Текст книги "Журнал СовременникЪ № 12. Спецвыпуск. Ко дню Победы!"

Партизанка Лара

По книге Н. Надеждиной

 
Как часто осенней порою
На мягкой кроватке в углу,
Средь пухлых подушек горою
Читала я книжку свою.
 
 
Светильник высвечивал тени,
А я будто тоже в лесу…
Военные годы летели,
И вот я стою на посту…
 
 
И вместе с подружкою Ларой,
Девчонкой двенадцати лет,
Иду лесом с ней на заданье,
Скрывая в руке пистолет.
 
 
По тихим невидимым тропкам
Сама невидимкой пройду,
Узнаю, где штаб у фашистов,
Письмо я в отряд принесу.
 
 
Ведь надо узнать партизанам,
Где техника их и отряд,
Чтоб им приготовить засаду.
Помочь каждый Родине рад!
 
 
Я долго в разведку ходила
И ценные вести несла…
Её оккупанты схватили,
И Лара была казнена!
 
 
А в маленьком сердце тревожном
Вся боль за родную страну,
За детство, войною растоптанное,
За Лару, подружку мою!
 

26.03.2020

Лара в тылу врага

Пионерские отряды имени

Ларисы Михеенко есть на Украине,

на Урале, в Сибири, в горах Дагестана,

в удмуртских лесах. Советское правительство

посмертно наградило Лару Михеенко

орденом Отечественной войны I степени.

Н. Надеждина. Партизанка Лара

 
Мне жалко Лару… Страшно оказаться
Одной, без дома, без семьи,
Вдали от Ленинграда и от школы,
В глухой деревне псковской стороны!
 
 
Фашисты угоняют в лагерь
Всю молодёжь… Пути ведь нет назад!
А дядя, полицай, из дома выгнал,
Племянницу и ту кормить не рад!
 
 
Тогда она сбежала к партизанам
И в лес ушла, где не было дорог,
Чтоб помогать в разведке рьяно
И чтобы дальше враг пройти не смог!
 
 
Там жгли мосты, взрывали рельсы,
Летели вмиг составы под откос,
И донесения носили, и в разведку
Ходили маленькие девочки без слёз.
 
 
Однажды всё ж беда случилась:
Фашисты окружили их вдвоём…
У Лары есть в руке граната!
Она решила: «Я взорву весь дом!»
 
 
И бросила под ноги злобным фрицам,
Чтоб не сдаваться лютому врагу!
В ответ не прозвучало взрыва…
Она была избита на полу…
 
 
Как умирала, я не знаю…
Но только в памяти останется людской:
В музеях школьных Ленинграда
Все помнят девочку с кудрявой головой!
 

26.03.2020

Борис Фроенченко

Борис Фроенченко по профессии – историк-археолог (окончил Харьковский государственный университет им. В. Н. Каразина), по второй профессии – кандидат в мастера спорта по альпинизму и водному туризму, из-за чего попал под Чернобыль и стал инвалидом. А в результате – уже более зрело, вновь обратился к поэзии, а затем и к прозе. Своими наблюдениями за жизнью, людьми и природой, стремится поделиться с читателем. Печататься начал с 2009 года после переориентации с истории древнего мира на современные проблемы под влиянием встреч с Б. Ш. Окуджавой в 60–70 годах.

Автор трёх сборников стихов «Капли сердца», «Караван», «ВЕХИ» и сборника прозы «Я время воскрешать могу». С 2015 года стал активным участником российских литературных проектов: «Российский колокол», «Автограф», «Атлант», СМОГ и др. Также в 2015 году издал авторский сборник «Чтобы с судьбой не разминуться», за который получил кубок «За лучший сборник стихов в серии БЖРК». В мае-июне 2015 года победил в конкурсе «Поделись своим творчеством с руководством страны» – и ко Дню Победы 9 мая, и ко дню России 12 июня.

Является членом Союза писателей России, CHAP, Интернационального Союза писателей, а в Украине – членом МСПУиКЛУ.

Творчество автора многогранно. Как точно подметила психолог Ирина Тарасова, Борис Фроенченко удивительная «смесь Старичка-лесовичка, Леля и Ильи Муромца».

Мы победили, ибо мы едины!

 
Весны и жизни свежий аромат
Вовеки память сердца не заглушит…
Слетаются, как птицы, на парад
Солдат погибших в страшной битве души…
    Их раны не закроют ордена —
    Повязки и бинты – мундир парада…
    Мальчишек недозрелых седина
    И Родина! Как высшая награда…
Ты слышишь голос призрачных полков?
Ты вслушайся душой, не ради долга…
Нет, не сковала нам земля оков —
Сюда пришли мы от Днепра и Волги,
    От Немана и Вислы… Долог путь,
    И призрачных сапог не слышен топот…
    Москва! Москва!!! Мы на тебя взглянуть
    Слетаемся сюда со всей Европы…
Нам Родина дана как светлый дар,
Какие бы ветра над ней ни дули!
Вот украинец, принявший удар,
Вот русский, что прикрыл его от пули…
    Тонули в реках мы, а не в слезах,
    А страх? Ну что ж, ведь всё-таки мы люди…
    В Волоколамске пал вон тот казах,
    Вот белорус, закрывший Киев грудью…
Меж нами не пророет время ров —
Да не затянет память сердца тиной…
В цветах тюльпанов рдеет наша кровь!
Мы победили, ибо мы ЕДИНЫ!
 

Наталия Шипулина-Ахполова

https://stihi.ru/avtor/05021949

Родилась в Комсомольске-на-Амуре в династии авиастроителей и педагогов. Инженер-экономист, психолог, методист-педагог, филолог. Окончила аспирантуру.

Член Союза журналистов России, Союза российских писателей, РГО, ДВНАН. Печаталась в сборниках «Поэт года», «Наследие», «Антология русской поэзии», «Герои Великой Победы», I will wear my heart upon my sleeve.

Награждена медалями «Иван Бунин 150 лет», «Марина Цветаева 130 лет», «Фёдор Достоевский 200 лет», знаками отличия «Трудовая доблесть России», «Герои Великой Победы», звездой «Наследие» за вклад в развитие современной русской литературы. Призёр конкурса им. У. Шекспира. Победитель международного конкурса «Гомер» (Греция). Лауреат международного конкурса «Национальная литературная премия „Золотое перо Руси“».

Защитникам Отечества сонет

 
Солнце тонет в заплаканном море,
Дождь слепой постепенно иссяк…
Клёкот чаек в небесном просторе
Украшает Андреевский стяг!
 
 
Севастополь в закатном сиянии—
Город-перл в черноморских волнах.
И загубленных душ покаяние—
Воплем к солнцу в застывших губах!
 
 
Память – всем кораблям затонувшим
И затопленным в сумрачной мгле,
Морякам, вечной славы хлебнувшим,
Свято преданным Отчей земле!
 
 
Севастополь, ты – город Победы!
Тебя славят и внуки, и деды!
 

Фронтовой сонет

 
Окопы, грязь… И взорваны пути!..
Винтовка – на двоих и котелок…
И – бой! В виски шрапнелью бьют стихи!..
…А друг шагает в Вечность! За Порог!
 
 
Так он погиб от выстрела в упор:
Раскинув руки, глядя в небеса,
Не ощутив винтовочный затвор…
Из глаз катилась Божия слеза.
 
 
И я один за нас двоих – сильней
Фашистов гнал от Вязьмы и в Орле!
За друга бил, за будущих детей
И в битве шёл и в стужу, и в огне!
 
 
…Сейчас нас миллионы на Земле,
Сказавших «НЕТ!» той яростной войне!
 

Константин Бедов

Белов Константин Александрович – экс-директор образовательного центра «Язык и культура». Автор 35 статей и 10 монографий (в том числе – докторская диссертация «Социокультурный смысл художественных гармоний лирического типа: литература, живопись, музыка», Дубна, 2008 год). Один из авторов 4-го тома «Истории литературы США» (издательство «ИМЛИ» РАН).

И чего только не случалось-то на железных дорогах войны…

В конце тридцатых годов мой отец служил в Дальневосточном железнодорожном корпусе особого назначения. В задачу этому корпусу было поставлено сооружение железнодорожной ветки Владивосток – Петровка (это совсем вблизи Уссурийского залива Японского моря) и оборонительных сооружений по всей длине этого пути.

Демобилизовавшись в 1939 году, отец вернулся в свой родной Ростов-на-Дону и стал преподавать в железнодорожном техникуме. Но вскорости ушёл работать на паровозоремонтный завод. Поставлен здесь был он мастером котельного цеха. В этом цеху «лечили» паровозные, много уже потрудившиеся, жаротрубные котлы. «Лечение» это сводилось в основном к утяжке поослабших, с годами, от высоких температур железных заклёпок. Утяжка эта велась пневматическими молотками, и бой, дробь работающих молотков… это всё так было/шло/слышалось здесь во все дни, недели, годы бесконечных ремонтов.

* * *

Какую же службу сослужили эти паровозы – это в военное-то потом время!

* * *

Прозвищем тех, кто работал в котельном цеху, было – «глухари». Да, слух котельщиков сильно страдал от звука нескончаемой дроби пневмомолотков.

* * *

У отца моего был очень красивый голос, и он мечтал петь на сцене. В котельном цеху он скоро позабыл об этой своей мечте.

* * *

За время исполнения должности мастера на паровозоремонтном заводе отец мой был награждён нагрудными знаками «Отличный паровозник» и «Ударник сталинского призыва».

Перед самой войной его взяли на работу в Управление Северокавказской железной дороги. И до 24 августа 1942 года – он оставался здесь. И – как всегда и на любом своём рабочем месте – деятельным был мой отец, Белов Александр Кузьмич.

* * *

– Па, расскажи мне – (это моя дочь ко мне так – по скайпу) – о моих деде и бабушке. Я их очень мало уже помню…

Далеко от своего родного дома живёт моя дочь (Ника – так её зовут). И много лет уже прошло с тех пор, как уехала она от нас. И как оказалось вот, что – навсегда…

Жалею ли я о том? К кому и чему более всего душевно – всей жизнью-то! – привязан я? А – к родине, к её языку и её культуре, – к создателям и хранителям всего этого вот – бессмертного, да!

Кому суждена победа? Кому то есть и как удаётся… это чтоб послужить сохранению и совершенствованию жизни?

А все мы – кто умом, кто по инстинкту ли – знаем/ чуем, что победа, жизнь, счастье – это то есть всем нам, что бывает во спасение, – это чтоб были мы подлинно живы, – такое с нами бывает – это когда… в труде и в любви если мы.

Вы ведь согласны с этой мыслью?! Когда другое у кого бывает что… разве оно настоящее-то?!

* * *

Когда моему отцу было уже 78 или 79 лет, я настойчиво просил его написать воспоминания о 40-50-х годах. Он охотно рассказывал о том времени их жизни с мамой, и мне всегда было захватывающе интересно его слушать. Но вот чтоб сесть и записать то, что всплывало в его памяти – это как сильно впечатлившее его в те годы… на записывание того сил у него уже было мало…

И вот мама моя, чтоб как-то откликнуться на мои просьбы воскресить его (отца и мамы) прошлое – молодые их годы, когда жизнь их была полна самыми разными – сильными, острыми чувствами – и радостными, и горестными, – мама и написала страничку, где несколько эпизодов воспроизведены из их прошлого и сегодняшнего (только вот этому «сегодняшнему» – это в 2023-то году – ему уже более тридцати лет).

* * *

Сегодня отец зашёл в кухню, встал у окна… Посмотрела – плачет

– Ты что?

А он и плачет, и смеётся. Наконец, говорит:

– Вспомнил, как в Весёлом, не успею войти, закрыть дверь, а ты: «Ну, как кулеш? Вкусный?»

И вместе рассмеялись сквозь слёзы.

* * *

А в пятницу отец позвонил, что возвращается с работы, и я решила встретить его. Дорогу, чтоб не разминуться, обговорили накануне для такого случая. Вышла, – на дворе морозно, воздух чистый, ясный, и почему-то охватило ощущение той приподнятости, радости, как было то в 1942 году, когда ходила на встречу с ним. На Московской улице его увидела, и он меня, но не догадался, что я его вижу, и спрятался во двор, а я также – поодаль. Он, не дождавшись, пошёл в мою сторону, и я его «напугала». Смеялись.

* * *

А сегодня, когда Костя (это, значит, автор/соавтор этих страниц) снова пригрозил – в шутку, конечно, – отцу, что не будет с ним разговаривать, потому что он не пишет воспоминания свои, вспомнил отец, как в эвакуации, в Пятигорске, я не хотела ему жарить картошку «с четырёх сторон», возмущалась, искренне отвечая: «Я ведь на курорте и бессмысленно тратить время не собираюсь!»

Как это у неё – «я – на курорте»?! А ведь никак не скажешь о ней, что по натуре была она человеком легковесным. А всё же вот – «на курорте». А это так легкомысленно выговорилось у неё потому, наверное, что было ей в сорок втором году всего-то девятнадцать лет. И война её близко чтоб так – она тогда не коснулась её ещё.

* * *

А теперь, Ника, – ты там слышишь меня по скайпу? – я добавлю несколько строк к маминой страничке, – это её же воспоминания будут, слышанные мною от неё не раз – это мальчиком был я когда, но много лет ещё и позже того.

В Пятигорске они с отцом оказались, когда железнодорожный, шедший в Баку эшелон со служащими того управления, где работал отец, был разбит бомбами с немецких самолётов где-то возле Минеральных Вод. Они уцелели, укрывшись в кукурузном поле от бомб и пуль. И две недели жили потом в доме своих знакомых. И (кроме картошки) кормились ещё виноградом, что собирали они на склонах Машука. И вот в конце второй недели, когда они были в винограднике, донеслась до них стрельба, и мама – отцу:

– Саша, немцы!

– Какие там немцы, – они в Ростове!

Мама всё же повлекла отца к подножию Машука, к дороге, что шла со стороны Минеральных Вод, а там – на мотоциклах, с карабинами поперёк груди… кого они никак не ожидали увидеть…

А дальше, до марта 1943 года, «курорт» их продолжался уже в хуторах Ростовской области, где они скрывались, чтоб не быть угнанными на работы в Германию. Один из этих хуторов назывался Весёлым.

Из Ростова в Германию было вывезено пятьдесят три тысячи человек.

* * *

И ещё одно добавление от меня: это будет рассказ моего отца о том, как они с мамой пошли в ЗАГС 8 марта 1942 года (это, значит, ещё до захвата немцами Ростова), чтобы уже официально зарегистрировать свой брак.

И вот только подали они регистратору свои паспорта, как раздался вой сирены воздушной тревоги.

Им было сказано спуститься в подвал, где было оборудовано бомбоубежище. Там, кроме служащих ЗАГСа, были ещё два офицера, взявшиеся здесь, наверное, с улицы, и никого больше ещё. Бомбы рвались где-то совсем рядом. Потолки подвала вздрагивали при тяжёлых взрывах. Пронесёт?! Нет?! Может, пронесёт?! Офицеры залегли под тяжёлые лавки – знали уже, как пробовать спасаться при налётах… Отец же остался сидеть, а мама опустилась перед ним на колени, замерла, руками крепко обхватив его за поясницу. Отец сорвал тогда с себя китель и накрыл им голову и спину мамы. Рвутся бомбы – вздрагивает при этих разрывах весь подвал бомбоубежища. И дрожит, всё время дрожит левая нога у отца. А руки его жмут и жмут китель вкруг мамы – будто это может спасти её.

Закончился налёт. Поднялись они в ЗАГС. Там их поздравили со вступлением в брак. И пошли они оттуда в дом матери моего отца, куда мама моя ушла за несколько недель до этого вот 8 марта, оставив у себя дома, на столе, записку: «Мама, я ушла жить к Саше».

* * *

Ника, твой дед всё-таки попробовал в какой-то день начать писать свои воспоминания. И получилась у него из этой затеи только одна эта вот строчка: «Никогда в своей жизни не был я так счастлив…» – это он так чувствовал/вспоминал о днях начала их совместной, с Адой Млынарчик, жизни.

Да, шла война, а вот же – пока её ещё не было с ними совсем рядом…

Война, наверное, может и забыться сколько-то потом. А счастье-то твоё – нет!

24 июля 1942 года немцам удалось занять Ростов-на-Дону.

Из 120 тысяч солдат и командиров 56-й армии, оборонявших город, 26 июля южнее Батайска удалось собрать только 18 тысяч. Павшие солдаты и те, что остались в живых, – сделали они всё, что посильно было им сделать в тех тяжелейших, жестоких обстоятельствах.

За день до захвата немцами Ростова эшелон с работниками железнодорожного управления вышел из города, а на подступах к Кавказу был он разбит (о чём выше уже говорилось) во время налёта немецких бомбардировщиков.

Освобождён же Ростов-на-Дону был только 14 февраля 1943 года, – семь месяцев длилась оккупация…

* * *

Отец мой вернулся на работу в своё управление и был назначен начальником военно-восстановительного участка на станции Кавказская (г. Кропоткин). Фронт в это время уже много отодвинулся к западу, но узловую эту станцию немцы продолжали бомбить сильно и постоянно.

Дом, где поселили тогда моих родителей, стоял неподалёку от железнодорожных путей. И в одну из бомбёжек взрывной волной вышибло окно у них в комнате. А из подушки своей одной достали они потом большой осколок от авиабомбы. Но сами – уцелели они.

По ночам, когда налётов не было, отец мой со своей командой восстанавливал железнодорожные пути. Делалось всё наскоро – чтобы эшелоны успели пройти через станцию ещё затемно. Воронки, где они были прямо на путях, засыпать было некогда. В этих местах укладывались штабелями шпалы. А поверх – уже рельсы. Куски-то есть рельсов – куски, выкроенные, подровненные автогеном из искорёженного бомбами железа.

* * *

Отец мой на себя и на мать мою (беременную мною) получал военный паёк. В основном это были сухие брикеты гречневой каши. Мама рассказывала мне, как после одного тогдашнего их ужина, состоявшего из этой-то каши, она, тихонько вздохнув, сказала моему отцу, что ей так хотелось бы съесть… ну, чего-нибудь из того, что было (это до войны) в кондитерских Ростова.

– А ты, Саша, чего бы хотел сейчас?

– А я бы поел ещё этой вот каши.

Да, говорил мне отец, был, конечно, паёк. А всё одно, томил их голод, томил…

Но кому-то, где-то – и того ведь ещё куда голоднее-то было.

Стало полегче, не так уже голодно – это когда работникам станции Кавказская весной 1944 года отвели в степи участки пахотной земли под бахчи. В основном стали там все выращивать арбузы, а кто и тыквы ещё.

До спелости арбузов на тех-то бахчах было ещё с месяц-полтора. А рот вот ещё один в семье Беловых появился: этим новым ртом был я. Рассказывали мне, что в день, когда я родился, с утра была страшная гроза. Но после полудня небо всё разъяснилось, и вовсю засияло июльское солнце.

И так-то вот оно и получалось во всю мою дальнейшую жизнь: «гроза – ясно… гроза – ясно», – только не в прямом это вот значении этих-то слов…

Ливни часто случались в то лето. И арбузов в августе-сентябре – великое множество было их! И в какую, конечно, радость были они всем тогда!

Отцу моему удалось купить у какого-то древнего старика велосипедишко, тоже бывшего в возрасте уже немалом. Но в руках умелых – какой механизмик не оживёт, не заработает?!

На этом велосипедишке отец мой и возил с бахчи арбузы в двух мешках, перекинутых через раму этого двухколёсного доброго его выручателя. Пешком, конечно, шёл отец с бахчи: где там ехать можно было с мешками этими, полными арбузов? Эти арбузы не переводились тогда в пристанционном казённом домишке, где жил мой отец со своей Адой. На полу вдоль всех свободных стен лежало их всегда несчётно там.

А ещё возил отец мой свои арбузы на станцию, где на перроне располагал их он подле ног моей матери. А та – с полуторамесячным, в пелёнках, мной на руках – желающим купить её красивый зелёнополосатый – такой-то вот соблазнительный! – товар ногой подталкивала к покупателю арбузы и ногой же указывала на банку, куда надо было бросать деньги.

Однажды мать моя вернулась со станции домой вся в слезах. На расспросы отца о случившемся отвечала, что «солдаты с воинского эшелона похватали у неё все арбузы и, не расплатившись, бросились к вагонам уже начавшего отходить ихнего состава».

Мой отец (он был изрядно старше своей жены) обнял её, а с ней и ребёнка своего, целовал залитое слезами её лицо и:

– Ада, перестань плакать. Ты вот подумай, солдаты с этого эшелона… ведь направляются все они на запад, на фронт. И для кого-то из них – твои арбузы – они, может быть, самые-то последние в их жизни.

Не раз слышал я от родителей своих рассказ об этом случае с похватанными солдатами арбузами. И слова моего отца, что были сказаны им моей матери в утешение, – сказаны были в светлое оправдание солдатам – не успевшим? не захотевшим? – а не всё ли равно, почему?! – не давшим ей денег за её товар, – слова моего отца, спокойные, добрые, а ещё и исполненные какой-то грустной силы, – навсегда вошли они в моё сознание. И – в какую поддержку и сколько раз в моей жизни были мне эти-то отцовские слова!

* * *

После войны, уже в 1949 году, отец мой был назначен директором ремонтно-механического завода, где чинилось всё рабочее – и шагающее (экскаваторы были такие), и гусеничное, и колёсное – железо, использовавшееся тогда на сооружении Карповского водохранилища и на строительстве, там же, 13-го арочного шлюза Волго-Донского канала.

За этим шлюзом был уже Дон.

По окончании строительства в 1952 году отец был награждён орденом «Знак почёта».

Потом был у него «Сталинград-гидрострой». В 1961 году сооружение гидроэлектростанции было завершено. В степи на левом берегу реки Ахту-бы (это рукав Волги) вырос город Волжский. Одно за одним появлялись здесь большие промышленные предприятия…

Главному механику треста «Промстрой», Белову Александру Кузьмичу, было присвоено звание «Ветеран труда» с последующим награждением его орденом «Трудового красного знамени».

* * *

8 марта… всегда у нас в семье был это двойной, значит, праздник – самый такой светлый – с голубым уже по-весеннему небом, с серебром капелей с крыш, с ярким щебетаньем повеселевших к теплу воробьёв, с запахом уже местами оттаивающей земли… а сквозь всё это нынешнее милое весеннее виделось моим родителям ещё и то весеннее, в котором жили они в 1942 году и навсегда осталось которое в их памяти, где вперемежку – чего там только не было-то! А вот же – вспоминали когда они всё давнее то, – и улыбались, и плакали, и смеялись они.

Post Scriptum

Да, героями они не были.

Но не были они и робкими несамостоятельниками.

Да, оказаться пришлось им на оккупированной территории. И – семь месяцев как-то там уцелевать. А выжили вот: перебирались из хутора в хутор – где/ кому по хозяйству брались помогать. За эти работы и приют им давался, да и подкармливали их – кто когда чем мог.

Пришлось потом моему отцу при возвращении на работу по его специальности давать показания в отделе Ростовского НКВД. Обвинений ему предъявлено не было.

Да, всякого рода невзгоды и скудности самых-то первых послевоенных лет старались они – хоть сколь-ко-то/как-то там – это одолеть их чтоб!

Пошла потом жизнь материально уже налаживаться… но алчниками, корыстниками эти двое никогда себя не проявляли.

А были они от природы разнообразно способны. И сильны ещё были они своим темпераментом.

И внешне были они много приглядны.

И через это всё такое не были они – ну, хоть сколько-то там! – завистливы: весьма свободны духом были эти люди.

А ещё одарены они были сильной откликаемостью на красоту. На ту красоту, что – природная. И на ту, что содеивается/творится самим человеком.

А кто ярко чувствует всё это такое — в том и нравственное чувство бывает очень и очень развитым. Всякий же нравственно чуткий человек – много способен он к любви: к любви ко всему свободно – то есть прекрасно! – живому.

И в ком всё это такое-то есть – может такой человек… да, бывает, это как правило, такой человек – счастлив бывает такой человек!