Текст книги "«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории"

Ещё будучи студентом, Даукантас подготовил свой первый труд по истории Литвы «Darbai senųjų lietuvių ir žemaičių» («Деяния древних литовцев и жемайтов», 1822). В своем повествовании Дауканас при передаче топонима ориентировался на версию Punie, которую в свое время принял Шлёцер. Современный литовский исследователь Витаутас Меркис подсчитал, что в этом работе Даукантаса из 245 ссылок 89 относятся к произведениям фон Коцебу, 62 – Альберта Виюка-Кояловича, 29 – Николая Карамзина, 15 – Антония Глебовича, 10 – Теодора Нарбута[247]247
  Merkys V. Simonas Daukantas / 2 papild. leid. Vilnius, 1991. P. 106–107.


[Закрыть]. Также в сюжете о Пиленах Даукантас опирался на работы фон Коцебу и Виюк-Кояловича. В наррации Даукантаса была усилена морально-психологическая составляющая, подчеркнуто желание литовцев умереть, но не стать рабами крестоносцев. Автор позволил Маргеру (Маргирису) сказать: «Пусть невинная кровь льется на головы этих кровопийц, отнимающих у нас свободу, данную самими богами». И добавил: «Мы благодарим небеса за то, что сегодня мы можем умереть на свободе, несмотря на то, что нас угнетают». Проблема в том, что «Darbai senųjų lietuvių ir žemaičių» при жизни Дауканаса так и осталась в рукописи[248]248
  Vilniaus universiteto bibliotekos Rankraśćiy skyrius / VUB RS (Библиотека Вильнюсского университета, отдел рукописей). F. 1. В. D104 (Daukantas, S. Darbay senuju Lituwiu yr Zemaycziu). P. 684–691.


[Закрыть] и была опубликована только в XX в. [249]249
  Daukantas, S. Raśtai / tekstą paruość B. Vanagiene, sudarć V. Merkys. Vilnius, 1976. T. l.P. 289–292.


[Закрыть]

Та же участь постигла и другой историографический труд Даукантаса, где он описал события под Пи ленами, – «Istorija źemaitiśka» («Жемайтская история»)[250]250
  Lietuviy literaturos ir tautosakos institutas / LLTI (Литовский институт литературы и фольклора). F. 1. В. 2 (Daukantas S. Istoryje Zemaytyszka). Р. 252–253; Lietuvos Mokly akademijos Vrublevskiy biblioteko Rankraśćiy skyrius / LMAB RS (Библиотека Литовской Академии наук, отдел рукописей). F. 29. В. 1056 (Daukantas S. Istoryje Zemaytyszka). Р. 488–490; Daukantas S. Istorija źemaitiśka. / parengć B. Vanagiene. Vilnius: Vaga, 1995. T. 1. Р. 573–576.


[Закрыть], созданный в 1831–1834 гг. В этой работе автор уже использовал топоним Pylene. Отличительной чертой наррации Даукантаса было то, что, признавая расположение замка Пилены в Жемайтии, автор стремился показать региональную историю Жемайтии как части интегральной истории Литвы, как братьев Литвы и Жемайтии: «broliu Letuiu ir Zemaitiu». «Istorija źemaitiśka» свидетельствует об эволюции историографического метода Даукантаса и изменениях в цитировании. Всего в работе содержится 320 ссылок, число разных авторов выросло примерно до 70 и это были, преимущественно, немецкие историки. Но произошел существенный сдвиг в частоте упоминаний работ: фон Коцебу (18 упоминаний) выпал из фаворитов, а приоритетным стал Йоганнес Фойгт (75 упоминаний)[251]251
  Merkys V. Simonas Daukantas / 2 papild. leid. Vilnius, 1991. P. 107–108.


[Закрыть]. С точки зрения репрезентативности базы источников «Istorija źemaitiśka» уже свидетельствовала о большей зрелости Даукантаса как историка. Помимо заимствований из других работ историописания, Даукантас непосредственно работал со средневековыми нарративными источниками и ссылался на них – на Ливонскую рифмованную хронику, Хроники Виганда Марбургского, Петра Дуйсбургского, Лукаса Давида.

Также в рукописи остался ещё один труд Даукантаса «Pasakojimas apej wejkałus letuwiu tautos senowie, kuri trumpaj apraszia Jonas Ejnoras metuse 1859» («История про древний литовский народ, кратко описанная Йонасом Эйнорасом в 1859 г.»)[252]252
  Daukantas S. Raśtai I tekstą paruość В. Vanagiene, sudarć V. Merkys. Vilnius, 1976. T. 2. P. 449–451.


[Закрыть], в котором эпизод о Пиленах был основан на публикациях Фойгта. Из четырех историографических работ Даукантаса при его жизни была издана только одна, подготовленная им в Санкт-Петербурге: «Budą Senowęs Lietuwiu kalneniu ir Żemaitiu» («Обычаи древних литовцев, горцев и жемайтов»; под «горцами» тут понимались аукштайты). Этот труд вышел под псевдонимом «Якуб Лаукис». Сюжет о Пиленах здесь был самым коротким по сравнению с другими произведениями Даукантаса и содержал лишь краткую сводку событий[253]253
  [Daukantas S.J. Budą Senowęs Letuwiu, Kalnienu ir Zamajtiu, iszraszzę pagal Senowęs Rasztu Jokyb’s Łaukys. Petropilie spaudinie pas C. Hintze, 1845. P. 196–197.


[Закрыть].

Симонас Даукантас заложил основы литовской (в этническом смысле) романтизированной национальной историографии. Пилены были прописаны в этой версии очень четко прежде всего через жертвенность поступка. Но остается открытым вопрос, как в первой половине – середине XIX в. происходила трансляция наррации Даукантаса среди публики. Пока правомерной остается версия об ограниченном влиянии работ Даукантаса при его жизни. Но труды историка станут весьма затребованными в конце XIX – начале XX вв.

Ещё одним примером рукописное циркуляции наррации о Пиленах является текст Мотеюса Валанчюса / Motiejus Valancius I Мацея Волончевского «Pasakojimas antano Tretininko» («Рассказы Антанаса Третининкаса»)[254]254
  Valančius M. Raśtai / parenge V. Vanagas, tekstus redagavo B. Vanagiene. Vilnius, 2001. T. 1: Vaikq knygele; Paaugusiq zmoniq knygele; Palangos Juze; Pasakojimas Antano tretininko; Bićiuliai; Budrys ir jo priepuoliai; Dievobaimingas vaikiukas; Patarlės žemaičių. P. 626–628.


[Закрыть], где эпизод о Пиленах так же был основан на «Истории Пруссии» Фойгта. М. Валанчус (1801–1875) важен для литовской культуры как литератор-просветитель и религиозный деятель. В 1850 г. он стал епископом Жемайтийским (Тельшяйским), а в 1858 г. инициировал движение за трезвость. И Валанчюса, и Даукантаса объединяло то, что оба они происходили из Жемайтии, к тому же из северо-западной ее части, расположенной ближе к Пруссии и латвийской Курляндии. В некотором смысле деятельность и Валанчюса, и Даукантаса вдохновлялась интересами и этнокультурным ландшафтом Жемайтии. Но в своих программах эти просветители выходили на уровень консолидированной модерной литовской нации. Эпизод с Пиленами занимал важное место в исторических программах основоположников литовского национального движения.

Национальный инструментализм

На рубеже XIX и XX вв. произошло закрепление исторического мифа о Пиленах в литовской культурной традиции. Яркой иллюстрацией того, что Пилены действительно стали местом памяти, являлись сценические постановки народных театров. В 1905 г. литовский писатель и педагог Марцелинас Шикшнис / Marcelinas Śikśnys (1874–1970) под псевдонимом М. Śiauleniśkis издал пьесу «Пиленский князь», созданную по роману Юзефа Крашевского «Кунигас», что и было обозначено на обложке издания[255]255
  Siauleniśkis М. [Śikśnys М.]. Pilćmj kunigaikśtis. Tragćdija 5-uose veiksmuose. Ryga, 1905. P. 1.


[Закрыть]. Премьера спектакля состаялась 6 мая 1906 г. в Виленской ратуше и считается, что это была первая литовскоязычная сценическая постановка. В 1910 г. пьеса была поставлена в Риге[256]256
  Lietuvos nacionalinis dailćs muziejus (Литовский государственный музей изобразительных искусств). Fondas В-5: XVIII–XXI amźiaus jvairitj asmemj uźraśai, dienoraśćiai, katalogai ir kiti dokumentai. Apyraśas 3: Nuolat saugomą skaitmeninią vaizdtj apyraśas. Była 1: Laimos Kruopaitćs sent} nuotrauką kolekcijos skaitmeniniai vaizdai. Vieta byloje 161: Marcelino Śikśnio dramos «Pilćmj kunigaikśtis» spektaklio aktoriai. Centre sedi Marcelinas Śikśnys. Ryga, 1910 metai. Vieta byloje 161.


[Закрыть], где очень хорошо срезонировала с антинемецкими настроениями местной латышской общины. В том же 1910 г. общество «Varpas» реализовало постановку в Шяуляе[257]257
  Slivinskas A. Siaulią «Varpo» draugija Lietuvos teatro iśtakose. // Kulturos barai. 2008. № 10. P. 99.


[Закрыть] (Ил. 4) – городе, где Шикшнис в 1893 г. окончил гимназию. В Шяуляе спектакль удалось поставить в обход цензуры[258]258
  Aviziniene В. Vieśtj lietuviśkijjij vakanj repertuaro cenzura XIX a. pabaigos – XX a. pradźios Rusijos imperijoje // Colloquia. 2015. T. 34. P. 57.


[Закрыть].

Ил. 4. Фотография с актерами спектакля «Пиленский князь», поставленного в 1910 г. обществом «Varpas» в Шяуляе. Пьеса Марцелинаса Шикшниса (под псевдонимом М. Siauleniśkis).

Закономерным этапом развития национального исторического мифа стало его воплощение в героической поэзии. Такими патриотическими строками было стихотворение классика литовской литературы, католического священника Майрониса / Maironis (Йонас Мачюлис) (1862–1932) «Ant Punes kalno ties Nemunu» («На горе Пуня у Немана»), впервые опубликованное в 1925 г. в каунасским литературно-художественном журнале «Baras»[259]259
  Maironis. Ant Punćs kalno ties Nemunu // Baras. 1925. № 8. P. 5–8.


[Закрыть]. В этом стихотворении содержались сильные романтические и героические образы:

 
Tai kapas Margio milžinų!
Nors amžių šešetą sukako,
Kaip jie – tik sauja pelenų!..
Tačiau daugiau už gyvus sako.
 

 
Здесь кости шестивековые
Героев Маргиса лежат.
Они – лишь прах, но говорят
Потомкам громче, чем живые.
 

1895. «На горе Пуне». Перевод Вл. Державина[260]260
  Майронис. Избранное. / пер. с лит. Москва, 1949. С. 47.


[Закрыть].

Следует отметить, что в последующих изданиях русскоязычных переводах стихотворений Майрониса это произведение больше не появлялось [261]261
  Майронис. Избранное. / вступ, ст. Л. Гинейтиса. Москва, 1962; Майронис. Голоса весны. Стихотворения / пер. с лит. Вильнюс, 1987.


[Закрыть].

Майронис придерживался традиционной в то время локализации замка Пилены на городище Пуня в Трокском уезде[262]262
  Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich. / wyd. pod red. Filipa Sulimierskiego, Bronisława Chlebowskiego, Władysława Walewskiego. Warszawa, 1888. T. IX: Pożajście-Ruksze, 1888. S. 300–301.


[Закрыть] (ныне Алитусский район). Городище Пуня так же расположено на берегу Немана, но не в Жемайтии, а в Дзукии. У подножия городища был установлен памятный камень с приведенными выше строками Майрониса.

Весьма показательным сценическим воплощением литовского исторического мифа о Пиленах стала героико-эпическая опера композитора Витаутаса Клова / Vytautas Klova (1926–2009) «Пиленай» в 4-х действиях Автором либретто был искусствовед и писатель Йонас Мацконис / Jonas Mackonis-Mackevicius (1922–2002). Премьера оперы состоялась 1 июля 1956 г. на сцене Литовского театра оперы и балета. А в 1957 г., во время гастролей театра, опера была показана в Москве, в 1958 г. – в Ленинграде. В целом опера завоевала внимание публики и наград со стороны литовского советского руководства: в 1957 г. создатели оперы получили Государственную премию Литовской ССР, а Клова в 1959 г. стал заслуженным деятелем искусства Литовской ССР. Следует отметить, что для гастролей в РСФСР был издан построчный перевод либретто оперы[263]263
  Пиленай. Либретто оперы в 4 действиях, 5 картинах / Музыка А. Кловы, либретто И. Мацкониса. Подстрочный пер. с лит. Вильнюс, [1958].


[Закрыть]. В саму оперу, согласно официальной идеологической доктрине СССР, были введены совершенно новые персонажи – русский князь Даниил и компаньон князя певец Потык. Данило остается сражаться вместе с Маргирисом. Литовский князь перед самым драматичным моментом обороны произносит свою программную речь[264]264
  Пиленай. Либретто оперы. С. 32.


[Закрыть]:

 
Пришёл и вам черёд, последние защитники Пиленай,
Смыть кровью крестоносцев ржавчину с мечей.
Обороняем мы Литву от хищных вражьих орд
И долю светлую грядущих поколений.
На жертвенник Отчизны жизнь свою приносим,
Но наша смерть и гибель – не бесплодны, —
Благословит Предвечного рука ту жертву
И память светлую о витязях отважных.
 

В заключительной же сцене пиленцы исполняют хором:

 
Проклятье вам, неистовые упыри!
Всем вам проклятье!
Непобеждёнными мы умираем!
 

Занавес

Настолько сильные слова можно считать квинтэссенцией эволюции исторического мифа о Пиленах в литовском национальном сознании от начала XIX в. до времён Советской Литвы[265]265
  Baronas D., Maćiulis D. Pilćnai ir Margiris: istorija ir legenda. Vilnius, 2010. P. 389–463.


[Закрыть].

Заключение

Сведения о штурме замка Пилены на жемайтийско-прусской границе в 1336 г. впервые зафиксированы в «Новой прусской хронике» Виганда Марбургского, где основным сюжетом было противостояние христиан и язычников. Этот же сюжет получил распространение в ренессансной историографии Великого княжества Литовского, в котором усиливались этнические маркеры. Но настоящий информационный взрыв вокруг Пилен и его защитников произошел в конце XVIII – середине XIX вв. После освоения этого сюжета историографией эпохи Просвещения морально-этическая интерпретация подвига вышла на первый план в историографии романтизма. Важнейшая роль здесь принадлежала Августу фон Коцебу, создавшему канон повествования XIX в. о Пиленах. Это романтическое течение и симпатию к «варварам» подхватили не только историки, но и художники, писатели и композиторы из земель бывшего Великого княжества Литовского – в том числе на примере Пилен и их героя князя Маргера (Маргириса) формировался литвинский аристократический патриотизм.

Достаточно рано, с 1820-х годов, тема Пилен заинтересовала литовскую интеллигенцию, начавшую писать на литовском языке. Но это были рукописные тексты и степень их распространения среди общественности не представляется понятной. В конце XIX – начале XX вв. сюжет героического коллективного самоубийства становится культовым среди участников литовского национального движения. Реактуализация памяти о Пиленской трагедии и героическая интерпретация исторических источников стали одной из идеологических основ, на которых в XIX в. сформировался проект современной литовской нации. Наряду с героизмом одной из важнейших характеристик в оценке событий 1336 г. является жертвенность.

Идеи и личности в интеллектуальном пространстве империи

Уроженцы белорусских земель в российских университетах в «долгом XIX веке»

С.Ф. Шимукович

Долгий XIX век характеризовался всесторонней модернизацией общественных институтов, ускоренным разложением традиционных форм организации общества и формированием новых общественных институтов, а также ускоренной трансформацией институтов государства, которое расширяло свои возможности в регулировании социально-экономических процессов и четко обозначало свое присутствие во всех сферах общественной и даже приватной жизни. В это время рос и укреплялся национализм, который привел к разрушению империй и появлению национальных государств. Трансформировалась и социальная структура общества, в традиционных социальных группах разрушались устоявшиеся связи, в то же время оформлялись новые социальные общности, в которых внутренние связи основывались на профессиональных, образовательных, материальных критериях, зависящих от фактора личного успеха, что было нетипичных для традиционного устройства общества.

Одной из знаковых сфер, в которой очевидно проявились модернизационные процессы и которая, в свою очередь, существенно повлияла на общий ход социальной модернизации в XIX в., была сфера образования, особенно высшего образования. В Российской империи высшее образование как более-менее целостная система стала оформляться в начале XIX в., когда в рамках образовательной реформы Александра I были созданы образовательные округа и ряд университетов в регионах империи. К началу XX в. она прошла существенный путь развития и стала важным фактором социальной модернизации империи. В свою очередь, образовательная инфраструктура также содействовала оформлению новой важной социальной категории – интеллигенции или интеллектуальной элиты, отличительным признаком которой было получение средств к существованию за счет интеллектуального труда. Важную часть данной социальной группы составлял профессорско-преподавательский корпус учреждений высшего образования.

Значение данной социальной группы для общественной жизни Российской империи точно обозначил русский историк М.В. Грибовский в своем исследовании русской профессуры периода «долгого XIX века»: «Университетский профессорско-преподавательский корпус – особая социальная категория российского общества, которая, несмотря на относительную малочисленность, уже начиная с XIX столетия играла заметную роль в жизни России, нередко выступая маркером, а то и локомотивом происходивших в государстве и обществе политических, социальных и культурных процессов»[266]266
  Грабовский М.В. Профессорско-преподавательский корпус императорских университетов как социально-профессиональная группа российского общества: 1884 г. – февраль 1917 г.: автореф. дис… д-ра ист. наук: 07.00.02 / Том. гос. ун-т. Томск, 2018. С. 3.


[Закрыть]. В современной России значительный интерес исследователей вызывает роль интеллигенции в формировании и продвижении политических идеологий, в том числе радикальных, таких как социал-демократия, анархизм[267]267
  Грабовский М.В. Профессорско-преподавательский корпус императорских университетов как социально-профессиональная группа российского общества: 1884 г. – февраль 1917 г.: автореф. дис… д-ра ист. наук: 07.00.02 / Том. гос. ун-т. Томск, 2018. С. 3.


[Закрыть]. Библиография о российской интеллигенции «долгого XIX века» весьма обширна и постоянно пополняется новыми исследованиями. Значительный массив исследований затрагивает разные аспекты формирования и деятельности профессорско-преподавательского состава российских университетов в период «долгого XIX века»[268]268
  Шимукович С.Ф. Профессура и студенчество XIX – начала XX века в российских диссертациях: поиск белорусского содержания // Долгий XIX век в истории Беларуси и Восточной Европы: исследования по Новой и Новейшей истории: сб. науч. тр. / редкол.: И.А. Марзалюк [и др.]. Минск: РИВШ, 2021. Вып. 5. С. 37–56.


[Закрыть].

Таким образом, предметом нашего интереса в рамках данного исследования является та часть профессорского сообщества российских вузов, в первую очередь императорских университетов, в XIX – начале XX в., которая имела происхождение из западных губерний, но выстраивала свои научные карьеры за пределами белорусского региона[269]269
  Под белорусскими землями (или белорусским регионом) мы понимает территории, на которых преобладал белорусский язык. Данные территории достаточно точно обозначены на карте «Этническая карта белорусского племени: Белорусские говоры», которая была составлена в 1903 г. лингвистом и славистом академиком Е.Ф. Карским.


[Закрыть]. Значительный интерес представляет степень участия университетской профессуры родом из белорусских земель как в формах гражданской активности в целом в Российской империи, так и их (не)участие в деле формирования и продвижения модерного белорусского национального проекта.

Мы принимаем положение, согласно которому интеллектуальные элиты, и университетская профессура в частности, играют определяющую роль на всех стадиях реализации национальных проектов, в первую очередь в вопросе формирования их научного обоснования и доказательства «историчности» нации[270]270
  Лінднэр Р. Гісторыкі і улада: нацыятворчы працэс і гістарычная палітыка ў Беларусі XIX–XX ст. / пер. з ням. Л. Баршчэўскага; нав. рэд. Г. Сагановіча. 2-е выд. СПб.: Неўскі прасцяг, 2005. С. 67–69.


[Закрыть]. Так, известный современный историк и социолог Майкл Манн утверждает, что именно карьеристам в сфере высшего образования был свойственен высокий уровень национализма, в его гражданско-политической или этнической форме[271]271
  Манн М. Источники социальной власти: в 4 т. / пер. с англ. А.В. Лазаревича; под науч. ред. Д.Ю. Карасева. М.: Издат дом «Дело» РАНХиГС, 2018. Т. 2: Становление классов и наций-государств, 1760–1914 годы (кн. 2). С. 234.


[Закрыть]. В этой связи представляет интерес вопрос – какие условия способствовали в конкретных случаях успешному формированию модерных национальных проектов – украинского, белорусского, литовского и т. д.

Университетская профессура в целом принимала достаточно активное участие в гражданской активности. Как отмечает историк М.В. Грибовский в своей докторской диссертации, где он анализирует профессуру императорских университетов в период с 1884 по 1917 г.: «…конец XIX – начало XX в. – время становления в России гражданского общества, для которого характерны низовые формы самоорганизации, гражданские, идущие «снизу», инициативы. Университетские преподаватели, несомненно, были одной из немногих категории российского социума, готовых – в интеллектуальном и практическом отношении – к построению основ такого общества. На это указывают практики самоорганизации профессоров в различные «Союзы» и «Общества» с целью защиты своих интересов, просветительские инициативы, шедшие из университета»[272]272
  Грибовский М.В. Профессорско-преподавательский корпус. С. 3.


[Закрыть]. Ученый отмечает, что преподавательский корпус в этот период в полной мере затронул и национальный вопрос, особенно в так называемых «западных» университетах империи[273]273
  Грибовский М.В. Профессорско-преподавательский корпус. С. 10, 23.


[Закрыть].

Степень участия профессоров – уроженцев западных губерний в белорусском национальном проекте может объяснить многие специфические особенности его конструирования и продвижения. В этой связи логично формулируются задачи исследования, включающие как выявление количественных показателей, например, динамику изменения численности данных лиц на протяжении рассматриваемого периода с учетом трансформации образовательной инфраструктуры в регионе, так и выявление качественных характеристик, определение наиболее востребованных научных направлений, в которых реализовали себя ученые; их карьерные перспективы и возможности для самореализации; степень социальной активности и погруженности в общественную деятельность как на региональном, так и на имперском уровне.

В современной белорусской исторической науке имеется определенный задел в изучении роли интеллигенции в формировании белорусской модерной нации. Само понятие интеллектуальной элиты в белорусской исторической науке является достаточно устоявшимся. Становлению интеллектуальной элиты посвящено несколько изданных в современной Беларуси научных исследований, энциклопедических и биографических справочников[274]274
  Например: Интеллектуальная элита Беларуси. Основоположники белорусской науки и высшего образования (1919–1941) / С.В. Абламейко [и др.]; под общ. ред. С.В. Абламейко, науч. ред. О.А. Яновский. Минск: БГУ, 2017. 303 с.


[Закрыть]. Исходя из подобранных персоналий, отметим, что авторы данных изданий относят к интеллектуальной элите Беларуси лиц, стоявших у истоков институционализированной научной и образовательной деятельности, то есть оформленной в рамках научных и образовательных учреждений, преимущественно на белорусской территории. Так, присутствие развитой научной и образовательной инфраструктуры является императивным требованием и позволяет судить о наличии «своей» серьезной академической и университетской науки, что в свою очередь предполагает наличие обширных возможностей в деле подготовки собственных научных кадров, формирования направлений исследовательской деятельности, трансляции передовых научных знаний в обществе.

На территории белорусских земель научная инфраструктура была разрушена к середине XIX в. и начала восстанавливаться только в начале XX в. с образованием Белгосуниверситета, Инбелкульта и других учреждений в рамках созданной на советской основе белорусской государственности. Соответственно, в кратком историческом обзоре, свидетельствующем о деградации системы высшего образования в белорусском регионе в имперский период, авторы издания не акцентируют внимание на уроженцах белорусских земель, работавших в императорских университетах за пределами региона, а становление белорусской науки ассоциируется ими только в связи с основанием университета в Минске в 1921 г., чему авторы посвящают приличную часть очерка[275]275
  Интеллектуальная элита Беларуси. С. 10–15.


[Закрыть]. Размещенные в справочнике биографические очерки также посвящены преимущественно работникам первого белорусского университета.

Еще одно издание, посвященное белорусским интеллектуальным элитам, было подготовлено в Национальной академии наук Беларуси. Его авторы ставили целью популяризировать достижения отечественных ученых, в том числе досоветского периода, чтобы «…лучшие представители белорусской науки и культуры того времени заняли свое достойное место в энциклопедиях, справочниках, других изданиях…»[276]276
  Ученые, прославившие Беларусь / Нац. акад, наук Беларуси; сост.: М.П. Ахремчик [и др.]; редкол.: В.Г. Гусаков (гл. ред.) [и др.]. Минск: Беларуская навука, 2017. С. 4.


[Закрыть]. В данном биографическом справочнике приведены сведения о полутора сотнях лиц, которых составители относят к «отечественным ученым», однако среди данных личностей есть как уроженцы белорусских земель, так и лица, рожденные в других регионах Российской империи или Советского Союза, приехавшие в Беларусь (преимущественно в советский период) и способствовавшие становлению целых научных отраслей. Что касается имперского периода (XIX – начала XX в.), то он представлен биографиями всего 27 ученых, среди которых есть лица, научная и профессиональная карьера которых в этом периоде заканчивалась (как у М. Почобут-Одляницкого и А. Довгирда), либо только начиналась (В.М. Игнатовский, Н.Ф. Блиодухо, В.И. Пичета и др.). Также в этом справочнике присутствуют лица, которые реализовали свои карьеры вне стен формальных научных учреждений или высших учебных заведений и даже в других сранах мира (И.И. Домейко, З.Ф. Врублевский, З.Я. Доленга-Ходаковский, И.Д. Черский, Е.Р. Романов, Я.О. Наркевич-Йодко, И.И. Носевич).

Также далеко не полным в презентации ученых – уроженцев белорусских земель периода XIX – начала XX в. является и такое современное белорусское энциклопедическое издание, как «Асветнікі зямлі беларускай»[277]277
  Асветнікі зямлі Беларускай: энцыкл. даведнік / рэдкал.: Г.П. Пашкоў [і інш.]; мает. У.М. Жук. Мінск: БелЭн, 2001. 496 с.: іл.


[Закрыть]. Все это говорит о том, что вне сферы интересов современной белорусской исторической науки все еще остался значительный пласт персоналий, которые имея происхождение из белорусского региона, реализовали свои научные карьеры в научных и образовательных учреждениях Российской империи вдали от родного региона, принимали в большей либо меньшей степени активное участие в общественной жизни в местах своего проживания и работы, но при этом они остаются почти неизвестны в белорусской современной историографии.

Кроме биографических сборников, белорусскими исследователями в предшествующий советский период и в независимой Беларуси были подготовлены отдельные работы, в которых анализировалась деятельность ученых из белорусского региона, получивших широкую известность еще при жизни своими открытиями в отдельных отраслях научного знания либо участием в исследовательских проектах[278]278
  Среди таких работ можно отметить: Грыцкевіч В. Нашы славутыя землякі. Мінск: Рэд. газеты «Голас Радзімы», 1984. 84 с.; Грицкевич В.П. С факелом Гиппократа: Из истории белорусской медицины. Минск: Наука и техника, 1987. 271 с.; Грыцкевіч В.П. Эдуард Пякарскі: біягр. нарыс. Мінск: Полымя, 1989. 96 с.: іл.; Гапоенка В.А. 3 гісторый станаўлення фізічнай навукі ў Беларусі (другая палова XIX – пачатак XX ст.) // Старонкі гісторыі Беларусі / пад рэд. М.П. Касцюка. Мінск: Навукі і тэхніка, 1992. С. 114–123; Дабравольскі В.А. Да ісціны – найпрасцейшым шляхам. Васіль Ермакоў. Мінск: Навука і тэхніка, 1992. 60 с.; Даўгяла Г.І. К.А. Касовіч: вядомы і незнаемы. Мінск: Агенцтва «Геронт-А», 1994. 24 с.; Черепица В.Н. Михаил Осипович Коялович. История жизни и творчества. Гродно: ГрГУ, 1998. 328 с.; Киселев В. Исследователь внимательный и трудолюбивый. О жизни и деятельности историка и богослова, профессора В.З. Завитневича. Минск: Изд.
  B. П. Ильин, 2007. 383 с.; Чикалова И.Р. «Белорусский след» в изучении Англии в императорской России // Вестн. Рязанск. госуд. ун-та им. С.А. Есенина. 2012. № 2 (35). С. 37–56; Чикалова И.Р. У истоков белорусской исторической германистики (вторая треть XIX – начало XX вв.) //От Версаля и Веймара до образования двух Германий (ФРГ и ГДР), 1919–1939 гг.: Актуальные вопросы исторической германистики, отечественной и всеобщей истории, геополитики и международных отношений, социально-гуманитарных наук и права: материалы междунар. науч, конф., Витебск, 3–4 окт. 2019 г. / Редкол.: В.А. Космач (гл. ред.) [и др.]. Витебск: ВГУ имени П.М. Машерова, 2019. С. 11–14; I прызванне, і лес: жыццё і дзейнасць вучонага педагога прафесара Фамы Антонавіча Бельскага / уклад, і камент. А.І. Бельскага; прадм. У.Т. Кабуша. Мінск: Рэд. часопіса «Роднае слова», 2012. 139 с.; Лаўрэш Л. «I зорнае неба над галавой…»: нарысы з гісторыі астраноміі. Мінск: Лімарыус, 2013. 268 с.: іл.


[Закрыть]. Однако основная масса «рядовых» членов научного сословия, профессорской корпорации, не получивших широкой известности при жизни, либо лица, по разным причинам явно не ассоциирующиеся с белорусскими землями, оставались до недавнего времени не востребованными белорусской историографией.

Выявить интересующих нас лиц помогают многочисленные биографические справочники, изданные в XIX – начале XX в., в первую очередь, в связи с юбилеями российских университетов[279]279
  Биографические справочники преподавателей и выпускников учреждений образования собрал и систематизировал: Кауфман И.М. Русские биографические и биобиблиографические словари. М.: Гос. изд-во культ. – просвет. лит-ры, 1955. C. 201–276.


[Закрыть]. Также огромный интерес представляют современные проекты по составлению биографических справочников, которые реализуются в российских университетах – наследниках императорских высших учебных заведений и других научных учредениях[280]280
  Словарь профессоров и преподавателей Санкт-Петербургского университета (1819–1917) // Биографика [Электронный ресурс] / отв. ред.: проф. Е.А. Ростовцев; С.-Петерб. гос. ун-т. СПб. 2012–2022. URL: https://bioslovhist.spbu.ru (дата обращения: 20.01.2022).; Профессора Томского университета: Биографический словарь / сост.: С.Ф. Фоминых [и др.]; Том. гос. ун-т. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1996. Вып. 1. 1888–1917. 288 с.


[Закрыть].

Проведенные изыскания с использованием перечисленных выше источников позволяют сделать вывод о том, что в период «долгого XIX века» в российских университетах работало сотни преподавателей родом из белорусского региона (на данный момент нами выявлено около 230 персоналий), и это без учета лиц, занимавшихся научными изысканиями по линии военных структур, органов государственного управления, а также в инициативном порядке как независимые исследователи.

Белорусским землям (в сравнении с соседними регионами) в определенном смысле не повезло в XIX – начале XX в., поскольку в регионе, значительным по своим размерам и числу населения, а также богатым образовательными и научными традициями, была ликвидирована собственная серьезная научная инфраструктура и высшие учебные заведения университетского типа. Это вызвало определенную деформацию социальной структуры региональных элит, прежде всего интеллектуальных, повлияло на противоречивость их установок и групповых целей, слабую степень артикуляции задач формирования белорусской нации со стороны представителей белорусской интеллигенции в конце XIX – начале XX в. и в целом отразилось на понимании того, что стоит за определением «белорусская интеллигенция».

В нелегальном народническом журнале «Гомон», в работах Данилы Боровика (псевдоним), Щирого Белоруса (псевдоним), М. Богдановича, К. Каганца (К. Костровицкого), И. Дворчанина, 3. Жилуновича, И. Абдираловича (И. Канчевского) белорусская интеллектуальная элита, белорусская интеллигенция понималась преимущественно в региональном контексте и в свете решения белорусского национального вопроса в форме конструирования белорусской модерной нации. Из этих публикаций такая узкая трактовка понятия «белорусская интеллигенция», детерминированная либо территориальной привязкой к белорусскому региону, либо установкой ее представителей на решение национальной белорусской проблемы, перешла в современную белорусскую историографию[281]281
  Кохановский А.Г. Белорусская интеллигенция: самоопределение и этапы становления в XIX – начале XX в // Працы гістарычнага факультэта Б ДУ: навук. зб. / рэдкал.: У.К. Коршук (адк. рэд.) [і інш.]. Мінск: БДУ, 2007. Вып. 2. С. 5–7.


[Закрыть]. Но это определение автоматически исключает из числа представителей белорусской интеллигенции сотни ученых и профессоров, которые в силу объективных причин жили и работали вдали от родной земли, поэтому не могли участвовать в разнообразных региональных общественных проектах, однако могли поддерживать контакты разного уровня с малой родиной. Насколько масштабны были эти контакты, в чем они заключались, как они влияли на местные повестки развития – в этом заключаются актуальные задачи для белорусской исторической науки по возращению «забытых» имен.

У белорусской газеты «Наша Нива» в начале XX в. также было свое, достаточно ограниченное, понимание того, что есть белорусская интеллигенция: «…вывести наш народ на простую дорогу может та интеллигенция, которая вышла из народа, которую взрастила деревня своими соками, своей кровью и потом. Это – обязанность народной интеллигенции, это – долг, который лежит на ее совести и должен быть возвращен. Только крепко сомкнувшись со своим народом, только работая для развития его культуры, наша сельская интеллигенция вернет этот долг и скинет с себя ответственность за ту темноту, беду, недолю, которая сковала мощными путами белорусскую землицу»[282]282
  Наша Ніва. Першая беларуская газета з рысункамі. Факсімільнае выданне. Мінск: Тэхналогія, 2003. Вып. 4: 1911 г. № 27. С. 338.


[Закрыть]. Таким образом, белорусская интеллигенция в представлении издателей газеты – это получившие высшее образование белорусские крестьяне. В этой связи «Наша Нива» уделяла много внимания на своих страницах освещению проблем белорусского студенчества (особенно институционализации белорусского студенческого движения), при этом газета почти игнорировала наличие значительного числа представителей ученого сообщества родом из белорусского региона, за исключением упоминания на своих страницах нескольких лиц, деятельность которых положительно рассматривалась в рамках целей белорусского национального проекта (А.Л. Погодин, Е.Ф. Карский, М.В. Довнар-Запольский)[283]283
  Подробнее: Шимукович С.Ф. Студенчество на страницах белорусской газеты в начале XX в.: опыт контент-анализа // Беларусь у кантэксце еўрапейскай гісторыі: асоба, грамадства, дзяржава: зб. навук. арт. / ГрДУ імя Янкі Купалы; рэдкал.: А.А. Каваленя [і інш.]. Гродна: ГрДУ, 2021. С. 348–356.


[Закрыть].

Белорусский историк А.Г. Кохановский отмечает ряд причин слабого влияния интеллектуальной элиты на белорусскую региональную повестку в XIX – начале XX в., среди которых выделяется следующая: «…вследствие правительственных ограничений в культурно-образовательной деятельности на территории белорусских губерний не сложился широкий слой профессиональной интеллигенции»[284]284
  Кохановский А.Г. Белорусская интеллигенция. С. 7.


[Закрыть], понимая под профессиональной интеллигенцией прежде всего представителей университетской профессуры. И в этой связи кажется справедливым и обоснованным утверждение, что «… утрата физической и нередко духовной преемственности между разными поколениями этой группы…» стала специфической чертой существования «белорусской» интеллектуальной элиты в XIX – начале XX вв.[285]285
  Кохановский А.Г. Белорусская интеллигенция. С. 8.


[Закрыть] Этот фактор стал одним из определяющих слабость белорусского национального проекта, а уроженцев белорусских земель – представителей ученого сообщества, профессуру высших учебных заведений империи и ученых-эмигрантов, на наш взгляд, имеет смысл рассматривать как «потерянный ресурс» для белорусского национального проекта.

Мы понимаем, какую важную роль играла национальная интеллектуальная, научная элита, прежде всего университетская профессура, в формировании и продвижении национальных проектов в период формирования модерных наций в Восточной Европе (а это преимущественно период «долгого XIX века»), что они могли сделать для того, чтобы достаточно крупное человеческое сообщество начинало воспринимать себя как «нацию» (по мнению Э. Хобсбаума наиболее очевидный и адекватный критерий выделения нации как таковой – это ее консолидация и осознанное восприятие себя как нации[286]286
  Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1870 года / Пер. с англ. А.А. Васильев. СПб.: Алетейя, 2017. С. 17.


[Закрыть]) с формированием и утверждением соответствующей национальной идентичности, вытеснявшей наднациональные, региональные и субрегиональные, (вроде «тутэйшых») и иные способы самообозначения.

Как мы уже отмечали, англо-американский социолог и историк Майкл Манн в своем многотомном исследовании «Источники социальной власти» отмечает, что наибольший уровень национализма был свойственен, среди прочего, карьеристам в системе высшего образования [287]287
  Манн М. Источники социальной власти. Т. 2, кн. 2. С. 234.


[Закрыть]. Их национализм мог проявляться как на уровне гражданско-политической нации, формирующейся на базе империи («россияне» или «немцы»), так на этно-национальном уровне и строиться на идентичностях локально-региональных и даже религиозных общин («украинцы», «баварцы»). Что интересно – Майкл Манн отмечает, что лица, которые зависели от системы образования, чаще были наиболее лояльными к централизованному светскому государству[288]288
  Манн М. Источники социальной власти. Т. 2, кн. 2. С. 216–218.


[Закрыть]. На наш взгляд, это было вызвано тем, что система высшего образования в XIX в. была взята под контроль государства, соответственно, от проявления лояльности со стороны профессоров зависела их карьера и материальное благополучие. Соответственно, темпы и направления трансформации инфраструктуры высшего образования в белорусском регионе также влияли на процессы формирования интеллектуальных элит. Ликвидация учреждений высшего образования в регионе привело к оттоку интеллектуальных кадров за пределы региона. Биографии значительной части профессоров – уроженцев белорусских земель, строивших свои карьеры далеко за пределами родного региона, говорят о том, что их идентичность чаще всего имела гражданско-политическое проявление в форме «российский профессор» и была лояльна к государству.

После закрытия Виленского университета почти 80 лет в регионе отсутствовали высшие учебные заведения классического типа[289]289
  После закрытия Виленского университета на базе его факультетов в Вильно действовали Медико-хирургическая академия (до 1842 г.) и Духовная (католическая) академия (до 1844 г.). В г. Горки (Могилевская губ.) с 1848 по 1863 г. действовал земледельческий институт – однако эти высшие учебные заведения имели узкоспециализированный характер, существовали ограниченный период времени, не давали классического высшего образования.


[Закрыть]. Достаточно подробно проблемы развития высшей школы непосредственно на территории белорусских земель рассматривал В. Пичета в своей обширной статье «Пытаньне аб вышэйшай школе на Беларусі ў мінулым», которая была опубликована в Трудах БГУ в 1928 г. Автор проводил тезис об осознанной политике имперского правительства по недопущению открытия высшего учебного заведения в белорусском регионе, правда, не подтверждая данные тезисы ссылками на источники[290]290
  Пічэта У. Пытаньне аб вышэйшай школе на Беларусі ў мінулым / У. Пічэта // ARCHE Пачатак. 2014. № 9. С. 217, 222, 224–225.


[Закрыть]. Этот тезис перешел в современную белорусскую историческую науку и закрепился в форме неоспоримого мифа, шаблона[291]291
  Яноўскі А. А., Саму сік А.Ф. Універсітэт Беларусі: асэнсаванне і рэалізацыя яго ідэі ў гісторыка-палітычных рэаліях часу // Российские и славянские исследования: науч. сб. / редкол.: А.П. Сальков, О.А. Яновский [и др.]. Минск: БГУ, 2012. Вып. 7. С. 362–363.


[Закрыть]. На наш взгляд, проблема заключалась в иных, технических обстоятельствах, прежде всего ограниченности финансовых ресурсов и отсутствии необходимой инфраструктуры, а политический фактор вышел на первый план только к началу XX в.[292]292
  Шимукович С.Ф. О высшем образовании на белорусских землях в XIX – начале XX века // Высшая школа: проблемы и перспективы: сборник материалов XIV Междунар. науч. – метод, конф., Минск, 29 нояб. 2019 г. Минск: Акад, управ, при Президенте Респ. Беларусь, 2019. С. 330–331; Шимукович С.Ф. Белорусская газета «Наша Нива» об основании университета в западных губерниях в начале XX века // Via in tempore. История Политология. 2021. Т. 48. № 3. С. 681–693.


[Закрыть]В любом случае, сложившаяся после 1830-х гг. в регионе ситуация серьезно ограничила возможности для получения высшего образования и дальнейшей самореализации местных уроженцев в рамках построения личной научной карьеры, хотя будет неправильно сказать, что они были лишены таковых возможностей полностью.