Текст книги "Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья"

Мир 1514 года, который Фердинанд и Максимилиан заключили с Францией, имел последствия – не в последнюю очередь из-за давно согласованного брака их сонаследника Карла и младшей сестры Генриха VIII Марии. Этот брак планировался годами, и дошло до того, что сама Мария написала Маргарите Австрийской, чтобы спросить совета о местной моде, которой ей следует придерживаться.

Но коварные деды Карла демонстрировали крайнюю степень медлительности (к возмущению самого Карла-подростка, который был наслышан о яркой красоте Марии). Теперь они стремились расстроить этот брак и обручили Карла с трехлетней дочерью французского короля, в то время как сам только что овдовевший Людовик XII выбирал между сестрой Карла и его теткой Маргаритой Австрийской. Однако Англия, заключив собственный мир с Людовиком, сделала французскому королю более заманчивое предложение: 18-летнюю Марию Тюдор предлагалось выдать замуж за 52-летнего Людовика, который еще и выглядел намного старше своих лет.

Эту партию представили как собственный выбор Марии. 30 июля 1514 года она созвала ведущих английских пэров, чтобы сообщить им, что решила не выходить замуж за Карла и никогда не испытывала к нему «супружеской привязанности». Она говорила о своем собственном мнении и «по собственному желанию»… Это заявление о независимом суждении было столь же неправдоподобным, как до этого отказ 12-летнего Генриха от договора с Екатериной Арагонской. Но, возможно, сама идея о том, что брачный выбор Марии должна сделать она сама, будет иметь непосредственные последствия уже в ближайшие месяцы.

Мария прекрасно понимала, в чем состоят политические ставки, но у нее были и свои собственные планы. Как она позже напомнит брату, он хотел, чтобы она вышла замуж за Людовика «во имя мира и дальнейшего процветания Ваших дел».

Хотя я понимала, что он очень стар и болен, но во имя мира и процветания Ваших дел я была согласна подчиниться упомянутому предложению, так что, если [как только] мне повезет пережить этого короля [Людовика], я могла бы при условии Вашей доброй воли выйти замуж по собственному желанию, разумеется, если это не приведет к Вашему неудовольствию. На что Вы, мой добрый брат, снизошли и дали свое согласие, как Вы и сами прекрасно знаете.

Возможно, Генрих не предполагал, что ему придется сдержать такое обещание, и не представлял, насколько скоро это произойдет. Но все же требование Марии весьма примечательно – как и то, что в конце концов она добилась своего.

И Фердинанд, и Максимилиан в один голос заявляли – возможно, слегка лицемеря, – как позорно, что «такая прекрасная и добродетельная принцесса» должна связать свою жизнь с таким «немощным, больным и злобным» человеком, как Людовик. Но пышные приготовления к свадьбе, призванные продемонстрировать величие обеих сторон, шли своим чередом, и в августе, одетая в пепельно-серый с фиолетовым атлас и расшитую золотом клетчатую парчу, Мария явилась на церемонию заключения брака по доверенности в Гринвиче, где от имени Людовика действовал герцог де Лонгвиль. (Ролевая игра Лонгвиля распространялась в том числе и на спальню, где Марию церемониально раздели и уложили в постель, а после того, как Лонгвиль коснулся ее обнаженной ногой, брак считался консумированным.) Королевская чета обменялась несколькими письмами, ритуально выражая супружескую привязанность и жгучее желание увидеть друг друга. А 2 октября, снаряженная, как инструктировал Генрих своих послов, «всем, что приличествует столь великой принцессе», Мария отплыла из Дувра во Францию.

В каждом городе, который она проезжала, ее встречали громким публичным праздником, сопровождавшимся обильной порцией частного притворства. Как утверждал один из главных французских придворных по имени Флёранж, с Марией следовало около двух тысяч конных англичан, но ее встречу с Людовиком инсценировали как образец романтической простоты. Приблизившись к Абвилю, Мария послушно задержалась, ожидая, пока предупрежденный Людовик покинет город с ястребом на запястье, чтобы «случайно» встретить ее во время охоты. Аналогичным образом Яков в Шотландии встретился с ее сестрой Маргаритой.

Французский король, казалось, остался очарован новобрачной. У него были на то все основания: один ослепленный ее красотой свидетель описывал ее как «нимфу небесную», другой – как «рай на земле». А после брачной ночи Людовик заявил, что «творил чудеса» в спальне. «Прошлой ночью он трижды переправился через реку и мог бы продолжить, если бы пожелал»[124]124
  Цитата из отчета венецианского посла во Франции Марко Дандоло от ноября 1514 года. Источник: https://www.british-history.ac.uk/cal-state-papers/venice/vol2/pp202-213


[Закрыть]. Вероятно, это было лишь хвастовство: наследник Людовика выдохнул с облегчением, когда ему сообщили, что (предположительно из-за преклонного возраста Людовика) «король и королева не могут иметь детей». Это был будущий король Франциск I, дальний родственник Людовика и одновременно его зять. На самом деле, возможно, слишком близок с Марией становился именно Франциск: его амбициозную мать Луизу Савойскую даже предупредили, чтобы она глядела в оба, как бы Франциск ненароком не стал отцом мальчика, который займет его место.

Но и Мария, и Людовик убедительно демонстрировали семейную гармонию. Посол Генриха сообщал, что эта пара разделяет «такую добрую и совершенную любовь, какая только может быть между двумя живыми существами», а в одном из писем Чарльза Брэндона говорится, что «никогда еще во Франции не было королевы, которая поступала бы благороднее и мудрее», а что до короля – «никогда не было мужчины, который больше думал [о женщине], чем он думал о ней, ибо она ведет себя как подобает, тем самым завоевывая его».

Еще одной важной фигурой, участвовавшей в приезде Марии во Францию, был Чарльз Брэндон: по одному из свидетельств, он и другие ведущие рыцари прибыли во Францию переодетыми в серые плащи с капюшонами в лучших романтических традициях. Они позаботились о том, чтобы с лихвой отстоять честь Англии на рыцарских турнирах, посвященных свадьбе, где Мария стояла на «прекрасной сцене» в одиночестве, приветствуя рыцарей, «дивящихся ее красоте», тогда как ее муж «был слишком слаб и от слабости не покидал ложе».

Вскоре Брэндон сыграет более заметную роль в истории Марии, и главным условием для этого станет «немощь» Людовика, о которой свидетельствовал Холл. Несколько поколений авторов как документальных, так и художественных произведений воспринимали Марию исключительно как жертву. На самом деле налицо все признаки того, что она наслаждалась и привилегиями, и обязанностями королевы. Но ей не суждено было долго наслаждаться ими. Среди молодых людей в городе ходила шутка, что король Англии отправил королю Франции кобылу, чтобы та побыстрее доставила его в рай или в ад. Шутка оказалась пугающе точным пророчеством. Менее чем через три месяца после свадьбы с Марией Тюдор, 1 января 1515 года, король Людовик скончался.

9
«Мое сердце и разум»: 1515–1525 гг.

Традиция предписывала молодой вдове провести сорок дней в уединении: в белых одеяниях королевского траура ей полагалось удалиться в затемненные покои, озаренные лишь светом свечей. Однако за картиной скорбного спокойствия подчас скрывались быстрые и глубокие подводные течения.

Срок траура в 40 дней, то есть больше месяца, имел определенный практический смысл. За такой период становилось понятно, беременна ли вдовствующая королева. Этот вопрос остро беспокоил Франциска, наследника Людовика, чьи права на престол могли бы перейти к любому сыну Людовика. Неудивительно, что Франциск навещал Марию ежедневно. Более того, как она вскоре напишет, ее уговорили раскрыть ему «тайну своего сердца». В те долгие дни, проведенные в темных покоях, у Марии было время хорошенько обдумать свои желания.

Любой мужчина из окружения теперь мог попытаться снова выдать ее замуж ради собственной политической выгоды. Это мог быть ее брат Генрих, стремившийся заключить союз с Габсбургами. Это могли быть французы, озабоченные сохранением доходов своей вдовствующей королевы внутри страны. Ходили также слухи о том, что якобы это мог сделать герцог Лотарингский, а сам король Франциск избавился от своей жены Клод, чтобы жениться на Марии. Уолси, чья звезда восходила все выше, настоятельно предупреждал Марию, чтобы она не обращала внимания ни на какие «предложения о замужестве», которые ей поступают. «Я доверяю только королю, моему брату, и вам не стоит подозревать во мне такого ребячества», – отвечала она. Новоиспеченная вдова вполне могла жить собственным умом.

Обещание, которое Марии удалось заполучить от брата, было всеобъемлющим. Генрих обещал (теперь у нее был повод ему это напомнить), что по любому вопросу о новом замужестве «вы не будете никоим образом провоцировать меня или что-либо мне навязывать, если при этом мое сердце и разум не будут максимально удовлетворены; и куда бы я ни направилась и что бы ни решила, вы должны быть вполне довольны тем же». Сердце и разум Марии привели ее не к кому иному, как к Чарльзу Брэндону, близкому другу ее брата.

Незадолго до этого Брэндона отправили обратно во Францию, чтобы сопроводить вдову домой. Прежде чем он отправился в путь, Генрих добился от него обещания, что он вернет Марию домой незамужней. Впрочем, брак этой парочки уже явно маячил на горизонте. Мария говорила брату, что всегда «хорошо относилась» к Брэндону, «как ты прекрасно знаешь». Создается впечатление, будто они уже обсуждали, что Генрих, если попросить его как полагается, со временем даст согласие на этот брак… Однако, возможно, возникли другие, более прагматичные проблемы, а Мария, проявив мудрость, не стала рисковать.

Как только несчастный Брэндон встретился с Марией, она сказала, что будет с ним коротка (перейдет прямо к делу), что хочет объяснить ему, «какой доброй дамой» она для него будет, и что, если он будет поступать сообразно ее желаниям, у нее «никогда не будет никого другого». Уже 5 марта взволнованный Брэндон писал Уолси: «Королева никогда бы не оставила меня в покое, пока я не дал бы согласие жениться, но, если быть честным с вами, я женился на ней с легким сердцем и возлежал с ней так долго, что, боюсь, она может носить мое дитя».

Пара вовсе не жила в изоляции, и их брак не мог быть заключен с соблюдением полной секретности. Кроме того, их активно поощрял новоиспеченный король Франциск. Они с Брэндоном поддерживали друг друга, а этот брак гарантировал, что Генрих не сможет выдать Марию замуж вопреки интересам Франции. Но с точки зрения английского короля этот брак был lèse-majesté[125]125
  Оскорбление величества (фр.) – преступление, заключающееся в неуважительном высказывании по отношению к монарху или его отдельным действиям.


[Закрыть], почти государственной изменой – более того, предательством рыцарского братства между ним и Брэндоном. Пара приложила все усилия, чтобы настоять, что главной движущей силой была Мария, а не Брэндон: что брак был заключен, как писала Мария, «в отсутствие каких-либо требований или забот с его стороны».

Слова Брэндона в письме к Уолси о том, что его привела к алтарю буря эмоций Марии («Я никогда не видел, чтобы женщина так плакала»), целые поколения историков воспринимали как свидетельство ее хрупкой женственности – то есть того, что она либо просто обезумела от любви, либо была романтической героиней, плывущей против течения в эпоху тотальной бесчувственности. Но современные исследователи отказываются от этой оптики, обращая внимание на то, как Мария составляла письма, чтобы произвести желаемый эффект (любимая сестра короля, она вряд ли могла понести такое же суровое наказание, как Брэндон), и что за посланиями относительно неграмотного Брэндона почти наверняка стоял ее литературный стиль.

В этой истории, как и в отношениях с братом Марии, Чарльз Брэндон производит впечатление актера, который оказался на сцене в чужом спектакле. Возможно, он действительно был настоящим героем рыцарских турниров, но нет никаких признаков того, чтобы он сильно увлекался романтическими элементами куртуазной игры. И напротив, познания Марии в области рыцарства и куртуазной любви научили ее использовать эти образы – женщины, ищущей защиты, и в то же время женщины, имеющей власть над мужчиной, – для укрепления собственного положения.

Не исключено, что Мария усвоила два урока: во-первых, что в делах сердечных женщина может иметь свободу действий. А во-вторых – что бок о бок с личной жизнью идет политика: сексуальный выбор Гвиневры, к счастью или к сожалению, имел определенные последствия для всего Артурова королевства, да и вообще, рыцарь мог заполучить целое королевство, завоевав его даму. На самом деле высказывались опасения, что, женившись на Марии, Брэндон надеялся стать наследником все еще бездетного Генриха. С другой стороны, рыцарская доблесть Брэндона оправдывала то, что при ее отсутствии могло бы показаться политическим мезальянсом. И если мать короля Франциска, разделяя неодобрение двора, в своем «Дневнике Луизы Савойской» отмечала, что Мария вышла замуж за «человека низкого сословия», то покойный муж Марии, Людовик, лично писал Генриху: «добродетели, манеры, вежливость и прекрасная форма» Брэндона заслуживали «еще большей чести».

В письмах к брату Мария задействовала все возможные средства. Она уверяла его, что стремилась к союзу с Брэндоном «не по зову плоти или из каких-либо чувственных побуждений», высказывала опасения, что Франциск устроит ей еще один брак за границей и она никогда больше не увидит своего брата, а еще – что Франциск сам делал ей недвусмысленные предложения… Картина, которую она живописала, возымела действие. «Да будут прокляты слепая привязанность и советчики, которые привели вас к этому», – в ярости написал Уолси Брэндону, предупредив его, что он находится в «величайшей опасности, в которой когда-либо находился человек». В итоге Уолси предложил утихомирить Генриха шквалом писем от французской королевской семьи с обещанием передать ему большую часть драгоценностей Марии, а также ее доходов как вдовствующей королевы Франции.

Уже 2 мая молодожены отплыли обратно в Англию и провели еще одну церемонию – публичное бракосочетание, на котором присутствовали Генрих и Екатерина. Однако лишь с наступлением лета венецианский посол счел возможным официально поздравить Брэндона (главным образом – со вступлением в союз с Генрихом, а потом уже с Марией). К тому времени стало ясно, что Мария вновь стала ценным активом английского двора, где они с Брэндоном проводили большую часть своего времени. На рыцарских турнирах в июле 1517 года Генрих и его последователи под эмблемами с инициалами короля и королевы сражались с командой Чарльза Брэндона под эмблемой с инициалами Чарльза и Марии C и M.

Роль, которую вновь взяла на себя Мария в куртуазной игре, Екатерина, вероятно, все более охотно желала уступить. Они были ближе друг к другу, чем к Маргарите, благодаря тому десятилетию, которое они провели вместе, пока Маргарита находилась в Шотландии. (В одном из писем к Генриху Мария называет Екатерину «моя самая дорогая и любимая сестра», а Маргариту – просто «моя любезная сестра».) Но ни одна из них не забыла Маргариту: согласно их переписке, Мария использовала все свое влияние как вдовствующая королева Франции, чтобы добиться защиты сестры от всех напастей шотландской политики.

Битва при Флоддене не просто оставила Маргариту двадцатитрехлетней вдовой, к тому же беременной. Она поставила перед ней неотложную задачу: попытаться сохранить страну за своим полуторагодовалым сыном Яковом, отныне – королем Яковом V. Слишком многие из дворян, которые в обычных обстоятельствах могли бы ей помочь, были мертвы. Более того, она находилась в крайне незавидном положении: вдова покойного шотландского короля, но сестра английского короля, чья армия его умертвила. Тем не менее оставшийся кворум шотландского Совета одобрил завещание Якова, на определенных условиях назначив Маргариту регентом их сына Якова V вплоть до его совершеннолетия.

Шотландская знать была вынуждена терпеть мир с Англией, которого Маргарите удалось добиться в феврале 1514 года. Она получила поддержку, поскольку в апреле готовилась родить второго сына (тогда как из-за продолжающейся бездетности Генриха ее прямые наследники доставались Англии). В июле того же года, оправившись от родового периода, она подписала с шотландцами совместное заявление в поддержку ее положения. Но уже через полтора месяца ситуация резко изменилась.

Проблема заключалась в вечном источнике тюдоровских драм: супружестве. 14 августа Маргарита тайно обвенчалась с Арчибальдом Дугласом, шестым графом Ангусом. Это был состоявшийся молодой вдовец одного с ней возраста, по позднейшему свидетельству шотландского хрониста Роберта Линдсея, «очень похотливый в глазах королевы», с уточнением, что она все же «считала его в крайней степени способным». Граф Ангус был амбициозным отпрыском семьи Дуглас, которая по уровню могущества могла посоперничать с самой короной, и племянником вышеупомянутого поэта Гэвина Дугласа. (Впрочем, через несколько недель после победы при Флоддене Дуглас оставил литературные занятия и стал одним из советников Маргариты.)

Представляется вполне вероятным, что в выборе мужа для Маргариты имелся политический подтекст: Дугласы, как и она, были связаны с проанглийской партией Шотландии. Возможно, она также боялась, что брат снова попытается выдать ее замуж в интересах Англии. Но если бы она стремилась к политической безопасности, то ей довольно скоро пришлось бы признать, что ее надежды ошибочны.

Профранцузская партия Шотландии считала, что большая часть власти, за которую цеплялась Маргарита, должна находиться в руках герцога Олбани, двоюродного брата Якова IV. (В какой-то момент она даже заявляла, что на нее оказывали давление, чтобы она вышла за него замуж: заявление тем более странное, что он к тому времени уже был женат.)

Несмотря на это, согласно более поздним свидетельствам, Маргарита (в конце концов, она была «еще одной из рода» Тюдор) тоже стремилась привнести в свой брак личную привязанность. Именно во втором или в третьем браке члены королевской семьи, жившие ранее, такие как Джон Гонт, считали, что вправе поступать по своему усмотрению – не говоря уже о сестре Маргариты, Марии. Однако было ли это правило одинаково применимым к женщинам? В мире, где женщины считались сексуально ненасытными созданиями, такие современники Маргариты, как епископ Лесли, брюзжали, что она вышла замуж за графа «ради собственного удовольствия» – из похоти, а не из любви.

Не прошло и двух недель после бракосочетания Маргариты с графом Ангусом, как Тайный совет потребовал вызвать из Франции герцога Олбани, чтобы он сменил ее в качестве правителя Шотландии. (После попытки восстания был сослан во Францию еще и отец Олбани.) По завещанию покойного мужа, чтобы осуществлять власть, она должна была отказаться от повторного замужества, и, как благочестиво заявляли лорды, они выполнили это завещание «вопреки старинным законам и обычаям королевства. Мы терпели и подчинялись ей, пока она сохраняла свое право на власть, оставаясь вдовой». Но теперь «она вышла замуж и отказалась от него, так отчего же нам не заменить ее другим, который преуспеет в той роли, от которой она добровольно отказалась?» Ситуацию усугубили безрассудный Ангус и его родственники, применив физическое насилие против знати, которая, по их мнению, им мешала. К тем же мерам обратилась и сама Маргарита, попытавшись назначить нового мужа своим сорегентом.

Возмущенная знать предложила Олбани вернуться в Шотландию. «Сторонник-противник» Маргариты, как она сама его называла, не позволял ей получать доходы от земель, входивших в приданое. Овладев Эдинбургом, Маргарита с Ангусом и своими особо важными сыновьями нашла убежище в безопасном замке Стерлинг. Это была настоящая гражданская война. Вместе с семейством Дугласов Маргарита оказалась изолирована в Шотландии, но ее поддерживал Генрих VIII. Тупик был преодолен в мае 1515 года с прибытием Олбани, который силой оружия и волей Совета взял под свою опеку малолетнего Якова V. В конце августа Маргарита удалилась в свой дворец Линлитгоу, якобы чтобы родить ребенка, которого вынашивала. Ее настоящая цель состояла в том, чтобы, как только отцу ребенка Ангусу разрешат с ней воссоединиться, бежать на юг, под защиту своего брата Генриха.

Под покровом темноты они с Ангусом ускользнули из дворца и направились к границе с Англией. Именно там 8 октября вдовствующая королева родила дочь – Маргариту Дуглас. В течение нескольких недель после родов она сильно недомогала (слишком сильно, чтобы кто-либо осмелился сообщить ей новость о смерти младшего сына). Лишь в апреле 1516 года она отправилась ко двору брата; даже тогда это далось ей «с превеликим трудом». А ее муж Ангус, не желая терять обширные шотландские земли, готовился заключить сделку с Олбани.

Осенью 1515 года в Англии нашли пристанище сразу три беременные королевы: Маргарита Шотландская (теперь уже родившая), Мария Французская, носившая ребенка Брэндона, и сама королева Англии Екатерина. На этот раз беременность последней окончилась удачно (в каком-то смысле): 18 февраля 1516 года Екатерина благополучно родила дочь, еще одну Марию.

Венецианский посол прямо написал домой, что рождение девочки «оказалось весьма досадным событием, поскольку никогда еще все королевство не желало чего-либо с таким нетерпением, как принца, и всем подданным казалось, что государство будет в безопасности, если его величество оставит наследника мужского пола, тогда как в отсутствие принца они придерживаются противоположного мнения».

Но Екатерина Арагонская торжествовала, и Генрих был убежден, что живой ребенок, хоть и дочь, – это по крайней мере надежда на лучшее будущее. «Мы оба молоды, – говорил он венецианскому послу Джустиниану. – Пусть на этот раз появилась дочь, по милости Божией за ней последуют и сыновья». Примерно через три недели после Екатерины родила и Мария Тюдор. Появившегося на свет мальчика назвали Генрихом в честь дяди, но он прожил очень недолго[126]126
  Еще один сын Генриха, родившийся примерно семь лет спустя, тоже умер в раннем возрасте. Если бы кто-то из мальчиков выжил, ход английского престолонаследия мог быть совершенно другим. Но поскольку этого не произошло, именно дочери Марии – Фрэнсис и Элеонора, родившиеся в 1517 и, вероятно, 1519 году соответственно, – рассматривались в качестве альтернативных кандидатур на престол. Фрэнсис впоследствии станет матерью леди Джейн Грей. – Прим. авт.


[Закрыть]. В течение всего мая при дворе устраивались празднества и турниры, на которых Генрих и его рыцари облачались в пурпурный бархат, расшитый золотыми розами.

Мария и Брэндон жили в роскоши – насколько это позволяло их пошатнувшееся финансовое положение. Более того, они вели бесконечные переговоры о доходах Марии из средств французского приданого и о своем долге перед Генрихом. Возможно, Брэндон, который был примерно на семь лет старше короля, начал замечать, что симпатии Генриха переходят на сторону более молодых фаворитов, таких как Генри Норрис и Николас Кэрью. Между тем Екатерина Арагонская, похоже, восприняла рождение дочери как возможность начать вести более уединенную жизнь: по свидетельству венецианского посла, в течение следующих нескольких лет ее видели «совсем редко». И хотя ей едва исполнилось 30 лет, иностранные гости отмечали, что она начала терять свою привлекательность. А ближайшими подругами «со стороны королевы» стали теперь женщины гораздо старше ее.

Но когда на белом коне, подаренном Екатериной, к английскому двору прибыла Маргарита, то и Екатерина, и Мария вышли ее приветствовать. Холл сообщал, что шотландскую королеву встретили «высоким пиршеством», но, по словам венецианского посла, Генрих отказывался признавать ее брак с Ангусом (а тот не принял ни одно приглашение приехать с визитом на юг, что заставило Маргариту «глубоко задуматься»). Переговоры с Олбани и шотландскими лордами о том, чтобы Маргарита снова могла благополучно вернуться на север и была обеспечена финансами, взял на себя Уолси.

Тем летом Маргариту убедили снова вернуться в Шотландию. На границе вместе с другими лордами ее встретил и Ангус. Поскольку Олбани вернулся во Францию (где до этого оставил жену) и обратно не торопился, возник вопрос о том, возобновится ли регентство вдовствующей королевы. Однако Маргарита лишилась всех шансов на это, предложив назначить своим заместителем мужа, с которым она к тому времени, по-видимому, помирилась. Другие члены Тайного совета не могли согласиться с этим предложением. Но вскоре у Маргариты появились причины поблагодарить их за непокорность. Пока она была в Англии, Ангус жил с леди Джейн Стюарт из Траквейра, с которой был обручен раньше. Причем жили они за счет ренты с земель Маргариты – Метвен и Этрик-Форест. Кроме того, он не был готов вернуть конфискованные доходы и отказаться от своего права пользоваться имуществом Маргариты в качестве ее мужа.

Всего через три месяца после возвращения в Шотландию Маргарита написала Генриху, умоляя позволить ей вернуться в Англию и развести их с Ангусом. В ответ Генрих отправил к ней на север монаха, чтобы тот убедил ее в святости брака. По сообщению представителя Генриха лорда Дакра, шотландские лорды согласились с английскими наблюдателями в том, что с Маргаритой плохо обращались, «не сдерживая никаких обещаний». Но если шотландцы, как она заявляла, только и делали что «кормили ее добрыми словами», Генрих поступал не лучше, отодвигая ее чувства на второй план. Однако теперь у него были все основания предпочесть проанглийского Ангуса профранцузскому Олбани в качестве главы правительства Шотландии.

Узнав, что Маргарита добивается официального развода, Генрих и Екатерина пришли в ужас. В октябре 1518 года Маргарита сообщила брату, что они с Ангусом не были вместе «эти полгода». «Я расположена, [если] это не перечит закону Божьему и моей чести, расстаться с ним, ибо я прекрасно понимаю, что он не любит меня, он показывает мне это каждый день». Сын Маргариты содержался отдельно от нее; ее лично унизили, заставив заложить свои драгоценности и серебро. Ко всеобщему облегчению, в 1519 году Маргариту с Ангусом видели вместе на пути в Эдинбург. Но сближение было недолгим. К лету 1520 года, когда снова вспыхнул вооруженный конфликт, Маргарита встала на сторону врагов своего мужа.

В Англии у Екатерины тоже были проблемы, хотя и менее драматичные. Громадный (не только по размеру, но и по значению) кардинал Уолси, вечно облаченный в красную мантию, теперь стал настоящим alter rex[127]127
  Другой король (лат.).


[Закрыть]. Послы наперебой сообщали, что Генрих «пропадает на охоте, а здесь всем управляет кардинал» или «король с удовольствием передает кардиналу полноправное управление королевством». В 1516 году, во время беременности Екатерины, умер ее отец, король Фердинанд, и необходимость продвижения происпанской политики несколько потеряла актуальность. Поэтому, когда летом 1518 года Уолси вел переговоры о помолвке двухлетней Марии с несовершеннолетним сыном короля Франции, Екатерина не возражала. Она была снова беременна, но в ноябре вновь потеряла ребенка. Невыживший младенец снова оказался «всего лишь девочкой», а эта беременность стала последней для Екатерины.

Бесси Блаунт, напротив, летом 1519 года родила мальчика. Имя ребенка – Генри Фицрой[128]128
  FitzRoy – сын короля. – Прим. авт.


[Закрыть] – давало понять, что король был готов признать отцовство. В конце концов, это доказывало его мужскую силу. Бесси выдали замуж за молодого человека из семейства Уолси, а король, хоть и не интересовался больше ей лично, пристально следил за ее сыном.

Екатерина, хоть и была несколько подавлена, почти никогда не показывалась в обществе. Летом 1520 года состоялось несколько дипломатических торжеств. Короли Франции и Англии должны были встретиться неподалеку от французского города Кале, принадлежавшего англичанам. Это была настоящая вечеринка века, получившая название «Поле золотой парчи». Но именно Екатерина, прилюдно павшая на колени перед Генрихом и умолявшая о встрече со своим племянником Карлом, добилась того, чтобы до и после англо-французской вечеринки состоялись две встречи с Карлом V. Недавно избранный император Священной Римской империи, обладавший физически невзрачной внешностью, объединил в себе мощь всех своих дедушек и бабушек из обосновавшейся в Австрии Священной Римской империи, Бургундии и Испании с ее растущим влиянием в Новом Свете.

По всей видимости, подготовка к поездке Генриха во Францию показала и степень влияния Екатерины Арагонской, и его пределы. Генрих и Франциск весело поклялись не брить бороды, пока не встретятся. Когда Генрих «по желанию королевы» все же побрился, мать французского короля демонстративно спросила английского посла, в восторге ли Екатерина Арагонская от этой встречи. И хотя все знали, что ответом было твердое «нет», она все равно была вынуждена согласиться. Чтобы устроить превосходное представление, ей пришлось заказать огромные количества роскошных тканей и выбрать для поездки самых красивых фрейлин (как умолял ее посол Генриха).

Тем летом дипломатические встречи должны были провести на высочайшем уровне – как презентационном, так и идейном. Когда Карл V с огромной свитой прибыл в Англию и был принят в Кентербери, один знатный испанец даже потерял сознание от красоты одной английской дамы, и его пришлось выносить из зала на руках. Когда всего несколько дней спустя Генрих и Екатерина отплыли в Кале, они обнаружили с французской стороны стоянку палаток из холста, покрытого шелком и разноцветным бархатом. Англичане же могли похвастаться временным дворцом-обманкой с настоящим фундаментом и стенами из холста, выкрашенного под кирпич (четверо покоев в английском временном дворце предназначались для короля, королевы, Уолси и Марии с Брэндоном). Между двумя лагерями стратегически располагалось турнирное поле с пышно убранным искусственным древом почета, на которое соперники могли вешать свои щиты. Здесь, на рыцарских поединках, устроенных Чарльзом Брэндоном, две враждебные страны могли разыгрывать свои конфликты в сравнительной безопасности. Среди тех, кого английская сторона изображала на маскарадах, естественно, был и король Артур. Ничто не было оставлено на волю случая: каждого короля угощали дамы из противоположных лагерей, чтобы избежать неловких вопросов о старшинстве, если оба правителя сядут за один стол. Когда один из королей покидал свое жилище, раздавался оружейный залп, чтобы можно было точно рассчитать время встречи монархов посередине пути. Но кто же в итоге одержал победу?

После того, как легендарное «Поле золотой парчи» подошло к концу, англичане снова встретились с Карлом V и его теткой Маргаритой Австрийской прямо на французском побережье, в Гравлине. Там 20-летний Карл был обручен с наследницей Англии, четырехлетней принцессой Марией.

Маргарита Тюдор же проводила время в Шотландии не так весело. В частности, она отправила официальное прошение в Рим о разводе с мужем, графом Ангусом. В этом ее поддержал герцог Олбани – к ярости ее брата, который обвинил Олбани в «подстрекательстве Маргариты к разводу с ее законным мужем из-за бог знает каких нечистоплотных намерений».

Генрих и Екатерина послали на север еще одного монаха, чтобы он изложил Маргарите «божественный порядок неразделимого брака, впервые установленный между мужчиной и женщиной в раю и поныне не подлежащий разрыву ни по каким причинам». Считалось, что Маргариту просто убедили в пагубной идее добиться «незаконного развода» злонамеренные советники, которых всегда обвиняли в любых королевских проступках.