

И вот моя очередь подошла. Столы комиссии, как на банкете, расставлены буквой «П», а посередине – стул для испытуемого. За столами человек пятнадцать представителей учебного синода, в том числе и мои экзаменаторы. Очевидно, главный в комиссии начинает задавать вопросы.

– Вот мы видим, что с физикой у вас все хорошо. Есть помарки, но они не важные. А что случилось с математикой? Может быть, вы волновались? Хотя, судя по “посланию”, не похоже, – и «главный» широко улыбнулся.

– Да нет, я не волновался, – достаточно глупо ответил я.

– А как вы думаете, если бы вам снова пришлось писать работу, вы бы ее написали?

– Не знаю, – тупо отвечаю я, несмотря на фактическую подсказку, хотя полностью уверен, что без труда написал бы любую работу. Уровень требований я уже знал.

– Возможно, вы хотите пересдать какой-нибудь экзамен, или даже все… Тогда вы можете это сделать прямо здесь, вон ребята готовятся, – уже в лоб подсказывает мне ответ «главный».

– Нет, не хочу, – все так же тупо отвечаю я. Ведь я так и не пришел к решению, хочу ли я здесь учиться, а любое сомнение трактовалось мною в пользу «не хочу».

– Ну что ж, идите, – пожимает плечами «главный».

После собеседования результат моей попытки поступления был предопределен, хотя и до него тоже.

Но 30 июля я все же поехал в институт посмотреть вывешенные списки.

Надеялся ли я на что-нибудь?

Нет. Просто хотел получить справку об оценках полученных на экзаменах. Может пригодится.

МАИ

Репетиция закончилась. Теперь уже надо серьезно думать, куда поступать. Конечно, у меня был запасной вариант – вечерний металлургический институт, куда детей работников Гипромеза зачисляли без экзаменов. Однако к металлургии у меня не было никакой склонности, к тому же вечерний институт не давал отсрочки от призыва в ряды вооруженных сил СССР. Так что этот вариант я посчитал запасным.

Снова перебрав институты, которые выбрали мои друзья, я понял, что ни в один поступать не хочу.

Отец, окончивший в свое время Институт редких металлов и золота, предложил заглянуть в Горный.

– Может, посмотришь? Вдруг тебе понравится? – Без особой надежды на пробуждение во мне интереса к горному делу порекомендовал отец.

«Маловероятно», – подумал я, но пошел навстречу и мы вместе поехали в Горный институт. Я понимал, что для отца это очень важно, ведь именно в это здание он входил, когда перед войной поступал в Институт редких металлов и золота.

Вошли в приемную комиссию. Я сразу объяснил, что поступал в Физтех и у меня есть справка об оценках.

– Покажите ваши оценки, – сказал мне серьезный мужчина, и я показал свою справку с результатами экзаменов.

– По этой справке мы можем зачислить вас без экзаменов, – доброжелательно отреагировал серьезный мужчина.

«Это уже хорошо, – подумал я. – Еще один запасной вариант не повредит. Выходит, не зря я “репетировал”». Но в ответ сказал, что подумаю.

– Если надумаете, можете придти к нам до 25 августа, – так же доброжелательно добавил мужчина.

Отца эта информация несколько успокоила.

– Куда теперь? – спросил он.

На время моих вступительных экзаменов отец, по просьбе мамы, взял отпуск, – видимо, чтобы поддержать сына в столь ответственный момент. Мне это не мешало. Родители меня “не накручивали” и армией не пугали. Да и сам я армии не боялся, хотя заранее сообщил родителям, что буду поступать в институт.

– Если поступлю – хорошо, нет – тоже ничего страшного. Поступлю в следующий раз.

Когда родители узнали, что в “Горный” мне поступление обеспечено, то и вовсе перестали волноваться.

Текущим оставался один вариант – МАИ.

Поехали подавать документы в приемную комиссию вместе с отцом, – как оказалось, не зря.

Я забыл дома приложение к аттестату или еще какую-то справку, и отцу пришлось съездить домой и привезти, пока я что-то оформлял. Это был последний день подачи документов.

Наконец документы на поступление оформлены и начинается пора приемных экзаменов.

Это уже не Физтех. На подготовку к каждому экзамену отводится четыре-пять дней, и только один поток. Набор экзаменов похожий, но физика только устная. Зато есть экзамен по химии. С химией я не дружу, но, слава Богу, она не профильная и в зачет проходных баллов не идет.

После подачи документов я узнал от своих приятелей, что конкурс на выбранный нами факультет систем автоматического управления летательными аппаратами составляет 2,7 человека на место. При таком конкурсе для зачисления достаточно набрать 13 баллов из 15. Вроде, не страшно…

В Физтехе по известным причинам никакого волнения не было и в помине, но здесь – совсем другое дело. Я решил готовиться к экзаменам.

Взяв учебник математики Кочетковых, стал его старательно пролистывать. Но лучше бы я этого не делал! То и дело я натыкался на темы, которые совершенно не помнил. Борис Иванович вел нас по системному пути освоения математики, то есть по основным взаимосвязанным темам и понятиям. «Остальные мелкие темы – говорил он нам, – или вы сами освоите, или разберем их на примере задач, которые будем решать в 10-м классе». Но в 10-м классе его с нами уже не было.

Во мне стало зарождаться некоторое волнение, уверенности поубавилось.

А что если какая-нибудь из этих тем попадется на экзамене?

Первый экзамен, по традиции, «математика письменная». В МАИ на этот экзамен отводилось уже не пять, а только три часа. Совершенно не помню, какие были задачи. В отпущенное время я уложился, более того, оставался еще целый час. Однако проверить работу я поленился, за что был наказан четверкой: после извлечения кубичесого корня из 125 у меня получилось 7. Да если бы я перед тем как сдавать, хотя бы бегло просмотрел свою работу, то наверняка сразу бы увидел свою ошибку. Но нет, поленился.

Надо сказать, что в МАИ письменные работы проверяли не те же экзаменаторы, что принимали устный экзамен, и эту мою случайную описку, к сожалению, было обсудить не с кем. Все. «Четыре» – значит, «четыре».

На устном экзамене меня ждала очередная «засада». Кажется, по билету я все ответил, но тут экзаменатор дает дополнительную задачу на построение графиков, после чего поворачивается к другому абитуриенту.

Я строю график функции, не задумываясь отмечаю особые точки. И тут меня охватывает сомнение: «Да я все не так делаю!» Начинаю что-то выдумывать, дополняю условия задания какими-то экзотическими требованиями, накладываю ограничения и вместо простого учебного графика сооружаю черт знает что.

Экзаменатор, хорошая доброжелательная женщина, поворачивается ко мне и спокойно спрашивает:

– Ну что, построили?

Увидев мои листки она удивленно восклицает:

– Что это вы здесь накрутили? Вот же у вас все правильно построено! – глядя уже на то что было написано и нарисовано в начале, говорит она. – Что вы потом стали выдумывать?!

Я тупо молчу, так как и сам этого не знаю.

– Не-ет. Я думала Вам пятерку поставить, а теперь только четыре, – с сожалением подытожила добрая женщина.

Я не спорил и не оправдывался.

Итак, «четыре» – письменно и «четыре» – устно. А проходной – тринадцать. Путем несложного арифметического действия устанавливаю, что для поступления мне надо по физике получать пятерку.

«С физикой у меня, вроде, все благополучно – думаю я, – так что шанс еще есть».

Экзамен по физике начинался в 9 часов и проходил в главном корпусе института. Я, как обычно, не был в числе первых пришедших на экзамен и потому вошел в аудиторию только в половине второго. Там готовились к экзамену человек 15 поступающих. Каждый входящий получал билет с заданием и углублялся в подготовку ответа.

Наверное, произошла какая-то накладка, и вместо нескольких экзаменаторов экзамен принимал только один – молодой, но серьезный и симпатичный преподаватель. Из-за этого экзамен затянулся.

Я быстро подготовил ответ на свой билет и сидел, крутя головой. Чувствовал я себя совершенно спокойно, так как тема была хорошо знакома и я не предвидел каких-либо затруднений даже с возможными дополнительными вопросами.

Видя, что я уже отдыхаю, кто-то с задних рядов передал мне записку – мол, помоги решить задачу. Я ее быстро решил. Потом кто-то еще обратился с такой же просьбой, – и так 5–7 раз я пересылал готовые решения. Преподаватель периодически выходил из аудитории, что существенно облегчало задачу пересылки записок.

Моя очередь отвечать дошла до меня уже поздним вечером, в начале десятого. Бегло проглядев мои записи, экзаменатор задал какой-то дополнительный вопрос из самого легкого раздела физики – геометрической оптики.

И тут я понес какую-то ахинею. Я забыл, что угол падения равен углу отражения!

Преподаватель удивленно вскинул голову.

– Что с вами? Я же видел, что вы перерешали задачи половине аудитории, а тут на такой ерунде споткнулись.

А я молчал и думал только о том, что вот сейчас получу тройку и никакого института мне не видать и что я полный тупица… И вообще мне лучше было бы пойти в армию, а потом устроиться на завод.

Преподаватель задумался, рассматривая мой экзаменационный листок.

– Да, очевидно устали – ответил он за меня. – Еще бы, восемь часов просидеть!

Видно было, что тяготы этого экзамена он ощутил на себе.

– Та-ак… Какие у нас успехи? – продолжил он, открыв мой экзаменационный листок. И сам себе ответил: – Две четверки.

Снова повертел в руках мой листок. Потом, с видом человека, наконец принявшего решение, подытожил:

– Для поступления нужна только пятерка. Ну что ж, пусть будет “отлично”!

И он протянул мне листок.

Спустившись по ступеням главного корпуса на улицу, я закурил – это были любимые мною в то время сигареты “Булгартабак” из желтой твердой пачки. И тут ко мне пришло осознание того, что на самом деле произошло.

Я поступил!

Мне нужна была только пятерка, и я ее получил…

Я шел в темноте по территории пустого института к проходной у пятого корпуса, а в голове все крутились и крутились мысли о невероятности этого события.

Что это было? Почему он мне посочувствовал? Почему захотел, чтобы я попал в институт? Разве ему не все равно, поступит кто-то или нет?

Отдыхая и глазея во время экзамена по сторонам, я же видел, как он спокойно и без видимого сожаления ставил и тройки и двойки. Его просили «еще что-нибудь спросить», пытались что-то объяснить, но он был непоколебим. Так почему же меня пожалел?

От метро “Сокол” я позвонил домой, чтобы порадовать полученной пятеркой и успокоить родителей, что я никуда не пропал, а был на экзамене.

Потом, уже во время учебы, я очень хотел встретить и поблагодарить того преподавателя, который сделал мне, по сути, такой незаслуженный подарок. Но больше я его, к сожалению, ни разу не видел.

Может, он был одним из моих ангелов-хранителей, которые не раз помогали и даже иногда спасали меня – ленивого бестолкового разгильдяя?

После набранных 13 баллов по профилирующим дисциплинам оставалось только не провалить химию и сочинение.

Я знал, что с химией у меня не очень хорошо, однако почему-то совсем не волновался. И правильно! Экзамен был настолько демократичным, что даже я получил на нем «хорошо», всего лишь написав формулу серной кислоты.

На сочинении также особых требований не предъявлялось, но из-за близкой мне темы «Дальность, высота и скорость в авиации», я на нем «оттянулся», кажется, на семи листах. Благодаря недавно прочитанной книге авиаконструктора Яковлева «Записки авиаконструктора» и другим знакомым мне книгам про авиацию, было несложно, – лишь бы грамматика не подвела. Однако все обошлось и по сочинению я тоже получил «хорошо».

Без какого-либо волнения я поехал знакомиться со списками поступивших. Как я и предполагал, мои друзья – Женька Шилов и Димка Овсяников – поступили. Поступил и я.

По этому поводу мы зашли в «Пни». Так называли пивную напротив института (ПНИ) – весьма угодное для студентов и некоторых преподавателей заведение, где за время обучения я провел немалое количество времени.

Мы еще не знали, по каким специальностям нас распределят и думали, что будем учиться вместе. Но нас раскидали по разным группам. Если с Женькой мы были хотя бы на соседних потоках и встречались на объединенных лекциях для двух потоков, то с Димкой в процессе обучения мы вообще не пересекались.

Забегая вперед скажу, что и Женька и Димка проучились в МАИ только один курс: Димка перешел в “Строгановку” – через дорогу, а Женька вообще “завязал” с учебой и пошел на кладбище рыть могилы. По его мнению, это было несравнимо выгоднее, чем пять лет «сушить мозги» и получать потом 120 рублей.

Мои нелепые опасения, что мне в институте будет скучно без приятелей, не подтвердились.

Поступил

МАИ в то время был очень большим институтом – по численности студентов он уступал, наверное, только МГУ, – а наш факультет в нем был самым большим. На одном только курсе нашего факультета училось 625 студентов в 25 группах.

Занятия проходили в разных корпусах, хотя по большей части в 3-м, 5-м, 7-м и главном. Эти корпуса располагались почти в углах прямоугольника территории института. Студенты постоянно мигрировали между ними. В перерывах между парами целые демонстрации студентов и преподавателей среди них переходили из одного корпуса в другой.

Иногда мы, встречаясь со своими знакомыми из параллельных групп, приходили к выводу, что нам незачем идти на следующую “пару” (так в студенческом обиходе назывались лекционные занятия) и направлялись в «Пни», где было гораздо интереснее.

Когда после института я попал в армию вместе с Алешкой Смольяниновым, с которым, как оказалось, все пять с половиной лет учился на одном факультете, мы оба удивились тому, что за все время обучения ни разу даже не видели друг друга.

Но это было потом.

* * *

Всем абитуриентам, выдержавшим приемные испытания, после появления фамилии в списке надо было пройти необходимое оформление для зачисления в институт.

В указанное время нас собрали в аудитории 7-го корпуса, где предстояло заполнить анкеты. В этой аудитории несколько девушек старших курсов, которых привлекали на время вступительных экзаменов, принимали заполненные студенческие анкеты и оформляли их в папки вместе с другими справками, аттестатами и прочими документами. Там же находился невысокий округлый человек солидного возраста, который отвечал на наши вопросы и подсказывал, что надо писать в автобиографии. Позже я узнал, что это был заместитель декана нашего курса Герман Николаевич Липкин. Лучше было бы, если бы я узнал это раньше. Кто-то задал вопрос:

– Что надо писать в графе «Партийность»?

– Пишите «Член ВЛКСМ», – ответил Герман Николаевич.

И тут я вскидываю голову и громко замечаю:

– А у нас же в стране однопартийная система! – проявив тем самым свои глубочайшие познания в обществоведении. Пошутить решил!

Тогда я еще не знал, что с таможенниками, пограничниками и милиционерами шутить нельзя, – так же, как и с заместителем декана.

На мою шутливую реплику он ответил быстро и недовольно:

– Пишите, что вам сказано, а умничать будете, когда окончите институт!

«Вполне справедливое замечание», – отметил я про себя, и не придав этому значения продолжил заполнять анкету.

А Липкин, по-видимому, меня отметил. И не с лучшей стороны.

Когда я отдавал девушкам свои документы вместе с фотографиями, к ним подошел Герман Николаевич. Девушка показала ему мою фотографию и с улыбкой спросила:

– Посмотрите, Герман Николаевич, нравится Вам этот студент?

Обычное девичье кокетство, но реакция замдекана была пренебрежительно сурова:

– Нет, не нравится! И думаю, он недолго будет студентом!

Девушка не ожидала такого ответа и смущенно взглянула на меня, как бы говоря: «прости, что тебя подставила».

По сути, это была своеобразная пощечина. Но я не воспринял ее так, не оскорбился и не обиделся. Я вообще не придал этому эпизоду какого-либо значения. Ведь я же поступил! И жизнь моя прекрасна и удивительна!

Однако это был знак: Липкин меня не забыл.

Уже после начала занятий деканат факультета проводил в ДК МАИ ознакомительную лекцию для первокурсников о порядке обучения и правилах поведения в институте во время учебы. ДК МАИ был выбран потому, что лекция предназначалась для всего курса, а это 625 человек. На лекции выступал декан Беляев и его заместители с рассказами о нашей предстоящей учебе и последующей профессии. Они познакомили с историей института и его знаменитыми выпускниками. Поведали также о случаях исключения из института (даже со старших курсов) за грубые нарушения установленных порядков, в том числе за распитие алкогольных напитков на территории и в общежитиях института и игру в карты.

Когда лекция закончилась и большинство студентов направились к выходу, я столкнулся в дверях с Липкиным. После прослушанной лекции о предстоящих годах обучения в институте настроение у меня было приподнятое, и я бодро поздоровался с ним. На мое приветствие, очевидно вспомнив меня, заместитель декана решил еще раз озвучить свое мнение обо мне:

– Такие, как Вы, институт обычно не заканчивают!

Ничего не скажешь, духоподъемное и весьма обнадеживающее замечание. Наверное, я напомнил ему кого-то из его прежних студентов. Чем я ему так не понравился?! Он-то как раз мне был симпатичен. Но, как и раньше, я не придал этому значения.

Как показала моя жизнь, я очень многому не придавал значения. А надо было бы…

Студент

Начало

Хорошо помню, как в первый раз собралась наша группа СУ-1-3 на первое семинарское занятие по какой-то дисциплине. По какой – в памяти не осталось, так как собственно самой дисциплиной мы не занимались.

Мы расселись по столам в соответствии со своими предпочтениями, и сразу обозначилось, кто есть кто в нашей группе. Усердные студенты заняли первые столы, а разгильдяи – последние. То есть все разобрались по интересам.

На нашем последнем столе у окна рядом со мной сидел Сашка Хуторненко, который, кстати, готовился проходить программу первого курса в третий раз. Первый раз он проходил ее на 1-м факультете “Самолеты”, второй – на 2-м факультете “Авиационные двигатели”. А теперь – с нами, на 3-м факультете “Системы управления”. Мы решили, что он собрался основательно подготовиться к выбору будущей профессии.

Следом за ним сидел Славка Фурсов, который один раз уже прошел программу первого курса в Киевском институте инженеров гражданской авиации, а теперь перевелся к нам. И наконец, четвертым сидел Сережка Архипов, такой же, как и я, зеленый первокурсник, впервые ставший студентом.

Наше общее предпочтение последних столов отчетливо намекнуло на то, что среди наших приоритетов обучение было не на первом месте. Быстро выяснив, кто и как сюда попал, перешли к более важному вопросу, любит ли кто-нибудь пиво. Оказалось, что взаимная любовь к этому напитку способна объединить нас.

– Тогда что мы здесь делаем?

На выработку правильного решения потребовалось менее минуты. После первого звонка нас уже в аудитории не было.

Выяснив, что всем нам уже знакомо любимое заведение студентов «Пни», мы сразу направились туда.

В то время, в 1967 году, это заведение, которое, по сути, являлось буфетом при столовой, приобрело совершенно самостоятельное значение и статус любимой пивной студентов трех институтов – авиационного, пищевого и художественного, или Строгановки, которые находились по соседству.

Так как это был буфет, то пиво в нем продавалось исключительно в бутылках и потому стоило 28 копеек, а не 24, как бочковое в барах.

Буфетчица с необыкновенной ловкостью открывала сразу четыре бутылки и удерживая по две из них за горлышки, одновременно переливала их содержимое в четыре кружки. Благодаря этому ни о каком недоливе и разбавлении пива речи быть не могло. Проходимость точки была грандиозная, и пиво всегда было только свежее.

Изредка в эту точку завозили даже “Рижское” и “Московское” пиво, но в постоянном ассортименте было “Жигулевское”. Закуска не изобиловала разнообразием: бутерброды с сыром и колбасой, черный хлеб, а соль и горчица стояли на столах.

Никаких нареканий у посетителей этого заведения не было, кроме претензий к уборщице Глаше, которая, замахиваясь тряпкой, кричала “не кури!”, когда замечала, что кто-нибудь курит. Но это было ее ритуальным действием, поскольку никого она этой тряпкой не охаживала. Большинство постоянных посетителей от курения воздерживалось, все-таки комната была небольшая, хоть и с высокими потолками. Но изредка кто-то все же закуривал.

Расположившись уютной компанией за высоким столиком с мраморной столешницей, как будто созданным для нас четверых, мы вели неспешную ознакомительную беседу. А на самом деле бывалые студенты Сашка и Славка рассказывали нам с Сережкой, зеленым студентам, о студенческой жизни.

И тот и другой знали содержание программы первого курса, поэтому объяснили нам, что на лекции ходить не обязательно – ничего интересного там нет. А вот на семинары ходить стоит, но не на все.

Мы слушали их с пониманием. У Сережки, как и у меня, был математический класс, и начала институтской математики мы прошли еще в школе. Так зачем же нам ходить на лекции? Только время терять. Куда интересней провести время в хорошей компании!

Действительно, на первых лекциях по математическому анализу, аналитической и начертательной геометрии ничего интересного не было, так как со всеми основными понятиями мы познакомились в школе. Но уловить ту границу, когда закончился известный материал и начался новый, мы, естественно, не смогли – лекции же мы не посещали. Зато вольготная студенческая жизнь, перемежавшаяся семинарами и пивной, поселила в нас чувство уверенности, что так будет всегда.

Первый звонок для нас прозвенел на коллоквиуме по матанализу.

В середине первого семестра по курсу математического анализа устраивалось промежуточное испытание в виде коллоквиума. Это такой внутренний экзамен по половине материала, который, скорее, нужен студентам, чтобы показать степень усвоения материала. Семинары по матанализу вел преподаватель Керженцев, которого кто-то из нас прозвал “Князь Мышкин”. Он никогда не повышал голос, был худой и действительно чем-то напоминал Юрия Яковлева в роли Мышкина. Но еще более он напоминал этого персонажа тем, что на лице его непременно отображалось тихое страдание, если студент не знал материал.

Когда я отвечал на коллоквиуме, “Мышкин” страдал очень сильно. Он никак не мог принять мой ответ и тяжело вздыхал. Таким образом, промежуточное испытание засчитано не было.

Меня это не слишком опечалило. Чего горевать, ведь не экзамен. Когда будет экзамен, все сдам, думал я. И беззаботная студенческая жизнь продолжалась.

* * *

Впоследствии я не раз вспоминал об упущенной возможности слушать лекции известных ученых, по чьим учебникам учились студенты всего Советского Союза. Я помню, как во время службы в армии я рассказывал офицерам, закончившим разные военные училища, что нам читали лекции академик Четверухин – по “начерталке”, академик Артоболевский – по теории машин и механизмов, академик Петров – по системам управления, и называл другие известные имена. Они восхищались и завидовали.

– Везет же вам, москвичам! А мы знаем эти имена только по учебникам.

Я скромно, но с достоинством кивал головой, а сам думал: «Да, повезло бы, если бы я еще на их лекции ходил…».

Правда, Четверухин принимал у меня экзамен, который я сдал с первого раза. Не стал огорчать академика.