Текст книги "Ох уж эти штуковины!"

Противники двинулись по кругу, не спеша вступить в бой.

Южанин развлекался. Его шаги походили на танец. Вес доспеха он будто не замечал вовсе. Он собирался не просто победить – победить играючи, легко и красиво.

Больше всего рыцарю сейчас хотелось броситься на врага. Вмазать, вопреки правилам, кастетным ударом латной перчатки в лицо, стереть мерзкую ухмылку! Но опыт пока ещё удерживал его от необдуманного броска. Броска, которого противник наверняка ждёт. “Выдох, вдох!” – голос отца в голове сменился голосом попугая, так похожим на голос старого техномага. Южанин продолжал кружить. Насмешливая ухмылка потихоньку сменялась злостью. Трибуны недовольно гудели.

Сэр Алавер чуть улыбнулся и сменил стойку. “Ждёшь моей атаки? Не дождёшься! Иди сюда сам!”

На “приоткрывшийся” левый бок южанин не купился. Атаковал стремительной серией справа, сверху, снизу, которую сэр Алавер без труда отбил, и тут же снова разорвал дистанцию, не дожидаясь контратаки. Ещё одна серия – и снова отход.

Рыцарь Норфлейма стоял как скала – и атаки южанина разбивались как брызги об его защиту. Но, постоянно защищаясь, никак не достать слишком быстрого противника. Поединок затягивался, трибуны недовольствовали.

На следующей сходке сэр Алавер неожиданно отступил, заставляя противника сделать несколько лишних шагов. Южанин сбился с ритма, но скорость атаки выросла. Он разозлился и, поняв, что лёгкой победы не будет, пытался взять скоростью. Северный рыцарь с трудом успевал отбивать яростные удары. На контратаку попросту не было времени.

Нужно было что-то менять. Сэр Алавер принял решение. Отбил очередную атаку скользящим блоком в надежде, что враг потеряет равновесие, и ушёл в сторону, переходя в контратаку – рискованную, на грани провала.

Трибуны взвыли. Клинок южанина врезался в локтевое сочленение доспеха, едва не заставив противника заорать. Левую руку будто на огненное копьё насадили, от пальцев и до самого плеча. Но и на доспехе южанина высветилась алая полоса от левого подреберья до ключицы. Десять очков против трёх. Победа Норфлейма.

Левая рука почти перестала ныть, и если ею не двигать, то всё хорошо. А вот если попробовать поднять руку, в локоть будто спицу втыкали. Но, помнится, пять лет назад ему куда сильнее досталось на Летнем турнире Норфлейма – и ничего, живой-здоровый.

Не успел сэр Алавер опуститься на стул, как глашатай торжественно объявил:

– Объявляется последний бой мечников Больших Игр! Первый претендент – любимец публики, сэр Карвин!

Зрители довольно завопили, приветствуя кумира. Аплодисменты сотрясли воздух. Сотни ног затопали, порождая дрожь земли.

– Его соперник – удивительный северянин, лучший мечник королевства Норфлейм, сэр Алавер!

Кто-то одобрительно закричал, но эти крики потонули в настороженной тишине: жители Катарании вовсе не желали победы чужаку с окраин Империи.

Попугай уселся на доспех и, едва дотронувшись до кожи хозяина, захлопал крыльями:

– Пульс – сто восемнадцать ударов. Повышен! Дыхание – двадцать пять. Ускорено! Повреждения значительны: ушиб, растяжение связки, возможно, трещина кости. Рекомендовано вызвать медика! Детали будут сообщены специалисту. Вызвать медика!

Ерунда! Ему бы отдохнуть. Глотнуть воды. Сесть и вытянуть ноги. Подышать так, как обычно советует попугай. А потом можно сражаться с кем угодно.

– Нам доложили, – после паузы произнёс глашатай, – что сэр Алавер ранен. Согласно регламенту, он может отказаться от этой битвы.

Подошедший Гвис нахмурился и велел послушать птицу:

– Вам всего один бой остался, сэр Алавер. Даже если вы не выйдете на арену и сопернику засчитают техническую победу, всё равно Норфлейм будет на втором месте! Это честь! Отец гордился бы вами!

Вокруг загомонили зеваки, слуги, чужие рыцари.

– Что решил северный гость? – разнёсся над ареной голос глашатая.

Сэр Алавер не желал отступать. Этот бой – дело чести. Он снял с плеча попугая и сунул Гвису.

Огляделся. Вот Император – зря он тогда изгнал северян с Игр: северяне идут до конца – и двадцать лет назад отец и его товарищи наверняка сделали всё, что в их силах. Вот Его Величество – смотрит на своего лучшего рыцаря испытующе. Вот знамя Норфлейма – гордость, честь и отвага! Сэр Алавер не отступит.

Внутренний голос коварно шептал: а что, если ты не просто проиграешь, а покалечишься? Как отец? И никогда больше не сможешь держать меч и сражаться? Сопьёшься, даже не оставив наследника? Не надо…

Сэр Алавер поднялся и вскинул меч правой рукой.

– Ого, да этот северянин железный, дамы и господа! Бой через десять минут!

Толпа завопила, заулюлюкала. Рыцарь Норфлейма не мог понять, радуются они или негодуют, но это и неважно. Он будет сражаться. И если судьбе будет угодно, чтобы этот бой стал для него последним, – так тому и быть. Он примет и такой исход. Сэр Алавер и тогда будет сражаться: с собой, с чужой жалостью, с сожалениями и отчаянием. И он знает, что сможет победить.

Столичный сэр Карвин, невысокий, но крепкий, выглядел неплохо. Уверенно держал меч. Внимательно следил за каждым движением противника. А то, что берёг правую ногу, так ведь и ему предыдущие три боя не просто так достались.

Сэр Алавер улыбнулся и атаковал. Противник увернулся, не желая принимать вражеский меч на свой. Скользнул вправо, попытался провести удар “петля мертвеца”, но не сумел: когда надо было дожать “петлю”, отступил – не решился перенести вес на правую ногу.

Взмах, поворот – северянин использовал классическую “лестницу”. Сэр Карвин ушёл в оборону. Осторожничает. Устал ведь не меньше. Или дело не в этом?

Гомон толпы вокруг стал отдаляться. Не потому, что люди перестали кричать и улюлюкать, а потому, что их крики перестали что-то значить. Есть только он и сэр Карвин. Два рыцаря. Два меча. Две воли.

Заставим-ка сэра Карвина покружиться. Сэр Алавер подался влево и начал обходить противника, заставляя нагружать правую ногу. Сэр Карвин остановился и попытался сократить дистанцию. Северянин отшагнул: рискнёшь опереться на правую ногу для длинного выпада? Не рискнул.

Сэр Алавер уставился в лицо противника сквозь решётку забрала. Столичный рыцарь недоволен. Он устал. Он не знает, чего ожидать от северянина, – ему страшно.

Что ж, стоит рискнуть. Сэр Алавер снова атаковал. Противник бережёт правую ногу да и вообще старается защищать правую сторону. Значит, надо перебросить меч в левую руку. И плевать на растяжение. Один удар, на который сэр Алавер готов поставить всё. Стать победителем. Защитить честь Норфлейма.

…и, может быть, победа поможет сгладить горечь поражения отца?

Вдох. Сосчитать до пять. Выдох. Сосчитать до пяти. Вдох…

Теперь и победа не важна, и даже прошлое, бросающее на настоящее густую тень. Только два человека. Два меча. Две воли.

Сэр Алавер провёл замах правой. Сэр Карвин уклонился от рассекающего воздух меча, и рыцарь Норфлейма перебросил меч в левую руку. Короткий быстрый удар сверху вниз. Не самый стремительный и не самый мощный, но неожиданный. Сэр Карвин, видя ранение противника, полагал, что ушёл в безопасную зону. Он до последнего не верил, что северянин будет всерьёз сражаться раненой рукой, а когда понял, спасаться было поздно.

Сэр Алавер поднял правую руку с мечом над головой: левая висела мёртвым грузом.

– Норфлейм!

Гул трибун обрушился на сэра Алавера. А вместе с ним – невыносимо яркий солнечный свет, резкие запахи и головокружение. Надо вернуться за советом к попугаю. Рыцарь сделал два шага в сторону своего места и упал бы, не подхвати его подбежавшие слуги, медики и сэр Гвис впридачу.

Все шумели, кричали, гомонили. На плечо уселся попугай, и сэр Алавер едва сумел разобрать в этом гвалте:

– Скорректировать режим в рамках процесса реабилитации?

В другое ухо тем же голосом ворчал Гвис:

– На реабилитацию месяцы уйдут! Потом-то будешь снова публику тешить, но стоило ли вот так надрываться?

Стоило. Определённо, оно того стоило.

Йана Бориз

Трустор

– Зая, ты считаешь меня дураком?

– Нет.

– Не ври, пожалуйста.

– Я не вру, просто задумка у тебя… ну… дурацкая, – Инга обиженно хрюкнула в трубку, наверное, высморкалась, – что, записываешь меня? Тестируешь на жене? – она хрипло рассмеялась.

– Да… то есть нет… ну, да, – Толик отличался патологическим правдолюбием, не мог слукавить даже в безобидном, – надо же мне на ком-то проверять.

– Ладно, – жена помолчала, – но ты предупреждай хоть.

– Целую, котя моя.

– Целую, – она нажала отбой.

Да, Толик придумал нечто дурацкое: мобильное приложение «Трустор» будто магазин, где продается правда. Звонишь кому-нибудь, незаметно нажимаешь иконку, и программа начинает скрининг: если абонент говорит правду, гаджет мирно светится, а если врет, то по ободку экрана бежит тревожная розовая полоска, создавая пульсирующую рамку. Красиво и опасно.

Сначала его высмеивали с этой задумкой, шеф Андрей Петрович скептически кривил бровь, но не выгонял, давал мощности и даже пару раз разродился советами. Все изменилось после визита гладко причесанного блондинчика с военной выправкой. Если верить легенде, его звали Павлом, но люди с такими простецкими именами не ходят в сверкающих, как будто отлитых из кевлара костюмах. Чтобы носить это совершенство, надо называться Джеймсом, а фамилию носить Бонд.

Павел, или Джеймс Бонд, долго допрашивал Анатолия о принципах новой игрушки, потом незаметно переключился на тонкости быта, личной жизни и политические взгляды. Толик и сам не заметил, как выложил на духу всю биографию, включая стыдные моменты детского энуреза. Павел довольно покивал длинным, идеально ровным носом и заперся с Андреем Петровичем. Проводив гостя, шеф долго тер грудь под клетчатой рубашкой, щедро добавлял в служебный кофе личный пятизвездочный коньяк и задумчиво смотрел на толикову макушку.

Через неделю ему выделили отдельный закуток в общей комнате, финансирование и даже помощника Славку – толкового программера из другого отдела.

– Ладно, Толяныч, давай долбать твою программку, авось, будет с нее толк, пошуршим бабульками, – Андрей Петрович не улыбался, хотя обычно сама мысль о заработке вызывала у него луноподобный смайл.

– Конечно, пошуршим, шеф, – Анатолий обрадовался и закрылся со Славкой в остекленном закутке.

Прошел год. Программа поскрипела-поскрипела, поартачилась и двинулась вперед семимильными шагами. Изобретатели заставляли коллег по сто раз талдычить, что утром вечер, что перед ними не красное яблоко, а зеленое, что зарплаты хватает, а правительством довольны. Павел изредка навещал Андрея Петровича, после чего коньяк в бутылке резко шел на убыль.

Славка – смуглый, как мулат, подвижный, кучерявый, – всегда носил одни и те же потертые брендовые джинсы и копеечные майки из подземного перехода – желтую, красную, синюю. Когда майки застирывались, он покупал новые, но снова такие же, детсадовские и неприхотливые. Помощник оказался толковым и компанейским, по вечерам притаскивал терпкое разливное пиво, и они допоздна засиживались над схемами и чертежами. По выходным до обеда сидели у Толика дома, обмозговывали итоги недели, а потом собирались и шли в горы. Славка пристрастил Толика с Ингой к скалолазанию.

– Залезешь на вершину, бро, встанешь лицом к ледникам и погрозишь им пальцем, – со смехом рассказывал он, – и как будто заново родился, наутро мысли сами в голову лезут табунами, не отбиться. Вам обоим непременно надо лезть наверх. Это же не просто спорт, бро, это преодоление себя, достигаторство.

– А травмы? – Инга скептически морщила гладкий лобик. – А вдруг упаду, разобьюсь?

– Там же страховка, глупая скво, – Славка подмигивал Толику, мол, смотри, какая у тебя жена пугливая, умора.

Толик сначала тоже опасался: он не ладил со спортом вообще, а к экстремальным видам старался даже близко не подходить. Долговязый очкарик, с детства зависающий между компом и планшетом, плохо представлял себя грозящим пальцем настоящей вершине – колючей, бесстрастной, покрытой льдами. Славка ободряюще смотрел на своего бледного, почти прозрачного друга с бесцветными волосами, с длинным носом записного ботаника и невинным голубым взором человека, впервые увидевшего мир вне монитора.

– Давай, бро, ты сможешь. Я же страхую. Покорим вершину, значит, добьем и проект. Это же просто навык – всегда добираться до верха.

– Н-н-нет, – Толик почти заикался, – то есть да… то есть я, кажется, не готов.

В первый раз они поднялись совсем немного. Вокруг царил удивительный мир, грозный и прекрасный: темные сосны на склонах, отполированный сотнями ступней гранит, веселые лучи разбегающихся в разные стороны тросов.

– Зая, тебе понравилось? – спросил Толик у Инги.

– Не то слово! – она восхищенно уставилась на скалу горящими «янтарями», как будто планировала расправить крылья и перелететь на нее. – Следующий уикенд только здесь.

Так и повелось: с понедельника по пятницу – закуток в офисе, на выходные – горы. За прошедший год Толик здорово намострячился лазить. Он умело крепил страховку и шел на свидание с эдельвейсами, протягивал руку небу, а наигравшись, смело шагал в пропасть. Однажды они полезли на скалу ночью, когда вокруг тишина, а из собеседников – только звезды над едва очерченными во тьме вершинами. В другой раз увидели настоящего горного козла – архара – круторогого пугливого хозяина обрывов и склонов.

Маршруты покорялись один за другим, Инга расцвела, закалилась, больше не жаловалась на вечный насморк и головную боль. Программа тоже удивительно быстро сдалась. Труднопроходимые заросли цифр чудесным образом расшифровывались, становились ровненькими подстриженными грядками. Тесты по большей части радовали, приближался момент триумфа. Толик и Славка на всякий случай продолжали проверять свое изобретение, где только придется.

– Девушка, а давайте я угадаю, вы замужем или нет, – Славка брал визитки в бутиках у намакияженных красоток, уходил за угол и сразу звонил. Если барышня отвечала, что замужем, и гаджет это подтверждал, то домогатель клал трубку, а если врала, то он начинал ее стыдить, укорять и в конце-концов выбивал нужную информацию. Но потом, когда девица ждала приглашения или чего-то в этом роде, удовлетворенный кавалер равнодушно нажимал на отбой и шел искать новую жертву.

Толик поступал иначе: звонил на рандомный номер и, если его сразу и бесповоротно не отшивали, представлялся экстрасенсом, который может угадать внешность собеседника:

– Мне очень надо для диссертации, прошу вас, помогите, – стонал он в трубку, активируя Трустор, – я буду спрашивать, какого цвета у вас глаза, волосы, во что вы одеты. Вы можете говорить правду, а можете врать. Я же должен определить, так ли это на самом деле. А потом – только не вешайте трубку! – маленький отзыв о моих … ммм… успехах. Ну, пожалуйста, поймите, я же не могу попросить знакомых, мне не поверят, скажут, что подговорил.

Кое-кто соглашался и подтверждал опытным путем, что Трустор – самый настоящий прорыв. Вроде следовало уже переходить к более насущным и менее безобидным материям, но Толик почему-то тянул.

– Понимаешь, Слав, – длинными, чуткими, как у пианиста, пальцами он расстегивал и застегивал верхнюю пуговицу фланелевой рубашки, крутил и мял ее, – если Трустор попадет к смертельно больному человеку, то врач, получается, не сможет ему наврать, дать надежду. Или политика. Инакомыслящего никогда не допустят… никуда. А скрыть убеждения он не сумеет.

– Зато, бро, наш Трустор поможет засадить в тюрьму шпионов, маньяков и взяточников.

– Нет… то есть да… то есть нет… не все, кто нарушает писаный закон, – преступники. Может, им не надо за решетку. А попадут все без разбору.

– Зато порядку больше станет.

– Порядку? – Толик еще быстрее затараторил пальцами, пуговица оторвалась и легла на ладонь немым укором. – А если Андрей Петрович спросит меня, опаздываешь ты каждый день или нет, что он узнает? Как это отразиться на твоей премии?

– Не, бро, ты куда-то в другую степь ушел, – Славка разочарованно потряс шоколадными кудряшками, – давай завтра на треньке освежимся, потом поговорим.

Теперь они ходили в горы на целый день, уходили подальше, вернее, повыше. Вершины одна за другой открывали скалистые холодные объятия. Новая победа – новая порция адреналина. Инга отставала, шла с девушками по облегченному маршруту, а парней несло ввысь, как будто на каком-то очередном пике их ждали припасенные крылья, и следовало до них доползти, надеть и воспарить над ущельями, родниками и водопадами, над головами приземленных клерков и суетливых домохозяек.

– Знаешь, Слав, – Толик улыбался всем лицом: и носом, и лбом, и подбородком; как это ему удавалось, непонятно, – я придумал: надо, чтобы Трустор использовали только для добрых дел. Включить добавочный код, типа «намерения». И неблагожелательные намерения сразу блокировать. Это будет и хорошо, и правильно.

– И хорошо, и правильно, – Славка передразнил корявую фразу, – нам деньги Петрович выделил на конкретное задание. Теперь надо не хорошо и правильно, бро, а в срок.

– Но мы скажем, что пока не готово, а сами добьем.

– Проверь страховку, пора спускаться, – приятель неуклюже уклонился от дискуссии.

В тот раз неожиданно хлынул дождь, упал на отвесную скалу косыми стежками на середине спуска. Толик застрял наверху, под ним сгусток неверного тумана, а еще ниже Славка. Страховка намокла, жалась к ногам обиженной собачонкой, непонятно, есть внизу кто, или уже пора вызывать спасателей. Толик ссутулился, подставляя дождю спину, расстегнул куртку, осторожно порыскал в многочисленных карманах и извлек телефон. Пальцы нажали кнопку быстрого вызова:

– Але, Слав, ты как там? – едва в трубке раздался голос друга, ледяная рука, хозяйничавшая в животе, ослабла, согрелась и спряталась в подреберье.

– Норм, бро, прорвемся. Не дрейфь.

– Ты меня курсируй, – Толик не хотел прерывать разговор, пусть бы подольше смешливый Славкин голос бурчал в телефоне.

– Не могу трубу держать, неудобно… Давай, бро. До связи.

«Как здорово, что мобильник ловит даже в непогоду, даже на высоте», – подумал каждый из программистов, пряча подмокшие гаджеты. Ливень, как и положено проливным, быстро закончился, но скала напиталась влагой, спуск катастрофически замедлился. Когда они в темноте подошли к лагерю, Инга накинулась ночной птицей, закудахтала крыльями широкой шерстяной накидки, обхватила руками обоих, прижала друг к дружке, повисла на сплетенных в один канат плечах. Так и стояли они, усталые, в неудобной позе, боясь пошевелиться и разрушить эту волшебную ночь, потревожить Ингин нос, уткнувшийся в их ключицы, правую – Толика и левую – Славкину.

Назавтра, перед тем как чмокнуть жену в сонную щеку и уйти на работу, Толик спросил:

– Зая, ты правда думаешь, что Трустор – это фигня?

– Не фигня, – пробормотала она из-под одеяла, – но штука опасная. Много есть такого, что никому знать необязательно.

– Например, про болезни, – начал он перечислять.

– …про ориентацию, сексуальные заморочки, про то, нравится или не нравится, как человек одет, как он себя ведет, – она поглубже зарылась в подушку, теперь голос доносился, как из пещеры, – про то, что старенькие родители надоели, про то, что ненавидишь учителя в школе, коллегу, соседку… Это совсем не то, о чем следует всех оповещать.

– …или про то, что по вечерам моешь полы в подъезде, сторожишь автомойку по ночам… это не стыдно, но как-то люди не хотят, чтобы все вокруг знали…

– … или про то, что любишь китайскую лапшу…

– Я тоже… ну, то есть… нет, не так… Трустор нужен, но доработанный, – Толик подхватил с вешалки куртку и открыл дверь, – люблю тебя, котя.

– Мур-мур-мур, – донеслось из спальни.

Андрей Петрович отнесся к идее доработки Трустора с пониманием, ему, казалось, надоели визиты Джеймса Бонда, даже коньяк уже не помогал. Славка петушился, требовал сдать проект и умыть руки.

– Слав… ну, это же моя… ну, то есть… я придумал этот Трустор, – Толик попробовал наладить понимание в коллективе.

– Ни фига себе, бро, а я сколько впахивал?

– Ты, безусловно, соавтор, ты моторчик идеи и его ходовая… Но давай прислушиваться друг к другу, то есть…

– Понял, бро, не маленький. Я пока отпуск возьму, в выходные встретимся на треньке, там поговорим. А ты помозгуй в одиночестве.

Всю неделю Толик бился над новыми алгоритмами, но ничего не выходило: Трустор не так-то просто создавался, а переделать его на раз – и вовсе фантастика. До пятницы ничего не придумалось, да и ладно: Москва тоже не сразу строилась. Полазить по горам, посмаковать примирение с другом после этой мини-войнушки, и снова в бой. Он не сомневался, что удастся уговорить Славку: целый год бок о бок, внизу и наверху – за это время можно выучить человека и без всякого приложения.

Суббота выдалась гневливой. Сначала поругался с Ингой. Началось все с нелепой шутки: Толик побежал в продуктовый за припасами и забыл дома заготовленный список:

– Зая, скинь мне, что надо купить, – попросил он по телефону.

– Как глупо работать программером и вести записи на бумажных салфетках, – фыркнула жена.

– Не злись, котя, – он чмокнул в трубку, посылая таким образом воздушный поцелуй, – …ау, котя?!

– Здесь я, ищу твою бумаженцию.

– Иннуль, ты меня любишь? – он не включал Трустор, даже не планировал.

– Опять проверяешь? Ты идиот, что ли! Сказала же, не смей на мне его юзать, – и бросила трубку. Через минуту на ВотсАп прилетел список.

Пока возвращался домой, нагруженный свертками, пока мирился с надувшейся половинкой, пока упаковывали рюкзаки, погода испортилась. Когда десантировались на стартовой площадке, тучи обложили небо плотной сизо-сиреневой кашей.

– Наверное, никуда не пойдем сегодня, – проворковала старшая по девушкам.

– Ни фига, мы с бро пойдем, – отшил ее Славка.

Вроде бы не следовало рисковать попусту, но помириться со Славкой было важнее. Если сейчас Толик откажется лезть вверх, трещинка, расколовшая понимание между друзьями, расширится и может в конце концов превратиться в пропасть. Он молча вытащил из багажника канаты и начал сворачивать их вокруг страховочного пояса.

Наверх добрались молча. Ветер крепчал, шуршал болоневыми капюшонами, заглядывал под одежду, подслушивал, как бьются сердца. Пару раз Славка оступился, из-под рифленой подошвы полетели разнокалиберные камешки, побренчали по уступам и замерли, затаились где-то на середине трассы. По правилам Толик полз сбоку от друга, ему не перепало. В непогоду, без игривого солнечного сияния, вершины выглядели грозными и неприступными, казалось, из-за какой-нибудь точно выглянет свирепый великан, возьмет двумя могучими пальцами за трос, раскачает и выбросит себе на потеху. Так происходило иногда. Точнее, всегда, с промежутком в три-пять или триста лет. А хрустальные глыбы так и будут смотреть свысока, молча и снисходительно, не опускаясь до глупых человечьих страстей. На верхнем привале поговорить не удалось: ветер уносил слова. Толик пил горячий чай из термоса и похлопывал друга по плечу, мол, не обращай внимания, все это мелочи по сравнению с тем величием, которое подпустило к себе здесь, на пике, позволило заглянуть в глаза тучам.

Когда они начали спуск, небольшое облачко оторвалось от грузной набухшей мамки и пустилось вниз.

– Смотри, бро, оно хочет нас проводить, – оскалился Славка. Толик едва разобрал слова.

Спускались медленно, оглядывая чародейский пейзаж под ногами, запоминая, фотографируя глазами, прощаясь до следующих выходных. Определенно, горы – это своего рода наркотик: быстрое привыкание и тяжелая зависимость.

Через сорок минут Анатолий оказался в облаке, прирулившем аккурат к его трассе и застрявшем, словно на привале, только без термоса и бутербродов. Толик подобрался к верхней прозрачной кромке, потрогал ее ногой, как будто и вправду верил, что по облакам можно ходить, и осторожно полез дальше. Вот он уже по пояс в белесых прозрачных нитях, вот целиком. Снизу его еще не видно и сверху тоже. Спрятался в облаке! Чудо да и только! Даже в кино нечасто такое увидишь.

Он решил сделать привал, посидеть в укрытии, как в облачном гнезде. Позвонил Славке.

– Ты где, бро? – голос друга звучал обеспокоенно.

– Не теряй меня, я спрятался в облаке, – хихикнул Толик, – ты знаешь… ну… я не хочу права качать насчет Трустора. То есть хочу… но не так, не с тобой. Давай мы будем соавторы? – он специально выжидал момент для щедрого предложения, не хотел слезливых объятий и фальшивых слов благодарности. Славка это заслужил и сам знал, поэтому признание – простая констатация факта.

– А разве я не соавтор, бро? Разве я мало пахал? – кажется, о благодарности речи не шло.

– Ну, я хотел, чтобы ты знал, что я знаю… то есть ценю и считаю справедливым, – неожиданно для себя Толик обиделся, палец сам собой активировал Трустор в телефоне, – но согласись, что идея-то все-таки моя.

– Твоя, бро, твоя, – экран телефона подсветился розовым, побежала змейка по периметру. Так, врет, не считает, что Толиковых заслуг в приложении больше, чем его, Славкиных.

– Славка… а ты… ты спишь с Ингой? – Толик напрягся, замер. Он сам не понимал, как осмелился задать такой вопрос.

– Ты в своем уме, бро? – Славка, кажется, ни о чем не догадывался. – Нет, конечно.

Толик со страхом посмотрел на экран гаджета и едва не выронил его. Розовый опасный ручеек уверенно пульсировал.

– Слав, а ты хочешь забрать себе все заслуги по разработке Трустора, да? Денег и славы хочешь?

– Денег все хотят, бро. А Слава должен хотеть и славу тоже, – снова приглушенный смех в трубке. Розовый померк, потом погас. Что ж, действительно, кто не хочет денег и славы.

– Ты не ответил. Хочешь стать отцом Трустора? Единственным? Я ведь могу и уйти, у меня есть для тебя предложение, – на этот раз Толик соврал, первый раз за полжизни. До этого он врал маме, что сделал уроки, когда был еще в третьем классе, но его, понятное дело, раскусили.

– Ты что, активировал Трустор? – Славка был очень толковым программистом, а значит, и вообще умным, проницательным человеком.

– Да, – не стал врать Толик, – а ты? Тоже?

– Теперь да.

Облаку надоело сидеть на месте, и оно поползло вверх. Коллеги помолчали: один над облаком, второй – под ним.

– Слав, а ты ведь не отцепил страховку? – неуверенно спросил Толик.

– Ну, бро, врать ведь тебе бессмысленно…