Текст книги "На все времена. Статьи о творчестве Владимира Бояринова"

Живая душа

Дмитрий МЕДВЕДЕВ

В нынешнее безвременье скулежа и чернухи под ручку с порнухой встретить человека с улыбкой на русском лице – подарок судьбы. Я сподобился. Держу в руках книгу «Красный всадник» Владимира Бояринова. Поэзия.

Не буду оригинальничать. Повторю великого Александра Трифоновича Твардовского, как-то подслушавшего отзыв солдат о нетленном «Василии Тёркине»: «Ведь вот стихи, а всё понятно. Всё на русском языке». «Красный всадник» от первой строки «дремучий сон глубок» до завершающей «знаменье верное – не впрок» крепко сбит по-русски. Читатель не потеряется в ШОПЕ, его не объегорит пройдоха-ДИЛЕР, не подстрелит нанятый КИЛЛЕР.

Наш, суворовцев, старший брат – кадет из знойного Каракаса Борис Плотников, пронаблюдав забугорные рекламы из окна «Волги» по пути от Шереметьева в Москву, вопросил: «Где я?». То есть, не на Брайтон ли бич попал?

Владимир Бояринов пишет русским слогом, русским словом, мыслит по-русски.

Можно долдонить с утра до ночи: мёд, мёд, мёд. Но во рту слаще не станет. Можно 25 часов в сутки сетовать об униженном и оскорблённом русском народе. Но Ивану да Марье от этого веселее не будет. Поэт Бояринов – фамилия-то какова – делом доказывает: мы, русские, живы. Железные дамы Тэтчер и Олбрайт «отслюнили» нам 15 миллионов. Исполнители лапу к уху: безработица, вымораживание, ляжки Буша с сальмонеллой – всё в дело. А нас – 145. Не освободили мы землю отчичей да дедичей. Дышим. Звучит русское слово.

Припрягли русскоязычных. Из «ящика» сплошная забугорщина и блатная «музыка».

Но прозвучало: «Русский язык – это, конечно, одна из основ нашей государственности… Он нуждается в помощи и поддержке». Творчество русских, а не русскоязычных поэтов и беллетристов – это реализуемая помощь и поддержка. По велению сердца. Владимир Бояринов не последний витязь в этой дружине.

Вот уже век не умолкают споры об авторстве так называемых «Протоколов сионских мудрецов». Есть мнение, что этот документ – матрица развёртывания будущего человечества, наполняемая энергией землян. Автор – управляющая структура. Митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн учил: не всё ли равно, кто составил «Протоколы», главное – век как выполняются. Процитируем: «Нет ничего опаснее личной инициативы: если она гениальна, она может сделать более того, что могут сделать миллионы людей, среди которых мы посеяли раздор… Нам надо направить воспитание гоевских обществ так, чтобы перед каждым делом, где нужна инициатива, у них опускались бы в безнадёжном бессилии руки».

Владимир Георгиевич Бояринов – один из столпов Московской городской и областной организаций Союза писателей России – не даёт умереть русской литературе организационным делом и поэтическим словом. Не поддаётся унынию и бессилию.

 
Конечно, без причины я не стану
Молоть про седину да серебро.
К пятидесяти, думал, что устану.
А бес – в ребро!
 

Но это не рапповская трескотня – глубинная жажда жизни, неистребимая рус-

 
Какие дни, какие золотые,
А ночи-то какие позади!
И вот уже рассветы поостыли,
И зарядили долгие дожди,
И что-то с нами станется зимой…
Гляжу, как листья рвёт осенний ветер.
Не детства жаль, не юности самой,
А жаль, что вот прошли – и не заметил.
 

Взгляд на прожитое с высоты достигнутого. Есенинская грусть: «Я не буду больше молодым». Но…

 
Новый день идёт с востока.
Забываюсь от восторга,
Обернувшись на зарю…
«Солнце всходит!» – говорю.
 

Особо я упиваюсь концовками Владимира Бояринова. Это как хлопок пастушеского кнута. Словно выстрел. Вот из стихотворения «Чудак»:

 
Чудак! Да ты сверни на эти плёсы,
Хотя бы раз единственный сверни.
Ты выйди на песчаные откосы
Хотя бы раз и за море взгляни…
Сам про себя беседуя и споря,
До поздней ночи мается чудак.
А может быть, у человека горе,
В сравнении с которым даже море
Огромное и чёрное – пустяк.
 

Или из разворота в «Московском литераторе»:

 
Милая, кто меж людьми
Свыше отмечен?
Если умру от любви,
Значит, я вечен.
 

Мой приятель Владимир Ильич Голобородько сформулировал: «Афоризм – хорошо отредактированный роман». Поэзия Владимира Бояринова афористична.

 
Не будите сдуру лиха,
Не желайте зла кому-то.
Дон Кихот помешан тихо.
«Тихий Дон» замешан круто!
 

И ещё:

 
О тратах ревёте?
Но плакать не гоже —
Ещё наживёте.
И спустите тоже.
 

Политику, в открытую, поэт обходит стороной. Но всё же, всё же:

ДЕРЕВЕНСКАЯ ИДИЛЛИИЯ

 
Баба поросят кормила
И ворчала: «Ох и жрут!»
На крыльце сидел Корнила
И читал газету «Труд».
 
 
Он читал про непорядки
Изнахраченной страны
И про то, как делят взятки
Забубённые чины.
 
 
И изрёк тогда Корнила,
Перемолвясъ со старушкой:
«Видно, спутали кормило
Эти молодцы с кормушкой».
 

Среднерусский, негромкий, такой милый пейзаж и в вёдро, и в метель – истинный герой поэта. Как мне это близко. Был я в Венесуэле. Видел кактусы пятиметровые. Ну, пальмы эти. По пляжу босиком – ни-ни. Пятки сгорят. А вернулся – нет ничего слаще Подмосковья. Владимир Бояринов любит Родину. Он её певец.

До войны звучало: «Грозно сплотилась наша планета. Всё же нам выпала честь: есть мушкетёры, есть мушкетёры, есть мушкетеры. Есть!» Читая и перечитывая Владимира Бояринова, с радостью убеждаешься: русская поэзия жива. Она есть.

«Дуэль» № 47, 25 ноября 2003 года

Какой восторг! Я – русский!

Виктор ПРОНИН

Слова в заголовке принадлежат не мне – их произнёс в минуту душевного подъёма полководец Александр Васильевич Суворов. И я вот тоже, прочитав книгу Владимира Бояринова «Открываешь ставень райский», и потому тоже находясь в состоянии душевного подъёма, не нашёл ничего лучшего, как повторить слова генералиссимуса. Тем более что на первой же странице Владимир Бояринов подтвердил слова Александра Васильевича своими строками: «Я под клятвою Отчизне расписался жгучей шашкой».

Не зря я начал со слов победоносного полководца, не зря. Как-то уж слишком часто последнее время приходится читать стихи о России – грамотные, мастеровитые, с образами и подобиями, но какие-то горестные, будто не читают поэты свои стихи, а причитают над безвременно погибшей Отчизной. И эта вот бесконечная угнетённость возводится в ранг любви к России, будто любить её можно только с печалью в глазах!

Ничего подобного, ребята, успокойтесь. Не все так думают, не все так пишут – заламывая руки и состыковав худо-криво строки. «С птицами на плечах, с радостью на лице вижу тебя в лучах на золотом крыльце» – это Владимир Бояринов.

Знаете, чем зацепили меня стихи Владимира Бояринова? Весёлая победоносность. Пишет ли он о России, о Костроме, о счастливой любви или о том, что ушла любимая, когда, казалось бы, беда в душе (Ты ушла – и след простыл… Мне без воли – свет постыл!), я знаю, что в конце беды будет счастье! (Ты пришла – мои надежды мигом скинули одежды!). Хочу сразу предостеречь – здесь речь идёт не о каком-то частушечном счастье, многие стихи поэта по-настоящему глубоки и трагичны. Но он не упивается печалью и не размазывает по щекам выдавленные по случаю слёзы.

В стихах Владимира Бояринова не надо искать повествовательность, рассказ о растроганности увиденным или о посещении мест знаменательных и знаменитых. Поэт выше этого, его стихи скачут через очевидное, в них есть пронзительность искренности, небоязнь заглянуть в себя и поделиться увиденным там, в себе.

 
Просыпается ночью залётная боль
И пронзает меня поперёк и повдоль,
И над ложем мой ангел-хранитель летает.
Мне тебя не хватает,
Тебя не хватает!
 

Я привожу здесь эти строки, потому как знаю, что стоит за ними и как это бывает. Пусть другие приведут в своих записках другие строки, те, которые понравились им. Мне хочется отметить то, что важно для меня в стихах Владимира Бояринова – их отличает чистое, талантливое озорство. Это называется мастерством. Какие бы тяжкие муки, рисковые мысли нас ни посетили, не все слова годятся для стихов об этих муках и мыслях. Один известный поэт написал когда-то неплохие строки – «Я помню чудное мгновенье…», а знающие люди читали об этом же мгновении его дневниковую запись – отличие разительное. В стихах Владимира Бояринова очень точная выверенность и в интонации, и в словах. В книге нет ни единого слова чужого, неудачного, стоящего поперек строки или поперёк мысли («Я стал забывать про тебя, но легче не стало»).

Поэт, овладевший истинным мастерством в своём деле, может иногда позволять себе некие шалости, которые нередко оборачиваются находками и достижениями. А о чём эти, простите, стихи? – спросит кто-то лукавый и вроде бы простоватый. А ни о чём! – ответит ему автор, и я с ним соглашусь – настоящие стихи не могут быть слишком уж конкретными – с именами, датами и названиями. Именно такие вещи мы называем стихами, а их авторов – поэтами.

«Сорвётся стылая звезда, сорвётся лист, сорвётся слово – всё будет завтра, как всегда, и послезавтра будет снова. Всё повторится в простоте: в ночи с гнезда сорвётся птица и растворится в темноте – чтоб никогда не повториться».

Я сознательно написал эти стихи в прозаическом исполнении, чтобы ещё разубедить читателя – написанные и вот так они всё равно остаются поэзией. Вполне возможно, что автор более ценит другие свои строки, но это не важно – я сейчас не о нём, я о себе. Что бы он у себя ни ценил – его дело, а сейчас, в эти вот минуты, встревожен я… «Между мной и тобой – ворон с чёрною трубой. Он играет – а в соседнем сосняке от беды на волоске стая грает. Всё равно тебя люблю! Все равно ружьё куплю! – пусть не грает. Два заряда вколочу!.. А трубу позолочу – пусть играет».

Это мне близко. Помните моего «Ворошиловского стрелка»? Там Михаил Ульянов тоже купил неплохое ружьё с оптическим прицелом… И два заряда вколотил. Удачно так вколотил, не промахнулся.

И ещё одно – то, что мне нравится, то, в чём и я, надеюсь, грешен… Ирония. В книге Владимира Бояринова много стихотворений печальных, но он всегда находит слово, которое как бы смягчает горе и этим делает его непереносимым. Когда-то греки открыли закон – не показывать лицо человека страдающего, пусть он как бы отвернётся, прикроет ладонью искажённый судорогой рот… Вспомните Лаокоона. Я не верю, что Владимир Бояринов расчётливо следовал давнему закону, это попросту невозможно. Тем более что там скульптура, а здесь поэзия. Но своё открытие он сделал – не надо слишком уж налегать на собственные переживания, результат будет обратным. Если тема не допускает шуток – это несерьёзная тема.

 
…И лучшего нет и не будет
Ни в буднем, ни в праздничном дне,
А молодость нас позабудет —
Не будет, не будет вдвойне!
Не будет прощенья у Бога,
И память покуда жива —
Навстречу несётся дорога
И кругом идёт голова!
 

Хемингуэй когда-то сказал, что для писателя нет выше похвалы, чем сказать о нём: «Это хороший писатель». И я грешный в заключение своих поспешных заметок могу спокойно сказать: «Владимир Бояринов – хороший поэт».

Опубликовано в газете «Литературная Россия», № 4, 2007.

Лирический герой в стихотворениях Владимира Бояринова

Павел СКВОРЦОВ

(К вопросу о репутации Поэта в Поэзии)

Чем сложнее и подлее эпоха, выпадающая на долю поэта, тем чаще он должен напоминать себе о том, что его репутация в поэзии напрямую и прежде всего зависит от голоса, повадок, помышлений того условного рассказчика в его стихах, кого принято называть лирическим героем. Грош цена поэту, чей лирический герой хам, пошляк или пустомеля. Позор поэту, чей лирический герой становится врагом родной ему национальной стихии. Горе поэту, чей лирический герой берётся самовластно распоряжаться художественным миром в том или ином лирическом произведении, подменяя своей волю автора.

И вечная слава поэтам, взрастившим таких лирических героев, которые «чувства добрые… лирой пробуждают», которых не прельщает «полный гордого доверия покой», которые в лицо хулителям всего исконного, национального безстрашно бросают «Я русский» (как бросили бы «Я француз, китаец, мадагаскарец») и любуются «молчаньем дали мразной, под пологом снегов как смерть однообразной», которые, бытуя «в огне и холоде тревог», своей «напряжённой, как арфа, душой» стремятся к «добру и свету», у которых «душа грустит о небесах». Примеры взаимоотношений Пушкина, Лермонтова, Фета, Блока, Есенина с лирическими героями их произведений – наука любому поэту, не только русскому, но в первую очередь – русскому.

Выразителем глубинной сути этой науки среди русских лириков стал Николай Заболоцкий. Памятуя о том, что лирический герой есть душа лирики и Поэт несёт за него персональную ответственность перед Поэзией и читателями, Заболоцкий заставляет лирического героя своего поэтического манифеста заговорить именно о… лирическом герое:

 
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
 
 
…Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвёт.
 
 
А ты хватай её за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она…
 

Слава Богу, сегодня не для всех русских поэтов это воззвание обратилось пустым звоном, не все, поддавшись соблазнам прагматизма и плюрализма, сбросили узду с лирического героя, подчиняющую его высокому эстетическому идеалу. Более того, к чести русской поэзии, есть и такие, которые не посчитали нужным даже ослабить её. Яркое свидетельство тому – лирика Владимира Бояринова.

Лирический герой Бояринова – прямой, безхитростный, насмерть связанный с родом. Где бы он ни находился, он чуток к голосу матери, верен родине. Он ответственно относится к своему духовному бремени, так как понимает:

 
Там стихи не живут,
Где быки не ревут,
Где не ржут жеребцы,
Не звенят бубенцы,
Где огонь не раздут,
Где тебя не зовут:
«Сынка, родненький мой,
возвращайся домой!»
 

(«Там стихи не живут…»)

Именно с материнским, родным связаны самые сокровенные его переживания:

 
Вот они: лес и купава,
Вот и сосновая рать.
Где моё сердце упало —
Там похоронена мать.
 

(«Вот они: лес и купава…»)

Но даже в самых трагических обстоятельствах, на гране жизни и смерти Владимир Бояринов заставляет своего лирического героя воспринимать действительность во всей её полноте и не терять силы духа. Более того – не прятать эту силу внутри себя, делиться ей с павшими духом:

 
Не дрожите мелкой дрожью,
Не тряситесь скотским страхом, —
Все уйдём по бездорожью,
Все мы, все мы станем прахом!
 
 
…Прикипите, полюбите
До безумия! И верьте!
Лишь души не погубите,
Беззащитной после смерти.
 
 
Не травите, не терзайте
Ни сердца свои, ни души.
Открывайте, отверзайте
И глаза свои, и уши…
 

(«На взмахе»)

При всей своей напористости лирический герой Бояринова лишён каких-либо амбиций, он не рвётся к славе, даже, напротив, сторонится её, не подразумевая в ней никакой ценности для человека, ибо единственная ценность для него – по-христиански праведная жизнь. Такую точку зрения подтверждает наряду с предыдущим отрывком из стихотворения следующий (из другого стихотворения):

 
Буду жить на старой даче,
Между мхов и лопухов,
И не надо мне удачи,
Денег, славы и стихов.
 

(«Буду жить…»)

В лирике Бояринова круг приязни лирического героя чётко очерчен, что обусловлено своеобразием характера самого героя:

 
Всех влюблённых и весёлых
Преломить прошу ковригу.
Всех сердитых и безполых
Попрошу захлопнуть книгу!
 
 
…Я печали этой жизни
схоронил под глыбой тяжкой…
 
 
…И теперь живу любовью
и нечаянною шуткой.
 

Из того же стихотворения видно, что избранный поэтом лирический герой не склонен к самолюбованию, он не лукав и вполне самокритичен:

 
Для любимых я весёлый,
Для нелюбых – окаянный;
Я в обнимку с правдой голой
До зари брожу, как пьяный.
 
 
Мне – молиться, мне – казниться,
Горько каяться под дыбой
Над весёлою страницей,
Над поруганною глыбой.
 

(«Над весёлою страницей…»)

Какие бы перипетии он ни претерпевал по воле автора, стержнем его характера неизменно остаётся любовь к жизни:

 
Тот в пасынках у Бога,
Кто знать не знал любви!
 
 
Кто счастьем не светился
Уже на склоне лет,
Тот вовсе не родился,
Того на свете нет!
 

(«По ягодке»)

В стихах Бояринова любовь к жизни порой переполняет внутренний мир лирического героя. В такие моменты в его речи появляется самоирония, свойственная воистину сильной и безкомпромиссной личности:

 
Ах, эта нимфа, эта нимфа! —
Нутро сжигающая страсть —
Неуловимая, как рифма,
Богов готовая проклясть.
 
 
…В тугих объятьях стисни чресла,
ногами тонкими обвей!
…страсть источилась и воскресла.
И вновь восстала из кровей!
 
 
Когда объятья ты разжала —
Лишь персть земли в руке лежала…
(«Простите старого сатира»)
 
 
Головы моей спелый кочан —
Спелый-спелый, таинственно– белый —
Стал светиться и петь по ночам,
И витийствовать, как очумелый.
 
 
.. Думал: хватит стремиться в зенит,
Буду грядки окучивать в прозе.
Но зачем кочерыжка звенит
И поёт соловьём на морозе?
 

(«Головы моей спелый кочан…»)

Организуя речь лирического героя, Бояринов отдаёт предпочтение хорею и трёхстопным размерам стиха, из-за чего в большинстве стихотворений по мелодике она становится близка народной поэтической речи. Для автора это принципиально: для него важно, чтобы увлечённость всякого рода «поэтизмами»: техникой стиха, образностью, литературным стилем – не отвлекла его (авторского) внимания от истоков самосознания его лирического героя, от родной среды, чтобы «от родины не увела», как сказал бы Блок.

Итак, в стихотворениях Владимира Бояринова лирический герой – человек прямой, жадный до жизни, ироничный, готовый к преодолению невзгод, верный родине и обладающий волевым характером. Такой лирический герой – свидетельство верности поэта эстетическим ценностям русской поэзии, а верность национальным культурным традициям в столь подверженной конъюнктуре области общественного сознания, как литература, в любую эпоху дорогого стоит.

27–28 декабря 2009

Между звездной и земною бездной

Владимир ОСИНИН

Мне не раз приходилось видеть, как люди, обхватав руками ствол дерева, приникали к нему, веря, что оно источает живительную силу. Не так ли и с поэзией. Хотя можно слышать, что поэзия нынче не востребована, ее заменила другая страсть – бизнес. А вернее, к ней просто закрыли доступ, тёмного человека сломить легче, чем того, кто осознал свое достоинство и цель жизни. И всё же поэзия, как вечные духовные ценности, существует. «Враги сожгли родную хату» – М. Исаковского, «Я убит подо Ржевом» – А. Твардовского, «Если я заболею…» – Я. Смелякова и многое другое нельзя вырубить с корнем. И по образцам высокой поэзии будут равняться другие поэты. Ими и нынче богата земля русская. Прочитайте новую книгу Владимира Бояринова «Красный всадник», и вы убедитесь в этом.

 
Обо всем, что так легко давалось,
Обо всем, что быстро забывалось,
Вспомнилось осеннею порой, —
Будто гуси-лебеди с испугом
Прокричали над потусклым лугом,
Над землей прозябшей и сырой.
 
 
Обо всем, что встретилось случайно
И потом, казалось, беспечально
И навечно в прошлое ушло, —
Этой ночью в тишине небесной
Между звёздной и земною бездной
Пело лебединое крыло.
 

Подслушать, как там пело лебединое крыло и сказать проникновенно до озноба мог только истинный поэт. За счёт чего это произошло?

И опять мне вспомнился наш классик Михаил Исаковский. Тогда он был ещё жив, только что вернулся домой из больницы и никого не принимал. Наверное, мне сделал исключение, как земляку. Мы сидели у телевизора, и в это время показывали на экране одного популярного в то время поэта. Михаил Васильевич возмутился. «Это же не стихи! Заумь какая-то». И упрекнул секцию поэтов в том, что она не отстаивает чистоту настоящей русской поэзии. А когда я опросил потом, чего в первую очередь он добивался в своих стихах, он ответил: предельной ясности. Иначе нельзя. Таков склад самой русской речи. Именно эту ясность я и встретил в стихах поэта Владимира Бояринова. И сдержанное волнение, и свойственную лишь ему интонацию, западающую в душу, и лёгкий юморок, и точно подмеченные образы. Только понимая окружающую тебя родную природу, можно заметить, как «ветер зачерпнул ладошкой из реки», а» на поляне заяц плакал да шептались две осины», «какими жуткими глазам глядятся в небо васильки», когда их косят,»Они и видят всё, и слышат, и ничего не говорят». И как-то по-особому воспринимается образ: «Люблю тебя тревожно, как молнию в грозу». Такое можно поняв прочувствовать. И совершенно не произносимо вслух. Необъяснимо. Но вызывает на размышление. Как нельзя объяснить словами то состояние, когда «Навстречу несётся дорога и кругом идёт голова». Это можно только домыслить. Как и то, что «в природу вселился испуг… Исторгни он хоть единственный звук – и грянут грома среди ясного неба». И мы не сомневаемся, что все это поэт «умом нераздвоенным понял и крепкою верой постиг». Он постигал мир ни с какой-то кочки, откуда многое не увидишь. «Смотри с меня, – гудит гора». И бытие становится понятнее. Внешнее благополучие – всего лишь ширма, а «забубённые Иуды, сменив обличье и места, рядиться стали под Христа».

Кажется, что мир нынче болен неизлечимо равнодушием. И кого в этом винить? На это дан ответ в стихотворении «Метель».

 
В краю таежном и далеком
Тому бесстрастность выйдет боком,
Кто, греясь возле очага,
Не вздрогнет, словно от испуга,
Не выйдет в ночь на голос друга,
На крик о помощи – врага.
 

Многие стихи в сборнике посвящены героическому прошлому русского народа. Они как ожившие легенды. В них время давнее и современное – как бы единое целое бытия земли русской. Когда-то в единоборстве с врагом вражья стрела «Не в ковыльную степь упала», пронзив сердце юноши. «Не нашли его братья родные от заветных пределов вдали – это кудри его золотые след кровавый навек замели». Очутившись сегодня в этих краях, поэт переполнен болью, и события тех дней воспринимаются как его личная трагедия.

 
Да простят меня эти места,
Если я потревожил кого-то.
Птица вскинулась, кинулась прочь,
Схоронилась в траве, как подранок.
Я услышал в степи в эту ночь
Скрип тележный и плач полонянок.
 

Русский народ всегда миром вступался за свою свободу и родную землю. И потому с особенной горечью звучит: «Время с нас посрывало доспехи». Оно ранит всё «больней и острей». И уже» Мы своих родословных не помним». Но «Мы своим настоящим горды». А чем? Гордость связана с благородными порывам! Поэт же сознается: «с чего душа осиротела – не пойму».

Хочется верить, что «Всё ещё переменится на родной стороне». Но чем восполнится то, что «в жизни потерял»? С горькой усмешкой можно сознаться: «Я не сегодня, не завтра отчаюсь, всё у меня впереди». Глубокий подтекст заложен в строках о ветре. Он как безутешная душа. Завыл «Над березами…, складно вывел четыре куплета, а последнюю строчку забыл… И ни строки на пути не отыщет, ни участья не встретит ни в ком». Одиночество! – почти естественное состояние для лирического поэта.

 
Я оглох
В четырех стенах,
Я заглох
В четырех стенах.
 
 
В четырех стенах
Я ослеп.
В четырех стенах
Сущий склеп.
 

И это не заблуждение. Потребность, стремление к тому, где тебя не ждёт разочарование. Об этом сказано как бы мимоходом, но, может быть, в нём и есть ключ к пониманию самобытности поэта.

 
На безлюдные в омутах воды
Полюбил я подолгу смотреть.
Так тянуло меня, так тянуло,
Прибивая к родным берегам,
Словно в этой воде потонуло
Всё, что я на потом сберегал.
 

Кому из поэтов не верится, что самое значительное у него ещё впереди. И это вдохновляет:

 
Забываюсь от восторга,
Обернувшись на зарю…
«Солнце всходит!» – говорю.
 

А это ощущения творческих сил, новых возможностей. Владимир Бояринов в своем «Красном всаднике» открыл нам то, что «между звёздной и земною бездной». И оно стало заметным явлением в современной русской поэзии.

15.12.2003