Текст книги "Моя дорогая жена"

63

На теннисных кортах мне все знакомо. Я тут вырос, на этих кортах. Тут я научился играть в теннис. Но я не только махал ракеткой. Мой тренер заставлял меня бегать вокруг этих кортов бесчисленное множество раз – ради поддержания формы. Здесь я выигрывал трофеи и терпел поражения – иногда в один и тот же день.

А один из кортов был моим прибежищем. Я скрывался на нем от приятелей, школы и особенно родителей. В первый раз я пришел на этот корт посмотреть – будут ли они меня искать. Но они меня никогда не искали, а корт стал моим тайным, укромным местом. Я даже поцеловался впервые на нем.

Ее звали Лили. Она была на год старше меня и гораздо более опытной. Или так только казалось. В ночь на Хэллоуин (как же давно это было!) мы с ребятами оделись пиратами, а девчонки вырядились куклами. Мы носились по Оуксу, выпрашивали сладости, и Лили сказала, что я милый. Я решил, что она в меня влюбилась. И думаю, так оно и было.

Слово за слово, и я отважился спросить у Лили, не хочет ли она пойти в одно классное местечко. Она сказала «Да».

«Классное» – это я, конечно, загнул. Но, когда мне было тринадцать, мне казалось классным не сидеть ночью дома, а гулять с опытной девчонкой. Лили, кстати, корт понравился, потому что она меня поцеловала. От нее пахло шоколадом и лакрицей. И мне понравился ее поцелуй.

На секунду я так согрелся этим воспоминанием, что мне показалось: все хорошо. А это не так. И сейчас я нахожусь на этом теннисном корте, потому что меня разыскивает полиция, а возвратиться домой я не могу. Но мысли о Лили помогают мне осознать: мне есть куда пойти.

* * *

Будильник в моем телефоне пробуждает меня в пять утра. Я вскакиваю, подбираю свои вещи и ныряю в машину. Попытки заснуть на скамейке у корта дали мне массу времени для размышлений. А Интернет в телефоне помог мне составить хороший план. Оказывается, существуют десятки сайтов, объясняющих, как можно исчезнуть, как не попасть в поле зрения камеры, как спрятаться от полиции, начальника или от разъяренной жены. Все хотят от чего-то спрятаться!

Я выезжаю из города и еду по автомагистрали между штатами без остановок не менее часа. Наконец, я заезжаю на заправочную станцию, включаю маячок и прикрепляю его к днищу тягача с полуприцепом. А затем, вынув из своего мобильника батарейку, покупаю в придорожном магазинчике дешевый одноразовый телефон

И после этого возвращаюсь в Хидден-Оукс.

Интернет не рекомендует возвращаться туда, откуда бежишь. Но у Интернета нет детей. Если бы и у меня их не было, я бы поехал дальше, поменял номера на машине или вообще избавился от нее. Ехал бы автостопом по штатам и в конечном итоге оказался бы в Мексике.

Но для меня это не вариант. Пока Дженна и Рори все еще с моей женой.

На полпути в Хидден-Оукс я останавливаюсь и скупаю в киоске всю свежую прессу. Просматриваю газеты, выискивая свое лицо, но нигде его не вижу. Заголовки передовиц до сих пор состоят из двух слов:

ТОБИАС. ГЛУХОЙ.

И весь обратный путь к дому я задаюсь вопросом: а не совершаю ли я снова глупость?

* * *

В Хидден-Оукс два въезда. На главном стоят охранники.

Но Хидден-Оукс достаточно большой – в нем сотни домов и целый комплекс для игры в гольф. И заехать в него можно еще через двое ворот. Одни открываются набором кода, другие с пульта, как при въезде в гараж. Но охраны там нет. И именно через них я заезжаю в Хидден-Оукс.

Оказавшись в его пределах, я проезжаю несколько недорогих домов, затем кварталы среднего достатка и, наконец, подъезжаю к дому, вдвое больше моего. В нем шесть спален, столько же ванных комнат и бассейн в задней части. Дом Кеконы пустует – она все еще на Гавайях.

Это самая блистательная идея моего плана. Или самая глупая. Но я этого не узнаю, пока не попробую ее осуществить.

Здесь когда-то жила Лили. В ту ночь Хэлллоуина она стала моей первой девушкой. И потом я много ночей подряд выскальзывал тайком из своего дома и пробирался в ее дом. Точь в точь как мой сын со своей подружкой сейчас.

Много лет прошло с той поры, как я это делал, и дом Лили был перестроен, обновлен и перекрашен. Замки, наверное, менялись не раз. Но так уж заведено у людей, что они обычно меняют замки только на передних и задних дверях. А вот замок на застекленной двери боковой площадки с перилами на втором этаже, я уверен, никогда не менялся. И он всегда плохо работал. Чтобы открыть эту дверь, ключ не требовался.

В моем возрасте залезть на эту площадку не так уж легко. Не то что в юности! Дом Кеконы стоит в самой сердцевине Оукса, в дорогом фешенебельном районе, где у каждого участок земли больше, чем необходимо. И ближайших соседей не разглядишь даже спереди, а уж сзади дома и подавно.

Каким-то чудом я залезаю на площадку, не упав. И с удовлетворением убеждаюсь в своей правоте. Заветная дверь была перекрашена, но замок в ней остался прежний. И я впервые за последние сутки улыбаюсь.

Через пару минут я уже внутри дома, а затем прохожу в гараж. У Кеконы один автомобиль – внедорожник. И мне в ее гараже места хватит.

Я заношу продукты, принимаю душ и успокаиваюсь. Впервые я чувствую, что у меня есть шанс. На что – не знаю. Но, по крайней мере, мне не нужно больше спать на теннисном корте.

Открыв свой ноутбук, я сталкиваюсь с первой проблемой.

Пароль беспроводной сети.

Кекона отлепила с модема наклейку с кодом. Пароль подобрать трудно. Проходит много времени, прежде чем я обнаруживаю эту наклейку на дверце холодильника.

В Интернете я пытаюсь узнать, как можно проникнуть в планшет Миллисент. Для доступа требуется четырехзначный пин-код. Я уверен, что это не ее день рождения или какая-то годовщина. Нужен какой-то иной способ.

В новостях опять говорят о пресс-конференции, о Тобиасе и о трех женщинах, захороненных в цоколе церкви.

Интересно – кто же они? Кого выбрала Миллисент? Женщин из нашего списка? Тех, кого я из него вычеркнул, как Аннабель или Петру? Надеюсь, что это не Аннабель.

Она не сделала ничего, чтобы стать жертвой Миллисент.

Да и какой смысл Миллисент был ее убивать? Кто-то же должен остаться в живых, чтобы опознать глухого по имени Тобиас. Жена не могла убить всех, кто его видел.

Возможно, Миллисент убила совершенно незнакомых женщин – тех, с которыми я никогда не встречался и не разговаривал. Хотя случайный выбор – не в ее духе.

Хватит! Пора остановиться! – говорю себе я. Мои мысли вращаются по кругу и никуда не приводят.

Я упорно пытаюсь зайти в планшет жены – ведь там я могу найти ответы на все свои вопросы. Но к тому времени, как солнце начинает заходить, я не продвигаюсь вперед ни на йоту.

Шесть часов. Я должен был бы находиться дома и ужинать. Сегодня киновечер, а я не с детьми. Если моя эсэмэска не убедит Рори и Дженну, что что-то не в порядке, то мое отсутствие наведет их на эту мысль.

* * *

Я просыпаюсь, думая, что нахожусь дома. Я слышу, как Миллисент, вернувшаяся с утренней пробежки, готовит внизу завтрак. Я прокручиваю в голове свое сегодняшнее расписание; мой первый урок в девять. Я перевертываюсь и со стуком падаю на пол. Реальность отрезвляет меня деревянным полом.

Телевизор работает, кофе варится, компьютер загружается. Прошедшею ночь я провел, составляя списки. Что я знаю, чего я не знаю, и что мне надо узнать. Как получить информацию, которая мне нужна. Последний список довольно короткий, потому что я – не хакер и не следователь. Что я знаю – так это то, что есть два способа выпутаться из сложившейся ситуации: доказать, что всех этих женщин убила Миллисент, или доказать, что я их не убивал. В идеале – и то и другое.

В ночь, когда пропала Наоми, я пришел домой и весь вечер провел с детьми, оставив Миллисент одну. Также было и в случае с Линдси; я сидел с заболевшей Дженной. Мои дети – мое алиби, но не слишком надежное. Ведь они потом заснули и, значит, не могут подтвердить все мои слова.

Но как же мне доказать, что убивала Миллисент? Шансов на то, что я это сумею, немного. Не больше, чем на то, что мне удастся доказать, что я не убивал?

Планшет Миллисент оказался большей проблемой, чем я думал. В нем установлена программа, позволяющая изменить пин-код, но для этого мне нужно зарегистрироваться в электронной почте. Пароля у меня нет, и угадать его я не могу. Посреди ночи я перечитал кучу хакерских форумов, популярных у подростков, озабоченных той же проблемой, что и я.

Должен же быть какой-то выход! Сумею ли я его найти? Наверно. Но только, если смогу убедить кого-нибудь мне помочь.

Половину утра я провожу, раздумывая, когда мне лучше обратиться за помощью – сейчас, пока мое лицо еще не мелькает во всех новостях, или уже после того, как я пополню список разыскиваемых преступников. Я пытаюсь представить, как ко мне за помощью обращается какой-то человек. Который может оказаться, а может и не оказаться психом. Помог бы я ему или захлопнул бы перед его носом дверь и вызвал полицию?

Ответ тот же. В зависимости от ситуации.

И мои возможности ограничены. Мои друзья дружны и с Миллисент. У нас общие друзья. У меня много клиентов, но большинство из них являются и клиентами жены. И лишь один вариант приходит мне на ум. Один-единственный человек, который сможет мне помочь.

Если Энди согласится.

64

До китайской закусочной «Золотой вок» тридцать минут езды от Хидден-Оукса. Я был в ней всего раз, когда ездил куда-то по делам. И она похожа на все китайские закусочные, что мне доводилось видеть. Я приезжаю туда рано и наваливаю себе на тарелку монгольский бифштекс, свинину в кисло-сладком соусе, курицу в соусе чоу-мейн и жареные овощные роллы. Я успеваю съесть только половину, когда в закусочную входит Энди Престон.

Я встаю и протягиваю ему руку. Он отталкивает ее и обнимает меня.

Энди – уже не тот человек, которого я знал до самоубийства Тристы. И даже не тот человек, которого я видел на ее похоронах. Он сбросил лишний вес. Теперь он даже слишком худой. Нездорово худой. Я говорю ему взять тарелку.

Китайскую закусочную выбрал он. Энди уехал из Хидден-Оукса после кончины Тристы, и Кекона говорила мне, что он забросил работу и все дни проводит в Интернете, убеждая незнакомых людей не убивать себя. Я этому верю.

Энди садится за столик и одаривает меня улыбкой. Пустой.

– Как жизнь? – спрашиваю его я. – Как твои дела?

– Не так чтобы очень. Но могло быть и хуже. Всегда может быть хуже.

Я киваю, впечатленный тем, что Энди говорит такие слова после всего, что с ним случилось.

– Ты прав, наверное.

– А как ты? Как Миллисент?

Я закашливаюсь.

– Охо-хо, – хмыкает Энди.

– Мне нужна помощь.

Он кивает. И не задает ни одного вопроса. Потому что он – мой друг, даже несмотря на то, что я был ему не самым лучшим другом.

Все утро я раздумывал над тем, что рассказывать Энди, а что нет. Главное – планшет. Я достаю его из моей спортивной сумки и подвигаю к нему по ламинированному столику.

– Ты можешь мне помочь зайти в него? Там пин-код, а я понятия не имею какой.

Энди смотрит на планшет, а потом переводит взгляд на меня. В его глазах мелькает настороженность.

– Любой восьмилетний мальчишка смог бы это сделать.

– Я не могу попросить об этом детей.

– Значит, это планшет Миллисент.

Я киваю.

– Но это не то, что ты подумал.

– Не то?

– Нет, – я жестом указываю ему на тарелку: – Доедай. А потом я тебе все расскажу.

Я говорю «все», хотя не подразумеваю это.

Покончив с едой, мы садимся в его машину. Это старый пикап, не имеющий ничего общего со спорткарами, на которых привык ездить Энди.

– Что ты натворил?

– А с чего ты взял, что я что-то натворил?

Энди скашивает на меня глаза:

– Ты выглядишь жутко, у тебя новый номер телефона, и ты хочешь взломать компьютер жены.

Как бы я ни хотел рассказать другу все, я не могу этого сделать. И не важно, как давно мы друг друга знаем. Даже у дружбы есть границы. Одна из них – убийство. Другая – утаивание секретов жены друга.

– Я обманул Миллисент, – говорю я.

Энди не выглядит удивленным:

– Не слишком умный поступок.

– Это еще мягко сказано.

– Значит, она выставила тебя за дверь и требует все? Дом и деньги на обучение детей?

Желал бы я, чтобы она только этого хотела!

– Не совсем так, – говорю я. – Миллисент хочет не только этого.

– Сказать по правде, я не удивлен, – Энди на секунду замолкает, качая головой. – Теперь, когда ты от нее ушел, я могу выложить тебе правду.

– Какую правду?

– Мне никогда не нравилась Миллисент. Она всегда казалась мне немного холодной и расчетливой.

Я ощущаю приступ смеха, но он сейчас явно не уместен.

– Она подставляет меня за вещи, которых я не делал. Очень плохие вещи.

– Противозаконные? – уточняет Энди.

– Увы, да.

Энди поднимает руку, словно бы за тем, чтобы я не наговорил большего:

– Значит, я был прав. Она расчетливая.

– Да, ты оказался прав.

Несколько минут Энди хранит молчание. Он водит рукой по рулевому колесу – как обычно бездумно делает человек, слишком занятый своими мыслями. И все, что мне остается, – это тоже помалкивать, позволяя Энди самому решить, насколько я безумен.

– Если тебе требовалось только войти в этот планшет, почему ты рассказываешь мне остальное? – спрашивает, наконец, Энди.

– Потому что мы – старые друзья. Я обязан быть с тобой искренним.

– И?

– И потому что, наверное, скоро я буду во всех новостях.

– В новостях? Черт подери, да за что она тебя так?

– Ты – первый человек, увидевший меня со вчерашнего дня, – признаюсь я. – Пожалуйста, не рассказывай никому о нашей встрече.

Энди кидает взгляд в окошко, на неоновую вывеску «Золотого вока».

– Я не хочу больше ничего знать, договорились?

Я мотаю головой.

– Тогда это настоящее одолжение, – говорит Энди. – Чтобы я держал язык за зубами.

– Пожалуй, да. Но мне очень нужно попасть туда, – говорю я, показывая на планшет Миллисент. Он лежит на приборном щитке Энди. – ты поможешь мне?

И опять он молчит.

Энди собирается мне помочь. Может, он еще не осознал этого, но он уже принял решение мне помочь. Иначе он бы уже уехал. И, судя по его виду, Энди нуждается в этом так же, как я.

– Ты всегда был занозой в заднице, – говорит он. – И, к твоему сведению, твои уроки тенниса слишком дорогие.

Я улыбаюсь.

– Учту. А ты обвинял меня в том, что я спал с Тристой. Ты мне должен.

Энди кивает:

– Давай его сюда.

Я отдаю ему планшет.

* * *

Ожидание хуже всего. Это все равно что знать, что взорвется бомба, но не иметь понятия, где и когда это будет. Или кто ей окажется. Весь следующий день я провожу в кинозале Кеконы. Там широкий, во всю стену, экран и кожаные кресла. Джош все время говорит о Тобиасе. Он даже справляется у специалистов, каково это – быть глухим.

Вынужден признать, что некоторые сведения весьма интересные. Было бы полезно вернуться к ним, когда мне это потребуется.

Из глубокой задумчивости меня выводит музыкальный ролик срочных новостей. При виде портрета на экране мое сердце чуть не выскакивает из груди.

Аннабель.

Приятная инспекторша Аннабель, бойфренда которой убил пьяный водитель.

Она жива!

И она, как всегда, мила, со своей короткой стрижкой и тонкими чертами лица. Только не улыбается. И не выглядит счастливой, когда Джош представляет ее как «женщину, встречавшуюся с глухим мужчиной по имени Тобиас».

Не удивительно, что она первой откликается на призыв. Она не смогла уберечь своего бойфренда, поэтому хочет спасти других.

Аннабель рассказывает нашу историю так, как она ее видит. С того момента, как она, чуть было, не выписала штраф за неправильную парковку машины, которую я выдал за свою. Она объясняет, как мы столкнулись на улице, и я пригласил ее что-нибудь выпить. Она даже называет бар, в котором мы сидели. И если бармен Эрик еще не отозвался на просьбу полиции о содействии, то теперь он это сделает обязательно.

Аннабель не утаивает ничего. Даже текст эсэмэски, которую она мне послала. У полицейских теперь будет этот телефонный номер.

Интересно, Миллисент ответит, если они позвонят?

Под конец – хотя это важно – Аннабель говорит, что провела утро за составлением фоторобота. Его показывают сразу по окончании интервью.

Портрет и похож, и не похож на меня.

Я представляю себе, как его рассматривает и критикует Миллисент, ворча, что нос слишком большой, а глаза слишком маленькие. Она, наверняка, изучит его досконально, потому что она все всегда делает тщательно. И непременно заметит, что они пропустили родинку у моего уха и оттенок кожи у меня другой.

Пройдет совсем немного времени, как меня опознают. Хотя некоторые люди уже, должно быть, хватились меня. Например, мой работодатель. Миллисент, наверное, использует все свои актерские способности, притворяясь, что я исчез без всякой на то причины.

Дженна и Рори… Кто знает, что они думают?

Остаток дня я провожу в доме Кеконы, опасаясь выходить засветло на улицу.

И вспоминаю день нашей свадьбы с Миллисент, в доме ее родителей, в Богом забытом месте. Я отчетливо вижу перед глазами ее образ – в простом платье, с украшенными крошечными цветочками волосами, как добрая фея или нимфа, явившаяся из другого мира. Она и была такой. Все в ней было не от мира сего. И сейчас, похоже, тоже.

А еще я вспоминаю, что она мне сказала в тот день, потому что это так отвечает дню нынешнему.

«Игра начинается»

* * *

Новости начинают распространяться быстрее, что совсем не удивительно. Людям предоставили достаточно информации, чтобы получить еще больше.

Второй человек, заявляющий, что знаком с Тобиасом, – бармен, но не Эрик. Этот молодой человек работает в баре, в котором я встречался с Петрой. Джоша, перевозбужденного от всех новостей, этот молодой человек, похоже, разочаровывает. Потому что он не помнит ни точной даты, ни времени, когда он видел Тобиаса. Он помнит так мало, что сам от этого в замешательстве. И вдобавок ко всему еще и перепутывает напиток. Тобиас никогда не заказывал водку с тоником.

Я даже обижен. Я всегда полагал, что Тобиас – более запоминающаяся личность.

Либо этот бармен – просто слабоумный.

Когда ничего нового не происходит, все повторяется. Я снова и снова просматриваю интервью с Аннабель; телевизионщики крутят его самые интересные фрагменты до тех пор, пока я их не заучиваю на память. Во время рекламных пауз меня терзает вопрос: смотрят ли мои дети этот же канал? Миллисент смотрит. Я в этом уверен. Я так и вижу, как она сидит на диване, разглядывая Аннабель на большом экране нашего телевизора. И улыбается. Или хмурится. А может, и улыбается, и хмурится.

В вечерних новостях, только на другом канале, появляется Эрик. Его интервьюирует не Джош, а репортерша средних лет, одна из наших местных знаменитостей. До сих пор я не видел, чтобы она освещала эту историю. Ни когда Оуэн вернулся, ни когда выяснилось, что он мертв. Тот факт, что она подключилась к этому делу, меня не на шутку обеспокоивает. Похоже, начинается серьезная охота на человека. Или уже началась. И они все ищут меня.

Эрик помнит больше того молодого бармена. Он точно называет напиток: джин с тоником. Он детально описывает мой костюм, даже модель галстука. Он помнит цвет моих глаз и моей кожи. И даже длину моих волос.

Каждое новое откровение вызывает у меня в желудке бурю. Каким-то образом я умудрился напороться на единственного в городе бармена с фотографической памятью.

Через несколько минут интервью с Эриком повторяют все остальные каналы. И мне становится совсем не по себе, когда все эти личные подробности обо мне повторяет Джош. Если бы я знал, какой он ужасный человек! Я бы никогда не посылал ему тех писем.

Хотя… наверное, не мне судить, кто ужасный, а кто нет.

Проходит час за часом, и только глубокой ночью начинают показывать старые фильмы и научно-популярные программы. Я открываю свой ноутбук и ищу сайты о преступлениях. Мой фоторобот высвечивается везде, вместе с интервью, которое я недавно смотрел. Но моего имени нигде нет, да и быть не должно. Пока, во всяком случае.

65

Сплю я недолго. Через час после моего пробуждения новостные станции анонсируют пресс-конференцию с Клэр Веллингтон. Кофе у меня в желудке урчит, пока я ее жду. Клэр никогда еще не говорила ничего хорошего. Не скажет и этим утром. Я это знаю.

Возле полицейского участка установлен подиум. Вокруг – флаги США, штатов, микрофоны, камеры и прожекторы. Через десять минут после заявленного времени к подиуму проходит Клэр. Сегодня она не в брючном костюме. На ней синяя юбка и гармонично сочетающийся с ней жакет – костюм, похожий на те, что носит Миллисент, только не такой облегающий. Но почему-то мне кажется, что это плохой знак.

Клэр начинает с фоторобота и просит людей разместить его повсюду – на фирмах, в школах и гражданских зданиях, а также на сайтах общины. Хотя не видели его разве что те, кто не имеет дома телевизора или Интернета. Или лежит в коме.

Но пресс-конференцию Клэр дает не из-за фоторобота. Это только прелюдия. Главное впереди.

– Теперь у меня появилась информация о трех женщинах, найденных в цоколе церкви. Их идентификация оказалась очень трудоемким процессом в силу различной степени разложения тел. И отпечатки пальцев у них тоже были удалены, – Клэр прерывает свою речь, делает глубокий вдох. – Однако, несмотря на все сложности, медэксперт и криминалисты Вудвью сделали невозможное. Им удалось установить личность первой из этих женщин, и мы уже связались с ее семьей. Благодаря напряженной работе многих людей эта молодая женщин, наконец, будет похоронена по-человечески, и ее душа упокоится.

Прежде чем Клэр называет имя этой женщины, на экране появляется ее портрет.

Я ее знаю.

Джессика.

Кассирша из моего любимого кафе. Она уволилась оттуда не так давно. Парень, занявший ее место, сказал, что она устроилась в школу в другом штате. Я потрясен – Миллисент ее знала! Хотя никогда не пила кофе в том заведении.

Скорее всего, она следила за мной гораздо дольше, чем я предполагал.

От этой мысли мое сердце заходится бешеным стуком. Я ставлю на пол свой кофе.

Экран телевизора разделяется надвое – слева портрет Джессики, справа Клэр продолжает говорить, поясняя, почему еще не были идентифицированы другие женщины.

Теперь я понимаю, что делала Миллисент. Она убивала знакомых мне женщин, так или иначе связанных со мной. Возможно, это была часть ее плана.

Или она думала, что я с ними спал.

По-видимому, она придерживалась тактики «выжженной земли», уничтожая все, что представлялось ей угрозой. Я лихорадочно пытаюсь сообразить, кем могут оказаться две другие женщины. Это точно не мои клиентки. В последнее время никто из них не пропадал. А если бы и пропал, то я бы об этом знал. Состоятельные люди не исчезают без того, чтобы их не искали.

Я перебираю в уме всех женщин, которых знаю. Особенно молодых, соответствующих типажу Оуэна. Некоторые из них работают барменшами, официантками, продавщицами. Я знаком с ними «шапочно», и наше общение обычно ограничивалось приветствиями. Большинство из них все еще и работают там, где работали.

Кроме одной.

Бет.

Перки Бет из Алабамы, официантка в клубе. У меня с ней никогда не было романа. Просто она была красивой молодой женщиной. И иногда мы перекидывались парой слов, пока я ел. Только и всего.

Но не так давно она уволилась; семейные проблемы потребовали ее возвращения в Мобиль. Так сказал мне управляющий ресторана. И никто в этом не усомнился. Никто не заподозрил, что с ней могло что-то случиться. И никто не стал ее искать.

Если бы прошло больше времени, возможно, ее стали бы разыскивать родные.

Я встаю. И начинаю ходить. Сначала по кинозалу, потом – по всему дому: вверх по лестнице, вниз по лестнице, обходя все комнаты по кругу.

И еще.

Миллисент убила трех женщин. Никто больше не пропал. Так не могла ли оказаться ее третьей жертвой Петра? Для опознания Тобиаса достаточно Аннабель и барменов. Так почему бы не избавиться и от нее?

* * *

Мою панику прерывает звонящий телефон. Единственный человек, у которого есть мой новый номер, – это Энди.

– Это ты, – говорит он. Энди не упоминает о фотороботе, да и не должен это делать.

Я киваю в телефон, как будто он может меня видеть.

– Вот о чем я тебе говорил. Она меня подставляет.

– Ну да, я это понял. Но ты не описал мне магнитуду ее гнева.

– Я хотел, но ты отказался слушать дальше.

– Как она вообще это делает? – поражается Энди.

И опять мне хочется все ему рассказать, но я не могу. И ответа на его вопрос у меня тоже нет.

– Если бы я знал, я бы рассказал полиции.

Энди вздыхает. А перед тем, как нажать отбой, бормочет:

– Проклятье!

И у него все еще остается планшет Миллисент.

Весь день я смотрю новости, копаюсь в своем ноутбуке и пытаюсь узнать о своих детей в Интернете.

Мои поиски не приводят ни к чему новому – только несколько старых статей в местной газетке о футбольной команде Дженны и участии Рори в турнире по гольфу.

Я разглядываю фотографии детей, которые забрал с собой из дома. Такое ощущение, будто они столетней давности – из той жизни, которая теперь мне видится сном.

* * *

Ночь. Я около бассейна, хожу вокруг него кругами. Если бы у Кеконы были соседи, они бы приняли меня за сумасшедшего, которым я, может, и являюсь. Но вокруг никого нет. И я прыгаю в бассейн прямо в одежде. И остаюсь под водой, сколько выдерживаю. Когда я выныриваю на поверхность, воздух действует на меня как шок. И бодрит, и одновременно успокаивает.

Я вылезаю из бассейна, ложусь на шезлонг во внутреннем дворике и гляжу на звезды, стараясь не думать о том, насколько еще может ухудшиться моя жизнь.

В один миг она разрушилась. И я бы должен был испытывать гнев. Думаю, что гнев внутри меня, смешанный с печалью, тоской, чувством вины, стыдом и ужасом. Вся эта гремучая смесь рано или поздно выплеснется. Но не сейчас.

Пока я не узнаю, как выпутаться из всего этого дерьма.

И вернуть себе своих детей. Я засыпаю с мыслями о них. О себе и детях, без Миллисент.

* * *

Пробуждают меня солнце и птицы. Во внутреннем дворике Кеконы так покойно, так легко себе представить, будто остального мира не существует! Я понимаю, почему она редко покидает Оукс. Кто бы охотно покинул рай ради грешной и суетной реальности? Я бы – не покинул, если мне не пришлось бы.

В конце концов я все же возвращаюсь в дом и включаю телевизор.

И вижу себя. Смотрящего на себя.

Мой портрет во весь экран, а внизу – мое имя вместе с комментарием:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ.

Хоть я этого и ожидал, но все равно падаю на колени.

Как быстро! Вся моя жизнь разрушилась меньше, чем за неделю. Случись такое с кем-то другим, я бы не поверил, что такое возможно.

Голос Джоша заставляет меня поднять глаза. Он говорит, всегда говорит. Но сегодня он – не репортер. Поскольку мы общались с ним в «первом уличном баре», Джош сегодня – интервьюируемый. Он сегодня – звезда.

Большая часть того, что он говорит, – ложь. Я подсел к нему. Стал расспрашивать о деле лже-Оуэна. Я умолял его назвать мне имена его источников. О том, что он напился, обозвал Клэр Веллингтон сукой и сетовал на то, что не может разгласить полученную им от них информацию, Джош умалчивает.

– Я понимаю, почему полиция называет этого человека подозреваемым. Возможно, он действительно – только подозреваемый. А я могу вам описать только то, что я чувствовал. Вам наверняка знакомо ощущение, которое появляется внутри тебя, когда что-то не так. Как будто легкая тревога пронзает ваше сознание, побуждая уйти, убежать, избавиться от другого человека. Именно такое чувство вызвал у меня этот парень.

От его слов у зрителей вполне могут побежать по коже мурашки. Я тоже их чувствую на своем теле. Хотя при нашей встрече сам репортер был не в том состоянии, чтобы что-то чувствовать.

Мне хочется вставить батарейку обратно в свой старый телефон. Посмотреть, не посылали ли мне дети сообщений, беспокоятся ли они, верят ли в то, что обо мне говорят. И заодно проверить, сколько раз мне пытались дозвониться полицейские.

Но я один, в прекрасном доме Кеконы, и поговорить мне не с кем. Пока не звонит мой новый мобильник. Энди.

Я принимаю вызов, но не произношу ни слова. Энди уже говорит:

– Эти убийства страшно расстроили Тристу. Я даже рад, что она не видит, сколько женщин было убито на самом деле.

Будь Триста жива, она бы узнала, что не Оуэн убил этих женщин. И у нее не было бы причины себя убивать. Но я об этом не заикаюсь.

– Я помню, – говорю я. – Она говорила мне об этом в клубе.

– Но ты же не делал этого.

– Я не убивал этих женщин.

Это правда. Я убил только Холли, но ее не нашли.

– Если я узнаю обратное…

– Ты позвонишь в полицию. И сдашь меня.

– Я собирался сказать, что покончу с собой.

Я делаю глубокий вдох:

– Договорились.

– Я вошел в этот планшет. Можешь мне сказать, где ты находишься?

– Для твоего же блага тебе…

– Лучше не знать, – говорит Энди. – Понимаю.

* * *

Мы встречаемся не на стоянке у «Золотого вока», а на другой парковке. Вся моя маскировка – бейсбольная кепка, да солнцезащитные очки. И я не брился два дня. Это немного, но меня никто не ищет во внедорожнике Кеконы. И выезжаю я из Хидден-Оукса через задние ворота, где нет охраны.

Уже стемнело. Я ни за что бы не покинул свое убежище днем. А, кроме того, я не хочу, чтобы Энди видел машину или ее номерной знак. Поэтому я паркуюсь в двух кварталах от места нашей встречи и иду туда пешком. Энди стоит у своего пикапа с планшетом Миллисент в руке. Других машин на парковке нет. Она принадлежит магазину автомобильных запчастей.

Энди стоит более прямо, чем в предыдущую нашу встречу. С поднятым подбородком.

– Весь чертов округ тебя разыскивает, – говорит он мне вместо приветствия.

– Да, надо думать.

Энди поворачивается и кладет планшет на капот, придерживая рукой.

– Если ты мне скажешь, что у тебя ничего не получилось, я перестану верить, что ты – гений, – говорю я.

– У меня всегда получается. Но я не знаю, насколько это тебе пригодится, – Энди прокручивает экран. – Новый код. Шесть-три-семь-четыре. Теперь новости. Сначала плохие. Похоже, Миллисент поняла, что ты забрал ее планшет. Потому что она стерла все в облаке.

– Не сомневаюсь.

– Но есть и хорошие новости. Часть информации она хранила на жестком диске. И удалить ее она не смогла.

Энди показывает мне несколько фотографий – дети, дома, список покупок.

Я качаю головой. Это все слишком мирское, чтобы быть полезным.

– Она любит игры, – говорит Энди и открывает несколько игр «Матч 3» и пару кроссвордов.

Моя надежда улетает, как сорванный ветром листок. Да и что я ожидал найти в этом планшете? Миллисент никогда не была настолько глупой.

– Я также нашел несколько рецептов, – продолжает Энди, высвечивая несколько pdf-файлов.

– Фаршированных грибов?

– Соус-дип из шпината кажется весьма аппетитным.

Я вздыхаю:

– Хорош прикалываться.

– Эй, это твоя жена, – возражает Энди. – Главное, конечно, ее поиски в Интернете и сайты, которые она посещала. Она зачистила историю. но я восстановил их большую часть.