Текст книги "Кавказ. Выпуск V. Культы, легенды, предания"

Григорий Чурсин. Очерки по этнологии Кавказа

Григорий Филиппович Чурсин (1874–1930) окончил Тифлисский учительский институт, работал учителем, редактором Закавказского статистического комитета, хранителем Кавказского музея в Тифлисе, редактором журнала «Целебный Кавказ»; в советское время – в Кавказском историко-археологическом институте, далее в Ленинградском государственном университете, где читал лекции по этнографии Кавказа.

Г. Ф. Чурсин – «активный, плодовитый, разносторонний этнограф-кавказовед, как его характеризует М. О. Косвен, соединивший в своей многолетней деятельности конкретно-описательную работу с обобщающей трактовкой различных этнографических тем на кавказском материале. В области конкретной этнографии, начав с Карачая, он дал последовательно работы по Кахетии, Юго-Осетии, Азербайджану, Аджарии, Дагестану, Армении, охватив в пределах Кавказа весьма широкую этнографическую арену».

Несмотря на описательность и невысокий методологический уровень, лучшие работы Г. Ф. Чурсина не потеряли своей значимости и представляют немалый интерес для читателя, что и побудило издательство переиздать некоторые из них.

Предисловие

Кавказ представляет богатейшее поле для научных изысканий в области этнографии и первобытной культуры. Сохранившиеся здесь во множестве обломки давно пережитых форм экономического и общественного быта могут рассказать нам полную глубокого интереса повесть о долгих веках культурной беспомощности и о тех приобретениях, которые сделаны человеческой мыслью в неустанной борьбе за жизнь, за лучшее, более обеспеченное существование. Из-под своеобразного покрова народных обычаев и верований, при свете научного исследования, перед нами всплывают яркие картины прошлого человеческой культуры. В этих памятниках былого человечество как бы снова проходит перед нами многовековой свой жизненный путь. Это придает огромное значение и поэтическую привлекательность научному изучению народных обычаев и воззрений.

Ближайшее ознакомление с бытом кавказских народов открывает перед исследователем необозримое богатство этнографических фактов, разработка которых, несомненно, может пролить немало света на многие вопросы из истории первобытной культуры, в частности из истории религиозных воззрений. Много разнородного этнографического материала уже собрано и записано, но еще очень многое остается незаписанным и, постепенно исчезая из жизни, забываясь и вымирая, навсегда погибает для науки. Наиболее обширное собрание относящегося к Кавказу этнографического материала заключается в издаваемом уже свыше 30 лет (вышло 42 выпуска) Управлением Кавказского учебного округа «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа». Много этнографических данных заключает в себе также «Сборник сведений о кавказских горцах» (10 выпусков), издававшийся с 1868-го по 1881 год Кавказским горским управлением. Ряд ценных этнографических работ имеется, наконец, в Записках и Известиях Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. Вот те издания, к которым, прежде всего, приходится обращаться при научной разработке вопросов, касающихся этнологии Кавказа и откуда мной заимствовано наиболее значительное количество приводимых здесь фактов.

В настоящем сборнике я помещаю лишь несколько небольших очерков, обрисовывающих наиболее выпуклые черты обычаев, обрядностей и воззрений, которыми окружаются у кавказских народов те или иные стороны и явления народной жизни. Для большей полноты и ясности картины я считаю необходимым попутно отмечать аналогичные факты из бытовой и обрядовой жизни других, некавказских, народов. Предлагаемые очерки не больше как коротенькие наброски, отдельные странички из Великой книги истории человеческой культуры.

Считаю нужным заметить, что некоторые из предлагаемых очерков печатались раньше в местных изданиях, но для настоящего сборника они значительно дополнены и являются здесь в совершенно переработанном виде.

Г. Ч.

28 мая 1913 года

Тифлис

Культурные переживания

Всякое приобретение культуры при первом своем появлении должно было производить глубокое впечатление на человека, особенно в эпохи дикого и варварского состояния. С каждым новым завоеванием в области культуры человек приобретал что-либо такое, что облегчало ему тягости повседневного существования. Естественно, что он смотрел на эти создания своего ума и трудовой энергии с благоговейным преклонением, как на благодетельные существа или как на дивный дар небес. С постепенным увеличением населения наступает, однако, момент, когда существующие виды и системы хозяйственной деятельности, с их освященными древностью убогими орудиями, примитивными приемами техники и т. п., оказываются уже не в состоянии обеспечить размножившееся население необходимыми жизненными средствами. Тогда, под давлением экономической необходимости, человек делал новый шаг вперед по пути культурного развития – вносил в жизнь новое изобретение, переходил к новому виду хозяйственной деятельности и т. п. Старое, как отжившее, сходило с жизненной сцены, и на смену ему водворялось новое. Так совершался процесс культурного роста в реальной, практической жизни. Но вытесненная из практического обихода старина не исчезала бесследно. В глубине человеческого сознания оставался отголосок вековой привязанности к этому старому, сослужившему некогда великую службу. И в тяжкие минуты жизни, равно как и в особо торжественных случаях, человек чтил эту прародительскую старину благоговейным воспоминанием. Так, в области культа, обрядов, суеверных обычаев слагаются многочисленные переживания, эти бледные памятники пройденных ступеней культуры. Изучение этих уцелевших обрывков старины развертывает перед нами любопытные картины культурного прошлого человечества.

В настоящем очерке мы ограничимся рассмотрением лишь некоторых категорий переживаний, сохранившихся в области народных верований и обычаев.

Начнем с первого великого завоевания культуры – потребления огня. Древнейший способ добывания огня состоял, как известно, в трении (или сверлении) двух кусков дерева. Впоследствии его вытесняет высекание огня из кремня, и тогда первоначальный способ добывания огня, как священный пережиток старины, находит себе тихое пристанище в обрядовой жизни человечества. Добытый из дерева огонь считается теперь единственно чистым и священным, и к его чудодейственной силе прибегают люди в годины невзгод, равно как и в особо важные моменты жизни. В древнем Риме при начале Нового года (1 марта) во всех домах тушился старый священный огонь и возжигался новый, но при этом ни в каком случае не дозволялось высекать новый огонь из кремня, как это делалось для обычных надобностей, а нужно было добыть его трением двух кусков дерева или же сосредоточив в одной точке лучи солнца (Fustel de Coulanges. La Cité antique. Р. 21, 22 по 18-му изд.). Таким же образом сахалинские гиляки для сожжения трупа умершего добывают огонь трением (Штернберг Л. // Этнографическое обозрение. 1893. Кн. 2). В Германии, Франции, Англии и Ирландии при появлении эпидемических болезней разводили священный огонь, добытый трением. Та же картина повторяется на всем пространстве нашего отечества. Якуты при эпидемиях и эпизоотиях очищали себя и скот огнем, добытым из дерева[27]27
  ¹ Известия Восточно-Сибирского отделения Императорского Русского географического общества. Т. 17. № 1–2. С. 126. Далее: ИВСИРГО.


[Закрыть]. К этому же спасительному огню прибегали в подобных обстоятельствах буряты[28]28
  Там же. Т. 19. № 3. С. 10.


[Закрыть]. У мордвы, в случае падежа скота, добывали «живой огонь» из дерева, разводили костер и прогоняли через него скот. Лепехин замечает, что, по мнению мордвы, «обыкновенное добывание огня с помощью огнива и кремня в таком случае непозволительно» (Лепехин И. Дневные записки. С. 133, 134). То же самое проделывают вотяки, черемисы, чуваши и русское население в целом ряде местностей[29]29
  См.: Харузин Н. Этнография. Вып. 1. С. 133–135; Этнографический сборник Географического общества. Вып. 1. С. 163; Нижегородский сборник. Т. 3. С. 136; Живая старина. 1897. Вып. 2; Верещагин Г. Вотяки Сосновского края. С. 78, 79; Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Т. 19. Вып. 3, 4 и др. Далее: ИОАИЭ при Каз. ун-те.


[Закрыть]. Народы Кавказа не составляют в этом отношении исключения. Темиргоевцы (черкесское племя) во время чумы скота добывают огонь трением двух гнилых орешин одна о другую и этим огнем разводят костер, через который и прогоняют скот[30]30
  Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 29. Отд. 1. С. 85, 86. Далее: СМОМПК.


[Закрыть]. Казаки станицы Бороздинской Кизлярского отдела Терской области «при падеже скота запрещают зажигать огонь обыкновенным способом, то есть спичками; в таком случае старики собираются где-нибудь за станицей и добывают огонь путем трения двух кусков дерева; огонь, добытый таким способом, называют «живым огнем»[31]31
  СМОМПК. Вып. 7. Отд. 1. С. 55.


[Закрыть].

Приведенные факты свидетельствуют, что древнейший способ добывания огня трением кусков дерева, как священный и спасительный обряд, воспроизводится и у народов, обычно высекающих огонь из кремня, и там, где население в обыденной жизни пользуется уже спичками. В свою очередь и высекание огня из кремня перешло в область обрядовых переживаний, после того как в житейском обиходе этот способ добывания огня был вытеснен распространением спичек. Так, русские крестьяне Енисейской губернии для окуривания скота во время чумы зажигают кучи навоза, добывая для этого огонь высеканием из кремня. К этому же спасительному окуриванию прибегают и при появлении разного рода эпидемий. В старину же для окуривания в том и другом случае добывали «деревянный огонь» – обычай, в наиболее глухих местах Енисейской губернии уцелевший, быть может, и до настоящего времени (Макаренко А. // Живая старина. 1897 г. Вып. 2). В Тульской губернии болезнь, известную под именем «огонник» (мокнущий лишай, eczema faciei), лечат, высекая трижды огонь из кремня перед лицом больного (Этнографическое обозрение. Кн. 27. Далее: Этногр. обозр.). Вообще огонь, добываемый из кремня, занимает почетное место в обрядовой жизни и суевериях населения наиболее глухих местностей России. «Кремень и кресало всюду, во всех похождениях охраняют от злого духа. Спичками прогонишь ночью только лесного зверя, но не всегда спасешься от недоброго; гораздо действительнее и надежнее здесь огонь от кремня с кресалом» (Этногр. обозр. Кн. 2). То же явление наблюдается, конечно, и у других народностей. Латыши лечат ожоги, а также болячки на лице, высекая на них огонь из кремня[32]32
  Трейланд Ф. Материал по этнографии латышского племени // Известия Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. 60. С. 195. Далее: ИИОЛЕАЭ.


[Закрыть]. На Кавказе удины, жители села Варташен Елисаветпольской губернии, в домашнем обиходе пользуются спичками, но в случаях некоторых болезней прибегают к огню из кремня. Так, чтобы излечить желтуху, варташенский врачеватель трижды высекает перед больным огонь из кремня[33]33
  СМОМПК. Вып. 14. Отд. 1. С. 249.


[Закрыть].

Так, под покровом религиозных предубеждений, хранится память о первых шагах человеческой цивилизации. Из поколения в поколения, в форме окутанного благоговейным преклонением обряда, передаются во всех подробностях древнейшие способы добывания огня. И сами породы дерева, которыми разрешается пользоваться в таких случаях, нередко точно определены вековым обычаем. Обыкновенно для разведения огня с религиозными целями считаются пригодными лишь некоторые породы дерева – очевидно, те, которыми человек пользовался для добывания огня в древнейшее время. Всякий другой вид топлива, естественно, должен представляться непригодным. У курдов в дни религиозных праздников огонь очага «должен поддерживаться дровами, но не навозом», даже в местностях, где не имеется другого топлива, кроме навоза (Chantre Е. Les Kurdes. Lyon, 1897. Р. 18.). Это ограничение в выборе топлива свидетельствует о том, что предки нынешних курдов топили, во всяком случае, не кизяком, а дровами, следовательно, жили в лесистой местности. Совсем иное отношение к характеру топлива у народов, издавна кочующих в безлесных степях. Монголы всегда топят конским и коровьим навозом, хотя бы кругом было и много леса, как, например, за Байкалом. Древнейшее топливо и здесь окружается ореолом некоторого рода могущества: «по понятиям монголов, дым помета полезен от болезней кий – «ветреных»[34]34
  Гомбоев Галсан. О древних монгольских обычаях и суевериях // Записки Императорского археологического общества. Кн. 13. С. 245. Далее: ЗИАО.


[Закрыть]. В Древней Греции религия точно определяла, какие породы дерева могли быть употребляемы для поддержания огня на домашнем жертвеннике, и указывала те, употребление которых было бы нечестием (Fustel de Coulanges. La Cité antique. Р. 21). Индийский браман также заботливо поддерживал огонь на своем домашнем очаге, каждое утро и вечер питая его деревом, но, как и у греков, не всяким деревом, а только определенными породами дерева, указанными религией (Там же. Р. 25). То же самое видим мы и в Древней Персии. В одной шаманской песне бурят поется, что «из деревьев лесных лишь от пихтового дерева и от вереса идет священный дым»[35]35
  Шашков С. Шаманство в Сибири // Записки Императорского Русского географического общества, 1864. Кн. 2. С. 25. Далее: ЗИРГО.


[Закрыть]. У древних германцев, по свидетельству Тацита, при похоронах «наблюдается, чтобы при сожжении тел знатных людей употреблялось известного рода топливо» (Тацит. Германия. Кн. 2. С. 27). По старинному описанию Ламберти, в Мингрелии при испытании обвиняемого кипятком (суд Божий) для нагревания воды брались только некоторые породы дерева. В той же Мингрелии до недавнего времени кое-где сохранялся обычай приносить в июле жертву какому-то давнишнему божеству «нацра». Каждый член семьи брал «обязательно ольховую курящуюся головешку» и затем отправлялся в лес или под кукурузу, где и совершалось моление[36]36
  СМОМПК. Вып. 32. Отд. 3. С. 108.


[Закрыть]. В Гурии и теперь кое-где утром Нового года зажигают костры, чтобы прогнать нечистую силу и согреть выходящие в это время на свет Божий души умерших родственников, причем эти костры складываются исключительно из грабовых дров, так как другие породы дерева считаются в этом случае непригодными. Исключительное употребление только определенного рода дерева для поддержания огня, имеющего обрядовое значение, может быть объяснено только тем, что употребляемая в таких случаях древесная порода служила древнейшим топливом для данного народа. Уцелевшие доныне в памяти гурийцев отголоски благоговейного почтения к грабовым дровам свидетельствуют, что предки нынешних гурийцев употребляли в качестве обычного топлива граб, следовательно, издавна жили в местности, где леса состояли главным образом из граба. Таким же образом и для освещения в тех случаях, когда дело касается обрядовой жизни народа, считаются пригодными обыкновенно только древнейшие осветительные материалы – растительное масло, воск и т. п. Ни стеариновые свечи, ни керосин для такого рода надобностей не употребляются.

Если мы обратимся теперь к различного рода орудиям, созданным человеческой культурой, то и здесь, конечно, встретим то же явление: орудия наиболее древнего типа окружаются ореолом святости и чудодейственной силы. Период каменного века, уступивший место в практической жизни эпохе бронзы или железа, скромно приютился в области народных обычаев и суеверных обрядов, чтобы там незаметно доживать свои дни. В Египте в эпоху металлов трупы умерших вскрывались при бальзамировании каменным ножом (Геродот. Кн. 2 С. 86). Евреи, также пользовавшиеся в обыденной жизни металлическими орудиями, обрезание совершали каменным ножом. Это мы видим на примере жены Моисея, Сепфоры, каменным ножом совершающей обрезание своего первенца (Исход. Гл. 4: 25). Таким же образом в новейшие времена туземцы Новой Гвинеи пользовались при обрезании свежеобтесанным каменным ножом, а в крайнем случае осколком бамбука (Ратцель Ф. Народоведение. Т. 1. С. 301). Римляне закалывают жертвенное животное (например, перед битвой Горациев: Тит Ливий. Кн. 1. С. 24) опять-таки каменным ножом. Так область, окутанная дымкой народных суеверий, заботливо хранит и окружает благоговейным почитанием все то, что действительная жизнь выбрасывает за борт в своем поступательном движении. Но не из жалости обрядовая жизнь дает у себя радушный приют отжившей свой век старине. Нет, она приписывает ей таинственную благодетельную силу; все же новое может навлечь на тех, кто им пользуется, разные беды. На Аляске женщинам не позволялось разрезать рыбу железным ножом, так как там существует поверье, что рыба уйдет тогда на недосягаемую глубину. Равным образом не позволялось в присутствии фетиша работать в хижине железными инструментами, в противном случае заболеет ребенок (Ранке И. Человек. Т. 2. С. 576). В Африке овагереросы часто отказываются вливать купленное у них молоко в жестяные сосуды европейцев из опасения, что вследствие этого их коровы могут потерять молоко (Ратцель Ф. Народоведение. Т. 1. С. 107). На Кавказе у кагызманских армян, когда входят в комнату, где лежит новорожденный, «строго следят, чтобы у приходящих не было в карманах стальных, железных или медных вещей, а также сургуча; от этого, говорят, ребенок слепнет и умирает» (Кавказ. 1883. № 51). Это воззрение разделяют и армяне других местностей Закавказья, например селения Татев Зангезурского уезда Елисаветпольской губернии, где полагают, что если войти в комнату новорожденного, имея при себе какие-либо металлические вещи, то ребенок умрет, а роженица заболеет (СМОМПК. Вып. 13. Отд. 1. С. 113).

С переходом от эпохи бронзового века к эпохе железа и бронзовые или медные орудия, как оказавшиеся не у дел в житейской практике, также нередко находят себе убежище в области обрядов и культа. Римский Flamen Dialis бреет свою священную бороду непременно бронзовым ножом. Место для нового города римляне опахивали опять-таки не железным, а медным плугом (Шрадер О. Сравнительное языкознание и первобытная культура. С. 303). Русские в далеком Сургутском крае думают, что «класть с покойником вещи из какого-нибудь другого металла, кроме меди, грешно, и обыкновенно таковых не кладут»[37]37
  Неклепаев И. // 3аписки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. Кн. 30. С. 226. Далее: ЗЗСОИРГО.


[Закрыть].

Предметы и орудия, недавно вошедшие в обиходное употребление, обыкновенно вовсе не проникают за священную ограду обрядовой жизни. Так, маньзы (ветвь вогульского племени) кладут покойникам и богам для поедания приносимых им жертв не ложки, которыми едят сами, а деревянные лопаточки, служившие, очевидно, вместо ложек предкам нынешних маньзов. По мнению маньзов, боги едят пищу не ложками, а этими лопаточками[38]38
  Гондатти Н. Следы язычества у маньзов // ИИОЛЕАЭ. Т. 68. Вып. 2. С. 42.


[Закрыть]. У вотяков при совершении молений не дозволяется пользоваться рюмкой, вместо нее употребляется маленькая деревянная чашка[39]39
  ИОАИЭ при Каз. ун-те. Т. 22. Кн. 3. С. 212.


[Закрыть]. У персиян, по свидетельству Гмелина, «за непристойное дело почитается определенное на смертное одеяние полотно от целых холстов отрезать ножницами, но просто руками отдирать надлежит» (Гмелин С. Г. Путешествие по России для исследования трех царств природы. Ч. 3. С. 309). Особенно часто приходится встречаться в обрядовой жизни с запрещением пользоваться ножом; в таких случаях предписывается обходиться голыми руками, как это делалось в старину и в обыденной жизни. У чувашей при заключении свадебного договора в доме невесты родители жениха выставляют на стол, в виде угощения, принесенные гостинцы; девушки разламывают эти гостинцы руками, но ни в коем случае не режут ножом, и кладут перед гостями[40]40
  ИОАИЭ при Каз. ун-те. Т. 19. Вып. 1. С. 7; Прокопьев К. Брак у чувашей.


[Закрыть].

Белорусы Минской губернии никогда не отрезают ножом воска от святой свечи (сретенской, страстной), а всегда откусывают[41]41
  Янчук Н. // ИИОЛЕАЭ. Т. 41. С. 83.


[Закрыть]. Среди малороссийского населения Харьковской губернии предубеждение против употребления ножа облекается в иную форму: первый вынутый из печи хлеб не следует резать, а нужно ломать (Иванов П. // Этногр. обозр. Кн. 32. С. 43).

На Кавказе мы встречаемся с такими же суеверными страхами относительно ножа: «Не режь хлеба – Богу неприятно», – говорят старозаветные армяне в некоторых местностях Зангезурского уезда Елисаветпольской губернии. Другие прибавляют к этому, что «если резать хлеб ножом, настанет дороговизна» (СМОМПК. Вып. 17. Отд. 2. С. 197, 200). В глухих уголках Кахетии и Уканамхари также можно и теперь еще услышать, что резать хлеб ножом нехорошо, следует ломать его руками. Запрещение употреблять нож для разрезывания пищи можно встретить, разумеется, и у многих других народов. Даяки на острове Борнео постановили даже взыскивать штраф с каждого из своих соплеменников, который будет уличен в разрезании пищи европейским способом (Спенсер Г. Основания социологии. Т. 1. С. 45).

Любопытное явление представляют переживания, касающиеся оружия. Для успеха в борьбе за существование, для нужд реальной жизни в высшей степени важно, чтобы народ имел в своем распоряжении наиболее совершенное оружие. В области обрядовой жизни оружие ценится, однако, с иной точки зрения: здесь важны не действительные качества оружия, а его древность. В практике жизни лук и стрелы вытесняются огнестрельным оружием как более совершенным, но в сфере обрядовых действий и народных верований они еще долго потом продолжают занимать свое прежнее почетное место. Так, во время похоронных состязаний в стрельбе у черкесов еще не слишком давно были в употреблении лук и стрелы. Это похоронное состязание называлось у черкесов «кебек». Состояло оно в следующем: на избранном для этого месте устанавливался длинный шест, наверху которого прикреплялась небольшая круглая доска «кебек». Наездник должен был на всем скаку попасть стрелою в этот «кебек»[42]42
  Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 1. Ч. 1. С. 190, 191.


[Закрыть]. Тушины в день похорон в прежнее время устраивали обыкновенно состязание в стрельбе из ружей, а в годовщину смерти – непременно из деревянных луков. Луки и стрелы передаются, где они еще имеются, из поколения в поколение и хранятся, как священные предметы, на случай подобного рода надобности.

Как древнее оружие, оказавшее некогда огромные благодеяния человеку, лук и стрела окружаются мистической дымкой чего-то священного, могущественного. Им приписывают силу исцелять болезни, отгонять злых духов. В Кахетии колики в боку лечили в прежнее время следующим способом: к больному боку прикладывали большую деревянную чашку (табахи) и в нее выпускали стрелу из лука. Лук делался из кизилового дерева, стрела – из камыша, а наконечник ее – из ветки инжира. В одном грузинском народном лечебнике («Карабадини»), рукопись которого относится к XIX веку, находим следующую «молитву против опухоли сосков»: «Анас деда, банас деда! – сказано относительно стрел… – Сделаю лук из шиповника и приготовлю стрелу, – и далее прибавляется: – Когда будешь произносить эту молитву против опухоли, нужно выпускать стрелу» (СМОМПК. Вып. 31). Из этого можно заключить, что лечение выпусканием стрелы было, вероятно, довольно распространенным в Грузии.

Временам, не менее отдаленным, чем луки и стрелы, принадлежат шлемы, щиты и панцири из древесных ветвей и кожи. Такого именно рода оборонительное оружие было у народов Кавказа в древние времена. Ксенофонт (431-354 гг. до Р. X.) сообщает нам следующие сведения об оборонительном вооружении современных ему кавказских народов. Халибы носили льняные панцири, доходившие до живота, причем нижняя часть панцирей состояла из густосплетенных шнурков; макроны носили плетеные щиты, копья и власяницы; дрилы имели плетеные щиты, набедренники и пафлагонские шлемы; моссинэки носили рубашки, доходившие до колен, из толстой материи, напоминающей парусину для мешков, на голове имели кожаные шлемы, похожие на пафлагонские (Ган К. Известия греческих и римских писателей о Кавказе. Т. 1. С. 33–38). И не у одних только народов Кавказа были в употреблении подобные шлемы, щиты и панцири. Щит народов на севере от Италии, говорит Шрадер (Сравнительное языкознание и первобытная культура. С. 339), был плетенным из ивовых прутьев, обтянутых кожей, или состоял из тонких досок тисового дерева, или ольхового, или липового. Что касается шлема, то «раньше, чем стали носить медный шлем, защищали голову кожаною шапкою или плетеным кожаным, деревянным шлемом, какой был у азиатских греков времен Геродота» (Там же. Р. 341). Аналогичные ступени развития прошел и панцирь, который у италийских народов, например, сплетался из кожаных ремней. Память об этих примитивных формах оборонительного оружия сохранилась в одном черкесском обычае. Во время поминальных скачек выезжает, бывало, партия наездников, одетых в шлемы и панцири, сплетенные из ветвей дерева, например орешника. За ними вдогонку пускается целая стая всадников. Одни стараются ускакать со своими доспехами, а другие пытаются отнять эти доспехи, чтобы надеть их на себя (Дубровин Н. Указ. соч. Т. 1. Ч. 1).

Обратимся теперь к одежде и материалу, из которого она изготавливается. В Гурии суеверный обычай требует, чтобы тело умершего было завернуто в грубое льняное полотно домашней работы; фабричные же ткани считаются менее полезными для души покойного (Мамаладзе Т. // СМОМПК. Вып. 17. Ч. 2). Происхождение этого взгляда кроется в том недалеком прошлом, когда в Гурии не было иных тканей, кроме домашних. То обстоятельство, что, по обычаю, ткань должна быть льняная, свидетельствует о земледельческом прошлом гурийцев. Такое же предубеждение против купленного полотна можно встретить и у других народов.

О молдаванах, например, читаем следующее: «Величайшим грехом считается у них покрывать лицо умершего купленным полотном. Для этого требуется непременно домашнее полотно, которое у всякой молдаванки имеется, ибо молдаванки только и делают, что ткут полотна из купленного льна и пеньки»[43]43
  Енакиевич И. О некоторых особенностях аккерманских молдаван // Вестник Императорского Русского географического общества. 1857. Кн. 2. Отд. 5. С. 31. Далее: ВИРГО.


[Закрыть]. Вообще у народов земледельческих ореолом особенной святости окружается одежда из растительных продуктов – льна, пеньки и прочих; напротив, шерстяные одежды, как явившиеся позже, считаются непригодными для надобностей, связанных с культом, обрядовыми действиями и прочими. Египтяне обычно носили полотняные туники, поверх которых надевали белую шерстяную одежду.

«Однако, – повествует Геродот (Кн. 2. С. 81), – в шерстяных одеждах грешно входить в храм или хоронить покойников».

Равным образом, египетские жрецы не могли носить иной одежды, кроме полотняной, и иной обуви, кроме как из папируса (Геродот. Кн. 2. С. 37). Этот запрет свидетельствует как нельзя лучше, что древнейшая одежда египтян была из полотна; шерстяные же одежды являются продуктом позднейшего происхождения. У народов скотоводческих мы встречаем как раз обратное отношение к материалу одежды. Там ореол святости осеняет шерстяную ткань. Этим объясняется, почему среди последователей ислама уже в первом и во втором веке гиджры грубая шерстяная одежда (суфа) являлась атрибутом набожности и отречения от света; на основании этого внешнего признака набожные люди стали называться суфиями[44]44
  Соссей Шаптепи де ла. Иллюстрирования история религий. Т. 1. С. 314.


[Закрыть]. Таким же религиозным почтением окружают власяницу и другие пастушеские народы.

Свято хранится память о древнейшем материале для одежды в траурном одеянии разных народов. По свидетельству Марко Поло, в Китае, «когда мертвого несут сжигать, все родные – мужчины и женщины – с горя одеваются в пеньку и идут за телом» (Минаев И. П. Путешествие Марко Поло. 1902. С. 218). Земледелец в знак траура облачается в пеньку и лен, народы же, чтящие в обрядовой жизни свое скотоводческое прошлое, одеваются в грубые шерстяные одежды. Так, вдова-осетинка в знак траура надевает черное платье, сделанное из толстого, местного изделия сукна, и сорочку из черной шерстяной жесткой материи[45]45
  Гатиев Б. Суеверия и предрассудки у осетин // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 9. С. 11. Далее: ССКГ.


[Закрыть]. Из грубой домашней ткани изготавливается траурное платье и у других кавказских народов. Таким же образом траурная одежда римлян и греков делалась из простой грубой материи. Спенсер находит даже возможным считать грубость ткани существеннейшим признаком траура. Но суть дела в данном случае, собственно говоря, не в грубости ткани, а в употреблении, в качестве траурной, древнейшего типа одежды. Каяны на острове Борнео во время траура снимают свои хлопчатобумажные саронги и облекаются в одежду из коры (Ратцель Ф. Народоведение. Т. 1. С. 96). Тот же возврат к далекой старине имеет место всякий раз, когда человек вступает в общение с богами и духами. Закон Ману гласит, что, когда седовласый брамин удаляется в лес провести остаток дней в религиозных размышлениях, он должен облачиться в шкуру или в одежду из коры; равным образом на Западно-Африканском берегу на празднествах, соединенных с поклонением фетишам, всякого рода платья заменяются одними шкурами (Там же. С. 96). В Мадрасе на ежегодном празднестве низшая каста сбрасывает обычную одежду и надевает передники из ветвей с листьями (Тэйлор Э. Б. Антропология. 1882. С. 242, 243.). Во всех этих обычаях мы имеем дело с переживаниями, с возвратом к освященной древностью старине, так как некогда употребление, например, древесной коры, в качестве материи для одежды «было распространено от Полинезии до западного берега Африки и попадается даже в Америке» (Ратцель Ф. Народоведение. Т. 1. С. 96). Шкуры животных, в качестве древнейшей одежды, имели еще более широкое распространение.

Обувь для многих народов – приобретение сравнительно недавнее. Путешествовавший по Кавказу в начале 20-х годов прошлого столетия Гамба сообщает, например, что виденные им абхазцы ходили босиком, и только некоторые имели на ногах вместо обуви кусок кожи шакала или волка, привязанный ивовыми прутьями[46]46
  Gamba. Voyage dans la Russie meridionale. Paris, 1826. Т. 1. Р. 90.


[Закрыть]. Понятно, что богам и духам предков это новшество не по вкусу, и кто захотел бы порадовать их любезной их сердцу стариной, тот должен снять с себя обувь и предстать пред ними с босыми ногами. Так обыкновенно и делают. В Абиссинии при трудных родах муж снимает сандалии и босиком обходит кругом дома, ударяя мечом по стенам (Гельвальд Ф. Естественная история племен и народов. Т. 2. С. 327). В Сигнахском уезде Тифлисской губернии в случае засухи народ с крестным ходом обходил деревни, причем и мужчины, и женщины большей частью шли босые. У варташенских евреев (в Елисаветпольской губернии) женщины в знак траура иногда в течение семи дней кряду ходят босыми; босиком возвращается и хозяин дома с кладбища после похорон (СМОМПК. Вып. 18. Отд. 3. С. 134, 135). В Имеретии близкие родственники, оплакивая покойного, сидят босыми около тела умершего (СМОМПК. Вып. 19. Отд. 1. С. 132). Босиком совершают иногда довольно далекие паломничества к народным святыням грузины, армяне и др. Так, в Зангезурском уезде Елисаветпольской губернии местное армянское население на 8-й день Пасхи отправляется в Кармирванк праздновать память отшельника Иакова. «Немало таких, особенно среди женщин, которые за целые пятьдесят верст, из уважения к святому, отправляются пешком босыми ногами» (СМОМПК. Вып. 25. Отд. 2. С. 49). Только с босыми ногами дозволяется у разных народов приходить в места, посвященные культу. Благочестивые осетины, даже проходя мимо святилища Ног-дзуара, снимали обувь и шли босиком (Шанаев Дж. // ССКГ. Вып. 3. С. 34). Иногда, впрочем, запрещение касается только обуви недавнего происхождения. Вотяки Гондырского края Пермской губернии на свои моления и жертвоприношения «приходят в особом белом национальном костюме и в лаптях; пришедший же в сапогах немедленно изгоняется»[47]47
  Яковлев И. В. // ИОАИЭ при Каз. ун-те. Т. 19. Вып. 3–4. С. 186.


[Закрыть]. В Западной Европе незадолго перед чумой XIV века вошли в моду сапоги с острыми носками, «и многие считали их особенно оскорбительными для Всемогущего» (Лекки У. История возникновения и влияния рационализма в Европе. Т. 1. С. 53).

Деревянные полы в домах большинства кавказских народов стали появляться сравнительно недавно, так что души предков и разного рода духи, навещающие жилища, не всюду еще успели примириться с этим новшеством. В Мингрелии, если дом имеет деревянный пол, в нем нельзя совершать старинного, теперь почти совершенно забытого молитвенного обряда «нерчиши хвалма», или «оджумашхури» (СМОМПК. Вып. 32. Отд. 3. С. 97). Божество Нерчи патыни, ради которого устраивался этот обряд, очевидно, не хочет признавать полов. В Гурии в прежнее время считалось обязательным, чтобы женщина разрешалась от бремени на земле, устланной соломой, но не на полу (СМОМПК. Вып. 17. Отд. 2. С. 90). Вероятно, в данном случае действовало опасение, как бы не раздражить духов, присутствующих при родах и не привыкших к деревянному полу. Такой же отголосок прошлого встречаем в Имеретии. В имеретинских домах обыкновенно имеются деревянные тахты во всю длину помещения. Однако женщине не дозволялось разрешаться на тахте; бабка заблаговременно устраивала для роженицы постель на земляном полу (СМОМПК. Вып. 19. Отд. 1. С. 179). То же предубеждение встречаем и среди казачьего населения Кубанской области. Относительно станицы Расшеватской и ближайших к ней имеется сведение, что «из боязни греха» женщины рожают там только на голой земле, и это – какой бы холод ни был (СМОМПК. Вып. 16. Отд. 2. С. 22). На Западе России эсты «полагают, что не должно умирать в кровати»; поэтому умирающего кладут на пол, на соломенную подстилку (Журнал МВД. 1850. Вып. 7. С. 67. Далее: ЖМВД). Здесь суеверная мысль успела уже примириться с существованием деревянного пола, но с боязливым предубеждением относится к другому новшеству – кровати.