Текст книги "Кровь хрустального цветка"

Глава 14
Орлейт

Меня еще в жизни так не разочаровывала книга с картинками.

Закрываю ее со вздохом и смотрю на лес Ватешрам. «Те Брук о’Авалансте» написана не всеобщим языком, поэтому я все утро пыталась расшифровать ее содержание по рисункам, усеявшим две тысячи тончайших страниц. Чутье подсказывает, что это не просто подборка иллюстраций и мне нужны ответы.

Прямо сейчас.

К счастью, похмелье почти прошло естественным путем, и пусть я сомневаюсь, что какое-то время смогу смотреть на еду как обычно, я вполне готова встретиться с кем-нибудь лицом к лицу без риска начать изливаться словесным ядом.

Сую книгу в сумку, затем переодеваюсь в нечто более подходящее для прохладного бриза, что дует с океана. Не озаботившись опрятной прической, быстро спускаюсь с Каменного стебля и прохожу коридор, который ведет в западное крыло, с единственной целью в мыслях.

Свежий океанский воздух щекочет кожу, я приземляюсь по щиколотку в песок и бегу к зазубренным скалам. Сижу, болтая ногами в воде, когда у них выныривает Кай – мокрые волосы прилизаны, яркие, как драгоценные камни, глаза выдают его типичную ухмылку еще до того, как над поверхностью показываются губы.

– Два визита за неделю? Ты льстишь мне, сокровище.

Пожимаю плечами.

– Что я могу сказать? Ты – мой любимый рыб.

Кай хмурится, скользит пристальным взглядом по моему лицу. Взмахнув мощным хвостом, он наполовину высовывается из воды, нависает надо мной и смотрит с беспокойством.

– Что случилось? Выглядишь не очень.

Да что за день.

Избегая его взгляда, я подбираю осколок камня и бросаю в воду.

– Орлейт…

– Помнишь сахарную водоросль, которую я у тебя попросила год назад? – отваживаюсь мельком посмотреть на Кая.

– Да. Ты сказала, что ее меловая текстура идеально подходит для особой задумки, над которой ты трудишься. Что ты намеревалась ее измельчить и добавить в краску.

Я солгала.

Ну, я и правда стерла ее в порошок… но использовала определенно не на камне.

Кай щурится, а потом распахивает глаза так широко, что они вот-вот выскочат из орбит.

– Ты не… – Он трясет головой достаточно долго, чтобы я поняла, что шансы убедить его достать мне еще водоросли равны примерно нулю. – Не смей говорить, что ты пустила сахарную водоросль на приготовление экзотрила, Орлейт. Не смей.

Его разочарование истязает меня столь же сильно, что и яростный гнев Рордина.

Подумываю вновь солгать… потом решаю, что не стоит. Возможно, если я буду честна, сострою умоляющие глазки, скажу Каю, что его чешуя сверкает подобно океанским самоцветам, он сжалится над моей похмельной задницей и подарит пару стеблей.

– Что бы ты сказал, если бы я и в самом деле сделала из нее экзотрил?

Кай издает звук, низкий и едкий, который будто бы вырывается из его изящных жабр за ушами, а потом его пальцы вдруг принимаются шарить у меня во рту, заставив его раскрыться шире.

Не самый лучший знак.

– А я гаваила, как велколепна щегодня выглядиц цвой хвосц? – кое-как выговариваю я, несмотря на соленые, как океан, два пальца.

Кай пропускает мою спонтанную лесть мимо ушей, продолжая управляться с моей головой, приподнимая мне веки, рассматривая глаза. Даже волосы нюхает, а потом издает еще один звук, который заставляет пожалеть, что у меня нет раковины, куда я могла бы спрятаться.

– У тебя все плохо. – Кай отталкивается от камня, оставляя флер презрения. Его глаза – два рыболовных крючка, вонзившихся мне в кожу. – Как долго? Полгода? Год?

Он явно не даст мне еще водоросли.

– Давай не будем увязать в деталя…

– Ты знала, что передозировка такими штуками может привести к сердечной слабости? Оно лопается, Орлейт. Как пузырь. Пуф – и труп.

Кровь стынет в жилах.

Написанный от руки рецепт, который я нашла в конце старой книги о травах и лекарствах, в подробности о побочных эффектах не вдавался. Просто говорил, что экзо хорош для «поднятия духа после клаштен»… что бы это, чтоб его, ни значило. Все после слов «поднятие духа» виделось ненужными каракулями.

И там уж точно не было никакого мелкого шрифта про лопающиеся сердца.

Прямо сейчас я жалею, что приняла сразу три. Теперь понятно, почему казалось, что у меня вот-вот вырастут крылья и я упорхну, как спрайт.

– Рордин нашел мой тайник и все забрал, – бормочу я, пиная воду с, наверное, чуточку лишней свирепостью. – Так что мое сердце в безопасности.

По крайней мере, физически.

Кай низко опускается в воду, пытаясь разрушить замок взглядом.

– Ну, хоть что-то, – отзывается он с незнакомой мне горькой тенью в голосе.

Подумываю о ней спросить, но Кай дергает подбородком в сторону моей сумки.

– Есть что интересное показать?

Кай говорит по-прежнему холодно, однако я цепляюсь за смену темы, как за лучик солнца, что пробивается сквозь тучи в пасмурный день.

– Вообще да… – открыв лежащую сзади меня сумку, я показываю «Те Брук о’Авалансте», из которой торчат закладки – перышки, листья и прочие попавшиеся под руку мелочи. – Я нашла книгу.

Как бы.

Кай стремительно врывается в мое личное пространство, он ставит сильные руки по обе стороны от меня и приподнимается, чтобы рассмотреть все еще лежащую в сумке книгу.

У меня перехватывает дыхание.

Кай так близко, что его биение стучится мне о кожу в диком, безудержном ритме. Словно воздух вокруг него вдруг обрел собственный неистовый пульс.

– Первозданный, невредимый, подлинный экземпляр Книги создания! – выпаливает он. – Да? Она же невредима?!

– А… наверное. Я не нашла ни одной поврежденной страницы, пока листала.

Кай издает резкую трель, от которой у меня по коже пробегают мурашки. Когда он опускается в воду, я, кашлянув, кладу книгу себе на колени.

– Книга создания… – провожу по тисненым словам кончиком пальца. – Так вот что это значит?

– Да! – Кай хватает меня за руку и целует костяшки пальцев. – Очень редкая находка, Орлейт. Весьма впечатляющая. Последний раз я видел подлинник много лет назад, и его наполовину сожрала моль. Даже не ожидал, что однажды увижу еще один, столь хорошо сохранившийся.

На языке Кая это: ты меня разозлила, я разочарован, однако впечатлен твоими навыками поиска сокровищ.

– Книга написана на древнем валийском в отличие от недавних переведенных версий.

Хм.

– Ну… я нашла ее в забаррикадированной кладовой. Никогда подобного не видела.

Кай сводит брови.

– Даже современное издание?

– Нет, насколько я помню. – Раскрываю книгу на закладке из сушеного листка шелковицы. – Но тут прекрасные иллюстрации, так что я смогла разобрать отдельные фрагменты. Вроде как. Где это? – спрашиваю я, указывая на изумительный набросок.

Хотела бы я так уметь. Мой собственный стиль, импровизационный, движимый эмоциями, не имеет ничего общего с мельчайшими деталями, которые делают эту иллюстрацию невероятно реалистичной.

Такое ощущение, будто я могу ступить прямо на изображенный вулкан, прикоснуться к каменным иглам, торчащим из его короны. К облакам, что заигрывают с острыми кончиками зубчатого забора, который охраняет кратерное озеро.

– Гора Эфер. Дом пророка Маарса. Жуткое существо, но он предсказывает будущее с помощью загадок, которые высекает на камне, – отвечает Кай, указывая на двенадцать игл.

Что-то ползет вверх по моей спине, оставляя дрожь.

– У него есть группа ярых последователей, которые называются Шулаки. Они цепляются за каждое его вырубленное слово, будто младенец за грудь матери.

Хмурюсь и поднимаю взгляд, но глаза Кая все еще прикованы к тексту, который он, очевидно, умеет читать.

– Как… вера?

– Да. Многие верят, что он говорит от имени богов.

Склонив голову набок, я заправляю за ухо прядь.

– Богов?

Кай щурит глаза, меж изящными белыми штрихами его бровей залегает морщинка.

– Да. Учитель уж наверняка рассказывал тебе о религиях.

– Ах нет. Я не знала, что такое бывает. Думала, боги существуют лишь в фантастических мирах, о которых я читала…

Кай снова с мрачным выражением лица смотрит на замок.

– Тебя там слишком опекают, – рычит он, и в его ледяных словах слышится необузданная буря.

Которую я пытаюсь унять, положив ладонь Каю на щеку, чтобы вернуть ко мне его внимание. Он вскидывает бровь.

– Не так уж сильно меня опекают, Кай.

Ложь. Все так и есть, но я сама построила стены собственной тюрьмы.

Переворачиваю страницу, пытаясь отвлечься, и кривлю губы в приторной улыбке.

– Так, погоди…

Постукиваю пальцем по изображению высокой, стройной женщины с длинными волосами, ниспадающими до самых колен. Она бросает кусочек водоросли в вулканическое озеро, которое выплевывает кого-то похожего на… ну… Кая.

– Означает ли это, что океанские дрейки сделаны из…

– Морской капусты, – перебивает он монотонным голосом. – Да.

Мельком смотрю на Кая, ловлю его унылый взгляд и прикусываю губу, чтобы не зайтись хохотом… но смешки все-таки прорываются.

– Ты ужасна. – Кай открывает другую закладку-листок. – И ты сделана из камней, что ненамного лучше.

– Думаю, это совершенно уместно.

Он склоняет голову и смеется, и этот звук – всплеск радости, в котором я хотела бы купаться. Когда грудь Кая перестает содрогаться, его биение наконец успокаивается до ритма мерного прибоя.

Застенчиво улыбаясь, возвращаюсь к книге и пробегаю пальцами по иллюстрации с океанским дрейком, что вздымается из воды, – плавники, украшающие его длинный, мощный хвост, гладко прилегают к чешуе. Рядом он изображен еще раз, но уже на двух мускулистых ногах.

Улыбка сползает с губ, я облизываю их и бросаю на Кая взгляд сквозь ресницы.

– Это правда? Вы умеете ходить по суше?

В сердце оживает пузырек надежды – и лопается, когда Кай качает головой, убирает мою руку и открывает книгу на другой странице.

– Не все. Первородные могли. И некоторые их прямые потомки.

Поникаю.

– Ох…

– Что ты почерпнула отсюда?

Смотрю на женщину, которая подбирает с земли опавший лист, ее волосы будто сливаются с облаками. На соседней иллюстрации она сдувает лист с ладони в вулканическое озеро. Оттуда появляется целый рой спрайтов.

– Эм-м, что спрайтов создала из опавшей листвы богиня… – Проклятье, не знаю. – Воздуха?

– Верно. – Кай подается ближе, и меня окутывает его солоноватым ароматом. Этот запах не похож ни на какой другой, как будто весь океан сварили в густой благоуханный сироп.

Он – море во плоти. Роскошный, и благотворный, и…

Мой лучший друг.

Кай указывает на перья, вшитые в корсаж богини.

– Фалантия может принимать облик орла.

Киваю, мой изголодавшийся по экзо мозг цепляется за новые знания. Кай переворачивает еще несколько страниц.

И приподнимает уголок губ.

– А это? – спрашивает он с ноткой коварства. – Лесные нимфы, рожденные из спелых слив рукой бога чего?..

Кровь мгновенно раскаляется, и я перевожу взгляд на россыпь белых барашков, разметавшихся по океану вдали.

Страница… кхм. Впервые на нее посмотрев, я испытала всевозможные странные чувства, которых прежде не испытывала. Теперь эта иллюстрация выжжена в моем сознании, и ей суждено внезапно всплывать в памяти и смущать меня до конца моих дней.

Меня выбила из колеи не нагота. Даже не то, как женщина распласталась, выгнув спину и закусив губу, и пощипывает себе соски.

А то, как раздвинуты ее бедра.

Как раздвинутыми их держит мужчина, который уткнулся меж ними лицом. И его поза – он застыл, словно лакомящийся добычей кот. И его длинный, твердый, обнаженный орган, готовый в нее погрузиться.

– Плодородия? – спрашиваю я и ненавижу то, каким писком слово срывается с языка.

Кай поворачивает меня лицом к себе, взяв за подбородок, и я замечаю в океанских глазах блеск, которого раньше там не было.

– Верно, – мурлычет Кай. – Умная девочка.

– Сомневаюсь, что учитель похвалил бы меня за такое достижение.

– Да, – хмыкает Кай, разжимая пальцы. – Это вряд ли.

Щеки все еще пылают. Я переворачиваю страницу.

– Не знаю, кто он, – указываю на мужчину, облаченного в черное, с рукоятью меча, торчащей за плечом. Лица не видно, только острый подбородок и сжатые в нитку губы.

Только он непрост.

У него три обличья, и, каждое со своим лицом, они сливаются воедино. Другие два по сторонам не так различимы, но не менее жутки.

То, что посередине, отрезает кусок черноты, ниспадающий с его широких плеч, и отпускает ее, трепещущую, в кратер вулкана.

– Кавт, бог смерти, – рокочет Кай. – Он умеет принимать множество обличий мертвых, а из клочка своей тени он создал ирилаков.

Кай постукивает кончиком пальца по изображенному призраку, что выбирается из кратера, – знакомому, с лицом, будто вырезанным из куска беленого дерева.

– Так вот как они называются, – шепчу я, обводя пальцем белые как мел черты существа.

Я насколько поглощена новым знанием – тем, что наконец понимаю, кто такой Шэй, – что не замечаю возникшего между мной и Каем напряжения, пока его палец не поддевает мой подбородок.

Он поднимает мне лицо, пока я наконец не смотрю в его прищуренные глаза. Пригвожденная пристальным взглядом.

– Что?

– Орлейт. Даже не приближайся к ирилаку. – Голос Кая тверд как камень, на котором я сижу, и грани его столь же остры. – Они импульсивны. Смертельно опасны.

– Как так? – спрашиваю я, убирая с лица выбившуюся из косы прядь волос.

– Они питаются страхом… и не только. Бывает, что заманивают в лес детей, и от них потом не остается ничего, кроме обтянутого кожей, как шелухой, скелета.

Сдерживаю дрожь, вызванную той жуткой картиной, которую мне рисует Кай, и думаю о твердых, пушистых комочках после трапезы Шэя. Но помимо… этого он не кажется таким уж страшным. За все годы, что я швыряю в него мышами, он ни разу не попытался напасть. Прошлой ночью я буквально покормила его с руки, когда впервые высунулась за Черту, сотрясаясь от страха, и Шэй все равно предпочел мышь.

Молчание затягивается, Кай что-то высматривает в моих глазах, затем вздыхает и возвращает внимание книге.

– Полагаю, ты принесла ее по другим причинам.

Он так хорошо меня знает.

– Дело в том, что некоторых существ я узнаю по картинкам из других книг, – открываю страницу, заложенную высушенным цветком, – но многие меня ошарашили. Например, вот это.

Богиня на иллюстрации – самая обворожительная женщина из всех, кого я только видела, тонкая и гибкая, в платье, ниспадающем, словно лепестки цветов. Она бросает в кратер вулкана сверкающую розу, и оттуда появляется существо, не менее поразительное, чем божество, его создавшее.

Бледная кожа слегка мерцает, глаза похожи на отшлифованные кристаллы. Из-под прядей выбеленных волос торчит не обычное ухо, но украшенное крошечными, изящными шипами, которые выстилают заостренную раковину.

– И я подумала, может, ты мне подскажешь, кто это?

Голос Кая понижается до тихого, почти скорбного шепота.

– На валийском их называют эшлийцами. Что означает «вечность без тени». Их осталось очень мало.

Недоуменно хмурю брови, поднимаю взгляд.

– Почему? Что с ними случилось?

Кай выталкивает себя из воды, сильный, мускулистый, чешуйчатый и…

Я сглатываю.

Почему я только сейчас замечаю, что в моем лучшем друге столько… обаяния? Удивительно, что за его хвостом целыми днями не гоняются самки.

– Это очень долгая, очень печальная история, – говорит Кай, усаживаясь на камни рядом, и болтает серебристым хвостом в воде взад-вперед. – Не стану осквернять ею твои прелестные ушки.

Он щиплет меня за нос, и я впиваю в него свирепый взгляд.

– Но ты рассказываешь мне все.

С лица Кая тут же стекает все насмешливое веселье, и он обхватывает мою щеку, легонько, будто она сделана из стекла.

– Не эту историю, Орлейт. Эту – никогда.

Многие ошибочно верят, что океанские дрейки как прибой – их легко раскачать.

Но не я.

Я достаточно хорошо знаю Кая, чтобы понимать: когда он говорит «нет», значит, все. Он скорее собственный хвост отрежет, чем откажется от своего слова.

Снова смотрю на иллюстрацию и решаю не упоминать дежавю, которое она у меня вызывает. То, что во снах ко мне приходит маленький мальчик с точно такими же глазами.

Всегда тянется.

Никак не поймает.

Не обращая внимания на тяжесть в груди, я открываю страницу, отмеченную зазубренным листком тень-травы.

– А что насчет этого?

В гибком, мощном мужчине, выходящем из кратера, есть что-то очень необычное. Я почти не обратила внимания на его острые уши, безупречно вылепленные скулы. Поначалу меня поразили даже не его настороженные глаза или то, как они глядят из книги так, будто за ними идет скрытая война.

Просто вокруг него есть некая аура. Ощущение первобытного превосходства, которое сковало меня в тот самый миг, как я мельком его увидела.

Какая-то врожденная часть меня хотела сразу же захлопнуть книгу. Все еще хочет, как цветок, что закрывает лепестки пред натиском яростной бури.

Молчание слишком затягивается, я смотрю Каю в глаза и вижу в них тень, он хмурится.

– Что?

– Твой учитель страдал тяжелой формой избирательного обучения? Да как ты можешь ничего этого не знать?! – вопрошает Кай, рубанув ладонью по воздуху. – Некоторые расы из этой книги выковали ваш собственный образ жизни!

Пялюсь на Кая в непонимании.

– Боюсь, тебе придется пояснить конкретней.

– Ну, возьмем, к примеру, Неблагих, – указывает Кай на картинку, – которых вытащил из вулкана Джакар, бог силы. Тысячи лет назад эта раса главенствовала и повелевала, движимая непреодолимым желанием сеять семена своего влияния и укреплять власть. Заводить гнезда, трахаться и плодиться.

Вздрагиваю от грубости его слов, от того, как он подчеркнул пошлое слово на букву «т», у меня и вовсе горят щеки.

– В вашем обществе до сих пор встречаются отголоски чумы их архаичных верований, – продолжает Кай. – К примеру, в те времена очень серьезной проблемой была работорговля. В результате обескровливание одной земли для укрепления другой запрещено, вот почему перейти под знамена иной территории можно лишь добровольно.

Язык – словно кусок мела у меня во рту. Качаю головой, гадая, не стоило ли мне подождать с вопросами, пока мой мозг не заработает в полную силу.

– Не понимаю. Если они были такими невероятными, почему же тогда их сейчас нет?

Кай приподнимает мои волосы, проводит пальцами по всей длине, от чего вся голова покрывается мурашками. Он перекладывает их тяжесть мне на плечо так бережно, будто держит золотую пряжу.

– Их привела к гибели собственная ненасытная жажда власти, – произносит Кай, и глаза его мрачны. – Неблагие уничтожали целые расы, Орлейт. Даже собственную. Разорвали друг друга в клочья в великой битве, которая опустошила всю территорию и чуть не стала причиной всеобщего вымирания. Кто-то верит, что сам Джакар явился и расколол небо, обрушил кровавую погибель и вымарал все, что осталось от его… лжетворений, – рычит Кай, возвращая внимание к странице. – Вонь того выброса силы до сих пор оскверняет некоторые части моря.

Хмурюсь, снова изучая изображение.

Возможно, спрашивать все же не стоило. С каждой секундой мой мир будто становится меньше.

Бросаю взгляд на следующую закладку – и в горле, не давая дышать, встает ком.

Я медленно переворачиваю страницу.

– А он? – едва могу смотреть на того, кто изображен на целом развороте.

Он соткан из мощных мускулов, его волосы – темно-седые, его глаза – черны, как ночное небо. Он груб, держится по-звериному, словно все то, что внутри него, слишком трудно сдержать.

Напоминает мне о грозовых тучах, которые временами грызут мою башню.

У этого мужчины целых пять обличий, каждое более сутулое, искаженное, они демонстрируют его постепенное превращение в чудовище.

Его я узнаю`.

– Бьорн. Бог равновесия. Как видишь, его облик изображен аналогично современному вруку.

В памяти раздается эхо резких воплей, и я киваю, вспоминая, как сильно дрожала земля, будто вот-вот разверзнется и поглотит меня целиком.

– Его… его когти, – выдавливаю я, дернув подбородком в сторону длинных черных крючьев, что поблескивают в изображенном наброском луче лунного света. – Здесь что-нибудь о них сказано?

Кай постукивает пальцем по наклонной строке посреди страницы.

– Klahfta des ta ne flak ten. Если упростить, это означает что-то сродни «не имеющие равных».

– Ох, – шепотом выдыхаю я, радуясь, что не попыталась уложить в себя завтрак или обед. – А у современных вруков?

– Коготь врука несет смерть, – Кай прочищает горло, глядя в даль залива. – Всем.

Смятение, которому не удается скрыться в глубине океанских глаз, заставляет меня нахмуриться.

– Кай?

– Безопасность важна для тебя, верно? Превыше всего?

– Наверное. А что?

Кай касается губ языком, быстро слизывая с них блеск морской соли.

– Я мигом.

– Пого…

Нырнув, Кай исчезает под водой, тончайший плавник его хвоста взмахом выбрасывает наверх нитку водоросли.

Вздыхаю, терпеливо ожидая его возвращения.

Когда он вновь появляется, в его руках ноша – сундучок, маленький и потускневший, который Кай ставит рядом со мной на камень, прежде чем поднять крышку. Он роется внутри и достает изогнутый клинок в кожаных ножнах. Рукоять без потертостей выкована из темного металла, без украшений, за исключением кончика из черного камня.

– Что это? – спрашиваю я, глядя на вещицу так, словно она вот-вот выпрыгнет из руки Кая и укусит меня.

Он колеблется, затем протягивает мне нож.

– То, что защитит тебя от чего угодно. Всегда.

В груди растекается беспокойство.

Рука дрожит, будто тело знает то, что разуму еще лишь предстоит постичь. Беру изогнутые ножны в одну ладонь, рукоять – в другую и тяну…

Обнажив лишь пару сантиметров оружия, тут же возвращаю его обратно. Желудок сжимается, сердце сильно и быстро колотится в груди.

Коготь.

Гребаный коготь.

– О-ого…

– Просто подумал, ну, ты же говорила, что ненавидишь свой новый меч, и я… ты в порядке? – спрашивает Кай мягко, окутывая мои грани прибоем своего биения.

Сую подарок в сумку.

– Лучше не бывает, – вру я, после чего закрываю книгу и кладу ее поверх когтя, чтобы притвориться, будто его не существует. – Просто хочу, чтобы такой особенный подарок лежал у меня в сумке в целости и сохранности.

– Сокровище…

Поднимая взгляд, я изображаю на лице улыбку. Широкую и ослепительную, которая обычно пробирает Кая до самых жабр.

Он сводит брови.

– Ты лжешь. Я чувствую, как поднялась температура твоего тела. Ты не обязана принимать подарок, если он тебе не нра…

Обхватываю его лицо обеими руками, притягиваю ближе и запечатлеваю на влажной соленой щеке поцелуй, от чего глаза у Кая сразу покрываются поволокой, как это бывает, когда я предлагаю ему яблоко или еще что-нибудь вожделенное.

– Я в восторге от твоего подарка, Кай. Правда. А теперь расскажи-ка мне снова историю о том, как ты попался на рыболовный крючок ухом.

Он медленно растягивает губы в бесцветной улыбке.

– Тебе она и правда нравится?

– Очень. И ты так хорошо ее рассказываешь.

Мне удается досидеть до конца истории, вернуться в замок и пройти в боковую дверь, которая уводит к клумбе плюща, где меня выворачивает наизнанку. Когда Бейз обнаруживает меня, скрюченную, с желчью на губах и спрашивает, не из-за моего похмелья ли это, с моего языка слетает еще одна ложь.

Правда в том, что оно не имеет ничего общего с тяжестью, спрятанной у меня в сумке. Оружие, которое, возможно, несет на себе груз множества отнятых жизней. Уничтоженных. Разрушенных.

Груз разорванных на куски и сожранных семей, разметанных по земле.

И теперь он мой…