Текст книги "Советский Пушкин"

150 лет со дня рождения А.С. Пушкина. Празднование юбилея в Карачаево-Черкесии

Юбилей А. С. Пушкина в Карачаево-Черкесии отмечался после депортации карачаевцев в Среднюю Азию. С 1943 года Черкесия стала считаться одним из районов Грузии, по этой причине в архивах отсутствуют газеты на карачаевском языке. Издания выходили на русском, черкесском, грузинском, абазинском языках. Газета «Красная Черкесия» за 26 мая 1949 года подготовила литературную страницу, полностью посвященную великому поэту. Здесь же напечатаны переводы стихотворений А. С. Пушкина на ногайский язык, которые были сделаны поэтом С. Заляндиным. В газете «Красная Черкесия» за б июня 1949 года помещены материалы о подготовке к пушкинскому празднику: областной библиотеки, областного музея, учительского института, школ, ремесленного училища. Был проведен литературный праздник в областной артели для слепых. В «Гиантиади» – газете на грузинском языке – 7 июня 1949 года вышла большая статья В. Козловского «Великий русский поэт». «Черкес къапщ» – абазинская газета, 6 июня 1949 года в ней публикуются стихотворения Пушкина, а также стихи, посвященные поэту («Великий поэт» – А. Тамбиева, «Смерть поэта» – Ш. Физикова), статья «Пушкин на Кавказе» (автор неизвестен). «Черкес плъыжь» – газета на черкесском языке – 1 июня 1949 года публикует статью С. Борисова «Пушкин на Кавказе».

В «Красной Черкесии» от 6 июня 1949 года была напечатана информация о том, что в населенных пунктах (аулах) «по постановлению обкома ВКП(б) в колхозы, МТС, на предприятия были разосланы члены областного актива с докладами и лекциями, посвященными жизни и творчеству великого русского поэта А. С. Пушкина, приуроченными к 150-летию его дня рождения».

Двойственное впечатление оставляют материалы, посвященные празднованию юбилея: с одной стороны, это последовательное жесткое проведение сталинской политики «культуру – в массы». Так, в «Красной Черкесии» от 6 июня 1949 года в передовой статье отмечается: «Среди великих людей, которыми гордятся русские, тов. Сталин указал на Пушкина». Материалы о поэте идеологизированы, и «мероприятия» проводились в русле политики партии: «Пушкин – образец для нового советского человека», «Пушкин – борец за свободу угнетенного народа», «С Пушкиным (его поэзией) народ победил в войне». С другой стороны, были и очень теплые, искренние стихи о Пушкине, сообщения о вечерах, конференциях, проведенных в городах и аулах. В этих заметках чувствуется искренний интерес к творчеству великого поэта, желание освоить русскую культуру, приблизиться к ней. Вот, например, некоторые материалы «Красной Черкесии» от 6 июня 1949 года.

Областная библиотека

К юбилею А. С. Пушкина в Черкесской библиотеке хорошо подготовились. Здесь находятся все произведения Пушкина, новые книги о нем. Кроме того, библиотека богата рисунками, знакомящими с жизнью поэта. Здесь в честь 150-летия со дня рождения А. С. Пушкина 5 июля собрались городские читатели, состоялся литературный вечер. На этом вечере с докладом «Пушкин и современность» выступила преподаватель Черкесского учительского института тов. Понизовская.

Дни Пушкина в Черкесии. Ремесленное училище

В Черкесском городском ремесленном училище № 3 состоялся литературный вечер, посвященный 150-летию со дня рождения великого национального поэта А. С. Пушкина. На этом вечере с докладом «Жизнь Пушкина» выступила А. Д. Колесникова. После доклада прочли стихи «Памятник», «Лес», написанный Кольцовым, «Смерть поэта» Лермонтова и др. Прочли стихи Пушкина «К Чаадаеву», «В Сибирь», «Деревня», «Медный всадник», «У моря», стихотворение Джамбула «Песня о Пушкине» и др.

После этого хор исполнил «Узник», «Зимнюю дорогу», «Зимний вечер». Показали на сцене постановки из «Цыган», «Сон Татьяны» из «Евгения Онегина», «Дуэль Ленского и Онегина». Кроме того, прочли стихи «Кавказ», оду «Вольность», часть романа И. Новикова «Пушкин на юге» и др.

Кроме того, в честь дня рождения великого поэта учащиеся ремесленного училища подготовили свои стихи, альбомы со стихами и рисунками. Например, учащийся В. Храмов нарисовал картины, рисунки «На море», «Дуэль», «Детство» и др. Монтаж, показывающий жизнь поэта, был иллюстрирован.

Черкесский район

Рабочие, колхозники, служащие Черкесского района провели в честь юбилея А. С. Пушкина во многих местах доклады, лекции и др. В колхозах имени Чапаева, Сталина, «Октябрьский» прочли лекции на темы: «А. С. Пушкин – патриот своей Родины» и др.

В тракторных бригадах работником Черкесской МТС тов. Косьяковым были прочитаны «Евгений Онегин», «Дубровский» и др. Работники Николаевской сельской библиотеки познакомили сельских работников с 8-мью передвижными библиотеками по произведениям Пушкина.

В колхозе «1 Мая» Николаевская сельская библиотека провела читательскую конференцию по произведению Пушкина «Капитанская дочка». Выступавшие на этой конференции показали, что это произведение имеет большое политическое и художественное значение. На хуторе «Дружба», «Овечка», «Садовая» и др. состоятся литературные вечера, посвященные юбилею А. С. Пушкина.

На первый взгляд, может показаться, что это просто казенные мероприятия, но жители отдаленных аулов рассказывали мне, что с Пушкиным для них открывался новый мир – мир богатейшей русской культуры, более того, тексты Пушкина приобщили горцев к мировой культуре, которую они тоже постепенно осваивали. Следует отметить, что имя Пушкина было давно знакомо людям, проживающим в Карачаево-Черкесии. Пушкин бывал в нашем крае, и за поэтом до сих пор тянется шлейф легенд. И сейчас карачаевцы с гордостью показывают туристам, приезжающим в наш прекрасный край, место, где, по народным преданиям, находился аул, в котором будто бы останавливался Пушкин; до сих пор не теряют горцы надежды найти кольцо Пушкина, которое якобы подарил он одному из жителей аула, бесплатно отдавшему ему коня. Мы публикуем эту легенду, записанную народным писателем КЧР М. Ахметовым, опубликованную к двухсотлетнему юбилею А. С. Пушкина в газете «Экспресс-почта» от 11 апреля 1998 года.

Мы решили опубликовать и небольшой материал, посвященный пребыванию Пушкина на Кавказе, напечатанный 25 мая 1949 года в газете «Черкес плъыжь». Автор его С. Борисов. Перевел материал нынешний заведующий кафедрой черкесской и абазинской филологии Карачаево-Черкесского государственного педагогического университета доцент З. Х. Ионов. Думается, что этот небольшой очерк несет печать своего времени и свидетельствует о живом интересе к тому, что связывает Пушкина с Северным Кавказом.

Первый раз А. С. Пушкин приехал на Кавказ в 1820 году. Молодому поэту тогда был 21 год. К тому времени он уже написал поэму «Руслан и Людмила», свои свободолюбивые стихи: «К Чаадаеву», «Вольность», «Деревня», которые читались в тайных обществах России.

Ссылка на юг, в Екатеринослав, принесла поэту много горестей и печали, но было и хорошее: здесь он встретился с Раевским, сыном генерала, героя 1812 года. Николай Раевский стал другом А. Пушкина. С помощью Раевского больной поэт получил разрешение лечиться на Минеральных Водах. Был конец мая, стояла сильная жара, необычная для этих мест. Дорога, ведущая на Кавказ, куда стремился поэт, шла через степь, Казачий Дон и через Ставрополь. Все было интересно, все ново, все привлекало внимание поэта, его волновали рассказы казаков об их стычках с черкесами, сама одежда казаков. Романтичной была ночевка в калмыцкой кибитке, но больше всего удивила поэта длинная гряда гор, их снежные вершины, кажущиеся ясным утром неподвижными разноцветными облаками. Позже поэт об этом напишет брату Левушке. Таким А. С. Пушкин увидел первый раз Кавказ, это было в начале июня 1820 года, когда поэт подъезжал к Горячеводску (тогда Пятигорск называли Горячеводском, что означает в переводе на карачевский язык Исси (горячая) – Суу (вода)).

В Горячеводске к путешественникам присоединился старший сын Раевского, Александр, приехавший сюда раньше. Все вместе поселились в доме, который снимали Раевские. Этот дом стоит до сих пор, хотя вид его несколько изменился. Старожилы с радостью показывают его и говорят: «Здесь жил А. С. Пушкин».

В 1820 году Пятигорск имел живописный вид, хотя возле источников было очень мало домов, всего 60 дворов. У подножия Горячей Воды (горы) стояли калмыцкие кибитки и шатры, в которых и жили приезжие. Недалеко находился временный военный гарнизон, солдаты; на арбах, запряженных волами, таскали камни для строительства гостиницы, постоянно сновали туда-сюда казаки на конях, иногда издалека слышались ружейные выстрелы.

Вместо ванных домов на горе были построены деревянные бараки. Сами ванны были выдолблены там, где били ключи серной горячей воды (46 градусов). До сих пор сохранилась каменная лестница с 68-ю узкими, крутыми ступеньками, по которой Пушкин поднимался к ваннам. Чистый воздух и целебные воды действовали быстро. Пушкин выздоравливал, скоро как будто и не было лихорадки. Он опять стал веселым, жизнерадостным, подвижным. Жизнь на водах была свободной. Далеко остались сановный Петербург и царские ищейки. Каждый день он видел и слышал что-то новое. Прогулки по окрестности, походы к источникам железистых вод, восхождение по лесным тропам на Железную Гору (там, где сейчас находится Железноводск), восхождение на Бештау, Машук, Змейку, ночевка в поле, в аулах, рассказы участников кавказской войны, которая еще шла, – все это позже отразилось в творчестве А. С. Пушкина. Большой след оставила эта первая поездка на Кавказ в душе поэта. Позднее, находясь в Кишиневе, он писал своему брату Льву Сергеевичу: «Два месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем, купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в далеком расстоянии друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор. Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор: ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бештау, Машука, Железной Горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях» (24 сентября 1820 года, из Кишинева в Петербург. Дневники, воспоминания. С. 75).

Здесь в Пятигорске поэт задумал романтическую поэму «Кавказский пленник». Поэма родилась под впечатлением от увиденного, красоты кавказской природы, жизни горцев, их героизма и доброты, их гостеприимства. Два месяца прошли быстро. Нужно было уезжать. Маршрут путешествия Пушкина по Кавказу был такой: Кавказская – Тамань – Керченский пролив. Поэта ожидали новые впечатления. Впереди были Гурзуф, Бахчисарай, Кишинев. Но еще долго он будет помнить Кавказ, в феврале 1821 года в Каменке закончит «Кавказский пленник».

Через много лет, побывав в 1837 году в Пятигорске, Белинский напишет: «Тот, кто побывал на Кавказе, не может не удивляться правдивости картины Пушкина: смотрите, если угодно, стоя на высоте гор, где стоит Пятигорск, на гряду гор, – вы невольно вспомните те стихи, которых вы годами не вспоминали…».

Сохранились до сих пор рисунки, которые были сделаны поэтом на рукописи «Кавказского пленника»: казачий пикет на холме, черкесы в каракулевых папахах, всадник в бурке, развевающейся на ветру, и на краю рукописи написано: «Я пережил свои желания» – и там же пометка (Из поэмы «Кавказ»), впоследствии это было опубликовано.

С тех пор в стихах Пушкина все больше стали звучать кавказские мотивы. Поэта не покидает желание еще раз увидеть Кавказ, и в 1829 году он смог это осуществить. Хотя и вопреки воле царя, Пушкин решается без спроса поехать в действующую армию. Он страдал от опеки царя и постоянной слежки жандармов. Теперь он будет свободен от всего этого. И вот турецкий фронт, где его ожидала встреча с братом Левушкой, Николаем Раевским и с друзьями-декабристами М. Пущиным, В. Чернышевским и другими.

Ленинград. Памятник Пушкину работы Михаила Аникушина.

Установлен в 1957 году

Был май месяц, но еще не очень жарко. Прошло восемь лет, Пушкин ехал по знакомой дороге, многое изменилось за это время, особенно Горячеводск, куда из Георгиевска он специально приехал: сердце позвало его в места молодости. Город похорошел, построили много зданий, появились ванные дома, жилые, каменные большие здания, бульвар, цветники, павильоны. Он был один день в Пятигорске. В августе 1829 года, уезжая в Россию вместе с Пущиным, он еще раз заехал в Горячеводск, жил сначала в гостинице, а затем уехал в Кисловодск и поселился в доме доктора Реброва.

До последнего времени не было ясности в вопросе о пребывании А. С. Пушкина на Минирельных Водах. Но незадолго до Великой Отечественной войны был найден журнал, куда записывались посетители этих мест в 1829 г.

В журнале оказался лицевой счет Пушкина. Здесь есть все дни, в которые поэт посещал ванны, и сумма денег, уплаченная им за процедуры. Когда немецкие захватчики напали на Ставропольский край, журнал пропал вместе с остальными документами из фонда пушкинской эпохи. Сейчас есть только копии с этих документов, снятые сотрудником Домика Лермонтова тов. Недумовым. Эти документы интересны тем, что уточняют детали пребывания Пушкина в 1829 году на Кавказских Минеральных Водах. Они подготовлены для издания в «Пушкинском временнике». Документы объясняют многое. Теперь можно без ошибки сказать, что Пушкин провел на Кавказе достаточно много времени (в Кисловодске).

В журнале отпуска нарзанных ванн написано, что Пушкин лечился с 21 августа по 6 сентября. Курс лечения был следующим: утром и вечером поэт ежедневно принимал горячую ванну, в середине курса пять дней принимал по две горячие ванны, 6 сентября Пушкин своей рукой записал в ванный журнал то, что он принял 19 ванн и за это уплатил 19 рублей. Из Кавказских Минеральных Вод Пушкин уехал 8 сентября 1829 года.

А. С. Пушкин написал замечательные стихотворения о Кавказе. В Пятигорске многое напоминает о Пушкине – дома, в которых он останавливался, сохранившаяся каменная лестница к ваннам, новые ванные дома с его именем, выставки в библиотеках, посвященные А. С. Пушкину. Документы о пребывании поэта на Кавминводах изучаются сотрудниками Домика Лермонтова.

Любовь народа к А. С. Пушкину безгранична. «Наш Пушкин!» – с радостью восклицают народы Кавказа. О любви к Пушкину расскажут экспонаты, готовящиеся к юбилею поэта, стихи, посвященные ему, разные мероприятия, организованные к юбилею, пушкинские чтения и т. д.

1949

Дмитрий Благой

Трагедия пушкина

Осенью 1826 года произошел крутой перелом в судьбе Пушкина, шесть с лишним лет томившегося в политической ссылке и страстно желавшего вырваться на свободу. С этого времени начинается самый тяжелый период жизни русского национального гения – ее последнее десятилетие – и вместе с тем наиболее зрелый, самобытный и плодотворный, чреватый будущим период его творчества.

8 сентября посланный Николаем I фельдъегерь с поистине фельдъегерской скоростью примчал Пушкина в Москву; там, в древней русской столице, согласно исконному обычаю, торжественно праздновал свою коронацию новый российский император. Сразу же поэта, не дав ему возможности не только сменить дорожное платье, привести себя в порядок после утомительнейшей езды, но даже хотя бы обогреться – день был студеный, – доставили во дворец и ввели в кабинет к Николаю. Беседа Пушкина с глазу на глаз с царем продолжалась необычно долгое время – более часу, а то и двух. Затем двери распахнулись, и царь, держа поэта за руку, вышел с ним в смежную комнату, наполненную придворными, и, обратившись к ним, сказал: «Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем». Так это передает в своих записках декабрист Н. И. Лорер со слов брата Пушкина Льва Сергеевича, который, конечно, слышал об этом из уст самого поэта. Может быть, данный эпизод, в частности слова царя, воспроизведен Лорером не совсем точно, но нечто в этом роде было, несомненно, сказано, да и разыгранная театральная сцена была совсем в стиле Николая и вполне соответствовала видам его на Пушкина.

Эффектность этой сцены (рассказы о ней быстро распространились по обеим столицам) усугублялась тем, что она произошла менее чем через год после разгрома восстания декабристов и менее чем через два месяца после беспощадно сурового приговора над его участниками. Все это не могло не вызвать сенсации. А когда стало известно вскоре написанное Пушкиным в адрес Николая стихотворение «Стансы», среди современников, даже людей, близко знавших поэта, пошли толки о резкой перемене им своих прежних вольнолюбивых взглядов, роднивших его с декабристами, и об «отступничестве» от последних. Все чаще стали раздаваться голоса, что автор «Вольности», «Деревни» и «Кинжала» сделался апологетом самодержавия, придворным «льстецом» царя.

Тезис о резком изменении общественно-политических убеждений и идеалов Пушкина после возвращения его из ссылки выдвигался и большинством его биографов, исследователей, критиков. Наоборот, советские литературоведы, в понятном стремлении «защитить» великого поэта от глубоко несправедливых обвинений в «ренегатстве», зачастую впадали в противоположную крайность, утверждая, что никаких изменений во взглядах Пушкина, в его мировоззрении, отношении к верховной власти не произошло, что он оставался абсолютно тем же, что и раньше. Однако такая, по существу типично метафизическая, постановка вопроса находится в явном противоречии с многочисленными документальными данными, которыми мы располагаем, с неоднократными свидетельствами самого поэта и, что самое важное, с некоторыми фактами его творчества. Приходится или вовсе игнорировать эти неоспоримые факты, оставлять их без внимания, или хотя бы молчаливо, но признавать, что автор «Стансов» и послания «Друзьям» выступал в ряде случаев в роли не только «приспособленца», но и двурушника; а это объективно являлось бы не меньшим и вместе с тем столь же неоправданным поклепом на Пушкина, неизменная и порой глубоко мужественная искренность которого была одной из замечательных особенностей, присущих его облику и как человека и как поэта.

На самом деле важный и существенный вопрос о политических взглядах Пушкина и его общественно-политической позиции после возвращения из ссылки, определивших, как дальше увидим, во многом и многом самое его творчество, гораздо сложнее и не умещается ни в одну из только что приведенных схем. Более правильную позицию занимает здесь автор самой обстоятельной новой биографии Пушкина проф. Н. Л. Бродский («А. С. Пушкин. Биография», М., 1937). Однако и он не всегда удерживается на принципиально положенной им в основу своего труда объективно-исторической точке зрения. Между тем именно так, не публицистически, а строго исторически, не модернизируя – в духе сегодняшних наших представлений – прошлого, ничего не замалчивая, не упрощая сложности и не сглаживая противоречий, отнюдь не ухудшая, но и не улучшая истории, следует подходить к решению этого вопроса, весьма существенного для всего дальнейшего творческого пути Пушкина и потому особенно нуждающегося в правильном его решении.

Еще до восстания декабристов трезвое, «прозаическое» отношение к окружающему – к людям и событиям, пришедшее на смену недавнему романтическому восприятию и оценкам, стремление понять историческую обусловленность того, что было в прошлом, и того, что совершается в настоящем – в текущих днях, в современности, становится характернейшей чертой пушкинского мировоззрения и краеугольным камнем нового, реалистического художественного метода Пушкина – автора первых глав «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Историзм Пушкина, все более определявший отношение его к действительности, сложился вместе с тем отнюдь не сам по себе, в порядке некоего процесса отвлеченного интеллектуального развития, а возник и все более и более укреплялся в результате жизненного опыта поэта, под влиянием больших общественно-политических событий его времени. Поэтому для полной ясности необходимо вкратце напомнить содержание этого опыта и соответствующие основные моменты эволюции пушкинского мировоззрения и пушкинского творчества.

После окончания лицея, в период формирования в России первых тайных политических организаций, Пушкин, захваченный общественно-политическим подъемом передовых кругов русского общества и наиболее художественно полноценно его выражавший, слагает цикл своих «вольных стихов», явившихся непосредственной причиной его ссылки на юг. С наибольшей яркостью и силой освободительный пафос поэта сказывается в послании к его старшему другу П. Я. Чаадаеву («К Чаадаеву», 1818), в котором романтизм политический и возникающий в эту же пору в Пушкине романтизм литературный сливаются в нечто целостное и единое. В своем послании Пушкин противопоставляет уже тогда скептически настроенному Чаадаеву страстную веру в близкий восход утренней «звезды пленительного счастья» – в пробуждение отчизны, в победу свободы над «самовластьем». Эта оптимистическая вера в первые – кишиневские – годы южной ссылки не только не оставляет поэта, но еще более укрепляется.

Правда, в стихотворном послании к одному из видных декабристов, В. Л. Давыдову, прорываются скептические нотки в связи с неудачами освободительных движений в Южной Европе – в Неаполе и в Испании. Но заканчивается оно в том же мажорном тоне, с характерным революционно-романтическим переосмыслением христианского таинства причащения (послание написано в начале апреля 1821 года, то есть в те же околопасхальные дни, что и исполненная самого резкого осмеяния одного из основных догматов христианской церкви поэма «Гавриилиада»). «Ужель надежды луч исчез?» – спрашивает себя поэт. И тут же горячо отвечает: «Но нет! – Мы счастьем насладимся, || Кровавой чашей причастимся – || И я скажу: Христос воскрес». В написанном вскоре после этого новом послании к Чаадаеву («Чаадаеву», 10 апреля) Пушкин призывает его оживить «вольнолюбивые надежды», явно имея в виду свое послание 1818 года. Под воздействием греческого восстания, которое началось в эту же пору и было возглавлено кишиневским знакомцем Пушкина, князем Александром Ипсиланти, под влиянием встреч и бесед с вождем Южного общества декабристов П. И. Пестелем, общения с поэтом-революционером В. Ф. Раевским и другими членами кишиневской ячейки общества «вольнолюбивые надежды» Пушкина достигают своего апогея. Это ярко сказывается в не пропущенных цензурой строфах оды на смерть Наполеона («Наполеон», июль – ноябрь 1821), посвященных прославлению событий французской революции конца XVIII века – поры, когда «от рабства пробудился мир», когда «ветхий кумир» был низвергнут «разъяренной десницей» восставшего народа и над страной вставал «великий, неизбежный свободы яркий день». Особенно выразительно революционное звучание этих строф, если сравнить их с такими ранее написанными и наиболее политически программными стихотворениями Пушкина, как «Вольность» и «Деревня». Несмотря на ярко выраженный освободительный – «вольнолюбивый» – пафос этих стихотворений, в них вместе с тем, в духе свойственной философам-просветителям XVIII века концепции просвещенного абсолютизма, звучат надежды на то, что царь Александр I, вняв урокам истории (казнь Людовика XVI, убийство Павла I) и призывам поэта, добровольно станет «под сень надежную закона» – дарует России конституцию, что рабство крестьян падет и над отечеством взойдет «заря свободы просвещенной» «по манию царя». Наоборот, в строфах «Наполеона» воспевается насильственное свержение старого порядка – «ветхого кумира». В «Вольности» казнь Людовика XVI осуждалась как беззаконие, в «Наполеоне» о той же казни говорится как о непреложном историческом факте и без какого-либо неодобрения. Сама блистательная и трагическая судьба Наполеона, диалектически сложный характер исторического дела которого Пушкин позднее определит лапидарной формулой: «Мятежной Вольности наследник и убийца» (стихотворение «Недвижный страж дремал на царственном пороге…»; предположительно датируется февралем – мартом 1824 года), «могучего баловня побед», презревшего «благородные надежды» человечества (несколько ниже они названы «величавыми надеждами») и заплатившего за это «мраком ссылки», является – гласит концовка стихотворения – завещанием миру «вечной свободы». «Вольнолюбивые надежды» Пушкина на неизбежное и скорое новое наступление и в России, как и в остальной Европе, «дня свободы» ярко дают себя знать в одном из его высказываний на обеде у Инзова, записанном весьма благонамеренным кишиневским сослуживцем поэта, князем П. И. Долгоруковым (запись от 27 мая 1822 года). Речь зашла «о тогдашних политических переворотах в Европе». «Прежде народы восставали один против другого, – заметил Пушкин, – теперь король Неаполитанский воюет с народом, Прусский воюет с народом, Гишпанский – тоже; нетрудно расчесть, чья сторона возьмет верх». Логика этого рассуждения (автор записи называет его «силлогизмом») показалась настолько неотразимой и вместе с тем столь угрожающе многозначительной, что, рассказывает Долгоруков, среди многочисленных гостей наступило «глубокое молчание, продолжавшееся несколько минут», и вслед за тем Инзов поспешил «повернуть» разговор «на другие предметы».

Однако дальнейшее течение событий поставило этот «силлогизм» под большое сомнение. «Короли», объединившиеся по инициативе Александра I в так называемый «Священный союз», соединенными усилиями затоптали революционные вспышки во всей Европе, в которой воцарилась – под началом все того же Александра I – жестокая политическая реакция: «Все пало, под ярем склонились все главы», – писал Пушкин в том же стихотворении «Недвижный страж дремал на царственном пороге». Еще раньше потерпело крушение греческое восстание. В 1822 году была разгромлена властями кишиневская ячейка тайного общества, был арестован и посажен в тюрьму – Тираспольскую крепость – В. Ф. Раевский. И вот в поэзии Пушкина резко зазвучали ноты глубокого разочарования, скептицизма. Таков набросок ответного стихотворного послания 1822 года заключенному в крепость В. Ф. Раевскому («Ты прав, мой друг»), явившийся в последних двух его строфах прямым предварением «притчи» о сеятеле («Свободы сеятель пустынный», 1823), написанной в год начала работы над «Евгением Онегиным» – первым реалистическим произведением Пушкина, пафос которого – трезво, «без романтических затей», взглянуть на окружающее и воссоздать его таким, как оно есть. Лексически «притча» о сеятеле тесно связана с циклом «вольнолюбивых» пушкинских стихов. В ней – многие стержневые слова и мотивы, которые мы встречали в послании «К Чаадаеву» (1818), в «Наполеоне»: «свобода», «звезда», «народ», мотив пробуждения. Но направленность их прямо противоположна. Посылая 1 декабря 1823 года А. И. Тургеневу по его просьбе «самые сносные строфы» из оды на смерть Наполеона (в печати при жизни Пушкина они появиться не смогли) – строфы о французской революции – и присоединяя к ним концовку (строфу о завещании Наполеоном «вечной свободы» миру), Пушкин в связи с ней иронически добавляет: «Эта строфа ныне не имеет смысла… – впрочем это мой последний либеральный бред, я закаялся и написал на днях подражание басни умеренного демократа Иисуса Христа (Изыде сеятель сеяти семена своя)» (XIII, 79). Еще прямее и точнее о связи этих стихов с общественно-политической действительностью данного времени сказано в черновой редакции письма: «…на днях я закаялся – и, смотря и на запад Европы, и вокруг себя, обратился к Евангелию и произнес сию притчу в подражание басни Иисусовой» (XIII, 385). Действительно, в противоположность посланию «К Чаадаеву» (1818), стихи о сеятеле проникнуты горьким чувством преждевременности (там: «взойдет она, || Звезда пленительного счастья», здесь: «Я вышел рано, до звезды») и отсюда бесплодности (там: «отчизне посвятим || Души прекрасные порывы», здесь: «потерял я только время, || Благие мысли и труды») своей поэтической пропаганды – вольнолюбивых призывов, горчайшим сознанием того, что «мирные народы» не способны выйти из своего векового подъяремного сна:

 
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
 

Как ни трагичны эти слова, как ни полны они горечи и гнева, в них нет антидемократизма. В какой-то мере они даже предваряют позднейшее столь же горькое наименование Чернышевским пассивного народа «нацией рабов». В то же время мучительное чувство, нашедшее свое выражение в этих строках, явилось непосредственным толчком к последующей развернутой постановке Пушкиным важнейшей из проблем как его времени, так и всей дореволюционной поры русской жизни – проблемы роли и значения народа в освободительном движении страны.

Поначалу причину неудач и крушения освободительных стремлений и попыток Пушкин склонен был видеть в пассивности, долготерпении, покорности самих «народов». В ряде пушкинских художественных замыслов и набросков этой поры звучит романтический культ героя – «одиночки, мужа судеб», противопоставляемого «легковерным» народам (начало трагедии о герое древней новгородской вольности Вадиме, 1821–1822; набросок еще одного стихотворения о Наполеоне «Зачем ты послан был и кто тебя послал…», конец мая – вторая половина июня 1824). Однако действительность вносила существенные поправки в эти романтические иллюзии. Характерна в этом отношении переоценка Пушкиным героизма главы греческого восстания Александра Ипсиланти, которая будет окончательно дана в 30-е годы в очерке «Кирджали», но началась уже на юге (замысел 1821–1822 годов поэмы о гетеристах, содержание которой должно было составить бегство Ипсиланти, в результате военных неудач, из рядов возглавлявшихся им войск и, наоборот, героическая гибель рядовых повстанцев, взорвавших себя вместе с врагом в стенах монастыря Секу).

С этим же связан и творческий интерес Пушкина к исконным – разбойным – формам народного протеста, относящийся к тому же времени, что и замысел поэмы о гетеристах, замысел обширной поэмы о волжских разбойниках, от которой до нас дошел лишь небольшой отрывок «Братья разбойники» с ее совсем новыми для поэзии того времени героями – двумя братьями-крестьянами, которые ушли «в лес», «наскуча барскою сохой» (первоначальный вариант). Отсюда же и особый интерес Пушкина в период ссылки в Михайловское и работы над исторической трагедией «Борис Годунов», воссоздающей эпоху «многих мятежей», к личности вождей двух крупнейших народных восстаний XVII и XVIII веков – Степана Разина и Емельяна Пугачева. В Михайловском после короткого приезда к опальному поэту его ближайшего лицейского товарища, декабриста И. И. Пущина, который открыл ему свою принадлежность к тайному обществу, готовившему государственный переворот, в Пушкине снова воскресли было «вольнолюбивые надежды», что сказалось в его обширной исторической элегии «Андрей Шенье» (май – июнь 1825), в значительной степени снимающей пессимистические размышления «сеятеля свободы» о бесплодности своих гражданских вольных стихов: «Умолкни, ропот малодушный! ||Гордись и радуйся, поэт: ||Ты не поник главой послушной ||Перед позором наших лет…» Вместе с тем в одновременно писавшемся «Борисе Годунове» поэт высказывает устами своего мятежного предка, Гаврилы Пушкина, знаменательную мысль – одно из высших достижений пушкинского историзма той поры: необходимым и решающим условием успешной борьбы против царя-тирана, царя-крепостника является «мнение народное» – участие в ней народа.