Текст книги "Святая Олимпиада и другие диакониссы древней Церкви"

Как диаконисса, она помогала при Крещении женщин и исполняла поручения епископа-брата относительно посещения их в больницах, тюрьмах, при смертных одрах.

«Избери, – говорится епископу в древних правилах, – диакониссу верную и святую для служения женам. Случается иногда, что в некоторые дома не можешь ты послать диакона к женам; тогда для успокоения помыслов людей худых можешь послать диакониссу»¹⁴⁶.

Феозевия всей душой была преданна святому делу своего сана и оказалась лучшей помощницей своего брата-епископа. Святой Григорий Богослов называет ее верным товарищем великого Григория. Горе и радость они делили вместе, когда страдал Григорий, страдала и Феозевия.

В 375 году Григорий, оклеветанный арианами, был изгнан из отечества. Три года, пока не умер император Валент, скитался он с места на место. Ревностный пастырь и тогда не остался в бездействии. Феозевия-диаконисса не покидала в это время своего брата. Она много помогла ему, поддерживая Православие между женами, в то время когда власти теснили истинную веру. Она являлась в этом деле священной опорой жен благочестивых. Она была диакониссой не по одному имени, но и на деле; она не жалела себя в своем служении Святой Церкви и сестрам.

По возвращении брата на епископскую кафедру Феозевия еще семь лет трудилась в звании диаконисы. Она скончалась 10 января около 385 года.

Память ее совпадает с днем памяти Григория Нисского¹⁴⁷.

Ариста-диаконисса

О диакониссе Аристе упоминается в житии святого мученика Артемия¹⁴⁸, жившего в IV веке: «Ариста, диаконисса Антиохийской Церкви, выпросила у мучителя тело святого мученика Артемия и, помазавши его драгоценными ароматами, положила в ковчег и послала в Константинополь»¹⁴⁹.

Три вдовы времен Златоуста: Сальвина, Ампрукла и Пентадия

Сальвина, Ампрукла и Пентадия были диакониссами при Церкви Константинопольской во второй половине IV – начале V столетия. Из всех бывших тогда диаконисе они во главе со святой Олимпиадой отличались высотой своих заслуг и силой преданности епископу. Их имена чтимы Церковью и с уважением записаны историей. «Рассказать здесь вкратце то, что о них известно, – говорит исследователь истории святого Иоанна Златоуста, – значит, может быть, разъяснить любопытный исторический вопрос, который касается сословия диаконисе, имевшего такое важное значение в IV и V веках нашей эры. Мы увидим, какой класс общества нередко доставлял их, какие обстоятельства решали их призвание и как случалось, что и в Константинополе, и в Риме они порой получали значение личностей политических»¹⁵⁰.

Сальвина-диаконисса

Сальвина, мавританка по рождению, происходившая от древних царей нумидийских, была дочерью свирепого тирана Гильдона, который опустошил грабежом и убийством римскую Африку и кончил тем, что порвал узы своего подданства и отложился от империи. Из предосторожности, которую нередко принимал Рим относительно своих чиновников варварского происхождения, подававших повод к подозрению, Феодосий потребовал к себе Сальвину, тогда еще малолетнюю, дабы держать ее при дворе заложницей, воспитать римлянкой, выдать замуж за патриция и тем упрочить верноподданность ее отца. И в самом деле, для Феодосия, которому приходилось вести большие войны на Западе, сохранение африканки было очень важно, потому что, как известно, Африка была житницей Италии. Итак, Сальвина получила при восточном дворе воспитание римлянки, и, когда она достигла возраста замужества, Феодосий выбрал ей мужа в своем семействе, племянника своей супруги.

Он думал, что сделал достаточно для того, чтобы привязать к себе варвара, непостоянства которого опасался; но этот союз с царским домом, повелевавшим целому миру, не сделал Гильдона ни более цивилизованным, ни более верным. Едва закрыл навеки глаза великий император, как Гильдон сбросил личину и под ложным предлогом передачи Африки из власти западной во власть восточную, согласно желанию Аркадия (сына Феодосия Великого), приказал перерезать римских переселенцев и объявил себя врагом империи. В то время как он сбрасывал с себя узы римского гражданства, он изменил и Церкви, обратившись в язычество. И предался всяким бесчинствам и жестокостям дикого нрава своего племени.

По странной противоположности, кроткая дочь этого язычника осталась при дворе восточном усердной христианкой и целомудренной супругой, и, когда мужа ее, недолго жившего, не стало, наследнице Сасиниссы и Югурты и не грезилось больших почестей, как поступить в константинопольские диакониссы, дав обет вечного вдовства. Ни Златоуст, ни Иероним не остались без влияния на успехи этой склонности, которая привлекала взоры всего христианства. Иероним из своих вифлеемских пещер прислал ей красноречивое поучение, а Златоуст сочинил трактат, озаглавленный «Молодой вдове», в котором провозглашает и славу ее союза с Владыкой вселенной, и преимущества призвания к мирному счастью, которого не знали ее родственники.

Сальвина, будучи диакониссой, не переставала быть очень влиятельной женщиной и сделалась покровительницей Восточных Церквей при дворе Аркадия. К ней обращались со всех концов империи как к личности, имевшей большую силу у императора и императрицы.

Пентадия-диаконисса

Ампрукла и Пентадия занимали почетное место между матронами города. Жизнь Пентадии была полна тревог и горя. Она была женой консула Тимасия – благороднейшей жертвы евнуха Евтропия, сославшего его в египетский Оазис¹⁵¹ по ложному обвинению в оскорблении Величества. Она была замешана в деле мужа, также приговорена к ссылке и принуждена была скрываться, чтобы избежать участи еще более ужасной.

Стенами и стражами этой тюрьмы был пояс горячих непроходимых песков, окружавших Оазис. Ссыльный муж Пентадии попытался бежать с помощью каравана арабских купцов, и попал ли он в сети, расставленные ему евнухом Евтропием, или был поглощен песчаным океаном, который вздымают ветры пустыни, – но он исчез, и никогда следы его не были отысканы. Жена его, окруженная шпионами Евтропия, меняя одно убежище на другое и наконец увидев опасность быть обнаруженной, скрылась в одной из церквей Константинополя, пользуясь правом убежища, которое законом было даровано местам собрания христиан, – но евнух приказал силой взять ее.

Это было началом ужасной трагедии, развязкой которой стала смерть этого министра. Архиепископ Иоанн Златоуст защитил свою Церковь; он вступился за Пентадию, потребовал ее выдачи во имя странноприимства Божия и таким образом спас ее. Признательная Пентадия посвятила себя той Церкви, которая послужила ей убежищем, и епископу, спасителю своему. С переменой обстоятельств покровительствуемая сама стала покровительницей. Златоуст писал ей в дни собственных злополучий: «Ты умела соединить на челе своем все венцы, ты – крепость своих сограждан в печалях, пристань для несчастных среди волн гонений»¹⁵².

Сделавшись диакониссой, Пентадия, за исключением дел своего сана, вела жизнь отшельницы. Вместе с Олимпиадой, Сальвиной и Ампруклой она пережила все ужасы церковного переворота. Мы встречаемся с ними в крегцальной при последнем прощании святого Иоанна в день его отъезда в ссылку. Пентадия вместе со святой Олимпиадой, Ампруклой и другими диакониссами была обвинена в поджоге храма Святой Софии.

История вовсе не упоминает Сальвину в числе обвиняемых. Без сомнения, двор избавил от постыдной явки на суд эту дочь мавританского царя, ставшую римлянкой через брак с родственником великого Феодосия, а следовательно, – родственницу царствующего императора. Пентадия же второй из диаконисе (после Олимпиады) была приведена на суд перед Оптатом, префектом города.

Вдову консула Тимасия встретили здесь лишь грубые оскорбления и жестокость. Письма, которые написал святой Златоуст, изображают нам картину того, что пришлось ей претерпеть тогда. «Каких козней не испытывали они против тебя, каких орудий не приводили в движение, дабы пошатнуть твою душу, столь сильную, столь мужественную, столь верную Богу. Тебя, не знавшую ничего в мире, кроме церкви и своей комнаты, они повлекли на форум, с форума в судище, из судища в темницу. Они изощряли языки лжесвидетелей и, дабы ужаснуть тебя, произвели убийства на глазах твоих. Ты видела потоки крови, отроческие тела, терзаемые железом, сжигаемые огнем, лица знаменитые и многочисленные, покрытые ранами и преданные пыткам, наконец, не осталось ни одного камня, который не сдвинули бы для того, чтобы привести тебя в ужас и заставить из страха говорить противное тому, что ты видела… Однако не удалось им затянуть тебя в свою петлю, но сами они попали в нее: это обвинение в поджигательстве, возведенное против тебя людьми презренными и жалкими в надежде на собственное торжество, послужило лишь тому, что они сами уличены в клевете твоими устами»¹⁵³.

Ампрукла (Прокла) – диаконисса

Ампрукла, как мы видели, принадлежала к знатнейшим матронам столицы. Она была одной из преданнейших Иоанну Златоусту диаконисе, перенесших гонение за Церковь и его имя. Сохранились два письма Иоанна Златоуста к ней, из которых о личности Ампруклы и можно почерпнуть сведения.

В одном из этих писем святителя усматривается лишь то, что Ампрукла говорит о тех испытаниях, которым подверглись она и ее сестры за верность владыке и Церкви. Ампрукла была одной из тех диаконисе, которые присутствовали в церкви Святой Софии при последних прощальных словах епископа, и уже по одному этому должна была подпасть под обвинение в поджоге. Эта возвышенная женщина, кажется, управляла общежитием монахинь (не диаконисе ли?) в Константинополе; она была в этом городе приезжая и, по всей вероятности, прибыла из Сирии в то время, когда Златоуст стал архиепископом, и потом, как полагают, возвратилась умереть на родину. Она знала по-гречески плохо и этим извинялась в том, что редко писала своему горячо любимому отцу. Златоуст отвечал ей на это, что вместо того, чтобы лишать его своих писем, Ампрукла сделала бы лучше, если бы писала на своем родном языке, который был ему так же хорошо знаком, как и греческий¹⁵⁴.

Сабиниана (Савиниана) – диаконисса

Сабиниана была диакониссой Антиохийской Церкви. «Она была отличена в ряду знаменитых женщин христианского Востока. По свидетельству одного церковного писателя¹⁵⁵, она была теткой Златоуста со стороны отца и связана дружескими чувствами с Олимпиадой. Ее изображают девой, имевшей духовные видения и беседовавшей с Самим Богом»¹⁵⁶.

Иоанн Златоуст упоминает о ней в тринадцатом письме к Олимпиаде-диакониссе. «Пришла ко мне госпожа моя Сабиниана-диаконисса в тот же день, как я прибыл сюда (в Кукуз), скорбная, изнуренная, – пришла, говорю, хотя она в таком возрасте, в котором уже трудно двигаться с места. Впрочем, легкость и живость духа у нее юношеские, не чувствующие никаких огорчений. Она сказала, что готова идти со мной в Скифию, если только справедлив тот слух, будто меня отведут туда. Она твердо решила никогда не возвращаться к своим, а жить там, где буду я. Питомцы Церкви и ее приняли с большим усердием и ласковостью»¹⁵⁷.

Смелая диаконисса была принята в Кукузе, как того заслуживала подобная преданность; епископ Кукузский пожелал, чтобы она в той же должности жила при его Церкви, и прочие клирики оказали ей такое же почтение и сочувствие.

Палладия, Мартирия и Елисандия – диакониссы

О Палладии, Мартирии и Елисандии лишь только упоминается в пространном житии святой Олимпиады.

Эти три современницы святого Иоанна Златоуста были родственницами Олимпиады. Они подвизались в монастыре, основанном в то время в Константинополе первой из диаконисе. За особое их благочестие Иоанн Златоуст, посещавший неоднократно монастырь святой Олимпиады, посвятил их в сан диаконисе.

Елисандия была второй игуменией в монастыре после смерти святой Олимпиады и наместницы ее, Марины.

Святая Кандида-диаконисса

По следам Олимпиады, говорит в «Лавсаике» епископ Еленопольский Палладий, шла святая Кандида – дочь полководца Трояна. Она проводила весьма благочестивую жизнь: пеклась о благолепии храмов Божиих, чтила епископов, священство и весь клир по великому своему благоговению к Тайнам Христовым. Она достигла высокой чистоты¹⁵⁸. Подвизалась она приблизительно в конце IV – начале V века.

Святая игумения Феодула-диаконисса

Современница святой Олимпиады, святая преподобная Феодула-диаконисса была игуменией Тавеннисиотского женского монастыря, основанного в IV веке первоначальником общежитий преподобным Пахомием Великим. О ней упоминается в житии святой девы Евпраксии¹⁵⁹ и говорится лишь то, что она была святая руководительница обители и мудрая наставница Евпраксии, которую приняла в свою обитель малолетним ребенком.

Тавеннисиотская женская обитель Феодулы со ста тридцатью сестрами славилась строгостью своих правил. «Тут не употребляли ни вина, ни яблока, ни винограда, ни финика, ни другого приятного для вкуса, иные не вкушали даже и елея; одни постились с вечера и до вечера, другие принимали пищу через день, а некоторые через два или три дня. Ни одна не мыла ног своих, иные, услышав о бане, смеялись и считали это за гнусность, нетерпимую для слуха. Для каждой постелью была земля, покрытая власяницей в локоть ширины и в три длины, тут они и покоились. Одежда их была из шерсти и доходила до пят. Каждая работала сколько могла. Если которая заболевала, к пособиям медицинским не обращались; болезнь принимали за благословение Божие и терпеливо переносили страдание, если не посылалось исцеление Господом. Ни одна не выходила за ворота обители. Была привратница. Через нее передавались все ответы. Вся забота их была о том, как угодить Господу молитвенными помышлениями. Потому Бог творил здесь много знамений, подавая исцеление для приходящих сюда»¹⁶⁰.

«Было поставлено правилом обители, чтобы сестры объявляли настоятельнице о каждом искушении, которое испытывали»¹⁶¹. «Опытная настоятельница не только молилась за подвижницу, но и советами вела искушаемую постепенно, как бы по ступеням, к высокой жизни»¹⁶². Но особой заботой Феодулы была святая Евпраксия. «Настоятельница любила заниматься с маленькой Евпраксией¹⁶³. Интересен разговор игумении с пяти-шестилетним ребенком Евпраксией, которую мать часто приводила в обитель.

Нравятся ли ей монастырь и сестры, спросила она девочку.

– Очень нравятся, – ответила она.

– Если же так, почему не останетесь вы с нами? – продолжала игумения.

– Я осталась бы с большой охотой, – возразила девочка, – но боюсь, чтобы это не огорчило родной моей мамы.

– Кого вы любите более: нас ли или жениха своего, с которым обручены? (Евпраксия действительно была обручена с сыном сенатора.)

– Я совсем не знаю его, – отвечала маленькая Евпраксия, – да и он тоже не знает меня; а вас я люблю и знаю; но вы кого любите более: меня или моего жениха?

– Мы очень любим вас, – ответила настоятельница, – Господа же нашего Иисуса Христа любим более всего.

– И я, – сказала девочка, – люблю вас очень, а более вас люблю Господа Иисуса»¹⁶⁴.

Евпраксия после этого разговора осталась в обители и под руководством мудрой игумении достигла высшей степени совершенства в своей подвижнической жизни.

Интересен один случай этого руководства. Желая закалить волю уже двадцатилетней Евпраксии, игумения, видя в ней слишком много изящества во всем ее существе, сказывавшегося помимо ее намерений, подвергла ее жестокому испытанию. Она приказала ей перетаскать груду камней с одного места на другое и это повторить до тридцати раз без всякого объяснения причины такого послушания.

Игумения имела Небесное откровение о близкой кончине Евпраксии (на тридцатом году ее жизни), но она долго скрывала печаль свою о близкой потере и лишь за день сказала сестрам, что близок конец Евпраксии. У Евпраксии открылась горячка, и она, извещенная о смерти, много молилась о том и по смирению сознавалась, что у нее нет добрых дел, прося Господа еще год на покаяние. Настоятельница утешала ее милосердием Спасителя. Прошло не более месяца со дня смерти Евпраксии, как игумения была извещена свыше и о своей кончине. Она объявила о том сестрам и избрала себе преемницу. Наставляя ее, она говорила:

«Умоляю тебя именем Святой Троицы не искать имений и богатства; не занимай сестер заботами о временном, пусть они дорожат одним Небом, вы же, дорогие сестры, старайтесь подражать Евпраксии»¹⁶⁵.

Расставшись со всеми, игумения заперлась в молельной, и на другой день нашли ее умершей.

Святая Феодула скончалась в 410 году. Память ее вместе с Евпраксией и Олимпиадой празднуется 25 июля / 7 августа. Преподобная Феодула в Четьих-Минеях в одном месте называется «игуменией, яже бе диаконисса». Она была диакониссой (διακονος), но до своего ли монашества или одновременно с иночеством, неизвестно.

Святые преподобные Мавра и Домника – диакониссы

Святые Мавра и Домника, современницы святой Олимпиады, были диакониссами Константинопольской церкви. Они происходили из знатного языческого дома и были родом из Карфагена. При патриархе Нектарии (следовательно, раньше 397 года, года смерти Нектария) они пришли в Константинополь с пятью своими служанками-язычницами. Их привлекло в столицу Востока пламенное желание принять Крещение.

Нектарий имел о них особенное извещение; поэтому, когда они обратились к нему с просьбой принять их в лоно христианской Церкви, он не только совершил над ними Крещение, но Домнику и Мавру посвятил в диакониссы. Долго ли они трудились в этом сане, неизвестно; история говорит о них как об основательницах двух иноческих обителей. Император Феодосий подарил им землю за чертой города. Домника построила монастырь во имя пророка Захарии, а Мавра – во имя святой Мавры. К той и другой собралось множество дев, преимущественно из африканского Карфагена.

Как известно, император Феодосий обращал власть свою на ослабление язычества в дальних областях своей империи, и обители Домники и Мавры сделались училищами для новых христианок. Блаженная Домника долгими и твердыми подвигами взошла на высокую степень духовного совершенства. По милосердию Божию она исцеляла больных, прорекала будущее, призывая к заботам о вечности некоторых из беззаботных жителей веселой столицы. Жизнь святой Домники¹⁶⁶ была очень продолжительна; она дожила до времен императора Льва II (ум. в 474 году).

Святая Мавра¹⁶⁷ умерла раньше нее. С благодарной мольбой преставилась она ко Господу. Обитель Мавры прославилась тем, что претерпела гонение при Копрониме.

Святые жены-диакониссы в V веке

О диакониссах V века упоминается в царствование императора Феодосия II.

Около 447 года слабый и недальновидный император Феодосий II по наущению клеветников вознамерился удалить сестру свою, благочестивую Пульхерию, от управления государством, которым она руководила совместно со своим братом, попечительницей которого была назначена по малолетству его уже со дня смерти Аркадия. Он потребовал, чтобы Константинопольский патриарх Флавиан посвятил Пульхерию в диакониссы. Однако Флавиан не посвятил ее, так как она не имела своего личного желания на это. Он объяснил императору, что против воли он не имеет права никого посвящать в этот сан.

Святая диаконисса Ксения-Евсевия

Святая Евсевия была дочерью римского сенатора. В молодости она покинула родительский дом с двумя верными служанками и назвалась Ксенией, что значит «странница». Переодевшись в мужское платье, тайно скрылись они из Рима и на корабле прибыли в Александрию. Затем переплыли на остров Ко, что в пятидесяти верстах от карийского города Галикарнаса. Здесь, наняв дом, Ксения жила со служанками, как с сестрами, взяв с них слово никому не говорить, кто она. «Я странница для Господа», – говорила она. Положение их на острове оказалось для них, беззащитных, слабых женщин, небезопасным. Но Господь послал им помощь по их молитвам.

Раз Евсевия встретилась со старцем-странником и просила принять ее и сестер в духовные дочери.

– Я думаю, – добавила она, – что ты епископ Божий.

Старец спросил, кто они.

– Мы из далекой страны, – отвечала Ксения, – и ищем одного – спасения души.

– Поверьте мне, – сказал старец, – я не епископ, я сам странник, иду из Святой Земли в свою обитель святого апостола Андрея, что в кирийском городе Миласе.

Ксения умоляла старца взять их с собой и укрыть своей защитой от искушений беззащитного одиночества.

Старец согласился. В Миласе вблизи соборного храма Евсевия купила дом, устроила небольшой храм во имя святого архидиакона Стефана и составила общину дев. Блаженный старец Павел усердно заботился о новой общине и постриг в монашество Евсевию и ее подруг.

Спустя недолгое время почил епископ Миласа Кирилл, и на его место поставлен был игумен Андреевской обители старец Павел.

Новый епископ посетил общину Ксении и в виде отличия предложил ей сан диакониссы. Ксения по смирению своему долго отказывалась, считая себя недостойной никаких наград. Однако епископ Павел посвятил ее в диакониссы.

Жизнь Ксении была высокая. Она принимала пищу через день или через два, а иногда через неделю, и только один хлеб; она не касалась даже овощей и масла. Жизнь свою она проводила в покаянии, слезах и молитвах. Не довольствуясь молитвами в храме, она всю ночь стояла на молитве в своей келлии с поднятыми к небу руками. Все это скрывала она; но подруги ее, желая подражать подвигам ее, видели это. Одежда на ней была самая простая. Строгая к себе самой, она была весьма милосердна ко всем, тиха, добра к сестрам, внимательна и к малым их надобностям; никому не говорила она слова жестокого, согрешивших вразумляла с кроткой любовью.

Когда приблизилась кончина высокой подвижницы, она созвала сестер в монастырский храм и сказала им:

– Вы оказали много любви ко мне, сестры; продолжайте и еще любовь вашу, молитесь за меня: я умираю; попросите отца нашего Павла молиться за меня; он так много заботился о душе моей.

Сестры зарыдали. Она продолжала:

– Бодрствуйте, сестры, готовьтесь встретить Жениха Господа с елеем добрых дел и с горячей любовью. Не надобно лениться, а надобно бодрствовать.

Отпустив сестер, осталась она в храме на молитве и наутро найдена была уснувшей вечным сном. Она скончалась 24 января, не позже 457 года¹⁶⁸. Предание рассказывает, что в момент смерти ее виден был над храмом прекрасный венок, как бы из звезд¹⁶⁹.

Через год умерла одна из ее подруг, бывших служанок; перед смертью другой служанки последнюю упросили рассказать им, кто была блаженная Ксения. Теперь только узнали в обители и в городе, какого высокого рода была Евсевия.

Святая Романа-диаконисса

О святой Романе-диакониссе мы находим интересные сведения в житии святой Пелагии¹⁷⁰ (Маргариты), бывшей блудницы.

В орудие спасения для грешницы Пелагии Господь избрал праведного епископа Нонна. Он известен был высокими добродетелями еще в Тавеннисиотском монастыре, основанном преподобным Пахомием в Египте.

В 448 году он был приглашен на Едесскую кафедру на место низложенного Ивы; когда же в 451 году Халкидонский Собор возвратил Иве Едесскую кафедру, то Нонн по повелению Антиохийского патриарха занял кафедру в Илиополе. Здесь деятельность его была чудная: им обращено было к святой вере до тридцати тысяч арабов. По смерти Ивы святой Нонн в 457 году опять занял Едесскую кафедру и пробыл на ней до своей кончины, последовавшей в 471 году.

Мы приведем повествование очевидца, диакона святого Нонна – Иакова, об обращении грешницы святым Нонном и об участии в ее судьбе диакониссы Романы¹⁷¹.

«Святейший епископ Антиохии собрал к себе по одному делу восемь епископов; среди них был святой Божий человек, мой епископ Нонн… Епископ Антиохии повелел собравшимся епископам быть во храме святого мученика Юлиана. Мы вошли; вошли и все прочие епископы; сели перед входом храма мученического. Когда сидели епископы, владыку моего Нонна просили сказать поучение. Святой епископ тотчас изустно стал говорить в наставление всех. Все дивились святому поучению его. И вот проходит директриса плясуний и пантомимисток Антиохии: сидя на осле, ехала она с великой пышностью, разнаряженная так, что на ней видны были только золото, жемчуг и дорогие каменья. Ноги ее покрыты были золотом и жемчугом, с ней был пышный кортеж молодых людей и девиц, одетых в дорогие одежды. На ее шее была цепь. Одни ехали впереди нее, другие сзади. Светская молодежь не могла наглядеться на красоту ее.

Когда она проезжала мимо нас, воздух наполнился мускусом и другими ароматами. Когда епископы увидели ее, проезжавшую без покрывала и так бесстыдно, то вздыхали от души и отворачивались от лица ее как от греха.

Блаженнейший же Нонн пристально и долго смотрел на нее, так что оглядывался на нее, когда и проехала она. Затем, обратясь к епископам, говорил:

– Вас не заняла красота ее?

Те молчали. Он склонил лицо на колени и омочил слезами своими не только платок, бывший в руках его, но и все колени свои. Тяжко вздыхая, говорил он епископам: – Вас не заняла красота ее, а я истинно увлечен красотой ее. На эту красоту Бог укажет нам, епископам, на Суде Своем, когда будет судить нас и наше управление. Как думаете, возлюбленные, сколько времени провела эта женщина в своей одевальной комнате, моясь, прибираясь, со всем напряжением мыслей осматриваясь в зеркале, чтобы не было какого-нибудь недостатка в уборе, чтобы не быть униженной людьми, которые ныне живы, а завтра пропали? У нас есть Отец Небесный, Жених бессмертный, дарующий верным Своим награды вечные, которых оценить нельзя. Глаз не видел, ухо не слышало, на ум не входило то, что Бог приготовил любящим Его^т. Что говорить много! Мы, которым обещана честь видеть великое, светлое, несравнимое лицо Жениха, на которое не смеют взирать Херувимы, мы не украшаем себя, не очищаем нечистот с сердец наших бедных, а оставляем их по нерадению.

После того епископ взял меня, грешного диакона, и мы вошли в гостиницу, где была отведена нам келлия. Войдя в спальную, он упал на землю лицом своим и, ударяя в грудь свою, плакал и стонал.

– Господи Иисусе Христе, – говорил он, – прости меня, грешника и недостойного. Уборы одного дня на блуднице далеко превышают убор души моей. Какими глазами буду смотреть я на Тебя? Как оправдаюсь пред Тобою? Скрыть души моей пред Тобой не могу. Ты видишь все тайны. Горе мне, грешнику! Стою пред престолом Твоим и не выставляю души моей в той красоте, какой желаешь Ты. Она обещалась нравиться людям – и нравится. Я обещал угождать Тебе – и солгал от нерадения моего. Нагой я пред Небом и землей, не выполняю заповедей Твоих. Итак, нет мне надежды на дела мои; надежда моя только на Твое милосердие, от которого ожидаю спасения.

Так говорил он и долго горевал.

В тот же день праздновали мы праздник. В следующий день, который был воскресеньем, после того как совершили мы ночные молитвы, святой епископ Нонн говорит мне:

– Брат диакон, я видел сон и сильно смущаюсь. Я видел во сне: стоит у алтаря черная голубка, покрытая всякой грязью; она летала около меня, и зловония ее не мог я выносить. Она стояла около меня, пока не совершилась молитва оглашаемых. Когда диакон возгласил: “Оглашенные, изыдите”, она уже более не являлась. Когда после молитвы верных и совершения Приношения¹⁷³ отпущен был народ, голубка, покрытая нечистотами, опять пришла и летала около меня. Протянув руку, я взял ее и опустил в купель преддверия церковного. Голубка вышла из воды совсем чистая и белая, как снег. Летая, понеслась она вверх и исчезла из глаз.

Когда святой Божий епископ Нонн рассказал свой сон, то взял меня, и мы с прочими епископами пришли в Великую церковь, где поздравляли епископа города»¹⁷⁴.

Святой Нонн по предложению епископа города говорил вдохновенную речь о будущем Суде и муке вечной. По усмотрению Божию Пелагия-грешница зашла в то время в церковь и внезапно была поражена страхом Божиим. Она проливала потоки слез и не могла удержаться от рыдания. По окончании службы, узнав, где живет епископ Нонн, Пелагия послала к нему двух слуг с письмом следующего содержания, как далее сообщает нам Иаков-диакон:

«Святому угоднику Христову, грешница и ученица диавола. Слышала я о Боге Твоем, что Он преклонил небеса и нисшел на землю, чтобы спасти грешников. Он приближался к мытарю, и Тот, на Кого не смеют смотреть Херувимы, шел между грешниками. И ты, господин мой, в котором так много святости, хотя не видел телесными очами Христа Иисуса, говорившего с самарянкой у колодца, но искренний поклонник Его, как слышала я от христиан. Если же ты ученик Его, то ты не отвержешь меня, желающую через тебя видеть Спасителя»¹⁷⁵.

Святой епископ Нонн отвечал ей письмом так: «Все открыто Богу: и дела твои, и желание твое. Если ты искренне желаешь благочестия, принять веру и видеть меня, со мной тут другие епископы, и в их присутствии можешь видеть меня, но одного не увидишь»¹⁷⁶.

Грешница обрадовалась, пришла и была принята Нонном в собрании всех восьми епископов, помещавшихся в келлиях при гостинице у церкви Святого Юлиана. «Она упала на пол, – продолжает диакон, – и ухватилась за ноги блаженного Нонна:

– Умоляю тебя, владыка мой, будь подражателем Учителя твоего, Господа Иисуса, излей на меня доброту твою, сотвори и меня христианкой»¹⁷⁷.

Этими и подобными словами, слезами раскаяния умоляла она твердо и неотступно немедленно ее крестить. Все епископы, видя грешницу, столь искренне кающуюся, несмотря на то что церковное правило повелевало не иначе крестить блудницу, как только когда она представит свидетелей¹⁷⁸, решили уступить ее просьбам.

«Тотчас послали меня, диакона, к епископу города возвестить ему о всем и просить, чтобы его блаженство приказал прислать одну из диаконисе.

Услышав это, он сказал:

– Хорошо, почтенный отец.

Тотчас прислал со мной первую из диаконисе, госпожу Роману. Она застала ее (Пелагию) еще у ног Нонна. Он едва мог поднять ее.

– Встань, дочь, для совершения заклинания; исповедуй все грехи твои.

Она отвечала:

– Если посмотрю на сердце мое, то не нахожу в себе ни одного доброго дела. Знаю грехи мои, их более чем песку в море. Уповаю на Бога твоего, что Он Сам возвестит тяжесть грехов моих и призрит на меня.

Тогда епископ Нонн спросил:

– Как твое имя?

– Родители назвали меня Пелагией, а граждане Антиохии зовут меня Маргаритой по тяжести украшений, которыми украсили меня грехи мои; я краса и сосуд диавола.

Святой епископ сказал:

– Природное твое имя Пелагия?

– Точно так, – ответила она.

Тогда епископ совершил над ней заклинание и крестил ее; возложил на нее печать Господа и преподал ей Тело Христово. Духовной матерью ее была госпожа Романа, первая диакониса. Взяв ее, привела она ее в покой оглашенных, потому что и мы были там. Святой епископ Нонн сказал мне: