Текст книги "Нова. Да, и Гоморра"

Глава четвертая

Мыш вытащил кожаную сумку из-под ложемента, перекинул через плечо.

– …с собой сенсор-сирингу.

Дверь отскользнула; Мыш стоял на верхней из трех ступенек над синим ковром кают-компании «Птицы Рух».

Сквозь тенепад вилась спиральная лестница. Изгибаясь под потолочными лампами, металлические языки рассылали отблески по стене и листьям филодендрона перед зеркальной мозаикой.

Кейтин уже уселся перед слоистой доской для трехмерных шахмат и расставлял фигуры. Последняя ладья клацнула по своему углу, и булькресло – принимающий форму тела шар со студенистым глицерином – покачнулось.

– Ну, кто сыграет со мной первым?

Капитан фон Рэй замер на верху лестничной спирали. Потом пошел вниз, и его разбитое отражение присыпало мозаику гравием.

– Капитан? – Кейтин вздернул подбородок. – Мыш? Кто из вас желает первую партию?

Тййи и Себастьян через арочную дверь шли по пандусу, что перекрывал занимавший треть кают-компании пруд с известняковыми берегами.

Ветерок.

Рябит вода.

Темнота вплывает над их головами.

– Сидеть! – Себастьян.

Рука дергается в разъеме. Заходят на посадку звери на стальных цепочках. Огромные питомцы ветошью опадают вокруг хозяина.

– Себастьян? Тййи? Вы играете? – Кейтин повернулся к пандусу. – Раньше я обожал шахматы, потом подзабросил. – Он задрал голову, снова взял ладью, всмотрелся в кристалл с черной сердцевиной. – Скажите, капитан, фигуры – оригинал?

У подножия лестницы фон Рэй воздел рыжие брови:

– Нет.

Кейтин ухмыльнулся:

– Ага.

– Из чего они? – Мыш шагнул на ковер, заглянул Кейтину через плечо. – Я таких и не видел никогда.

– Странный стиль для шахматных фигур, – подметил Кейтин. – Республика Вега. Но в мебели и архитектуре такого полно.

– Республика Вега – это где? – Мыш взял пешку: внутри кристалла – звездная система с камнем в центре, орбиты лежат в скошенной плоскости.

– Уже нигде. В две тысячи восьмисотых было восстание, Вега хотела отделиться от Дракона. Не вышло. Живопись и архитектуру того времени взяли на щит наши эстетствующие интеллектуалы. Пожалуй, во всей этой истории было нечто героическое. Безусловно, они из кожи вон лезли, чтобы соригинальничать, – последний бой за культурную автономию и так далее. Но выродилось все в вежливые салонные беседы о том, кто на кого повлиял. – Он взял другую фигуру. – Мне все равно нравится. Им удалось породить трех звездных музыкантов и одного невероятного поэта. Хотя из музыкантов с восстанием был как-то связан только один. Но большинство не в курсе.

– Серьезно? – сказал Мыш. – Так и быть. Сыграю в твою игру. – Он обошел шахматную доску и сел в зеленый глицерин. – Какие выберешь, черные или желтые?

Фон Рэй потянулся через плечо Мыша к пульту, проявившемуся на подлокотнике кресла, нажал микропереключатель.

Свет внутри доски погас.

– Эй, вы чего?.. – Хриплый шепот Мыша оборвала досада.

– Мыш, доставай сирингу. – Лорк подошел к живописной скале на желтых плитах. – Мыш, а прикажи я тебе сыграть нову, что б ты сделал? – Сел на выступ в камне.

– Не знаю. О чем вы? – Мыш вытащил инструмент из сумки. Большой палец пробежал по клавиатуре. Остальные заплясали на индуктивной панели; мизинец раскачивался на ходуле ногтя.

– Я приказываю. Создай нову.

Мыш задумался. Затем:

– Хорошо, – и рука совершила прыжок.

Рокот после вспышки. Цветной фон послеобраза испятнал зрение, закружил водоворотом тающей сферы, исчез.

– Сидеть! – сказал Себастьян. – Сидеть, сказал же…

Лорк усмехнулся:

– Неплохо. Иди сюда. Нет, вместе с адской шарманкой. – Подвинулся, освобождая место на камне. – Покажи, как она работает.

– Показать, как играть на сиринге?

– Точно.

Бывает внешнее выражение лица; бывает выражение внутреннее, дрожь губ и век, не более.

– Обычно я не разрешаю баловаться с моим инстром. – Губы и веки дрожали.

– Покажи.

Улыбка Мыша истончилась. Он сказал:

– Дайте руку. – Усадил капитановы пальцы в седло образ-резонансного щитка, и перед ними загорелся синий огонек. – Теперь глядите. – Мыш указал на лицевую сторону сиринги. – За тремя точечными линзами есть голографические шкалы. Сходятся на синем огоньке, дают трехмерный образ. Яркость и насыщенность регулируются тут. Проведите рукой вперед.

Огонек разгорелся…

– Теперь назад.

…и потускнел.

– Как ты создаешь образ?

– Капитан, я учился этому год. Теперь: вот эти струны регулируют звук. Каждая струна – не нота, а текстура звука. Высота тона меняется, когда пальцы ближе или дальше от струн. Вот так. – Мыш взял аккордом духовые и голоса, глиссандо соскользнуло в неуютный инфразвук. – Хотите подпустить запах? Возвращаемся сюда. Эта ручка регулирует насыщенность аромата. Его можно сделать очень узконаправленным, для этого…

– Мыш, предположим, я хочу воссоздать лицо девушки; ее голос, произносящий мое имя; и ее аромат. Я держу твою сирингу. – Он взял инструмент с Мышовых колен. – Что мне делать?

– Практиковаться. Капитан, слушайте, я правда не люблю, когда другие балуются с моим…

Он потянулся к сиринге.

Лорк поднял ее за пределы досягаемости Мыша. Потом засмеялся:

– Держи.

Мыш взял сирингу и быстро пошел к шахматной доске. Встряхнул сумку, сунул инструмент внутрь.

– Практиковаться, – повторил Лорк. – У меня нет времени. Если уж я хочу раньше Князя Красного добраться до иллирия, да?

– Капитан фон Рэй?

Лорк поднял глаза.

– Расскажете нам, что происходит?

– Что вы хотите знать?

Рука Кейтина висела над реактивирующим доску переключателем.

– Куда мы идем? Как дотуда доберемся? И зачем?

Спустя секунды Лорк встал:

– О чем ты спрашиваешь, Кейтин?

Шахматная доска загорелась, осветив Кейтину подбородок.

– Вы затеяли игру, играете против «Красного смещения». По каким правилам? Каков приз?

Лорк помотал головой:

– Еще одна попытка.

– Ладно. Как мы добудем иллирий?

– Да, как добудем мы его? – На нежный голос Тййи обернулись все. Она перетасовывала колоду карт у основания пандуса, рядом с Себастьяном. Перестала, уловив взгляды. – В гремучую звезду погрузимся? – Покачала головой. – Как, капитан?

Лорк ладонями обхватил костяные узлы коленей:

– Линкей? Идас?

На противоположных стенах висели две шестифутовые позолоченные рамы. В одной, над самой головой Мыша, под компьютерными огоньками возлежал на боку Идас. Напротив, в другой раме, бледный Линкей – сверкание волос и ресниц – свернулся клубком на проводах.

– Ведя корабль, не отключайте уши.

– Есть, капитан, – промямлил Идас, как люди бормочут во сне.

Лорк встал и сцепил руки.

– Немало лет прошло с тех пор, как я впервые задал тот же вопрос. И ответил мне не кто иной, как Дан.

– Слепец Дан? – Мыш.

– Дан, который спрыгнул? – Кейтин.

Лорк кивнул.

– Тогда я владел не этой грузовой громадой… – он глянул на фальшивые звезды, разбрызганные по высокому темному потолку, чтобы напоминать: среди прудов, папоротников и каменных статуй они мчатся среди миров, – а гоночной яхтой, на которой Дан был штырем. Как-то я подзадержался на парижской вечеринке, и Дан привез меня домой, на Ковчег. Пролетел весь путь сам и дотащил меня. Мой второй штырь, студент колледжа, перепугался и решил вернуться к учебе. – Он потряс головой. – К лучшему. И вот я задумался. Как мне достать столько иллирия, чтобы сковырнуть «Красное смещение» прежде, чем оно сковырнет нас? Сколько людей в мире хотели бы это знать? Вечером мы с Даном пили возле яхтенной котловины, и я упомянул о проблеме. Вычерпнуть иллирий из звезды? Дан сунул палец за пояс, уставился на ветрозащитный ирис над баром и сказал: «Я разок побывал внутри новы». – Лорк оглядел кают-компанию. – После чего я сидел и слушал.

– Что с ним произошло? – спросил Мыш.

– Как вышло, что он умудрился дожить до следующей? Вот что интересно. – Кейтин возвратил ладью на клетку и раскинулся в желе. – Ну же, не томите: где был Дан, когда гремели фейерверки?

– Он штырил на корабле, который вез провиант на станцию Алкан-Института, как раз когда взорвалась звезда.

Мыш глянул на Тййи и Себастьяна, слушавших со ступенек по ту сторону пандуса. Тййи снова тасовала карты.

– После тысячи лет наблюдений, вблизи и издалека, даже обескураживает, как мало мы знаем о том, что творится в эпицентре самой бедственной из звездных катастроф. Состав звезды остается прежним, только организация материи внутри прерывается толком не изученным процессом. Может, это следствие приливных гармонических пульсаций. Или проказы демона Максвелла. Самые продолжительные переходы длились полтора года, но их никогда не наблюдали с начала. Чтобы достичь пика интенсивности, нове после взрыва требуется несколько часов чистого времени. У сверхновой – а таких в нашей галактике зарегистрировано две, одна в тринадцатом веке в Кассиопее и еще безымянная звезда в две тысячи четырехсотых, и обе мы не могли изучить поближе – взрыв занимает где-то два дня; и яркость сверхновой возрастает в сотни тысяч раз. Итоговые световые и радиопертурбации от сверхновой превышают совокупность света всех звезд Галактики. Алкан обнаруживал другие галактики просто потому, что там вспыхивали сверхновые – и почти тотальная аннигиляция единственной звезды делала видимой целую галактику в несколько миллиардов звезд.

Тййи перебросила карты из руки в руку.

Себастьян спросил:

– Что с Даном сталось? – Он подтащил питомцев к коленям за цепочки.

– Корабль проскочил мимо цели, его пронесло через центр звезды в самый первый час схлопывания – и вынесло с той стороны. – Желтый взгляд пригвоздил Кейтина; нюансы чувств Лорка с разорванного лица считывались плохо.

Кейтин, привычный к скрытным поверхностям, ссутулился и вжался в кресло.

– Счет шел на секунды. Капитан только и успел, что отключить все сенсор-импульсы к штырям.

– Они вслепую летели? – спросил Себастьян.

Лорк кивнул.

– Это нова, в которой Дан побывал прежде, чем встретил вас; первая, – удостоверился Кейтин.

– Все так.

– Что случилось во второй?

– Еще кое-что о первой. Я поехал в Алкан, просмотрел записи. Корпус корабля был весь в рубцах после бомбардировки свободно дрейфующим веществом где-то у центра звезды. Единственный элемент, способный оторваться и залететь внутрь защитной зоны вокруг корабля, должен сформироваться из почти твердой ядерной материи в звездной сердцевине. Его могли образовать только элементы с колоссальными ядрами в три или четыре раза больше урановых.

– То есть корабль бомбардировали метеоры из иллирия? – не поверил Мыш.

– Ну а вторая нова… – Лорк снова глянул на Кейтина. – Когда мы в строжайшей секретности подготовили экспедицию, когда с помощью моей тети из Алкан-Института засекли новую нову и никому не сказали, зачем к ней летим, когда экспедиция была запущена и шла полным ходом, я попытался воссоздать исходные условия первого инцидента – корабль Дана падает в звезду – как можно точнее и повторить маневр вслепую; я приказал экипажу отключить сенсорику в проекторных. Дан ослушался, решил увидеть то, что в прошлый раз пропустил. – Лорк встал и отвернулся от команды. – Мы не успели дойти даже до зоны, где кораблю грозит физическая опасность. Я вдруг ощутил, что одно крыло забилось как бешеное. И услышал крик Дана. – Развернулся к ним. – Мы кое-как вырвались, поковыляли обратно к Дракону, в приливном дрейфе доплыли до Сола и приземлились на станции Тритона. Два месяца назад секретность кончилась.

– Секретность? – спросил Кейтин.

Перекрученная кривая – улыбка Лорка – проявилась в мышцах его лица.

– С ней все. Я полетел на станцию Тритона в Драконе, а не в надежное место в Плеядах. Уволил весь экипаж – и попросил рассказывать о нашем полете всем и каждому. Не мешал этому безумцу шататься по дрому и болтать, пока его не заглотило Пекло^три. Я ждал. И дождался ожидаемого. Тогда я завербовал вас – прямо из дромовской толпы. Сказал, что́ собираюсь сделать. Кому рассказали вы? Сколько народу слышало, что́ я говорил вам? Со сколькими вы поделились этим знанием, чеша голову: «Странная штука, да?» – Кисть Лорка скрючилась на каменном зубце.

– Чего вы ждали?

– Весточки от Князя.

– Получили?

– Да.

– Что в ней было?

– Какая разница? – Лорк издал почти смешок. Только шел он из живота. – Я ее пока не проиграл.

– Почему? – спросил Мыш. – Вы не хотите знать, что он говорит?

– Я знаю, что делаю. Этого достаточно. Мы вернемся в Алкан и засечем еще одну… нову. Мои математики придумали двадцать пять теорий, объясняющих феномен прыжка сквозь звезду. И в каждой исход меняется на противоположный через пару часов, за которые яркость звезды достигает пика.

– Как долго нова чтоб умерла нужно? – спросил Себастьян.

– Недели, месяца два. Сверхновая может вырождаться до двух лет.

– Письмо, – сказал Мыш. – Не хотите посмотреть, что говорит Князь?

– А вы – хотите?

Кейтин вдруг перегнулся через шахматную доску:

– Да.

Лорк усмехнулся:

– Ладно. – Широкими шагами пересек кают-компанию. Снова дотронулся до пульта на Мышовом кресле.

В самой большой раме на высокой стене: световая фантазия выцвела в двухметровом овале позолоченной листвы.

– Ну ясно. Вот, значит, что ты делал все эти годы! – сказал Князь.

Мыш поглядел на обтянутые кожей челюсти и хрустнул собственными. Глаза перескочили на тонкие волосы Князя над высоким лбом, и лоб у Мыша наморщился. Он подался вперед в кресле; пальцы дергались, щупая, как на сиринге, нос-лезвие, колодцы синевы.

Кейтин выпучился. Бессознательно отшатнулся, подошвы сандалий заскребли ковер.

– Не знаю, чего именно ты добиваешься. Да мне и все равно. Однако…

– Князь это? – прошептала Тййи.

– …ничего ты не добьешься. Уж поверь. – Князь обнажил зубы.

И шепот Тййи задохнулся.

– Не-а. Я даже не знаю, куда ты летишь. Но берегись. Я успею раньше тебя. А там… – он воздел руку в черной перчатке, – поглядим. – Протянул ладонь, та заполнила экран. Щелкнули пальцы; зазвенело стекло…

Тййи заскулила.

Князь раздавил пальцем линзу письмокамеры, раздробил вдребезги.

Мыш глянул на Тййи. Та выронила карты.

Звери на поводках били крыльями. Ветер рассыпал карты по ковру.

– Эй, – сказал Кейтин, – я соберу! – Не вставая, нагнулся и дотянулся неуклюжими руками до карт.

Лорк снова засмеялся.

Карта перекувырнулась на ворсе у ступни Мыша. Трехмерная, в ламинированном металле: над черным морем жжет солнце. Живо пламенеет небо поверх стены моря. На берегу стоят, держась за руки, два голых мальчика. Темноволосый скосился на солнце, его лицо изумлено и светоносно. Белобрысый глядит на их тени на песке.

Смех Лорка прокатился по кают-компании: один взрыв за другим.

– Князь принял вызов. – Он шлепнул ладонью по камню. – Хорошо! Отлично! Как думаете, суждено нам свидание под огненным солнцем? – Рука взметнулась, стала кулаком. – Я чувствую его про́клятую руку! Хорошо! Да, хорошо!

Мыш цапнул карту. Перевел взгляд с капитана на смотровой экран, где лицо, руку заместили мельтешащие оттенки многоцвета. (На противоположной стене – тусклый Идас и бледный Линкей в рамах поменьше.) Глаза вернулись к двум мальчикам под извергающимся солнцем.

Он смотрел, и пальцы левой ноги царапали ковер, а правой – вцепились в подошву ботинка. Страх лапами скреб ляжки, оплетал нервы вдоль хребта. Внезапно Мыш уронил карту в футляр сиринги. Пальцы задержались внутри кожи, потея на ламинате. Став невидимой, картинка пугала хуже прежнего. Мыш вытащил руку и вытер о ляжку, поднял глаза: не видел ли кто.

Кейтин проглядывал собранные карты.

– Так вот с чем ты играешься, Тййи? Таро? – Поднял голову. – Мыш, ты цыган. Наверняка такие видел. – И показал карты Мышу.

Не глядя Мыш кивнул. Подавил желание вытереть ладонь еще раз. (Большая женщина сидит по ту сторону костра – в грязной ситцевой юбке, – и усатые мужчины расселись вокруг под мерцающим выступом скалы, глядят, как мелькают и мелькают карты в ее толстых пальцах. Но это было…)

– Так, – сказала Тййи. – Ты мне их отдашь. – Протянула руку.

– Можно я посмотрю всю колоду? – спросил Кейтин.

Ее серые глаза расширились.

– Нет. – Удивление в голосе.

– Я… прошу прощения, – начал Кейтин, смутясь. – Я не хотел…

Тййи забрала карты.

– Ты… гадаешь? – Кейтин прилагал усилия, чтоб лицо не деревенело.

Она кивнула.

– Гадание на Таро в Федерации – обычное дело, – сказал Лорк. Он сидел на живописной скале. – О Князя письме говорят карты твои что-нибудь? – Повернулся, глаза горели яшмой, сверкали золотом. – Может, о Князе карты твои и обо мне скажут?

Мыш подивился легкости, с какой капитан перешел на диалект Плеяд. Внутреннее выражение лица – краткая улыбка.

Лорк встал с камня:

– Что об этом вторжении карты в ночь говорят?

Себастьян, внимательно глядя из-под пушистых светлых бровей, притянул ближе свои темные сполохи.

– Хочу я их расклады увидеть. Да. Где мы среди карт с Князем выпадем?

Если она погадает, удастся рассмотреть колоду. Кейтин ухмыльнулся:

– Да, Тййи. Погадай нам на экспедицию капитана. Она хорошо гадает, Себастьян?

– Никогда Тййи не ошибается.

– Ты считаные лицо секунды видела Князя. В лице человека линии обозначены судьбы. – Лорк упер кулаки в бедра. – На моем по разлому можешь где мою эти судьбу линии сказать пересекут?

– Капитан, нет… – Взгляд упал на руки. Для недвижных пальцев карты, казалось, слишком велики. – Я карты раскладываю только и гадаю.

– Я не видел никого, кто гадал бы на Таро, с универа. – Кейтин смотрел на Мыша. – На философском семинаре был один персонаж из Плеяд, вот он умел гадать. Одно время я, пожалуй, мог считаться адептом-любителем «Книги Тота», как кто-то назвал Таро в начале двадцатого века. Я бы, скорее, сказал… – он запнулся, ожидая подтверждения Тййи, – «Книги Грааля»?..

Подтверждения не последовало.

– Ну же. Погадай мне, Тййи. – Кулаки Лорка спрыгнули с бедер.

Тййи кончиками пальцев касалась золотых рубашек. Со своего места у основания пандуса она смотрела в пространство между Кейтином и Лорком: серые глаза полуприкрыты эпикантусом.

Сказала:

– Погадаю.

– Мыш, – позвал Кейтин, – иди сюда, посмотри. Поделись мнением об искусстве…

Мыш вскочил, освещенный шахматной доской:

– Эй!..

Все повернулись на сломленный голос.

– Вы в это верите?

Кейтин поднял бровь.

– Вы называли суеверным меня, потому что я плюнул в реку? А теперь читаете будущее по картам? Аннн! – Он издал не совсем такой звук. Но этот звук означал отвращение. Золотая серьга тряслась и мерцала.

Кейтин нахмурился.

Рука Тййи зависла над колодой.

Мыш бешеным рывком одолел полковра:

– Вы правда хотите узнать, что́ будет, разложив карты? Это глупо. Это суеверие!

– Мыш, вовсе нет, – возразил Кейтин. – Кто бы мог подумать, что именно ты…

Мыш махнул рукой и рассмеялся хриплым лаем:

– Ты, Кейтин, – и карты. Ну ты даешь!

– Мыш, на деле карты ничего не предсказывают. Они всего лишь предлагают грамотный анализ обстоятельств…

– Карты неграмотны! Они из металла и пластика. Они не знают…

– Мыш, семьдесят восемь карт Таро – это символы и мифообразы, которые повторялись и отражались все сорок пять веков человеческой истории. Тот, кто понимает эти символы, способен сконструировать диалог относительно данной ситуации. Никаких суеверий. «Книга перемен», даже «Халдейская астрология» обращаются в суеверие, только если ими злоупотреблять, считать, что они приказывают, а не направляют и советуют.

Мыш опять издал этот звук.

– Мыш, ну правда! Чистейшая логика. Твои взгляды устарели на тысячу лет.

– Эй, капитан? – Мыш одолел остаток ковра, выглянул из-за Лоркова локтя, скосился на колоду у Тййи на коленях. – Вы верите в эти штуки? – Его рука упала на предплечье Кейтина, словно касание могло запретить тому двигаться.

В глазах тигра под ржавыми бровями блеснула боль; Лорк осклабился:

– Тййи, на картах мне погадай.

Она перевернула колоду и стала перекладывать картинки…

– Капитан, одну выбирайте.

…Из руки в руку.

Лорк присел на корточки, всмотрелся. Вдруг остановил переходящие карты указательным пальцем:

– Космос, кажется. – Он назвал карту, на которую упал палец. – В этой гонке Вселенная приз наш. – Поднял глаза на Мыша и Кейтина. – Как думаете, выбрать Космос для начала гадания? – Обрамленная исполинскими плечами «боль» теряла остроту.

Мыш в ответ скривил темные губы.

– Давайте, – сказал Кейтин.

Лорк вытащил карту:

Утренняя дымка обвила березы, тисы и остролисты; на полянке нагая фигурка прыгала и кувыркалась на голубой заре.

– О, – сказал Кейтин, – Пляшущий Гермафродит, союз всех мужских и женских принципов. – Потер ухо двумя пальцами. – Знаете, где-то триста лет, с тысяча восемьсот девяностых по конец начала космической эры, христианизированная до неприличия колода карт Таро, созданная другом Уильяма Батлера Йейтса, была так популярна, что почти уничтожила изначальные образы.

Лорк наклонил карту, и дифракционные изображения зверей, мигнув, исчезли в таинственных зарослях. Ладонь Мыша на Кейтиновой руке напряглась. Он вопросительно поднял подбородок.

– Звери Апокалипсиса, – ответил Кейтин. Показал через плечо капитана на четыре угла рощи. – Телец, Лев, Орел, а это обезьяноподобное созданьице на заднем плане – карликовый бог Бес, изначально египетский и анатолийский, защитник рожениц, гонитель скаредных, божество щедрое и страшное. Одна его статуя довольно известна: припал к земле, ухмыляется, показывает клыки, совокупляется с львицей.

– Ага, – прошептал Мыш. – Видал я эту статую.

– Честно? Где?

– В музее. – Мыш пожал плечами. – В Стамбуле, наверное. В детстве, меня водил какой-то турист.

– Увы, – задумался Кейтин, – я довольствовался трехмерными голограммами.

– Только он не карлик. Он… – скрежет прервался, Мыш глянул на Кейтина, – в два раза выше тебя будет. – Зрачки Мыша закатились в мгновенном воспоминании, показав прошитый венами белок.

– Капитан фон Рэй, вы Таро знаете хорошо? – спросил Себастьян.

– Мне гадали на картах всего ничего, – объяснил Лорк. – Матери не нравилось, когда я слушал гадалок, которые выставляли свои столики на улицу, под стыки ветрозащиты. Помню, мне было лет пять-шесть, и я умудрился потеряться. И пока бродил по совсем незнакомому району Ковчега, подошел к гадалкам, и они предсказали мне будущее. – Он засмеялся; Мыш, считывая надвигавшиеся эмоции неверно, ожидал гнева. – Когда я вернулся и рассказал матери, она страшно расстроилась и велела никогда больше так не делать.

– Она знала, что это все глупость! – прошептал Мыш.

– Что сказали карты? – спросил Кейтин.

– Что-то о смерти в семье.

– Кто-нибудь умер?

Глаза Лорка сузились.

– Примерно через месяц моего дядю убили.

Кейтин размышлял над звуками «м». Дядя капитана Лорка фон Рэя?

– Но карты хорошо не знаете вы? – переспросил Себастьян.

– Только названия нескольких… Солнце, Луна, Повешенный. Однако значения не изучал их я никогда.

– А. – Себастьян кивнул. – Первая карта выбранная всегда сами вы. Но Космос – Старших Арканов карта. Человеческое не может существо представлять. Выбирать нельзя ее.

Лорк скривился. Смущение гляделось злостью. Истолковав его превратно, Себастьян умолк.

– Иначе говоря, – продолжил Кейтин, – в колоде Таро пятьдесят шесть карт Младших Арканов – они как пятьдесят две игральные карты, только в числе придворных карт – пажи, рыцари, королевы и короли. Эти отвечают за повседневные дела людей: любовь, смерть, налоги, все такое. Есть еще двадцать две карты: Старшие Арканы, с картами вроде Дурака и Повешенного. Они символизируют первичные космические сущности. И правда – неудобно выбирать одну из них как символ себя.

Лорк пару секунд буравил карту взглядом.

– Почему нет? – Посмотрел на Кейтина. Выражение с лица исчезло. – Мне нравится эта карта. Тййи велела выбрать, и я выбрал.

Себастьян поднял руку:

– Но…

Тонкие пальцы Тййи поймали шерстистые костяшки партнера.

– Выбрал он, – сказала она. Металл ее глаз мигнул Себастьяну и капитану, упал на карту. – Сюда кладите. – Она жестом велела положить карту. – Капитан любую может какую карту выбрать захочет.

Лорк положил карту на ковер – головой плясуна к себе, ногами к Тййи.

– Космос перевернутый, – пробормотал Кейтин.

Тййи смерила его взглядом:

– Перевернут для тебя, прямой для меня. – Голос резал.

– Капитан, первая выбранная карта ничего не предсказывает, – сказал Кейтин. – Вообще-то, первая карта, которую вы берете, удаляет из расклада все олицетворяемые ею возможности.

– Что она олицетворяет? – спросил Лорк.

– Здесь мужчины и женщины единение, – сказала Тййи. – Меч и кубок, жезл и пентакль сходятся. Завершенность и верный успех означает она; божественного космический дух осознания символизирует. Победу.

– И все это вырезано из моего будущего? – Лорково лицо вновь сложилось в гримасу муки. – Замечательно! Что это за гонка, если я уверен, что меня ждет победа?

– В перевернутом виде она означает одержимость чем-либо, упрямство, – добавил Кейтин. – Отказ от познания…

Тййи одним движением сложила карты. Протянула колоду:

– Ты, Кейтин, гадание закончишь?

– А?.. Я… Ой, я прошу прощения, я не хотел… Да я знаю смысл хорошо если десяти карт. – Кромки его ушей покраснели. – Молчу.

Крыло едва задело пол.

Себастьян встал и натянул поводки. Один зверь затрепетал у него на плече. От дуновения волосы Мыша защекотали лоб.

Теперь стояли все, кроме Лорка и Тййи: они сидели на корточках, Пляшущий Гермафродит между ними.

Тййи опять перетасовала карты и разложила веером, на сей раз лицевой стороной вниз.

– Тяните.

Широкие пальцы с массивными ногтями ткнулись в карту, вытащили:

Строитель застыл перед двойным каменным сводом, к запястьям подключен камнерез. Машина вырезает третью пятиконечную звезду в перекладине. Каменщика и фасад здания заливает свет. Тьма спадает сквозь дверной проем.

– Тройка пентаклей. Покрывает эта карта вас.

Мыш смотрел на капитаново предплечье. Овальный разъем почти терялся под двойной жилой на запястье.

Мыш потрогал разъем на своей руке. Пластиковая вставка в четверть ширины запястья; оба разъема – одного размера.

Капитан положил тройку пентаклей на Космос.

– Тяните снова.

Карта отделилась, перевернулась:

Черноволосый молодой человек в парчовом жилете и сапогах из тисненой кожи оперся о рукоять меча с украшенной алмазами серебряной ящерицей. Фигура застыла в тени под утесами. Мыш не понял, мальчик это или девочка.

– Паж мечей перевернутый. Пересекает эта карта вас.

Лорк поместил карту на тройку пентаклей, перпендикулярно.

– Тяните снова.

На морском берегу под синим небом с птицами большая рука, торчащая из мглистых завитков, держит пятиконечную звезду в круге.

– Туз пентаклей. – Тййи указала под скрещенные карты; Лорк положил карту туда. – Под вами эта карта лежит. Тяните.

Крупный блондин стоит на каменной дорожке внутри сада. Взгляд обращен вверх, рука поднята. На запястье вот-вот спорхнет красная птица. На плитах двора вырезано девять звезд.

– Девятка пентаклей. – Тййи показала на ворс рядом с комбинацией. – За вами эта карта лежит.

Лорк положил карту.

– Тяните.

Опять вверх ногами:

Меж тяжелыми тучами горит лиловое небо. От молнии загорается верхушка каменной башни. Двое спрыгнули с верхнего балкона. На одном – богатые одежды. Видны даже кольца с драгоценными камнями и золотые кисточки на сандалиях. Второй – в обычном рабочем жилете, босой, бородатый.

– Башня, перевернута! – прошептал Кейтин. – О-о… Я знаю, что… – И осекся под взглядом Тййи и Себастьяна.

Рука Мыша напряглась на предплечье Кейтина еще больше.

– Башня перевернутая. – Тййи поместила палец над комбинацией. – Над вами эта ляжет.

Лорк положил карту, потом вытащил седьмую.

– Двойка мечей перевернутая.

Вверх ногами:

Женщина с повязкой на глазах сидит на стуле у океана, держа на груди два скрещенных меча.

– Перед вами эта ляжет.

Три карты в центре, четыре вокруг: первые семь карт образовали крест.

– Тяните снова.

Лорк вытянул.

– Король мечей. Сюда кладите.

Король лег слева от креста.

– И одну еще.

Лорк вытащил девятую карту.

– Тройка жезлов перевернутая.

Что легла под королем.

– Дьявол…

Кейтин глянул на руку Мыша. Пальцы выгнулись дугой, ноготь мизинца впился Кейтину в плоть.

– …Перевернутый.

Пальцы расслабились; Кейтин снова посмотрел на Тййи.

– Сюда кладите. – (Дьявол вверх ногами лег под жезлами.) – И тяните… Королева мечей. Последнюю карту сюда кладите.

Рядом с крестом появился вертикальный ряд из четырех карт.

Тййи сложила колоду.

Провела пальцами под подбородком. Склонилась над живописными диорамами, и ее локоны цвета железа разбились о плечо.

– Ты видишь тут Князя? – спросил Лорк. – Видишь меня и звезду, за которой я гонюсь?

– Вас вижу я; и Князя. Еще женщина, связана как-то с Князем, с волосами черными…

– Черные волосы, голубые глаза? – сказал Лорк. – У Князя голубые глаза.

Тййи кивнула:

– Ее тоже вижу я.

– Это Лала.

– Карты все мечи и пентакли почти. Денег вижу много я. Еще борьбу тяжелую за них вижу и вокруг них.

– С семью-то тоннами иллирия? – пробурчал Мыш. – Для этого никакие карты…

– Шшш! – Это Кейтин.

– Одно хорошее Старших влияние арканов – Дьявол. Ярости карта, революции, борьбы это. Но еще рождение означает духовного понимания она. Пентакли гадания в начале вашего выпали. Они денег карты и богатства. Мечи их перебивают; мощи карты и конфликта. Жезл интеллекта символ и творчества. Хотя жезлов число три и менее, в гадании выходят они высоко. Хорошо это. Но кубков ни одного – эмоций символ и любви особенно они. Плохо. Чтобы хорошо стало, жезлам кубки нужны. – Она подняла карты в середине креста: Космос, тройку пентаклей, пажа мечей. – Тут… – Тййи помолчала; четверо мужчин вдохнули синхронно. – Вы как мир видите себя. Карта вас покрывающая – о благородстве говорит и аристократии. А также навыках вами обладаемых…

– Вы сказали, что были когда-то гоночным капитаном, верно? – спросил Кейтин.

– Что увеличения жаждете материи вы, карта открывает эта. Но паж вас мечей пересекает.

– Это Князь?

Тййи помотала головой:

– Помоложе человек. Кто-то уже к вам сейчас близкий. Вы знаете кого. Темноволосый, очень молодой мужчина, может быть…

Кейтин уставился на Мыша первым.

– …который между вами как-то и вашей пылающей встанет звездой.

Теперь и Лорк смотрел через плечо.

– Ну, это. Слушайте… – Мыш глядел на всех волчонком. – И что теперь-то? Уволите меня на первой остановке из-за каких-то глупых карт? Думаете, перейду вам дорогу?

– Даже тебя если уволит он, – сказала Тййи, поднимая голову, – ничего это не изменит.

Капитан хлопнул Мыша по ляжке:

– Не бери в голову, Мыш.

– Если вы в них не верите, капитан, к чему терять время, слушая… – И замолк, потому что Тййи вернула карты на место.

– В ближайшем прошлом вашем, – опять заговорила она, – туз пентаклей лежит. Вновь, много денег, но ради цели намеченной.

– Запуск этой экспедиции точно стоил как сто чугунных мостов, – прокомментировал Кейтин.

– До́роги ныне мосты чугунные? – Себастьяновы костяшки почесывали голову одного из питомцев.