Текст книги "Ох уж эти штуковины!"

True Raho

Подарок Пандоры

– Серый, забыл спросить, ты уже обновлял свою дополненную реальность?

– Что?

Я с непониманием уставился на обращенное ко мне участливое лицо, в прорезь рта, выдыхавшего мутное облачко дыма. Где-то там, в этом облачке, растворялись слова. В голове что-то щёлкнуло, включилось, донося до меня их смысл. Я моргнул. «А… ну да… я же вышел на перекур с коллегой»…

– Да, обновил, конечно, только глючило немного во время загрузки, – сказал я и затянулся.

Дополненная реальность – это умный чип, вшитый в затылочную часть черепа. При помощи электрического импульса он обогащает восприятие дополнительной информацией. Его используют как глаза и уши, как смартфон и паспорт.

– Странно, у меня ничего такого не было… Ты бы сходил к настройщику, что ли, – хмыкнул приятель и сунул недокуренную сигарету в пепельницу.

– Э… да как-нибудь схожу, сам знаешь, как у нас сейчас со временем, сроки горят, не до настройщиков, – отмахнулся я.

– Ну, как знаешь. Ну что, идем работать?

Рабочий день прошёл, как обычно. Самая рутинная пахота, ничем не примечательная, и, скорее всего, не приносящая значимой помощи людям. Пора домой.

«Уф-ф-ф, так устал, что не помню даже, над чем работал», – подумал я, выдохнув и потянувшись, заблокировал рабочий ноут и поплёлся на автобусную остановку. Там уже был кто-то, показашийся знакомым. На всякий случай я поздоровался. Человек не ответил. Хотя мне показалось, что он тоже меня узнал.

– Простите, мы с вами ранее не встречались? – спросил я, делая шаг поближе.

– Встречались, а вы не помните? – ответил он грубым и глубоким голосом, не глядя на меня.

Я услышал низкий шипящий звук, похожий на белый шум. Как если бы кто-то далеко и в то же время совсем близко включил несуществующий канал в телевизоре. Этот звук тоже был смутно знаком. Он был как-то связан со мной и этим человеком. Я хотел заглянуть ему в лицо, но внезапно…

– Серый!

Картинка переключилась так быстро, что я за ней не успел.

– А?! Фух, не пугай так, видишь, я с человеком разговариваю?

Приятель хмыкнул и выпустил струйку дыма.

– С кем это? Ты же молчишь стоишь, в стену втыкаешь…

Остановка и странный человек исчезли, хотя я был абсолютно уверен, что ещё секунду назад был там. Но теперь я здесь. Снова на работе. В комнате отдыха. В руке дымится забытая сигарета. «Что, черт возьми, происходит? Я же ушел с работы ровно в семь. Пошел на автобусную остановку. Стоп! Зачем я пошел туда, если езжу на метро? Совсем заработался, всё, хватит, пора домой! И в этот раз точно домой! Ещё и звук этот странный, как белый шум, но что-то в нём такое скрыто…»

– Не обращай внимания, мне от работы уже мерещится всякое, – сказал я приятелю.

– Хм, – ответил тот, – запишись-ка на консультацию от греха подальше.

В полной тишине мы докурили и вернулись на рабочие места. Перепечатывать кипы документов. Я так и не понял, почему никто не использует сканер. А спросить будто что-то мешало. Мысли вертелись по кругу, возвращаясь к недавней «галлюцинации».

В семь, заблокировав ноут и прибрав за собой рабочее место, я отправился в метро. Вот и мой поезд. Людей в вагоне необычайно мало. Устроившись поудобней на сиденье, я почувствовал, как навалилась сладкая дремота. Морально я был выжат как лимон. «Немного глаза прикрою и сразу открою», – подумал я и… уснул. Голова наклонилась вперёд, руки обмякли. Если бы кто-то увидел со стороны, он бы сказал, что меня выключили.

– Молодой человек, наш вопрос ещё не исчерпан…

Дёрнувшись от грубого голоса с приказной интонацией (будто начальник отчитывает), я проснулся. Всё тот же полупустой вагон. «Я что, уснул в метро?! Чёрт, наверное, пропустил свою остановку!»

– Молодой человек, я к вам обращаюсь!

Я немного сориентировался и обратил внимание на источник голоса. Почему-то сразу понял – это тот же человек, что на остановке. Тогда я не смог хорошо его рассмотреть. Длинный коричневый плащ, шляпа, бросающая глубокую тень на лицо, чёрные брюки, чёрная рубашка и ярко-алый галстук – единственное броское пятно на общем фоне. «Детектив, что ли?»

– Простите, что вы спросили? Я, похоже, задремал, – промямлил я. А сам подумал: «Интересно, он связан с "органами" или с криминалом?»

– Вы меня помните? – спросил человек.

Действительно, он выглядел знакомо, вот если б ещё и шляпу свою поднял… Снова появился шум в голове.

– Извините, но я затрудняюсь… Может, вы снимете шляпу? – нервно спросил я.

– Без проблем, если вам так угодно, – ответил мужчина и снял её.

– Ваше лицо… где… – невероятная головная боль не позволила договорить. Я почти ослеп и задохнулся. Вдобавок усилился белый шум, настолько, что заглушил остальные звуки. Я сжал виски ладонями и…

– Серый!

Боль исчезла так же внезапно, как и появилась, я снова мог вдохнуть. Мог видеть и слышать. Шум тоже исчез. Перед моими глазами снова была курилка, снова приятель, снова сигарета. Только на этот раз я не стал затягиваться, а медленно и осторожно опустил сигарету в пепельницу, осознавая, что руки холодные, потные и трясутся.

– Чувак, ты чего? Выглядишь паршиво, может, уйдёшь домой пораньше? Я тебя прикрою…

«Почему я здесь? Как я здесь оказался? Я же ехал домой! Домой… а куда я ехал? Где я живу?»

Меня прошиб ещё более холодный пот. Я прислонился к стене и с силой потёр виски.

– Слушай, – сказал я приятелю, – знаю, вопрос тупой, но ты не помнишь, где я живу?

– Капец, и что с тобой делать? – выдохнул тот. – А знаешь, пойдем в обеденную комнату, ты посидишь на диванчике, чайку попьешь, а я тебя потом домой отвезу.

Я согласился: отличная идея. Приятель проводил меня в красивую молочно-белую комнату, напоминавшую роскошный номер отеля, с большими мягкими креслами и низкими кофейными столиками.

Потом он ушёл, а я остался один.

«Какой же бред творится. Этот мужик в шляпе явно чего-то от меня хочет. Хотя, если я всё это время был на работе, то как я мог видеть его в метро? Как же хочется спать…» Но спать я боялся. Я отчаянно боролся со сном, ходил взад-вперёд по комнате, вроде даже пил чай, а потом…

– Проснись, – сказал кто-то шёпотом.

«Что? Я уснул? Я как собака Павлова… Я? А кто это я?»

– Серый, ну, что, полегчало? – спросил товарищ.

– Д-да, вроде бы, просто отоспаться надо. Ну что, подбросишь меня домой?

– Не вопрос, только давай кое-что проясним сначала.

От тона моего приятеля мне сделалось не по себе. Да и разговаривать совершенно не хотелось. Мне хотелось просто попасть домой. Всё, что мне сейчас надо – это попасть домой, я уверен.

– Давай не сейчас, не до разговоров.

Сердце забилось быстрей, кажется, или я снова слышу слабый шум?

– Вообще-то я помочь хочу, а тебе даже на один вопрос ответить сложно?

Шум усилился.

– Это же просто… Как моему лучшему другу, тебе ведь несложно ответить, как меня зовут?

Белый шум заполнил комнату. В голове метались мысли, одна безумнее другой. «Имя? Как его имя? Мой лучший друг, товарищ, коллега… Но имя!» Я не помнил его имени, и белый шум был в моей голове. Страшнее всего – совершенно отчётливое осознание: я не помню и своего собственного имени!

– Давай же, всё просто. Ты говоришь, как меня зовут, а я везу тебя домой. Тебе ведь надо домой, правда? Ты знаешь, что всё закончится, если ты попадёшь туда.

Голос приятеля ничуть не изменился. Но теперь я понял, что это голос того, другого, безликого…

– Ч-что ты хочешь от меня?! Зачем ты меня преследуешь?!

– Я? Ты ошибаешься, это ты меня преследуешь! Задумайся, остановись. Помнишь, например, как пришёл на работу? А жизнь до этого? Хоть капельку, хоть капелюшечку! Ты хоть знаешь, над чем работал всё это время? Ты помнишь хоть кого-то, других работников? Здесь, в огромном здании, лишь мы вдвоём, тебе это ни о чем не говорит?

Я трясу головой, я ничего не понимаю, я слышу только белый шум. Невыносимо громкий, в нём так много слов, так много мыслей. Только кажется, что я вот-вот ухвачу ту самую мысль, как она ускользает. Мозг отчаянно ищет ответы, но ничего не помогает.

– Спаси-те!

Я кричу и пытаюсь вырваться из белой комнаты, из белого шума, но вдруг…

– Серый!

Вспышка, и опять я здесь, в курилке. Да пошло оно всё! Я швырнул сигарету на пол и бросился к выходу, оттолкнув ошалевшего приятеля.

– Серый, ты чего?!

«Главное – не паниковать. Шаг за шагом! У меня есть ещё время. Он появляется только в семь вечера. Лифт? Нет, лучше лестница! Спускаюсь вниз, ловлю такси и прямиком в больницу! У меня амнезия, у меня точно амнезия, значит, я буду заставлять свой мозг замечать мелкие детали, а лучше наговаривать их на диктофон. Но сначала надо выбраться отсюда». Обдумывая всё это, я спустился к главному ходу, пересёк холл, открыл дверь, а там…

– Где город?!

Я видел только вход в метро, автобусную остановку и здание офиса. Всё остальное было абсолютно белым, как будто ничего больше никогда не существовало. Я рухнул на колени.

«Нет выхода. Это конец. Ха-ха, смешная шутка, у любого другого сейчас пронеслась бы жизнь перед глазами… но у меня её нет. Я умер, так и не родившись».

В этот момент из белой мглы небытия стало вырисовываться здание муниципальной больницы. Я бросился туда, не раздумывая. Вот только там, где появилась больница, было гораздо темнее.

«Там уже вечер, – понял я. – А хоть бы и так. Хочешь вспомнить – встреться с безликим один на один. Хоть и страшно до одури, и сердце бьётся как бешеное, но другого выхода нет, надо дойти до конца! И я побежал, как в последний раз, к этому белому зданию, так идеально вписывающемуся в белый шум происходящего. Выйдя за пределы прежнего мира, я как будто стал легче, а земля и вовсе перестала ощущаться под ногами.

«То, чего нет, не может стать преградой»… Подумав, что хочу добраться до больницы, я тут же очутился у двойных стеклянных дверей. В регистратуре никого не было, хоть и горел свет. Быстро осмотрев помещение, я нашёл лифт и нажал кнопку вызова. Двери сразу открылись. Кнопка на внутренней панели подъёмника была только одна, и та без цифр и обозначений. Я собрался с духом и нажал на кнопку. Лифт поехал, вот только мне показалось, что не вверх, а вниз…

Двери лифта открылись не в коридор, а прямо в больничную палату. Старая палата, без окон, без ремонта, хотя сама больница выглядела прилично и современно. На стене висело зеркало. Посреди комнаты стояла капсула. Возле неё кто-то сидел. Доктор?

– Здравствуйте, на что жалуетесь? – человек в белом халате обратился ко мне как ни в чём ни бывало. Его тон был спокойным и рассудительным, но я задрожал. Я не мог отвести взгляд от капсулы.

– Да, у меня… что-то случилось… простите, я плохо помню…

– Ага, понятно. И кто вы сами, наверняка не помните. Вам обязательно нужно посмотреть в зеркало. Подойдите, не бойтесь, – пока доктор говорил, стало заметно, что у него нет лица, только широчайший рот, полный акульих зубов, от уха до уха.

Как под гипнозом, я медленно подошел к зеркалу. Доктор был прав. Я всё понял.

Лица нет… На его месте серое пятно без отличительных черт… Серый – это не Сергей. Это – серый.

– Я знаю, как тебя зовут, – сказал я.

– Я внимательно вас слушаю, молодой человек, – его улыбка всё не сходила.

– Белый, тебя зовут Белый, ведь так?

– Истинно так! О, как я рад услышать своё имя спустя столько лет! Ну ладно, раз уж ты нашел ответ, в долгу не останусь. Ложись в капсулу, так ты вернёшься домой, но пообещай, что не забудешь меня. Или, может, ещё разок сыграем?

– Нет уж! Наигрался! Как открыть эту штуку?

Я показал на неприступного вида капсулу.

– Всё просто, надо лишь отрезать себе безымянный палец правой руки, положить его в специальную выемку, и капсула откроется.

Я замер. Ничего себе поворот. Впрочем, палец так палец. После всего, что здесь было, разве это меня остановит? Я схватил ножницы, лежавшие на докторском столике, примерился к пальцу и…

– Стой! Ты что, совсем дурак? Я пошутил, это была шутка, – захихикал Белый. Он хлопнул в ладоши, и капсула открылась. Вот только изнутри она больше напоминала средневековое орудие пыток. «Железная дева, что, серьезно?! Я уже даже устал бояться».

Нет, мы так не договаривались! – хотел крикнуть я. Ты мне должен, Белый! Но меня стало затягивать внутрь, вместе со всем воздухом этого мира. За миг до того, как меня всосала воронка, я услышал:

– Удачи тебе на той стороне, она тебе пригодится!

Белый шум походил на бездонную толщу океанских вод, а я всё всплывал и всплывал, пока…

– Испытуемый вышел из комы! Срочно позовите доктора!

Это первое, что я услышал, пробившись на поверхность. Голос был приятный и принадлежал самой красивой на свете медсестре. Я лежал в просторной больничной палате, с большим окном, новейшим ремонтом и каким-то космическим оборудованием. За стеклянной стеной суетился медперсонал. Я попытался пошевелиться, но мышцы словно кто подменил.

– Наконец вы проснулись, – сказала с улыбкой девушка. – Приносим извинения, но во время тестирования Капсулы Пандоры возникли осложнения. Вы провели в подсознании… несколько больше времени, чем предполагалось. Разумеется, все пережитые вами неудобства будут компенсированы.

– Да, Капсула Пандоры… Я согласился участвовать в этом вашем суперэксперименте, вот только почему я об этом ни разу не вспомнил?

– Скорее всего, это связано с ошибкой подключения. У каждого человека своё уникальное подсознание, и защищено оно чем-то вроде лабиринта, для прохождения которого нужно выполнить определённые условия. По отзывам первых испытуемых, после прохождения лабиринта они получали доступ в подсознание, откуда извлекали дополнительные особые способности и навыки. Вот только… никто не проводил там столько времени…

– Сколько? – спросил я, замирая от тяжёлого предчувствия.

– Десять лет.

Сколько?!

От неожиданности и потрясения я, видимо, отключился. Даже не успел осознать, когда исчезла симпатичная медсестра, а на её месте возник невзрачный, но подчеркнуто дружелюбный доктор.

– Только не волнуйтесь, – сказал он. – Постарайтесь успокоиться. Ваш случай действительно особый. Исключительный. После вас было множество испытуемых, но вы – единственный «долгожитель лабиринта» за всё время существования капсулы. Именно поэтому наша исследовательская компания оплатила все расходы на ваше содержание. Сейчас вы как следует отдохнете, а потом мы проведём несколько тестов, в том числе на проверку ваших новых… э… способностей. Под нашим присмотром вы быстро вернетесь к нормальной жизни! Кто знает, может, вам сказочно повезло? И вы теперь настоящий гений, венец творения, представитель популяции сверхлюдей! Можете коротко рассказать о том мире, где вы побывали?

– Рассказать? А что рассказывать?!

Я готов был взорваться, подскочить, разнести эту идеальную пыточную камеру в пух и прах. Но только заскрипел зубами. Моё тело предательски бездействовало.

– Я работал на дурацкой работе. Много курил. Ездил в метро. Туда-сюда, как проклятый. Я боялся, постоянно испытывал страх или тупо пытался вспомнить, чего я так сильно боюсь. В конце концов, мне это удалось. Я встретил свой страх. Увидел его лицо. Хотя, знаете, лица-то как раз и не было!

Я нервно и жалко захихикал.

– И так целых десять лет! Кто знает, сколько раз я ходил по кругу, встречал этого, другого, вспоминал и забывал. Пока однажды…

Я замер, не в силах поверить новому ощущению, которое овладело мной.

– Сохраняйте спокойствие. Это всё игры вашего мозга, понимаете? Вы сами создали тот мир, в котором оказались. Вы сами создали условия, чтобы там застрять. И теперь вы сами в ответе за то, что произойдёт дальше…

Доктор осёкся. Он заметил, что дыхание пациента изменилось, глаза закатились. Даже лицо его неуловимо преобразилось.

Рот распростёртого на койке человека внезапно открылся. Раздался голос – грубый, насмешливый и какой-то совсем чужой.

– Ха-ха, какой бред вы несёте! С чего это вы взяли, что ваш драгоценный, как там его, подопытный сможет овладеть сверхчеловеческими навыками? Тайнами подсознания! Вот так запросто?! Пришёл, увидел, победил! Да, он пришел, увидел, но победил в итоге я! Я! Не вы! Не он! Это тело теперь моё. А захочу, так и всё вокруг. Поистине, ваша капсула Пандоры – гениальное изобретение. И неважно, что для вас оно станет проклятьем. Всё имеет свою цену, не так ли? Вы и ваши технологии, ваши игры в богов… Чем больше вы врастаете в них, тем больше теряете себя. Чем больше вы пытаетесь проникнуть за грань познаваемого, тем больше ваш разум восстаёт против вас. Когда-нибудь вы со своими амбициями породите племя богов хаоса или возродите старое, вот это будет хохма! Ну, а мне, пожалуй, пора…

Белый щёлкнул пальцами и вместе со своим новым телом воспарил над кроватью. В закрытом помещении поднялся сильный ветер, стеклопакеты вылетели из рам, открывая желанный выход тому, что так долго было заперто в хранилищах Пандоры.

– Охрану! Охрану сюда! – завопил доктор. Повсюду забегали, засуетились специально подготовленные люди. Они были готовы на всё. Но Белого это уже не касалось.

Мария Дёмина

Измеритель Луны

– Ни к чёрту не годится! – На стол шмякнулся лист плотного пергамента, украшенный по краю тонкой золотой каймой. – Как он не постыдился тратить дорогую бумагу на подобную чушь!

– Помилуйте, голубчик, синьор Грассини! Он же почётный член Академии наук! Его мнение многого стоит!

Тёмные, глубоко посаженные глаза ругающегося господина смотрели на собеседника с негодованием, граничащим с обидой. Тот неуверенно улыбался и нервно потирал короткопалые руки в мелких перстеньках. Грассини щеголял в одной рубашке и коротких рабочих штанах по колено и явно не испытывал никакого пиетета перед тесноватым мундирчиком государственного человека.

Робкий его собеседник был старше лет на пять и принадлежал к категории людей, стремящихся к чужому величию, чтобы рядом пригреться и обрести безопасность. Ему нужна была тень авторитета. Сейчас таковым был этот ещё молодой человек с длинными тёмно-русыми волосами, неуклюже мечущийся по заставленной комнате.

Свечи стояли повсюду, и колеблющийся от гневной беготни воздух дергал их пламя, как рыночный кукольник марионеток. Неровный свет выхватывал медный глобус в углу, стол, вокруг которого скакал Грассини, пару стеллажей с книгами и отдельными свитками. На фоне окна темнел массивный корпус трубы на треноге

– Но, может, вы выступите на заседании вместо меня и докажете?..

– Тратить время на подобную ерунду? Вот что, синьор Лермениск, я набросаю вам тезисы…

После обсуждения и подробного разбора ошибок незадачливого оппонента Лермениск продолжал переминаться с ноги на ногу и разглядывать углы, слегка вытягивая короткую шею. Его что-то тяготило, какой-то посторонний вопрос, заставляющий тусклые глаза округляться, а пухлые губы безмолвно шевелиться. Он не решался, и Грассини пришёл на помощь.

– У вас ещё какое-то дело? Я вижу, вас заинтересовал телескоп…

– О да! – выпалил Лермениск. – Видите ли, я вот подумал…

И Лермениск рассказал ему свою теорию, от которой Грассини не знал, смеяться или сразу выставить этого тупицу за дверь. Его часовые рассуждения о высокой науке и ошибках коллеги пропали втуне, ибо синьор Лермениск был не просто дилетантом на широкой тропе знаний, он не знал значения элементарнейших терминов, которые из Грассини сыпались, как труха из дырявого тюфяка. Ничего удивительного, что этот профан воспринял бред, написанный на дорогой бумаге, как непреложную истину, ибо он судил по золотому обрезу. И вот сейчас он делился с Грассини своими идеями.

– Видите ли, периодически глядя на ночное небесное светило, я пришёл к выводу, что Луна бывает непропорционально узкой или широкой, толстой и меняет свой цвет, вне зависимости от всем известных фаз. Гляньте-ка: вчерась она была огромная и напоминала ломоть круглого сыра из Коммодии, лежащий на крыше Дворца Всемогущего Владыки, а сегодня она висит почти на макушке неба и представляет собой жалкую дольку моцареллы. С чего бы это?

Известное дело, Луна как Великая Сырная Обитель является собственностью Великого Императора, ибо ему принадлежит всё великое, на что падает его царственный взор и что находится в его владениях. (А Луна еженощно находится в его владениях, кроме дней, когда её готовит Небесный Молочник.) И вот, глядя на неожиданные изменения в её ночном облике, мы, сталбыть, поняли, что Великого императора обирают соседи! Это они воруют Луну, что-то от неё отрезают или откусывают, что можно зафиксировать только с помощью Измерителя Луны. Который вы, синьор Грассини, просто обязаны изобрести во славу Родины и Императора! Уф!

Лермениск утёр лоб микроскопическим голубым платочком и продолжил:

– Вы сотворите этот в высшей степени необходимый государству прибор, а я представлю проект его величеству. Это будет весомый вклад в безопасность государства и… в вашу научную карьеру. Одно дело звездочки открывать, а другое – Измеритель Луны! Это ого-го какие перспективы…

И вот тут что-то щёлкнуло. Неслышный такой щелчок, но Грассини внезапно передумал гнать недотёпу Лермениска. В ушах звенело: высшее доверие государства! Величие Родины! Необходимость предотвратить происки! ИЗМЕРИТЕЛЬ! ЛУНЫ!

– Ох, мессир Лермениск, я так польщён оказанным мне доверием! Я уже вижу ваш… наш Измеритель Луны! Зайдите через день, думаю, двух полных суток мне будет достаточно. Я обещаю денно и нощно творить во славу Императора, не смыкая глаз.

Лицо Лермениска расплылось от удовольствия, щёки, нависавшие унылыми брыльками, поднялись вверх, толстые губы изогнулись, глаза превратились в щёлочки. Прижав правую руку к сердцу, он снова и снова повторял заверения в полнейшей преданности и поддержке «великого изобретателя», каковым отныне и впредь величал Грассини, «величайшего молодого гения современности».

Затворив, наконец, за Лермениском входную дверь, Грассини немедленно подошёл к окну и широко распахнул обе створки. Свежий ветер вынес душный шлейф жасминовых духов посетителя. В голове прояснилось. Что они несли? Какой «Измеритель Луны», что за псевдонаучный бред?

* * *

Антиной Грассини в детстве знал, что вырастет учёным. Его магический дар, не великий, но и не малый, состоял в способности отличать истину от лжи, правильное от неверного. С такими способностями человек мог сделать головокружительную карьеру в политике, разведке или судопроизводстве, но отрок сразу избрал путь науки. И не отступал от своего идеала ни на йоту, следуя девизу великого естествоиспытателя древности Валия Трельони: «Горе изменившему истине, ибо он предает себя, горе изменившему себе, ибо он потерян для всего мира».

Дар Тимотео Лермениска сперва был совсем неразвитым, да и действовал только в присутствии необходимого катализатора – запаха жасмина. Раннего детства он совсем не помнил: четырёхлетнего Тимотео подобрала старуха-цветочница с улицы Горшечников и взяла сразу в ученики, внуки и наследники убогой каморки в полуподвале. Причиной столь внезапного милосердия стал умильный взгляд голубых глазок навыкате, пухлые губки бантиком и круглые щёчки, за которые так и хотелось ущипнуть. Что малолетний бродяга говорил бабульке, он, конечно, не помнил, но последствия были налицо. Кроме того, синьора Лермениск очень любила жасмин и держала на окне чахлый кустик в кадке, а именно в день знакомства с Тимотео тот расцвёл мелкими, но невероятно душистыми цветами. Этот момент стал в его судьбе решающим, и к личному имени он добавил фамилию бабушки.

Спустя двадцать лет Тимотео уже трудился в государственной конторе, где успешно двигался по служебной лестнице, периодически подсиживая то одного, то другого коллегу. Он никак не выпячивал свои способности, да и срабатывал его дар убеждения в одном случае из тридцати. Для счастливого стечения обстоятельств было необходимо или искреннее желание помочь со стороны «объекта» воздействия, или очень сильная убеждённость в своей правоте самого Лермениска, или особая реакция испытуемого на жасмин.

И Лермениск не был рвачом или прытким карьеристом, вовсе нет. Он жил по правилам своей среды. Тимотео Лермениск был улыбчив, всеяден и любил комфорт в тени тех, кто объявлял себя его покровителем, – далеко не последних в государстве людей. Лермениску льстил подобный патронат.

Иногда же его охватывала какая-то романтическая тоска, тянущее ожидание чего-то прекрасного, но, увы, недоступного. Тогда Тимотео осознавал, что карьера чиновника была, возможно, удачным, но не единственным выбором. Вдруг он мечтал о писательстве – какими убедительными были бы его герои, какие великие идеи он мог бы продвигать в своих романах: о великой роли народа в истории, о равенстве и братстве всех людей, о правах женщин разводиться с мужчинами, о детских слезах. Аж дух иногда захватывало, и тогда Тимотео Лермениск рыдал под глубоким лазуритовым небом родной Румории.

В другие времена он мечтал о картинах, которые не писал, о чудесной музыке, которую не сочинял… Но, по его мнению, великими людьми было суждено стать высоким и стройным красавцам без толстых губ или пухлых щёк, получившим образование по первому разряду, а главное, допущенным к высшей магии – Божественному Вдохновению. У таких людей, как Лермениск, не могло быть ничего великого. Это не отменяло его тайного желания внести вклад в историю и прославиться хоть косвенно.

Спустя ещё пять лет он добрался до должности заместителя помощника министра сельского хозяйства и корпел над воплощением перспективных идей, как то: мелиорация почв с помощью дрессированных кротов или осушение болот посредством разведения самораздувающихся жаб, поглощающих излишки влаги. Отвлечением от подобных приземленных проектов стало участие в строительстве экспериментальной площадки для полётов в небо за сыром. Тут Тимотео Лермениск развернулся! И именно здесь он впервые встретил Грассини. Ну как встретил – издали увидел мальчишку с горящими глазами и понял: надо сотрудничать.

Молодой Антиной Грассини штурмовал высшие инстанции с папкой изобретений: приспособление для полётов над землёй в виде лепестка, аппарат побольше, похожий на кресло с прикрученными огромными крыльями вроде двойных стрекозиных, позади которого располагалась миниатюрная пыхтящая печка, потом третий – словно свиток буллы из храма Всемогущего Владыки, но с вытянутым заостренным концом, устремленным ввысь, и ещё какие-то совсем смешные блюдца и пилигримские шляпы с гигантскими полями.

Папка была пухлой, из неё иногда вылетали мелкие бумажки с набросками, которые немедля подбирал либо ассистент из Военного министерства Марс Аблиссими (и клал в кармашек на груди своего василькового мундира), либо Тимотео Лермениск. Последний, тогда ещё без брылек, но нервически румяный и нескладный, с поклоном возвращал бумаги юному гению. Ему самому некуда было бы применить находки, а Грассини явно метил в Главные Изобретатели, с его помощью можно было продвинуться самому. В этом себя убеждал Тимотео, но так и не воспользовался возможностью: Антиной Грассини не любил жасмин и не стремился к сближению ни с кем из чиновников.

Прошло пять лет. Они виделись ещё раз семь, но в доме Грассини – никогда. Лермениск встречался с учёным на местах его работы, чаще всего приезжал с какими-нибудь бумагами или приглашениями от Академии Наук, куда он благополучно прибился в качестве Сопровождающего Инспектора Правительства. Почему он доставлял приглашения сам, а не посылал курьера? Он не смог бы объяснить.

В Академии Тимотео Лермениск должен был надзирать, оповещать и следить за исполнением. Должность была безопасная, хлебная и притом придворная. По большей части Лермениск кивал и слушал, слушал и кивал. К сожалению, природа обделила его выдающейся памятью, так что он сразу забывал все выкладки и закономерности, которые выплёскивались из учёных коллег, как из переполненных кувшинов с карлезианским. Их пьянил аромат и вкус собственных знаний. Он же ничего не мог добавить к сказанному и приобрёл репутацию понимающего слушателя.

Иногда он, убеждённый высказываниями наиболее авторитетных членов Академии, уделял отдельным проектам особое внимание и, в связке с подарочным набором жасминового чая, презентовал их Его Величеству. Тот жасминовый чай пил редко, но четыре проекта из предложенных утвердил и финансировал из казны, так что Лермениск незаметно из покровительствуемых пробился в покровители.

Своя же идея посетила его внезапно: он возвёл очи горе и чуть не упал в грязь от красоты и недосягаемости объекта. В вышине над ним висел огромный светящийся Сыр, так что Лермениск кожей почувствовал чудесный вкус и запах ночного светила. И тут он вспомнил всё, что со школьной скамьи слышал о Луне, о её фазах в зависимости от дня месяца, когда сыр нарастал и расходовался. Но позвольте, третьего дня Луна была несравнимо больше, и не в ширине меняющегося объёма талии, а просто – больше. Диаметр светила сейчас втрое уменьшился! Да что же это такое? Что за безобразие! Надо же было следить! Почему это за Луной не наблюдает специальное ведомство?

Впервые Тимотео Лермениск почувствовал это – лёгкое прикосновение чего-то огромного, невидимого и ужасного. Его коснулось Божественное Вдохновение. Он в одну минуту понял, что час его предназначения пробил, и почти ринулся в Академию, но что-то его остановило. Если огромное собрание великих мужей до сих пор не смогло заметить, что с Луной происходят такие изменения, смогут ли они оценить его мысли по достоинству?

И тут Лермениск вспомнил о Грассини. Тот так и не стал академиком, да и не собирался. Какое упущение! Тимотео даже всплеснул руками на ходу. Надо помочь учёному прославиться, влиться в ряды, так сказать… А что может этому поспособствовать? Конечно, воплощение его, Лермениска, дерзкой мечты. Измеритель Луны! Это название, казалось, уже выгравировано на будущей Золотой Медали изобретателя. Решено! Лермениск поможет Грассини обрести славу, а тот добудет Измеритель!

* * *

«Вот идиот! – раздумывал Грассини. – Однако довольно безобидный, с ним не стоит ссориться. Как таких берут на службу? А-а, чем бы дитя не тешилось…»

К утру новейший измерительный инструмент был готов. Всю ночь Антиной занимался пайкой на подвальной жаровне и полировкой полученного уродца. К бронзовому штангенциркулю максимального размера присобачил чудом не лопнувший медный окуляр от монокля и латунный транспортир. Карманный Измеритель Луны позволял четко разглядеть контур лунной поверхности, измерить диаметр светила штангенциркулем. Транспортир придавал прибору внешней солидности и сходство с заморской астролябией. Измеритель был проще и предназначен для другого – потешить самолюбие этого толстогубого простака-секретаря (Антиной Грассини не озаботился узнать нынешнюю должность Лермениска и до сих пор считал его секретарем на посылках). Ну и знакомы они были давно, хоть и шапочно, так что Грассини отчего-то решил и пошутить, и утешить беднягу: тот ведь искренне верил в необходимость своего Измерителя. Ну не потащит же он к Его Величеству эту безделку!