Текст книги "Кавказ. Выпуск V. Культы, легенды, предания"

Предание о Хетаге, по-видимому, очень распространено между осетинами. Оно рассказано также в статье г-на А. М. «Религиозные обряды осетин, ингушей и их соплеменников» (Кавказ. 1846), составленной по сведениям, собранным академиком Шегреном. Здесь рассказана приведенная выше легенда, причем герой ее называется не Хетаг, а Кхет, сама же роща – Кхетажи-кох (группа Кхета). Савадаг же есть название долины, в которой находится лес, и значит черный овраг. Рассказав кратко легенду, автор замечает, что с тех пор лес получил священные права: его не смеют рубить, с него не собирают плодов, а кто преступит закон, тот ослепнет. Никто не осмелится даже взять вещей, случайно оставленных в лесу. Если кому случится убить в этом лесу зверя, то должен тотчас собрать туда всех жителей своего аула и там же на месте съесть убитого зверя или же бросить его, если он несъедобный. Одним словом, выносить из леса ничего не позволяется, под опасением смерти или слепоты.

Говоря далее о том, что у осетин некоторые леса и рощи посвящены святым, цитируемый нами автор находит замечательным, что такие заповедные рощи находятся более всего в местах безлесных, где дрова трудно добываются. Так, и лесок Кхетажи находится посреди безлесного пространства (С. 23–24). Замечание это, впрочем, ничем не подкреплено, так как автор не указывает места нахождения других заповедных рощ. Осетинские священные рощи, говорит далее г-н А. М., неприкосновенны: их можно рубить только тогда, когда, готовясь праздновать святого, коему они посвящены, нужно для него варить пиво (С. 23). В старину подобные леса (С. 25) пользовались правом давать убежище и защиту (droit d’asile).

Легенда о Хетаге, имеющая значение в вопросе о происхождении нарских осетин, так как Хетаг предполагается выходцем из-за Кубани и внуком родоначальника кабардинцев – Инала, изложена очень полно в «Осетинских народных сказаниях», собранных Джантемиром Шанаевым (Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1870. Вып. 3). По словам названного собирателя, лесок, прикрывший собою Хетага, находится к востоку от упраздненного ныне аула Суадаг, на левой стороне Терека, почти напротив Ардонской станицы. Лесок очень красив, совершенно в виде островка и имеет в окружности версты три. Легенда говорит, что и теперь еще то место, откуда был взять лесок, остается совершенно гладким, образуя поляну посреди дремучего леса. Это место находится в трех верстах от Алагирской станицы и известно под названием Бираги-дзенджи-ца-гат (волчья голень). Лесок считается священным жителями бывшего аула Суадаг и вообще всеми нарцами и носит название Хетаг в честь пребывания тут Хетаджи-дзуара (патрон, святой Хетага). Поэтому один раз в год они являются и празднуют здесь день своего патрона, наварив для этого заранее пива и приготовив много жертв, которые носят название нывондов. Охотник, убив в лесу какую-либо дичь, не может взять ее домой и должен непременно там же справиться с нею; вообще всякий, пользовавшийся какими-либо дарами этого священного леска, как то: плодами, ягодами, медом и пр., которыми он весьма обилен, должен тут же употребить найденное, не имея права взять его домой, под страхом тяжкой болезни (С. 31, 32).

По объяснению г-на Д. Шанаева, у осетин каждое местечко имело свое божество, которое считалось патроном данной местности или данного поселения. Оно оберегало тот край, где предполагалось существование его, от всякого зла, наставляло людей на добрые дела, помогало всякому их предприятию. Так и Хетаджи-дзуар (святой Хетага) почитается патроном у жителей Алагира и вообще у всех нарцев (С. 27).

Во всех приведенных сведениях о роще Хетага умалчивается о том, из каких деревьев она состоит. Правда, в упомянутой выше статье г-на А. М. роща названа ореховой, но указание это, очевидно, ошибочно, так как на Кавказе ореховое дерево встречается только одиночными экземплярами, а не лесами.

Предполагаемое легендой кабардинское происхождение Хетага и нахождение рощи, ему посвященной, близ кабардинских пределов дает повод к возбуждению вопроса: не заимствовали ли осетины почитание рощ от кабардинцев, под влиянием которых они находились? В настоящее время нет еще данных для удовлетворительного ответа на этот вопрос. Хотя и можно предполагать, что кабардинцы, как принадлежащие к племени адиге, то есть к черкесам, питали уважение к деревьям и рощам, но прямых указаний на это мы не имеем или, по крайней мере, они нам неизвестны. Во всяком же случае указанные выше черты сходства между осетинским и черкесским обрядами почитания рощ заслуживают внимания и исследования.

Почитание рощ сохранилось и у осетин южного склона Кавказского хребта. По свидетельству г-на Срединского (Очерк растительности Рионского бассейна. Одесса, 1874), священные рощи встречаются в Раче, в Кударском ущелье, образуемом рекой Джоджорой и населенном исключительно осетинами. Такую рощу, состоящую из больших экземпляров осины, березы, клена, ели и пихты, г-н Срединский видел близ селения Киста на высоте 6 тысяч футов.

«Считаясь неприкосновенною святынею, этот лес предоставлен сам себе; всякий человек, из опасения подвергнуться внезапной смерти, не только не трогает здесь ни одной веточки, но даже за грех считает пройти через лес» (С. 91–92).

Выше по Кударскому ущелью, близ селения Лет, снова встречается священная роща, но в ней уже нет ни ели, ни пихты, а преобладают (С. 92) береза, рябина, горный клен (Acer Platanoides и A. Pseudoplatanus) и черемуха (Prunus Padus). В этом же ущелье, почти в соседстве с альпийскими лугами, г-н Срединский видел одинокие большие экземпляры ясеня и вяза (Ulmus campestris). Деревья эти, замечает он, с незапамятных времен посажены жителями на месте, принадлежащем церкви, и вследствие этого считаются у них неприкосновенной святыней (С. 92). Священные рощи известны и в Вольной Сванетии. Здесь, подобно тому как в горной Осетии, они представляются оазисами посреди безлесной местности и обязаны своим сохранением религиозному суеверию. Во время пребывания покойного нумизмата Бартоломея в Кальском обществе, сванеты жаловались ему на нужду в лесе, которую они терпят. Бартоломей указал им на густой вековой лес около монастыря Святого Квирика. Оказалось, что из этого леса нельзя и прута вырубить, так как он церковный и вырубка повлечет гнев Божий, коего самое страшное наказание посылается, по понятиям сванетов, в виде града крупнейшего и небывалого размера (Бартоломей. Поездка в Вольную Сванетию // ЗКОИРГО. Тифлис, 1855. Кн. 3. С. 10). Говоря об этой же сосновой роще (Бартоломей называет ее еловой), и г-н Бакрадзе (Сванетия // ЗКОИРГО. Тифлис, 1864. Кн. 6. С. 51–52 и 55), присовокупляет, что рубить в роще деревья позволяется только в тех случаях, когда требуется покрыть церковь, построить мельницу или мост. Монастырь Святых Квирика и Авлиты в огромном почете у туземцев. Храмовому образу приписывают целебные действия. На нем приносят присягу. Его нельзя взять из церкви, но вместо него служит вода, которой его обмывают. Праздник святых Квирика и Авлиты бывает 2 раза в год: в субботу на Святой неделе и 15 июля. Первый из этих праздников в особенном уважении у туземцев; в этот день в Качу стекается чуть ли не вся Сванетия. Многие в суеверном страхе боятся войти в саму ограду. Почти всякий приносит что-нибудь в дар святой обители: араку, хлеб, крупный и мелкий скот. Все это съедается тут же, на месте.

Приведенные сведения дают повод к некоторым сближениям. Дозволение рубить в сванетской роще деревья только на церковные и общественные надобности напоминает указанные выше правила относительно рубки дерев в осетинской роще Хетага: и здесь также дозволяется пользоваться топливом только для варки пива на празднике святого; убитая в роще дичь считалась общественной, и охотник должен был сзывать своих односельцев для участия в пиршестве.

Другое сближение относится к порядкам празднования и жертвоприношения в сванетских, осетинских и абхазских церквах, с одной стороны, и в священных рощах – с другой. Сравнение показывает большое сходство между ними, которое простирается и на предметы, приносимые в дар. При описании черкесских священных рощ мы говорили, что ветви дерев увешивались оружием, разными тряпками, головами жертвенных животных. Любая старинная церковь в Сванетии, Абхазии и Осетии представляет богатый склад подобных же предметов, которые признаются неприкосновенными. Г. Радде живо рассказывает в своем «Путешествии в Мингрельских Альпах» (ЗКОИРГО. Тифлис, 1866. Кн. 7. С. 112–113) о тех затруднениях со стороны сванетов, которые ему пришлось с трудом преодолеть, когда он пожелал приобрести несколько турьих рогов из числа нескольких тысяч, хранящихся при часовне в селении Чубиани Вольной Сванетии.

Священную рощу, и так же, как в Сванетии, около церкви, посвященной Святым Квирику и Авлите, находим и в Грузии, в 2¹/₂ версты от Душета. Церковь эта, построенная, по словам П. Иосселиани, в IV веке, стоит на вершине горы, имеющей до 3 тысяч футов высоты.

«Она окружена и осенена священною рощею, которая таинственным своим языком как будто требует не трогать ее заветного украшения: noli me tangere! Праздник церкви бывает 15 июля, на который собираются жители Душета и других мест. Огромное дерево, осеняющее ветвями своими церковь и часовню, унизывается множеством горящих свеч. В старину июль назывался месяцем Квирика. Принадлежащие этой церкви иконы, крест и знамя креста находятся ныне и хранятся в приходской церкви деревни Квавили, напоминающей поэтическим именем своим флору» (Иосселиани П. Описание г. Душета // ЗКОИРГО. Тифлис, 1862. Кн. 5. С. 26–27).

Д. 3. Бакрадзе, приведя в своем сочинении «Кавказ в древних памятниках христианства» (Акты Кавказской археографической комиссии. Тифлис, 1873. Т. 5. Далее: АКАК) это описание храма Святых Квирика и Авлиты, прибавляет, что «по общему обыкновению жителей Грузии и всего почти Закавказья, леса вокруг старых храмов считаются неприкосновенными». Весьма сожалеем, что автор не указал, при каких именно храмах существуют еще подобные священные рощи. Во всяком случае, не лишено значения то обстоятельство, что как в Сванетии, так и в Грузии священные рощи известны в настоящее время около храмов, посвященных Святым Квирику и Авлите.

Говоря о поклонении кресту в черкесских священных рощах, мы уже имели случай заметить, что обыкновенно проповедники христианства, опасаясь резким разрывом с установившимся порядком вещей возбудить народ против новой религии и сознавая, что в один день нельзя изменить того, что создалось веками, бывают вынуждены делать уступки в пользу укоренившихся языческих верований и обрядов. История введения христианства в Грузии представляет много подобных примеров (ср.: Brosset. Description géorg. de la Géorgie par le Tsarevitch. Wakhoucht. St.-Petersb., 1842. Р. 27, 131. Здесь рассказано, как на местах, где совершались языческие пляски и игры, были воздвигнуты церкви, чтобы придать этим увеселениям христианский характер). Подобные остатки и обломки старых языческих верований и обрядов, но уже с более или менее ясно выраженным христианским оттенком, существуют и поныне во многих празднествах и обычаях кавказских христианских народов в силу консерватизма, всегда сильного и упорного во всем, что касается религии.

В настоящее время мы хотим обратить внимание на некоторые, связанные с христианскими памятниками, предания и легенды, в которых можно предполагать воспоминание о языческом поклонении деревьям и рощам.

Знаменитый в Мингрелии Мартвильский[25]25
  Немецкий путешественник Кох (Reise durch Russland nach dem Kaukas. Isthmus. Stuttg. u. Tübingen, 1843. Bd. 2. S. 197), описав Мартвильский храм, замечает: «…der Name Martwili soll in der alten Ursprache (in der lazischen oder koltischen?) König der Ekhen bedeuten». Кох, очевидно, был введен в заблуждение. Ему, вероятно, перевели, хотя и неправильно, народное название Дчкондиди, а он принял это за перевод слова Мартвили. Это последнее, как полагают, происходит от греческого мартир, то есть мученик.


[Закрыть] храм, стоящий на высоком холме, осененном развесистыми дубами и тополями, известен доныне в народе под названием Дчкондид (Dchqondid), что по-мингрельски значит большой дуб (Brosset. Histoire de la Georgie. Т. 1. Р. 239, 247).

Мартвильские епископы, называвшиеся дчкондидели или дчкоиндели, избирались из числа людей, пользовавшихся общей репутацией как по образованию, так и по нравственным достоинствам. Они занимали весьма почетный пост: при короновании царя Грузии католикос Карталинский садился справа, а Дчкондидский епископ – слева от царского престола, оба в креслах, на подушках. Дчкондидели считался главою всех занимавшихся письмоводством и вместе с тем был покровителем вдов и сирот, страждущих и угнетенных. Он докладывал о них царю. Он первый передавал его приказание светским и духовным властям. Во время движения войск против неприятеля он шел впереди с крестом в руках и, благословив их перед началом боя, уходил назад и брал под свою команду арьергард (Brosset. Descr. georg. de la Georgie… Р. 44, 29; Бакрадзе. Кавказ в древних памятниках христианства // АКАК. Т. 5. С. 1062; Иосселиани П. Описание древностей Тифлиса. Тифлис, 1866. С. 62).

Основание Мартвильского храма царевич Вахушт (Brosset. Descr. georg. de la Georgie etc. Р. 394) приписывает абхазскому царю Георгию II, царствовавшему с 921-го по 956 год.

В объяснение странного названия этого храма народное предание рассказывает, что на месте храма стоял большой дуб, служивший предметом поклонения для язычников и срубленный христианами. Мы считаем это предание весьма правдоподобным и полагаем, что храм был построен на месте или около священной рощи, к которой язычники стекались для моления и жертвоприношения под древним священным дубом, имя которого и было перенесено народом на вновь воздвигнутый храм. Быть может, и название епископов дчкондидели перешло к ним таким же образом от языческих жрецов. Было бы очень интересно узнать происхождение изложенных выше прав и обязанностей мартвильских епископов.

Дюбуа тоже склоняется к тому мнению, что Мартвильский храм построен на месте языческого. Он полагает даже, что некоторые материалы, вошедшие в состав его, суть принадлежности храма идолов (Montpereux Dubois de. Voyage autour du Caucase etc. Paris, 1839. Т. 3. Р. 39–48). Упомянутый выше путешественник К. Кох (Reise durch Rusland etc. Bd. 2. S. 197), подробно осматривавший Мартвильский храм, высказывает предположение, что на месте его стоял в древности знаменитый языческий храм Лейкотеи (Leucothea). Намек на это, надо сознаться, довольно слабый, он видит в том, что здесь и там видны еще следы древних построек, и в существовании предания о жертвоприношениях богам, совершавшихся здесь иногда под старым дубом.

В своих «Additions et éclaircissements á l’histoire de la Géorgie» (St.-Petersb., 1851) академик Броссе перечисляет, на основании византийских историков, города Древней Грузии и между прочими упоминает о городе Мукирезис, или Мокорезис, одном из лучших городов Лазики, в расстоянии одного дня от Археополиса, в округе того же имени, орошаемом реками Рион и Гиппис. Этот округ отличался плодородием и населенностью (Р. 100–101).

По замечанию г-на Броссе, названные границы округа доказывают, что Мукирезисом византийские историки называли нынешний имеретинский округ Ваке (Wace – по-грузински равнина). Но, не находя среди ныне существующих населенных мест округа ничего, напоминающего названием своим древний город Мукирезис, Броссе не указывает места нахождения этого города и ограничивается замечанием, что древнее название округа могло произойти от грузинского moukhis retzi – l’etalage du chéne, la plaine oú il у a des chênes.

Действительно, эта местность богата дубовым лесом. Если признать правдоподобным предположение г-на Броссе о происхождении древнего названия округа, то само собою возникает другое предположение: не стоял ли город Мукирезис на месте нынешнего Мартвили или Дчкондиди? Последнее название, как уже указано, значит по-мингрельски большой дуб. Дюбуа и Кох, осматривавшие Мартвильский храм, единогласно свидетельствуют о существовании около него каких-то древних развалин. Расстояние одного дня пути от Мукирезиса до Археополиса соответствует положению Дчкондиди относительно селения Накалакеви, на месте которого, как полагают, стоял Археополис.

Ближайшее исследование мартвильских развалин было бы весьма поучительно.

Существует, впрочем, и прямое указание на остатки поклонения деревьям в Мингрелии. Миссионер, монах Театинского ордена, Дон-Жозеф Мария Цампи, интересная записка которого о религиозном состоянии Мингрелии в XVII веке напечатана знаменитым Шарденом в его путешествии, рассказывает, что приходские церкви в Мингрелии окружены большими деревьями, корни которых посвящены образам, и что вследствие этого никто не осмеливается рубить их из боязни навлечь на себя гнев образов (Chardin Chevalier. Voyages en Perse et autres lieux de l’Orient. Amsterdam, 1711. Т. 1. Р. 57).

Здесь не лишним будет заметить, что знаменитый в Абхазии Пицундский храм получил свое название от небольшого мыса, на котором он стоит, называвшегося в древности Питиусс, то есть сосновым рассадником, по росшей здесь величественной сосне (по-гречески питюс). Греческий миф рассказывает, что здесь Пан превратил нимфу Питис в сосну (Мурзакевич Я. Древнейший Пицундский храм и пр. // Записки Одесского общества древностей. Т. 10). Сосновая роща на Пицундском мысе существует и ныне, хотя сам храм стоит вне рощи, среди развесистых вязов и смоковниц.

Значительную роль играют деревья в легендах о пришествии в Грузию святой Нины и об основании Мцхетского храма. Предание рассказывает, что по прибытии в Мцхет и после разрушения Богом, вследствие ее молитвы, идола Армаза святая Нина направилась на восток от Мцхета, по рубежу гор, туда, где в древности были крепость и город. На этом месте стояло прекрасное, высокое и ветвистое дерево, называемое бриндж[26]26
  Брнджи или Брнджни – армянское название красивого дерева Celtis orientalis, встречающегося часто около церквей, на кладбищах и т. п. местах. По-грузински называется акаки.


[Закрыть], служившее иногда местом отдохновения царю Бартаму. Под этим деревом святая Нина провела в молитве 6 дней (Brosset. Histoire de la Géorgie. Т. 1. Р. 103).

В царском саду святая Нина по указанию виденного ею во сне светоносного мужа взяла земли из-под деревца с пахучими цветами, росшего под кедрами, и дала ее съесть своим бездетным хозяевам. Тогда родился у них сын. Армянская хроника называет это деревце сосной (Brosset. Указ. соч. С. 103).

Мцхетский еврейский первосвященник Элиоз похоронил свою сестру Сидонию, умершую с Хитоном Господним в руках, у основания кедра, среди царского сада. Кедр этот был привезен из Ливана и принялся в Мцхете (Там же. С. 107). По преданию, он источал миро (Бакрадзе. Кавказ в древних памятниках христианства // АКАК. Т. 5. С. 1060).

При постройке царем Мирианом Мцхетского храма был срублен в царском саду большой кедр. Из огромных 6 ветвей его сделано было 6 столбов, нужных для поддержки храма, а из главного ствола – седьмой столб, который назначался на середину, для поддержания храмовой крыши.

Несмотря на все усилия, рабочие не могли поставить этот столб на назначенное для него место. Тогда святая Нина предалась молитвам для отвращения влияния злых духов, и в ночь явился юноша, одетый огненной багряницей, взял тот столб и унес его, а на заре утренней увидели, как с высоты тихо спускался столб и остановился на корне, с которого был срублен. Столб весь сиял, и из него вытекало благоухающее миро (Brosset. Указ. соч. С. 117). По этому живоносному столбу Мцхетский собор был всегда известен у грузин под именем свети-цховели.

Когда церковь была уже построена и для нее был вызван епископ Иоанн, внимание этого последнего было обращено однажды на прекрасное и пахучее дерево, стоявшее на высокой недоступной скале. Это дерево было чудесное: если какое-нибудь животное, раненное стрелой, съедало его листья или семена, то оно выздоравливало, несмотря на то что были поранены важные части тела. Так как идолопоклонники удивлялись этому обстоятельству, то они и указали епископу Иоанну на чудесное дерево. Епископ приказал срубить его и сделать из него крест. Когда приказание было исполнено и дерево принесено в Мцхет десятью десятками людей, оно, несмотря на зимнее время, было покрыто зеленью. Дерево было срублено 25 марта и сохранило свою живую зелень в течение 37 дней, то есть до 1 мая, когда из дерева был сделан крест. Крест этот производил различные чудеса и сопровождался различными чудесными знамениями (Brosset. Указ. соч. С. 122 и сл.).

Обращаясь к армянской языческой древности, должно заметить, что армяне имели свои священные рощи. Славный армянский историк Моисей Хоренский, со слов Мара Абаса Катины, рассказывает, что «сын Ары Анушавана, богато одаренный природою, многоумный в слове и деле, был прозван Сос, потому что по священным обрядам был посвящен платановой роще Араманиака, что в Армавире. Шелест листьев этих деревьев и колебание их при сильном или тихом дуновении воздуха в течение многих веков составляли науку гадания в Армянской земле» (История Моисея Хоренского / Пер. Н. Эмина. М., 1858. С. 59). По объяснению переводчика, Соси значит платан и серебристый тополь; отсюда слово сос – гордый, величественный. Араманиак – название места и священной рощи – находился вблизи древнейшего жреческого города Армавира, столицы патриархов и царей из династии Хайка, построенного на холме у реки Ерасха (Аракса). Кроме того, армяне поклонялись и дереву барти, особому виду тополя. Армянский патриарх Нерсес Благодатный в грамоте к месопотамийскому армянскому духовенству свидетельствует, что в его время (он жил в XII веке) жители города Самосата в Месопотамии, оставшиеся язычниками, поклонялись дереву барти: «Дэвы (злые духи) входили в этого рода деревья и от людей требовали поклонения» – так объясняет патриарх причину поклонения дереву барти (Эмин Н. Очерк религии языческих армян. М., 1864. С. 35 и 59).

Почитание рощ и дерев было, по-видимому, распространено и в Персии. Знаменитый Шарден, описывая сады Шираза, замечает, что ширазцы почитают, как святыню, старые деревья: «Они любят молиться в их тени и прикрепляют к ветвям молитвы, амулеты и обрывки одежд. Больные или кто-либо за них приходят к дереву сжечь кусок ладану, прикрепив к нему маленькую зажженную свечку и т. п., в надежде избавиться от болезни. Повсюду в Персии существуют подобные старые деревья, к которым народ относится с суеверным почтением и называет их Dract fasels, то есть чудесные деревья (arbres excellents). На этих деревьях видно множество гвоздей для прикрепления на них, по обету, частей одежды или других приношений. Люди, набожные и, в особенности, посвятившие себя религиозной жизни, любят отдыхать в тени этих дерев и проводить ночи под ними; если им верить, то ночью видят они ослепительный свет, который считают душами тех святых или блаженных (Aoulia – по-персидски), которые молились в тени этих дерев. Одержимые долгое время болезнями прибегают к заступничеству этих духов, или теней» (Chardin Chevalier. Voyages en Perse etc. Т. 3. Р. 142).

Здесь, очевидно, мы имеем дело с тем родом суеверия, в силу которого думают избавиться от болезни посредством прикрепления к дереву части одежды больного. Но у нас есть указание и на то, что персы верили и в предсказывательную способность дерев.

Незадолго до разрушения Гандзака (нынешнего Елисаветополя) монголами (в XIII веке), рассказывает уроженец его, армянский историк XIII века Киракос Гандзакеци, в городе этом, заключавшем в себе большое число персов, враждебно относившихся к Кресту и Церкви, являлись разные знамения близкого разрушения, как это случилось с Иерусалимом пред его падением. Растущее близ города большое тополевое дерево, называемое джандар, вдруг свалилось само собою. Это привело город в волнение, но дерево снова поднялось и стало как прежде. Это повторилось раза два-три. Наконец, дерево упало окончательно и не поднималось более. Мудрецы персов пришли к убеждению, что явление это предвещает близкое падение города. Тогда начали в городе освобождать от поругания кресты, но было уже поздно: татары окружили город, взяли его, разграбили, а жителей предали смерти (История монголов по армянским источникам / Пер. и объясн. К. Патканова. СПб., 1874. Вып. 2. С. 16–17).

Другой армянский писатель X века, Моисей Каханкатваци (История Агван / Пер. К. Патканьяна. СПб., 1861. С. 200–203), сообщает в высшей степени любопытные сведения, относящиеся к VII–VIII векам, о священных рощах и деревьях гуннов, обитавших по Кавказскому берегу Каспийского моря. Посланный для обращения гуннов Агванский епископ Исраиль, повествует названный историк, «приказал срубить (в стране гуннов) старейшину и, так сказать, мать высоких дерев, которым приносили жертвы во имя суетных идолов и которым поклонялись многие в стране гуннов. Князь и дворяне почитали его спасителем богов, жизнедателем и дарователем всех благ. Этим высоким густолиственным дубам поклонялись, как скверному идолу Аспандиату, принося ему в жертву лошадей; кровь их поливали вокруг дерев, а голову и кожу вешали на сучья дерев» (С. 200). Из дальнейшего изложения, не совсем, впрочем, ясного и понятного, видно, что поклонение деревьям совершалось во имя упомянутого выше Аспандиата, и что жертвоприношение им отвращало сильные дожди, засухи, гром и прочие бедствия (С. 201 и 203). Священные деревья, и в особенности самое большое среди них, считались неприкосновенными: «Тех, которые по незнанию брали от того дерева ветви или сучья для своих нужд, оно наказывало страшными муками, бешенством, даже смертью, и истребляло дом и род их» (С. 201).

Приведенные сведения достаточно показывают сходство гуннского обряда поклонения деревьям с обрядами кавказских народов. Надо заметить при этом, что под именем гуннов армянские историки разумеют не одно это племя, а и все народы, бывшие под властью их и платившие им дань. Быть может, потому, что поклонники деревьев, о которых говорит армянский историк, принадлежали к какому-нибудь кавказскому народу, подвластному гуннам.

Нам остается сказать несколько слов о населенных местах Кавказа, получивших названия от деревьев. Таких мест известно несколько в пределах распространения грузинского языка, и все они получили название от дубового леса или дуба – moukha по-грузински. Так, по замечанию академика Броссе (Descr. géogr. de la Géorgie etc. Р. 209; Hist. de la Géorgie. Т. 1. Р. 63), известное в Горийском уезде селение Мухран (Moukhran) называлось в древности более правильно – Мухнар (Moukhnar) от Мухнари (Moukhnari) – дубовый лес, дубняк, chênaie. Тот же корень находится в названии селения Мухаура (Moukhaura) при истоках реки Птца в Карталинии, селение Мухура (Moukhoura) при реке Зуза в Имеретии, селение Мухат-гверди (Moukhat Gwerdi) близ Мцхета и пр. (Brosset. Add. et. Eclairc. a l’histoire de la Géorgie. St.-Petersbourg. Р. 101). Селение Сакунети на реке Куре в Ахалцихском уезде – место боярышника; селение Цхрамуха на Куре в Горийском уезде – девять дубов; селение Ипневи того же уезда на реке Тона – место ясеня (см.: Список населенных мест Тифлисской губернии // Сборник материалов для описания Тифлисской губернии. Тифлис, 1870 Т. 1.); город Моздок, как утверждают, получил свое название от кабардинского Маз-дог – глухой лес (Плотников Н. Из путевых заметок // Терские ведомости. 1871).

Оканчивая наши заметки, мы желали бы обратить внимание на два обстоятельства: первое, что все сведения о поклонении деревьям и рощам относятся к народам западной половины Кавказа и, второе, что все обряды этого культа имеют некоторое, иногда же весьма явственное, сходство между собой. Происходит ли это сходство от общности источника и поклонялись ли и народы Восточного Кавказа (чеченцы, жители Дагестана и пр.) деревьям и рощам – решение этих вопросов приходится отложить до того времени, когда собрано будет более данных и материалов. Для вызова этих данных и публикуется настоящее скудное собрание заметок и указаний.

Считаем необходимым дополнить наши заметки о священных рощах и деревьях у кавказских народов указанием на существование следов поклонения священным деревьям у удов, или удинов, живущих в селениях Варташен и Ниж Нухинского уезда. По существующим преданиям, этот, до сих пор загадочный, народец, состоящий не более как из 9 тысяч душ, был обращен в христианство каким-то архиепископом Иоанном, который двумя ударами топора повалил священное дерево, из недр которого слышался удинам голос божества. На месте дерева была построена христианская церковь, развалины которой видны и теперь на старом, заброшенном кладбище в лесу, к востоку от реки Варташен (Schiefner A. Versuch über die Sprache der Uden. St.-Petersb., 1863. S. 4).

Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. Тифлис, 1901. Т. 5. № 3.