Текст книги "Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья"

8
«Сэр Верное сердце»: 1509–1515 гг.

Существует одно изображение короля Артура, датированное 1509 годом – годом восхождения Генриха VIII на престол. На рисунке у Артура седая борода, но в тщательно выписанных доспехах, украшенных драгоценностями и золотыми рыцарскими эмблемами, он выглядит великолепно. Рисунок сделан не в Англии: прекрасная иллюминированная рукопись «Книга главного оружейника» (Livro do Armeiro-Mor)[114]114
  Классический труд 1509 года по геральдике королевства Португалия, оформленный в виде иллюминированной рукописи, то есть рукописной книги, украшенной красочными миниатюрами и орнаментами.


[Закрыть] создана в Португалии, король которой Мануэль I к тому времени уже успел жениться на двух сестрах Екатерины Арагонской. Но именно на такого короля – а не отца, который стал измерять успех весом своего кошелька, – хотел равняться Генрих. Первое, что он сделал, заняв престол, – приказал арестовать и в итоге казнить Эмпсона и Дадли, главных лиц, которые выкачивали деньги на службе у его отца.

В супружеских союзах Генриха VIII в той или иной форме всегда будет доминировать романтический идеал, ставший основой его правления с самого начала. Отец Екатерины в письме испанскому послу выражал надежду на то, что после смерти Генриха VII положение дочери изменится к лучшему. «Молите Бога, но мне это представляется маловероятным», – отвечал пессимистически настроенный посол. Но когда апрель сменился маем, а посол как раз занимался организацией перевозки вещей Екатерины через Ла-Манш, его вызвали в Тайный совет Генриха VIII и обвинили в том, что он слишком медлит в организации ее бракосочетания с новым королем… Говорят, хорошие новости еще никогда никого не убили[115]115
  Аналогия с шотландской пословицей Hard work never killed a man – «Тяжелая работа еще никогда никого не убила».


[Закрыть]. Но вполне вероятно, что в тот момент у посла вся жизнь пронеслась перед глазами.

Чем было вызвано столь жгучее желание нового короля жениться на Екатерине Арагонской? Возможно, он стремился изо всех сил доказать свою независимость, самостоятельно приняв решение такого масштаба. Возможно, младший из братьев рассматривал ее – невесту «Артура» – как символ королевской легитимности, к тому же переходящий ему от более опытного брата. В свои 18 лет Генрих даже по меркам того времени был все-таки еще очень молодым человеком, который взошел на трон, не побывав на поле битвы и не пообтесавшись при европейских дворах, как Генрих VII, Эдуард IV и даже Ричард III.

Брак Генриха с Екатериной давал Англии реальные политические преимущества. В картине мира Генриха VIII первым пунктом «должностной инструкции» английского короля значились громкие победы во Франции, подобные тем, что одерживал Генрих V. С учетом развития европейской политики начала XVI века для Англии это означало заключение союза либо с испанскими королевствами, откуда происходила Екатерина, либо со Священной Римской империей, которая уже имела семейные связи с Англией. В письме дочери перед свадьбой Фердинанд призывал ее использовать «все свое умение и благоразумие», чтобы «заключить сделку», и это будет далеко не первый и не последний раз, когда ореол куртуазной любви маскировал – даже в глазах самих влюбленных – более прагматичные цели.

Но в этом событии можно усмотреть и жест в духе рыцарской романтики. В лучших традициях жанра принц одним махом спасает испанскую принцессу, которая семь лет прозябала в нищете и неопределенности. У Екатерины не было причин не полюбить светловолосого молодого великана, который спас ее от туманного и унизительного будущего и чьи внешние данные иностранные послы описывали почти с придыханием. Лицо его было настолько гармонично, что могло бы принадлежать красивой женщине, писал один; а во Фландрии было распространено мнение, что «благородство и слава» молодого короля «превосходят любого принца со времен короля Артура». Легенда о короле Камелота все еще была в ходу при английском дворе, и Генрих явно читал предисловие Кекстона к «Рыцарскому ордену», где тот призывал современных рыцарей вернуться в старые добродетельные времена и «прочитать благородные тома о святом Граале, Ланселоте, Галахаде и Тристане».

Нет никаких сомнений в том, что Генрих тоже как минимум убедил себя влюбиться в привлекательную 23-летнюю рыжеватую блондинку из гораздо более влиятельной королевской семьи, чем Тюдоры. Ее интерес к куртуазным любовным играм был весьма ограничен. Возможно, принцесса лишилась вкуса к ним еще в детстве, наблюдая за тем, как ее мать, королева Изабелла, пользовалась реальной властью, а не куртуазной игрой, которая становилась для женщин ее заменителем. Возможно, получать удовольствие от любовных игр Екатерине не позволяла несчастная молодость. Но хорошо известная добродетель, стойкость и преданность принцессы служили моральным примером, который всегда был уделом куртуазной дамы. Как говорится в одном из стихотворений Генриха собственного сочинения:

 
Не причинял я никому вреда,
Не делал ничего худого
И искренне люблю
Ту, что женой зову.
 

Даже отец Екатерины написал молодоженам благословение на счастливый брак. «Вступить в добрый брак – величайшее благословение в мире… Бог благоволит добрым мужьям и женам».

Генрих же ответствовал Фердинанду, превознося добродетели Екатерины и похваляясь своей любовью: «Если бы я вновь был свободен, я бы вновь выбрал ее в жены прежде всех остальных». Брат Диего, духовник Екатерины, писал: «Король, мой господин, обожает ее, а ее высочество – его». Один испанский путешественник, посетивший Англию через год после вступления Генриха на престол, позже вспоминал, что «король Генрих очень любит королеву, свою жену… и публично заявляет на французском языке [языке куртуазной любви], что его высочество счастлив, потому что он нашел себе такого прекрасного ангела и в его доме теперь расцвел настоящий цветок».

Короче говоря, если суровая правда реального мира заключалась в том, что Генрих, женившись на Екатерине, оказал ей огромную услугу (хотя веские прагматичные мотивы для этого брака были у обеих сторон), то в эмоциональном плане этот брак, похоже, развивался совершенно по-другому.

Свадьбу сыграли быстро и конфиденциально. Совместная церемония коронации, состоявшаяся менее чем через две недели, напротив, была публичной и масштабной. Состоялось она в День летнего солнцестояния, но – зловещее предзнаменование? – внезапный ливень заставил королеву укрыться под навесом галантерейной лавки, а затем продолжить путь в Вестминстерское аббатство в промокшем насквозь прекрасном платье. Свидетели же отметили «красивую и добротную» копну длинных волос, развевавшихся за спиной.

Два дня спустя на рыцарском турнире предводитель одной из команд подошел к Екатерине и заявил, что «его рыцари пришли совершить ратные подвиги ради любви дам». Эта фраза, можно сказать, задала тон всей первой части правления Генриха. Трибуна, на которой восседала королевская чета, была оформлена в виде замка, украшенного розами Генриха и гранатами Екатерины, многочисленные семена которых, казалось, как нельзя кстати подходили ее плодовитой семье.

Екатерина писала отцу, что они «проводили время в постоянных празднествах». Помимо страсти к состязаниям, Генриха увлекала таинственная атмосфера маскарадов с переодеваниями. Король и его друзья переоблачались в преступников и дикарей, сарацинов и московитов, и всякий раз, когда они инкогнито врывались в покои Екатерины, королева и ее фрейлины изображали крайнюю степень изумления. Праздник первого мая, столь значимый для куртуазного календаря, получил новое дыхание: в этот день, по описанию очевидцев, королевская чета, полностью облачившись в зеленое, могла целый день резвиться в лесу под пение птиц. В мае 1510 года испанский посол сообщал о бесконечных турнирах Генриха, «учрежденных в подражание Амадису, Ланселоту и другим рыцарям старых времен, о которых так много написано в книгах».

Благодаря королю и королеве английский двор отличался поистине высоким уровнем культуры. Сообщалось, что помимо стрельбы, рукопашной борьбы и рыцарских турниров Генрих проводит время «за пением, танцами… игрой на блокфлейте, флейте и вёрджинеле[116]116
  Клавишный струнный музыкальный инструмент со струнами, расположенными перпендикулярно клавишам (в отличие от клавесина). Получил распространение в странах Европы в XV – начале XIX века, особенно в Англии в XVI–XVII веках.


[Закрыть], а также за сочинением песен и баллад». Всецело рассчитывать на покровительство могли и ученые: без них, как сказал Генрих лорду Маунтджою, «мы вообще едва ли могли бы существовать». Новые знания шли рука об руку с интересом к истории и переосмыслением старины: снова вошли в моду такие сочинения, как «Суд любви» начала XV века или «Десять заповедей любви» на среднеанглийском языке, а придворные писали любовные письма, цитируя строфы из «Троила и Крессиды» Чосера. Названия песен (многие из которых написаны самим Генрихом) из сборника, известного как «Генрих VIII MS» и ныне хранящегося в Британской библиотеке, читаются как перечень куртуазных плачей и жалоб. «Ах, что сделать мне ради любви», «Хоть зовут любовь мужчины сумасшедшим приключеньем», «Расставанье – первая боль моя», En vrai amour[117]117
  В настоящей любви (фр.).


[Закрыть]. (Одна из песен – «Ты, и я, и Эмиас» Уильяма Корниша, наставника детской королевской капеллы Генриха, – отсылает к спектаклю с осадой Зеленого замка, описанному в прологе.)

Екатерина тоже слыла крупной покровительницей наук и искусств, собиравшей вокруг себя гуманистов. Эразм Роттердамский считал ее «поразительно образованной», а Бальдассаре Кастильоне в «Придворном» писал (хоть это и звучало не очень правдоподобно), что ее мать Изабелла отправляла влюбленных в авангард своей армии и следила за тем, чтобы дамы, в которых они были влюблены, находились там же, наблюдая за ними и вдохновляя их на великие дела.

Одной из выгодополучательниц столь просвещенной атмосферы была младшая сестра Генриха, Мария. В 1512 году для ее обучения был нанят Джон Палсгрейв, специалист по французскому языку и литературе, использовавший в качестве материалов и примеров ряд куртуазных текстов. Среди них была поэма «Безжалостная красавица» (La Belle Dame Sans Merci), написанная в 1424 году французским поэтом Аленом Шартье и вызвавшая почти столь же безжалостную querelle[118]118
  Идеологический спор, борьба идей, ссора (фр.).


[Закрыть], как вокруг «Романа о Розе».

В поэме Шартье изображен традиционный влюбленный, молящий о благосклонности дамы, которая отвергает идею о том, что его страсть дает ему какие-либо права. Напротив, она заявляет о своем праве жить и любить так, как ей заблагорассудится, – урок, который, как окажется в итоге, слишком хорошо усвоила Мария. Ходили слухи, что группа придворных обвинила Шартье в изображении женщин слишком жестокими и его официально призвали к ответу дамы французского двора, угрожавшие, что их адвокаты предъявят ему обвинение на суде бога любви. Это был типичный пример куртуазной игры, возможно, инициированной поэтом – соперником Шартье, Пьером де Нессоном. Главное обвинение, в дальнейшем получившее новое дыхание в куртуазной литературе, заключалось в том, что, отказавшись от ухаживаний влюбленного, дама поступила слишком жестоко. В какой-то момент первоначальный куртуазный идеал взаимной любви приобрел иное измерение: что-то вроде обоюдоострого клинка или палки о двух концах. Отныне, если дама отвечала на ухаживания поклонника, она компрометировала себя; а если она этого не делала, – считалась слишком жестокосердной. Разгоревшаяся querelle стала одной из тех публичных полемик, что доставляют огромное удовольствие литераторам и, без сомнения, весьма выгодны для профессиональных поэтов. Полемика на эту тему не будет утихать в течение целого столетия.

Неудивительно, что в столь эмоциональной атмосфере Генрих носил на турнирах ленту Екатерины, аллегорически заявляя о своей преданности, и в первую очередь представлял на ее суд новые книги и музыкантов. Возможно, в спектакле Генриха она играла роль восхищенной публики – такого же безмолвного объекта, каким была дама в любом куртуазном тексте. При этом развлечения, которые он устраивал, в отчетности указывались как служившие «для удовольствия королевы». Одним словом, все это было очень мило и стало еще милее, когда Екатерина стремительно забеременела. Генрих лично следил, чтобы у его «самой дражайшей жены, королевы» было все исключительно лучшее.

* * *

Однако в январе 1510 года у Екатерины случился первый из множества выкидышей. В этом явлении не было ничего необычного: по современным оценкам, в те времена любая беременность имела лишь 50 % шансов на успех (не говоря уже о высокой младенческой смертности). На момент, когда в 1512 году Маргарита Тюдор в Шотландии произвела на свет сына, который впоследствии станет Яковом V, она уже пережила раннюю смерть первых троих детей (в частности, еще одного Артура, не прожившего достаточно долго, чтобы унаследовать трон).

Но странный и тревожный поворот в истории с выкидышем Екатерины произошел, когда врачи убедили ее, что она все еще беременна вторым из близнецов (хотя, по сообщению испанского посла, у нее возобновился менструальный цикл). В марте Генрих еще заказывал товары для крещения: Екатерина признала ошибку только в конце мая. Но к тому времени она уже могла объявить, что снова беременна.

Пока Екатерина в уединении ожидала роды, ходили слухи о том, что, по данным испанского посла, одна из ее фрейлин «очень приглянулась королю, и он начал ее преследовать». Это была леди Анна Гастингс, сестра герцога Бекингема. Ей было около 30 лет, и она недавно вышла замуж во второй раз. Поговаривали, что Анна наведывалась на тайные свидания с… неким мужчиной. В какой-то момент в ее покоях обнаружился сэр Уильям Комптон, камергер стула[119]119
  Придворный, помогавший монарху в удовлетворении его естественных потребностей и обеспечивавший короля всеми принадлежностями для туалетных нужд. Должность появилась в начале периода правления Тюдоров и была особенно ценной, поскольку позволяла беспрепятственно общаться с королем. Камергер стула становился той персоной, которой король доверял и с которой делился многими секретами.


[Закрыть] Генриха, но он вполне мог оказаться там, чтобы передать послание для кого-то другого. Комптон был настолько близок к королю, что на маскарадах и рыцарских турнирах, которые обожал Генрих, ему позволяли носить такие же маски и костюмы, как у короля. Разумеется, в дело вмешались родственники Анны и увезли ее в монастырь. Разумеется, Генрих не скрывал свой гнев ни в отношении родственников, ни в отношении «переносчиков слухов». И разумеется, «почти весь двор знал, что королева раздосадована на короля, а король на нее, и напряжение между ними продолжало нарастать». Как сообщал испанский посол, Екатерина открыто демонстрировала «враждебность» в отношении Комптона.

Генрих остался в истории как человек скорее склонный к отношениям с одной женщиной, чем переменчивый и влюбчивый. Нет данных о том, чтобы он так уж сильно увлекался любовницами (в общепринятом сексуальном смысле), как некоторые его современники. По крайней мере, он был необычайно сдержанным – возможно, стремясь защитить столь ценный для него образ верного куртуазного влюбленного. Как сказано в одном из «Правил» Андрея Капеллана, «кого безмерное томит сладострастие, тот не умеет любить»[120]120
  Цит. по: Жизнеописания трубадуров. С. 401.


[Закрыть]. А Томас Мор в работе «Двенадцать свойств или состояний влюбленного», адаптировав более раннее сочинение покойного итальянского философа Пико делла Мирандола, писал:

 
Первая заповедь – люби лишь одного,
оставь других ради него.
Ибо кто любит многих,
тот не любит никого.
 

Впрочем, существуют и противоположные свидетельства. Так, французский посол сообщал, что Генриха «не заботит ничего, кроме дам», а личный врач Генриха описывал его как «чрезмерно увлеченного женщинами». В последующие годы Екатерина Арагонская будет беременна не единожды, а в ту эпоху секс во время беременности не поощрялся как из-за боязни нанести вред плоду, так и потому что это мог быть только секс для удовольствия, а не в целях продолжения рода.

В то время теоретики осуждали отношения, которые автор одной рукописи XV века называет использованием супруга «не для любви, не для плода супружества, не для целомудренного общения, но как неразумного зверя исключительно для похоти». Однако на практике негласно признавалось, что во время беременности жены королю было дозволено искать пару на стороне.

Главное назначение Екатерины в качестве королевы состояло в том, чтобы подарить мужу наследника. Когда позже в том же 1510 году она снова засобиралась в свои покои, готовясь к родам, на предварительном пиршестве Генрих посадил ее на свое место и сам выступал в роли церемониймейстера, указывая дамам их места за праздничным столом.

Рождение здорового мальчика в первый день нового 1511 года встретили всеобщим восторгом, а праздничные поединки по уровню роскоши превосходили все когда-либо ранее устраивавшиеся в Англии. Генрих участвовал в них под именем «Сэр Верное сердце», а на его лазурном костюме была вышита золотом надпись Cure Loial[121]121
  Верное сердце (старофр.).


[Закрыть]. Проезжая мимо трибуны, специально выстроенной для королевы Екатерины, он заставил лошадь сделать пару курбетов и постучать копытами по деревянному барьеру, а покидая поле, склонился перед королевой в «смиренном поклоне». По выражению хрониста Холла, Генрих вдохнул в мир «Ланселота и других рыцарей былых времен, о которых так много написано в книгах», новую жизнь. Но, к несчастью, новорожденный принц умер, не прожив и двух месяцев, оставив родителей в полном отчаянии.

Впрочем, роль Екатерины на этом этапе правления Генриха не ограничивалась рождением детей. Муж прислушивался к ее советам и принимал послов в ее покоях. Она писала отцу, что среди многих причин, по которым она любит Генриха, «самая сильная – его сыновняя любовь и послушание Вашему Величеству». Действительно, иберийская повестка Фердинанда в течение первых пяти лет правления Генриха определяла направление внешней политики Англии.

В 1511 году папа римский организовал Священную лигу для борьбы с экспансионистской политикой Франции. Он пригласил в коалицию короля Фердинанда, императора Священной Римской империи Максимилиана и, разумеется, Генриха. «Король настроен на войну, Совет выступает против. Но королева добьется своего, и даже самые мудрые советники Англии не смогут ей противостоять», – писал венецианский посол. В вооруженной вылазке 1512 года Англия понесла огромные потери людей и денег, но Генрих, похоже, не возлагал ответственность за это на Екатерину. Испанская делегация, которая видела королевскую чету в Винчестере в 1512 году, «была поражена тем, какую безграничную любовь король демонстрировал к королеве». Уже в следующем году Екатерина приняла активное участие в подготовке новой антифранцузской кампании: изучала стоимость аренды камбуза, проверяла списки оборудования и прочее. Тем же самым был занят и новый участник Совета, королевский альмонарий[122]122
  Придворный чиновник, ведавший раздачей милостыни, обычно помощник капеллана.


[Закрыть], некий Томас Уолси.

Фактически Англией манипулировали Фердинанд (который тайно заключил частный пакт с французами) и Максимилиан: два коварных и безжалостных пожилых лиса, готовых на любые уловки европейской дипломатии. Но в конце июня 1513 года Генрих в круговерти лошадей, доспехов и солдат, одетых в усыпанную серебром тюдоровскую бело-зеленую форму, пересек Ла-Манш. Екатерину назначили «регентом и правительницей» Англии и генерал-капитаном сил, оставленных для охраны королевства.

Генрих достиг блестящего успеха, взяв города Теруан и Турне (на территории современных Франции и Бельгии) и отправив домой плененного герцога де Лонгвиля в качестве несколько неуместного подарка для Екатерины, в чьих письмах говорилось, что она «лишится утешения и удовольствия», пока не узнает, что ее отсутствующий муж в добром здравии. Союзники Генриха тоже умели играть в рыцарские игры: Максимилиан заявил, что пойдет добровольцем в английскую армию. Но уже очень скоро английская экспедиция станет олицетворением зияющей пропасти между игрой и реальностью.

Дочь императора Максимилиана Маргарита Австрийская управляла Нидерландами от имени будущего короля Карла V, своего племянника и внука Максимилиана. К своим 30 с небольшим она уже дважды овдовела. Маргарита была способной, властной, образованной – и стала для европейской дипломатии кем-то вроде кризисного менеджера. Ее бывший свекр Фердинанд Арагонский заявлял, что мадам Маргарита – «человек, от которого зависит все».

Но у образованной Маргариты, питавшей особую страсть к музыке, была и другая, более чувственная сторона. Она активно участвовала в недельных празднованиях, последовавших за падением Турне. И возможно, не только политическая смекалка, но и жажда удовольствия побудили ее ответить на ухаживания одного из мужчин, сопровождавших английского короля.

В последний раз мы встречали Чарльза Брэндона во время правления предыдущего монарха в качестве одного из «копейщиков», окружавших принца Генриха. После того как Генрих взошел на престол, их отношения стали еще более близкими. Действительно, один из агентов Маргариты сообщал ей, что Брэндон буквально стал «вторым королем». К своим 30 годам он накопил весьма неоднозначный брачный опыт: в раннем возрасте сделав ребенка одной из фрейлин Елизаветы Йоркской, он отказался от брака с ней и женился на ее богатой овдовевшей тетке. Продав часть теткиных земель, он добился признания брака недействительным и вернулся к молодой фрейлине, которая, однако, умерла в 1510 году. Затем Генрих санкционировал помолвку Брэндона с восьмилетней наследницей баронства Лайл и провозгласил его рыцарем Подвязки и виконтом Лайлом. Кроме того, он вручил ему ключи от павшего Турне. В ответ на вызов к участию в рыцарских поединках Генрих и Чарльз объединяли свои силы и облачались в одинаковые костюмы из фиолетового бархата с золотой отделкой. Маргарита была не первой и не последней дамой королевских кровей, считавшей Брэндона своего рода альтер-эго Генриха.

Скандал в Турне (как выяснилось впоследствии) начался с приятной, вероятно подпитанной вином, куртуазной игры. Как водится, все закрутилось вокруг кольца. Как позже писала Маргарита в отчаянном самооправдательном письме, однажды вечером «после ужина [Брэндон] встал передо мной на колени и за игривым разговором снял с моего пальца кольцо и положил его на свое, а затем показал это мне, и я рассмеялась». Маргарита назвала Брэндона вором и умоляла вернуть кольцо, «потому что о нем известно слишком многое». Взамен кольца она подарила ему один из своих браслетов. Но позднее Брэндон снова завладел кольцом и больше его не возвращал, заявив, что подарит ей кольца получше… Он «никак не мог взять в толк» ее протесты. Все, что ей оставалось, – умолять, чтобы он хранил эту историю в тайне. Как мы помним, первейшей обязанностью куртуазного влюбленного была секретность. Но к тому времени как Маргарита описала это происшествие, Брэндон уже открыто показывал кольцо каждому встречному, и ее постигли «все неудобства этого дела».

О теплом отношении Маргариты к Брэндону говорили все – на родине, за границей, даже в Германии – «столь открыто, как о товаре незнакомых торговцев». Некоторые даже осмеливались делать ставки. «У женщины, – писал Бальдассаре Кастильоне, – меньше способов защититься от клеветы, чем у мужчины»[123]123
  Кастильоне Б. Придворный. С. 219.


[Закрыть]. Теперь Маргарита сетовала, что «шум [слух] настолько запечатлелся в фантазиях людей… [что] я живу в постоянном страхе». Что касается короля Генриха, то он принимал в опасных играх Брэндона активнейшее участие, в частности «множество раз» предлагал Маргарите выйти замуж за своего друга. Он утверждал, что это (брак по любви, по свободному выбору женщины?) «в моде среди дам Англии и… вовсе не считается там пороком».

Брэндон, со своей стороны, однажды поздним вечером в покоях Маргариты сказал ей, что никогда не женится и не заведет «даму или возлюбленную без моего повеления, но всю жизнь будет моим верным покорным слугой». Она же обещала «всю свою жизнь быть для него такой же возлюбленной, как для того, кто кажется мне самым покорным слугой». До сих пор все выглядит очень куртуазно. Но в какую игру на самом деле играли эти двое мужчин? Вернувшись домой, Генрих предпринял беспрецедентный шаг, провозгласив Брэндона герцогом Саффолком: распространились предположения, что этот шаг должен был сделать его более подходящим кандидатом на пост регента Нидерландов.

Неужели Генрих просто пытался помочь другу заключить блестящий брак? Или это была лишь неудачная шутка, которая с большей вероятностью навредила бы женщине, чем мужчине? А может, это вообще была попытка дискредитировать Маргариту, будь то в политических целях или ради личной забавы?

Часть детства Маргарита провела на попечении могущественной французской регентши Анны де Божё, которая написала что-то вроде свода правил поведения для аристократок. В нем среди прочего содержалось одно тревожное предупреждение: «Нет ни одного достойного мужчины, каким бы благородным он ни был, который не прибегал бы к предательству и не развлекался бы обманом женщин высокого положения… нет такого мужчины, который был бы настолько совершенен, чтобы в вопросах любви быть честным и верным своему слову». Маргарита могла бы добавить к этому один из советов Кристины Пизанской: на празднествах в Турне ей подарили шестичастный гобелен, иллюстрирующий книгу Кристины «О граде женском».

Неудивительно, что Маргарита, в свою очередь, написала стихотворение для своих юных служанок, предостерегая их от слишком серьезного отношения к ухаживаниям мужчин.

 
Верьте тем, кто предлагает
вам служить, мои девицы.
Но в итоге слез не лейте
Среди тех, кто был обманут.
 

Вполне вероятно, что тем летом, когда Маргарита встретила Брэндона, одной из фрейлин в ее свите была Анна Болейн. Ей было всего 13 лет, и ее отправили ко двору Маргариты для продолжения образования. Ее пребывание в Нидерландах станет лишь началом континентального обучения, а уроки, которые она извлечет за этот период, в дальнейшем изменят ход истории.

Тем временем ссора между Францией и ее соседями велась в том числе и на другом фронте. И началось все вновь с рыцарского жеста. Франция без колебаний потребовала сотрудничества от Шотландии, своего традиционного союзника и традиционного врага Англии. Французская королева Анна Бретонская послала Якову IV перчатку и кольцо и умоляла его встать на ее защиту: пока Генрих находится за границей, Шотландия должна была вторгнуться в Англию через северную границу.

Беременная жена Якова Маргарита была одной из тех Тюдоров, которые понимали, в чем разница между фантазией и реальностью. В более позднем письме она вопрошает: «Могут ли письма королевы Франции – женщины… которую Вы никогда не видели и никогда не увидите, – оказаться для вас сильнее, чем плач Вашего – и моего – малолетнего сына?»

Маргариту одолевали дурные предчувствия (по крайней мере, так сообщается в более поздних свидетельствах): ей снилось, что Якова сбросят со скалы, а ее драгоценности превратятся во «вдовий жемчуг». Более того, объявление Шотландией войны Англии прозвучало как похоронный звон по тому, что она искренне считала делом всей своей жизни: поддержанию дружеских отношений между страной, в которой она родилась, и страной, в которой она вышла замуж. Ее брак был заключен для того, чтобы скрепить их Договор о вечном мире 1502 года. Теперь под угрозой оказались и мир, и брак.

Тем временем в Англии брак ее невестки Екатерины Арагонской, напротив, демонстрировал новую силу, поскольку Англия готовилась противостоять шотландской угрозе. Король уполномочил Екатерину в его отсутствие «вести войну с любым из наших врагов» и созывать войска для «расстановки, подготовки и руководства ими». Она скромно писала Томасу Уолси, что вместе со своими фрейлинами «ужасно занята» изготовлением знамен и эмблем, а сама при этом серьезно занималась организацией войск, сбором средств и артиллерии для отправки на север. И хотя первую волну обороны Англии на севере возглавил опытный граф Суррей, сама Екатерина готовилась командовать одним из фронтов к югу от границы, несмотря на то что, вероятно, находилась на раннем сроке еще одной обреченной беременности. Может, она и не произносила перед войском подготовленную для нее воодушевляющую речь, призывавшую англичан защищать дом и очаг, но нет никаких сомнений в том, что она всем сердцем была готова пойти по стопам своей матери Изабеллы и принять на себя роль королевы-воина. По-видимому, эта роль была ей гораздо ближе по духу, чем партия куртуазной дамы.

На деле ее смелость оказалась излишней. Битва при Флоддене 9 сентября принесла шотландской армии не просто поражение, но и полное уничтожение силами англичан, а также смерть Якова IV, мужа Маргариты Тюдор. Екатерина с ликованием написала Генриху, что подумывает послать ему тело Якова в качестве трофея, но «сердца наших англичан не выдержат этого». Однако оставив первоначальную браваду, она тактично дала понять, что считает победу принадлежащей исключительно отсутствующему мужу.

К концу сентября Генрих, опередив свою армию, вернулся в Англию и спешно поскакал к Екатерине в Ричмондский дворец, где его ждал, по словам Холла, «такой ласковый прием, что возрадовалось каждое живое существо». Звезда Екатерины была в зените. Но в эпоху, хорошо знакомую с концепцией колеса Фортуны, ее современники ничуть не удивились бы тому, что единственный путь с этой высоты был падением вниз.

Теперь перед английским королевским браком стояли две проблемы. Одна из них была политической: Екатерине пришлось признать, что ее отец продолжал манипулировать ею и ее мужем. Как сетовал посол Фердинанда, Екатерину убедили забыть Испанию «и все испанское, чтобы завоевать любовь английского короля и англичан».

Более существенной проблемой стало отсутствие сына. Летом 1514 года в Европе стали распространяться слухи о том, что Генрих планирует развестись со своей женой из-за того, что она не произвела на свет наследника. Это едва ли было правдой, тем более что на момент письменной фиксации этих слухов Екатерина была беременна. Как бы то ни было, той зимой, к «величайшему горю всего двора», она снова потеряла недоношенного младенца мужского пола – поскольку, как поговаривали в Испании, Генрих постоянно распекал ее за проступки ее отца. Очевидно, в тот момент уже рассматривалась возможность положить конец браку, о котором когда-то так сильно мечтали. Но Екатерине пришлось столкнуться с еще одной трудностью.

Бесси (Элизабет) Блаунт, возможно, привлекла внимание короля еще в начале 1514 года, когда была его партнершей на маскараде. Это была не случайная интрижка. Бесси, превосходившая остальных дам в пении, танцах и других «благостных занятиях», вероятно, была обязана местом при дворе королевы своему родственнику, лорду Маунтджою. Сама она была неплохо образована и во времена, когда книги еще были редкостью, владела экземпляром «Исповеди влюбленного» Джона Гауэра и изучала ее так основательно, что даже делала заметки. Биограф Генриха елизаветинской эпохи, лорд Герберт из Чербери, писал, что «редкая природная красота и образованность» Бесси сделали ее «образцовой дамой сердца» своего времени и что короля связывали с ней «узы любви».

Екатерина больше не занимала место советника Генриха в государственных вопросах, которого была удостоена поначалу. В течение полутора лет после битвы при Флоддене произошло необычайное возвышение Томаса Уолси: он стал архиепископом Йоркским, лордом-канцлером и кардиналом. Как выразился его биограф-современник Кавендиш, Уолси «управлял при короле всем».