Текст книги "Варварство. Эксклюзивные свидетельства о вторжении США и Великобритании в Ирак и его оккупации"

САЛЯМ МУСАФИР: Имелась ли у иракского руководства убежденность в том, что страна может избежать нападения, если свою роль сыграют определенные соображения? Я имею в виду, если перевесит американский прагматизм, мысль о том, что война способна привести к анархии в регионе, что поставит под угрозу интересы союзников США, для которых «Аль-Каида» может представлять собой серьезную угрозу в регионе Персидского залива.

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Из логического анализа этого вопроса вытекает, что руководство Ирака полностью осознавало: американскому руководству была очевидна перспектива распада Ирака, его попадания в сферу влияния экстремистских религиозных течений в случае падения режима, а также распространения иранского присутствия на регион Персидского залива. Казалось абсурдным, чтобы американская администрация решилась на столь непродуманный шаг, как свержение режима в Ираке, шаг, предоставляющий «Аль-Каи де» и Ирану возможность распространить свое агрессивное присутствие в регионе. Поэтому наше руководство ожидало лишь ограниченной по масштабам войны до достижения некоей точки; полагали, что, вторгшись в страну, противник навяжет определенные условия, которые мы будем вынуждены принять. При этом никто не предполагал, что американцы готовы пойти на авантюру по свержению режима, да еще столь диким и неприглядным способом, готовы развалить страну, не говоря уже о нанесении самим себе чудовищного ущерба, выразившегося в огромных материальных и людских потерях, а также в экономическом кризисе, вызванном войной.

САЛЯМ МУСАФИР: Что стало с источниками информации, которые сотрудничали с вами в США и к которым вы столь трепетно относились?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: У нас были источники трех видов. Два из них – это военные источники в Минобороны США. Один важный источник находился на авиабазе Инджирлик в Турции. Другой – в регионе Персидского залива, третий – в сердце Минобороны США. Эти источники занимались военной проблематикой. Были и другие источники, приближенные к военным кругам, источники и советники в Конгрессе и в АНБ США. Другую категорию источников мы условно назвали «источники враждебной деятельности». Эти источники принадлежали к разведслужбе М-40. Они курировали иракцев, находившихся за рубежом и занимавшихся антиправительственной деятельностью по подрыву и свержению режима в Ираке. Это то, что мы называем термином «оппозиция». С теми из их числа, что проживали в США, у нас связи не было. В контакте с ними находилось специализированное управление. От нас требовалось вести особое досье по деятельности в Америке, то есть в Минобороны и Госдепе, а также в Белом доме и ООН. Чтобы предать человека суду, а затем вынести в отношении него судебный приговор в США, необходимо наличие определенных условий. Такой человек, то есть гражданин США, должен заведомо осознавать, что он сотрудничает с неким иностранным органом (в данном случае – с иракской разведслужбой); что он поставлял информацию, способную негативно повлиять на национальную безопасность США; что данный гражданин получал за деятельность подобного рода некое денежное вознаграждение. При условии соблюдения всех трех критериев генеральная прокуратура должна подготовить дело, оформленное для передачи в суд. Само же дело должно иметься у ФБР либо быть обнаружено в случае захвата архива, где хранятся подобные дела и досье на территории Ирака.

В нашем случае все американские досье были сожжены. Безусловно, американцы обнаружили часть подобных документов. Однако все оригиналы досье были преданы огню. Таким образом, им не удалось получить доказательства, для того чтобы судить нас американским судом. Что же до наших источников в американском военном ведомстве, то они исчезли и нам о них ничего неизвестно.

САЛЯМ МУСАФИР: Не знаю, ответите ли вы на этот вопрос… Вы были арестованы американскими войсками через несколько дней или пару недель после вторжения. Предпринимались ли попытки получить у вас информацию об источниках, выявить которые у себя намеревались американцы?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Багдад пал 9 апреля 2003 года, а 22 апреля меня арестовали – уже после того, как я сжег весь архив, причем не только американский архив, но и почти весь архив по Западной Европе, а также по государствам Азии.

САЛЯМ МУСАФИР: Сколько времени потребовалось, чтобы сжечь все документы?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: На это ушло четыре дня. Это было моим решением. Я поручил нескольким сотрудникам продолжить уничтожение бумаг. Их были тонны, тонны спрессованных досье. Их сжигали в спрессованном виде. Специальных печей у нас не было, поэтому на протяжении всех четырех дней пришлось использовать бензин. Я контролировал процесс до его полного завершения. Что же касается моего ареста 22 апреля, то есть меньше, чем через две недели [после вторжения], то целью, конечно, было получение от меня информации.

САЛЯМ МУСАФИР: Вы для них настоящий кладезь!

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Директор ЦРУ Джордж Тенет писал в своих мемуарах: «Мы определили местонахождение важного лица из иракской разведслужбы. Американским пилотам был отдан приказ нанести удар по нему, однако мы настояли на отмене приказа об ударе и сказали, что этот человек нужен живым, поскольку он важен для нас». Они просто вломились в дом в пять часов вечера…

САЛЯМ МУСАФИР: Простите, но очевидно, что вы и не думали скрываться!

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Нет. Я никогда не думал о побеге. Ведь я был уверен, что они достанут меня, где бы я ни находился, поскольку мне было поручено ведение американского досье и я владел всей информацией. Куда тут скроешься? Я точно знал, что архив уничтожен, а на словесном уровне проблемы не было. Началось следствие. Следственные действия со мной проводили 37 групп следователей. ФБР вело следствие в отношении моих источников информации в США. Также следствие вело ЦРУ – с целью выявления лица из числа агентов ЦРУ, работавшего со мной в качестве двойного агента, а также разоблачения тех предателей, которые до войны передавали и не передавали нам информацию. Среди прочего, их интересовали технические устройства и наша возможность осуществлять мониторинг [телекоммуникационной] системы «Турайя». Им требовался значительный объем информации. Следственные действия со мной продолжались шесть месяцев, но они проводились не каждый день. Временами – ежесуточно, временами – раз в неделю. Так, следствие по делу Минобороны велось всего неделю. С этой целью из Минобороны, то есть из Пентагона, прибыла специальная следственная группа, которая работала со мной по восемь часов ежедневно. Тогда-то я и рассказал им о нашем источнике в Минобороны США.

САЛЯМ МУСАФИР: Привели ли эти следственные действия к получению полезной для них информации? Или, скажем более откровенно, удалось ли вам скрыть ваши источники?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Мне было невозможно отрицать всё. Однако я пытался, по мере возможности, минимизировать потери. У них имелась информация о контактах, полученная их средствами мониторинга. Важным результатом стало то, что ни один из наших источников перед судом так и не предстал.

САЛЯМ МУСАФИР: Да, еще один щекотливый вопрос. Он касается якобы предпринятой вами попытки подкупа господина Мохаммеда Эль-Барадеи, тогдашнего генерального директора Международного агентства по атомной энергии.

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: А почему вы квалифицируете подобный шаг как подкуп? Не звучит ли это грубовато?

САЛЯМ МУСАФИР: Хорошо, назовем это попыткой вручения подарка.

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Данный шаг относится к разведывательной деятельности. 95 процентов работы разведки выходит за рамки закона; это повсеместно признано в мире и касается всех разведслужб. Оставаясь строго в рамках закона, невозможно вести разведывательную деятельность. Мы находились в критической ситуации и решили стимулировать Эль-Барадеи сказать всего-навсего правду; для него это было нелегко, поскольку он прекрасно знал, что правда из его уст может стоить ему поста. Мы лишь хотели донести до него послание следующего содержания: «Если американцы сместят вас, то мы будем готовы немедленно вам помочь; взамен мы хотим, чтобы вы сказали только правду; не бойтесь потерять свой пост, не опасайтесь за ту материальную составляющую, которую вам обеспечивает ООН». Всё, что мы хотели услышать от него, – это правда и ничего другого, кроме правды; кстати, реальное положение дел было ему известно и из отчетов, поступавших от инспекционных комиссий. Тем не менее, на заседании 19 января он так и не решился сказать правду, хотя и не поддержал идею занять жесткую позицию в отношении Ирака.

САЛЯМ МУСАФИР: Не потому ли, что он получил подарок?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Нет, это не совсем то, что вы имеете в виду. Имелось несколько посредников, в том числе двое египтян, один из которых был достаточно известным в историческом плане человеком (сейчас его уже нет в живых). Второй на сегодняшний день здравствует (дата выпуска интервью в эфир – 20 марта 2013 года). Мы договорились, что подарок будет передан послу Египта в Вене (Австрия) или Женеве (Швейцария). Стоимость составляла два миллиона долларов, что равнялось одному миллиону 995 тысячам евро. Как мы и условились, человек, которому было поручено доставить указанную сумму, заявил, что это послание для Эль-Барадеи. Мы, вполне естественно, не требовали расписки в получении, о чем следовало сказать отдельно. Однако даже намек на это был категорически неприемлем. Мне не было позволено сказать, что данная сумма предназначена господину Мохаммеду Эль-Барадеи. Они хотели, чтобы передача портфеля прошла в саду посольства, чтобы я лишь приветствовал посла, не говоря ничего более. Я уведомил об этом директора службы разведки генерала Тахира Джалиля Хабуша и обрисовал ему ситуацию. Он ответил, что, согласно договоренности, устроить дело, а именно само вручение предмета, следует по-другому, что требуется расписка, что он направил другого человека удостовериться в правильности организации всей операции, и тот, встретившись с лицом, находившимся в отеле «Ар-Рашид», довел до его сведения обстановку. Я спросил: «А что именно подтвердит выполнение мною поручения? Какова гарантия, что нам не заявят, что переданный портфель был пуст?» Он отвечал: «Вы правы. Поэтому следует всё отменить». Мы собирались вручить сумму до заключения соглашения 16января, поскольку тогда решалось всё, а уже после 19-го числа того же месяца мы закрыли этот вопрос, так ничего и не передав.

САЛЯМ МУСАФИР: Итак, у вас нет полной уверенности в том, что господин Мохаммед Эль-Барадеи знал об этой сделке?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Мне неизвестно, знал ли Эль-Барадеи об этой сделке или нет. Подобное вполне может происходить в кризисные времена, и не исключено, что некие люди могут говорить или выступать от имени Эль-Барадеи.

САЛЯМ МУСАФИР: А где теперь весь этот мощный, хорошо подготовленный и многоопытный разведывательный аппарат? После оккупации он внезапно будто ушел в небытие…

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: После оккупации было сформировано новое ядро разведывательной службы из офицеров-ветеранов. В него вошло 600 бывших офицеров разведки. Впоследствии его начали наполнять новыми кадрами. Однако никто из руководящего состава от уровня начальника управления и выше туда уже не вернулся. Вернулись лишь те, кто занимал должность начальника департамента, и один-два начальника управлений. Вскоре государство словно ополчилось на них, выбросив их на улицу и опубликовав их фамилии на телеэкранах. На них обрушились репрессии, от которых больше всего пострадали иракцы-сунниты, вернувшиеся на службу. Их имена были опозорены, что вынудило их покинуть страну. Офицеры разведки также не избежали арестов и покушений на убийство. Они тоже эмигрировали из Ирака. Немало их проживает сейчас в Дубае, Иордании, Сирии, Ливане, Египте и Турции.

САЛЯМ МУСАФИР: И мели ли место факты предательства среди иракского командования? Конечно, трудно представить, чтобы Ирак выстоял перед натиском американской военной машины. Однако многие задаются вопросом: «Почему Багдад пал так быстро?» Порт Умм-Каср продержался более десяти дней, а Багдад сдался почти сразу! Можно ли объяснить это предательством, если оно действительно имело место? В чем, на ваш взгляд, причина [стремительного поражения]?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: По моим данным, а в них я вполне уверен, никакого предательства на уровне командного звена не было. Командиры оставались верны своему долгу. Но подготовленный военный план и изменения, внесенные в него в самый последний момент, привели к уничтожению трех дивизий Республиканской гвардии на направлениях Вавилона и Кербелы, когда они выдвигались, чтобы перерезать линию наступления американских войск к западу от реки Евфрат. У нас полностью отсутствовало воздушное прикрытие, тогда как в иракском небе ежедневно отмечалось около трех тысяч самолетов (самолетовылетов) противника, наносивших удары по всем войсковым частям, обеспечивая их гарантированное уничтожение. Кроме того, техническими средствами противника осуществлялся перехват наших радиопереговоров. Противник сосредоточил значительные ресурсы в этой сфере, завербовав одного из сотрудников аппарата безопасности, который, работая в области телекоммуникаций, был хорошо осведомлен об узлах связи запасных пунктов офиса президента в тот период времени.

САЛЯМ МУСАФИР: По вашему мнению, это был иракец?

САЛИМ АЛЬ-ДЖОМЕЙЛИ: Да, именно. Он был завербован, а фактически было завербовано двое. Сразу же после удара по местечку Ад-Дора этот персонаж пропал без следа… Исчез.

САЛЯМ МУСАФИР: Так произошла оккупация Ирака, и в стране началось сопротивление. Хотелось бы надеяться, что Ирак вновь обретет стабильность.

Иракский ученый раскрывает тайну Эль-Барадеи

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ

глава Агентства по атомной энергии Ирака (1996–2003 гг.)

28.03.2019

САЛЯМ МУСАФИР: В рамках серии программ, подготовленных и представленных каналом RT по случаю очередной годовщины вторжения в Ирак и оккупации этой страны в 2003 году, на этот раз мы поговорим о так называемой «иракской ядерной программе», которая была использована в качестве повода для нападения на Ирак и его оккупации.

Действительно ли Ирак обладал некой ядерной военной программой? И подошел ли он вплотную к созданию атомной бомбы? Каковы фактические обстоятельства удара Израиля по иракскому ядерному реактору? Как Израилю удалось узнать, что в нем находится? И мог ли этот удар привести к ядерной катастрофе в Ираке? Достиг ли уровень радиации, утекшей из этого реактора, опасных значений после израильского удара? Чтобы пролить свет на все эти вопросы, мы пригласили в студию доктора Фаделя аль-Джанаби, в прошлом – главу иракского Агентства по атомной энергии. Итак, действительно ли Ирак осуществлял военную ядерную программу, перед которой ставились далеко не мирные цели?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Иракская ядерная программа была частью процесса технологического развития, который происходил в стране. Невозможно представить себе ядерную программу там, где для этого отсутствует базис и необходимые факторы. Я имею в виду наличие квалифицированных научных кадров, способных работать на реализацию такой программы. Другое непременное условие – инфраструктура, используемая при строительстве объектов по этой программе. И, конечно же, должна присутствовать политическая воля, нацеленная на создание фундамента. Это главная составляющая любой ядерной программы – я имею в виду политическую волю и политическое решение. Реализация иракской ядерной программы начиналась с создания ряда технологических звеньев, от выработки урана до его обогащения. Все эти многочисленные звенья технологического процесса полны нюансов, их секреты можно раскрыть, только обладая хорошо развитым кадровым потенциалом – учеными и исследователями. Важнейшим условием для организации анализа физических, химических и биологических процессов является также наличие аппаратуры и оборудования. Все эти аспекты, вместе взятые, представляют собой взаимосвязанные звенья одной цепи, присутствие каждого из которых необходимо для достижения цели. Работу в этом направлении в Ираке начали относительно давно: в 1959 году страна получила небольшой советский реактор, работа на нем началась в 1967 году.

САЛЯМ МУСАФИР: Вообще-то его называли учебным реактором…

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Да, это был небольшой учебный реактор мощностью 4 МВт. Подобный американский реактор предназначался в качестве подарка Ираку в 1958 году, однако из-за событий Июльской революции в том же году американцы поставили его Ирану. Затем, уже после 1959 года, Ирак получил реактор из Советского Союза, и все последующие правительства, которые приходили к власти в стране одно за другим, проявляли внимание к этой программе. В конце концов с Францией было подписано соглашение о строительстве более крупного многоцелевого реактора мощностью 40 МВт, со всем необходимым оборудованием.

САЛЯМ МУСАФИР: Могло ли это послужить предпосылкой к созданию бомбы?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: В дополнение к имевшимся у страны плутонию и урану со степенью обогащения до 90 процентов для создания атомной бомбы требуются возможности по изготовлению собственно технического устройства бомбы. Всего того, о чем шла речь до этого, недостаточно, поскольку существует острая потребность в научном персонале, способном работать над программой и осуществлением масштабных планов. Не всякому государству под силу изготовить такие бомбы – тем более Ираку, который не опирался на зарубежный опыт в части ядерной программы, а использовал только иракские кадры и исключительно собственные ресурсы. Что же касается устройств и оборудования, то страна закупила один ядерный реактор у Франции и еще один – у Советского Союза.

САЛЯМ МУСАФИР: Прежде чем продолжить задавать вопросы, я хотел бы провести краткое сравнение между двумя ядерными программами – иракской и нынешней иранской. Если предположить, что Ирак принял решение о создании атомной бомбы, насколько близок он был к реализации такой технологии?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Он приблизился к ней в значительной степени. Ирак начал процесс обогащения – основной процесс в получении специального материала. Мы ведем речь о периоде, предшествовавшем агрессии, то есть о периоде до 1991 года. Учитывая технологии, которые иракцы смогли получить, а также устройства, успешно изготовленные в стране… Как мы видим, уже тогда имелся ряд устройств, которые Ирак импортировал разными путями. Собственно, сам ядерный реактор был ввезен из Франции. Но по нему был нанесен удар, и он не сыграл своей роли на тот момент. Что же касается программы, то она была начата после удара по французскому ядерному реактору; тогда Ирак начал осуществлять другую программу уже под собственным контролем, то есть тогда к руководству всеми звеньями процесса были привлечены исключительно иракские кадры, без помощи каких-либо специалистов из-за рубежа.

САЛЯМ МУСАФИР: После нанесения удара по французскому ядерному реактору в 1981 году стартовала новая иракская программа без какой-либо опоры на зарубежный опыт. Коль скоро СССР первым предоставил Ираку учебный реактор, то почему Ирак не продолжил сотрудничество с советской стороной по приобретению более крупных реакторов? Почему он обратился к французам?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: В то время Ирак вел переговоры с СССР. Мы хотели построить АЭС мощностью 600 МВт. Даже место для строительства было согласовано. Работы в этом направлении велись до 1990 года, а затем прекратились. Кроме того, у нас имелся еще и подаренный Советским Союзом реактор со скромной мощностью 4 МВт. В тот период мы сотрудничали с СССР в этой сфере. Однако сложившиеся условия не позволили построить новый ядерный реактор. Также Ирак потребовал построить другой французский реактор вместо разрушенного Израилем.

САЛЯМ МУСАФИР: То есть Ирак хотел восстановить французский реактор, после того как израильтяне его уничтожили?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Именно так. Правда, Ирак требовал не реконструкции старого, а постройки нового реактора. Саудовская Аравия даже пожертвовала средства для покрытия расходов на такой проект. Однако Франция отказалась.

САЛЯМ МУСАФИР: Если сравнить то, чего удалось достичь в рамках иракской ядерной программы до оккупации, с нынешним состоянием иранской ядерной программы, увидим ли мы сходство? И проходят ли иранцы те же этапы, которые вы прошли в Ираке?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Похоже, дело обстоит именно так, если исходить из их заявлений. То есть, они добились обогащения на уровне 20 процентов. Нам же удавалось достичь уровня 22 процентов, пусть и в очень ограниченном объеме.

САЛЯМ МУСАФИР: До сих пор время от времени возникает немало сомнений и вопросов относительно израильской бомбардировки реактора. Были ли уничтожены все части реактора, учитывая, что у израильтян имелись весьма точные данные о том, что в нем находилось?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Полагаю, у израильтян было достаточно информации. А всё потому, что строительством реактора, проектированием, да и всеми технологическими картами занималась французская сторона. Могу с уверенностью сказать, что у израильтян были все данные, и они заявляли о своем намерении уничтожить этот реактор еще на территории Франции. На втором этапе у них также было достаточно информации. В пользу этого утверждения говорят факты: их целью были опорные конструкции реактора, ведь они тогда нанесли удар по его сердцу – генератору нейтронов, расположенному на глубине 7 метров под землей, а также по цехам, относящимся к реактору. Они бомбили и вспомогательные объекты, такие как установка по переработке ядерных отходов. Раз всё это подверглось удару, значит их целью было уничтожить полностью весь комплекс.

САЛЯМ МУСАФИР: Загрязнения не было?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Естественно, загрязнение произошло. Однако топливо с высокой степенью обогащения избежало удара. Полагаю, причина в том, что координаты его местонахождения не попали в их руки. Израильтяне, как нам известно, не остановятся ни перед чем, чтобы нанести вред и ущерб Ираку и всему арабскому миру. Поэтому не думаю, что они прицельно выбрали для удара только реактор, оставив топливо. Я объясняю такой поворот событий тем, что им оказалось затруднительно получить информацию о местонахождении топлива. Если бы им это удалось, в Ираке случилась бы катастрофа.

САЛЯМ МУСАФИР: При бомбардировке погиб один французский специалист, который находился внутри реактора. Видимо, это единственный человек, ставший жертвой удара. А что он делал внутри реактора?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Там был еще один человек – иракец. Он также погиб при израильской бомбежке. Но он находился вне реактора. По окончании официального рабочего дня французские специалисты обычно вместе уходили с объекта и направлялись в свой жилой поселок. Однако в тот день один из них остался внутри реактора. По правде говоря, мы до сих пор не знаем, зачем он там задержался. При бомбежке он получил ранение и истек кровью. Поскольку реактор был разрушен, никто не мог в него попасть. Тело этого специалиста было обнаружено среди развалин только утром следующего дня.

САЛЯМ МУСАФИР: Потом на территорию Ирака стали прибывать группы международных инспекторов для поиска фактов реализации программ так называемого оружия массового уничтожения, то есть ядерного, химического и биологического оружия, что входило в круг их полномочий. Были ли у этих инспекторов конкретные данные, которые бы свидетельствовали о том, что Ирак вновь приступил к работе над военной ядерной программой? Почему до момента вторжения в страну тогдашний генеральный директор Международного агентства по атомной энергии Мохаммед Эль-Барадеи и глава комиссии по инспектированию оружия массового уничтожения в Ираке Ханс Блике не выпустили отчета, где было бы недвусмысленно заявлено, что Ирак не обладает ядерным оружием и не осуществляет программ по его созданию?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Большинство инспекторов, командированных в Ирак, были агентами британских или американских спецслужб, а также сотрудниками аналогичных ведомств других государств. Они проявляли профессионализм только в своей специфической сфере, следовали выданным им методикам и указаниям. Они не занимались поиском истины, и лишь выискивали повод. Между первым и вторым – большая разница, им был нужен лишь предлог, чтобы нанести ущерб Ираку. Хотелось бы привести вам один очень яркий пример. Когда международные инспекторы находились в одной из лабораторий, кому-то из иракских сотрудников понадобилось извлечь из холодильника лабораторный сосуд, что он и сделал в их присутствии. Они тутже подняли страшный шум. Им были предоставлены полномочия выходить на связь непосредственно с Советом Безопасности и с Госдепом США. Фактически же они сначала направляли свои отчеты в Госдеп, а уже потом в Совет Безопасности. Это общеизвестный исторический факт. То есть сначала они передавали информацию американским спецслужбам. Так вот, вся эта шумиха была поднята ими намеренно в попытке изобразить всё дело так, будто иракский исследователь хотел втихаря вынести извлеченный им из холодильника сосуд и припрятать его. Спектакль, который они устроили, говорит не столько об отсутствии у них профессионализма, сколько о том, что, прекрасно понимая суть ситуации, они хотели поднять на весь мир шум, отголоски которого дошли бы до Совета Безопасности и были бы использованы против Ирака.

САЛЯМ МУСАФИР: Какие беседы велись во время встреч между вами, с одной стороны, и Мохаммедом Эль-Барадеи и Хансом Бликсом, а также прочими инспекторами, – с другой?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Они прибыли к нам за информацией. Ирак, на уровне как государства, так и отдельных сотрудников, денно и нощно делал всё, чтобы выполнять их требования. Вопреки их расчетам, основанным на том, что затребованный ими объем информации настолько велик, что это затруднит выполнение их требований в установленные временные рамки, быстрота нашей реакции по передаче им научных данных и отчетов их поражала. Перед ними было открыто всё, мы предоставляли им фактические материалы, обеспечивая прозрачность согласно их требованиям. Они могли бы войти даже к президенту, если бы захотели. Им не чинилось никаких препятствий – будь то в получении информации от любого государственного органа, будь то в части, касающейся устройств, оборудования, сотрудников, ученых или материалов, используемых в рамках ядерной программы. Вся нужная им информация была для них доступна. Отчеты доводились до них в письменном, документально оформленном виде.

САЛЯМ МУСАФИР: А что вы можете рассказать о непосредственном общении с М. Эль-Барадеи и X. Бликсом?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: X. Блике был министром иностранных дел Швеции в конце семидесятых годов. 0 1981 по 1997 год он занимал пост генерального директора Международного агентства по атомной энергии. На этом посту после него и до 2009 года находился египетский дипломат Мохаммед Эль-Барадеи. По тому, как оба вели себя, казалось, что они стремятся установить истину. Мы же в процессе сотрудничества с ними старались обеспечивать максимальную прозрачность. При этом порой возникали интересные ситуации; в некоторых я оказался непосредственным участником. Так, М. Эль-Барадеи однажды в непринужденной беседе задал мне вопрос об аяте из Корана, который звучит так: «Ступай к Фараону, ибо он преступил границы дозволенного» (Коран 20: 24. Пер. Э. Кулиева]. Этот аят Саддам Хусейн привел в своем послании Совету Безопасности ООН. И Эль-Барадеи сказал мне: «Как понимать такое высказывание? Мы просто хотим, чтобы вы сообщили нам о местах, где находится оружие массового поражения». Этот вопрос он адресовал мне в то время, когда сам, будучи генеральным директором Агентства по атомной энергии, уже получил сведения обо всех составляющих ядерной программы (надо отметить, что задача по проведению инспектирования была поставлена перед ним в 2002 или 2003 году). Он всегда говорил нам, что напишет только правду. При этом всем было хорошо известно, что М. Эль-Барадеи составлял свои отчеты для Совета Безопасности так, чтобы интерпретировать их можно было по-разному, тем самым сохраняя возможности для их вольной трактовки. А это позволяло другой стороне, то есть американцам, поступать с ними так, как это их устраивало. Что же до Ханса Бл икса, то как-то раз я сказал ему, что шведы – это народ на стороне мира. Он отвечал: «Шведы не только на стороне мира, но они также и народ, принесший себя в жертву во имя мира». Конечно, ни Эль-Барадеи, ни Блике были не в силах предотвратить войну. Однако, как мне представляется, слова каждого из них могли серьезно повлиять на обнародование истины, ведь оба были наделены мандатом Совета Безопасности. Вместе с тем, они оба, в силу полученных ими полномочий от Совбеза, пытались изобразить себя в отношениях с иракским государством «конечной инстанцией». Они поддерживали непосредственную связь с Совбезом, доводя до его сведения любую совершённую нами ошибку. И Блике, и Эль-Барадеи имели возможность повлиять на вопросы войны и мира, однако они не сообщали миру правды. Это говорит о том, что они действовали в интересах разжигателей войны. Мне причины их поведения неведомы – они известны только им.

САЛЯМ МУСАФИР: Уже после американского вторжения в Ирак стала появляться информация о ликвидации то одного, то другого иракского академика или ученого. Не исключу, что в их числе были и иракские ученые-атомщики. А есть ли у вас статистика по количеству таких случаев? Кто первым стал мишенью после оккупации страны?

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Безусловно, такая статистика имеется. Имена погибших ученых известны. Но нельзя забывать о том, что ученые-атомщики становились мишенью еще с восьмидесятых годов. Примером тому – убийство доктора Яхъи аль-Машада. Египтянин по национальности, он был специалистом в области ядерной энергетики. Вскоре после него в Париже был убит инженер Расул, который отвечал за строительство гражданских объектов для реакторов. В Швейцарии был убит доктор Сальман ат-Тамими, который в то время занимался методикой обогащения. Немало ученых погибло и после оккупации, первым из них стал доктор Халед Ибрагим Саид, член организации по ядерной энергии. Многие подвергались преследованиям, других попросту устраняли.

САЛЯМ МУСАФИР: В тот период задерживали и вас…

ФАДЕЛЬ АЛЬ-ДЖАНАБИ: Я фигурировал в «черном списке» – в списке тех, кто был арестован, и я находился под следствием. Затем всех арестованных освободили. Мне тоже удалось выйти на свободу. Меня допрашивали сутра до ночи. После освобождения из-под стражи мне разрешили вернуться домой. А в три часа ночи я уехал на машине в Дамаск, не поставив следователей в известность. Они связались со мной, когда я уже был в Дамаске, пытались вернуть меня в Ирак для продолжения следственных действий. Они даже обещали освободить меня по завершении следствия, однако я отказался возвращаться.