Текст книги "Молодой Сталин"

“Партии соревновались между собой, мерились террористическими выходками”, – объяснял горийский друг Сталина Давришеви. В Кутаисе Сосо приказал своей дружине раздобыть оружие в кутаисском арсенале. Бойцы арендовали дом рядом с арсеналом и сделали подкоп, но тоннель обвалился.

После Кровавого воскресенья и нескольких побоищ в Тифлисе казаков особенно ненавидели. Сталин велел Камо и его террористам нападать на них. С 22 по 25 июня в царских всадников пять раз бросали бомбы.

Пожилой наместник сидел в белом дворце в Тифлисе и видел, что его благородные мечты обращены в прах. Он был на грани нервного припадка. А внизу, в гуще революционного хаоса, Сталин переживал истинный расцвет – неустанная борьба придавала ему сил. Во времена беззакония всегда выпадает раздолье неграмотным разбойникам и головорезам вроде Камо. Но Сталин был не похож на них: он спорил, писал статьи и занимался организацией с таким же умением, с каким планировал убийства и грабежи. У него был дар к командованию, принуждению и устроению беспорядков. Наместник ввел военное положение и передал власть генералам¹³.

В те дни один молодой священник пошел на базар в деревне Цева – между Чиатурами и железнодорожной станцией в Джируале. Там с ним поздоровался незнакомец. “Я Коба из Гори, – произнес он. – Я пришел не за покупками. У меня к вам дело”. Отведя отца Касьяна Гачечиладзе в сторону, Сталин сказал, что ему известно: священник держит нескольких ослов. Он спросил, как перебраться через холмы в Чиатуры: “Никто не знает местность лучше вас”[82]82
  О. Касьян Гачечиладзе записал свои воспоминания втайне еще при жизни Сталина. Их унаследовал внук священника – потом он увидел по грузинскому телевидению, как автор этой книги рассказывает о своей работе, и связался с ним. Рассказ о том, как Сталин вел лошадей, о его передвижениях и разговорах совпадает с другими источниками.


[Закрыть].

Священник понял, что зловещий незнакомец много знает о нем и его молодой семье. Он также заметил, что на выходе с базара стоит боевик из местной красной дружины; на его счету была смерть полицейских. “Полиции в Цеве не было – всем заправляла красная дружина”. “Коба из Гори”, конечно, был ее командиром. Он любезно спросил у священника разрешения взять на время ослов и предложил ему неплохие деньги – пятьдесят рублей – за то, что тот устроит переправу через холмы. Услышав о деньгах, священник немного успокоился.

Сталин настоял на том, чтобы угостить священника в духане.

“Вас заранее известят, когда я появлюсь, – пообещал он перед уходом. – Отче, не опаздывайте: я хочу успеть туда и обратно за день. Мы оба молодые люди”.

Вскоре священник получил сообщение. Сталин вернулся с двумя подручными, которые помогли ему нагрузить ослов мешками, в которых лежали деньги, типографские шрифты и, возможно, оружие. Сталин знал, что поезда, идущие в Чиатуры, могут обыскивать, и решил, что так будет надежнее добраться до “бастиона большевизма”.

По дороге священник и бывший семинарист, оказавшиеся ровесниками, завели разговор. Иногда они останавливались под деревом, и Сталин дремал, положив голову священнику на колени. Когда он стал диктатором, отец Гачечиладзе жалел, что не убил своего попутчика. Но в то время “он произвел на всех впечатление. Мне он даже понравился: вел себя сдержанно, серьезно, пристойно. Он даже читал мне стихи” – стихи были собственного сочинения. Сталин все еще с гордостью считал себя поэтом.

“Некоторые мои стихи даже напечатали в газетах”, – похвалился Сталин. О политике он говорил мало, уверял, что “полиция преследует меня, потому что один мой друг в Чиатурах подрался из-за девушки и я, защищая его, перестарался”. В доказательство он показал священнику травмированную руку (еще одна версия). Перед едой Сталин читал молитву. “Видите, еще не забыл!” – смеялся он. По дороге он пел: “Музыка так облегчает душу!”

Какой-то крестьянин пригласил священника и революционера отобедать. Захмелевший Сталин пел “таким мягким, бархатным голосом”, что крестьяне захотели “выдать за него свою дочь”.

Гачечиладзе сказал ему:

– Из вас вышел бы прекрасный священник.

– Я, сын сапожника, состязался с детьми благородных и был лучше их всех! – ответил Сталин.

Добравшись до Чиатур, Сталин скрылся с мешками на базаре; когда он вернулся, мешки были пустыми. “Теперь я могу подложить их под голову в поезде”, – произнес он.

Так проходила тайная жизнь Сталина революционным летом 1905 года. Вооруженный главарь дружины водил через солнечные холмы в Чиатуру вьючный скот, груженный мешками с контрабандным оружием и награбленными деньгами¹⁴.

В Тифлисе казаки и террористы сражались за улицы. Каждый день в Городском совете на Эриванской площади собирались тысячи человек. Они предлагали все более радикальные меры. 29 августа здесь собрались студенты – они хотели обсудить компромиссное предложение Николая II о созыве Государственной думы, которую называли “булыгинской” – по имени министра внутренних дел Булыгина. Это собрание разогнали казаки – они ворвались в зал и открыли стрельбу. Было убито шестьдесят студентов, 200 – ранено.

Сталин бросился в Тифлис. Он встретился со своим подельником Шаумяном и стал готовиться к ответу – как словом, так и динамитом. Он написал текст листовки, помчался в Чиатуры и вернулся оттуда вовремя, чтобы руководить грандиозным возмездием, намеченным на 25 сентября. “Когда Сталин вернулся, – вспоминает Давришеви, – был подан сигнал: на вершине Святой горы зажегся красный фонарь. Около восьми вечера бандиты открыли огонь у казарм… Казаки галопом выехали наружу, и тут в убийц детей полетели гранаты”. Девять террористов Сталина одновременно атаковали казаков.

Боевики и агитаторы большевиков и меньшевиков уже работали на улицах вместе. 13 октября Сталин и большевики встретились с меньшевиками и договорились об общих политических и террористических действиях, чтобы удвоить нажим на самодержавие – казалось, оно на краю гибели. По всей империи рабочие и солдаты избирали советы – самый известный появился в Петербурге. Крестьяне бушевали в деревнях, а 6 октября забастовка на железнодорожной ветке Москва – Казань вылилась в остановку железных дорог по всей стране. Казалось, царизму конец.

“[Буря] не сегодня завтра разразится над Россией и могучим очистительным потоком снесет все обветшалое, прогнившее”, – писал Сосо.

В Санкт-Петербурге даже Николай II, обладавший не бóльшим политическим чутьем, чем камень, вынужден был понять, что вот-вот потеряет свое царство. Он был готов заключить мир с японцами, но политические уступки противоречили его глубочайшему убеждению в священности самодержавия. Он завидовал своим самым способным министрам и ненавидел их, но его мать и дядья заставили его посоветоваться с умнейшим экс-министром финансов – Сергеем Витте. Тот отправлялся заключать мир с Японией в Портсмут, штат Нью-Гемпшир, под эгидой президента США Тедди Рузвельта. Перед этим Витте настоятельно советовал царю (которого презирал) даровать народу конституцию. Николай II поколебался, затем предложил своему дяде, высокому, статному военному, – великому князю Николаю Николаевичу – стать диктатором.

Пока романовское самодержавие трещало по швам, Сталин во главе банды сеял смерть в тифлисских подворотнях. У нас есть возможность увидеть, как это происходило¹⁵.

Глава 15
1905. Бойцы, беспризорники, портнихи

Однажды ночью в конце 1905 года в Тифлисе Иосиф Давришеви, горийский друг Сталина, теперь возглавлявший вооруженный отряд грузинских социал-федералистов, услышал, что в подворотне у подножья Святой горы кто-то дерется. Он увидел, что Камо, сталинский боевик, угрожает пистолетом какому-то армянину.

– Если не вернешь деньги в сейф, который ты должен был охранять, ты покойник! – говорил Камо. – Подумай! Я считаю до трех. Один… два… осторожней, мой друг… три!

Давришеви подбежал и схватил Камо за руки.

– Не здесь, идиот! Не в этом районе! Ты же знаешь, здесь все под нами! – Эти улицы контролировал отряд Давришеви. Но “перевозбужденный” Камо вырвался и трижды выстрелил в свою жертву.

“После третьего выстрела мы оба бросились бежать”, – вспоминает Давришеви. Окровавленного армянина бросили умирать на мостовой.

– Скажи на милость, зачем ты суешь нос в наши дела? – спросил Камо, когда они оказались в безопасности. – Коба будет злиться. Сам знаешь, он не всегда согласует со всеми свои планы.

Давришеви и сам злился: “его” район теперь наводнили полицейские. Но на этом история не закончилась.

Сталин попросил Камо передать Давришеви приглашение встретиться. При встрече Давришеви “выговорил ему за убийство армянина в районе, где мы обеспечивали порядок”.

– Послушай, – спокойно ответил Сталин. – Не волнуйся о нас. Камо сделал то, что был должен, и тебе стоит поступать так же. А у меня для тебя предложение: вступай к нам. Брось своих федералистов. Мы оба из Гори, я с радостью вспоминаю наши детские игры. Переходи к нам, пока не поздно. А не то…

– Не то что? – спросил Давришеви.

Сталин “не ответил, но сощурил глаза, а лицо его сделалось каменным”¹.

В это время, когда происходили события, потрясавшие мир, Сталин сблизился с еще одной семьей, кроме Аллилуевых; судьба этой семьи также переплетется с его судьбой. Он попросил своего протеже Сванидзе подыскать ему жилье[83]83
  Сталин знал семью Сванидзе не только через Алешу. Семен Сванидзе, отец Алеши и его трех сестер, был учителем в Кутаисе, мать Сефора происходила из благородного рода Двали. Двоюродный брат Сефоры по фамилии Двали был начальником кутаисской полиции. И Сванидзе, и кутаисский Двали укрывали Сталина от тайной полиции; еще один пример того, что для грузин родственные связи были важнее верности государству.


[Закрыть]. Умница Сванидзе, голубоглазый и светловолосый, нашел идеальное место. Квартира в доме 3 по Фрейлинской улице находилась прямо за военным штабом, в центре Тифлиса, возле Эриванской площади. Место это имело много преимуществ. Главное – здесь жили чудесные девушки. Три сестры Сванидзе, Александра (Сашико), Мария (Марико) и Екатерина (Като) управляли швейной мастерской “Эрвье”, доходным ателье, названным в честь французского модельера мадам Эрвье. Здесь шили военную форму и дамские платья.

Девушки были родом из Рачи в западной Грузии; это место славилось кроткими и любвеобильными красавицами. Сашико недавно вышла замуж за Михаила Монаселидзе, большевика, которого Сталин знал с семинарии, но две другие сестры были не замужем. Самой младшей была Като, изящная темноволосая девушка “восхитительной красоты”. Ателье, где работали молодые швеи, было настоящим средоточием женственности.

Монаселидзе вспоминает, что однажды Сванидзе отвел его в сторону и “сообщил, что желает привести к нам на ночевку товарища Сосо Джугашвили, он просил ничего не говорить пока об этом его сестрам. Я был согласен”.

По воспоминаниям жены Монаселидзе, Сашико, в 1905 году Алеша пригласил к ним жить друга, которого все считали лидером фракции большевиков. Он был бедно одет, худ, с желтоватым лицом, слегка рябой и ростом ниже среднего; его звали Сосо Джугашвили.

Дом был вне подозрений полиции, вспоминал Монаселидзе. Пока его товарищи в одной комнате вели нелегальную деятельность, его жена за стеной подгоняла платья генеральским женам. В приемной обычно сидели графы, генералы, офицеры полиции – идеальный дом и штаб-квартира для главы подполья. Сталин действительно часто проводил встречи с бандитами и террористами у мадам Эрвье. Свои тайные бумаги он прятал внутри манекенов.

“Сосо сидел и целыми днями писал статьи для “Брдзолы” и газеты “Ахали цховреба” [“Новая жизнь”], которую редактировал Монаселидзе”, – вспоминает Сашико. – По вечерам, закончив работу, он уходил и возвращался только в два или три часа ночи”. Штаб-квартира Сталина находилась в Михайловской больнице на берегу Куры; в подвале стоял типографский станок. В это опасное время Сталин, по словам Давришеви, “всегда был готов выхватить револьвер”. Но у него оставалось время и для флирта, и для жестоких розыгрышей.

Однажды в доме гостил большевик Пимен Двали, двоюродный брат Сванидзе. Он проспал целый день.

– Ну что ты будешь с ним делать! – проворчал Сосо и стал трясти гостя. Двали проснулся. – Тебя что-то тревожит? – с издевкой спросил Сталин.

– Нет, Сосо, нет, дорогой, – ответил соня и вновь задремал. Сталин “подошел к нему, свернул несколько полосок сигаретной бумаги, засунул их Пимену между пальцами ног и поджег. Пимен обжег пальцы, и он вскочил. Мы все смеялись!”[84]84
  Воспоминания Сашико Сванидзе и ее мужа Монаселидзе бесценны. Они были записаны в начале 1930-х, когда Сталин уже стал диктатором, но, несмотря на это, они поразительно правдивы. Воспоминания Сашико не опубликованы, воспоминания Монаселидзе частично были использованы в литературе культа личности, но большинство подробностей для нее не годились. В 1905–1906 годах большевики, приезжавшие из провинции, приходили к Сталину в больницу, но главари – Шаумян, Спандарян, Авель Енукидзе (тоже из Рачи) и Буду Мдивани – были завсегдатаями у Сванидзе, как и сталинские наемные убийцы Камо и Цинцадзе.


[Закрыть]

Как рассказывает Сашико, Сталин сидел и читал сестрам и швеям социалистические статьи и романы или “рассказывал анекдоты, дурачился и вновь подшучивал над сонным Пименом”. Однажды, когда из Кутаиса приехали родители девушек, “Сталин спел романтичную песню – с таким сильным чувством, что все были околдованы, пусть даже и было видно, что он был человеком грубым, преданным только революции”, рассказывает одна из двоюродных сестер Като. Сталин не был бы Сталиным, если бы не устраивал и здесь политических игр. Однажды швеи внезапно попросили прибавки к жалованью. “Моя жена и Като были поражены, – вспоминает Монаселидзе, – ведь женщины и так работали в хороших условиях. Но затем все стало ясно: их подговорил Сосо. Нас это очень потешило, и Сосо тоже…”

Като, самая младшая и красивая из сестер, была очарована больше других².

Далеко от тифлисской швейной мастерской, в царском дворце, великий князь Николай Николаевич объявил императору, что скорее застрелится, чем станет военным диктатором. У Николая II не оставалось вариантов. 17 октября он скрепя сердце согласился даровать народу России первую конституцию, избираемый парламент – Думу – и свободу печати. Николай вскоре пожалел о своей щедрости: его манифест послужил толчком к серьезнейшим беспорядкам и всплеску насилия по всей империи.

На следующий день на Каспии рванула пропитанная керосином пороховая бочка – Баку. Рванула в прямом и переносном смысле. Армяне под предводительством хорошо вооруженных дашнаков решили отомстить за февральские погромы и устремились за город, где вырезали азербайджанцев целыми деревнями. Вскоре загорелись нефтяные скважины. В России началась череда диких погромов, в которой погибло 3000 евреев – страшнее всего было в Одессе.

Сталин работал на тифлисских бульварах. “На улицах собирались толпы демонстрантов. Они размахивали флагами революции и свободной Грузии. Перед зданием Оперы собралась огромная толпа – под светящимся изумрудно-зеленым небом люди пели песни свободы”, – вспоминает Иосиф Иремашвили. “Возбуждение было так велико, что одна богато одетая дама сняла с себя красную юбку, и получился импровизированный красный флаг”, – рассказывает другой участник событий. Иремашвили заметил своего знакомца Сталина. “Я увидел, что он забрался на крышу конки и жестикулировал, обращаясь к толпе”. Но Сталин был не столь восторжен – он испытывал недоверие к царским уступкам. Стоит шатнуть прогнивший трон чуть сильнее, и он наверняка рухнет окончательно.

Дума была “отрицанием народной революции”, – писал Сталин. “Разбить эту ловушку… беспощадная борьба с либеральными врагами народа – вот что нам нужно теперь”. Император потерял страну – чтобы вернуть ее себе, он должен был “вторично завоевать необъятную Россию”³.

Сталин и его друзья Сванидзе и Аллилуевы жили в особое время. Наместник контролировал только центр Тифлиса и свои гарнизоны. О том, что происходило в остальном городе, пишет Анна Аллилуева: “С винтовками проходят рабочие по улицам. Это дружинники… В их рядах шагают новые друзья. На низких поджарых лошадках появлялись они на окраинах Тифлиса. Мы всегда останавливались, любуясь ловкостью всадников. <…> У них повязанные башлыками головы, они в бурках и высоких мягких сапогах. Это пастухи и крестьяне пришли с гор…”⁴ Сосо торжествовал. “Революция гремит! – писал он. – Вновь раздался клич храбрых, вновь зазвучала затихшая жизнь”⁵.

Джибладзе был предводителем меньшевистских дружин. Сталин, Цхакая и Буду Мдивани руководили большевиками. Фракции союзничали, каждая контролировала свои рабочие районы⁶. Тифлисские пригороды “оказались в руках вооруженных рабочих”, – писал Троцкий. В Дидубе и Надзаладеви царила такая свобода, что эти районы прозвали Швейцарией. Но даже теперь, через год после “Кредо”, Сталин склонялся к грузинскому варианту марксизма, за что его критиковали в Объединенном комитете. Один из кутаисских подручных Сталина, яростный Серго Кавтарадзе, вышел из себя и назвал Сталина предателем.

“Я не хочу с тобой ссориться. Поступай как знаешь!” – спокойно ответил Сталин. Затем он зажег сигарету и не мигая посмотрел Кавтарадзе в глаза. Вероятно, именно тогда, после этого заседания, они подрались. Кавтарадзе запустил в Сталина лампой[85]85
  Реакция Сталина на это оскорбление была необычной; он никогда не забывал его. О судьбе Кавтарадзе см. в эпилоге. В Объединенный комитет входили и большевики, и меньшевики.


[Закрыть]⁷.

Сестры Сванидзе организовали театральное представление; сборы шли на нужды радикалов. Они с гордостью представили Сталина Минадоре Торошелидзе – та была под впечатлением от его речи. “Товарищи, – произнес Сталин. – Вы думаете, мы победим царя голыми руками? Никогда! Нам нужно три вещи: первая – оружие, вторая – оружие и третье – оружие!” Он начал добывать оружие. “Одной из его первых акций – и самой дерзкой – было ограбление среди бела дня трех тифлисских арсеналов, – пишет Давришеви. – В то время вооружались все, неважно какой ценой!”⁸

Резня в Баку и погромы в Одессе накалили обстановку в Грузии. Сталин носился между Баку и Тифлисом – в обоих городах люди пытались штурмовать тюрьмы. Казалось, что революция вот-вот победит. В Петербурге совет во главе с Троцким бросил вызов царю и объявил себя параллельным правительством[86]86
  По словам Троцкого, “Сталин остается как бы вне 1905 года”, он не спеша писал “тусклые комментарии к ярким событиям”. Большинство историков солидарны с этим мнением.


[Закрыть]. В Москве большевики устроили крепость из большой фабрики на Пресне. Но царь готовился к мести: он поддерживал националистов-черносотенцев – антисемитов, которые организовали собственные боевые бригады и по всей России убивали евреев и социалистов. В фаворе были жестокие генералы, войска пришли в боеготовность. Император приказал генерал-майору Алиханову-Аварскому разбить в Грузии гурийских крестьян и чиатурских горняков: за дело взялись казаки.

22 октября черносотенцы убили семерых грузинских школьников из Первой мужской гимназии. Разгорелся бой, погиб сорок один человек, шестьдесят пять были ранены. Террористы Сталина постоянно нападали на казаков и черносотенцев⁹.

22 ноября на Армянском базаре в Тифлисе завязалась перестрелка между армянами и азербайджанцами. Погибло двадцать пять мусульман. Сталин и социал-демократы приказали своим подручным разнять врагов – они думали, что бойню спровоцировала охранка. Тифлис, как писал Троцкий, “кипел котлом” и был на грани гражданской войны. Отчаявшийся наместник признал, что потерял всякую власть над городом, и выдал меньшевику Джибладзе 500 винтовок для усмирения враждующих. Боевые дружины прекратили бойню, но вернуть оружие отказались.

Давришеви заметил, что большевики не принимали в этом участия: без Сталина Камо не мог решить, что делать. Во время этого столкновения Сталина в Тифлисе не было. Где же он был?¹⁰

Пока Николай готовился отвоевать свою мятежную империю, а революция приближалась к своему пику, Сталин отправился в Финляндию, чтобы лично познакомиться с “горным орлом” – Лениным.

Глава 16
1905. Горный орел. Сталин знакомится с Лениным

“Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, – вспоминал Сталин, – ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного”. 26 ноября 1905 года на партийном собрании Сталина и еще двоих избрали представителями от Кавказа на конференцию большевиков в Санкт-Петербурге. Около 3 декабря Сталин под псевдонимом Иванович отправился в столицу империи на встречу с Лениным. Пока Сосо и его товарищи поездом добирались на север, царская реакция усилилась: арестовали Троцкого и Петербургский совет. Сталин согласно инструкциям пришел в петербургскую редакцию эсдековской газеты “Новая жизнь”, но обнаружил, что она подверглась налету полиции. Грузинские делегаты ходили по улицам, пока не встретили друга на Невском проспекте. Это примечательная особенность эпохи: в то время такой человек, как Сталин, мог идти по главной улице столицы и наткнуться на знакомого. Такое случалось регулярно. Но в этот раз любоваться видами времени не было. Друг приютил их на два дня, пока они не встретились с женой Ленина – Крупской. Та передала им новые псевдонимы, деньги и билеты до нового места конференции – Таммерфорса, города в Финляндии. В полуавтономном великом княжестве Финляндском свободы 1905-го сохранились еще на год.

Сталин и еще сорок делегатов-большевиков, кое-как замаскировавшись под учителей, совершающих дневную прогулку, отбыли из Петербурга на поезде и приехали в Таммерфорс (ныне Тампере) в 9:09 24 декабря. Они остановились в пристанционной гостинице “Бауэр”; многие жили в двухместных номерах. Крупская писала о конференции: “С каким подъемом она прошла! Это был самый разгар революции, каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом”.

На следующее утро, в Рождество, Ленин открыл конференцию в Доме рабочих, где размещалась финская красная гвардия – большевистская милиция[87]87
  В этом здании и теперь находится Музей Ленина – одно из последних ленинских святилищ на Западе.


[Закрыть]. Сталин предвкушал встречу со своим героем и предполагал, что Ленин специально опоздает, чтобы сторонники с восторгом ожидали его. Он был поражен тем, что Ленин явился “раньше делегатов” и “по-простецки” беседовал “с самыми обыкновенными делегатами конференции”. А был ли он великаном? “Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных…”

Человек невыразительной наружности, но исключительная личность, Владимир Ильич Ульянов, известный как Ленин, был худ и приземист. Он облысел раньше времени, у него был мощный выпирающий лоб и пронзительные глаза с прищуром. Он был человеком сердечным, заразительно смеялся, но его жизнь была подчинена фанатичной преданности марксистской революции: ей он отдавал свой ум, безжалостный прагматизм и пробивную политическую волю. Вернувшись в Тифлис, Сталин сказал Давришеви, что Ленина выделяло “среди всех этих болтунов” именно сочетание силы ума с абсолютным практицизмом.

И по отцу, и по матери Ленин происходил из дворян и вырос в заботливой помещичьей семье. Его отец был смотрителем училищ в Симбирске, мать – дочерью врача-помещика, дослужившегося до надворного советника. Среди предков Ленина были евреи, шведы и калмыки (от них и был унаследован прищур)[88]88
  Происхождение Ленина было вопросом щекотливым: его мать была внучкой Мойше Бланка, еврейского коммерсанта, женившегося на шведке. Большой процент евреев среди большевиков всегда оставался проблемой в Советской России. В 1932 году сестра Ленина Анна написала письмо Сталину о еврейских корнях Ленина. “Ни слова об этом письме!” – наложил резолюцию Сталин. Письмо оставалось неизвестным до 1990-х.


[Закрыть]. Ленин чувствовал себя настоящим дворянином – в молодости он даже судился с крестьянами за потраву в его поместье. Становится понятна ненависть Ленина к старорежимной России: его излюбленным ругательством было “русские идиоты”. Когда его корили за происхождение, он отвечал: “Я тоже помещичье дитя. <…> Я все еще не забыл приятных сторон жизни в этом имении… Казните меня. Не должен ли я… понять, что недостоин носить звание революционера?” То, что он жил на доходы с имения, его никогда не смущало.

Деревенская помещичья идиллия оборвалась, когда в 1887-м был казнен его брат Александр. Это изменило все. Ленин поступил в Казанский университет, был исключен, но в конце концов сдал экзамены на юридическом факультете; он читал Чернышевского и Нечаева и напитывался русской революционной идеей еще до того, как взял в руки Маркса. После ареста и сибирской ссылки он перебрался в Западную Европу, где написал “Что делать?”.

“Говно”, “ублюдки”, “сволочь”, “проститутки”, “полезные идиоты”, “кретины”, “старые девы” – вот лишь некоторые оскорбления, которыми Ленин награждал своих врагов. Он обожал борьбу, существовал в маниакальном безумии политического бурления, им руководили ярость и желание возвышаться над своими союзниками, а оппозицию раздавить.

Его почти не интересовало искусство или любовные отношения. Суровая пучеглазая Крупская была скорее управляющей, секретаршей, чем женой. Впрочем, он пережил страстный роман с богатой, раскрепощенной и замужней красавицей Инессой Арманд. Придя к власти, Ленин иногда затевал интрижки с секретаршами – об этом известно от Сталина, который рассказывал, что Крупская жаловалась на них в Политбюро. Но смыслом жизни для него была политика.

Ленин не был блестящим оратором. Голос у него был негромкий, он не выговаривал “р”. Но, как писал Горький о своем первом впечатлении от Ленина, “уже через минуту я, как и все, был “поглощен” его речью. Первый раз слышал я, что о сложнейших вопросах политики можно говорить так просто”. Сталин вспоминал: “Меня пленила та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и потом берет ее в плен… без остатка”.

Но Сталин не был влюблен в Ленина до такой степени, чтобы бояться ему возразить. Политиком он был еще незрелым, но уже отличался заносчивостью и дерзостью. Посмотрев на “горного орла”, он теперь хотел, чтобы и его заметили. Ленин предложил ему сделать доклад о ситуации на Кавказе, но, когда речь зашла о выборах в Государственную думу, у них начался спор. Ленин высказывался за участие в выборах, но молодой Сталин поднялся и резко возразил. Зал затих, и тогда Ленин неожиданно уступил, предложив Сталину набросать резолюцию.

“В перерывах учились стрелять”, – вспоминает Крупская о конференции. Стреляли из маузеров, браунингов и винчестеров. У Сталина был пистолет. По некоторым сведениям, после одного спора он выбежал из зала на улицу и в ярости выстрелил в воздух. Горячий грузин на финском морозе. Но конференция уже оказалась несвоевременной: в Москве большевистские дружины начали – и тоже слишком поздно – открытое восстание. Делегаты узнали, что гвардейцы царского Семеновского полка атаковали редут большевиков – Пресню. По улицам Москвы лилась кровь.

Тем временем в Тифлисе начальник штаба военного округа, решительный генерал Федор Грязнов, и генерал-майор Алиханов-Аварский готовились отвоевать Кавказ и уничтожить боевые дружины. “Реакция вступила в свои права”, – писал Троцкий. Конференция была сорвана.

Сталин считал себя важнее всех остальных делегатов[89]89
  Важнейшим делегатом был Леонид Красин, блестящий инженер, дамский угодник и эксперт Ленина по вопросам финансов, терроризма и взрывчатки, – Сталин уже знал его по Баку. Красин по заказу крупных нефтепромышленников наладил там работу электростанции – а также соорудил подпольную типографию для большевиков. В 1905 году он помог Ленину найти финансирование для партии благодаря связям с промышленниками-плутократами, такими как Савва Морозов, и с актрисой Комиссаржевской, которая пожертвовала сборы со своих спектаклей. Но специализировался Красин по терроризму, ограблениям банков и изготовлению бомб. В Таммерфорсе Сталин также познакомился с Емельяном Ярославским, который впоследствии стал главным его пропагандистом; с Яковом Свердловым, который потом вместе с ним окажется в ссылке; и с Соломоном Лозовским, будущим заместителем наркома иностранных дел, – в 1952 году, во время антисемитской кампании, он был отдан под суд и расстрелян. Лозовский был единственной из жертв Сталина, кто осмелился открыто выступить против диктатора в суде. См. об этом в книге “Сталин. Двор Красного монарха”.


[Закрыть] – за исключением Ленина. “Среди всех этих болтунов только я уже организовывал людей и водил их в бой”, – хвастался он.

Сосо поспешил в Тифлис и попал в гущу схватки¹.

Генералы собрали казаков, окружили рабочие районы, запретили митинги, приказали расстреливать бунтовщиков на месте и запретили носить кавказские башлыки и плащи, под которыми можно спрятать оружие. 18 января 1906 года генерал Грязнов начал атаку. Жордания и Рамишвили приказали партизанам, среди которых были Камо и большевики, защищать рабочие районы Тифлиса.

Когда через четыре дня Сталин добрался до квартиры Сванидзе, на улицах еще шли бои. Анна Аллилуева видела бои из окна: “Выстрелы не смолкают и ночью. <…> Утром в Дидубе врываются войска. Казачьи лошади проносятся мимо окон”. В Тифлисе все громыхало: “…по дороге тяжело прошла конница. За ней прогрохотала артиллерия. <…> Выстрелы не смолкали”. Было убито шестьдесят бунтовщиков, 250 ранено, 280 арестовано. Аллилуева вспоминает, что на склонах гор в кустах лежали трупы. Она увидела “двух арестованных” – у одного было окровавлено лицо – и закричала, узнав “одного из храбрейших товарищей, одного из любимых юных учеников Сталина”:

– Камо![90]90
  В воспоминаниях Аллилуевой, которая во время описываемых событий была еще ребенком, не говорится, что она узнала Камо и закричала ему. Камо узнал Сергей Аллилуев: “– Камо! – едва удержал восклицание отец”. – Прим. перев.


[Закрыть]

Пока Грязнов громил Тифлис, Алиханов-Аварский свирепствовал в западной Грузии. Боевые дружины попытались заблокировать железнодорожный тоннель, ведущий к Кутаису, но казаков это не остановило: приближаясь к городу, они расстреливали, мародерствовали, поджигали и вешали. Они взяли Кутаис. “Их войско убивало всех, кого вздумывалось, подожгло город, разоряло духаны и магазины”, – вспоминает Цинцадзе. Запад был обращен в “пепел и уголь”. Когда стало ясно, что все потеряно, Сталин отправился на запад, чтобы убедить крестьян сложить оружие и не погибать, но они его не слушали: “Я был бессилен”. Затем Алиханов-Аварский двинул на восток, чтобы покорить не признававшие закона выжженные окраины Баку и пылающие нефтяные месторождения.

Цинцадзе и его хорошенькая подельница Пация Голдава организовали отстрел всех, кто подозревался в предательстве, – этих людей убили, не дав им улизнуть в Тифлис. Исполнители приговора, которых казаки искали по провинциям, укрылись в столице. Но время сталинских боевых отрядов закончилось. Бойцы вернулись в подполье, где Сталин сделал из них тайную банду убийц. У него уже было для них задание².

В Тифлисе, по которому ходили казачьи нагайки, Сталин и меньшевики собрались для вынесения смертного приговора. Генерал Федор Грязнов, прозванный генералом Говновым, враг грузинской революции, был самым ненавистным человеком на Кавказе. Сталин вызвал своего главного наемника – Цинцадзе. Сосо и меньшевики “совместно” приказали еще одному боевику, Арсену Джорджиашвили, “который был из бандитов Сталина”, вдвоем с Камо ликвидировать генерала. Но Сталин поручил это и Цинцадзе: “Найди надежных товарищей, и, если Джорджиашвили не справится за неделю, мы доверим дело тебе”. Цинцадзе и двое из лучших боевиков Сосо начали выслеживать генерала; в это время другая группа стремилась выполнить задание первой[91]91
  Такое управление с помощью соревнования было характерно для Сталина: схожим образом в 1945-м он приказал маршалам Жукову и Коневу “наперегонки” брать Берлин.


[Закрыть].

В течение последующих дней два покушения сорвались: Грязнов выезжал вместе с женой. Тем временем генерал устроил новую бойню на улицах Тифлиса.

16 февраля генерал в сопровождении устрашающего телохранителя-казака выехал из военного штаба, не обратив внимание на грузинских рабочих, красивших ограду Александровского сада напротив дворца наместника. Когда карета проезжала мимо, рабочие побросали ведерки с краской и швырнули в карету самодельные гранаты – Тифлисского Мясника разорвало в клочья. Казаки погнались за убийцами. Наемники ускользнули, но раненого Джорджиашвили быстро поймали и вскоре казнили – в Тифлисе он тут же стал героем.

Кто еще был в бригаде? Историки писали, что убийство совершили меньшевики, но на самом деле покушение планировалось при участии большевиков. Цинцадзе объясняет, что Сталин и меньшевики в то время работали вместе, “одной организацией”. Армянский террорист говорил, что приказ об устранении отдал Сталин. Давришеви указывает, что вторым убийцей был Камо. В 1920-х двое террористов-большевиков требовали назначить им пособие за убийство Грязнова – их записки недавно обнаружились в грузинских архивах. Похоже, Сталин привлек к покушению и меньшевиков, и большевиков.

Позже один рабочий утверждал, что видел Сталина неподалеку от места убийства – это похоже на правду, потому что он получил ранение – то ли осколком бомбы, то ли спасаясь бегством от казаков.

Сашико вспоминает, что той ночью Сталин не пришел домой. Девушки забеспокоились: не арестовали ли его? Впоследствии он рассказывал, что бежал к вагону конки, преследуемый полицией, но поскользнулся и так разбил лицо, что Цхакае пришлось везти его в Михайловскую больницу, а после прятать на квартире Бабе Бочоридзе и затем в другом надежном доме, пользуясь при этом паспортом старого друга. Но после убийства в городе ввели комендантский час, везде были заставы. Солдаты ворвались в дом и нашли “Георгия Бердзеношвили” (Сталина) лежащим в постели; голова его была обвязана бинтом, еще одна повязка – на правом глазу, на лице – шрамы и синяки.

Русские солдаты растерялись: у них не было инструкций о том, что делать с забинтованным человеком в кровати. На вид он был так болен, что не мог двигаться. Солдаты ушли посоветоваться с начальством – вскоре к дому подъехала карета, чтобы свезти подозрительного пациента в тюрьму. Но больного уже и след простыл. Это был не первый и не последний раз, когда Сталин обманывал полицию с помощью такого фокуса.