Текст книги "Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья"

7
«Жениться на той, кого выберет»: 1502–1509 гг.

Спустя месяц ожидания, в ходе которого все убедились, что Екатерина не беременна, только что отметивший 12-летие принц Генрих был признан наследником отца. О становлении будущего короля Генриха VIII мы знаем значительно больше, чем о становлении его отца. И, что было весьма необычно для будущего короля, ведущую роль в его раннем формировании сыграла женщина.

Старшего сына Елизаветы Йоркской, Артура, забрали из-под материнской опеки, чтобы он получил образование, подобающее принцу Уэльскому, и занял свое место в Ладлоу на границе с Уэльсом. И напротив, по имеющимся свидетельствам, Елизавета сыграла важную роль в образовании не только своих дочерей, но и второго сына Генриха, которого никогда не готовили к трону. В 1497 году посол из Венеции, посетивший королевскую семью в Вудстоке, был сначала принят королем вместе со старшим сыном, принцем Артуром, и лишь потом – королевой в компании младшего сына Генриха. Разница очевидна.

Историк Дэвид Старки предполагает, что, судя по определенному сходству почерка, именно Елизавета научила младшего сына и дочерей писать. Она же, вероятно, привила детям и сильную романтическую жилку, унаследованную от своих предков. В юности у нее была возможность проводить долгие часы над превосходными рукописями королевской библиотеки и читать книги, которые, по словам одной современницы, заставляли «слабовольных женщин впадать в сладострастные заблуждения». На оборотной стороне рукописи одного из артуровских романов, относящейся к началу XIV века, имеется подпись E Wydevyll[106]106
  Е. Вудвилл (англ.).


[Закрыть], а на форзаце – надписи Elysabeth, the kyngs dowther[107]107
  Елизавета, дочь короля (англ.).


[Закрыть] и Cecyl the kyngs dowther[108]108
  Сесилия, дочь короля (англ.).


[Закрыть]. Сестры Елизавета и Сесилия также подписали своими именами французскую историю мира и отчет о погребальной церемонии одного из турецких императоров. Будучи королевой, Елизавета заказала у Кекстона издание молитвенника на английском языке и латыни, а также имела в собственности или пользовании несколько прекрасно иллюстрированных часословов.

Елизавета постоянно следила за тем, чтобы старая йоркистская верхушка ни в коем случае не отстранялась от воспитания ее детей. Еще весной 1488 года, когда для принца Артура выбирали наставницу (со значительным жалованием более 26 фунтов стерлингов в год), выбор пал на Элизабет Дарси, которая до этого руководила дошкольным воспитанием брата Елизаветы, Эдуарда V. В 1501 году Елизавета приняла в семью Артура Плантагенета, своего сводного брата – одного из внебрачных детей ее отца. В конце 1490-х годов наставником Генриха назначили Джона Скелтона. Придворный поэт и ученый, Скелтон был неутомимым мастером саморекламы, во многом обязанным успехом самым разным женщинам и писавшим стихи в честь матерей двух будущих жен Генриха: Анны Болейн и Джейн Сеймур.

Позже Скелтон похвалялся в стихах тем, что научил Генриха «читать по буквам»; его главной задачей было научить делать это на латыни. Но собственные эклектичные интересы Скелтона позволяют предположить, что ему в определенной степени удалось передать юному и, по-видимому, впечатлительному принцу свой энтузиазм в отношении столь разнообразных предметов, как математика (к которой у Генриха были способности), английские и французские хроники и английская поэзия со времен Гауэра и Чосера. В эпоху особой любви к учебным пособиям, которые с особенным усердием навязывались королевской семье, Скелтон в 1501 году написал «Княжеское зерцало» (Speculum Principis)[109]109
  Утерянный труд, написанный Джоном Скелтоном для будущего короля Генриха VIII. Копия, возможно не полностью совпадающая с той, что была подарена Генриху, хранится в Британском музее. Трактат написан в одноименном жанре «княжеские зерцала» – жанре поучительной литературы для государей, как правило дающей пример благоразумного правителя и образец справедливого правления.


[Закрыть], «первое зерцало» правил поведения для Генриха. Среди указаний вроде «Руководствуйся ученьем и добродетелью» и «Внимательно читай хроники» выделяется одна заповедь: «Выбери себе жену; цени ее исключительно и постоянно». Не менее существенное влияние оказал на молодого принца еще один человек, представленный ему королевой Елизаветой в качестве наставника. Уильям Блаунт, лорд Маунтджой, только что отпраздновал 20-летие и происходил из богатой семьи с безупречной историей поддержки Тюдоров: его отчим был камергером королевы.

В те годы все больше нарастало напряжение между старыми аристократическими идеалами рыцарства, маскировавшими милитаризм, и новым ренессансным обращением к классике, новейшими гуманистическими представлениями об идеальном правителе. В этом заключалась разница между старой артуровской «Историей британских королей» Гальфрида Монмутского и новой историей, заказанной Генрихом VII итальянскому гуманисту Полидору Вергилию, который с трудом скрывал свое презрение к «басням» Гальфрида. Гуманисты не были склонны следовать куртуазной идеологии. Сам Эразм Роттердамский (в английском переводе, опубликованном Эдмундом Беком в 1540-х годах) заявлял[110]110
  Впрочем, Бек был ярым протестантским священнослужителем, чьи собственные предрассудки (а также страсть к разносам) могли придать его переводу излишнюю эмоциональную окраску. – Прим. авт.


[Закрыть]:

Представь себе наглядно, сколь некрасиво, сколь бессмысленно любить, бледнеть, изводиться, плакать, льстить и постыдно умолять наиотвратительнейшую развратницу; петь ночью у дверей, зависеть от кивка госпожи, терпеть власть бабенки, требовать, гневаться, снова попадать в милость, добровольно давать волчице себя высмеивать, бить, изувечить, обобрать[111]111
  Цит. по: Роттердамский Э. Философские произведения. М.: Наука, 1987. С. 201. – Прим. пер.


[Закрыть].

Но Маунтджой (подобно Энтони Вудвиллу до него) сумел преуспеть как в старом, так и в новом мире. Оба они окажут определенное влияние на его ученика Генриха.

Сменив Скелтона в качестве наставника, Джон Холт, друг Томаса Мора, учил юного принца по классической учебной программе, разработанной для его брата Артура: Гомер и Вергилий, Цезарь и Ливий, стоические парадоксы Цицерона и наблюдения Плиния. Однако существовал еще и Джайлс Дювес, который обучал Генриха игре на лютне и французскому языку и служил в Ричмондском дворце библиотекарем коллекции книг (в основном французских), собранной Эдуардом IV и Генрихом VII.

Смерть старшего сына, принца Артура, преподнесла Елизавете Йоркской новое испытание: у Англии все еще был наследник в лице Генриха, но, поскольку третий брат Эдмунд умер, пока родители возвращались из Кале, теперь у нее не было «запасного» принца. К лету Елизавета снова забеременела.

По ее свидетельству, в декабре был награжден некий монах, преподнесший королеве «пояс Богоматери», который должны были носить роженицы. Елизавета посетила Тауэр с проверкой, как идет подготовка к родам: там ее ждали «роскошная кровать», украшенная красными и белыми розами и облаками, новое постельное белье и целый штат нянь. Сравнительно весело отпраздновав в Ричмонде Рождество с карточными играми и музыкой (и обнадеживающим пророчеством астролога о том, что у Генриха родится много сыновей, а Елизавета доживет до 80 лет), в конце января она отправилась в Тауэр. Всего через неделю у нее родилась девочка.

В дальнейшем записи о личных расходах Елизаветы принимают несколько зловещий оборот. В них указана покупка «трех ярдов фланели для миледи Екатерины» – дочери, которой оставалось жить всего несколько дней. Дальше указаны «Расходы Джеймса Наттреса на поездку в Кент, с тем чтобы к королеве прибыл врач Холлисворт по приказу короля». Прокат лодок от Тауэра до Грейвсенда и обратно (3 шиллинга 4 пенни); наем лошадей и проводники «ночью и днем». Это была экстренная поездка. Но усилия врача не увенчались успехом. 11 февраля 1503 года Елизавета Йоркская умерла. Ее муж настолько обезумел от горя, что серьезно заболел: его мать переехала в Ричмондский дворец, чтобы за ним ухаживать. А сын Елизаветы, тот самый Генрих, годы спустя будет с горечью вспоминать смерть матери, запечатлев это «ненавистное известие» как основу своей меланхолии. На одной из иллюстраций тех времен изображен маленький мальчик, предположительно Генрих, стоящий на коленях у кровати матери в слезах.

Разумеется, предполагалось, что король Генрих VII может снова жениться. Он действительно коротко обсуждал идею брака со вдовой своего умершего сына, Екатериной Арагонской, но ее мать Изабелла в ужасе отвергла эту идею: «Это истинное зло, никогда раньше не виданное, и простое упоминание о нем оскорбляет слух – мы ни за что на свете не хотели бы, чтобы это произошло». Кроме того, стороны вели переговоры о браке Екатерины с принцем Генрихом. К концу июня они были обручены. Учитывая молодость Генриха, дело не могло продвинуться дальше. А пока нужно было разобраться с одним вопросом: Екатерина была замужем за братом Генриха, и для брака потребовалось бы благословение папы римского. Но в чем состояла конечная цель этого благословения? Чисто формальный неконсумированный брак, который можно было легко расторгнуть, или полноправный консумированный союз?[112]112
  Консумация брака – практика, появившаяся в Европе в раннем Средневековье и состоявшая в освидетельствовании первого осуществления супружеских отношений (полового акта).


[Закрыть]

В сумбуре дипломатических домыслов не сохранилось свидетельств о каких-либо заявлениях самой Екатерины (по крайней мере, о них пока неизвестно). Пререкания по поводу ее семейного положения относились к сфере политической целесообразности и были связаны не только с деньгами, но и с вопросом непорочности.

Если брак был консумирован и Екатерина стала полноправной женой Артура, то ее родители были должны Генриху VII невыплаченный остаток ее приданого. И пока он его не получил, он не мог даровать ей доход, на который она впоследствии имела бы право как вдовствующая принцесса Уэльская. Такова в общих чертах была позиция англичан.

Если же брак не консумировали (как считали испанцы) и если бы в планах не появился еще один брак с англичанином, Екатерине предстояло вернуться к родителям в целости и сохранности… и, конечно, вместе с частью приданого, которую за нее выплатили ранее. В проекте брачного договора упоминалась необходимость папского благословения, поскольку брак был заключен «и впоследствии консумирован». Испанские правители настаивали на том, что это не так, но послу Фердинанда в Риме все же было поручено сообщить папе римскому, что они готовы уступить англичанам в формулировке.

Папское благословение, наконец отправленное в конце 1504 года, содержало одно решающее слово, добавленное к исходному тексту. Брак Екатерины с Артуром был заключен… forsan. «Возможно». К тому времени произошло еще кое-что: умерла мать Екатерины Изабелла, и Кастильское королевство унаследовал не муж, а их старшая дочь Хуана. Брак с дочерью Фердинанда Арагонского Екатериной внезапно оказался гораздо менее привлекательной перспективой. Поистине, нелегко было быть принцессой в XVI веке.

Тем временем еще одну принцессу, недавно оставшуюся без матери, 13-летнюю Маргариту Тюдор, отправили на север, чтобы скрепить ее брак с 30-летним королем Шотландии. Когда пять лет назад обсуждался этот союз, ее мать Елизавета и бабушка Маргарет Бофорт в редкий, но показательный момент единства объединили силы, чтобы убедить ее не отправляться туда до тех пор, пока она не созреет, «из опасения, что король шотландцев не станет ждать, причинит ей вред и поставит под угрозу ее здоровье». (Точно так же другие мать и невестка, Элеонора Прованская и Элеонора Кастильская, более двух столетий назад объединили свои усилия, чтобы предотвратить еще один ранний брак.) Маргарет Бофорт, чей муж «не стал ждать», чтобы консумировать брак, и завладел ее землями, знала, о чем говорит.

Церемония заключения брака по доверенности в январе 1502 года в Ричмонде, официально сделавшая Маргариту королевой и равной матери, предусматривала ее отправку в Шотландию лишь через полгода, и в июне 1503 года Маргарита отправилась в путь.

Путешествие Маргариты Тюдор на север сопровождалось большой свитой, и было сделано все возможное, чтобы поездка прошла в крайней степени торжественно, с церемониальными входами в города, которые попадались ей на пути. Яков IV, который с такой готовностью принимал романтического претендента на английский трон Перкина Уорбека, тоже попытался обставить их встречу в куртуазном духе. Чиновник Сомерсет Геральд свидетельствует, что, когда Маргарита пересекла границу и прибыла в замок Хаддингтон как «Леди и Госпожа» Якова, он приехал встретить ее и они, поцеловавшись, отошли в сторону «и общались долгое время». В лучших традициях рыцарских легенд он предстал перед Маргаритой в легком костюме охотника, с лирой за спиной.

Если верить Геральду, Яков продолжал делать все как положено. Похоже, его чему-то научили донжуанский опыт и целый выводок внебрачных детей – либо то, что он был известным покровителем искусств и наук. Яков был полиглотом и творцом, сознательно ставшим принцем эпохи Возрождения, чьи придворные поэты, или макары, такие как Уильям Данбар, Роберт Хенрисон и Гэвин (или Гавейн) Дуглас, исследовали как старые, так и новые традиции. Считается, что ныне утраченное сочинение «Дворец чести» Дугласа построено на старом понятии судов любви, а «Чертополох и роза» Данбара, которое было написано в честь этого брака и действие которого происходит в майском саду, изображает Маргариту Тюдор в образах красной или белой розы, а Якова – в образах Льва, Орла или Чертополоха. Новый дом Маргариты не был лишен куртуазного флера: Якову I, прадеду Якова IV, приписывают авторство поэмы начала XV века «Королевский квартал», посвященной Чосеру и Гауэру, которая в куртуазной форме описывает собственные приключения поэта. Легенды о короле Артуре действительно обрели в Шотландии особую форму. В «Истории шотландского народа» (Historia Gentis Scotorum), впервые написанной и опубликованной в 1527 году Гектором Бойсом и позже расширенной, Гвиневра, о чьем прелюбодеянии узнали, бежит на север, а Артур приказывает, чтобы ее бросили диким зверям на растерзание.

Наш же герой, более поздний король Яков IV, играл для Маргариты, страстно любившей музыку, на лютне и клавикорде и выразил искреннее сочувствие, когда в огне погибли ее любимые лошади (впрочем, он мог ей сочувствовать просто потому, что помимо охоты питал страсть к верховой езде на рыцарских турнирах). Яков даже настоял на том, чтобы за ужином Маргарита занимала его статусное кресло, поскольку скамья, на которой она сидела, по его словам, была недостаточно удобной. Что еще более важно, есть вероятность, что Яков действительно «подождал» Маргариту, поскольку она забеременела лишь через три года после свадьбы, хотя обычно в те времена с беременностью не затягивали. Тем не менее молодая жена горестно писала отцу: «Я бы хотела быть сейчас рядом с Вашим Величеством, в этот день и еще много дней впереди». Маргарита чувствовала себя отвергнутой. Однако если вспомнить другие браки королевских принцесс, можно считать, что ей крупно повезло.

Во всяком случае, ей точно повезло больше, чем ее невестке, Екатерине Арагонской.

Потенциальный жених Екатерины, Генрих, теперь стал наследником Англии. В феврале 1504 года он был официально провозглашен принцем Уэльским, но, похоже, у короля не было и мысли о том, чтобы по сложившемуся обычаю отправить принца от себя подальше. Вместо того чтобы переехать в Ладлоу, юный Генрих тем летом присоединился ко двору своего отца. Как отмечали послы, его постоянно держали при отце, который сам стал «наставником и распорядителем» молодого принца, с тем чтобы «выходить его».

В июне 1505 года, когда принцу Генриху должно было исполниться 14 лет (в этом возрасте брачный договор уже считался нерасторжимым), его вызвали торжественно предстать перед отцом и его советниками и выступить с официальным заявлением о том, что он считает брак с Екатериной, в который он вступил в детстве, «недействительным». Однако было совершенно очевидно, что заявление, которое зачитал Генрих, – дело рук его отца. Поскольку оно так никогда и не было обнародовано, любые варианты развития событий для старшего Генриха оставались возможными. Официально брак все еще был заключен, а присутствовавший на том собрании епископ Винчестерский много лет спустя вспоминал, что у короля не было особых возражений против того, чтобы его сын оказывал принцессе «знаки любви» (тем проще, что наставник принца Маунтджой ухаживал за одной из придворных дам Екатерины).

В течение следующих четырех лет положение Екатерины в Англии улучшалось или ухудшалось в зависимости от того, насколько важен для Англии был в тот момент союз с ее семьей. Она буквально оказалась заложницей между отцом и свекром, пытавшимися обыграть друг друга, и ее жизнь превратилась в настоящий ад. Ее тяжелого положения было более чем достаточно, чтобы стать немым воззванием к любому молодому рыцарю.

Когда юный Генрих подрос, стало очевидно, что он одержим рыцарскими традициями, столь любимыми йоркистской частью его семьи, в частности дедом Эдуардом IV, на которого он был очень похож. Его энтузиазм разгорелся еще больше, когда в первые недели 1506 года случай привел к берегам Англии одну очаровательную гостью. Новая правительница Кастилии, сестра Екатерины Арагонской Хуана, и ее муж Филипп Бургундский плыли в Испанию, чтобы потребовать наследство Хуаны. Однако морской шторм спутал их планы и забросил их на побережье Дорсета.

Королева Хуана I Кастильская вошла в историю как Хуана Безумная – вероятно, это было не совсем справедливо, хотя она, несомненно, была одержима любовью и ненавистью к своему мужу. Больший интерес для юного принца Генриха (пока его отец пытался продавить выгодный договор с гостями, так неожиданно попавшими в его руки) представлял муж Хуаны Филипп Красивый, международная звезда рыцарских турниров. Король Генрих даже позаботился о том, чтобы по пути на встречу на высшем уровне в Виндзоре Филипп посетил Винчестер. Можно ли было лучшим образом произвести впечатление на европейское рыцарство, чем напомнить ему, что Тюдоры – наследники короля Артура?

В Виндзоре, который сам по себе был напоминанием о рыцарских фантазиях Эдуарда III, король Генрих произвел Филиппа в рыцари ордена Подвязки, а Филипп сделал принца Генриха рыцарем Золотого руна – бургундского ордена, основанного три четверти века назад. Позже, когда они вместе обедали, Генрих VII упомянул Круглый стол и выразил надежду, что стол, за которым они обедали, сам по себе будет достоин войти в историю, поскольку он сыграл роль в дружбе между двумя странами.

Когда Филиппу и Хуане, подписавшим договор с королем Генрихом, было разрешено возобновить путешествие, принц Генрих послал им вслед письмо, собственноручно написанное им на французском языке (именно этот язык он в дальнейшем будет нередко выбирать для своих писем Анне Болейн). В письме он «от всего сердца» желал здоровья Филиппу и просил писать ему «время от времени». К несчастью для Генриха, Филипп умер от лихорадки в сентябре того же года. Его жена отказывалась разлучаться с его телом, но реакция молодого принца была в своем роде не менее радикальной. Ничто, писал он Эразму Роттердамскому, не огорчало его так сильно после смерти его «дражайшей» матери: это событие словно «вновь открыло его рану».

Первой мыслью Генриха VII было осознание, что Хуана теперь может снова выйти замуж. Во время ее визита в Англию его поразила ее экзотическая красота (не меньше, чем ее наследство). Сообщение посла о том, что Генриха охватила «невероятная любовь», возможно, значило чуть больше, чем обычная дипломатическая риторика. Менее романтично другое заявление посла: англичан, похоже, не беспокоит возможное безумие Хуаны, тем более что оно никак не повлияет на ее способность рожать детей.

В сватовские игры втянули даже замкнутую по натуре Екатерину Арагонскую: в своих письмах к Хуане она описывает Генриха как «неимоверно страстного короля». Ухаживания Генриха за Хуаной придали фигуре Екатерины дополнительное значение. Более того, она успешно убедила своего отца Фердинанда в том, что вместо кучи послов, которые, по ее мнению, ничего для нее не делали (все домашние, как она выражалась, теперь носили лохмотья), ей самой следует овладеть дипломатическим шифром, чтобы читать его письма. Она фактически предлагала отцу самой стать его послом, при этом разрываясь между острым желанием обрести сестру и союзника при английском дворе и решимостью Фердинанда добиться, чтобы теперь именно ему, а не какому-то новому мужу Хуаны, достались ее земли.

В итоге Генрих VII так и не женился повторно. Состояние его здоровья уже давно давало серьезный повод для беспокойства. С годами он, казалось, становился все мрачнее – более скрытным, замкнутым и одержимым деньгами, все больше отчуждаясь от вечно недовольной йоркистской аристократии. Но аристократы-йоркисты, которых король-отец так стремился искоренить, вызывали совсем другое отношение у младшего Генриха.

Мысли о рыцарской романтике все больше занимали молодое поколение английских аристократов. Принц Генрих не был исключением: ничто на свете так его не увлекало, как состязания на рыцарской арене. А звездами турниров были именно лорды-йоркисты. Ему неохотно разрешали пробовать свое мастерство в «бегах на ринге», но отказали в возможности рисковать собой в бою. Однако и отец, и бабушка (теневая сила, в руках которой была сосредоточена реальная власть) были равнодушны к возможностям, которые открывали рыцарские турниры как в плане эффектного зрелища, так и для легализации режима Тюдоров и удержания бунтарских порывов класса воинов в границах рыцарского кодекса. По случаю визита Филиппа Бургундского, когда английские рыцари имели возможность сразиться на турнире с лучшими рыцарями Европы, Маргарет подарила внуку новую лошадь и седло, отделанное золотой парчой, чтобы он мог занять достойное место на турнире. Среди участников турнира выделялись «копейщики» – спутники-телохранители, которых нанимал король для сопровождения сына. Теперь, как и столетия назад, рыцарские турниры предлагали храброму и амбициозному молодому любителю возможность отличиться в бою.

Любой рыцарский турнир содержал элемент бунтарства – даже в связи с цветущим месяцем маем. В течение всего мая 1507 года проходил настоящий рыцарский турнир под председательством принца Генриха (ему уже почти исполнилось 16 лет, но его все еще не допускали к реальным поединкам) и его 11-летней сестры, принцессы Марии. Она рано проявила себя как настоящий адепт куртуазных идей: носила зеленое платье, украшенное цветами, велела называть себя «майской леди» и председательствовала на торжествах в качестве «суверенной дамы». На тематическом турнире, посвященном новому предмету любви, соперники носили зеленые одеяния, а рядом с принцем и принцессой стояло цветущее майское дерево, увешанное гербами. Возможно, участие в таких турнирах научит чему-то и Марию: возможностям и свободам, которые рыцарский кодекс мог предложить женщинам. Но по мере проведения этих поединков с мая по июнь власти все больше тревожило нараставшее насилие: оно выходило за рамки рыцарства. Одетые теперь в бело-синие костюмы, с покрытым белой эмалью сердцем между буквами R и H (Roy Henry – «король Генрих»), рыцари были вынуждены публично в стихах заявить о своей преданности королю и о том, что они всего лишь подражали примеру короля Артура и его рыцарей. Куртуазному сообществу, которое начало складываться вокруг молодого принца и принцессы, не могли позволить зайти дальше этого. Заметным участником тех поединков – как и любого другого турнира того времени – был Чарльз Брэндон. На тот момент ему едва исполнилось 20, и он пользовался особыми привилегиями как сын знаменосца Генриха VII, отдавшего жизнь за короля в битве при Босворте. Позднее Брэндон сыграет важную разрушительную роль в истории сына и дочери короля.

Принц Генрих коллекционировал музыкальные инструменты и увлекался балладами о куртуазной любви и приключениях былых времен. Особенно ему нравились истории о Робин Гуде. Но между фантазийным образом Генриха как благородного принца-рыцаря и реальностью существовал большой разрыв, подобно тому, как нараставшая алчность его отца кардинально отличалась от смелой щедрости Робин Гуда.

Было бы удивительно, если бы во всей этой рыцарской истории определенную роль не сыграла Екатерина Арагонская. В письме Филиппу Бургундскому молодой Генрих писал о ней как о своей дорогой и любимой «спутнице». В 1508 году в качестве новогоднего подарка он преподнес ей «прекрасную розу из рубинов на бело-зеленой розе», явно символизирующую самого Генриха. Была ли в этом мечта о спасении, ощущение недостижимости princesse lointaine?[113]113
  Далекая принцесса (фр.).


[Закрыть] Или, скорее, намек на то, что и Генрих, и Екатерина были пленниками, заточенными в башне?

В жизни Екатерины не произошло никаких изменений к лучшему. Поскольку Фердинанд по-прежнему не мог прислать остальную часть ее приданого, даже еда и жилье, предоставленные ей англичанами, становились все хуже и хуже. Беспокойство и ужасные условия сказались на ее здоровье. Уже не в первый раз высказывались опасения по поводу ее «чрезмерного религиозного прилежания» – так выразился папа римский в письме, запрещавшем ей пост, который Екатерина считала проявлением благочестия, но который по современным меркам был больше похож на анорексию. Ее положение осложняли разногласия в рядах ее испанской свиты. К тому же она попала под влияние своего исповедника, брата Диего, чья власть над ней начала вызывать всеобщее негодование.

Иногда Екатерина высказывалась с нотой легкого неповиновения: «Я не слышу здесь ничего, кроме лжи; они полагают, что могут сломить мой дух. Но я верю в свой выбор и ничего им не отвечаю. Я не так проста, как им кажется». Но другое письмо наполнено отчаянием. По словам Генриха VII, пишет она Фердинанду весной 1508 года, «пока ему не выплатят всю сумму целиком, он будет считать меня связанной обязательством, а своего сына – свободным. [Принц Генрих] еще очень молод, чтобы такая отсрочка была для него хоть сколько-нибудь заметной. Поэтому моя участь ужасна».

Генрих VII вступал в преждевременную старость. Его бывшие советники все чаще лишались его доверия, и по мере приближения последних лет его правления их сменили новые люди, чья сила заключалась в способности выжимать деньги из подданных короля: Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли. Посол Фердинанда свидетельствовал, что Генриха-младшего держали взаперти «как девочку», почти не позволяя говорить на публике, кроме как в ответ на обращение отца.

В Рождество 1508 года состоялся брак по доверенности принцессы Марии с семилетним сыном Филиппа Бургундского и Хуаны Безумной – мальчиком, который, как и Карл V, унаследовал Испанию и Нидерланды, а также корону Священной Римской империи, объединявшей обширные территории династии Габсбургов. В официальном отчете этот брак был объявлен «самым выдающимся союзом и величайшим браком христианского мира». Дальнейшие события показали, что это заявление было ошибочным. Но в то время принцу Генриху (и, видит бог, Екатерине Арагонской) могло казаться лишь, что обе сестры Тюдор находятся на пути к счастью. Положение же Екатерины становилось все хуже, а король Генрих ругал ее за беззакония отца. Ее отчаяние запечатлено в отчетах испанского посла. Впрочем, дальнейшие события очень скоро освободят и Екатерину, и младшего Генриха.

Считалось, что Генрих VII уже побывал на грани смерти, но все же сумел тогда выкарабкаться. На этот раз его состояние не оставляло поводов для сомнений. В течение первых месяцев 1509 года сам король Генрих уже точно это знал. Не осталось сомнений даже у матери, которая предпочитала не отходить от его постели. Однако 21 апреля, когда Генрих умер, не было ни общественных волнений, ни призывов к трауру. Кончина короля была покрыта завесой тайны, его советники вступили в сговор с Маргарет Бофорт и отрицали любую информацию об этом событии в течение двух долгих дней, потраченных на расстановку солдат для подавления любых возможных протестов. 24 апреля 1509 года Генрих VIII, до 18-летия которого оставалось еще несколько недель, был провозглашен королем.

В последующие годы для Генриха было характерно всегда целиком отдаваться любой роли, которую он принимал, будь то христианский король или влюбленный рыцарь. Королевские советники сообщили испанскому послу, что в последней беседе на смертном одре отец заверил сына, что новоиспеченный Генрих VIII сможет «свободно жениться на той, кого выберет». Сам Генрих пересказывал другую версию этого разговора: в конце июня, всего через несколько недель после смерти отца, он сообщал в письме регентше Нидерландов Маргарите Австрийской, что на смертном одре «среди прочих добрых советов» король поручил ему «выполнить условия старого договора с испанскими правителями Фердинандом и Изабеллой, взяв замуж их дочь Екатерину».

На тот момент он и Екатерина Арагонская уже были мужем и женой.