Текст книги "Николай Бердяев"

Беседы, посвященные изучению мистики, вызвали большой интерес. На этих собраниях у Бердяева бывали Шарль Дю Бос и Габриэль Марсель. Приходил Масеиньен, специалист по мусульманской мистике, и Жильсон, знаток средневековой философии. С русской стороны бывали С. Булгаков, Г. Федотов, Г. Флоровский и др. Беседы проходили в дружеской обстановке, несмотря на разногласия. Постоянно бывали на этих собраниях известные представители французского католичества того времени. Бердяев с теплотой вспоминал о собраниях «Кружка интерконфессиональных исследований» и сожалел, что они прекратились.

С 1928 года в доме у Бердяева по воскресеньям устраиваются встречи, как в московские времена. Часто бывали Л. Шестов, К. Мочульский, Г. Федотов, отец Д. Клепинин, И. Бунаков-Фондаминский, мать Мария (Скобцова), Пьер Паскаль. Гости усаживались вокруг большого стола, уставленного пирогами, испеченными накануне Евгенией Рапп. В разговоре Бердяев задавал вопросы, направляя беседу, начавшуюся за чаем, к более серьезной теме. Забыта московская Академия, никто уж не ведет протокол заседаний, и все же Бердяев был душой дискуссий. Умело вставленные остроты, неожиданные повороты мысли, необычные обобщения, категорические выводы – все это делало обсуждение настоящим интеллектуальным приключением. Бердяев не сдерживал эмоций, даже его вспышки гнева придавали еще больше искренности общению. Особенно увлекали слушателей словесные поединки Бердяева с Шестовым. По вечерам Лидия, потом Евгения читали вслух русскую литературу, греческую трагедию, Шекспира, Сервантеса, Гете, Диккенса, Бальзака, Стендаля, Пруста.

* * *

Проблема внутреннего одиночества продолжала волновать философа, он никогда не претендовал на то, чтобы с ним соглашались, но хотел быть понятым, добивался, чтобы заметили тему, которая волновала его всю жизнь и признали ее значение. Обыкновенно люди относились к нему с симпатией и интересом, пытаясь найти с ним общность взглядов. Разногласия обнаруживались не сразу. И для Бердяева было всегда что-то мучительное в общении, в том, что он не был до конца понят. Он постоянно испытывал внутреннее одиночество, но не стремился к нему, и в этом заключалось еще одно противоречие, не дававшее ему покоя.

Осознавая в себе большую силу духа, независимость и свободу от окружающего мира, в обыденной жизни он часто бывал беспомощен, чувствовал себя раздавленным беспорядочным напором ощущений и эмоций.

Живя на Западе, Николай Александрович искал точки соприкосновения между русской и западноевропейской философскими традициями и культурами, несмотря на их различия, пытался найти взаимопонимание. В изгнании он замечал, что становится более западным мыслителем, нежели исключительно русским. Его книги были переведены на многие языки, он получал письма со всех концов мира. Помимо Европы, у него были почитатели в Чили, Мексике, Бразилии, Австралии. Но признанный на Западе, Бердяев был почти забыт в России. И тем не менее, его универсальная по своему духу мысль, наиболее ценимая на Западе, выражала русскую сущность. Живя в Европе, он дышал Россией. Два разных мира – в их сопоставлении для философа было что-то мучительное, особенно от того, что он с трудом мог выразить это чувство словами, познание жизни, которому он посвятил свою жизнь, имело для него невыразимую эмоциональную сторону.

Очень увлекали философа так называемые декады в Понтиньи. Именно там он получил наиболее точное представление о французской культуре и жизни. Имение Понтиньи принадлежало Полю Дежардену – поэту и философу, профессору Сорбонны. Это был очень колоритный человек, знаток греческой культуры, многие находили, что внешне он походил на русского мужика, но вместе с тем в нем присутствовало что-то утонченно французское. Дежарден занимался общественной деятельностью, вел обширную переписку с творческими людьми всего мира. Ратуя за терпимость и свободу между народами, в частном общении он, однако, с трудом переносил взгляды, противоположные своим. Хозяйка же имения, мадам Дежарден была очень умной и любезной женщиной, располагавшей к себе. Главный дом в Понтиньи был переделан из старинного монастыря, основанного святым Бернардом. Здание было построено в готическом стиле, но к старому аббатству были приделаны современные пристройки.

Каждый год, в августе, в Понтиньи устраивались три декады, на которые съезжался интеллектуальный цвет Франции. Приглашались деятели культуры из других стран – англичане, немцы, итальянцы, испанцы, американцы, швейцарцы, голландцы, шведы, японцы. Обыкновенно одна декада проводилась под философской темой, вторая под литературной, и на третьей обсуждалась социально-политическая.

Бердяев был частым гостем в Понтиньи. Там он встречал известнейших представителей культурной элиты Франции: Ш. Дю Боса, А. Жида, Ж. Шлемберже, Роже Мартен де Гара, А. Моруа, Л. Бруншвига, Ж. Валя, А. Филиппа, Р. Фернандеса и др., с Леоном Бруншвигом у Бердяева были ожесточенные философские споры, хотя личные отношения оставались хорошими. Часто собраниями декад руководил Фернандес, литературный критик, актер и спортсмен. Одно время главенствовал на декадах Шарль Дю Бос, с которым Николай Александрович был знаком с 1924 года. С Андре Жидом, увлекавшимся в то время коммунизмом, Бердяев познакомился в связи с его статьей «Правда и ложь коммунизма», напечатанной в первом номере журнала «Esprit» («Дух»). Жид, один из самых известных французских писателей, был человеком застенчивым и робким. На декадах в Понтиньи он иногда делал лишь незначительные замечания.

Обстановка в Понтиньи была очень приятной. Среди гостей – элегантные и красивые дамы, кухня – по-французски утонченная. За столом Николай Александрович обычно сидел рядом с мадам Дежарден. По вечерам гости развлекались играми или музыкой и пением, иногда ездили на автомобилях осматривать окрестности. Собиралось культурное буржуазное общество, знавшее жизнь в довольстве и благополучии, в котором при этом нередким было сочувствие к коммунизму. Надо сказать, что одно время коммунизм был популярен в культурных салонах, но никто не представлял себе, чем он может обернуться в реальности. Бердяева же это раздражало.

Несмотря на все прелести Понтиньи, у Николая Александровича было сложное отношение к происходившим там собраниям. Приятная обстановка, интересные люди, увлекательные разговоры, хотя и не о самом главном для него… Он и здесь искал возможность ближе узнать западный мир, общение в Понтиньи подстегивало развитие его мыслей, придавало им новый оборот, хотя в большинстве случаев это была отрицательная реакция на услышанное. Философ очень активно участвовал в собраниях, иногда читал по несколько докладов, спорил, отстаивая свою точку зрения. Читать доклады на французском языке не представляло для него сложности, он почти не готовился к ним, в четверть часа легко составлял план выступления. Но при этом он всегда остро чувствовал разницу между его мышлением и отношением к обсуждаемым темам. В выступлениях Николая Александровича сквозило его личное русское катастрофическое чувство жизни и истории, присутствовало отношение к каждой теме по существу, с религиозной точки зрения, а не в преломлении культуры. Французов же больше интересовали вопросы литературы и культурной жизни. Бердяева, с его пронзительным ощущением эпохи, не оставляло чувство, что этому высококультурному и свободолюбивому миру угрожает катастрофа.

Одно время Бердяев часто посещал собрания «Union pour la vérité» («Союз за правду»), также созданного по инициативе Поля Дежардена. На этих собраниях обсуждали новые интересные книги, в основном по философии культуры и философии политики. Для каждой темы приглашались знатоки в этой области. Бердяева обычно приглашали как специалиста по марксизму.

В 1931 году вышла книга Николая Бердяева «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики». Философ считал ее своей «наиболее совершенной» работой. «Философия свободного духа» и «…Опыт парадоксальной этики» развивали учение философа о несотворенной свободе и свободной природе человека. Согласно Бердяеву, свобода не может быть сотворена, и что, если допустить сотворение свободы, то сам Бог окажется виновником мирового зла. Откровение, считал Николай Александрович, – это обоюдный процесс между Богом, открывающимся человеку, и человеком, открывающимся своей свободной судьбой Богу.

Большое влияние Николай Александрович имел на журнал «Esprit» и философские кружки молодежи вокруг него. Философ присутствовал на учредительном собрании «Esprit» в 1932 году и был приятно удивлен, что молодые философы призывали защищать в журнале человека и человечность. Главным создателем и редактором «Esprit» был Эммануэль Мунье, основатель и ведущий теоретик французского персонализма. «Esprit» объединял левых католиков, протестантов и даже людей спиритуального направления, не принадлежавших к определенной конфессии. В первом номере была напечатана статья Бердяева «Правда и ложь коммунизма», которая в значительной степени определила отношение его основателей к коммунизму. Вокруг журнала были организованы кружки «Esprit»: философский, марксистский и др.

* * *

Бердяеву всегда было необходимо выражать свои мысли на бумаге. Он с нетерпением спешил в свой кабинет, а если за день ни разу не садился за письменный стол, то испытывал сущие мучения. Каждый вечер Николай Александрович заходил в комнату Лидии, садился в большом кресле и говорил с ней о впечатлениях прошедшего дня. А затем шел к себе работать.

Как-то на вопрос одного профессора Франкфуртского университета, бывшего в гостях у Бердяева: пишет ли он что-нибудь новое, Бердяев, смеясь, ответил, что если бы он хотя бы неделю ничего не писал и не читал, то стал бы буйно помешанным.

Однако сил для плодотворной работы оставалось все меньше, здоровье Николая Александровича ухудшалось. Бердяев жаловался знакомым, что его переводят на многие языки, его книги расходятся, а концы с концами свести не удается. Жили Бердяевы очень экономно, не позволяли себе ничего лишнего, и это при его любви к комфорту и элегантности. Николай Александрович покупал недорогие вещи, но благодаря врожденному вкусу выглядел всегда хорошо одетым, был аккуратен во всем, и в делах, и в повседневности. Он часто говорил Лидии, что они живут, как в монастыре, – никаких развлечений, поездок, визитов. В Париже они не бывали ни в кафе, ни в театрах. И несмотря на такую скромную жизнь, денег всегда не хватало. Бердяев был очень заботлив по отношению к своим близким, старался окружить их вниманием. Очень переживал, если не находил возможности отправить Лидию на лечение к морю или в деревню. Впрочем, кое-какие развлечения они себе все же позволяли. Николай Александрович любил иногда бывать в кинотеатре, он говорил, что это – его отдых от занятий. Лидия Бердяева вспоминает в своих дневниках, как они ездили в кинематограф смотреть советский фильм «Гроза», снятый по Островскому.

Что бы ни происходило, Николай Александрович никогда не забывал о философии. Он говорил о себе, что мыслил философски всю жизнь, каждый день, с утра до вечера. Мысли о философии приходили к нему в голову, казалось бы, в самое неподходящее время – когда он читал роман или газету или разговаривал с людьми, даже в беседах на совершенно отвлеченные темы. Бердяев мог работать и когда у него была температура тридцать девять, и когда возле дома взрывались бомбы. Работа мысли у него не прекращалась никогда, что бы ни происходило. Истинный мыслитель, он всегда был погружен в разрешение вопросов о свободе, личности, творчестве. Однажды Николаю Александровичу пришел в голову подробный план его книги, когда он был в кинематографе.

В доме в Кламаре было шесть комнат. Лидия и Евгения разделили обязанности: младшая сестра занималась хозяйством, а старшая была секретарем у Николая Александровича. Прислуги не держали. Если бы хозяева, дорожившие ими как аккуратными плательщиками, не сбавили плату за жилье, Бердяевым пришлось бы отказаться от этого дома. До приезда Бердяевых этот дом был в запустении. Лидия и Евгения привели его в порядок, расчистили сад, посадили цветы.

В дом Бердяевых был вхож Алексей Чурилин – химик, с 1935 года работавший в лаборатории известного французского ученого Луи де Бройля. Лидия относилась к Алексею, как к приемному сыну. В канун 1935 года Алексей хотел сделать для Бердяевых подарок. Лидия Юдифовна была посвящена, от Николая Александровича же сюрприз держали в секрете. Алексей принес радиоприемник, который сам сделал для Бердяевых. Приемник потихоньку поставили на камин, позвали Николая Александровича и Евгению. Звуки были очень чистыми и громкими. В этот день Бердяевы слушали музыку со всех концов Европы. Николай Александрович настраивал радиоприемник на разные волны, надеясь услышать Москву, но это не удалось. Вначале он подумал, что Алексей принес радио на праздник, и потом заберет его обратно. Но когда Николай Александрович узнал, что это подарок, он разволновался, говорил, что не может принять такую дорогую вещь от нуждающегося человека (Алексей долго был безработным). И только после того, как Лидия убедила Николая Александровича, что Алексей хотел отблагодарить их за поддержку, которую Бердяевы оказывали ему многие годы, он успокоился.

23 февраля 1935 года Николай Александрович был на собрании «Union pour la vérité». Вернулся он очень угнетенным. На собрании был доклад о советских писателях. Бердяев считал, что в нем представлена идеальная сторона коммунизма в России, и совсем не освещены отрицательные моменты. Особенно тяжело подействовало на философа присутствие на собрании Ильи Эренбурга, к которому французские писатели обращались как к авторитету, представляющему русскую литературу. Писателю Бердяеву было очень горько видеть, что ответов на интересующие вопросы о России ищут у Эренбурга.

За три года до этого собрания вышла из печати книга Бердяева «О назначении человека» на русском языке. За это время на нее был лишь один отзыв, и тот – фельетон в газете «Последние новости». Ни один русский философ-писатель словом не обмолвился в печати об этой книге. Но когда в июне 1935-го книга вышла на французском языке, едва ли не каждый день Николай Александрович получал много писем с хвалебными отзывами от иностранцев. Габриэль Марсель, например, написал, что вместе с женой читает эту книгу с энтузиазмом, что она имеет для них обоих огромное значение, и что она должна оказать большое влияние во Франции. Уделяют книге Бердяева большое внимание и в Англии. Среди русских же – молчание.

В августе 1935 года Николай Александрович получил гонорар из Испании, и вместе с Лидией и Евгенией уехал на лечение в Виши на три недели. Стояла чудесная погода. Бердяевы жили в отеле «Plaisance», где Николай Александрович останавливался в течение семи лет. Гостеприимные хозяева, хорошая кухня, живописный парк, река… Но отдых – внешняя сторона, внутренняя работа у Бердяева, находился он в городе или в лесу, никогда не останавливалась.

Еще одна характерная черта Николая Бердяева – любовь к животным. Он очень горевал, когда покидая Советскую Россию вынужден был оставить скайтерьера Шульку. А в Страстную субботу 1936 года Лидия шла на почту и увидела черную собаку, голодную, грязную, без ошейника. Она подозвала ее. И животное с радостью откликнулось на зов. Опасаясь, что собаку могут забрать в фургон для бродячих животных, Лидия Юдифовна забрала ее в дом. Николай Александрович собаке очень обрадовался, но боялся, что найдется хозяин и им придется отдать ее. После Пасхи Бердяевы сообщили о своей находке в мэрию. Им ответили, что если собака без ошейника, и никто не заявил о ее пропаже, то они могут считать ее своей. Так в доме Бердяевых появилась собака. Николай Александрович радовался ей, как ребенок.

У соседей Бердяевых жил котенок, серый, пушистый, с белыми лапками и грудкой. Однажды он пробрался во двор к Бердяевым и не хотел уходить. Евгения несколько раз относила его к соседям, но котенок упорно возвращался. В конце концов соседка сказала, что котенок не хочет жить у нее, Бердяевы нравятся ему больше, и если они хотят, то могут забрать его к себе. Николай Александрович в это время был в Париже. Когда он вернулся, то первым в передней его встретил котенок. Он быстро освоился и, совершенно не боясь Бердяева, стал взбираться по его брюкам. Назвали котенка Мурри. Так в доме Бредяевых появился еще один домашний любимец.

* * *

Живя в Париже, Николай Александрович почти не общался с эмигрантами. С Мережковским, писавшим о нем грубые статьи, он не встречался долгие годы, не виделся и со Струве, также нападавшем на него в печати. С отцом Сергеем Булгаковым у Бердяева не было разрыва, но встречались они очень редко, разве что на собраниях и философских диспутах.

В 1938 году Бердяев получил скромное наследство от Флоранс Вест, друга семьи и поклонницы его философии – дом с садом в Кламаре. Несмотря на наследство, Бердяевы оставались стесненными в средствах. У философа было довольно странное отношение к деньгам. В эмиграции он не бедствовал, но часто нуждался и иногда не знал, чем будет жить через несколько месяцев. И поэтому он очень дорожил своим кабинетом с окнами в сад и библиотекой, но собственность интересовала его только как возможность быть независимым, свободным от проблем быта. Для Бердяевых завещание Флоранс Вест было поистине спасительным. Из-за поднявшихся цен они вынуждены были оставить квартиру, где жили десять лет. Дом оказался очень уютным, с небольшим садом, высокими каштанами, чем-то отдаленно напоминал старинную русскую усадьбу. Как только Бердяевы переехали, Лидия сразу повесила в столовой портрет Флоранс, чтобы их благодетельница всегда незримо присутствовала в доме.

* * *

1 сентября 1939 года германские войска вторглись в Польшу, 9 апреля 1940 года – в Норвегию и Данию, 10 мая – в Бельгию, Нидерланды, Люксембург, а затем через их территории – во Францию. 10 июня французское правительство эвакуировалось из Парижа и 14-го числа немцы без боя вступили в Париж.

Николай Александрович давно предчувствовал катастрофу, надвигавшуюся на Европу, и начало Второй мировой войны не стало для него неожиданностью. Начались бомбардировки, но философ к воздушным налетам относился довольно равнодушно. Ночью, просыпаясь от взрывов бомб, он переворачивался на другой бок и снова засыпал. В погреб Бердяевы не спускались. Николай Александрович даже увидел в налетах какую-то эстетическую сторону – иногда он смотрел на воздушный бой и находил это красивым зрелищем.

То, что происходило в Париже, напоминало первые годы Советской России. Во Франции введены карточки, повсюду очереди, пустые магазины, неуверенность в завтрашнем дне.

Войну Николай Александрович переживал не только как внешние события, но и субъективно, как внутренний опыт, как ощущение конца цивилизации и гибели культуры, несовместимость тоталитаризма с учением Христа. Оккупация была унизительна, Бердяев не мог спокойно смотреть на немецкие мундиры, и в июле 1940 года он решает покинуть Париж. На парижском вокзале паника – толпы людей стремятся уехать. Бердяевы попали в давку, едва не погиб кот Мурри. Чудом выбравшись из людского столпотворения, Николай Александрович сказал Лидии, что придумал последнюю главу своей книги, – работа мысли, как уже говорилось, не прекращалась у него ни при каких обстоятельствах. Бердяевы уехали в Пила под Аркашон. По злой иронии судьбы, через несколько дней после приезда в Пила появились немецкие войска.

Три месяца Бердяевы прожили на небольшой вилле в лесу. У философа была возможность эмигрировать в Америку, но он остался во Франции. В начале сентября Бердяевы вернулись домой.

Тем временем германские войска вторглись в СССР. Немцы заняли Украину и дошли до Кавказа. Николай Александрович верил в непобедимость России, но опасность, нависшую над страной, переживал мучительно. Он часто раскладывал на столе карту военных действий и следил за продвижением германских войск по территории России. В это время философ делил людей на тех, кто желал победы СССР, и тех, кто видел в Гитлере освободителя России от большевизма. Последних Бердяев считал изменниками. Он верил в великую миссию России, и считал ее освободительницей мира от фашизма. Не любивший все, что связано с военными с детства, философ видел в действиях Красной армии проявление воли Провидения.

Видимо, под влиянием трагических событий Второй мировой войны, в работах Бердяева начиная с книги «Опыт эсхатологической метафизики» (1941) появились эсхатологические мотивы, зазвучали предчувствия конца мировой истории и человека. Во время войны тема конца мира не оставляет мыслителя, он пишет «Экзистенциальную диалектику божественного и человеческого» (1943–1945), «Истина и откровение» (1945), посвященную основным проблемам христианства, и свою философскую автобиографию «Самопознание» – свое самое известное произведение, которое было издано лишь после смерти философа.

Обстановка в Париже оставалась тяжелой. Продолжались аресты и депортации в Германию, в концлагеря. Однажды к Николаю Александровичу пришли гестаповцы, расспрашивали его о роде занятий. Своих убеждений философ никогда не скрывал, он открыто осуждал русских, сотрудничавших с оккупантами, передавал в тюрьмы пакеты с едой. Когда же в одной швейцарской газете промелькнуло сообщение о том, что Бердяев арестован, из Берлина был сделан запрос по этому делу и через несколько дней к нему снова явились двое гестаповцев выяснить, чем вызван этот слух. По их словам, сообщение в газете вызвало настоящий переполох. Оказалось, что у Бердяева были покровители в высшем эшелоне национал-социалистов, – кто-то из почитателей его философии в Берлине не допускал его ареста.

В годы войны Бердяев редко бывал в Париже – никаких публичных лекций и докладов, если это хоть как-то отдаленно имело отношение к властям или немцам, быть просто не могло. Но работал он много, по воскресеньям в его доме собирались патриотически настроенные русские, самые главные и важные доклады читались именно там.

Во время трагических событий в Европе, когда бомбардировки, убийства, аресты, концентрационные лагеря стали обыденностью, Николай Александрович, размышляя о зле, страданиях, аде, вечности, переживал состояние «богооставленности», его все больше беспокоит предчувствие близкой смерти. Осенью 1942 года у него обострились боли в брюшной полости. Амбулатории в то время были редкостью, но философа госпитализировали, сделали операцию. Первые дни после операции он просил не закрывать дверь в палату – боялся оставаться один. Николай Александрович пролежал в клинике шесть недель. Почувствовав себя немного лучше, он попросил принести ему «Былое и думы» Герцена. Болезнь отпускала, но предчувствие близкой смерти не проходило, и никак не отражаясь на нем внешне, внутренне вынуждало его торопиться закончить начатые книги, систематизировать написанное.

В августе 1944 года германский гарнизон Парижа капитулировал. Это был еще не конец войны, но ее исход уже был ясен. Бердяев возвращался к общественной жизни. Первые дни освобождения Парижа оставили у философа тяжелые воспоминания – начались аресты и расправы над французами и эмигрантами, сотрудничавшими с немцами. Случалось, под арест попадали и ни в чем не повинные люди.

В феврале 1944 года умер П. Струве, а вскоре скончался и С. Булгаков. Тяжело заболела жена Бердяева, Лидия, прогрессирующий паралич горла доставлял ей большие страдания – дистрофия мускулов горла вела к затруднению речи, с каждым днем ей было все труднее глотать пищу. В конце сентября 1945 года Лидия Юдифовна скончалась. Незадолго до этого Николай Александрович сказал ей, что она была огромной духовной поддержкой в его жизни. В ответ Лидия написала ему – говорить уже не могла, – что останется для него такой поддержкой навсегда. Почти до самой смерти Лидия Юдифовна писала стихи. Она не была честолюбива, но Николай Александрович хотел издать стихи жены. После кончины Лидии он почувствовал, что смерть стала менее страшной, в ней уже было что-то родное.

* * *

В ноябре 1944 года Николай Бердяев выступил от Союза писателей с публичным докладом на тему «Русская и германская идея». Чтение происходило в помещении Союза русских патриотов и имело большой успех. В журнале «Русский патриот» Бердяев напечатал статью «Трансформация национализма и интернационализма», которая в очередной раз вызвала раздражение в некоторых кругах русской эмиграции.

В 1946 году на русском языке в издательстве «YMCA-press» вышла книга Николая Бердяева «Русская идея». Книга была встречена с огромным интересом. Ее прочли и друзья, и враги Бердяева, находя в ней ошибки, неточности и некоторые наивные рассуждения в области истории России; им восхищались и одновременно критиковали.

Бердяев считал, что наиболее полным выражением какого-либо национального типа является идея того или иного народа. «Русская идея» стала загадкой не только для иностранцев, но и для самих русских. Философ видел особый путь России. Ее географическое положение не позволяет находиться строго в рамках либо восточной, либо западной культуры. Этот факт стал одним из определяющих в национальном самосознании русского народа. Бердяев считал невозможным для России принять только западную или восточную модель развития. Россия, переболев противостоянием западников и славянофилов, должна совместить в себе одновременно и Запад, и Восток, и в этом состоянии прийти к новому качеству общества, сменив буржуазность. В то же время философ утверждал, что Россия должна преодолеть односторонность западноевропейской культуры с ее материализмом. Дух «русской идеи» более подвержен эмоциям, как это часто бывало у Бердяева, нежели логике. Это книга его настроений, переживаний. Указав на негативные стороны культуры Европы, мыслитель, противореча себе, утверждал, что Россия все же должна учиться у Запада и преодолеть отсталость, а уж после обратиться к своей миссии. Россия может стать собою, только соизмерив себя с Западом, не заимствуя все подряд, но и не отказываясь от достижений, прежде всего, индивидуализма.

У России есть призвание. Утверждая это, Бердяев ни в коей мере не стоял на позициях национализма, это всегда было чуждо ему. Он четко разделял понятия национализма и патриотизма. Философ считал, что у каждого народа есть свое призвание, и ХХ век потребует определения мирового призвания каждой нации с тем, чтобы объединить национальное сознание с мировым, универсальным.

В «Русской идее» философ выделил шесть основных этапов мировой истории. Первый – античный. Второй этап Бердяев связывал с судьбой еврейского народа, его сознанием мессианства. Третий – христианство, принесшее идею конца мира. Четвертый – эпоха Возрождения, время зарождения гуманизма, приведшего человека к отпадению от Бога. Пятый этап – Реформация, отрицавшая в противовес Ренессансу самостоятельность человека, утверждавшая полную его зависимость от Божественного Провидения. Шестой этап, по мнению Бердяева, был связан с социализмом. Именно в нем философ видел попытку осуществления царства Божия на земле. России, не прошедшей через несколько этапов, было суждено стать испытательной площадкой в осуществлении тоталитарно-социалистической идеи, в назидание всему человечеству. Эта страна, по мнению Бердяева, оказалось первой на пути к «Новому средневековью», к седьмому, грядущему этапу человеческой истории, в который должен произойти религиозно-социальный синтез. Философ приравнивал социализм с социальной справедливостью. Он просто не мог принять ни капитализм, ни буржуазность, поэтому из всех существующих вариантов выбирал социализм. В сравнении с буржуазностью Бердяев видел в социализме хотя бы сравнительную правду. Впрочем, социализм, каким его видели сами социалисты и коммунисты, не устраивал мыслителя. Истинным социализмом Бердяев считал движение за освобождение личности, а не всего угнетенного класса в целом.

После войны к Николаю Александровичу приходили люди из советского посольства. Он с интересом расспрашивал дипломатов о России. Его радовало, что там снова читают русскую литературу. Вместе с тем Николай Александрович огорчался, что он был известен во всем мире – Европе, Америке, Азии и Австралии, и только на его родине о нем почти ничего не знали. Вопрос о возможном возвращении в Россию был очень болезненным для философа. В 1946 году в одном из интервью он приветствовал возвращение русских эмигрантов на родину. Однажды он даже взял в руки бланк анкеты для реэмигранта. Но Николай Александрович понимал, что вернуться в страну, где нет свободы мысли, философу труднее, чем инженеру, врачу или экономисту.

В одном из разговоров с представителем посольства философ прямо сказал, что вернется только тогда, когда в СССР будут изданы все его книги, написанные в эмиграции. Вскоре неофициальные переговоры о возвращении на родную землю прекратились. В 1946 году вышло постановление «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», направленное против многих советских литераторов. Бердяев выступил в защиту А. Ахматовой и М. Зощенко со статьей в выходившей в Париже газете «Русские новости». После этого возвращение стало невозможным.

Меж тем известность Бердяева в мире росла. Весной 1947 года Кембриджский университет присвоил философу звание доктора «Honoris causa». Это было признание заслуг, из русских им удостоены только Чайковский и Тургенев. Но премии и известность мало интересовали Николая Александровича, в жизни он был очень скромным человеком. Именно поэтому он всячески откладывал поездку в Англию, официальные почести тяготили его. В июле он все же поехал в Кембридж. Присвоение доктората прошло очень торжественно. Бердяев, облаченный в красную мантию и бархатную шапочку, участвовал в почетном шествии. Зал был переполнен. Николай Александрович шел в первом ряду, за ним шли министр иностранных дел Бевен и фельдмаршал Уэвелль, бывший вице-король Индии, получившие степени докторов права.

Этой же весной Николай Александрович получил из Швеции сообщение, что его выдвигают кандидатом на получение Нобелевской премии.

* * *

По воскресеньям в доме Бердяева продолжали собираться люди, ищущие интеллектуального общения. Среди иностранцев бывали не только французы, англичане и американцы – приходили японцы, китайцы, индусы. 21 марта 1948 года гостей было особенно много. Говорили о проблеме зла. Поздно вечером, когда все разошлись, Николай Александрович сказал свояченице, что очень устал. Утром следующего дня, когда Евгения вошла в кабинет Николая Александровича, он пожаловался на недомогание. Утомленный бессонницей, философ спустился вниз, в столовую. За утренним кофе он сказал Евгении, что у него созрел план новой книги о мистике, он даже распределил ее главы.