Текст книги "Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания"

В своем обыденном применении оба определения – «моральный» и «рациональный» – являются нормативными и выразительными: определить выбор как иррациональный или аморальный – значит не просто его охарактеризовать, а вынести о нем отрицательное суждение.[185]185
  См.: [Gibbard 1990].


[Закрыть] Поскольку современной экономической теории свойственно заниматься определением специфических характеристик рационального поведения, постольку ей свойственно и изучать определенные нормы индивидуального рационального выбора. Как эти нормы соотносятся с моральными нормами, и как моральные нормы влияют на действия людей? Ясно, что попытки включить «в картину» категорию морали экономического актора вызывают ряд вопросов.

Чтобы их рассортировать, может быть полезным пойти по двум самостоятельным путям исследования. Один из них заключается в направлении усилий экономистов на эмпирическое изучение влияния моральных норм на человеческое поведение. Такой подход отталкивается от того очевидного факта, что экономическое поведение людей находится под влиянием их моральных убеждений, он стремится выяснить, какое влияние эти убеждения оказывают на экономические результаты. По крайней мере, начать можно с того, чтобы применить такой подход в чисто «позитивном» смысле, – выясняя не то, оправданы данные моральные убеждения или нет, а лишь то, насколько они влияют на поведение. Довольно скоро, однако, такое исследование обращается к вопросу о том, в какой мере наблюдаемые моральные обязательства являются экономически выгодными или наносящими ущерб, и в этом пункте нормативные и позитивные параметры переплетаются. Работа, ведущаяся в этом направлении, склоняется к использованию неточных, приблизительных концепций экономической рациональности и морали, ее цель состоит в поиске категорий, помогающих рассортировать эмпирические феномены.

Другой путь исследования осознанно более теоретичен и концептуален. Каково с абстрактной точки зрения взаимоотношение между моралью и предпочтениями индивидов? Можно ли и нужно ли предлагать концепцию экономической рациональности, придающую смысл разграничению между моральным поведением и максимизацией полезности? Если существуют конкретные ситуации, о которых можно сказать, что в них критерии нравственного поведения и максимизации полезности расходятся, означает ли это, что в некоторых случаях нравственные действия иррациональны или рациональные действия аморальны?

Будет полезно, прежде чем проследить эти два пути исследования, кратко, в основных чертах рассмотреть стандартный взгляд на экономическую рациональность.

Экономическая рациональность

Экономическая теория изображает экономических агентов, совершающих рациональный выбор. Многие обобщенные представления о реальном выборе, совершаемом людьми, являются одновременно и правилами рационального выбора. Это отличает экономическую науку от естественных, в которых частицы не делают никакого выбора и теории не имеют нормативного аспекта. Для экономистов выбор связан с ограничениями, предпочтениями, ожиданиями или убеждениями. При этом предпочтения они рассматривают как данность, не подлежащую рациональной оценке. Однако и акты выбора, и наборы убеждений и предпочтений могут быть как рациональными, так и иррациональными. Выбор является рациональным, когда он определяется рациональным набором убеждений и предпочтений. Рациональность наборов предпочтений и убеждений определяется в рамках теории полезности.

Определенность и теория ординальной полезности. В условиях определенности экономические агенты обычно рассматриваются как имеющие рациональные предпочтения, если эти предпочтения характеризуются свойствами полноты и транзитивности, и как делающие рациональный выбор, если их предпочтения рациональны и нет другой реальной альтернативы выбора, которую они могли бы предпочесть выбранной. Многие экономисты в соответствии с теорией выявленных предпочтений по определению отождествляют предпочтение и выбор (при соблюдении условий непротиворечивости). Но отождествление предпочтения и выбора исключает из рассмотрения слишком много вопросов. Сохранение различий между ними полезно как для уточнения значения того и другого, так и для того, чтобы оставить пространство для формулирования альтернативных точек зрения на рациональность, предполагающих возможность выбора, не максимизирующего удовлетворение предпочтений.[186]186
  См.: [Sen 1973α; 1977α], а также с. 141–146 наст. изд.


[Закрыть] Такое представление о рациональности, каким бы слабым оно ни казалось, может стать слишком обязывающим, и существует целый ряд более слабых концепций, которые мы не можем здесь обсуждать.[187]187
  См.: [Sen 1971; McClennen 1990, eh. 2]. Некоторые из этих взглядов на рациональность, как мы еще не раз увидим (например, в следующем примечании), более близки по сути определенным этическим теориям, чем другие.


[Закрыть]

Полнота и транзитивность в совокупности создают слабую упорядоченность любого конечного набора альтернатив. Альтернативам могут быть приданы численные значения таким образом, что предпочтительные альтернативы получают большее значение, а безразличные альтернативы получают одинаковые значения. Любое подобное придание численных значений представляет собой функцию ординальной полезности. Согласно теореме об ординальном представлении, если предпочтения индивида являются полными, транзитивными и непрерывными, они могут быть представлены непрерывной функцией полезности, состоящей из действительных чисел.[188]188
  См.: [Debreu 1959, 54–59]. Допущение о непрерывности является якобы нейтральным, однако стоит заметить, что по крайней мере один формальный аргумент в пользу утилитаризма [Fleming 1952] рушится без непрерывности социальных или моральных предпочтений, а другой формальный аргумент, родственный принципу различия Ролза, решительно направлен на отрицание непрерывности. См.: [Strasnick 1976; 1981; Hammond 1976e; d'Aspremont, Gevers 1977].


[Закрыть]

Максимизировать полезность – значит просто выбрать из возможных наиболее предпочтительную альтернативу (или одну из набора максимально предпочтительных альтернатив). Хотя терминология полезности была унаследована у теоретиков утилитаризма, а некоторые из них рассматривали полезность как ощущение с определенной интенсивностью, продолжительностью, чистотой и близостью (propinquity)[189]189
  См.: [Bentham 1789].


[Закрыть] в современной теории такой смысл отсутствует. Рассмотрение индивидов как нацеленных на максимизацию полезности или стремящихся к возрастанию полезности может привести к ошибочному заключению, что полезность является объектом выбора, некоей безусловно хорошей вещью, которую люди желают в придачу к здоровым детям или лучшего качества телевизору. Но теория рационального выбора не предписывает никаких особенных целей. Этот факт особенно важен для моральной теории, поскольку теория полезности как таковая никак не связана с какой-либо гедонистической психологией.

Стоит подчеркнуть, что несмотря на тот факт, что теория полезности не рекомендует каких-либо конкретных целей, она остается скорее нормативной, чем позитивной теорией, моделью или дефиницией. Она не может быть позитивной теорией без дальнейших предположений относительно сферы человеческой рациональности, она не может быть только моделью или дефиницией, поскольку рациональность сама является нормативным понятием. Определить, что есть рациональное предпочтение и рациональный выбор, значит фактически сказать, как должно предпочитать и выбирать рационально. Поскольку теория полезности не устанавливает ограничений на возможные желания индивидов, она имеет значительно более широкий предмет, чем экономические теории.

Теория ожидаемой полезности. Теория рациональности в условиях определенности является центральным элементом микроэкономики, но это узкая теория. Однако эта теория может быть расширена, с тем чтобы включить в рассмотрение случаи риска и неопределенности.[190]190
  Мы следуем за Найтом [Knight 1921], определяя ситуации риска как ситуации с известными вероятностями результатов, и ситуации неопределенности как ситуации с неизвестными вероятностями результатов действий или даже неизвестным набором результатов. См.: [Luce, Raiffa 1957, eh. 2].


[Закрыть] Если действия не ведут с определенностью к какому-либо конкретному результату, они могут рассматриваться как лотереи с результатами в виде призов. В рамках нормативной теории принятия решений в условиях риска и неопределенности прежде всего принимается, что предпочтения между лотереями являются неограниченными, транзитивными и непрерывными. Кроме того, здесь необходим постулат редукции, отождествляющий сложные лотереи с простыми, имеющими аналогичные вероятности и призы (Джон Харсаньи назвал его «соглашением об обозначениях»).[191]191
  [Harsanyi 1977é, 24].


[Закрыть] И наконец, здесь необходим так называемый принцип независимости, или надежности, согласно которому, если две лотереи различаются только одним призом, то предпочтения А между лотереями соответствуют предпочтениям А между призами. Согласно теореме о кардинальном представлении, если предпочтения агента являются полными, транзитивными и непрерывными и удовлетворяют постулату редукции и принципу независимости, то эти предпочтения могут быть представлены функцией полезности, которая обладает свойством ожидаемой полезности и однозначна вплоть до положительного аффинного (линейного) преобразования. Функция полезности обладает свойством ожидаемой полезности тогда и только тогда, когда (ожидаемая) полезность любой лотереи равна сумме полезностей ее результатов, взвешенных по их вероятностям. Теорема о кардинальном представлении устанавливает, что сравнения различий в полезности не зависят от выбранной шкалы. Хотя ожидаемые полезности выражены количественно, они не сравнимы в межличностном плане (по крайней мере без дальнейшего доказательства). Как и в случае теории полезности с выбором в ситуации определенности, выбор отождествляется с предпочтением при допущении, что индивиды делают выбор в пользу той осуществимой альтернативы, которая имеет наивысший рейтинг в их предпочтении, либо в случае наличия связей – одну из альтернатив из их оптимального множества. Вероятность в рамках теории ожидаемой полезности может быть представлена объективными показателями частоты (как у фон Неймана и Моргенштерна),[192]192
  [Neumann, Morgenstern 1947].


[Закрыть] но обычно выражается как субъективная вероятность, отражающая степени убежденности индивидов (веры в определенный исход), при этом согласно аксиомам рационального выбора в условиях неопределенности эти степени убежденности будут удовлетворять аксиомам теории вероятностей. Кроме того, можно показать, что если степени убежденности индивида не удовлетворяют аксиомам теории вероятностей, то индивид может склониться к тому, чтобы сделать ставки относительно некоторого случайного события, которые приведут к потерям независимо от того, произойдет событие или нет.[193]193
  Рассмотрение этого так называемого голландского аргумента см.: [Schick 1986].


[Закрыть] Таким образом, теория ожидаемой полезности является не только теорией рационального предпочтения и выбора, но также может служить в качестве узкой теории рациональных убеждений.

Вопросы, касающиеся теории полезности. Теория ожидаемой полезности придает большую схематичность индивидуальной рациональности, чем теория полезности в условиях определенности, и оказывается значительно более спорной. Психологи и экономисты подвергли теорию ожидаемой полезности экспериментальным проверкам, и результаты часто оказывались неблагоприятными для нее. Некоторые результаты показывают не только, что люди не всегда рациональны, но и что теория ожидаемой полезности ошибочна как теория рациональности. Эти эмпирические аномалии наряду с общей критикой ожидаемой полезности[194]194
  См.: [Allais 1952; Ellsberg 1961; Sen 1985b; Levi 1986b; McClennen 1990].


[Закрыть] стимулировали появление нескольких менее амбициозных альтернативных теорий рациональности в условиях неопределенности.[195]195
  См.: [Gui 1991; Loomes, Sugden 1982; Machina 1987; 1989; Tversky, Kahneman 1979; Levi 1980].


[Закрыть]

Мы не можем рассматривать здесь спорные вопросы, касающиеся теории ожидаемой полезности и альтернативных теорий, укажем лишь, что они непосредственно относятся как к экономической науке, так и к этике. Так, теория ожидаемой полезности используется при обосновании этических выводов, подобных примечательным «доказательствам» утилитаризма Флеминга,[196]196
  [Fleming 1952].


[Закрыть] Харсаньи[197]197
  [Harsanyi 1955].


[Закрыть] и Уильяма Викри,[198]198
  [Vickrey 1945; 1960].


[Закрыть] или теории справедливости на основе торга Давида Готье.[199]199
  См.: [Gauthier 1986].


[Закрыть] Альтернативные теории рациональности не только опровергают эти аргументы, но в некоторых случаях[200]200
  См., напр.: [Levi 1980, 1986a].


[Закрыть] опровергают возможность и привлекательность конкретных этических концепций, подобных утилитаризму. Некоторые из этих альтернативных взглядов на рациональность, имеющие более теоретический характер, например концепция «решительного выбора» Э. Маккленнена, предлагают новые варианты концептуализации и преодоления противоречий между индивидуальной рациональностью и общественной оптимальностью. Маккленнен доказывает рациональность «решительного» выбора курса действий, например кооперирования в серии игр вроде «дилеммы заключенных» (см. с. 203–213 наст, изд.), и отказа (кроме случая с появлением непредвиденной информации) от внесения изменений, направленных на оптимизацию планов. Так, лица, совершающие решительный выбор, могли бы не уклоняться от кооперативной стратегии в последнем, по их убеждению, раунде итеративной дилеммы заключенных, и при этом аргумент «обратной индукции», предположительно доказывающий рациональность того, чтобы не кооперироваться в каждом раунде, не мог бы начать действовать. Столкнувшись с возможностью непоследовательности действий во времени,[201]201
  См.: [Strotz 1956; Hammond 1976a; 1988]


[Закрыть] индивид не испытывает потребности в корректировке текущих решений в свете того, что он предпочтет позднее. Он может также выбрать курс действий и твердо следовать ему.

Кроме того, хотя проблемы, связанные с теорией ожидаемой полезности, являются сугубо теоретическими, они имеют непосредственное практическое значение, поскольку альтернативные теории могут давать иные рекомендации относительно того, как действовать рационально. Например, при рассмотрении упомянутого выше вопроса об атомной энергетике (который со всей очевидностью характеризуется не только риском, но и неопределенностью) следует ли нам полагаться на благоприятные прогнозы будущих последствий и стремиться максимизировать ожидаемую полезность или признать свое неведение относительно связанных с таким решением вероятностей и использовать какие-либо иные критерии выбора?[202]202
  См.: [Levi 1980].


[Закрыть]

Помимо этих спорных вопросов, моральные философы указали также на существование иррациональных предпочтений, не говоря уже о вопросах, связанных с непоследовательностью поведения.[203]203
  Эту классическую точку зрения можно найти уже у Аристотеля и особенно у Платона. Среди современных авторов, поддерживающих эту точку зрения, см.: [Nagel 1970; McDowell 1978].


[Закрыть] Например, Д. Парфит отмечает, что «иррационально желать чего-либо, что ни в каком отношении этого не заслуживает…».[204]204
  [Parfit 1984, 123].


[Закрыть] Он дает пример индивида, который предпочитает большее несчастье в следующий вторник меньшему несчастью в нынешнюю среду просто по той причине, что его не беспокоит то, что может случиться в следующий вторник. Как отмечает Парфит, «…тот факт, что страдание наступит во вторник, не является основанием для такого предпочтения. Предпочтение худшего из двух несчастий без причины иррационально».[205]205
  [Ibid., 124].


[Закрыть] Джеймс Гриффин настаивает на том, что определенные классы явлений, такие как достижение, удовольствие, «глубокие личные отношения», должны являться объектами предпочтения для всех рациональных людей, тогда как другие предпочтения являются рациональными только в том случае, если может быть показана та или иная их связь с названными выше «объективными» ценностями.[206]206
  [Griffin 1986, eh. 3,4].


[Закрыть] Такие взгляды находятся в противоречии с образом мысли экономистов в рамках теории полезности, хотя их можно трактовать не как отказ от основополагающей точки зрения экономистов на рациональность, а просто как дополнительные ограничения.[207]207
  Связь между удовлетворением предпочтений и благосостоянием рассматривается ниже (см. с. 146–154 наст. изд.).


[Закрыть]

Действительно, даже такой философ, как Готье, который строит теорию ценности на теории ожидаемой полезности и энергично критикует объективный взгляд на ценность, отмечает, что теория ожидаемой полезности является слишком слабой. Готье полагает, что рациональные предпочтения должны отражать опыт и рефлекс самосохранения, и что предпочтения, раскрываемые индивидом в его поведении, должны соответствовать его позициям, провозглашаемым вербально. На основе подобных критериев Готье отличает ценности от простых вкусов.

Принятие теории полезности также ставит серьезную проблему для морали и благоразумия всякий раз, когда предпочтения меняются. Как отметили Ричард Брандт и Парфит, чтобы считать нечто благом для индивида, недостаточно принять во внимание его установленные предпочтения, какими бы «очищенными» они ни были. Ведь если рейтинг установленных предпочтений меняется, становится неясным, принесет ли индивиду пользу удовлетворение или крушение первоначальных предпочтений.[208]208
  Действительно, на протяжении жизни экономического агента можно наблюдать нечто похожее на проблему межличностного сопоставления полезностей.


[Закрыть] Представляется, что приемлемый взгляд на рациональность и благосостояние должен проникать дальше и глубже установленных предпочтений.[209]209
  См.: [Stewart 1989].


[Закрыть] Это положение имеет четкую связь с политикой, если институты или принципы оказывают систематическое воздействие на формируемые людьми предпочтения. В этом случае оценка политики требует либо решения о том, каким предпочтениям содействовать, либо принимаемого на процедурных основаниях выбора институциональной структуры, создающей необходимые условия для реализации желаемых предпочтений.[210]210
  См.: [McPherson 1982; 1983b].


[Закрыть] Необходимо также принимать во внимание наличие конфликтов между предпочтениями первого порядка (например, о сорте сигарет) и так называемыми метапредпочтениями, или предпочтениями относительно предпочтений (см. с. 141–146 наст. изд.).

Включение морального поведения в экономическую теорию

Теперь мы можем приступить к рассмотрению того, как моральные характеристики поведения могли бы быть соотнесены со стандартной точкой зрения на рациональность. Полезную отправную точку дает литература, в которой делаются попытки включить моральные критерии поведения в позитивное описание экономических явлений.[211]211
  Некоторые экономисты придерживаются взгляда, согласно которому концепции, претендующие на объяснение экономических явлений и при этом предполагающие отсутствие в поведении личного интереса, неизбежно являются поверхностными объяснениями ad hoc. Адекватное объяснение должно показать, что при более глубоком анализе моральное, на первый взгляд, поведение согласуется с личным интересом и, более того, может быть выведено из него. Это положение см.: [Elster 1979, eh. 3]. В экономической науке подобная исследовательская стратегия имеет, безусловно, более широкое распространение. Например, многие положения в области макроэкономики подвергались аналогичной критике как объяснения ad hoc, если не могли быть выведены с помощью хорошо известной экономической модели равновесия, см.: [Hands 1988]. Относительно этой общей стратегии, возможно, стоит сделать следующие три замечания. Во-первых, очевидно, что на любой стадии развития экономического понимания опрометчиво сразу отвергать теории, если они выглядят поверхностными объяснениями ad hoc, в простой надежде на будущее появление более адекватных теорий. Во-вторых, не может быть никакой общей гарантии, что попытки свести поверхностные теории к тем, которые соответствуют известным микроэкономическим постулатам, будут работать, – у нас нет априорной гарантии, что такой набор аксиом верен и полон. В-третьих, для некоторых экономистов вполне оправданно посвящать свои усилия поискам такой редукции в конкретных ситуациях: иногда такой подход может работать, а если настойчивые усилия не приносят результата, это может стать достаточным основанием для того, чтобы отнестись к предполагаемым концепциям ad hoc серьезно (см.: [Hausman 1992, eh. 6]).


[Закрыть] Эта литература эклектически заимствует идеи, касающиеся нравственного поведения, из социологии, истории, из наблюдений и даже экспериментов, с тем чтобы выработать новые теоретические взгляды на поведение домашних хозяйств, фирм и, следовательно, хозяйственных систем. Во многих исследованиях подчеркивалось, что моральные ограничения поведения могут иметь инструментальное значение для обеспечения экономической эффективности, хотя в то же время можно исследовать и вопрос о том, как моральное поведение может стать помехой для экономического развития.[212]212
  См.: [Gambetta 1988; Banfield 1958].


[Закрыть] Кроме того, воздействие моральных обязательств на характер экономических результатов представляет интерес и при отсутствии связи с эффективностью.

Воздействие моральных обязательств. Моральные нормы могут оказывать значительное влияние на предоставление общественных благ, на голосование, на виды деятельности, ведущие к образованию экстерналий.[213]213
  [Taylor 1987; Schelling 1978; Mansbridge 1990; Elster 1989a].


[Закрыть] Но, вероятно, наиболее аргументированные и полезные исследования воздействия морали на экономическое поведение были связаны с трудовой мотивацией и организацией фирмы. По крайней мере со времени К. Маркса и Дж. С. Милля экономисты признавали, что результаты труда рабочих тесно связаны с их восприятием легитимности управленческой власти и справедливости распределения.

В конце XX в. исследования этих проблем начинаются с признания того, что трудовые контракты неизбежно являются неполными, а мониторинг результатов труда – несовершенным и дорогостоящим. Любой тип контракта, учитывающего результаты труда, вызывает проблемы морального риска с обеих сторон: работники стремятся к меньшим усилиям по сравнению с оговоренными в контракте, а работодатели хотят занизить показатели результатов их труда. Было опробовано множество способов преодоления этих проблем, в том числе основанных непосредственно на эгоистических стимулах с обеих сторон.[214]214
  См.: [Akerlof, Yellen 1986].


[Закрыть] Однако и повседневный опыт, и многочисленные социологические исследования указывают на значительное влияние моральных норм и предпочтений.[215]215
  Дж. Бейкер, М. Йенсен и К. Мерфи дали полезный обзор явлений, наблюдаемых на рынке труда, которые трудно объяснить с помощью стандартных положений экономической теории и которые указывают на существенное влияние моральных норм на рынок труда [Baker, Jensen, Murphy 1988].


[Закрыть] Акерлоф[216]216
  [Akerlof 1983; 1984].


[Закрыть] подчеркивал роль норм справедливости – «справедливой продолжительности рабочего дня при справедливой дневной оплате труда» – в управлении интенсивностью труда и утверждал, что для поддержания этих норм необходимо, чтобы рабочие и работодатели рассматривали часть обмена между ними как обмен «дарами» – даровые трудовые усилия сверх вынуждаемых условиями найма и даровая оплата сверх требований рынка труда.[217]217
  См. также: [Leibenstein 1976; 1979].


[Закрыть] Связанный с этим, но иной аспект затрагивает роль доверия в управлении отношениями между рабочими и работодателями.[218]218
  См.: [McKean 1975; Arrow 1974; Gambetta 1988].


[Закрыть] Доверие особенно важно в долгосрочных трудовых отношениях, где вознаграждение за добросовестную работу может быть отложено на длительный срок. Исследователи японской экономики обнаружили в ней наличие особых культурных норм, регулирующих сотрудничество и трудовые усилия и составляющих важный элемент в функционировании японских фирм.[219]219
  См.: [Dore 1987; Morishima 1982].


[Закрыть]

Экономисты также отмечали, что моральные нормы влияют на сравнительную эффективность различных моделей организации производственного предприятия.[220]220
  См.: [Williamson 1980; Fox 1974; Nutzinger 1976; McPherson 1984].


[Закрыть] Утверждалось, что права рабочего контроля по отношению к принятию связанных с трудом решений и убеждения работников относительно справедливости распределения результатов труда существенно влияют на сравнительную производительность труда в фирмах, контролируемых предпринимателем, и фирмах, контролируемых работниками. Общая точка зрения, восходящая еще к Дж. С. Миллю, состоит в том, что рабочие более склонны к интенсивному труду в тех условиях, когда они имеют голос в управлении предприятием и когда существуют веские основания верить в то, что общие усилия ведут к росту вознаграждения для членов группы.[221]221
  См.: [Putterman 1984; Bowles 1985; McPherson 1983a; Reich, Devine 1981; Bowles, Gintis 1990].


[Закрыть]

Социологические и нормативные аспекты трудовых отношений могут также влиять на рынки труда.[222]222
  Как подчеркивает Роберт Солоу [Solow 1990], эта мысль имеет значительную историю, в том числе в работах Альфреда Маршалла [Marshall 1887] и Джона Данлопа [Dunlop 1957].


[Закрыть] Действительно, социальные нормы на рабочем месте могут послужить объяснением «застывшего» уровня оплаты труда и стойкой безработицы. «Обмен дарами» или трудовые отношения, определяемые иными, более общими нормами, служат стимулом к более производительному труду и объясняют существование заработной платы, превышающей уровень рыночного равновесия.[223]223
  См.: [Akerlof 1984; Solow 1981; Blinder, Choi 1990; Bowles 1985].


[Закрыть] Такой «эффективный уровень оплаты» может служить фактором устойчивого избытка предложения рабочей силы, но устойчивость этого уровня создает свои проблемы. Почему безработные не стремятся сбить этот уровень, предлагая свой труд по более низкой цене? Почему работодатели не ищут подобных предложений? Роберт Солоу[224]224
  [Solow 1990, eh. 2].


[Закрыть] и Йорген Вейбулл[225]225
  [Weibull 1987].


[Закрыть] полагают, что здесь на сцену выступают новые социальные нормы – норма среди рабочих, не позволяющая применять такие методы против своих работающих товарищей, и норма среди работодателей, не позволяющая снижать оплату действующей рабочей силы.

Эти направления анализа указывают на важность определяемых нормами ограничений на стремление к максимизации при рассмотрении поведения фирм и рынков труда. Они ставят дальнейшие вопросы относительно происхождения и устойчивости этих норм, а также относительно экономической эффективности их соблюдения и их моральной оправданности.[226]226
  См.: [Elster 1989α; 1989è; Sugden 1989].


[Закрыть]

Если моральные установки экономических агентов влияют на результаты, то экономисты, занимающиеся вопросами государственной политики и общественного благосостояния, могут озаботиться вопросом о том, должна ли государственная политика стимулировать определенный тип морального поведения. В этом случае эмпирический подход к моральным критериям индивидуального поведения может оказать влияние на отношение экономистов к институтам или направлениям политики. Простой пример дан Мелвином Редером, анализировавшим «экономику честности».[227]227
  [Reder 1979].


[Закрыть] Редер предложил измерять честность индивида размером вознаграждения, необходимого, чтобы побудить его лгать.[228]228
  Существует анекдот неизвестного происхождения о том, как некто пытался дать взятку Аврааму Линкольну. Линкольн деликатно отказывал взяткодателю, а тот продолжал набавлять сумму. Когда же эта сумма достигла очень большой величины, Линкольн побил его. Когда тот спросил Линкольна, в чем причина столь внезапной агрессивности, он ответил: «Вы подошли близко к моей цене!» Такую честность было бы сложно смоделировать способом Редера.


[Закрыть] При прочих равных условиях, чем выше честность, тем ниже расходы, связанные с заключением контрактов и реализацией политики, следовательно, меры, способствующие повышению честности, будут также повышать чистый выпуск экономически. Редер выдвигает это соображение в качестве экономического оправдания общественных инвестиций в школы и церкви.[229]229
  Инструментальное или функциональное оправдание определенных моральных установок или институтов, способствующих нравственности, не дает объяснения их существования без дополнительных аргументов. Как отмечал Элстер, указание на благоприятные последствия социальной практики не объясняет ее существование или сохранение без учета механизмов, с помощью которых эти благоприятные последствия обеспечивают создание или сохранение этой практики. В биологии такой механизм обеспечивается естественным отбором. В общественных науках функциональные объяснения более сомнительны (см.: [Cohen 1982; Hayek 1988; Elster 1989α; Vanberg 1986; Hodgson 1991]).


[Закрыть]

Здесь ценность моральных установок и стимулирующих их институтов рассматривается как инструментальная по отношению к заданным экономическим целям. Такое встраивание морального поведения в известную схему экономической оценки дает существенные преимущества, и такой подход совместим с влиятельными философскими взглядами на роль морали в общественной жизни. Философы в рамках как утилитаристской, так и контрактуалистской традиций отмечали, что моральные ограничения оправданы тем фактом, что преследование собственных интересов может вести к неоптимальным общественным результатам.[230]230
  См.: [Baier 1958; Mackie 1977; Gauthier 1986]. Важным историческим предшественником этой традиции является анализ справедливости Д. Юма. И, конечно, можно утверждать, что молодой друг Юма Адам Смит отдал значительную дань этой точке зрения на нравственность и в «Теории нравственных чувств», и в «Богатстве народов».


[Закрыть]

Существуют различные способы, с помощью которых моральные установки и убеждения могут быть оценены инструментально. Возможно, простейший путь состоит в принятии экономической эффективности в качестве главной цели (как это делает Редер). Однако моральные установки экономических агентов могут также воздействовать на результаты распределительных процессов, и таким образом в инструментальной оценке морального поведения наряду с критериями эффективности могут участвовать и критерии справедливости. Сюда же вторгаются вопросы о власти, что подчеркивают радикальные экономисты, утверждающие, что тенденция «уклоняться от работы», свойственная рабочим при капиталистической организации труда, является оправданной реакцией на угнетающие условия труда.[231]231
  См.: [Braverman 1974; Edwards 1979].


[Закрыть]

Точка зрения на моральные нормы как на факторы, способствующие общественному благосостоянию, полезна при их соотнесении с привычными методами экономического анализа и, кроме того, вызвала к жизни ряд замечательных эволюционных построений.[232]232
  См.: [Gibbard 1990].


[Закрыть] Однако такой взгляд на моральные нормы ставит серьезные вопросы об отношении между рациональностью и моралью. Как отметил МакКин,[233]233
  [McKean 1975].


[Закрыть] эта инструментальная точка зрения рассматривает моральные установки как средства удовлетворения определенных предпочтений. Но как склонность к соблюдению моральных норм входит в круг предпочтений экономических агентов? Если она составляет часть их системы предпочтений, то, по-видимому, существует некий логический круг в воздействии на интенсивность склонности (предпочтения) к соблюдению моральных норм как части стратегии максимизации суммарного удовлетворения предпочтений. Но если моральные установки не являются частью системы предпочтений, то ответ на вопрос о том, служит ли общая практика соблюдения норм полезной общественной функцией, остается открытым в зависимости от того, в какой мере соблюдение моральных норм является для отдельных лиц индивидуально рациональным.

Моделирование морального обязательства. Эти сложные вопросы вновь возвращают к концептуальным проблемам взаимоотношений морали и рациональности. Центральным является вопрос о наличии какого-либо противоречия между экономически рациональным действием и морально мотивированным поведением. На первый взгляд представляется, что между теорией полезности и требованиями морали нет органического несоответствия. Ведь теория полезности не налагает никаких ограничений на объекты предпочтений. Предпочтения могут одинаково успешно отражать и веления разума, и побуждения либидо.[234]234
  Однако важно отметить, что в случае, если предпочтения связаны с рационализацией морального выбора, объекты, по отношению к которым определяются предпочтения, могут вынужденно отличаться от привычного круга экономических благ. Тривиальный пример: кусок вкусного яблочного пирога украденный, как объект будет отличаться от физически такого же куска подаренного. С. Хэрли [Hurley 1989] отмечает, что «приемлемость» тех или иных характеристик объектов предпочтений неизбежно ограничивается ценностями (и что, следовательно, ценности и предпочтения взаимозависимы).


[Закрыть]

Несмотря на гибкость теории полезности, весь спектр известных нам моральных явлений вряд ли может быть согласован с ней. Согласно аксиомам транзитивности и полноты, люди должны иметь четкое представление о правильных действиях в любой ситуации и о значимости моральных соображений при любом конкретном выборе. Поскольку проблемы морального отступничества, безволия и нерешительности характерны для нравственного опыта каждого человека, очевидно, что рационализация выбора, совершаемого агентами, которые руководствуются моральными соображениями, с помощью функции полного и транзитивного предпочтения невозможна и нереальна.[235]235
  В литературе конца 1980 – начала 1990-х годов поднимался интересный вопрос о том, может ли специфически деонтологическая моральная система (т. е. система, определяющая, что хорошо, и что плохо без отсылки к последствиям) не противоречить теории полезности [Broome 1991 é]. Многие задавали вопрос об обоснованности действительно деонтологической этики, особенно использующей «ограничения, налагающиеся на агента» (см. ниже с. 177–191 наст, изд.) [Scheffler 1982; 1988; Kagan 1989].


[Закрыть]

Но даже если максимизация полезности и нравственно мотивированное поведение формально не противоречат друг другу, все же остается вопрос, помогает ли теория полезности при анализе морального поведения. Как отмечал А. Сен,[236]236
  [Sen 1977а].


[Закрыть] несмотря на то что теория полезности в некоторых отношениях требует слишком многого, она в то же время не располагает достаточными средствами для структурирования проблем выбора, необходимыми для продуктивного анализа морального поведения. Например, вопрос, которым мы завершили предыдущий раздел, – «Согласуется ли следование моральным нормам с индивидуальной рациональностью?» – теряет свой смысл, если моральные заботы людей автоматически встраиваются в их функции предпочтения. Терминология, с помощью которой описываются предпочтения и выбор, нуждается в расширении.

Одним из очевидных шагов в этом направлении является проведение различия между направленными на себя, или эгоистическими, и направленными на других, или альтруистическими, предпочтениями. Включение полезности или уровней потребления других индивидов в функцию полезности данного индивида не встречает никаких особых формальных трудностей.[237]237
  См.: [Arrow 1972; Becker 1981; Boulding 1973; Collard 1978]. В принципе, нет причины, по которой знак полезности других людей должен быть положительным. Все особенно просто, когда в функцию полезности одного индивида вводится уровень удовлетворения эгоистических предпочтений кого-либо другого. Если же вводится общий уровень удовлетворения другого индивида, включая удовлетворение, полученное за счет благосостояния других, то возникают сложные стратегические проблемы из-за эффектов обратной связи между благосостоянием различных индивидов (см. [Elster 1989a]).


[Закрыть] С терминологической точки зрения полезно отметить это различие, определив удовлетворение эгоистических предпочтений каким-либо термином, например, «личные интересы» или «уровень жизни», учитывая, что он будет отличаться от общего уровня удовлетворения, включая удовлетворение сочувствия.[238]238
  Канонического употребления этих терминов нет. Обсуждение альтернативных способов проведения различия между категориями см. в статье Сена, комментариях Уильямса и ответе Сена: [Sen et al. 1987]. Здесь важны не точные названия, даваемые различным концепциям, а понимание различий между этими концепциями.


[Закрыть] Однако понятия сочувствия или альтруизма не охватывают всех неэгоистических интересов. Во-первых, индивид может быть заинтересован не только в уровне благосостояния или потребления другого индивида, но и в том, каким образом этот уровень достигнут. Индивид может желать внести активный вклад в благосостояние другого. Как отметил Эрроу, желание внести такой вклад может иметь существенно иные последствия, чем простой альтруизм. Если многие состоятельные люди предпочитают высокий уровень потребления для бедных, то уровень потребления бедных является общественным благом для состоятельных. Если же каждый желает внести вклад в помощь бедным, то проблема общественных благ исчезает.[239]239
  См.: [Hochman, Rodgers 1969].


[Закрыть] В более общем виде этот аспект индивидуальной мотивации, связанный с агентскими отношениями, – желание делать что-либо, а не просто пользоваться результатами того, что делается, – имеет важные последствия для моделирования предпочтений и выбора.[240]240
  См.: [Sen 1982b, 1987a].


[Закрыть]

Сен выдвигает еще одно различие – между сочувствием (sympathy) и «обязательством» (commitment). Рассмотрим пример солдата, выполняющего обязанности часового. Его мотивация стояния на посту может включать эгоистический страх наказания и сочувственную заботу о благе тех, кого он охраняет. Но его мотивация может также включать и желание исполнить свой долг, действовать согласно признаваемому обязательным для себя кодексу поведения. Сен предлагает определять «обязательство» в терминах желания осуществлять действие (в данном случае – стоять на посту) даже в том случае, если бы благосостояние часового, включая компоненты и эгоизма, и сочувствия, в результате сократилось.[241]241
  Обратим внимание на то, что это определение (как и точка зрения Редера на честность, см. выше) требует сослагательного наклонения. Долг, или, в более общем виде, обязательность поведения может не противоречить индивидуальному благосостоянию, но его определяющая характеристика состоит в том, что действия в соответствии с обязательством будут осуществляться, даже если имеет место обратная ситуация.


[Закрыть] Экономисты, выученные теорией выявленных предпочтений, могут поддаться искушению и начать доказывать, что если агент делает выбор в пользу стояния на посту, то он, должно быть, предпочел это делать, и это повышает его благосостояние. Но определение предпочтения, выбора и уровня благосостояния вызывает слишком много важных вопросов. Даже если было бы возможно формально смоделировать выполняющего обязательства агента как максимизирующего полезность, представляется целесообразным не делать этого. Ибо тогда можно начать рассуждать о том, какую роль могла бы играть мораль в ограничении выбора, и признать связанные с выполнением обязанностей особые проблемы самоконтроля и слабости воли.

Следует ли определить действие индивида, совершаемое против собственных узких интересов из сочувствия или долга, как иррациональное? Этот вопрос решится, если уточнить структуру внутренней мотивации. Если позиция состоит в том, что рациональное действие означает действие в соответствии с эгоистическими предпочтениями, то ответ – «да». Если целевая функция, максимизируемая агентом, включает элемент сочувствия, но исключает элемент «обязательства», то ответ также будет положительным. Но если принципиальная позиция состоит в том, что рациональное действие означает действие на основании понимания субъектом добра, то ответ будет «нет».[242]242
  Или, во всяком случае, «не обязательно». Ясно, что индивид, будучи мотивирован альтруизмом или долгом, может быть в то же время дезинформирован или дезориентирован и по этой причине иррационален.


[Закрыть] Важно уметь провести эти различия, хотя бы потому, что заявляемая «иррациональность» морального обязательства должна быть отделена от иррациональности страсти, кровной мести или шизофрении.