Текст книги "Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья"
Автор книги: Сара Гриствуд
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
3
Комедия, Чосер и Кристина: XIV в.
Новый поворот в истории куртуазной любви относится к последним годам XIII века: в 1284 году во Флоренции один 18-летний поэт стоял на перекрестке и смотрел, как мимо проходит девушка его мечты. Его звали Данте Алигьери, и он был отпрыском мелкой флорентийской знати. Впервые он увидел ее на майском празднике девятью годами ранее, когда ей было восемь (юный ангел, облаченный «в благороднейший алый цвет, скромный и пристойный»[46]46
Цит. по: Алигьери Д. Новая жизнь. Божественная комедия. М.: Художественная литература, 1967. С. 19.
[Закрыть]), а ему – всего на год больше. Ее личность позднее установил первый биограф Данте, Джованни Боккаччо: это была Биче Портинари, и происходила она из гораздо более знатной семьи, чем он. Данте назвал ее Беатриче. «Ее образ, постоянно пребывавший со мной, давал Любви силу, чтобы властвовать надо мной»[47]47
Там же. С. 20.
[Закрыть].
И вот, облаченная в белое, Беатриче в сопровождении двух дам постарше идет по одной из улиц Флоренции, примыкающей к мутным водам Арно. Взгляд ее падает на оробевшего поэта, она любезно приветствует его – «столь благостно, что мне показалось тогда, будто вижу я предел блаженства»[48]48
Цит. по: Алигьери Д. Новая жизнь… С. 20–21.
[Закрыть]. Уединившись в своей комнате, он уснул, и ему приснился дивный сон.
К нему приближалась гигантская фигура Повелителя Любви, который нес на руках обнаженную женщину, прикрытую алой тканью. Это была Беатриче. В одной руке Повелитель держал какой-то предмет, полностью охваченный огнем. Он обратился к Данте: «Взгляни на сердце свое». Затем он разбудил Беатриче и понудил ее съесть пылающий предмет, который держал в руке. Современные литературные критики до сих пор пытаются разобраться в значении этого сна – как при жизни Данте его пыталась разгадать группа друзей-поэтов, которых он называл Fedeli d’Amore – «Верные Любви». Несомненно одно: с этого момента Данте и Беатриче отправились в путешествие, в котором им предстояло вознестись в Дантов «Рай» – и навсегда попасть в историю литературы.
В произведении «Новая жизнь» Данте повествует о том, что Сила Любви поразила его, как стрела; что он по-настоящему заболел любовью к Беатриче; что (в лучших куртуазных традициях) при этом хранил свою любовь в тайне. К огромному неудовольствию Беатриче, он даже завел для прикрытия еще одну, подставную возлюбленную. Данте был женат, но отношения с женой от помолвки в десятилетнем возрасте до рождения детей всем вокруг казались исключительно заурядными. Его любовь к Беатриче была столь «благороднейшей», что, в отличие от простого сексуального влечения, не могла прельстить его настолько, чтобы воплотиться в реальности.
Подобно тому, как Дева Мария ведет человечество к Богу, так и Беатриче, само имя которой означает «благословенная», ведет Данте, как бы спорно это ни звучало. Ее образ становится еще привлекательнее, если учесть, что в 1290 году – за десять лет до того, как порочная флорентийская политика приведет Данте к изгнанию из родного города, и за десять лет до вымышленной даты начала «Божественной комедии» – реальная Беатриче умирает.
«Земную жизнь пройдя до половины»[49]49
Цит. по: Алигьери Д. Новая жизнь… С. 77.
[Закрыть], он сбился с истинного пути: прочь от Беатриче, к продажной и скандальной общественной жизни. Но Беатриче укажет ему путь домой. В «Божественной комедии» именно она по велению Девы Марии отправляет классического поэта Вергилия сопровождать Данте, спускающегося в ад. Во втором кругу ада, где назначаются не самые тяжелые наказания, они встречают сладострастниц: Клеопатру, Дидону, Елену Троянскую.
Внимание Данте здесь привлекает одна особенная пара: нежно обнявшись, они парят в пустоте, обнаженные и невесомые (прекрасный образ, хотя они и находятся в аду). Когда Данте был подростком, во Флоренции встретили смерть Паоло Малатеста и Франческа да Римини: их убил муж Франчески и брат Паоло, для которого в аду уготовано более суровое местечко. Бесконечно кружа на незримом ветру, Франческа рассказывает Данте, что привело к такому концу. Они с Паоло читали «Ланселота озерного» – легенду о Гвиневре и Ланселоте, «что полюбили незаконно». Как только роман подошел к концу, подобно тому, как Ланселот поцеловал Гвиневру, Паоло поцеловал Франческу, и «никто из нас не дочитал листа»[50]50
Там же. С. 99.
[Закрыть].
Но любовь самого Данте вовсе не была незаконной. Очистившись от греха, он продолжает путешествие наверх, через Чистилище, и на самой вершине холма, в Эдемском саду, совсем рядом с Небесами, слышит приветствие своей утраченной возлюбленной. Сияющая подобно солнцу, осыпаемая дождем из белых лепестков, Беатриче появляется в колеснице, запряженной мифологическим существом, в сопровождении нескольких религиозных персонажей. Но в этот момент Данте ощущает не радость, а стыд: стыд за те годы, когда другие мысли – и другие женщины? – отвлекали его от чистого образа Беатриче. Как настоящая куртуазная дама, она строго выговаривает ему, что его отчуждение – это грех; хотя теперь, разумеется, это грех не против бога любви, а против Всевышнего. Мы вздыхаем с облегчением, когда в самом конце путешествия Данте даровано прощение и он возносится с Беатриче, чтобы парить среди звезд. Ее улыбка отражает радость Бога, ее красота переносит Данте в Эмпиреи. Но потом она отдаляется от него и занимает свое место еще выше, в «Небесной розе».
Идея о том, что целомудренная земная любовь может быть поставлена на службу чистой религиозной любви, не нова. Благодаря арабским ученым неоплатоническая мысль с ее верой в облагораживающее действие любви и красоты добралась до Южной Франции еще во времена трубадуров. Именно вывод о том, что чистая куртуазная любовь может действовать на благо религиозного рвения, сделает ее приемлемой для одного из самых честолюбивых монархов в истории – Генриха VIII.
Центральный дантовский образ Беатриче с глазами, обращенными к небу и зовущими следовать за ней наверх, производит впечатление даже на тех, кто никогда не читал Данте. Этот образ, отсылающий к Деве Марии, в дальнейшем лег в основу викторианских представлений о женщине, отвечавшей за нравственный уровень общества – неважно, желала она того или нет. Однако именно соотечественник Данте, тосканец Франческо Петрарка в дуэте с еще одной женщиной, не отвечавшей взаимностью на любовь поэта, задаст тон лирической поэзии на многие годы вперед.
Лаура Петрарки – фигура не менее призрачная и аллегорическая, чем Беатриче Данте поколением ранее. Как неодобрительно отмечают феминистские критики, она, подобно и Беатриче, тоже была мертва. Лаура могла и вовсе не существовать в реальной жизни, но написанные в ее честь сонеты Петрарки легли в основу поэзии самой Елизаветы I и стихов Томаса Уайетта, которые он посвятил ее матери, Анне Болейн.
Лаура относилась к Петрарке не так благосклонно, как Беатриче к Данте. Но Петрарка стал международной знаменитостью, на его стихи слагали музыку, а его устремленность к изучению того, что мы «могли бы найти внутри себя»[51]51
Цит. по: Петрарка Ф. Письма. СПб.: Наука, 2004. С. 88.
[Закрыть], сыграла важную роль в формировании нового ренессансного чувства самоидентичности. Один из самых знаменитых портретов Елизаветы I вдохновлен «Триумфом целомудрия» Петрарки, в котором восхваляется древнеримская весталка, дева Тукция, доказавшая свою оспариваемую невинность тем, что пронесла по всему Риму воду из Тибра в решете. Елизавета присоединится к и без того внушительному и почетному списку тех, кто переводил произведения Петрарки.
Один из тех, кто тоже был в этом списке, – Джеффри Чосер, поднявший основополагающие вопросы романтической любви в песни Троила из поэмы «Троил и Крессида»:
Действительно, существует заманчивая теория о том, что во время одного из своих путешествий в Италию Чосер встречался с Петраркой. Возможно, это всего лишь очередная придуманная история, не имеющая особого значения[53]53
Как выразился бы философ XVI века Джордано Бруно, «если это и неправда, то это стоило бы придумать». В журналистских кругах раньше о таком говорили, кажется: «факт слишком хорош, чтобы его проверять». – Прим. авт.
[Закрыть]. Важно то, что Чосер был тесно связан как с европейской литературной традицией, так и с английской королевской семьей. А еще он перевел на английский язык «Роман о Розе» – по крайней мере, первые 1705 строк.
Английский поэт Джеффри Чосер родился в Лондоне в семье виноторговца около 1340 года, через 10 лет после того, как молодой Эдуард III вернул себе власть после матери Изабеллы и ее любовника Мортимера. Когда Чосер был ребенком, Европу опустошила Черная смерть, выкосив примерно треть населения. Однако многие из тех, кто выжил, стали жить припеваючи в эпоху новых возможностей, открывшихся для грамотных мирян, и смелых новых взглядов, к которым у Чосера был полный доступ благодаря хорошему образованию и широкому кругу чтения.
В 1357 году в семейных записях герцогини Кларенс, одной из невесток Эдуарда III, впервые упоминается некий Гальфрид (то есть Джеффри) Чосер, явно паж, носивший пэлток – короткий плащ – и пару черно-красных бриджей. Около трех лет спустя появляется еще одна запись о том, что Чосер отправился за границу на военную службу, был ненадолго схвачен и выкуплен вместе с другими заключенными йоменами[54]54
Мелкие землевладельцы в средневековой Англии, которые вели хозяйство самостоятельно. – Прим. ред.
[Закрыть] либо королем, либо Джоном Гантом. Но это – лишь начало его отношений с королевской семьей.
В 1328 году Эдуард III женился на французской графине Филиппе д’Эно, которая прививала английскому двору континентальную культуру. Библиотека ее отца могла похвастаться несколькими романами об Артуре; среди книг Филиппы были песни о деяниях и рыцарские романы, и она подарила мужу серебряный кубок и кувшин, украшенные портретами достойных мужей, в том числе Артура и Ланселота. Многие из ее соотечественников последовали за ней в Англию, но единственным, кого покорил великолепный английский двор, был хронист Жан Фруассар. Именно он живописал, как Эдуард в старомодно-куртуазной внебрачной манере ухаживал за графиней Солсбери, чья мудрость, благородство и красота «так меня поразили и очаровали, что придется теперь стать Вашим верным влюбленным», а если она не ответит взаимностью, он будет все равно что мертв. Есть версия, что позднее Эдуард основал Орден Подвязки именно в честь графини Солсбери. Другая версия, согласно которой король из-за страсти взял графиню силой, вероятно, сфабрикована его врагами.
По всей видимости, Эдуард был готов необычайно потакать своим детям в романтическом смысле – более того, кажется, что он в какой-то степени проникся новым интересом к любви в браке. Говорили, что он даже написал стихотворение своему старшему сыну, Эдуарду Черному Принцу, побуждая его:
Люби же дам, люби девиц,
Служи им, почитай в словах, делах и мыслях.
Ибо найдется вряд ли муж достойный,
Что не любил и не влюблен сейчас.
На удивление Черный Принц действительно женился по любви на красивой молодой вдове Джоанне Кентской – в конечном счете его родители приняли этот брак, хотя в случае ранней смерти принца она тоже не взошла бы на трон. Еще одна популярная легенда гласит, что Эдуард III позволил своей любимой старшей дочери Изабелле отменить договорной брак в тот момент, когда корабль, готовый увезти ее за границу, уже собирался отчалить от берега. Впрочем, возможно, в этом случае романтический флер придавался политическому решению: предложенный Изабелле брак вдруг стал для Эдуарда менее выгодным.
Третий сын Эдуарда, Джон Гонт, в 1359 году женился на Бланке Ланкастерской, через нее унаследовав титул и земли ее отца, герцога Ланкастерского. Однако и этот брак можно считать союзом по любви. Джон Гонт был одной из любопытнейших фигур своего времени: интеллектуал-авантюрист, сделавший блестящую военную карьеру, обожавший литературу о короле Артуре и даже проявлявший интерес к лоллардам[55]55
Участники средневекового религиозного движения, которое возникло, как принято считать, в Нидерландах. – Прим. ред.
[Закрыть] (до тех пор, пока они не оказались связаны с политическим мятежом). Стремление последних к церковной Реформации и распространению Библии на английском языке предвещало не что иное, как протестантизм.
Гонт как никто другой приблизился к тому, чтобы соответствовать чосеровской фразе «как истый рыцарь, скромность соблюдал»[56]56
Цит. по: Чосер Д. Кентерберийские рассказы. М.: Наука, 2012. С. 8.
[Закрыть]; его называли «лев в поле, агнец в зале». Существует неподтвержденная версия, что именно Гонт заказал создание поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь», которая, наряду с «Жемчужиной», стала одной из жемчужин литературы XIV века. Когда в 1368 году умерла герцогиня Бланка, ее муж погрузился в отчаяние. Чосера, к тому времени эсквайра королевского двора, эта смерть, похоже, напротив, вдохновила на создание первой значительной поэмы.
«Книга о королеве» начинается с описания поэта, бессонного и больного. Первые строки поэмы напрямую позаимствованы у Фруассара (тот, в свою очередь, опирался на французского поэта и композитора Гийома Машо), а у Фруассара поэт страдает от любви. Возможно даже, что Чосер изобразил себя – в лучших куртуазных традициях, самым почтительным, самым платоническим способом из всех возможных – страдающим от любви к умершей герцогине. Очнувшись ото сна, он садится в постели, и слуга приносит ему книгу, роман, «чтоб ночь казалась не долга»[57]57
Цит. по: Чосер Д. Книга о королеве. Птичий парламент. М.: Время, 2005. С. 9.
[Закрыть]: это легенда, изложенная Овидием, о жене, которая умерла от печали по утраченному мужу. Мрачная история настолько успокаивает его, что он засыпает и видит сон.
Ему снится прекрасное майское утро (а как же иначе!): он находится в комнате, где стены расписаны текстом «Романа о Розе». С улицы он слышит шум охоты, идет на звук и оказывается в цветущем лесу, где встречает молодого рыцаря в черном, который оплакивает смерть своей дамы. Тот факт, что его даму зовут Белоснежка[58]58
White (англ. «белая») по-французски – blanche, что соответствует имени герцогини Бланки Ланкастерской.
[Закрыть], и пара каламбуров о титулах Джона Гонта подсказывают читателю, что рыцарь в черном – это и есть Гонт. Пространное изложение рыцарем всех перипетий любви однозначно помещает его в русло куртуазной традиции: после того как он «Путь Эротовых затей / Меж стольких жизненных путей / Избрал, познания презрев»[59]59
Цит. по: Чосер Д. Книга о королеве… С. 17.
[Закрыть], он умоляет ее о благоволении, обещает «прославлять вседневно»[60]60
Там же. С. 26.
[Закрыть] и всюду.
Однако в реальном мире подобному несчастью наследника королевской династии могли посочувствовать лишь очень непродолжительное время: Джон Гонт должен был снова жениться, и чем скорее, тем лучше. В 1371 году он действительно женился на Констанции Кастильской, через которую мог – как оказалось в итоге, безуспешно – претендовать на трон Кастилии. Однако этот брак, по всей видимости, не принес Гонту личного счастья. В свиту Констанции отправились служить жена Чосера Филиппа и ее сестра Екатерина, жена рыцаря Хью Суинфорда. Отца Филиппы и Екатерины звали Пейн де Роэ, он был рыцарем, который прибыл в Англию из Эно вместе с королевой Филиппой Геннегау, вышедшей замуж за Эдуарда III. Екатерина стала гувернанткой детей Гонта и Бланки, и вскоре у них с Гонтом завязался роман.
В 1377 году Эдуард III умер, а за год до этого в мир иной отправился его сын, тот самый Эдуард Черный Принц. В итоге трон перешел Ричарду II, 10-летнему сыну Черного Принца. Ричарда приветствовала на троне и окрестила «настоящим Ланселотом» не кто иная, как Кристина Пизанская, речь о которой пойдет чуть позже. В некотором смысле она оказалась права: как ни странно, идеалы рыцарства при малолетнем короле не исчезли. Но дальнейшие события доказали, что Ричарду суждено стать поразительно неудачливым монархом. Между тем, приход к власти несовершеннолетнего короля – событие, никому в истории не сулившее удачи, – выдвинуло на авансцену Джона Гонта: его подозревали в том, что он претендует на трон племянника. В 1381 году вспыхнуло крупное крестьянское восстание, во время которого толпа три дня держала в страхе весь Лондон и сожгла дотла Савойский дворец Гонта.
Для Джеффри Чосера эти смутные годы оказались весьма продуктивными как с точки зрения государственной карьеры, по большей части связанной с королевскими поручениями, так и с точки зрения творчества. Он переводит «Утешение философией» Боэция, а затем приступает к произведениям, которые самым непосредственным образом противостоят изменениям представлений о куртуазной любви.
Создавая «Троила и Крессиду», Чосер черпал вдохновение в поэме Боккаччо «Филострато», а тот, в свою очередь, опирался на более ранние средневековые источники. По сюжету принц Трои Троил сражен любовью к Крессиде – да так сражен, что буквально теряет рассудок от любви – верное испытание для истинного влюбленного. Она отвечает на его чувства взаимностью, их роману способствует ее дядя Пандар. Но когда ее отец, перешедший на сторону греков, устраивает все так, чтобы Крессиду послали вслед за Троилом, она предает его любовь, соблазненная циничным греком Диомедом.
В чем Чосер идет наперекор большинству предшественников, так это в том, что изображает Крессиду настоящей женщиной из плоти и крови. Молодая вдова, вначале польщенная любовной страстью благородного героя Троила, вовсе не уверена, что хочет пожертвовать ради него своей независимостью:
Она принимает любовь Троила только при условии, что сможет сохранить «свою честь и свое имя»; Троил же сдается ее «власти». При этом честь Крессиды остается под большим вопросом: по логике повествования она не лишается чести, когда вступает в интимные отношения с Троилом вне брака, но будет обесчещена, если он предаст это огласке. И совершенно точно лишается чести, когда предает всепоглощающую любовь, которая была единственным оправданием ее поведения… Однако Чосер проявляет к опальной Крессиде необычайную симпатию.
Возможно, необычайная привлекательность Чосера для современников заключалась в том, что ему удалось сочетать индивидуальное самосознание в духе нового итальянского гуманизма со старой англо-французской рыцарской романтикой. И Чосер был не одинок. Его верный друг, поэт Джон Гауэр, еще один лондонец, которому пришлось соприкоснуться с королевскими кругами, вошел в историю благодаря трем произведениям. Самое известное из них – «Исповедь влюбленного» (Confessio Amantis), которая в некотором смысле сочетает в себе черты общепринятой христианской морали и куртуазной любви. Написанная примерно в тот же период, когда Чосер начинал создавать «Кентерберийские рассказы», «Исповедь» также представляет собой сборник сказаний, в значительной степени основанных на наследии Овидия и выстроенных вокруг семи смертных грехов.
Грехи, в которых должен исповедоваться Влюбленный Гауэра, – это грехи против Любви. При этом раскаявшийся грешник может проявить бунтарский характер. Раньше, согласно теории куртуазной любви, отчаяние куртуазного любовника возлагало бремя ответа на женщину – это была настоящая хартия преследователя. У Гауэра мы не видим ничего подобного. В первом томе «Исповеди» он решительно заявляет: «Вне всяких сомнений, я могу оправдать женщину», которая действительно ничего не знает о том, что из-за любви к ней помешался какой-то мужчина. Если человек бросается в воду, желая утонуть, виним ли мы воду? И хотя по сравнению с более известным его современником репутация Гауэра существенно пострадала, 49 сохранившихся списков «Исповеди» позволяют предположить, что в свое время она определенно пользовалась популярностью.
Так неужели в уравнении появилось новое неизвестное? Некое неведомое раньше сопротивление старому представлению о любви как о страдании – и как о явлении, отличном от счастливого, хоть и прозаического брака и отчасти даже враждебном ему? «Легенда о славных женщинах» Чосера повествует о множестве героинь от Клеопатры до Лукреции, испытавших предательство возлюбленных, – своего рода мученицах любви, но любви, которая приравнивалась к браку или его обещанию[62]62
Исследователь средневековой литературы Д. В. Робертсон сетовал на нелепость всей концепции куртуазной любви. По ее предполагаемым правилам, – писал он, сознательно доводя идею до абсурда, – мужчинам следовало бы любить чужих жен. Впрочем, это не относится к англичанам, которым изредка разрешалось практиковать это занятие со своими. – Прим. авт.
[Закрыть]. Чосер создавал «Легенду» в то время, когда анжуйский дворянин, рыцарь Жоффруа де Ла Тур Ландри, только что выпустил чрезвычайно популярную «Книгу поучений дочерям». В ней он писал о служении Любви и о своей первой жене («была она всех благ росток и вестник»), которая вдохновляла его на поэзию и ратные подвиги. Вторая его спутница, на которой он женился, после того как первая образцовая умерла, предупреждает девушек, что к подобным словам прибегают все мужчины и это «не более чем уловка… дабы проще и скорее снискать расположение и благосклонность своих возлюбленных». Что касается «Кентерберийских рассказов», Чосер стремился показать в них, как в цветастом калейдоскопе, все многообразие оттенков брака, любви и даже вожделения.
Разумеется, «Рассказы» просто обязаны были начаться в погожий весенний день, когда божьи птахи щебечут от радости, – это и наполнено поэтическим значением, и практично с точки зрения паломников, готовящихся к путешествию по утопающим в грязи средневековым дорогам. Из рассказчиков и их историй в свете нашей темы можно выделить три. «Рассказ рыцаря» – самая классическая куртуазная история, рассказанная по-настоящему учтивым автором, – по сути, это ранее написанная Чосером поэма «Паламон и Арсита» о двух рыцарях, которые соперничают за любовь одной и той же дамы. (Обратите внимание, что она не проявляет благосклонность ни к тому, ни к другому и предпочла бы продолжать свое любимое занятие – охоту, как богиня Диана или как Елизавета Тюдор в будущем.) Следующий рассказ воинственного пьяницы-мельника напоминает песенки фаблио – непристойную реакцию на идею куртуазной любви. Он повествует о старом муже, его молодой жене и молодом работнике и представляет собой что-то вроде расширенной версии современного восклицания «Поцелуй меня в задницу».
Пятикратно вышедшая замуж героиня рассказа «Батская ткачиха», самого запоминающегося из «Кентерберийских рассказов» Чосера, развивает тему Старухи из «Романа о Розе» (бывшей проститутки, ставшей сводницей, которая дает советы влюбленному).
Эти строки обращаются к читателю напрямую, вовлекая его в актуальную для того времени общественную дискуссию. Ткачиха называет девственность одной из главных добродетелей, но при этом заявляет, что сама не создана для нее: «Зачем любовь грехом сильна, коварством?»[64]64
Там же. С. 169.
[Закрыть] Она цитирует женоненавистнические трактаты тысячелетней давности (которые, по-видимому, зачитывал ей пятый муж, смазливый молодой студент) и перечит им с невозмутимой уверенностью, ничуть не смущаясь тем, что каждым словом, каждым воспоминанием она показывает себя именно такой, какой мизогинные тексты и фаблио презрительно изображали женщину – приземленной, жадной до жизни, секса и власти.
Среди рассказов всех кентерберийских паломников с королем Артуром связана история именно Ткачихи, а не изысканной Аббатисы с девизом Amor Vincit Omnia[65]65
Любовь побеждает все (лат.).
[Закрыть] на фермуаре; не Юриста, не Франклина и даже не Рыцаря. Но какой из этого следует вывод? Рыцарь, посланный Гвиневрой узнать, чего больше всего хотят женщины, возвращается с ответом, что они хотят господствовать над своими мужьями… Собственно, как и Ткачиха.
«Фрагменты», из которых состоят «Кентерберийские рассказы» в том виде, в каком мы знаем их сегодня, по-видимому, были собраны воедино Чосером в конце 1380-х годов, когда он оставил пост таможенного контролера и переехал в Кент, продолжая исполнять функции доверенного лица в делах короля Ричарда II. В 1387 году королевская рента его жены Филиппы, по-видимому, подошла к концу: возможно, потому что на фоне напряженной политической жизни тех лет ее муж стал пользоваться меньшей благосклонностью при дворе, или же просто потому, что Филиппа Чосер умерла. В 1394 году умерла и бывшая покровительница Филиппы, Констанция Кастильская, а два года спустя Джон Гонт женился на своей давней любовнице Екатерине Суинфорд, невестке Чосера.
Представить историю Гонта и Екатерины как куртуазный роман можно лишь с большой натяжкой. Примечательно, что Гонт в принципе решился на такой шаг, узаконив детей от этого союза[66]66
Данные о том, давала ли эта легитимизация их детям право претендовать на корону, весьма противоречивы, но на деле практическая политика восторжествовала над правовой обоснованностью, поскольку праправнук Джона и Екатерины стал Генрихом VII. – Прим. авт.
[Закрыть]. Можно сказать, что первый и третий брак Гонта ознаменовались присутствием романтической любви. Как бы то ни было, в начале 1399 года Джон Гонт умирает. Примерно через восемь месяцев после этого его сын Генрих Болингброк свергает неудачливого Ричарда II, провозглашает себя Генрихом IV и становится основателем династии Ланкастеров, которая будет править Англией в течение дальнейших 60 лет. А в следующем 1400 году умирает и сам Чосер.
Впервые поставить под сомнение идеал куртуазной любви всего через пару лет после смерти Чосера предстояло женщине. Она начала создавать сочинения не с патриархальных или откровенно христианских позиций, а в русле тех представлений, которые сегодня мы бы назвали исключительно феминистскими. Кристина Пизанская, дочь ученого итальянского происхождения, благодаря успеху отца оказалась при дворе короля Франции и вышла замуж за его секретаря. Но после ранней смерти мужа Кристина осталась молодой вдовой, которой нужно было содержать семью, и стала первой женщиной в Европе, зарабатывавшей на жизнь своим проворным и отточенным пером. В 1399 году она пишет «Послание богу любви», полное возмущения тем, что многие писатели, включая автора знаменитого «Романа о Розе», несправедливо критикуют женщин. Излишне говорить, что богу любви оказывается вполне достаточно ее доводов и он отлучает критиканов от своего «двора». Но дальше Кристина несколько застревает на этой теме. Сначала она пишет «Спор двух влюбленных», в котором разочарованный рыцарь и по-юношески оптимистичный оруженосец спорят о том, приносит ли любовь счастье или, напортив, несчастье. Потом из-под ее пера выходит поэма «Герцог истинных влюбленных», герой которой, прославляя супружескую любовь, так сильно предан куртуазному идеалу, что воспевает платонический роман замужней женщины с молодым мужчиной. Кристина усиленно ищет свой голос, и этот голос явно не может принадлежать женщине, скованной рамками куртуазных идей.
В «Слове о Розе», написанном в 1402 году, Кристина Пизанская изобразила спор двух авторитетных мужчин о морали или аморальности «Романа о Розе». (Кристину можно назвать журнальным колумнистом XV века, освещавшим самые разные темы от собственного умственного развития до военной тактики: тогда, как и сегодня, общественная полемика позволяла зарабатывать деньги.) Она утверждала, что работа де Мёна несправедлива, поскольку огульно очерняет женщин; что он не уважает брак и выступает за распущенность. На ее открытое письмо откликнулся не кто иной, как секретарь короля, государственный деятель и гуманист Гонтье Коль, называвший де Мёна своим «главным учителем». Он утверждал, что за взглядами Кристины могут стоять ее единомышленники, которые не осмеливались напасть на де Мёна сами, но «желали использовать [Кристину] в качестве козла отпущения». При этом он призывал ее «отказаться от обвинений, которые вы осмелились выдвинуть». Двумя днями позже Коль снова написал Кристине, убеждая ее «отступиться от явного заблуждения и безрассудного безумия, в которые вы впали из-за самонадеянности, высокомерия и гордыни, как женщина, всецело управляемая эмоциями».
Впрочем, Кристине не было свойственно ничего из перечисленного. Если Коль ссылался на «скудость способностей» на том основании, что она была женщиной, она отвечала ему: «знайте, что я не считаю это ни преступлением, ни малейшим упреком, в знак уважения к благородной памяти и постоянно исполняемым новым деяниям самых мудрых и доблестных дам, которые всецело достойны похвалы». Мышь, писала она, может напасть на льва; несмотря на все хорошее, что можно найти в «Романе о Розе», «я утверждаю, что он может вызывать лишь порочное и извращенное поощрение гнусных нравов и распутной жизни на основании доктрин, полных лжи». Когда полемика набрала определенную силу, Кристина отправила копию переписки французской королеве Изабелле, и в конце концов на сторону Кристины встал канцлер Парижского университета Жан Жерсон, написав трактат, осуждающий «Роман о Розе».
Главным итогом этой дискуссии стало то, что благодаря ей Кристина обрела великую миссию: защищать репутацию женщин от церковных женоненавистников, чьими руками до тех пор писалась история, – то, что пыталась делать, хоть и гораздо грубее, Батская ткачиха Чосера. На знаменитой иллюстрации в одном из сочинений Кристины она изображена пишущей в своем кабинете, перед ней – открытая незаконченная книга, в руке – перо, а у ног, среди складок ее фирменной синей мантии – маленькая собачка. Насыщенный синий оттенок, которого добивались с помощью чрезвычайно дорогого ультрамаринового пигмента, многократно повторяется в изображениях Кристины по всему тексту, указывая на ее высокий статус, так же как и белый головной убор с рогами, который могла носить только аристократка. Со времен святого Луки из Линдисфарнского Евангелия поза пишущего в изображениях средневековых мыслителей-мужчин служила дополнительному укреплению их авторитета. Позже Кристина писала, как в том же самом кабинете взяла в руки сборник классической поэзии (книги все еще были редкостью, но теперь она имела доступ к королевской библиотеке) и была потрясена неприязненными изображениями женщин, которые там обнаружила.
Именно это переживание привело ее к написанию знаменитой «Книги о граде женском», опубликованной в 1405 году. В ней Кристина перечисляет знаковых женщин от бесстрашных амазонок до некой Анастасии, художницы, которая, возможно, создала портрет самой Кристины; от библейских Юдифи и Эсфири и женщин-святых до современных ей дам-аристократок. Книга оставалась иконой феминистской мысли вплоть до XVI века и позже. В королевской библиотеке Тюдоров наверняка имелось несколько произведений Кристины Пизанской, а на стенах дворца Елизаветы I висели гобелены с изображениями из «Книги о граде женском». Однако часть советов из следующего труда Кристины «Сокровища града женского» вполне могли умиротворить ее самого резкого критика. Люби и уважай мужа, кем бы он ни был. «Незаконная любовь» влечет за собой множество опасностей, а подозрение в грехе почти так же разрушительно, как и сам проступок.
«Не уповай на тщетные фантазии, как это делают многие молодые женщины, позволяя себе верить, что нет ничего дурного в любви с нежной страстью, лишь бы она не сопровождалась какими-либо греховными поступками… Будучи лишь заподозренными в такой любви – при том, что истина так и не была обнаружена – [эти благородные дамы] потеряли не только честь, но и жизнь». Не думай, что можешь подарить мужчине доблесть, не поощряй его, рискуя своей репутацией, не тверди себе, что приобретаешь «настоящего друга и покорного слугу». «Некоторые мужчины утверждают, что, совершая великие подвиги, они служат своим дамам. Я же утверждаю, что они служат только себе». Вряд ли найдется более явное опровержение теории куртуазной любви – или, как покажет следующее столетие, опровержение, более актуальное для английских королевских дам.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
