Текст книги "Тёмные улицы"

***

Иногда случается так, что духи природы влюбляются в людей и приходят в их мир, чтобы связать свою жизнь с жизнью возлюбленного. Взамен они платили силой и отдавали половину срока, отмеренного им Создателем. Да, духи живут дольше, намного дольше людей. И умирают в назначенное время, как бы долго они не жили и не кичились иллюзорным бессмертием.

Но натура человека изменчивее природы. Сейчас они неистово любят и готовы горы свернуть, чтобы доказать любовь. Пройдёт пара дней и даже часов и вот уже объект любви не вызывает ничего, кроме раздражения и желания сбежать куда подальше. Такие возвышенные понятия, как любовь, благородство разменялись на скоротечную страсть и мимолётный флирт. Люди научились продавать всё, и чувства в том числе.

Сильфида, гордая дочь своего племени, не знала всех тонкостей человеческих взаимоотношений и с раскрытой Душой бросила хрупкое сердце под ноги того, кто произнёс волшебное слово «Любовь», нисколько не задумываясь о том, что же ждёт её в мире людей. Любовь пьянила, заманивала горящими в ночи огнями в вязкие объятия болот и топей. Любовь предлагала прыгнуть с утёса за ним, единственным и неповторимым, в бурное течение горной реки. В груди взрывались вулканы, цунами затапливали берега, погребая под толщей воды всех без разбора. Каменные лавины сползали с гор. Земля вздымала плоть в танце с Луной. Такой была любовь Сильфиды, духа ветра. Такую она ожидала взамен. Всё или ничего.

Как же горько плакала обманутая девушка, когда возлюбленный растоптал, растерзал её сердце и ушёл с обладательницей длинных ног и пышной груди в утренний рассвет, оставив ошарашенную Сильфиду на набережной одну. Злая правда капля за каплей просачивалась в затуманенный рассудок девушки, принося с собой разрывающую на части боль и непонимание. Духи, чистые по природе, не умели лгать или предавать. Могли пошутить, поиграть, не причиняя вреда. Но вот так, больно и навзрыд? Зачем? Чтобы Создатель бумерангом воздал то, что ты причинил по недомыслию другому? Оно того не стоит. Ни один человек не стоит кары, которая послушит за нарушение небесных законов.

Но и оставлять всё так, как есть, ей не позволит раненое сердце. Он же, по сути, первым предал, использовал в своё удовольствие и сбежал в кусты. Получается, его нужно остановить. Если не ради мести за себя, то хотя бы ради тех девушек, которые ещё не раз попадутся в расставленные его руками сети из лживых слов и фальшивых чувств.

Предавший искренние чувства Сильфиды так никогда и не узнает с чьей подачи на него посыпятся неудачи и проблемы. Сидя за решёткой, он долго будет думать кого поблагодарить за то, что посреди ночи в его квартиру вломятся полицейские и, скрутив его в бараний рог, уведут в участок. Открытый суд с присутствием телевидения и журналистов во всех красках осветит деятельность «брачного афериста» и «Казановы» нашего времени. В конце заседания мягко и ненавязчиво напомнят о депутате, претендующем на пост президента страны. Мол, именно благодаря работе его кабинета преступность в городе снижается. А возможно, что в скором времени и вообще пропадёт. Не забываем голосовать, граждане присутствующие, если хотите, чтобы в городе воцарились мир и покой.

Сильфида этого не узнает. Отомстив обидчику, она с разрешения высших сил вновь станет духом природы. Рана в сердце не заживёт. Для этого нужно время, а времени у ветра достаточно. А там и произошедшее забудется как самый страшный сон.

Спустя девять месяцев вечером на ступенях роддома санитарки найдут сверток с ребёнком. Вокруг не увидят ни души. И только ветер будет ласково согревать и поправлять тонкую ткань с любовью сшитого одеяльца. Малыш посмотрит на склонившихся над ним врачей серьёзными и взрослыми глазами.

Так начнётся долгая и трудная жизненная история Грая.

Жизнь за жизнь

Грай рвал и метал, круша в палате мебель и вырывая с петлями решётки на окнах. Его успокаивали двойной дозой сильнодействующего лекарства. Но толку то. Душевная боль рвала его на части, не находя выхода в коротких вспышках ярости. Он скулил, связанный санитарами в белых халатах. Скулил, как раненый волк, с кляпом во рту, посаженный на цепь жестоким хозяином. Слёзы градом катились по мужественному лицу, застилая мир со всей его грязью и падалью.

Она не может умереть. Только не сейчас, когда она так нужна ему. Когда её присутствие исцеляет кровоточащие раны внутри. Когда её прикосновения дарят покой и возвращают из тёмных глубин внутреннего ада. Она – его воздух. Она – его песня. Она – только его! Чёрт бы побрал этого проклятого нага со всем змеиным племенем!

Спустя три дня во всех газетах на первой полосе будет мелькать его фотография. Надпись под ней гласит: «В ночь с воскресенья на понедельник из больницы для душевнобольных сбежал особо буйный пациент. Приметы: высокий рост (180—182 см), худощавое телосложение, седые волосы. Глаза тёмно-серого цвета. Правильные аристократические черты лица. Пальцы тонкие. На левом запястье имеется татуировка: отрезанные чёрные крылья ангела. На шее, также с левой стороны, свежий шрам от пореза и отпечаток лапы волка. Откликается на кличку Грай. Всем, кто знает что либо о его местонахождении, просьба позвонить по указанным номерам или обратиться в ближайшее отделение полиции. Во избежание несчастных случаев не пытайтесь сами задержать его. Повторяем, пациент особо буйный и может быть вооружён холодным оружием. За помощь в поимке Грая правительство обещает вознаграждение в размере 500 000 $. Подробная информация по телефону Х-ХХХ-ХХХ-ХХХ-Х или на сайте https://www.ххх.хх».

Все силы города будут брошены на поиски беглеца, но разве возможно найти волка в лесной глуши, если ему взбредёт в голову залечь на дно?

Он придёт к Змею. Ночью, во время ночной грозы, когда небо сотрясается от тяжести облаков и низвергает на беззащитную землю потоки ледяных вод, а копья молний рвут тёмное покрывало над головой. Ярость поможет найти его логово. Войдёт без стука в дверь, поднимется на второй этаж и поднимет нага из постели, где тот будет отлёживаться после побоев Цыгана, обмотанный бинтами и обмазанный с ног до головы целебными мазями.

Острое лезвие, приставленное к обнажённому горлу, пробудит любого от самого крепкого сна. Почерневшие от горя глаза встретятся со змеиными зрачками. По ним Змей прочтёт свою судьбу.

– Что помешает мне перерезать твою поганую глотку?

Змей рискнёт применить свою силу, но будет отброшен мощным ментальным ударом, размазывающим его по подушке.

– Я тебе не по зубам, Царь. – Лезвия надавило сильнее, пуская первую кровь. – Её ты так же подчинил?

– Послушай, Грай.

– А её ты слушал? Её ты слышал?

Наг лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию. Он то по глупости думал, что Грай так же, как и Цыган, побьёт его и успокоится. Но та злость, чёрная, вязкая, что затопляла собой разум парня, не оставляла надежды на благополучный исход. А умирать так не хотелось.

– Останови меня, Змей, – прошептал Грай, склоняясь над изуродованным ухом. – Останови, или я убью тебя в твоей собственной постели.

– Ты думаешь, Лазурь будет легче, если я умру? По-твоему, она одобрит твой поступок?

Вот оно. Змей нащупал нужный рычаг и теперь налегал на него, тянул в нужную сторону.

Конечно, девушка не одобрит. Сама мысль, что кто-то пострадает по её вине, была ужасной для чистой души.

– Насилием ничего не докажешь, – часто любила повторять она Змею и Граю, когда они ссорились и готовы были поубивать друг друга. – Только приумножите зло, которого итак много в мире. Разве вам не надоело?

Наг помнил, помнил и Грай. Поэтому неохотно убрал кинжал в ножны и слез со Змея. Голова раскалывалась от боли после пяти выпитых бутылок водки. Пил второпях, надеясь забыться, отрешится от всего и всех.

Грязная подворотня, где он коротал дни и ночи, прячась от преследования, не лучшим местом для для любого, будь ты хоть крылатым, хоть нелюдем, хоть обычным человеком. Но сюда сунутся в последнюю очередь. Сначала по заведённому сценарию отработают родных и друзей, которых и в помине нет. Пробегутся по питейным заведениям и барам. Посетят публичные дома и подпольные притоны. Наведут справки о Лазурь. Успокоятся в отношении её. Цыган и Гадес обещали помочь в этом деле и подключить свои связи.

Если бы не боязнь причинить ей ещё большую боль, чем есть на сегодняшний момент, то и разговаривать не стал бы со Змеем. Перерезал во сне глотку и дело с концами. Любовь связывала по рукам и ногам и делала если не добрым, то хотя бы на несколько пунктов лучше.

– Живи, тварь. И пусть тебе будет так же плохо, как и ей.

Рыдания спазмами сдавили горло, сломили плечи. Он плакал и не стыдился своих слёз. Перед кем было стыдится? Перед этим ничтожеством? Да пошёл он.

Змей устало вздохнул и кое-как поднялся с постели. Прошёл на кухню и принёс стакан мутно-зелёной жидкости.

– Выпей.

– Отрава меня не возьмёт.

– Дурак. Это лекарство от головной боли.

Грай подозрительно принюхался и после коротких раздумий сделал глоток. Несмотря на отталкивающий вид, жидкость оказалась приятной на вкус и пахла травами. Да и эффект не заставил себя долго ждать. Боль как рукой сняло. Взамен пришло чувство успокоения и мира.

– Оставайся у меня пока не надоест. Здесь тебя никто не найдёт. В соседней комнате найдёшь всё необходимое. – Змей вернулся в тёплую постель и закутался с головой. – Кстати, да. – Из под одеяла высунулась верхняя половина лица. – Как ты меня нашёл?

– Крысы показали дорогу.

– Ты шутишь?

– Спи. – Грай поставил стакан на прикроватную тумбочку и ушёл в другую комнату.

***

Цыган, непоколебимый как скалы, выглядел потрёпанным. Нет, не так. Он выглядел убитым и раздавленным одновременно. Пустой взгляд, сжатые в тонкую полоску губы. Мысли за гранью этого мира.

– Абигайль уходит. – Короткая колющая как нож фраза.

– Она постоянно куда-то уходит и возвращается.

Змей лениво потянулся в кресле, разминая затёкшие мышцы. Ему то какое дело? Ситуация, произошедшая с Лазурь, выжала все соки и силы. Мало ли что там случилось у других?

– Я повторю ещё раз для тех, кто не соображает с первого раза. Аби. Уходит.

– Уходит, уходит. Что с того? – Злой взгляд в сторону Цыгана. Что пристал?

Слова, готовые сорваться с губ, замерли на кончике языка. На жаргоне крылатых слово «уходит» обозначает только одно. И кому, как не Цыгану, знать об этом.

– Погоди, ты же не хочешь сказать? – Быстрое движение языка: облизнуть в раз пересохшие губы. Кивок головы в ответ отдаёт набатным колоколом в груди. – Но… почему?

– Она больна.

Цыган не говорит, он хрипит зверем. В накуренной комнате Гадеса, где собрались мужчины, время раскололось на «до» и «после». «До» – это Лазурь, это нелюди с криком о помощи. Это поганая сучка по кличке Паучиха. Это, в конце концов, улицы за окном. «После» окрашено страшным известием: Аби уходит. Уходит от болезни, про которую никто, ни одна живая душа не знала. Не доверяла или не хотела обременять?

– Больна? И как давно? – Некромант и не пытается скрыть шок от слов Цыгана. Да и нужно ли это сейчас: выглядеть мёртвым и бесчувственным?

– С самого рождения.

– Какого чёрта?

Змей кричит и не замечает этого. Земля уходит из под ног. Стены давят со всех сторон. Даже дождь за окном, и тот медленно вколачивает ядовитые капли в нанесённую рану. Абигайль, ненавидящая и любящая его, заменившая ему мать, когда родители ушли в другие земли на покой, а сам он, маленький и неуверенный в себе, остался предоставленным самому себе. Какое дело старшим братьям до салаги, когда каждый день встречаешься с новыми проблемами и их приходится в спешке решать? Захочет – научится всему. Змеиный народ слабых не держит.

– Тебе что-то не нравится, Змей? – Цыган не злится. Нет, ему сейчас нет дела до криков Змея. Ему сейчас намного больнее. Намного.

– Почему она молчала?

– С каких пор она обязана отчитываться перед такой тварью, как ты? – Обидное слово без привычного эмоционального окраса звучит хлёсткой пощёчиной. Сухо. Скупо. До предела.

Невидимая рука, сдавившая сердце, не отпускала. Ком в горле душил, ломал, рвал грудь. Аби, старая как вечность Аби, Мать этого мира, уходила. Этого не может быть. Не должно быть. Но колесо жизни сделало очередной круг и перевернулось. Те, кто был сверху, падают в грязь. Лежащие внизу поднимаются с порывом ветра на вершины. Здравствуй и прощай, Змей. Здравствуй и прощай.

– Я… я не хочу чтобы… чтобы она… Это неправильно.

– Не воспринимай мои слова на свой счёт, Змей. Мы все виноваты перед ней. Взвалили на неё заботы и печали и ни одна сволочь не подумала о том «А какого ей».

– Абигайль сильная. Она всегда была такой, сколько я её помню. Сильной для всех и за всех. А мы… А мы пользовались этим. – Гадес затушил недокуренную сигарету о подошвы ботинка. Желание курить напрочь пропало. И ему, и ему, скупому на слёзы некроманту, отдалось в груди болью после слов Цыгана. – Я и представить не мог… что она больна.

– Никто не мог. Никто. Она так хорошо прятала всё в себе, что даже мысли не возникало о чём-то ином. А я, старый дурак, узнал слишком поздно. – Сухие морщинистые руки теребят волосы с первыми признаками седины на висках. Давит, давит Цыгана вина за то, что не досмотрел, не уследил, не почувствовал. – Аби взяла с меня обещание, что я буду молчать. Вот я и молчал. Но теперь хватит. Устал. Пусть все знают.

Гадес молча кивнёт. Пора птенцам учиться летать. Хватит уже цепляться за материнскую юбку. Хватит бежать в лесной домик каждый раз, как упадёшь и разобьёшь коленку. Без синяков и шишек не познаешь жизнь. Без ошибок и промахов не построишь дом. Порой и откровенность вредит. Не тебе вредит, а тому, кто её выслушает и захочет помочь. Лекарство и яд в одном флаконе. Не перепутать бы дозировку.

А Матери мира нужно отдохнуть. Сама не хочет, так они со Змеем и Цыганом позаботятся об этом. А там и остальные подтянутся, помогут, окружат заботой. Не дело это, чтобы один, пусть даже не человек, отдувался за всех. Неправильно. Несправедливо.

Прозерпина

Прозерпина.

В глаза посмотреть

И не сметь сделать в сторону маленький шаг,

И над пропастью, словно на крыльях, лететь. Только рядом. Лишь за руки. Вместе дышать.

(Danielmorne).

Прозерпина лежала в ванне. Чёрные разводы туши стекали по лицу и растворялись в пенной воде. Глаза покраснели от выплаканных слёз. Их оказалось слишком много для одной хрупкой девушки. Она и подумать не могла, что столько боли скопилось внутри и требовало выхода, разрядки. Разрядка произошла после ночи с хозяином бара и скоропалительной беременности.

«Я стерилен», – произнёс он и земля ушла из под её ног.

«Как твоё имя?», – спросил он и задохнулся от потери воздуха, получив ответ.

«Кто вы?», – выдавила она из себя и потеряла сознание от боли. Нахлынувшие воспоминания погребли её под собой.

Никто никогда не говорил ей, кто она такая и для чего появилась на свет.

– Бог создал Адаму и Еву из глины и повелел им плодиться и размножаться, и заполнять просторы райского сада. – гласила Библия, которую они изучали в закрытой школе при монастыре.

– На всё воля Божья и замыслы его непонятны людскому глазу. Не стоит жалким и неразумным людям пытаться проникнуть в суть всего, что он делает. – не уставали повторять священники, когда Про подходила к ним со своими вопросами.

Про не знала, что такое реинкарнация. Да и откуда ей было знать? Её мир состоял из бесполых ангелов, спускающихся с небес к людям для провозглашения воли Господа, и демонов, посланных сбивать с пути истинного и совращать на каждом шагу неокрепшие, слабые души. Маги, колдуны, шаманы, любое упоминание волшебства и чародейства были запретной темой в стенах школы. За это наказывали, записывали имя провинившегося на стену позора с крупной фотографией, чтобы все знали виновника в лицо.

Приют благородных девиц только с виду сиял красивой архитектурой, элегантными статуями крылатых посланцев Бога, именем, известным во всех кругах. Будущие жёны, воспитанные в правильном русле. Богобоязненные, послушные мужу и мужчинам. Ни капли неповиновения, одна тошнотворная покорность.

А сковырни ногтем скорлупу краски и ужаснёшься увиденному. Говорите, в тюрьме самые жестокие законы? Подсмотрите в дырку на закрытую школу при монастыре и поймёте разницу между исправительным заведением и чистилищем. В последнем хоть жизнь более менее спокойная.

Про и сама не понимала как ей удалось выжить, но она выжила. Не сломалась, не предала свою Душу. Не отказалась от себя настоящей. Маски, натянутые на лицо, во все времена спасали людям жизнь.

Тёплая вода приятно успокаивала и уносила тревоги и переживания далеко, далеко. Где-то там был Гадес с его скелетами в шкафах, с его тайнами, не понятными человеческому уму. Пусть всё остаётся на своих местах. Как ни старайся, но правду не спрячешь. Она найдёт выход и ранит в самое больное место.

То, что хозяин бара не был простым человеком, она поняла сразу после их совместной ночи. Но как назвать его? Маг, колдун?

– Кто же ты, знакомый незнакомец?

На смену покою глубоко внутри девушки зарождалась тревога. Вода не только унесла грязь и подарила возможность расслабиться и плыть по течению. Пребывая в состоянии, которое во многих книгах называли близким к медитативному, Прозерпина впустила в себя то, что столько лет было сокрыто за толстыми стенами блока, поставленного непонятно кем и с какой целью. Обострившаяся интуиция и эмпатия взывали к девушке, требовали, чтобы она немедленно покинула ванную комнату и двинулась в путь. В голове назойливо выстукивалось чужое имя.

«Лазурь, Лазурь, иди к ней».

Тревога росла и заполняла каждую клеточку тела, посылала импульсы, вынуждая тело двигаться, а не лежать полудохлой массой в воде. Это превращалось в пытку, терпеть которую Про не хотела и не могла. Пришлось подчиниться.

Вечерние сумерки холодными лапами обняли, окружили с четырёх сторон. Это так тяжело: выйти за порог уютного гнёздышка и сделать пару шагов. Потом дорога захлестнёт, введёт в ритм, в водоворот и уже не захочется останавливаться. Да и зачем?

Плыть по течению города, вливая внутрь запахи и эмоции незнакомых людей. Двигаясь в ритме огромного бьющегося сердца. Это – сердце города, сердце тёмных улиц и переулков. Его мысли и желания, страхи и надежды.

Дорога, не видимая человеческому глазу, вела Прозерпину на окраину. Туда, где за колючей проволокой начиналась другая жизнь. Она чувствовала в груди их сердцебиение, как до этого момента ощущала пульс проходящих мимо людей в своих венах. Эти деревья жили и живы. Эти звери знали и понимали. Духи леса приняли девушку и указали путь, хотя она и не была одной из них. Сила, с каждым днём пробуждающаяся в Про, говорила с духами на понятным им языке. Сила вела девушку туда, где нуждались в её помощи.

Маленький уютный домик в сердце леса манил светом, льющимся из занавешенных персикового цвета шторами окон. Розы, закрывающие бутоны ко сну, стояли по бокам тропинки на подобие стражей. Земля заглушила звуки шагов незваной гостьи, а полог, установленный по наитию, скрывал Силу. Теперь она на месте. Теперь она готова.

Дверь с грохотом ударилась об стену, напугав всех присутствующих внутри дома нелюдей и крылатых. Абигайль от неожиданности выронила из рук тяжёлый серебряный поднос. Девушка, лежащая в постели, приподняла голову. Далось ей это нелегко, потому что Про заметила выступившие капельки пота на бледном лице. Стоящая ближе всех к выходу Паучиха отскочила от двери, иначе бы её зашибло.

– Эй, милочка, нельзя ли поаккуратнее? Или тебя стучаться не научили? – Мадам Легран упёрла руки в бока и преградила входящей в дом девушке дорогу.

– С дороги, тварь. Или пожалеешь что появилась на свет.

Про не шутила. При виде Паучихи внутри неё разгорелся такой яростный пожар, что на минуту девушка испугалась. Но всего лишь на минуту. Всё правильно она сказала. То, что Прозерпина видела внутренним зрением в отношении стоящей перед ней женщины, утвердило её в правильности произнесённых слов.

– Гадес, я всё понимаю. Любовь-морковь. Но какого хрена ты пригласил свою кхм официантку? Нам итак пришлось перенести собрание в связи со случившимся с Лазурь. Так теперь ЭТО? – Раздражение Змея фонтанировало колкими фразами и внутренним ядом. – Будь добр, разберись с этим недоразумением.

– Кто здесь Лазурь?

Глаза Прозерпины искали, выискивали, сверялись с ощущениями. Нет, не та стерва в красном платье, с которой она поцапалась. И не женщина с подносом. Где ты, девочка. Почему больше не зовёшь, не просишь помощи?

– Про, послушай…

И хозяин бара здесь. «Уже бывший хозяин», – поправила себя девушка. Про уволилась сразу после происшествия в его кабинете, когда он сломал печать и уложил девушку в постель. Отдыхать. Набираться сил. Но девушка взбрыкнула и покинула негостеприимное заведение сразу, как почувствовала, что может это сделать.

Он не искал, не приходил. Не стоял под окном. Не стучал настойчиво в дверь. Не снился ночами. Он отпустил, как отпускают на волю надоевшую собачонку. Беги, милое создание, ты мне не нужна, не важна.

– Я спросила: кто здесь Лазурь? – Про не собиралась сдаваться без боя и уходить не выяснив кто звал её.

– Какого чёрта ты себе позволяешь? Врываешься как к себе домой, брякаешь дверью. А теперь ещё и допрос устраиваешь? – Пальцы Гадеса, вцепившиеся мёртвой хваткой в предплечье, вынудили девушку обратить взгляд потемневших глаз на мужчину.

Нет, так дело не пойдёт. Нужно раз и навсегда разобраться и с этим странным мужчиной с избитым лицом и змеиными щёлочками глаз, и с Гадесом. Двух комаров одним ударом.

Прозерпина удовлетворённо улыбнулась произведённому эффекту, когда неожиданно убрала полог и краешком Силы шарахнула во все стороны. Не навредить, не напугать. Так, разрешение почувствовать и понять КТО она на самом деле.

Женщина с подносом ойкнула и так бы и села пятой точкой на пол, если бы не подскочивший к ней цыган с иссиня чёрными волосами и жгучими глазами. Девушка с водопадом кудряшек на голове радостно, как-то по родному улыбнулась и пару раз хлопнула в ладошки от восторга. Парень в байкерской куртке и с огромным вороном на плечах растянул губы в ухмылке и поднял большой палец вверх в жесте одобрения.

Даже нелюди, и те не остались равнодушными перед напором чужой Силы. Особенно вон та, как две капли воды похожая на неё, Прозерпину. Не лицом похожая, нет. Внутренним содержанием.

– Хорошая подделка. – Прозерпина окинула незнакомку оценивающим взглядом. – Я бы сказала, мастерски выполненная копия. Ну и кто здесь такой смелый, что рискнул подменить меня? Кому жить надоело?

– Блин.

Старое как мир слово, брошенное в порыве эмоционального потрясения Паучихой, без слов рассказало Прозерпине о том, и кому жить надоело, и у кого шило в одном месте засвербило.

– С тобой, мадам, я потом разберусь. И даже не пытайся спрятаться. Нет такого места на земле или на небе, где ты можешь укрыться от моего гнева.

Комок, вставший посреди горла Паучихи, никак не желал сглатываться. Воздуха катастрофически не хватало. Ещё немного и она начнёт, как выброшенная на берег рыба, выпячивать глаза и хватать ртом живительные потоки воздуха в надежде надышаться.

Вот же… западло то какое. Попасть в просак на виду у всех! Теперь нелюди перестанут доверять, а крылатые задумаются. И только дурак или слепой не видел чем период раздумий крылатых закончится для неё, мадам Легран.

Но кто же мог предположить что Прозерпина, настоящая Прозерпина, однажды сломает блок, поставленный Паучихой в тот момент, когда она творила новую, послушную воле мадам. Это конец. Тысячу раз конец. Об этом рассказал красноречивый взгляд Гадеса. Об этом молчала настоящая хозяйка подземного мира и по совместительству божественная половинка некроманта.

– А теперь мне ответят на мой первый вопрос? Где Лазурь?

– Лазурь здесь. – Слова с трудом давались лежащей на постели девушке. Но больше молчать и играть в прятки она не хотела. Всё равно бы незнакомка нашла её. Минутой раньше, минутой позже. – Это я Лазурь.

Абигайль и Цыган посторонились, пропуская незваную гостью. Прозерпина успела заметить дрожащую на ресницах Аби слезу прежде, чем женщина ловким движением стёрла её.

– Вот я и пришла к тебе, девочка. – Мягкие ладошки прикоснулись к холодным щекам Лазурь. Пара слов на неизвестном языке, кажется латынь, и Сила Жизни закрутилась, завертелась в комнате, колыхая шторы и занавески, раскачивая люстру и светильники. – Прости, что так долго не слышала тебя. Но теперь всё будет иначе. Это тебе обещаю я, Прозерпина.

Жизнь потоком лилась от одной девушки к другой, от живой к умирающей. Расцветали румянцы на щеках. Сердце просыпалось от вынужденной спячки. Кровь ускоряла бег в венах и артериях.

– Того, что я сейчас даю, должно хватит на какое-то время. Три-пять дней максимум. За это время необходимо снять проклятие с отца ребёнка. Кто он?

– Допустим, я. Змей моё имя.

Судя по довольно мрачному лицу Змея, он опасался что его опять сейчас будут бить. Поэтому смех Прозерпины, прозвучавший в доме Абигайль, не столько насторожил, сколько вызвал недоумение в примеси с офигеванием.

– Прости, уважаемый, я не над тобой смеюсь. – Пробормотала Про, заметив отразившиеся на лице мужчины эмоции и поняв, какие чувства гложут его изнутри. – Мой смех относится вот к этой твари.

Тонкий пальчик бывшей официантки Гадеса ткнул в сторону притихшей мадам Легран.

– Это какую смелость или наглость нужно иметь, чтобы завязать такой узел? Обмануть его, – Кивком головы Прозерпина указала на Гадеса. – Наложить проклятие на тебя. Повернуть проклятие вспять ценой человеческой жизни. И после всего этого спокойно прийти сегодня и строить из себя невинную. Я ведь права, ты платил жизнью за жизнь?

– Что? – Прозвучавшие слова ледяным потоком обрушились на Царя нагов. – Подожди. Ты ничего не путаешь? Ведь это Паучиха первая УВИДЕЛА и сняла с меня проклятие. Чёрт, да я же мысли её читал!

– Ну прочитай ещё раз, в моём присутствии. В чём проблема? Ты. – И Прозерпина поманила молчаливого, как статуя, Грая, сидевшего по другую сторону постели. – Проконтролируешь чтобы мадам никуда не сбежала?

Парень в оборванной смирительной рубашке растянул губы в хищной улыбке и лениво, на манер дикого зверя, поднялся со стула, выпуская бледную руку Лазурь из своей.

– С удовольствием.

– Я протестую! Это вторжение в личную собственность! Я буду жаловаться. – Затравленный взгляд метался от одного нелюдя к другому, ища поддержки и помощи. Но нелюди отворачивались. Многим из них успела насолить Паучиха, так пусть теперь получает расплату от сильных.

– Начинай… прямо… сейчас… – Шёпот Змея, вязкий, обволакивающий, прозвучал в наступившей тишине комнаты похоронным маршем.

Он смотрел и видел. Всё, что долгие годы скрывала Паучиха. Сумасшедшую любовь к нему, Царю Змей. Душевные мучения, переросшие в жгучую, удушающую ненависть из-за невозможности признаться в чувствах. Чёрную злобу, помутившую рассудок и толкнувшую мадам на отчаянный шаг – проклятие. Раскаяние за содеянное вперемешку с радостью что и ему тоже больно. Надежду, когда он вдруг переступил порог салона и попросил о помощи. Он бы убил её прямо там, в комнате со свечами и бордовыми обоями.

Ведьма, притворяющаяся нелюдем. Подкидыш в стае зверей. Зло в человеческом обличье. Глаза и уши правительства в мире крылатых.

– Она умрёт, Змей. Долгой и мучительной смертью. – Тёплая ладошка Прозерпины легла на вздувшиеся от напряжения руки мужчины. – Это я тебе могу обещать, Царь. Ты заслужил знать правду после стольких лет, проведённых в неведении.

– Плевать… на неё… – Хрипит, задыхается от осознания всего ужаса гордый и неприступный Повелитель змей. – Проклятие… Все эти годы… Мои жёны… А теперь… Теперь Лазурь…

– Я сниму его, если ты поверишь мне и примешь мою помощь.

– Снимешь… – Безумие и боль плескаются в глубине изумрудно-зелёных глаз мужчины. – Я платил… Цену… Больше не могу…

– Больше никаких смертей. Жизнь за жизнь, Царь. Жизнь за жизнь.

Прозерпина не боится, не отводит глаз от гипнотизирующего взгляда. Позволяет посмотреть внутрь неё, узнать тайны. Даёт надежду на будущее, которое у него так бесцеремонно отняли.

Вот уже и нет гнева Змея. По мере того как смотрит он в девушку, лицо его вытягивается и всё чаще он кидает озадаченные взгляды в сторону Абигайль. Про улыбается. Всё ты правильно видишь, Царь. Всегда видел и ощущал, поэтому и предупреждал Гадеса, чтобы аккуратнее он с ней. Но не послушался не менее гордый и заносчивый некромант. Ещё бы, нелюди не указ Повелителям мёртвых.

Молчание затягивалось намыленной верёвкой вокруг незащищённой кожи. Каждый присутствующий в доме бабки Аби ощущал нарастающее напряжение. Ощущал фибрами души и клетками сердца. Значит, скоро наступит развязка и можно ставить точку в этой страшной и запутанной истории, где пропадают нелюди, где гибнут крылатые. Где тайны хоронят за грифом «Секретно».

– Да говори ты наконец, раздери тебя гром и молния, – не выдерживает электрических разрядов Ворон. – Вечно нагнетаешь до последнего, а разгребать потом всем нам.

– Она… девушка…

– Ну это и черту ясно, что не парень. – Ворон на плече подтвердил слова парня тремя короткими «Карр».

– Она -дочь Абигайль!

– ЧТО?

Голоса крылатых и нелюдей сливаются в одно целое, взвиваясь под потолок. Одна Абигайль с виду производила впечатление спокойной, как скала. Да Цыган, прижимающий её к своей груди.

Ещё один кусочек огромной мозаики встал на законное место. Многие думали и гадали: откуда в Абигайль столько любви и нежности абсолютно ко всему живому. Зачем взвалила она на хрупкие плечи заботу об этом мире? Никому ведь не отказывала, всем помогала по мере сил и возможностей. Хваталась за любую работу. А оказывается, так она убегала от боли, рвущей изнутри, заламывающей руки, диким зверем грызущей плоть и кости.

И ведь никому, ни одной живой душе не говорила, не рассказывала. Да и разглядишь разве выпирающий живот под просторными платьями в пол, почти что дресс – код. Старая, старая, как мир, Аби. Глупенькая, ну почему ты молчала? Неужели не нашлось бы сердца, готового разделить с тобой эту боль?

Потому и молчала, что не могла, не хотела причинять никому боли. Себе – пожалуйста. Но остальным – нельзя. Создатель за всё потом спросит.

– Мне тогда по человеческим меркам только-только исполнилось тридцать лет. Позднородящая, как меня сразу же окрестили врачи и пациентки роддома.

Голосом сухим и безжизненным Абигайль впервые в жизни рассказывала часть своей истории. Ту часть, где радость и страдание идут рука об руку. Где наступает вечная Ночь и нет надежды на рассвет.