Текст книги "Подвижники. Избранные жизнеописания и труды. Книга 1"

«Брат Леоне, – сказал Франциск, – напиши, что есть совершенная радость».

Обычно он говорил «напиши», потому что брат Леоне был его секретарем, но в ту минуту сказал так, потому что диктовал очень важную мысль, которая была частью его учения:

«Хотя во всех землях братья являют собой пример истинной святости и добродетели, напиши и особенно подчеркни, что не в этом совершенная радость».

Они продолжали путь в молчании, и вновь заговорил святой Франциск: «Брат Леоне, даже если меньший брат получает от Бога такую благодать, как способность исцелять больных и совершать множество чудес, даже умеет воскрешать мертвых на четвертый день после смерти, напиши, что не в этом совершенная радость».

Некоторое время они молчали, затем святой Франциск еще громче заговорил: «Брат Леоне, если меньший брат знает все языки, все науки и писания, и угадывает, и открывает нам будущее и тайны сознания человеческого, напиши, что не в этом совершенная радость».

Они помолчали. Брат Леоне стал забывать о холоде, погрузившись в размышления о словах учителя, и спрашивал себя, где же тогда искать совершенную радость, а святой Франциск сказал еще громче: «О, брат Леоне, даже если меньший брат умеет так хорошо проповедовать, что от проповеди его все неверные обратятся в веру Христову, напиши, что и не в этом совершенная радость. Если прибудет гонец и объявит, что все парижские наставники стали членами Ордена, напиши: не совершенная это радость. Даже если из-за Альп придут все прелаты и архиепископы, а сам король Франции и король Англии войдут в Орден, напиши: не та это радость».

Выслушав мысли святого, брат Леоне не знал, что и подумать, и спросил: «Отец, именем Божьим прошу тебя, скажи, в чем совершенная радость?»

Тогда Франциск объяснил: «Я приду в Санта Мария дельи Анджели вымокший, замерзший, голодный, в грязи; ледышки налипли на край моей рясы, в кровь изрезали мне ноги; и вот, я буду долго стучаться в дверь и звать привратника. Тогда придет брат привратник и спросит: «Кто там?» – и я отвечу: «Брат Франциск»; а он ответит: «Уходи, сейчас не время для странствий, ты не войдешь сюда». Но я стану стучать, и он в ярости выбежит наружу и вытолкает меня, осыпая бранью, с такими словами: «Уходи, ты прост и слаб умом, и не приходи к нам! Сейчас мы многочисленны, одарены многими способностями, и не нуждаемся мы в тебе»; а я все это вынесу и почувствую любовь к нему в своем сердце и веселость в душе. Брат Леоне, напиши, что в этом – совершенная радость».

Безмолвно стоял брат Леоне и уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни усталости, но одно лишь изумление. Франциск заговорил вновь:

«А если затем, измученный голодом, застигнутый ночью, я все же буду настаивать: «Ради Бога, приюти меня хоть на эту ночь!»

– и он ответит мне: «Нет, ступай в приют Крочифери»; и выйдет, держа в руках дубинку, и, схватив меня за капюшон, бросит на землю, изваляет в снегу, перебьет мне все суставы, а я терпеливо и с радостью снесу все это, думая о страданиях Христа, напиши, брат Леоне, что это и есть радость совершенная.

А теперь выслушай главное. Изо всех божественных даров наилучший – способность побеждать самого себя и добровольно, с любовью к Христу, идти на страдания, переносить проклятия, бесчестья, нужду. За остальные дары Божьи мы не можем прославлять себя, они не наши, а Его, но можем прославить себя, неся крест лишений, ибо крест этот наш».

Эту беседу можно назвать одной из важнейших страниц всей христианской философии, ибо она возносит душу человеческую к высочайшим вершинам.

Она предполагает, что ученик уже преуспел ранее – ведь, перечисляя блага, которые могут привести к радости, святой Франциск не обмолвился о тех, к которым стремится все человечество – о здоровье, богатстве, удовольствиях, славе, – но начал с избранных, благодатных даров – святости, мудрости, чудодействия, с обращения неверных. Потом, поднимаясь выше, он говорит о торжестве Ордена и его идеи, но все это, как несовершенное, еще не относится к тому, что могло бы привести к радости, на поиски которой он поднимался по ступеням мученичества, начиная свой путь от тяжелейших физических страданий, голода, холода, утомления в зимнюю ночь, указывает на детали – кровоточащие от льдинок ноги – и достигает самого трудного – отречения братьев, непризнания его труда, открытого презрения тех, кого он благословил и любил. Он открыл, что человек, способный преодолеть эти тяготы с любовью и терпением, должен обрести блаженство, ибо он наделен величайшим даром Божьим – побеждать самого себя.

* * *

Однажды, когда святой Франциск, находясь в Порциункуле, выходил из леса после молитвы, брат Массео, бывший высокого о себе мнения, пошел ему навстречу и неожиданно спросил: «Почему все идут за тобой вослед, и всякий, кажется, хотел бы видеть тебя, и слышать тебя, и повиноваться тебе? Ты не красив, и не великой учености, и не из знатного рода, так почему же все идут за тобой?»

Святой Франциск, обрадовавшись этому «комплименту», поднял лицо к небу и долгое время стоял молча, потом встал на колени, воздал хвалу и благодарность Богу и, наконец, обернувшись к брату Массео, сказал: «Хочешь знать почему за мной? Потому что очи Бога Всевышнего не увидели среди грешников более низкого, более недостойного, более грешного, чем я, и для свершения тех чудесных деяний, которые Он замыслил совершить, Он выбрал именно меня, дабы смутилась знатность, величие, сила, красота и мудрость мира, и дабы знали люди, что всякая добродетель и всякое благо от Него, а не от твари». Любовь к Богу заставляет его находить радость во всем, особенно же в совершенном страдании, и приводит его к выводу, что жизнь прекрасна и тем прекраснее, чем она мучительней; эта любовь заставляет его обнять смерть как сестру, и если поэты до него говорили, что любовь есть смерть, то святой Франциск говорит, что смерть есть любовь. Будучи порождением божественной любви, наследие святого Франциска сохраняет свою живую силу и по прошествии семи веков. Живы три его Ордена, которые тихо, как и подобает младшим братьям, совершают свою работу в обществе, воспитывая милосердие в простоте и бедности. Живы миссии, в то время как крестовые походы давно отошли в небытие. Исповедуя любовь к ближнему и родство в духе, Франциск с уважением относился к власти, собственности, иерархии, различая обязанности тех, кто посвятил себя апостольскому служению, и тех, кому назначено жить в семье и обществе; и его концепция жизни имеет непреходящую ценность евангельских истин.

* * *

Из всего сказанного видно, какой счастливый поворот в истории подвижничества представляет собою личность Франциска, отразившаяся на учрежденном им ордене. Основанием монашества и у него по-прежнему остается отречение от мира, от земных благ и личного счастия, но это отречение сопровождается не презрением к миру и брезгливым отчуждением от греховного человека, но жалостью к миру и состраданием ко всякой нищете и нуждам человека. Поэтому не бегство из мира должно составлять новую задачу христианского аскета, а наоборот, – возвращение в мир для служения человеку. Поэтому не в безлюдных местах и в темных лесах строятся новые монастыри францисканцев и доминиканцев, а в самых многолюдных кварталах больших городов, где скучивается население, наиболее нуждающееся в телесной помощи и духовной пище. Не созерцание идеального божеского царства, которое сияет высоко над миром в небесной выси, составляет главное призвание монаха, а установление и осуществление божеского царства на земле. Задача эта достигается посредством миссионерства. Древний аскетизм почерпнул новую жизнь в том живом источнике, откуда взял свое начало евангельское апостольство, и монах таким образом становится по-прежнему «апостолом», то есть миссионером. Миссионерство его двоякое: он идет в далекие страны к магометанам и язычникам, принося им Евангелие, и он берет на себя, кроме того, внутреннее миссионерство – проповедь и служение всем больным телом и духом. Самопожертвование остается по-прежнему жизненным подвигом монаха, но этим самопожертвованием руководит теперь не мысль о своем личном спасении, а любовь к страдающему человечеству.

Именно в лице Франциска наиболее характерно совершился этот переворот: в его лице теократический идеал средних веков впервые протягивает руку гуманитарному идеалу нового времени.

Святая Екатерина Сиенская
(1347–1380)

Любовь никогда не остается бездеятельна, но всегда проявляется в великих делах.

Екатерина Сиенская

Святая Екатерина Сиенская

Екатерине Сиенской, этой скромной итальянской девушке, принадлежит выдающееся место в истории XIV века. Аскетическое подвижничество Екатерины превосходит своей суровостью, своими размерами и физическими результатами все, что можно привести из истории средневекового монашества, и вместе с тем сопровождается высокими экстатическими явлениями, достоверно засвидетельствованными и точно описанными.

В XIV веке стремление к аскетизму, высоко поднятое Франциском Ассизским, начинает угасать, светский образ мышления и житейские интересы стали сильно отвлекать людей. Появляются другие задачи и идеалы – идея национального государства, возрождение античного образования с его поклонением красоте и философской мысли. Вместе с верой в идею Божиего царства падает и авторитет того учреждения, которое призвано его осуществить на земле, – церкви.

В это время хранительницей забытого людьми идеала становится девушка, полуграмотная и болезненная, но необыкновенно сильная духом. В ее душе любовь к небесному идеалу разгорается прежним пламенем. Воодушевленная им, дочь сиенского ремесленника становится учителем своих духовных руководителей, советником царей и наставником пап. Не самолюбие, а любовь руководит ею; но эта любовь дает ей силу и власть над ее собственным изнемогающим телом и над волей других. В силу этой любви она умиротворяет Италию, исцеляет раку церкви и укрепляет главный устой теократии, возвратив папу из авиньонского плена на престол св. Петра.

Житие Екатерины составлено с большой тщательностью и подробностью доминиканцем Раймундом, бывшим впоследствии генералом своего ордена. Раймунд являлся в последние годы жизни Екатерины ее духовником и знал все ее тайны. Кроме того он пользовался для своего описания житием Екатерины, составленным ее первым духовником, а также многочисленными точными рассказами ее матери и подруг. В числе других очевидцев, оставивших нам сведения о Екатерине, особого внимания заслуживает Стефан Маккони, служивший Екатерине секретарем и сделавшийся потом приором знаменитой Картузы близ Павии. Но даже если бы не было этих биографических данных, Екатерина Сиенская предстала бы во всем своем величии, благодаря одной только своей литературной деятельности.

В своей книге, так называемом «Диалоге», и письмах, которых до нас дошло 373, Екатерина оставила памятник своей жизни. Помимо частных и духовных лиц, она обращается в них к магистратам городов и автономных республик – Флоренции, Пизы и т. д., к королям Франции и Венгрии, к королеве Неаполитанской, к папам Григорию XI и Урбану VI.

* * *

Ярко высвечивается духовное родство между Екатериной из Сиены и Франциском из Ассизи. Екатерина и Франциск – это две жемчужины итальянского народа, сложившиеся под влиянием одних и тех же условий в один и тот же исторический период. Уроженка Сиены, города южной Тосканы смежной с соседней Умбрией, Екатерина росла под тем же небом, под впечатлениями той же природы, как и Франциск. По своему происхождению Екатерина принадлежала к тому же классу горожан, не отделенных своим образованием от простого народа. Екатерина родилась через 121 год после смерти Франциска, и потому ее жизнь развивалась под влиянием памяти о его подвижничестве.

Духовная деятельность Екатерины носила тот же характер, что и у Франциска. В основании ее лежала та же идея следования за Христом в том нравственно идеальном смысле, как ее понимал Франциск. Она выражалась в беспредельном сострадании к ранам и страданиям Спасителя, в благодарности и покорности Его велениям, в постоянном личном общении с Ним посредством молитвы, видений и откровений и в проявлениях любви, доведенной до высшей степени, на которую способна пламенная и благородная до самозабвения натура.

Жизнь обоих состояла из подвигов любви ко всему живому, благотворительности, самопожертвования, аскетического самоистязания и высших экстазов. Схожей была даже стигматизация. Оба были светом и славой своих орденов. Уже при жизни Екатерина и Франциск были почитаемы как святые, а после смерти канонизированы церковью.

* * *

В те времена христианский мир жил в состоянии страха. Италия была охвачена междоусобными войнами, а в самих городах вели братоубийственную борьбу различные партии. Германия была раздроблена. Англия и Франция начали трагическую Столетнюю войну. Восточная империя распалась, и турки угрожали европейским границам. Повсюду вспыхивали восстания крестьян, чувствовавших себя угнетенными и отверженными. Частым явлением был голод и стихийные бедствия.

В 1347 году разразилась страшная эпидемия «черной чумы», от которой за несколько месяцев вымерло более трети населения Европы. Подсчитано, что мир был отброшен назад во времени на два поколения. В Ананьи вымерла половина жителей. Население Сиены сократилось с восьмидесяти до пятнадцати тысяч человек.

Именно в этот страшный 1347 год в Сиене вместе с девочкой-близнецом родилась Екатерина, двадцать четвертая дочь красильщика сукон Якова Бененказа. Девочка-близнец умерла почти сразу же, но уже на следующий год родился двадцать пятый ребенок. Кроме того, семья взяла в дом десятилетнего двоюродного брата-сироту. Впоследствии он стал монахом-доминиканцем и был первым духовником Екатерины.

Об отце известно, что он умер в преклонных летах и отличался при жизни большой добротой и кротостью. Он никогда не употреблял бранных слов, которые были тогда в ходу, и эта привычка перешла и к его детям. Одна из его дочерей, вышедшая замуж за человека с другими нравами, заболела от горя, потому что не могла переносить непривычных для нее непристойных слов, и ей удалось совершенно отучить от них мужа и его друзей. Мать Екатерины умерла 89 лет, хотя родила 25 детей. Екатерина была предпоследним ребенком и одна из всех была вскормлена грудью матери. Семья была благочестива, но не отличалась никаким предрасположением к аскетизму. Религиозное призвание пробудилось у Екатерины самостоятельно и очень рано.

Девочка росла непохожей на своих многочисленных братьев и сестер. Она была умным и веселым ребенком. Соседи и родственники старались непрерывно уводить ее к себе в дом, чтобы любоваться умными детскими речами и наслаждаться ее веселым нравом. В беседе с ней исчезала грусть и забывалось неприятное. Потому ребенка стали называть не Екатериной, а Евфросинией – радостью.

* * *

На шестом году жизни у Екатерины было первое видение. Возвращаясь однажды домой с братом, девочка увидала на небе, над церковью доминиканцев, прекрасный чертог, в котором на царственном престоле сидел Христос в архиерейском облачении, окруженный апостолами. Забывшись, девочка остановилась, устремив глаза на небо. Ушедший вперед брат долго, но напрасно ее звавший, наконец, вернулся и, взяв ее за руку, повлек за собой. Тогда она, опустивши глаза, сказала ему: «О, если бы ты увидел то, что я вижу, ты не помешал бы мне». Она снова подняла глаза, но видение исчезло. Екатерина потом долго плакала и упрекала себя за то, что позволила отвлечься.

С этого явления начался перелом в жизни Екатерины; нрав ее изменился, она стала молчалива и задумчива, начала искать уединения для молитвы, меньше есть и стала бичевать тело веревкой. Ее пример повлиял на других, и около нее стали собираться девочки-сверстницы, чтобы по ее указаниям произносить молитвы и бичевать себя.

Примерно в то же время она узнала про жизнь египетских отшельников и других святых. Так как она еще не умела читать и не помнила, чтобы кто-либо ей рассказывал про святых, то она впоследствии приписывала это помощи св. Духа.

Когда маленькая Екатерина видела монахов, то замечая где они шли, потом целовала след их ног. Мысль посвятить себя иночеству занимала ее детское воображение. Однажды она задумала идти в пустыню. Взяв кусок хлеба, она тайком выбралась из города и запряталась в уединенном месте. Но вечером ей стало страшно, и потому вернулась. Вскоре у Екатерины появилось желание поступить в доминиканский монастырь, и это стало ее горячей мечтой.

Под влиянием этих еще детских мечтаний семилетняя Екатерина совершила решительный шаг. Пав на колени перед св. Девой, которая «первая из женщин посвятила Господу свою девственность», Екатерина просила ее дать ей в женихи ее сына и дала обет никогда не знать другого жениха и вечно оставаться девственницей.

У матери же были другие планы. Когда девочка стала подрастать, она учила ее заботиться о своей внешности и нарядах. Не имея успеха, мать прибегала к помощи своей старшей замужней дочери, которую Екатерина нежно любила. Девочка поддалась настояниям сестры, но потом, горько в этом раскаялась и еще решительнее стала отвергать всякие наряды. Между тем родители и близкие начали присматривать женихов, и когда убедились в полном нерасположении девушки к браку, то обратились к бывавшему в их доме доминиканскому монаху. Тот обещал свою помощь, но, поговорив с девушкой, поддался ее влиянию и, одобрив ее устремление, привел пример св. Клары. Последовав его совету, «как будто посланному с неба», Екатерина обрезала свои волосы, «которыми она так много нагрешила и которые так возненавидела». Согласно обычаям того времени это означало, что она приняла постриг, являлась свободной от мирской суеты. Так намерения Екатерины открылись, и между ней и семьей началась упорная борьба.

Чтобы лишить ее возможности уединяться и предаваться молитве, у Екатерины отняли комнатку и заставили ее исполнять черную работу в доме и на кухне, специально уволив всю прислугу.

Екатерина безропотно покорилась и исполняла тяжелую работу добросовестно и даже охотно. Для нее это приобрело значение служения Высшему: в отце она видела Спасителя, в матери – Богородицу, а в братьях, сестрах и подмастерьях отца – апостолов и учеников Христа, служа всем с удвоенным радением.

Не имея своей комнаты, Екатерина ходила молиться в комнату своего младшего брата, днем во время его отсутствия, ночью во время его сна. Однажды отцу понадобилось что-то в комнате сына, он вошел в нее и увидел дочь на коленях в горячей молитве и ему показалось, что над ней парит небольшой белый голубь, который при его приближении вылетел в окно. С тех пор отец отказался от борьбы и больше не препятствовал дочери ни в чем.

Из рассказов очевидцев известны несколько необычных явлений, произошедших в это время с Екатериной. Однажды, то ли из-за усталости, то ли глубоко задумавшись, девочка слишком низко склонилась над огнем очага, и пламя долго касалось ее лица, не обжигая его.

До настоящего времени существует дом Екатерины, но единственно неперестроенным в нем остался только этот очаг. На протяжении веков никто не осмелился прикоснуться к нему.

С матерью Екатерина была послушна, но непреклонна. Мать была упорнее отца в надежде переломить волю дочери. Она повезла ее с собой на воды, надеясь, что теплые серные ванны укрепят ее тело и вызовут в ней желание жизни. Екатерина покорилась, но сумела и «эти козни сатаны» обратить себе на пользу и найти средства «истязать свое тело среди приятных ощущений». Она убедила мать, чтобы ей позволили принимать ванну наедине. И тогда она пускала на свое тело горячую струю серной воды. Екатерина переносила эту боль, напряженно думая о мучениях ада и чистилища, умоляя Творца, чтобы Он милостиво заменил те заслуженные ею мучения этими, добровольно на себя взятыми, и твердо веря, что удостоится этой милости, с наслаждением переносила свои страдания.

Позже, когда ей приходилось постоянно путешествовать, исполняя свою миссию, и мать сетовала на ее долгие отлучки, Екатерина, ставшая к тому времени духовной наставницей своей матери, писала ей: «Все это происходит с вами потому, что вы больше любите ту часть, которую я взяла от вас, то есть плоть вашу, чем то, что я взяла от Бога».

* * *

Когда Екатерине исполнилось 14 лет, пора детских мечтаний о поступлении к доминиканцам миновала, она осмотрелась в жизни, ее призвание и путь к его осуществлению прояснились.

При доминиканском ордене не было соответствующего женского отдела. Однако при монастырях состояли общины мирян, стремившихся к аскетическому идеалу, но не связанных монастырским уставом. В Сиене существовала под руководством доминиканцев подобная женская община, состоявшая главным образом из пожилых вдов, которые жили в своих домах, но вели очень благочинный, строгий образ жизни. Они сверх платья носили шерстяной плащ, мантеллум, цветов доминиканского ордена – белый с черным, и потому назывались в народе «мантеллатами». Быть принятой в эту общину сестер-мантеллат стало заветным желанием Екатерины.

Когда мать утратила надежду, что Екатерина изменит свой образ жизни, она, наконец, уступила ее просьбам и отправилась к «сестрам» просить, чтобы они приняли дочь в свою общину. Но те, к ее большому удовольствию, решительно отказали, ссылаясь на то, что у них не в обычае принимать в свою среду девушек или молодых женщин, а только пожилых, с установившейся репутацией. Вскоре после этого Екатерина опасно заболела. У нее была высокая температура, и все тело ее покрылось мелкими волдырями, так что нельзя было узнать лица. Видя отчаяние матери, Екатерина попросила: «Если хотите, дорогая матушка, чтобы я выздоровела, устройте так, чтобы меня приняли в общину сестер, в противном случае я не сомневаюсь, что Господь и св. Доминик, которые зовут меня к себе, сделают так, что вы не увидите меня ни в том, ни в каком-либо другом одеянии». После этого мать, желая спасти дочь, стала так настоятельно упрашивать сестер сделать для дочери исключение, что те, тронутые ее просьбами, решили посмотреть больную. Увидев девушку, «которая и от природы не была очень красива», в таком невзрачном виде и убедившись в ее благоразумии и несоответствующем ее летам развитии, они согласились на ее просьбу. Так исполнилось желание девушки – теперь она свободно могла служить Господу, как она это понимала. Она осталась жить в семье, где ей предоставили прежнюю комнатку в полное распоряжение.

Впоследствии, по смерти отца, когда семья разорилась, Екатерина устроила свою особую общину, куда переехала жить с престарелой матерью.

* * *

Таким образом, после короткого детства, исполненного борьбы из-за рано осознанного призвания, для Екатерины с наступлением юности пришла пора подвижничества. Это были годы, проведенные в тишине, глубокой молитве и покаянии. Она делила свое время между домашними заботами, молитвами и работой в больницах.

Екатерина не просто постилась. Можно сказать, что она жила без пищи. Не пост представлял для нее лишение, но принятие пищи стало для нее мучением, которому она подвергала себя. Уже в детстве Екатерина избегала есть мясо или, вернее, почувствовала к нему отвращение, а затем постепенно стала лишать себя и всякой другой приготовленной пищи. С 20 лет она перестала есть и хлеб. Ее пища с того времени состояла только из салата или овощей. Обыкновенно она ела их сырыми, иногда же с приправой растительного масла. Вино она всегда сильно разбавляла водой, а с 15 лет совсем перестала употреблять.

Ее суровый пост вызывал враждебные разговоры о том, что она тайком питается или что ее сверхъестественное воздержание от пищи есть дело сатаны. Поэтому Екатерина стала садиться за стол с другими членами своей общины и вместе с ними принимать пищу. Но при этом она, пожевав, глотала только сок. Встав из-за стола, она говорила: «Пора теперь подвергнуть справедливой каре негодную грешницу». При этом она опускала соломинку глубоко в рот, тем вызывая рвоту.

Напрасно преданный ей юноша, Стефан Маккони, убеждал свою «дорогую мать» лучше совсем воздерживаться от пищи, чем так мучить себя. Екатерина отвечала, что делает это из многих соображений: во-первых, потому, что просила Господа еще в этой жизни покарать ее за грех обжорства, затем ради тех, которым ее полное воздержание от пищи служило соблазном, и затем, чтобы посредством этого телесного истязания погрузить душу в сферу небесных интересов. К концу своей жизни Екатерина стала все больше и больше воздерживаться от пищи и в это время она, можно сказать, исключительно жила хлебом Евхаристии, которой старалась с разрешения духовника ежедневно причащаться.

Спала Екатерина на деревянных досках без всякой подстилки. Но как спала? Она проводила в молитве всю ночь, пока «ее братья», доминиканцы, предавались отдыху, и только после заутрени, когда вставали монахи, позволяла себе короткий отдых, обращаясь со следующими словами «к своему Жениху»: «Братья мои и слуги Твои, Господь мой, до сих пор почивали, а я за них сторожила перед Тобой, чтобы Ты их охранил от зла и козней врага человеческого, теперь же они встали, чтобы восхвалять Тебя. Ты храни их, а я немного прилягу». И она склоняла свое тело на доски, подложив полено под голову. Со временем же она так отвыкла от сна, что в двое суток спала не более получаса, признаваясь при этом духовнику, что никакая победа не стоила ей так много борьбы, как победа над сном. Победа действительно была полная и нередко ей случалось будить своего духовника, когда среди бесед «о божественных таинствах», продолжавшихся до глубокой ночи, последний начинал дремать. Она же, чем больше об этом говорила, тем становилась бодрее и тем более «освежалась».

Не довольствуясь этой победой над потребностью тела, Екатерина подвергала его непосредственным истязаниям. Сначала она носила на теле власяницу, но потом стала тяготиться ею и из чистоплотности заменила ее железною цепью, которою так крепко опоясывалась, что она врезалась в тело и воспаляла кожу. Под конец жизни, когда она часто стала болеть, духовник заставил отказаться от ношения цепи.

Добровольное самоистязание, как и невольное страдание, причиняемое ей ее постоянной болезненностью, было для Екатерины источником высокого духовного удовлетворения и даже блаженства. По ее представлениям, этим способом не только сокращались муки, ожидавшие ее на том свете, но, что особенно ее утешало, сокращались муки других.

С тех пор как отец стал поддерживать ее, стала возрастать и привязанность между ними. Когда он опасно заболел, Екатерина горячо молилась о выздоровлении. Но в молитве был дан ответ, что наступил конец его жизни и дальнейшее продолжение ее не было бы для него полезно. Тогда Екатерина стала молить «своего Жениха», чтобы отцу были прощены грехи еще при жизни и душа его не подвергалась бы мукам чистилища. И в этом ей было отказано «ради справедливости». Но Екатерина не отступалась от своей просьбы. Долго продолжалось состязание «между справедливостью и милостью», которой требовала девушка. Наконец, Екатерина взмолилась: «Если милость не может осуществиться без проявления справедливости, то пусть последняя падет на меня. Ради отца я готова принять на себя всю кару, которую назначит ему Твое милосердие». Эта мольба Екатерины была услышана. Она поспешила к отцу и обрадовала известием о его полном спасении. Когда отца хоронили и вся семья сопровождала его тело со слезами, у нее одной было радостное выражение, и не без основания: в минуту смерти отца Екатерина почувствовала боль в кишечнике, которая не покидала ее на протяжении всей жизни.

Она не раз подобным же образом объясняла новые физические муки, выпадавшие на ее долю, всегда была готова и всегда желала искупить страданием своего тела общественное зло и невзгоды своего отечества и церкви.

Жажда страданий у Екатерины проистекала не только из желания умерщвления тела как нечистого источника зла и греха, не только из желания искупления своих и чужих грехов но, главное, из желания следовать Христу, страдать подобно Христу и вместе с Ним. Такое желание все более и более наполняло ее жизнь. Она воспринимала страдание, как ниспосланную благодать, которая делает ее достойной «небесного Жениха».

Однажды она увидела в своей каморке лучезарное распятие Христа: «Дочь моя, Екатерина, видишь ли ты, как Я страдал за тебя, пусть же тебе станет легко выносить страдания ради Меня», – сказал ей Христос. «Дочь Моя, если ты хочешь приобрести доблесть мужества, то необходимо, чтобы ты взяла Меня в образец». Затем Христос говорил, что хотя Ему было бы легко уничтожить всех своих врагов, Он пожелал, однако, победить «путем креста», чтобы служить образцом для людей. Поэтому: «Если вы желаете стать мощными для победы над всякой вражеской силой, то считайте крест своим утешением, как и Я сделал. И чем более вы будете страдать ради Меня, тем более будете Мне подобны».

Восприняв эти слова, она сама стала молить о страданиях. Екатерина просила смерти, то есть избавления от тела, препятствовавшего полному слиянию ее души с божественным началом, но получила отказ. Она покорилась, умоляя Христа услышать лишь одну ее «маленькую просьбу»: «Чтобы в этом веке, пока по Твоей воле я должна пребывать во плоти, Ты разрешил мне участвовать в страданиях, которые Ты перенес, не исключая последнего, для того, чтобы я, не будучи еще в состоянии соединиться с Тобой на небе, здесь, на земле, приобщилась бы к ним». И эта просьба была услышана. С этого дня Екатерина стала ежедневно испытывать как в сердце, так и в теле, страдания Спасителя.

Страдания эти не были только физическими и пассивными. Мукам Христа Екатерина придавала больше духовный смысл. Он заключался в том, что, любя в совершенстве Господа и ближнего и радея о чести Господней и спасении человека, Христос испытывал величайшее мучение, пока не восстановил своим страданием честь Господу в людском повиновении и спасение ближним. «И немало горя, – прибавила Екатерина, – дало Ему это желание, как известно тем, кто это испытывал на себе: ибо в этом заключается величайший крест».

Эти слова Екатерины раскрывают тайну ее жизни, и становится понятно, каким образом эта «неземная» по своему образу жизни девушка, проводившая большую часть времени без пищи, без сна, в религиозном экстазе, могла или, вернее, должна была взять на себя руководящую роль в спасении Италии и папства.

* * *

Большое значение в духовной жизни Екатерины и формировании ее высокого авторитета имели ее экстазы, которые завершались отчетливыми и продолжительными видениями. В этих состояниях психическая жизнь Екатерины как бы двоилась: ее «я», нуждавшееся в любви, в утешении и поучении, простиралось ниц перед своим высоким идеалом, из уст которого она черпала многие истины, а ее сильный дух и любвеобильное сердце извлекали и перерабатывали по-своему все полученное из чистого, вечно бьющего источника христианской веры и из внутреннего опыта собственной жизни.