Текст книги "Моя дорогая жена"

Не так уж и много – опять рецепты, медицинские сайты, посвященные растянутым сухожилиям и расстройству живота, школьный сайт и несколько риелторских сайтов.

– Никаких улик.

– Похоже на то.

Я снова вздыхаю:

– Это не твоя вина. Спасибо за старания.

– Ты будешь мне обязан по гроб жизни, – говорит Энди.

– Если только не сяду пожизненно в тюрьму.

Энди обнимает меня на прощание и уезжает на своем старом пикапе.

Я снова остаюсь один и неспешно возвращаюсь в дом Кеконы. Даже этот большой дом теперь действует на меня удушающе.

И все-таки я снова захожу в планшет и просматриваю все сайты, посвященные недвижимости, которые посещала жена. Никто не совершенен, – твержу я себе, – даже Миллисент. Где-то она должны была допустить ошибку.

Мои глаза режет от боли, когда я ее нахожу.

66

Веб-сайт, на который Миллисент заходила чаще всего, – это база данных по недвижимости. Она посещала этот сайт каждый день, проверяя торговую статистику и передачу недвижимости, – все сведения в открытом доступе. Ее браузер записал адреса, которые она изучала. По одному из них – на Браунфилд-авеню, 1121, – находится коммерческое здание. Шесть месяцев назад человек по имени Дональд Дж. Кендрик продал его за 162 тысячи долларов. Это здание находилось в аренде свыше двадцати лет, и все это время его арендатор не менялся.

Гастроном «У Джоя».

Дональд продал это здание одному ООО, то перепродало его другому ООО, которое, в свою очередь, уступило здание третьему ООО. В итоге сейчас это здание является собственностью ООО «Р. Дж. Энтерпрайзис».

Рори. Дженна.

Это было умышленное решение Миллисент – она никогда бы не посчитала его ошибкой. Наши дети – не ошибка. Но она оформила это здание на их имя нарочно.

Я вспоминаю, что происходило шесть месяцев назад. Это было как раз после того, как Миллисент продала три дома подряд. И в ее распоряжении оказалось много наличных.

Денис никогда не была клиенткой Миллисент.

Она – арендатор. Арендатор, которая волею случая оказалась знакомой с сестрой Оуэна.

Зная Миллисент, я не сомневаюсь: она провела много часов, изучая историю Оуэна. И выяснила все, что могла, о нем самом, о его семье, о его сестре и о том, где они жили и учились. Миллисент копалась в поисковике до тех пор, пока не узнала, что Оуэн на самом деле умер. А потом она разыскала того, кто мог это доказать. Сестру Оуэна. И осталось малое – уговорить ее вернуться в страну.

А кто мог лучше всех справиться с этой задачей? Конечно же, старая приятельница с гастрономом, требующим бесконечных вложений.

Миллисент. Все Миллисент! И все за последние шесть месяцев.

Теперь я понимаю ее реакцию на «откровения» в новостях двух Джейн Доу, этих двух «жертв» Оуэна. Миллисент была убеждена, что они обе лгут. Она же знала, что настоящий Оуэн не вернулся. Она уже узнала, что он мертв.

Ее одержимое стремление уничтожить меня могло бы восхитить, не будь средства достижения этой цели столь отвратительны.

И все-таки у меня до сих пор нет доказательств. Только LLC и коммерческое здание. Любой, даже самый плохой адвокат легко докажет, что его приобретение было просто вложением средств, а не частью плана по обвинению кого-то в убийстве.

Я заезжаю обратно в Хидден-Оукс через задние ворота, открыв их с помощью пульта Кеконы. Меня одолевает жгучее желание проехать мимо моего дома. Солнце восходит. Интересно – спят ли дети? Если они, конечно, могут спать. Если бы жили в каком-нибудь другом месте, им бы не давали проходу репортеры. Но здесь иначе. Посторонняя публика сюда не допускается.

Нет, я не проезжаю мимо своего дома. Это было бы верхом глупости.

Вместо этого я возвращаюсь в дом Кеконы и включаю ее гигантский телевизор.

Опять я на экране. И речь только обо мне.

Теперь, когда моя личность установлена, всем есть, что обо мне рассказать. И все делают это на камеру. Бывшие клиенты, коллеги, просто знакомые – все ошарашены и подавлены тем, что я – фигурант такого страшного дела. Фигурант, разыскиваемый полицией.

– Отличный парень. Может быть, слишком вкрадчивый. Но разве можно ожидать иного от тренера по теннису?

– Моя дочь брала у него уроки. И сейчас я просто счастлива, что она жива.

– Я не раз встречал его в клубе. Он всегда суетился насчет клиентов.

– Мы с женой знаем его уже несколько лет. Никогда бы не подумали. Никогда.

– Прямо здесь, в Хидден-Оуксе? В это невозможно поверить!

– Ужасно…

Джоша теперь интервьюируют другие репортеры. Потому что разговор со мной в баре сделал его фигурантом истории.

Мой босс говорит, что я был лучшим профессиональным теннисистом из всех, кто у него когда-либо работал. И сожалеет, что я оказался «таким психом».

И Миллисент. Она не выступает на камеру, и ее фото не показывают по телевизору. Но моя жена составила заявление:

«Я и мои дети просим вас уважать нашу личную жизнь и наше личное пространство в такое невероятно трудное для нас время. Я активно сотрудничаю с полицией, и пока мне к этому больше нечего добавить».

Коротко, по существу. И подписано Миллисент. Наверное, она написала его под диктовку адвоката – скорее всего, одного из ее клиентов. Который прежде был и моим другом.

А теперь у меня остался один Энди. Хотя… Знай он правду, он бы меня убил.

Я думаю о Кеконе. Интересно, а она мне – друг? Поверила бы мне Кекона, находись она здесь? Мы знакомы с ней не менее пяти лет и давно привыкли добродушно поддразнивать друг друга на занятиях по теннису. Даже пропустив урок, Кекона всегда мне за него платила. А когда она устраивала вечеринки, то всегда меня на них приглашала. Делает ли это ее моим другом? Я уже и не знаю.

Я не привык быть один. На протяжении семнадцати лет со мной рядом находилась Миллисент. И большую часть этого времени – дети. У меня была семья, за которую я переживал и которая переживала за меня. Через несколько лет после нашего переезда в Хидден-Оукс мои старые друзья начали жениться, заводить свои собственные семьи, разъезжаться по стране. Но мне казалось не важным, что их больше не было рядом со мной. Я был слишком занят и без них.

Теперь я сознаю свою ошибку. Сосредоточенность исключительно на собственной семье обернулась для меня изоляцией и одиночеством. У меня остался всего один друг, который никогда не должен узнать обо мне правду.

* * *

Мою «вечеринку сожалений» прерывает Клэр Веллингтон, которая – я готов побиться об заклад – ненавидит любые вечеринки. Она из тех, кто, явившись на них, постоянно поглядывает на часы, потягивает из бокала минеральную воду и поджидает удобного момента, чтобы улизнуть. Я не знаю, прав ли я, но думаю, что да.

Клэр проводит еще одну пресс-конференцию в пять часов – как раз во время вечерних новостей. Сегодня на ней костюм мышиного цвета, под стать фланели, хотя он сшит не из фланели. Потому-то это Флорида, и костюм из фланели выглядел бы здесь нелепо. Ее прическа немного растрепана, кожа лица посеревшая. Она явно много работает и недосыпает.

– Как всем известно, у нас есть команда людей, которые занимаются установлением личностей трех женщин, найденных в цоколе церкви. Двадцатитрехлетняя Джессика Шарп была первой, кого им удалось идентифицировать. Теперь мы знаем имена двух остальных женщин.

Клэр делает глубокий вдох. Я тоже.

По обе стороны от Клэр установлены мольберты. Но оба портрета завешены. Полицейский в униформе открывает первый из них.

Я прав. Это Бет.

На фотографии она не накрашена, а ее волосы стянуты сзади в конский хвост. Благодаря этому она выглядит не старше двадцати.

– Бет Рэндалл было двадцать четыре. Она родом из Алабамы. А в последнее время работала официанткой в загородном клубе Хидден-Оукса. Не так давно ее родители получили письмо, которое они приняли за письмо от дочери. Кто бы ни был его автор, он утверждал, что Бет переехала в Монтану для работы на ферме.

Миллисент. Ее специфическое чувство юмора! Больше рыбацких лодок она ненавидела только фермы.

– В то же самое время работодатель Бет получил письмо, в котором лже-Бет написала, что у ее семьи возникли проблемы, и она возвращается домой в Алабаму, чтобы помочь родным. И никому даже в голову не взбрело, что это письмо – фальшивка.

Клэр выдерживает паузу, пока камера берет крупным планом фото Бет. А потом поворачивается ко второму мольберту. Я все еще думаю, что там фото Петры. Я не могу припомнить больше никого, кто бы исчез или куда-то уехал. И я долгое время не проверял, как Петра.

Полицейский раскрывает фото.

На этот раз я ошибся. Это не Петра.

Кристал.

Женщина, которая у нас работала.

Та, что меня поцеловала.

* * *

Я никогда бы даже не подумал на нее. Не то чтобы я не допускал такой возможности, нет. Но я не видел Кристал уже больше года. Мы не поддерживали общения после того, как она перестала у нас работать.

Неужели Миллисент узнала о поцелуе? И из-за этого убила Кристал? Или это был всего лишь «сопутствующий ущерб», часть более объемного плана Миллисент?

Возможно, я никогда этого не узнаю. Из всех вопросов, которые я бы задал Миллисент, эти не входят в их первую десятку.

Но я склонен полагать, что Кристал призналась Миллисент. И сделала это под пытками.

Я не хочу об этом думать.

Пресс-конференция все еще продолжается, и Клэр представляет человека, имя которого мне знакомо по документальному фильму об Оуэне. Это достаточно известный профайлер, написавший несколько книг о реальных преступлениях. Сейчас он уже на пенсии, но продолжает сотрудничать с органами в качестве независимого консультанта. И этот человек – этот высокий, худощавый и на вид очень дряхлый мужчина – поднимается на подиум и заявляет, что он никогда не сталкивался с таким убийцей как я.

– Он убивает женщин, с которыми знаком шапочно. Таких, как эта кассирша. И он также придумал для себя другую ипостась – глухого человека по имени Тобиас – которой он пользуется, чтобы найти других жертв. Возможно, именно из-за такого разнообразия его методов его так долго не удавалось выявить.

А возможно, и нет. И все это ложь. Только этого никто не говорит.

Моя жизнь разрушается на глазах, словно никогда и не была реальностью. А была всего лишь дорожкой из костей домино, которую выстроила Миллисент. И чем быстрее они падают, тем все меньше мне кажется, что я смогу выпутаться из всего этого.

И все же я смотрю.

Смотрю, пока глаза не разъедает резь, а голова не оседает на затекшую шею.

Четкое, неоспоримое доказательство. Вот что мне нужно. Что-то вроде следов с ДНК на оружии убийцы или видео, на котором Миллисент убивает одну из этих женщин.

Только у меня нет такого доказательства.

* * *

Будит меня телефон. За просмотром собственного апокалипсиса я заснул. Уж больно удобные кресла в кинозале Кеконы.

Я поднимаю мобильник и слышу в нем голос Энди.

– Еще дышишь?

– С трудом.

– Я не могу поверить, что они все еще тебя не схватили.

– Ты недооцениваешь мои умственные способности, – говорю я.

– Скорее, чертово везение, – хмыкает Энди.

А меня гложет вина. Энди верит в меня, потому что не знает и половины истории.

По телевизору выступает еще один профайлер. У него невероятно гнусавый голос, отчего мне даже хочется переключить канал. Но я этого не делаю.

– Степень истязаний может напрямую соотноситься со степенью гнева, который убийца испытывает по отношению к жертве. Например, ожоги на теле Наоми указывают на то, что убийца разъярился на нее по какой-то причине. Возможно, она что-то не то сделала. Возможно, напомнила ему кого-то. Вряд ли мы сможем это узнать, пока убийца не будет пойман.

После этих слов я переключаю канал. И вижу призрак. Свой призрак.

Петру.

67

Она не только жива, она выглядит иначе. Более стильно. Не так много макияжа и меньше показного блеска. Как будто она провела последнюю пару дней, совершенствуя свой имидж. Ее голубые глаза теперь более выразительные и сосредоточенные, а ее прежде непримечательные волосы переливаются и эффектно уложены.

Я вспоминаю ее квартиру, ее кровать. Кота по кличке Лайонел. Ей нравится цвет зеленого лайма, она любит ванильное мороженое и не может поверить, что мой любимый топпинг на пицце – ветчина.

А еще я помню тон ее голоса, когда она спросила, действительно ли я глухой. Тот же голос звучит сейчас по телевизору. Подозрительный. Обвиняющий. И слегка уязвленный.

– Я познакомилась с Тобиасом в баре.

Когда репортер спрашивает, почему она медлила столько дней с интервью, Петра колеблется. Но потом признается:

– Потому что я с ним спала.

– Вы с ним спали?

Она кивает, понурив голову от стыда. За то, что переспала с первым встречным мужчиной, или за то, что выбрала меня. Я не знаю. Возможно, из-за того и другого.

Поначалу репортеры выставляли меня просто больным, помешанным психопатом/серийным убийцей. Теперь я – больной, помешанный психопат/ серийный убийца, который изменяет своей жене. Как будто у людей мало поводов меня ненавидеть.

Если бы они знали, где я нахожусь, они бы выстроились в очередь с вилами. Но они не знают, где я прячусь. И потому я до сих пор сижу здесь, у Кеконы, смотрю телевизор, ем дерьмовую пищу и жду, когда меня разыщет полиция или Кекона вернется домой.

Появившись из ниоткуда, Петра занимает весь эфир. Она врет об одних вещах, рассказывает правду о других. С каждым интервью история обрастает все новыми подробностями, а моя депрессия становится все глубже и глубже.

У меня все еще случаются моменты, когда я думаю, будто могу что-то сделать. И тогда я часами копаюсь в этом чертовой планшете, надеясь откопать там что-то новое. Возможно, видео с Миллисент в подвале церкви или список женщин, намеченных ею в жертвы.

Когда я не делаю ничего полезного, я бесполезен. Комок ненависти и жалости к себе. Недоумевающий, зачем надо было вообще жениться. Эх, если бы я не увидел тогда Миллисент! И не подсел бы к ней в самолете! Возможно, я бы не превратился в того, кем я стал сейчас без нее.

А когда я не вязну в зыбучем песке депрессии, я пялюсь в телевизор. И внушаю себе, что все, о чем там говорят, меня не касается, что это проблемы другого человека.

Интересно – насколько сильно меня ненавидят дети? И что обо мне думает доктор Беж? Бьюсь об заклад, что он считает меня источником всех ее проблем. Ни Оуэна, ни Миллисент, а именно меня. И пытается убедить в этом мою дочь.

Снова звонит Энди.

– Я виделся с твоей женой, – сообщает мне он.

– Что???

– Я был у вас дома и виделся с твоей женой, – повторяет Энди.

– Зачем?

– Послушай, я пытаюсь тебе помочь. Не то чтобы я желал находиться в одной комнате с этой женщиной. Так я ее называю, – говорит Энди. – У нас с Миллисент много общего. Мы оба потеряли свои вторые половинки.

Только я пока что не умер.

– Дети дома были?

– Да, я видел их обоих. С ними все в порядке. Может, немножко психованные от того, что целыми днями сидят дома. Пресса и все такое…

– Они что-нибудь обо мне говорили?

Пауза.

– Нет.

Наверное, это хорошие новости. Но все равно обидно и больно.

– Послушай, – говорит Энди. – что бы ни собирался предпринять, лучше с этим не тянуть. Миллисент сказала, что хочет забрать детей и уехать отсюда навсегда.

Это было бы понятным поступком для женщины, узнавшей, что ее муж – серийный убийца.

– Она не сказала куда?

– Нет.

– Я бы удивился, будь иначе.

– И еще кое-что, – говорит Энди.

– Что?

– Если бы я не пообщался с тобой до того, как о тебе заговорили в новостях, я бы, наверное, тебе не поверил. Особенно после того, как встретился с Миллисент и увидел, как она выглядит.

– А как она выглядит?

– Она совершенно опустошена и надломлена.

Последние слова Энди меня расстраивают. Никто не хочет мне верить на слово. Без доказательств.

* * *

Чем больше времени проходит, тем глубже я погружаюсь в кресло Кеконы. Перед глазами проплывают образы с телеэкрана: Линдси, я, Петра, Джош. Он говорит, говорит без умолку и постоянно все повторяет. Вскрытие. Удушены. Со следами истязаний. Мне кажется, что он произнес эти слова тысячу раз.

На тысячу первый я выпрямляюсь в кресле.

Потом вскакиваю и начинаю носиться по дому Кеконы, отбрасывая в сторону свои вещи, в поисках планшета Миллисент.

Она заходила на медицинские сайты в поисках информации о детских заболеваниях. Но, возможно, и для чего-то еще. Может, я что-нибудь упустил.

Если бы я собирался длительное время истязать человека, но не убивать его, я бы сначала изучил, как это делать. И начал бы я с просмотра телесных повреждений на медицинских веб-сайтах.

Как бы глупо я себя ни чувствовал, надеясь, что свидетельства подобных поисков могут сохраниться в планшете, я решаю проверить все еще раз. Потому что представляю, каким глупцом я бы себя почувствовал, если бы не стал этого делать… а доказательства все-таки оказались в планшете.

Я нахожу его в столовой Кеконы – на столе, достаточно большом, чтобы за ним разместились шестнадцать человек. И этот стол кажется мне вполне подходящим, чтобы за него сесть и изучить планшет жены в очередной раз. Я проверяю каждый сайт, ищу хоть что-нибудь о пытках и удушениях, об ожогах горячей водой и маслом, о внутреннем кровотечении и порезах на веках. И даже об ожогах окурками, что абсолютно нелепо, поскольку Миллисент отказывается даже приближаться к курящему.

И, конечно, я ничего не нахожу.

Жена читала, как долго лечится растянутое сухожилие. И искала информацию о желудочно-кишечных расстройствах – об их причинах и принимаемых в таких случаях мерах.

И больше ничего.

Ничего об истязаниях и физических увечьях, ничего полезного. Мне не стоило надеяться, что я что-то накопаю.

В сердцах я отталкиваю планшет, и он скользит по столу. Моя мгновенная реакция – проверить, не поцарапал ли он обеденный стол Кеконы. Как будто это важно! Но я все же проверяю. Встаю и осматриваю стол, проводя пальцем по дереву. И в этот миг мое внимание привлекает что-то на экране планшета.

На нем все еще высвечивается страница о расстройстве желудка. Справа – список возможных причин. И одна из строчек выделена не синим, а красным цветом. Потому что ссылка по ней была кликнута.

Глазные капли.

68

Тетрагидрозолин – активный ингредиент в каплях для глаз, избавляющий их от покраснения. Но если такие капли проглотить в большом количестве, это может вызвать серьезные проблемы. Они понижают кровяное давление и могут привести некоторых людей даже в кому. Или убить их.

А вот прием внутрь малого количества препарата вызывает расстройство желудка и рвоту. Без повышения температуры.

Глазные капли принадлежат Миллисент.

И она давала их Дженне.

Нет!

Невозможно!

От этой мысли мне становится физически плохо. Дженна – наш ребенок, наша дочь. Это не Линдси или Наоми. Она – не та, кого можно истязать.

Или та? Может быть, Дженна ничем не отличается от Линдси или Наоми? Для Миллисент?

У моей дочери нет проблем с желудком.

У нее есть мать, которая ее травит.

* * *

У меня возникает острое желание убить Миллисент. Пойти домой, убить свою жену и покончить со всем этим. Настолько я разъярен.

Это совсем другое чувство. Раньше я никогда не думал прямо: «Я хочу убить женщину» или даже «Я хочу убить именно эту женщину». Мое желание было не столь четко сформулированным. Оно было связано с Миллисент, касалось нас обоих. И то, чего я ждал от его исполнения, было намного сложнее.

Теперь все просто. Предельно просто. Я хочу, чтобы моя жена умерла.

Я направляюсь к входной двери без шляпы, без всякой маскировки и без какого бы то ни было оружия. Я разъярен, я переполнен отвращением, и меня не волнует, есть ли у меня план. Моя рука уже сжимает дверную ручку, когда я сознаю, насколько я глуп. Насколько глупым я был всегда.

Я, наверное, мог бы пробраться по Хидден-Оуксу, не будучи замеченным. Большинство людей полагают, что я в бегах, а не скрываюсь с ними по соседству. И я мог бы зайти в свой дом – ведь у меня имеется от него ключ.

А там, в моем доме – моя жена. Которая, как я убедился – монстр. Как самый настоящий Оуэн.

А еще там мои дети. И они считают убийцей меня, а не Миллисент. Для них монстр я. И все, что я увижу, – это их реакцию, когда я убью их мать.

Я не открываю дверь.

И план мне не нужен. Мне нужны доказательства, улики. Потому что в телерепортажах уличают пока только меня.

Моя ДНК. Хотя это и не должно было стать для меня «сюрпризом», но Миллисент не перестает меня поражать. Я говорил это с момента нашего знакомства.

Ей удалось оставить образцы с моей ДНК по все церкви Хлебов Жизни. Мой пот обнаружен на входной дверной ручке, на замке в подвале и даже на лестничных перилах. Как будто у жены была целая бутылка с моим потом, и она разбрызгала его повсюду.

Пятнышко моей крови найдено на полках у стены.

На наручниках тоже пот.

Кровь на цепях и грязи.

Миллисент постаралась, чтобы все выглядело так, будто я вымыл большую часть помещения, но пропустил несколько мест.

Все это объявляет на своей пресс-конференции в середине дня Клэр. Я официально переведен из фигуранта дела в подозреваемого. Единственного подозреваемого.

Клэр даже говорит, что я «возможно, вооружен и очень опасен».

Насмотревшись и наслушавшись за несколько часов всевозможных экспертов, репортеров и бывших друзей, словоохотливо распинающих меня, я, наконец, покидаю дом Кеконы. Я выезжаю из Хидден-Оукса в мир, где любой меня может узнать или не узнать.

Проехав через город, я миную свою любимую кофейню. Но не останавливаюсь, а проезжаю еще десять милей по автомагистрали между штатами до другой кофейни этой же сети, в которой имеется такой же автомат для самообслуживания. С бейсбольной кепкой на голове и почти недельной щетиной на лице, я захожу внутрь и беру себе кофе.

Молодой парень за прилавком не отрывает глаз от своего мобильника. Это даже немного разочаровывает меня.

Но и слегка приободряет. Не все люди в мире ищут меня. Может, я смог бы даже поесть в ресторане, закупиться в торговом центре и посмотреть кино прежде, чем кто-нибудь меня узнает. Я просто не хочу ничего этого делать.

Я снова в Хидден-Оуксе. Какая-то незримая сила заставляет меня проехать мимо своего дома. На лужайке нет никаких игрушек, и приветственная табличка на двери снята. Жалюзи спущены, занавески зашторены.

Не купила ли Миллисент еще один пузырек с глазными каплями? – задаюсь я вопросом.

А еще мне интересно – травила ли она еще кого-нибудь, кроме Дженны?

Я тоже несколько раз ощущал недомогание. Если Миллисент способна сделать больной свою дочь, то она может поступить так с любым человеком.

Но я не вхожу внутрь дома. Пока еще рано. Я возвращаюсь в дом Кеконы. Полиция меня там не встречает. Все выглядит так, как и было.

Рука тянется выключить телевизор. Мне нужен отдых. И все-таки я снова слушаю новости.

Практически по всем каналам говорят о ДНК. И только Джош – исключение. Он снова в статусе репортера, интервьюирует криминалиста-паталогоанатома. Голос этого человека не раздражающий, но несколько занудный, как у профессора, читающего лекцию. По крайней мере, пока он не доходит до порезов бумагой на теле Наоми.

– Местоположение порезов имеет большое значение для определения, чем они были нанесены. Мы говорим «бумага» исходя из типа порезов. Но бумага бывает разных видов и сортов. Например, на более грубой коже у Наоми, в частности, стопах, порезы неглубокие. А в местах с более нежной кожей они глубже. Это указывает на то, что все порезы наносились одним предметом, но это не обязательно был обычный лист бумаги. Это мог быть любой предмет, способный разрезать стопу.

Я вскакиваю с дивана так, словно меня поразили шокером. Я знаю, чем Миллисент наносила эти порезы!