Текст книги "Ох уж эти штуковины!"

Зоя Ануфриева

Помоги нам апдейт!

На залитом солнцем плато в окружении скал искрился снег.

– Ма-а-а-м! Йоэль опять буквы не выговаривает. Дай ему скополи, – басила косматая, как стог сена с розовым бантиком на макушке, йети-Ела.

На пороге пещеры, посверкивая палевой шерстью, появилась мама-йети:

– Цветы скополи закончились. Отец вернётся с охоты только к вечеру. Завтра сходим, помоги нам апдейт, соберём побольше.

Ела засуетилась, сняла со стены массивную бляху с пятью круглыми углублениями и отполировала медяшку до блеска шерстяным предплечьем.

– Ела, повесь апдейт на место, – потребовала йети-мама, – ледяную стену он откроет, даже если ты не будешь проверять его каждый всполох солнца. А вот сугробы сами не расчистятся. Смотри, как завалило, – и указала на череду сугробов, загромоздивших проход к пещере, затянутой льдом.

– Йоэль, помоги сестре.

Маленький, белый, с голубыми прядками на шёрстке йети плюхнул ладошками по сугробу, осыпая снегом сестру и маму с головы до ног.

Мама-йети захохотала и обрушила руками ближний сугроб. Снег рассыпался тонким слоем по утоптанной площадке перед пещерой.

Ела не отставала, боднула лоснящимся пшеничным боком следующий сугроб, и тот разлетелся в разные стороны.

Йоэль мазнул языком по розовому носу, и, проскакивая между сестрой и мамой, хохотнул:

– Прятки! – Розовые пятки белого йети прочертили след на снегу, мелькнули и пропали в сугробе.

– Ищи теперь. Там столько ходов вырыто, что до весны не сыскать, – сморщила нос Ела.

– Держись справа, – предложила йети-мама и осыпала следующий сугроб.

– Не помаешь, не догонишь, – поддразнил белый, как сугробик, Йоэль.

– Вернись, негодник! Семь вёсен прожил, а ума как у цветочка! – орала Ела.

– Апдейт, апдейт! – малыш взмахнул медной бляхой и снова нырнул в снежную кучу, простирающуюся до самых скал.

– Йоэль, стой! – закричала мама-йети.

– Он взял апдейт? – опешила Ела. – Доберусь, поколочу!

– Быстрее, Ела, – сильные кулаки били по сугробам, – быстрее!

Мохнатые руки поспешно разваливали сугробы, двор затянуло белой пеленой.

У самой ледяной стены, высоко подняв апдейт, маленький йети тыкал пальчиком в углубления на нём и повторял:

– Забери тревогу – укажи дорогу! Забери тревогу – укажи дорогу! Забери тревогу – укажи дорогу! – хлопнул ладонью в центр апдейта и…

Ледяная стена заискрилась. Вместе со снежным вихрем маленького белого йети втянуло в скалу. Проём закрылся.

* * *

Вверх-вниз, вверх-вниз.

– И-и-и, у-у-у-х, и-и-и! – верещал от восторга Йоэль, пока его пушистый зад не ударился о твёрдую поверхность.

– Мама, Ела, – Йоэль завертел головой, – где вы? – Отложил медную бляху, потёр кулаками глаза:

– Нега нет. Где я? – проглатывая буквы, удивился йети и торопливо вскочил. Сухой мох хрустел под ногами. Позади снежная дорога упиралась в огромный чёрный зев пещеры. Впереди – камни, поросшие мхом, меж которыми выглядывали редкие пучки пожухлой травы.

– Апдейт? Я… – Йоэль уставился на медную бляху, – один? – голос дрожал. Слезы катились из голубых глаз, стекали на грудь, белая шерсть мокла.

Подобрав бляху, испуганный малыш попытался вскарабкаться по горке, но ноги скользили. Вцарапываясь в снежную корку, он с трудом добрался до пещеры. Выпрямился, поднял вверх апдейт и, повторяя присказку, потыкал пальцем в углубления на бляхе:

– Забери тревогу – укажи дорогу!

Ничего не произошло. Нога соскользнула, и он шумно съехал с горки носом вперёд. Нос уткнулся в пучок сухой листвы. Где-то зажурчал ручеек. Это стремительно таял снег, нанесённый Йоэлем.

– Кополи? – Йети встал на четвереньки, подпрыгнул, дотронулся до поникших листьев, нежно погладил растение: – Не-е-т? – Он крутанулся на четвереньках по мокрой земле, сел, прижал грязными пальцами апдейт к белой груди и завыл: – Ма-а-ма-а!..

Йети кричал, кричал до хрипоты. Крик эхом отражался от скал. Совсем рядом загрохотали камни. Малыш вздрогнул. Осипшим голосом произнёс:

– Горы ердяца. Папа казал: «не кричать», – прижал ладонями заострённые розовые уши и зажмурился.

Камнепад прекратился.

– Кто бы ни был твой папа – он прав! Горы не любят шума, и я тоже. Утри нос, – прогромыхал низкий голос.

Маленький йети послушно вытер рукой нос и приоткрыл один глаз.

Над соседним валуном нависала лысая голова. Под выпуклыми чёрными глазами торчал как бурый снежок широкий нос. Нижнюю часть лица покрывала длинная пегая шерсть. Внимательно рассматривая появившийся ручеёк, незнакомец бубнил:

– Странное дело. За всё лето ни капли дождя. Ручьи пересохли, а тут снег. Повезло мне! Воды наберём, от жажды не умрём, значит. И разберёмся, кто это тут ревёт, обвалы устраивает.

Йети открыл второй глаз, заморгал. Говорящий подошёл к ручью. Всё его тело покрывали тёмные разноцветные тряпки, а на спине топорщился бурдюк. Незнакомец жадно хлебнул воды из ручья, утёр бороду. Снял бурдюк и опустил в ручей. Вода глухо булькнула.

Йоэль посмотрел на свои руки и ноги, потом на бородатого и спросил:

– Кто?

Мохнолицый поднялся и двинулся к йети.

– Я-то гном, а вот ты кто? Зверушка, не зверушка, не эльф, не человек. А ну-тка повернись! – строго приказал он.

Йоэль от растерянности часто заморгал, послушно встал на ноги и повернулся:

– Йоэль я!

– Ну, Йоэль так Йоэль. Смотри-ка, белый, тока грязны-ы-ый. Эх, камни самоцветные, и снег рядом. Так ты из снежных будешь? Дела-а-а. Малой совсем. Потерялся?

Йоэль кивнул, потом замотал головой:

– Нет. Мама казала: «Титов нет». Я баовал. Я похой, – всхлипнул перепачканный, но все ещё белый йети.

– Плохой, не плохой – маленький. В снегу цветы точно не растут. За цветами, значит, – гном покачал головой, – а тут… Какие ж цветы, когда всё от жары сгорело?

Гном окинул взглядом горный склон. Под большими валунами ещё торчали редкие травяные зелёные хвостики, но даже мох сверкал ржавыми подпалинами, а сосны роняли выгоревшие на солнце иголки.

– Пойдём, негоже одному по горам шастать. Ещё обидит кто. Пошли ко мне, может, и попадутся в тенёчке твои цветы.

Малыш упрямо замотал головой и сильнее сжал апдейт:

– Папа казал: «Ели потеряца, той на мете, не уходи», – йети уселся на мягкий мох. – Я тут. Ты иди.

– Эх, что ж мне с тобой делать? Тут цветов нет, а меня дома с водой ждут. Без воды жизни нет… – бородатый гном озабоченно нахмурился. – Ладно, воду отнесу и вернусь. Спрячься вон за теми валунами.

Гном закинул бурдюк на спину и бодро, перепрыгивая мелкие камни, потрусил с горы:

– Бегом я. Эх, камни самоцветные, жди!

От жары и быстрых движений шерсть йети встала дыбом.

Йоэль добежал до ручья, встал на четвереньки, чтобы напиться, но не удержал равновесие и окунулся в воду с головой. Фыркая от удовольствия, плюхнулся в ручей весь.

Мокрый и довольный Йоэль вернулся к валунам, что стояли поодаль. Ползая на четвереньках, он кружил меж ними в поисках знакомых листиков. С шерсти обильно капала вода, скатывалась в пожухлую траву и тут же впитывалась.

Цветов не было. Йети вздыхал и расстроенно сопел. Шерсть высохла, и он снова направился к ручью.

Только йети опустил голову в воду, как рядом появилась ещё одна голова – мохнатая, чёрная. Йоэль осторожно поднялся. Тяжёлая лапа с огромными когтями опустилась на голову малыша и окунула в ручей.

Йоэль чуть не захлебнулся. Выскользнул из-под тяжёлой лапы, чихая и отплёвываясь, перекувыркнулся и помчался к валунам – туда, где оставил апдейт.

Следом за ним с недовольным рычанием двинулась чёрная медведица. Она принюхивалась, то поднимала, то опускала мохнатую голову. Под тяжёлыми лапами хрустел мох. Медленно переставляя лапы, покачиваясь, медведица приближалась.

Трясясь от страха, йети судорожно перебирал пальчиками по выпуклым полукружиям с обратной стороны апдейта:

– Дорогу укажи – тревогу забери, – шептал Йоэль, загораживаясь медной бляхой.

Грозная, чёрная, с белой полосой на груди, медведица зарычала. Её окутало синими всполохами. А когда всполохи рассеялись, маленький чёрный медвежонок с белым пятном на груди, поскуливая, бросился наутёк.

Йоэль выдохнул:

– Чёрная, ашная, – прижал апдейт к груди и закрыл глаза, боясь смотреть на то место, где стоял грозный зверь.

Нос йети ещё щекотало от попавшей туда воды, он чихнул и открыл глаза. От валуна, до того места, где стояла медведица, протянулась тонкая полоска зелёной травы.

Йоэль перевёл взгляд с сочной зелени на апдейт, обратно:

– Ещё апдейт? – повернул медную бляху к себе, перебирая пальцами по углублениям в бляхе, проговорил:

– Забери тревогу – укажи дорогу! – и зажмурился.

Осторожно приоткрыл один глаз, второй. Ничего не произошло. Трава не исчезла, цветочков не появилось.

Йоэль покрутил апдейт в руках. Погладил пальцем углубления, перевернул и огладил выпуклые полукружия:

– Ой! Так надо назад… – понял Йоэль. – Дорогу укажи – тревогу забери, – повторил он, нажимая на пять полукружий с тыльной стороны апдейта ещё раз.

Сочная молодая трава заискрилась. Широкие листочки раскинулись, выпуская стебельки с красно-коричневыми колокольчиками.

– Кополи! – радостно воскликнул Йоэль и бросился к цветам.

Погладил листики, дотронулся до стебельков. Сорвал красно-коричневый колокольчик и отправил в рот. Потом ещё один и ещё. Йоэль срывал цветы и ел. Ел без остановки.

Когда цветы закончились, он схватил апдейт, направил на молодую траву и повторил присказку. Цветы снова распустились:

– С-ко-по-ли, – расплываясь в улыбке, протянул йети.

– Эй, малой, ты жив? – Запыхавшийся гном поднимался в гору.

– Жив, – ответил Йоэль, не переставая жевать.

– Уф, ну и грязен же ты. А я подумал: ещё один гризли появился. Пока бежал, медвежонка встретил, хорошо без матери. Та порвать может. – Гном утёр рукавом лысину и уставился на йети: – Цветы? Откуда?!

Йоэль сорвал ещё один цветок, отправил в рот и сказал:

– Йоэль молодец! Цветы есть. Йоэль ест. Йоэль может говорить, слава апдейту, – йети кивнул и снова потянулся за цветами.

Гном почесал затылок, задумался. Подошел ближе, взял цветок в руки, повертел:

– Эй, малец, остановись. Ты сколько цветов-то съел?

– Мно-о-го, – протянул Йоэль, погладил себя по выпирающем животу и икнул. – Йоэль голодный.

– Ну, это мы исправим. Держи! – Гном снял с плеч пустой бурдюк, котомку. Развязал шнурок и протянул йети свежую, вкусно пахнущую лепёшку. – Ешь, цветами сыт не будешь. Да воды-то из ручья попей, пока весь снег не растаял.

Йоэль схватил лепёшку. С набитым ртом пробубнил:

– Спасибо, – и пошатываясь поплёлся к ручью.

Грязная, сбившаяся в колтуны шерсть свисала клоками, попадала в глаза. Йети наклонился над ручьём. В воде отражалась чёрная морда, такая же, как у медведя. Йоэль отпрянул, его била дрожь.

– Эй, малец, ты чего? – Гном подхватил снежного малыша и аккуратно уложил у ручья.

– Там, там… медведь, – прошептал йети и закрыл руками лицо.

– Отражение там твоё. Грязный очень. Погоди, помогу отмыться.

Гном зачерпнул воды в ладонь и аккуратно вылил в рот йети:

– Попей сначала, – обтёр лицо Йоэля водой.

– Да ты весь горишь. – Гном набрал воды в бурдюк и стал поливать йети, смывая грязь. Промыл космы, расправил пятернёй слипшуюся шерсть:

– Легче?

Йети замотал головой:

– Жарко, плохо.

– Эх, камни самоцветные, поел цветочков. А нут-ка, пей воду, – сурово приказал гном и приставил бурдюк с водой ко рту йети. – Пей, кому говорю, и как там: «помоги апдейт»?

Йоэль кивнул:

– Апдейт, – обхватил двумя руками бурдюк, – принеси апдейт, – жалобно простонал он, послушно глотая воду.

Гном подскочил, подобрал брошенную в цветах медную бляху и вложил в руку йети:

– В снег бы тебя, не можешь ты тут. Да только он почти растаял. Ты только не умирай, малец. Слышь, держись. Я сейчас ещё воды наберу, – комкая рукава, гном переминался с ноги на ногу, руки дрожали. Гном ругал себя, костерил, как мог, проклиная, что оставил малыша одного.

Йоэль выпустил бурдюк, уцепился за апдейт, провел пальцем по выпуклостям и прошептал:

– Дорогу укажи – тревогу забери, – рука с апдейтом плюхнулась в ручей.

Гном рвал на себе бороду, тряс маленького йети за плечи. Йоэль не шевелился.

Ручей заискрился синим. Маленькие снежинки хлопьями взметнулись вверх.

Гном никогда не видел такого снега. Крупные хлопья мягким пухом застилали землю. Вся трава, валуны и даже близстоящие сосенки покрылись белыми шапками. Да и у него самого на лысине вырос холмик снега.

– Апдейт, камни самоцветные, – ошеломлённо проговорил гном.

– Слава апдейту, – тихо произнес Йоэль, – снег – это жизнь.

Снег блестел и переливался всеми цветами радуги на ярком солнце. Там, где раньше журчал ручей, вырос огромный сугроб.

– Снег – это вода, лёд – это вода, вода – это жизнь! – Гном ошарашенно смотрел, как сугроб подтаивает на солнце, обрастает ледяной коркой, а по горному склону несутся вниз ручейки.

«Чпок», – снежок, слепленный руками белого, с голубыми прядями на шёрстке йети сбил снежную шапку с лысины гнома.

– Живой, снежные самоцветы! – воскликнул гном. – Эх, нам бы такой апдейт, чтобы жажда не мучала. Слышь, малой, а не помёрзнет тут всё? – осведомился он.

Йоэль пожал плечами, взял в руки апдейт и, быстро пробегая пальчиками по полукружиям на медяшке, проговорил:

– Дорогу укажи – тревогу забери!

Снег вокруг валунов растаял, показалась свежая сочно-зелёная трава, а затем и красно-коричневые колокольчики – скополи.

– Домой надо. Лекарство всем надо! – Йети отложил апдейт и побежал собирать цветы.

– Эй, котомку-то возьми, в руках не донесёшь, – улыбаясь, пробурчал гном сквозь густую бороду.

Пока йети собирал цветки скополи в котомку, гном крутил в руках апдейт. Он что-то достал из кармана рубахи, положил апдейт на большой валун и постучал по нему камешком.

Возвращая маленькому йети украшенный самоцветами апдейт, гном уточнил:

– Ждать не будешь? Сам открыть проход сможешь?

– Теперь смогу, – закивал Йоэль. – Вход там, где выход, – и шёпотом добавил, – только с другой стороны.

– Ну, камни самоцветные, беги! Приходи почаще. Снег – это вода, а вода – это жизнь!

Йоэль кивнул и вскарабкался по снежной горке к чернеющему провалу пещеры. Поднял апдейт вверх, пробежался пальчиками по выпуклым полукружиям:

– Дорогу укажи – тревогу забери! – трижды прокричал малыш и ударил ладонью по центру медной бляхи.

Черный зев пещеры заискрился синим. Снежный рой подхватил белого йети и унёс домой.

А по горному склону, между сосенок и валунов, бежали говорливые ручьи, питая землю и живущих на ней существ.

* * *

Бархатное покрывало ночи медленно опускалось на пики скал. В последних лучах заходящего солнца на плато появились две белых фигуры: большая и маленькая.

– И-и-и, у-у-у-х, и-и-и! – Маленький йети в окружении роя икрящихся снежинок приземлился у ледяной стены.

Ела сидела перед входом в пещерный дом и спорила с мамой:

– Йоэль явился! – Ела подскочила, но мама-йети остановила её.

– Пусти, в сугроб неслуха закатаю, – рычала Ела.

– Отец вернулся, – заметила мама-йети.

Йоэль притормозил, но увидев огромного белого йети, бросился к нему, сверкая пятками:

– Папа, папа!

Сильные белые руки подхватили малыша:

– Что нового ты узнал сегодня?

– Снег – это жизнь! – Йоэль расплылся в улыбке и прижался к широкой груди отца, зарываясь носом в пушистую шерсть.

Отец погладил малыша по голове. А подошедшая мама-йети обняла мужа и сына:

– Добытчик вернулся!

– Папа – добытчик! Йоэль – добытчик! – торжественно провозгласил малыш, протянул маме апдейт, украшенный гномьими самоцветами, и котомку, доверху заполненную цветами скополи.

Отец удивлённо приподнял белую бровь, внимательно взглянул на Йоэля и сказал:

– Ты подрос!

– Немного, – смутился Йоэль.

– Кажется, нам всем стоит услышать, чем сегодня занимались добытчики, – мягко произнесла мама и потянула белых йети в пещеру.

Когда все истории были рассказаны, плато погрузилось в сон.

Утром у ледяной стены Йоэль старательно скатывал снег в комки. Когда он закончил, все увидели снежную фигурку лысого гнома с широким носом-снежком и длинной бородой.

Ольга Олесина

Аналитик-прорицатель

С Лизой мы познакомились в постели. Я знал, что так бывает, и заранее сделал всё, чтобы себя обезопасить: не бывал на вечеринках, не ходил по клубам, не напивался и ещё много «не». Я был осторожен.

Дело в том, что моя профессия – прорицатель. Нет, я не астролог и не жрец из племени. Правда, волосы у меня чёрные и кожа смуглая, но джинсы, свитер и очки в тёмной оправе – это костюм не дикаря, а скорее «умного цветного». Парня, который прилежно учился и добился того, что на его визитках написано «Пол Гупта, аналитик» под логотипом консалтинговой фирмы в Вашингтоне. Добился я этого, конечно, не только благодаря способностям. Моё рабочее место – результат эксперимента. Претендентов на эту вакансию отпугивала необходимость вживить себе в мозг хроночип для перемещения сознания в собственное тело в будущем, а я рискнул. Тело для путешествий во времени обязательно нужно – это станция, на которую ты приезжаешь с обратным билетом. Никому неизвестно, что случится, если на хронопоезде ты вылетишь за пределы своей жизни.

Моя работа – переноситься в собственное тело на неделю позже и выяснять, как развивается военный конфликт в какой-нибудь стране третьего мира, а после возвращаться и составлять «прогноз» так, будто я проанализировал не новости из будущего, а современную мне прессу. Прожитый в будущем день потом надо проскакивать – дойдя до него, ставить хроночасы на послезавтра, чтобы не жить одни и те же сутки два раза.

В личных целях я чип не использую и результаты лотерей не смотрю. Если цепляться за то, что находишься в будущем – в настоящем будущем! – то сначала начнёшь звонить матери с вопросом: «Напомни, моя кузина уже родила или ещё нет?» – а потом, рано или поздно, захочешь выяснить, что случится лично с тобой. Время жизни всегда одно, нет никаких альтернативных версий, все изменения предрешены. Хроночип даёт шанс узнать о том, что неотвратимо произойдёт, и эта непременность пугает до безумия. А после и вовсе зацикливаешься на вопросе: как далеко нужно прыгнуть, чтобы попасть туда, где тебя уже нет, и останешься ли жив после такого прыжка или мгновенно умрёшь? Каждый хронопутешественник справляется с этим по-своему. Мой способ не сойти с ума – привычки: кофе «с собой» из одной и той же кофейни и еда на ужин из любимой доставки. Мой день – это система правил, не оттого что я так уж люблю порядок, а чтобы не лишиться рассудка. Будущее? Какое будущее? У меня всегда настоящее!

И привычки же помогают с утра не столкнуться с тем, что на кухне нет тостов, потому что «будущий я» перешёл на хлопья. Очнуться в незнакомом месте – тоже стресс, так что я никогда не ночую вне дома. Другой страх – проснуться рядом с тем, кого я не смогу назвать по имени, поэтому со своей девушкой я расставаться не собирался, хотя из всех чувств у нас с ней осталось только чувство вежливого интереса к тому, как прошёл день друг у друга. Зато она отлично вписывалась в распланированную по минутам рутину и не делала никаких попыток изменить расписание.

Но однажды, когда я перепрыгнул не через одну неделю, а через целых восемь, я всё-таки очнулся от сна рядом с незнакомкой. В обнимку! А моя девушка всегда спала под отдельным одеялом. Да, я забросил себя во времени немного дальше, чем обычно, но у меня ведь годами ничего не меняется! А тут я был голый – хотя всегда ложусь в пижаме – и моя рука покоилась поперёк чужого обнажённого тела. Как её зовут? Что у нас было? Придётся выпроваживать гостью на одну ночь, избегая обращения по имени, хотя было немного жаль, что накануне мы явно повеселились, а я доживу до этого веселья лишь через два месяца.

Моя рука ослабла – не станешь же крепко обнимать неизвестно кого! Женщина развернулась ко мне: волосы тёмные, лицо молодое, а взгляд внимательный. Я попытался отстраниться. Нужно было освоиться с тем, что мы с чужим человеком лежим впритирку. Пара секунд на привыкание.

Она посмотрела серьёзно и спросила:

– Сегодня тот день, когда ты меня не знаешь?

Ого! Своей девушке я не рассказывал о заданиях. В те дни, которые проживал на неделю вперёд, я точно так же с утра клевал её в щёку на прощанье, читал сводки на работе, возвращался домой неизменным маршрутом, а вечером смотрел фильм – после чего засыпал под отдельным одеялом и пробуждался неделю назад с новой информацией для начальства. Моя подруга не замечала разницы. А вот этой я, выходит, всё разболтал, несмотря на подписку о неразглашении. Ничего себе степень доверия!

– Э-э, – ответил я.

– Меня зовут Лиза, а ты зовёшь меня Лиззи, – представилась она и ввела в курс дела: – Мы с тобой встречаемся.

Пока я обрабатывал эту информацию, она спросила:

– Ты ещё в отношениях? Тебя беспокоит, что сейчас ты как будто изменяешь?

Наверное, в тот момент я и начал влюбляться – в её уважение к чужому личному. В спокойную уверенность и готовность подождать. Она не ревновала к моей девушке, она давала мне время.

– Вот-вот расстанусь, – сказал я. – Напомни, как мы познакомились, Лиз…зи?

– В поликлинике при нашей больнице, я в тот день дежурила. Я всегда пресекаю флирт со стороны пациентов, но ты был таким настойчивым! Сказал, что это судьба, а от судьбы не уйдёшь.

– Я что, всё тебе выложил?

– Не сразу, позже. Ты пригласил меня в ресторан и показал фокус «через пять минут официантка уронит поднос». Но больше так не делай, а то ты на секунду будто сознание потерял. Я уже хотела реанимацию проводить.

Ага, из-за этих потерь сознания я и путешествую во времени только по ночам.

Не явиться в поликлинику в названный день мне не пришло бы в голову. Судьбу нельзя обхитрить – но насчёт Лиззи я и не желал её обманывать.

Теперь она всякий раз спрашивает:

– Сегодня тот день, когда ты не помнишь, что было вчера?

Она замечает мои пробуждения в будущем, потому что я первым делом проверяю, лежит ли она рядом. А «вчера» всегда бывает не то же самое, что неделю назад. Мы ходим на мюзиклы и в музеи, катаемся на общественном катке и устраиваем пикники на берегу реки Потомак. Я полюбил переноситься в выходные: час на знакомство с политической обстановкой, а потом – фестиваль стрит-арта, перформанс или парад. Я перестал бояться будущего.

Вот и в этот раз я поставил хроночасы на выходной через шесть месяцев, лёг в постель и закрыл глаза с мыслью о том, как жаль, что прогноз погоды не публикуют на полгода вперёд. Впрочем, день в будущем обещал быть хорошим хотя бы потому, что он весенний. Заснув в сентябре и проснувшись в марте следующего года, я хотел привычно дотянуться до Лиззи и уткнуться в её волосы, чтобы услышать: «Сегодня тот день…» – но не смог повернуть голову. Лицо было заковано в какую-то маску. Перед глазами белое… потолок. Руку не пускал провод… капельница. Можно было свободной рукой попытаться снять с себя приборы, но одно из правил хронопутешественника – «веди себя сообразно обстановке». Паника не поможет, а трубку из горла всё равно не выкашлять. Когда сутки истекут, я так или иначе вернусь туда, где по-прежнему могу вставать и ходить. Я принялся ждать помощи. И незаметно уснул.

Из сна меня вытянул знакомый – любимый – голос:

– Сегодня тот день, когда ты очнулся? – таким тоном, каким спрашивают «как дела?». – Ну нет так нет. – Она произнесла это легко, словно прощала мелкое прегрешение. – Я не потеряла надежду, ты не думай. Просто на Потомаке уже зацвели сакуры… ты так любишь это. – Голос стал неровным и заторопился: – Сегодня ехала на метро. Подумала: обману судьбу, приеду не как обычно, и ты очнёшься. Я стала такой суеверной. Номер твоей палаты – это последние цифры твоей страховки, я настояла именно на этой, вдруг поможет. Прости, я повторяюсь, уже рассказывала это. Не потому что я не верю, что ты слышишь! Ты не умер, ясно тебе?

Я открыл глаза и стал шевелить, чем мог: бровями, ступнями, рукой. Получалось не очень, но Лиззи ахнула и схватила мою ладонь. Она пыталась меня целовать, попадала губами по пластику и плакала.

– Ты очнулся здесь или пришёл оттуда? Ты насовсем или на один день? – спросила она, после того как освободила мой рот. Руку тоже отцепила, но та оказалась такой слабой, что из нас двоих обнимала только Лиззи.

– На один. – Я сам не узнал свой голос. – Мне задали составить прогноз по ситуации в…

– Какой прогноз! Останься! Как угодно! Не уходи теперь, когда ты снова жив!

Моя спокойная и уверенная Лиза, как же сильно её ударило!

– Нельзя. При переходе я настроил часы на сутки, меня выбросит автоматически. Если здесь меня будет двое, а там не останется ни одного – никто не знает, что случится. Нас под роспись информировали о возможных последствиях. Вероятно – летальный исход.

Она больше не упрашивала, но смотрела с такой тоской, будто хотела сказать: а вот это не смерть, что ли? Изо дня в день входить в палату со словами: «Сегодня тот день, когда ты очнулся?». Пара секунд на надежду. Пара секунд на отчаяние. А потом терпеливо рассказывать бесчувственному телу, что изменилось на Потомаке.

– Как я впал в кому?

Оказалось – мы соберёмся к родителям Лизы на длинные выходные в конце ноября. Я задержусь из-за работы и поеду на день позже, один. Уже на подъезде, на живописной дороге, похожей на аллею, моя машина врежется в дерево. С детства ненавижу голые деревья. Люблю, когда на ветках листья, а ещё лучше – цветы: белые, розовые. А обнажённые ветви – как руки ведьмы, вот-вот схватят.

Я узнал день и час, когда перестану быть в сознании.

– Ты ведь можешь это изменить? – с мольбой спросила Лиза. – Не садиться за руль? Вообще никогда?

Я не мог это изменить. Я должен был это пережить.

– Мы с тобой уже ведём этот разговор. Перед этим ты три с половиной месяца навещала меня в больнице. Значит, я уже сел за руль. От судьбы не уйдёшь, Лиззи. Даже если бы мне хватило сил сейчас встать с кровати и выйти отсюда, завтра я снова буду в коме.

В тот день, прежде чем мы уснули в обнимку на больничной койке, я заставил её рассказать все подробности. А накануне Дня Благодарения заставил её, ничего не подозревающую, отправиться одну, хотя мне было очень страшно. Я пристегнулся и ехал медленно. Я знал, что это не поможет.

Тот пикап показался вскоре после поворота с шоссе, а вблизи стало видно, что его мотает из стороны в сторону, и вдруг он выскочил на встречку – водитель пьяный? Я выкрутил руль, и на меня понеслись деревья, ведьминские руки бросились в лобовое стекло, чтобы схватить, а я прыгнул в темноту. Никто не знает, что случится, если хронопоезд проскочит какую-то станцию жизни без остановки. Но мы же договорились. Я обещал попытаться.

– Сегодня тот день, когда ты очнулся насовсем? – услышал я голос Лиззи. Не будничным тоном, как в прошлый раз. Теперь она прятала за сдержанностью страх и надежду.

Трубка во рту мешала ответить. Хорошо, что сегодня можно будет её снять, и мы поедем смотреть, как цветут сакуры на Потомаке.