Текст книги "Журнал СовременникЪ № 12. Спецвыпуск. Ко дню Победы!"
Автор книги: Сборник
Жанр: Журналы, Периодические издания
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Военные годы, по воспоминаниям моих родителей
Брат матери Виктор, по воле случая, а может быть, и из-за наследственности, недаром Сергея Кузьмича взяли в полк охраны царя, был призван в ВДВ.
К сожалению, он тоже уже умер, но доподлинно известно, что участвовал в десантной операции 1942 года под Вязьмой. В той самой, где погиб и генерал Михаил Ефремов. Виктор десантировался, не совсем удачно. Был ранен. Из немецкого тыла его вывезла собака. Бегали такие с закреплёнными волокушами. Дядя (а он по понятным причинам мне дядя) лежал без сознания. Собака подбежала и стала лизать ему лицо. И лизала, пока он не очнулся. Очнулся. Перевалился на волокушу, и собака отвезла к нашим.
Дальше был санитарный поезд, лечение в Ташкенте. Вернулся в Москву совсем больным. Подхватил воспаление лёгких в поезде. Выходила его мама. К тому времени она уже училась в фельдшерско-акушерской школе и работала медсестрой в госпитале имени Бурденко.
Эпизод был драматический. Можно было положить Виктора в больницу, но, скорее всего, не выжил бы, раненых было много. Шура отпросилась в госпитале и несколько дней сидела с Виктором. У этой болезни есть момент кризиса, если перевалишь и останешься жив, то выздоровеешь. Чем мама лечила дядю, я не знаю, а вот в момент кризиса всю ночь сидела с ним и колола камфару – поддерживала сердце. Дождалась, когда Виктор уснёт. Незаметно задремала и сама. Утром услышала:
– Шура…
Виктор пошёл на поправку.
На фронт его уже не взяли, в результате ранения было перебито сухожилие ноги. Устроили токарем на заводе. Работал, видимо, хорошо. Уже в 60–70 годах наградили звездой Героя Социалистического Труда. Избирали несколько раз депутатом местного совета.
Шура не сразу попала на фельдшерско-акушерские курсы, какое-то время проработала чертёжницей на заводе, производящем полевые телефоны и аппараты Бодо (не знаю, что это такое). Некоторые заводы были на казарменном положении, например завод, на котором работала сестра Маруся, он производил морские приборы. Мамин на казарменное положение переведён не был. Есть фото КБ (конструкторское бюро) с девчонками-чертежницами. Начальник КБ и начальник бригады были мужчинами. Оба были заики. Девчонки хихикали, когда те спорили друг с другом, проталкивая неподатливые слова. Я сам заикаюсь, поэтому могу представить в лицах.
Начальники сердились, доходило до крика:
– Что смешного я сказал?
Девчонки фыркали.
Бригадирша соседней бригады была женщина, похожая на сестру мамы Шуры – Дуняшу. Такая же полная и добрая. Дети в Юрятино, где прошло детство Шуры, если родители пытались наказать, бегали к Дуняше и прятались за неё. А она – руки в боки и не подпускала сердитых родителей.
Пришла как-то мама Шура в КБ в шароварах. Начальник бригады рассердился:
– Что за детский сад! Немедленно переодеться в нормальную одежду!
Шура показала язык:
– Ы!
Тот решил её поймать. Начали бегать между столами. Мама увидела бригадиршу и спряталась за неё. Бригадирша раздвинула полы юбки и закрыла девчонку. Начальник с одной стороны, с другой. Потом плюнул и ушёл. Повторив «Детский сад!». Конфликт замяли.
Аппараты Бодо и телефоны проверяли во влажной камере. Работа была интересная.
Но было направление на курсы, и маму командировали.
Фельдшерско-акушерские курсы были прикреплены к госпиталю имени Бурденко. Девчонки работали санитарками и учились. Процедуры начинали делать только после отработки навыка. Так, уколы сначала тренировались делать на подушке… Но прервём этот рассказ. Здесь много ярких эпизодов.
Нужно ещё рассказать о сестре Марии.
Марию командировали от завода на строительство оборонительных сооружений. Это был, видимо, уже сорок второй год, но, может быть, и речь идёт о начале войны. Уж больно яркая картинка!
На самом деле Маша попала на лесоповал. Вернулась живая и здоровая. Дома были Мария Васильевна, моя бабушка, и Шура, моя будущая мама.
Машу вымыли. Накормили. Она отоспалась, и всё бы хорошо. Но как-то странно на неё мама и сестра смотрят. И соседи косо поглядывают. С чего бы это? И вот к ней обращается её мама:
– Маш! Ты почему нормальными словами не разговариваешь. За всё это время – одна матерщина!
– Да? – сказала Мария. – А я и не замечала.
А потом добавила:
– Понимаешь, мам, пилишь, пилишь это чёртово дерево, а оно всё не падает и не падает. Вот как его хорошенько обложишь, так сразу и ковырнётся!
Расскажем о госпитале имени Бурденко. Здесь будут темы «Моряк Мишка», «Картошка в мундире» и другие.
Девчонки с фельдшерских курсов ухаживали за ранеными и ассистировали во время хирургических операций. За ранеными ухаживали – как тяжёлыми, так и выздоравливающими. С выздоравливающими было сложнее, а с тяжёлыми часто заканчивалось слезами. Наиболее тяжёлые были летчики и танкисты с ожогами всего тела и раненые в челюсть. Челюстные и лицевые ранения поступали большего всего из Карелии, это старались финские снайперы – «кукушки».
За девчонкой-санитаркой закрепляли раненого. Обожжённых кормили с ложечки, из под бинтов были видны только глаза. Приходит санитарка в палату, а «её» раненого нет, ночью умер. Слёзы лились рекой.
Эпизоды с другими ранеными пока не вспоминаются, а с легкоранеными было сложно – приставали, пытались целоваться. На таких была одна управа: звали дежурного и тот грозил немедленной выпиской. Помогало.
Картошка в мундире
Закрепили за мамой уже не молодого раненого солдата. Он уже был не «тяжёлый», но ходить ещё не мог. Подзывает он к себе маму:
– Дочка, вот тебе три картошины, ты на кухню сходи и отвари их в мундире.
Мама картошины взяла, спустилась на кухню и стоит – не знает, что делать. Повариха увидела и подошла к ней:
– Тебе чего?
Мама:
– Вот раненый три картошины дал. Сказал, чтоб в мундире отварила. А я не знаю как. Мне что, рукав от шинели оторвать и в нём варить?
Кухня смеялась не менее часа.
Поварихи потом объяснили – нужно просто картошку не чистить, а так, в кожуре, и варить. Лишнее доказательство, что сестрички совсем девчонки были. Дома мамы готовили.
Моряк Мишка
Маме Шуре очень нравилось ассистировать на операции. Особенно готовить хирургические инструменты. Разбирать, стерилизовать, подавать их по команде хирурга. Эта любовь к инструментам появилась ещё на заводе, когда работала чертёжницей. Очень нравилось вычерчивать различные детальки. И уже после войны эта страсть продолжилась – работала в стоматологии, тоже инструменты готовила. Но это отступление.
Операции были разные. Сложные и не очень. Перед операцией раненому делали наркоз, по-видимому хлороформом. Сначала небольшую дозу. А потом основную – «рауш», кажется, назывался.
Реакция на начальную дозу была у всех разная. Некоторые лезли драться. Таким сразу давали основную дозу. Был случай – раненый после первой дозы наркоза стал объясняться хирургу в любви. Хирург сказал: «Пусть спит».
А в этот раз привезли крепкого солдатика, операция была сложная, но он был в сознании. Что-то извлекали, осколок или ещё что.
Дали начальную дозу наркоза, и больной запел:
Хирург говорит:
– Пусть допоет…
Так до конца песню про моряка Мишку и дослушали.
Со мной, видимо, под впечатлением рассказа мамы такой же случай был. Мне аппендицит резали, а его прозевали, и был гангренозный. Так я тоже пел. Как потом сестра сказала: «Пел, но очень тихо». Но не про моряка Мишку, а «Бригантину».
Были и менее романтические случаи.
Делали операцию по ампутации конечности, ноги. Шура готовила инструменты, в том числе и пилу, кость перепиливать. Её подружка должна была держать ногу.
Операция идёт своим чередом. Подружка ногу держит. От кости отделяют мышцы, кость перепиливают. Нога остаётся в руках сестрички…
И та валится вместе с ногой в обморок.
Вставим историю деда Сергея Кузьмича. Она, правда, довольно короткая. За подробностями хоть на могилу матери езжай, чтоб вразумила. Вдруг посидишь рядом и что-то ещё вспомнишь…
Дед служил на батарее ПВО на Заставе Ильича. Иногда отпускали домой на побывку. Знаете, как в песне:
Ещё случались налёты – видимо, был 1942 год. Прозвучала тревога, дед, согласно номеру расчёта, полез снимать чехол с дула зенитки. И тут кто-то нажал на спуск… Пушка выстрелила, и всё бы ничего, но дед животом оперся о ствол. Удар был очень сильный. Сказалось через несколько лет. Умер в сорок шестом году.
Ближе к окончанию войны девчонок, санитарок, а они курсы уже окончили, стали направлять на работу в другие больницы. Раненые были, но уже меньше, и госпиталю имени Бурденко столько санитарок не требовалось.
Маму распределили в управление «ЛечСаноПро-Кремля», – так, по крайней мере, я запомнил.
Но это, видимо, рассказ уже о мирном времени.
Нужно рассказать один эпизод, связанный не с моими родителями, мамой моей бывшей – Ленки, в девичестве Завалько. Папа её Алексей Алексеевич тоже колоритная фигура. Боевой офицер. Воевал в артиллерийских частях резерва ставки. Участвовал в отражении прорыва танков под Икшей. Это когда сверхтяжёлая артиллерия била прямой наводкой из-за канала Москва-Волга по немецким танкам.
Но речь не о нём. Мама Елены Алексеевны – Нона Абрамовна, в девичестве Фарбер – формально еврейкой не была. Её мама – Макеева Зинаида Ивановна, естественно русская. Дочь большевика Макеева, машиниста паровоза, одного из основателей компартии Узбекистана, делавшего революцию в Ташкенте. А вот дед Ленки – Фарбер Абрам Исаакович – самый что ни на есть еврей. Он был создателем курортнооздоровительного хозяйства в Кисловодске. Там в его распоряжении был приличный деревянный дом с большим коридором, по которому можно было кататься на детском велосипеде. Зинаида Ивановна работала заведующей санаторной лабораторией.
Пришла война. Семья решила, что в Кисловодске безопаснее, и Нону привезли к маме. Кто же мог подумать, что немцы войдут в Кисловодск. А когда это случилось летом 1942 года, то стало очень плохо. Попробуй немцам объяснить, что Фарбер Нона Абрамовна на самом деле не еврейка!
Нону спрятали в черкесском селе (могу путать народность, но так запомнилось). Немцы были в Кисловодске несколько месяцев. Потом их, уже зимой, погнали. Черкесы девочку не выдали. Всё обошлось. Зинаида Ивановна всё это время работала в лаборатории, немцам тоже нужны были анализы крови и т. п. и т. д. Какие претензии к русской Макеевой Зинаиде Ивановне?
Обошлось-то обошлось, но страх остался, и проблемы с общением у Ноны Абрамовны были.
Продолжим.
Летом 1943–1944 годов фельдшерско-акушерские курсы направили на сельхозработы. В моё время это называлось – «послали на картошку».
Пишу со слов мамы, проверить не мог, но вроде бы послали их в Болдино! В то самое Болдино, где у А. С. Пушкина была Болдинская осень!
Ехали из Москвы в теплушке. Ехали дружно. Девчонки были боевые. Шура дружила со многими, но особенно со стройной, красивой и заводной…
Жалко имя не вспоминается. Ехала с ними и их руководительница. Тоже имя не помню. Так и будем величать – «подружка» и «руководительница».
Эшелон шёл медленно. Тянули его паровозом. На некоторых подъёмах пристыковывали ещё пару паровозов.
Так, к слову – до Серпухова эшелон шёл (см. рассказ о начале войны) весь световой день.
Кроме того, что паровоз – это не быстро, пропускали встречные эшелоны, шедшие к фронту, и эшелоны, шедшие на восток с ранеными.
На одной из станций к вагону подошёл милиционер с цыганами и стал подсаживать цыган к девчонкам. Девчонки возмутились. Самая боевая подружка встала в дверях. Руки в боки – не пущу. Милиционер достал револьвер и нацелился на неё, а девица, не долго думая, дала своей изящной ножкой по руке. Револьвер выскочил из рук, ударился о рельс… и выстрелил. Все, в том числе и милиционер, присели, кроме девицы. Цыган как ветром сдуло.
Как ни удивительно, дальше поехали без помех. Милиционер исчез. Вот только от руководительницы плохо пахло, но ничего, на первой остановке с бедой справились.
Приехали в Болдино. Девчонок поселили в школе и дали сторожиху. И очень правильно сделали! В первую же ночь в окно полезли местные парни. Но сторожиха знала всех в лицо и поименно и попытки «женихаться» быстро прекратились.
Что убирали в поле, я не помню. Вот я, будучи студентом, а потом будучи куратором у студентов, чего только не убирал: картошку, морковку, свёклу, кормовую свёклу, капусту.
Вот про капусту – это уместно вспомнить. Мы накидывали срезанную капусту в машину, а срезали её местные колхозницы. Они приходили бригадой. Человек десять-двенадцать. Впереди ставала бригадирша, а сзади клином, или «свиньёй», остальные бабы.
Вот так «свиньёй» и шли. Капустные вилки летели на раз. Пока мы одну машину нагрузим, так они уже всё поле срезали. Если бы такая «свинья» была против Александра Невского на Чудском озере, туго бы пришлось новгородцам.
Шуру и её подружку ставили впереди – задавать темп. Через дня два девочки сказали:
– Будете так быстро работать – побьём.
Не побили. Помирились, но работали с задором и на совесть!
Разумеется, потом вернулись в Москву и продолжили учёбу.
Дай Бог ещё что вспомнится о военном времени…
Вспомнится – продолжим!
Фёдор Абрамов
Фёдор Нилович Абрамов (1931 г. р., Ветеран ВОВ – труженик тыла), живёт в г. Великие Луки Псковской области. Кандидат технических наук, доцент, автор многих научных статей, изобретений и учебно-методических пособий для студентов, а также трёх романов, сборника лирических стихов, двух инсценировок для театральных постановок, повести и сборника сказок, былей и небылиц. Готовы к изданию ещё три повести.
Воспоминания Фёдора Ниловича Абрамова (Ветерана ВОВ – труженика тыла) о Великой Отечественной войне
Отрывок из романа автора «Судьба пианистки»
Мне запомнился такой эпизод. Немецкие солдаты курили не махорку, как наши, а ароматные сигареты. Когда мы находили брошенную пустую пачку из-под сигарет, то по очереди нюхали её. Признаюсь, запах был необыкновенно приятный. Да, в начале войны немцы были хорошо всем обеспечены, чем они, конечно же, гордились. Вот только в конце войны они уже не были столь спесивыми! Я видел немецких пленных солдат в грязной, оборванной одежде с удручёнными взглядами.
Первый день непрошеные гости провели без каких-либо приключений. Они начались на второй день и связаны были вот с чем. В деревне только мой отец занимался пчёлами. У него было несколько пчелиных ульев, только это были не современные домики с рамками, а так называемые колоды. В стволах толстых деревьев выдалбливались полости, которые закрывались толстыми деревянными крышками. В этих полостях пчёлы и располагали свои соты с мёдом. Поэтому, чтобы получить готовый мёд, приходилось эти соты с мёдом вырезать.
Обнаружив наших пчёл, немцы захотели на дармовщинку полакомиться нашим медком. Наверное, если б не запрет офицера требовать что-либо у нас, они заставили отца достать им мёд. А так пришлось думать, как это можно сделать самим. Пчеловодов среди них, очевидно, не оказалось, поэтому решили его добыть следующим способом – обложить колоды сухой соломой и поджечь её. Рассчитывали на то, что все пчёлы, прилетавшие в ульи и вылетавшие из них, быстро сгорят в огне и мёд можно будет взять, что называется, голыми руками. Так они и сделали. Наблюдать за экзекуцией бедных насекомых собрался весь немецкий отряд. Они стояли на дороге в нескольких метрах от ульев и со счастливыми лицами наблюдали за происходящим.
Но пчёлы оказались неглупыми насекомыми и не стали бросаться в огонь. Те, что находились в ульях, не стали вылетать из них, а прилетавшие с полей стали роем виться возле ульев. Быстро поняв, что эту экзекуцию им устроили именно стоявшие рядом немцы, они всей массой бросились их жалить. Бравые солдаты вермахта, хлопая руками по головам и лицам, бросились укрываться в домах и машинах. Мы – мальчишки, наблюдая за этой весёлой сценой, искренно хохотали. В этой ситуации немцы уже не выглядели храбрыми вояками.
– Наверное, это был единственный случай в истории человечества, когда крохотные насекомые одержали решительную победу над вооружённым до зубов противником, – сказал я, улыбаясь.
– Так чем же закончилась эта история? – с интересом спросила Анна.
– А вот чем. Немцы до ночи сидели в своих укрытиях. Даже по нужде они выскакивали из укрытий, набросив на голову свой френч, после чего бегом возвращались в них. Интересная деталь. Нас – мальчишек – пчёлы почему-то не трогали. Наверное, обидчиков они узнавали по их одежде. Ночь прошла спокойно, и немцы думали, что на этом и закончились их неприятности. Но не тут-то было! Как только наступило утро, не успокоившиеся за ночь пчёлы с новой силой бросились жалить своих обидчиков. В результате непрошеные гости быстро погрузились в свои машины и удалились в неизвестном направлении.
– Получается, что из вашей деревни немцев выгнали именно пчёлы?
– Совершенно верно, Аня, – сказал я искренно.
Луцея Арсюкова
Родилась в Белоруссии в Браславском районе Витебской области. Училась в Белорусской сельскохозяйственной академии. Работала в Брянской области в России. Сейчас на пенсии, живёе в Белоруссии. Увлечения – жизнь растений, животных, история, религия. Всё это находит отражение в стихах автора.
Марш-бросок
Трое суток без сна в пути.
В кирзачах занемели ноги.
Но вперёд нельзя не идти
По полям и лесам – без дороги.
По полям и лесам – вперёд!
В бронхах – хрип, пересохло в горле.
Трое суток в пути, и вот
Мне до цели уже не долго.
Не жалейте меня, друзья,
Придержите радость, враги!
Вызываю огонь на себя—
Кредиторам плачу долги.
Разведчик
Луна за облаками спряталась.
Ветер тихий в соснах шумит.
Я крадусь, никем не узнанный.
Я разведчик, но не бандит.
Как узнать мне замыслы вражьи,
Как сильнее быть Сатаны?
Отвечаю за жизнь товарищей,
За свободу своей страны.
Шаг бесшумный во тьме кромешной.
Чувства все обострены.
Мне приказ дан – всё надо сделать,
Чтоб приблизить конец войны.
Снайпер
Ни одна травинка не шелохнётся,
Не вспорхнёт чуткая птица—
Я умею замаскироваться,
Время выждать и затаиться.
В школе преподаватели дали
Все основы борьбы успешной.
Я не за ордена и медали
Жизнь готов положить – за честность!
Мне товарищи тыл прикрывают.
Мне дана установка свыше.
Вот и утро. Заря. Светает.
Цель свою сквозь оптику вижу.
Зря противник на силу надеется—
Ангел смерти над ним кружится.
Подожду я ещё мгновение—
Время дам ему помолиться…
Шаг в бессмертие
Я упал в забытьи на зелёные травы России,
И душа, словно пар, устремилась к лазури небес.
Ты меня, мать-земля, за себя умирать не просила,
Я с лица твоего, словно солнечный зайчик, исчез.
Лишь мгновение – жизнь,
вечность вся – или смерть, иль бессмертье.
Миг, когда мы умрём и шагнём за порог бытия,
Выбираем не мы. Но сегодня, живые, поверьте,
Выбирал свою смерть для себя непосредственно я.
Леонид Аронов
Полных 84 года. Окончил авиационный техникум, университет – физик; вечерний университет при горкоме партии – международные отношения.
Стаж работы: заводской – 6 лет, педагогический – 36 лет. Опубликовал сборники рассказов, повести, роман.
Андрюша идёт на Берлин
Летом 1945 года после победы Красной армии над фашистской Германией возвращались домой солдаты.
Вернулся, награждённый орденами и медалями, в родное село, в избу с соломенной крышей и папа четырёхлетнего Андрюши. Много односельчан погибло на фронтах, и в избу Андрюши приходили и дети, и взрослые, и старики послушать рассказы о сражениях уцелевшего в жуткой бойне и дошедшего до Берлина солдата. Его эмоциональное воспоминание о взятии Берлина было утешением для односельчан, утративших родных и близких.
Утром, когда гостей ещё не было и взрослые только собирались на работу, четырёхлетний карапуз расспрашивал папу:
– Что такое Берлин?
– Берлин – столица Германии, в которой жил ужасный злодей, зверь в облике человека, и приказывал своим солдатам разрушать города, сжигать деревни вместе с жителями, ежедневно убивать толпу людей. Мы завоевали этот город и уничтожили злодея. Теперь наступила мирная жизнь.
– Далеко ли до Берлина? – интересовался Андрюша.
– Очень далеко.
– А как очень далеко? Это где наша бабушка Нина живёт?
– Твоя бабушка Нина, моя мама, живёт в соседнем районе, а Берлин находится ещё дальше.
– Долго ли идти до Берлина? – не уставал задавать вопросы малыш.
Отец, с улыбкой глядя на сыночка, пытался доходчиво объяснить:
– Пока добрались до Берлина, каждый по пуду соли съел.
На этом разговор закончился. Взрослые ушли на работу в поля. И никто не заметил, как Андрюша достал из кухонного стола драгоценный в то время кусочек хлеба, насыпал на него щепотку соли и куда-то пошёл. Он миновал село и топал маленькими шагами по грунтовой дороге между полями. Двигался очень долго. Устал бедняжка. Перед ним дорога разветвлялась на три стороны между квадратами полей. Мальчик остановился и не знал, в какую сторону идти.
На другом конце огромного поля колхозницы пропалывали сахарную свёклу и, заметив вдали крошечного мальчика, заволновались: «Чей это ребёнок так далеко отошёл от села?» Отправили к малышу молодую женщину. Та побежала, запыхалась, приблизилась к мальчику, узнала его и, сдерживая жаркое глубокое дыхание, ласково спросила:
– Андрюша, ты куда идёшь?
– Я иду на Берлин. Папа сказал, что этот город стоит дальше, чем бабушка Нина живёт.
– Зачем несёшь хлеб с солью? – удивилась женщина.
– Папа сказал, что пока добрались до Берлина, много соли съели. Вот я и взял соль. Я уже половину скушал. Как доем, так и дойду. Тётя, ты не знаешь дорогу туда?
– Много дорог по направлению к Берлину освободили наши солдаты от немецких войск, – объясняла молодая солдатская вдова, сдерживая улыбку и слёзы. – А военная тропинка твоего папы началась у порога вашей избы и закончилась в самом центре разрушенного Берлина. Андрюша, путь к столице побеждённой Германии надо искать у дома, в котором ты живёшь. Пойдём к твоим родным сёстрам и братьям, позовём кого-нибудь тебе в попутчики и подумаем, в какую сторону вам направиться, чтобы сбылось твоё желание.
Мальчик согласился. Вдова стряхнула соль с хлеба. Ребёнок доел его. Женщина и карапуз, держась за руки, направились домой.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
