Текст книги "Крестовский треугольник"

Сердце Борьки ёкнуло от предчувствия неладного. Свернув с тротуара на небольшую аллею, Санька заговорил:

– Борька, скажи, что происходит? Я чувствую что-то не так. Герка с Ванькой перестали со мной разговаривать, когда подхожу к ним, шарахаются, как от чумного. И эта Юлька! Не влюбилась ли часом? Сидит и смотрит на меня своими коровьими глазами, вот-вот заплачет.

– Ну-у-у, не знаю! – Борька растерянно пожал плечами. – Может, и происходит, конечно…

– Борька?! А ну, в глаза посмотри! Ты же знаешь… Вижу, знаешь.

Бледное мальчишеское лицо залила краска.

– Колись, давай, если ты мне друг!

Борис глубоко вздохнул. Не сказать Сане о причине резкой перемены казалось предательством.

– В общем, Юлькина мать с родаков подписи собирает. Недавно к нам домой приходила.

– Какие подписи?

– На лишение твоего отца родительских прав, – выдохнул Борька. – Только ты это! Я тебе ничего не говорил, а то меня мать убьёт! Знаешь, как они с Юлькиной мамкой ругались? Думал, подерутся. После маман мне полвечера внушение делала…

Он виновато посмотрел на товарища.

– Как это? Зачем?

– Чтобы ты с ним не жил. С ним и дядей Андреем. Вот.

– Бред! Почему я не должен с ними жить? – тут Борька поджал губы и замолчал.

– Чего молчишь?! – зло ткнул его Саня. – Выкладывай всё, что знаешь!

– Не могу я. За это мне точно влетит!

– А ну, говори! – Санькин кулак угрожающе навис над головой Борьки, глаза его яростно сверкали, давая понять, что он шутить не собирается. – Если не скажешь, то прилетит прямо сейчас!

– Саня, Саня, – Борька покачал головой. – Ведь если скажу, то всё равно подерёмся!

– Говори же! – прорычал тот. – Ну?!

– Вилки гну! Всё по той же причине, что и тогда у вас в квартире…

– Что? – голос зазвучал тихо.

– А то! Юлькина мать всем растрепала, что твой папаша… голубой. И Нина с ней заодно. Наверное, уже вся школа знает.

– Классная наша?

– Да, классная! А ты другую Нину знаешь? – Борька начинал злиться на себя, за то, что Санька вытащил из него всю эту дрянь.

Саня молчал. Его лицо вдруг помрачнело, осунулось, стало не по-детски серьёзным. Взгляд потух. Плечи опустились, придавая фигуре несвойственную молодому возрасту сутулость. Кисти рук безвольно повисли. Подросток плюхнулся на скамейку. Борька топтался рядом.

– Сань, ну чего ты, а?

Санька тяжело дышал – горло сдавило.

– Врут они все, – едва слышно прошелестели губы. – Он не такой…

– Пойдём уже. Холодно.

Домой идти не хотелось. Как смотреть в глаза отцу после всего, что рассказал Борька? А Андрей? Саньку раздирали противоречия. Вдруг всё-таки правда? И кто виноват в этом? Кто? Для мальчика ответ был очевиден. Это всё он, Андрей! Но нет, не может этого быть. Выдумывают. Наговаривают. То ли от зависти, то ли от злобы. С чего они вообще взяли? Как стыдно-то! Хоть носа в школу не показывай. И что теперь с вытянутой из Борьки правды делать? Обратно в него слов не засунешь! И поделиться, поплакаться некому! Папке не расскажешь, опять расстроится, как в прошлый раз.

Санька до скрежета сжал зубы. Губы затряслись: «Не вздумай разреветься как девчонка! Ты мужик и должен сам справиться с этой идиотской ситуацией!»

– Пошли! – Санька вскочил.

– Братан, ты в порядке?!

– Да, в полном! – горячая волна отчаянья захлестнула.

Такие резкие перемены пугали Борьку. Десять секунд назад он мог поклясться, что Санька вот-вот разрыдается, но сейчас его было не узнать.

***

Дома Саня старался избегать отца. Ему было стыдно. Стыдно за чужие слова, мысли и поступки. На все вопросы отвечал односложно, потупив взгляд.

В этот вечер мальчик раньше обычного отправился спать. Но никак не мог уснуть. Всё вертелся в кровати: то переворачивался с боку на бок, то ложился на живот, подтягивая правую ногу, то на спину. Сон не шёл. Всякие мысли лезли в голову, сверлили изнутри, царапали, скребли. Его бросало в жар. Горло пересыхало. Хотелось пить. Он вставал и шёл через тёмную гостиную в кухню, неслышно ступая по холодному полу босыми ногами. Возвращался обратно. И всё думал, думал и думал. Почему малознакомые люди лезут в их жизнь? Чего они хотят? Почему возводят напраслину?

Мальчик подошёл к окну и в задумчивости уставился на улицу. Непроглядная питерская ночь, освещаемая цепочкой ярко-оранжевых фонарей, тянущихся вдоль дороги, да разноликие окна высоток, светящимися квадратами застывшие на стенах домов. И за каждым из них своя жизнь, своя судьба, своя история. Счастливая или не очень. Порой жуткая и трагичная. Где-то там, в их глубине, спрятаны свои секреты, бережно хранимые от посторонних глаз. Где-то любовь и понимание, где-то бушуют страсти, а, может, тихо, едва дыша, окутанная воспоминаниями, со стопкой пожелтевших фотографий, старость ждёт своего конца.

***

Утром Саня вошёл в класс. Девочки на задней парте что-то тихо обсуждали, косо поглядывая в его сторону. Захихикали. От этого Саньку прошиб холодный пот. Наверное, над ним смеются. Он зло сощурился и прошагал к своему месту. Достав из рюкзака увесистый учебник, с силой швырнул на стол.

Начавшийся урок тянулся целую вечность. Мальчик смотрел на Нину Ивановну, пытаясь уловить смысл её слов, но никак не мог сосредоточиться, прислушиваясь к шёпоту одноклассников, изредка бросая короткие взгляды то на одного, то на другого. Казавшееся раньше родным помещение давило, душило липкой атмосферой тайного сговора. Саньке словно не хватало здесь воздуха. Хотелось поскорее вырваться, подышать зимней прохладой улиц. Напряжение в теле нарастало.

Звонок на перемену отозвался в груди мощными ударами сердца. Наконец-то свобода! Есть время, чтобы перевести дух, хоть немного прийти в себя.

Саня вышел из класса, глубоко вдыхая влажную прохладу, проникающую в коридор из приоткрытых окон. Он подошёл к стенду со стенгазетой и стал вчитываться в тексты, написанные чьей-то аккуратной рукой. Из-за спины послышались низкие голоса:

– Этот, что ли?

– Да! Тихо ты! Услышит.

Он обернулся. Двое пацанов из параллельного класса бесцеремонно разглядывали его.

– Что надо?! – Санька набычился.

– Да так, – скривившись в нахальной ухмылке, ответил один из них. В их взглядах было столько брезгливого пренебрежения, столько чванства и уверенности в собственной исключительности, что в груди заклокотало.

– Чего уставились тогда?! А ну, валите! – ноздри раздулись.

– И не подумаем! Будет нам ещё указывать, что делать! – хмыкнул толстяк. – Скажи спасибо, что тебе ещё с нами в одной школе учиться разрешают!

– Что ты сказал?!

– Что слышал! Таким, как ты, тут не место, понял!

Руки Сани сами сжались в кулаки, больно впиваясь в ладони тонкими пальцами. Удар был молниеносным. Кровь хлынула из носа, моментально покрыв белую ткань рубашки алыми пятнами. Ещё один. Резкий мощный. Санька вложил в него всю свою злость, которая копилась со вчерашнего дня.

– Получай!

– Бей его! – чужие руки крепко обхватили за шею. Санька вывернулся, ударив локтем в подреберье. Толчок в грудь сбил с ног, повалил на пол.

– Ну-ка живо прекратить! – из кабинета выскочила Нина Ивановна. – Что вы здесь устроили?!

– Он первый начал! – шмыгая разбитым носом, ябедничал белобрысый. – Мы просто стояли! А он задираться стал!

– Саня?! – классная выпучила на него белесовато-серые глазки, смотревшие из-за круглых стёкол очков. – Что с тобой сегодня происходит? Весь урок о чём-то мечтал, а теперь решил затеять драку?

Санька виновато молчал, потирая правой рукой штанину брюк. Разве же она могла понять, что он сейчас чувствовал? Как ему тяжело было слышать упрёк?

– Посмотри, что ты наделал! Знаешь, мне придётся вызвать твоего отца в школу! – учительница перевела взгляд на блондинистого подростка в рубашке, измазанной кровью.

– Зачем? – Саня поднял на Нину Ивановну глаза, в которых дрожали крупные капли, вот-вот готовые сорваться с ресниц.

«Зачем?! – хотелось заорать, выкрикнуть ей в лицо. Со всей ненавистью, со всей злобой. – Зачем вы это делаете? Зачем?! Зачем?! Зачем?!»

Слёзы комом застыли в горле. Санька больше не мог терпеть. Понимая, что вот-вот разревётся, он кинулся в класс. Сгрёб в рюкзак с парты свои вещи и опрометью бросился прочь.

– Саня! Постой! – неслось ему вслед по коридору. Он бежал, не желая оглядываться назад на застывшую в непонимании классную и ошалело уставившихся пацанов.

Часть 5

Серый угрюмый рассвет за окном едва освещал комнату, добавляя неярких красок безликим ночным силуэтам. Андрей открыл глаза. Под боком сладко сопел Ромка. Как же хорошо, когда наступают выходные. Не надо никуда торопиться, вскакивать по первому звонку будильника и нестись сломя голову на кухню, чтобы приготовить завтрак и успеть собраться.

По субботам, когда Санька уходит в школу, можно расслабиться, неторопливо потягиваясь в постели, наслаждаться утренней негой, во власти которой ещё пребывает тело. В такие моменты на душе особенно светло и спокойно, и хочется, чтобы эти мгновения не заканчивались никогда.

Андрей осторожно толкнул спящего друга в плечо.

– Вставай, уже утро.

На попытки разбудить его Роман отреагировал коротким мычащим звуком, переворачиваясь на другой бок.

– Ром, ну вставай уже!

– Ага… Сейчас… Ещё чуть-чуть… Пойди пока, завтрак приготовь, – отмахиваясь от назойливых приставаний, мужчина натянул на голову одеяло.

Андрей, надев спортивные штаны и футболку, поплёлся в кухню. Подойдя к холодильнику, он открыл дверцу и заглянул внутрь.

– Что тебе приготовить? – прокричал он в надежде, что Роман в спальне его услышит.

Но, как и ожидалось, ответа на заданный вопрос не последовало.

– Значит, будешь есть, что дают, – пробурчал Андрей.

Овсяная каша или яичница? Овсянка – полезно, яичница – белок с немалой дозой холестерина. Немного поколебавшись, Андрей склонился в пользу не самого здорового, но вкусного блюда. Поставил на плиту сковороду, налил несколько капель масла, размазав их по поверхности силиконовой кисточкой, и разбил туда четыре яйца. Яичница зашкворчала, брызгая маслом в разные стороны.

– Ага, готовишь! Молодец! – взыгравшая совесть не дала Крестовскому спокойно досмотреть утренний сон. Роман подошёл к Андрею сзади и обнял за талию, положив ему голову на плечо.

– Сыр нарежешь?

– Угу, – Роман нехотя убрал руки и достал из навесного шкафа разделочную доску.

Нарезая тонкими ломтиками сыр, Роман начал разговор:

– Знаешь, беспокоюсь я за Саньку. В последнее время смурной ходит. В глаза не смотрит. Что не спросишь – уставится куда-то в пространство и говорит, не поворачивая головы.

– Я тоже заметил, – вздохнул Андрей. – Меня так вообще чураться стал. Привет-привет, пока-пока. Прихожу домой, а он из своей комнаты не выходит. Сидит там, в стрелялки играет. Раньше мне на кухне помогал, рассказывал, что в школе происходит, а теперь…

Андрей махнул рукой.

– Не нравится мне всё это. Вначале разговор с директором, потом Санька…

– Не переживай так, Ром, может, всё обойдётся, – постарался приободрить друга Андрей.

– Андрюша, как мне хочется верить твоим словам, но моё чутье подсказывает, что будет хуже.

– Не каркай! Ведёшь себя, как бабка на завалинке. Мы справимся. Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю, – по лицу Романа скользнула грустная улыбка.

– Ромка, прекрати, – Андрей притянул мужчину к себе и обнял, легко касаясь губ. – Тебе надо расслабиться. Ты слишком напряжён. Хочешь, я сделаю тебе массаж?

– Угу, – кивнул Роман, – у тебя волшебные руки.

– Не только, – шепнул на ухо Андрей, едва улыбаясь краешками губ.

– Андрюшка, – Роман положил ладонь ему на затылок и уткнулся лбом, глядя в зелёные глаза. – Что бы я без тебя делал…

***

Санька всю дорогу от школы сдерживал душившие его слёзы. Оказавшись в квартире, он скинул с себя кроссовки и куртку. Первые капли предательски упали на пол. Паренёк громко шмыгнул. Не хватало ещё, чтобы увидели, как он плачет. Но, как назло, Санька никак не мог найти свои сланцы, роясь на полочке для обуви.

«Чёрт подери! Куда они могли деться?!» – глаза вновь заволокло пеленой.

Найдя наконец свою пару, мальчик всунул ноги в тапки, и направился было в комнату, чтобы предаться страданиям в одиночестве, как вдруг услышал какие-то странные звуки, доносившиеся из глубины квартиры. Слёзы мгновенно отступили, на смену горечи пришли любопытство и страх. Поначалу, едва различимые, редкие сдавленные стоны слышались всё чаще, становясь громче с каждой минутой. Было очевидно, что эти странные звуки доносились из комнаты отца. Санька осторожно пошёл к двери. В голове мелькали разные ужасные мысли.

Он приблизился вплотную и заглянул в щель, образовавшуюся между косяком и неплотно прилегающим дверным полотном, через которую открывался вид на большую двуспальную кровать. То, что предстало его взору, повергло Саньку в шок. Голова резко закружилась, уводя из состояния реальности в невесомость. Он чуть не ввалился в спальню, потеряв равновесие.

Всё было именно так, как и говорил Борька. Всё именно так, как об этом шептались за его спиной в школе. Именно поэтому его сегодня унизили два урода из соседнего класса. Из-за них! Всё из-за них! Ком снова подкатил к горлу, остро впившись в кадык изнутри. Санька попытался сделать вдох, но грудь словно стянуло тугими ремнями, казалось, лёгкие готовы взорваться от тщетных усилий.

Санька понял, что его обманули – нагло, бессовестно, жестоко. Он попятился назад, мотая головой из стороны в сторону. Его папка и Андрей! Этот Андрей! Это всё он! В барабанных перепонках гулко стучала пульсирующая кровь. Саньке хотелось кричать, но голос пропал. Вместо этого получалось только глухое утробное рычание. Не помня себя, он выскочил из квартиры и помчался, не разбирая дороги, по тротуару вдоль набережной – мимо сквера, мимо новостроек, мимо храма, заставленного лесами, мимо высокого, причудливо выкованного чугунного забора, стукаясь плечами и руками о прохожих, поскальзываясь на тонкой ледяной корке, покрывающей брусчатку. Ветер порывами срывал с глаз слёзы, размазывая по щекам. Санька бежал, сколько хватало сил, превозмогая усталость и холодные уколы ветра. Мышцы бёдер и икры горели, лицо пылало, а он все нёсся, не понимая, куда и зачем. Ноги будто сами несли его прочь от внезапно раскрывшейся чудовищной правды, от стыда, чувства беспомощности, ненужности и сквозящего одиночества.

***

Силы стремительно покидали. Он остановился, с шумом вдыхая сырой воздух, наполненный запахами тлена и выхлопных газов. Слёзы сползали по лицу, скользили по шее, оставляя мокрые дорожки на коже, затекали за воротник, оставляя ощущение неприятного леденящего холода.

Обессиленный и опустошённый, Санька медленно побрёл вдоль высокого ограждения ко входу парка.

Каждый шаг по деревянному настилу моста отдавался глухим стуком. Он остановился на середине и, встав возле перил, посмотрел вниз на зеленовато-чёрную мутную воду, покрывающуюся мелкой рябью от каждого порыва ветра. Глубина манила, звала к себе, притягивая взгляд, словно магнит. Санька забрался на металлическую конструкцию, вцепившись обеими руками, и наклонился, нависая на полкорпуса над водой. Что ему теперь делать? Как пережить этот позор? Что он скажет Борьке? А тем другим в школе? Но, главное, как он будет жить с осознанием, что его отец…

Перед глазами вдруг опять всплыла развратная картинка. Мальчик с силой зажмурился, будто стараясь избавиться от увиденного, стереть из памяти. Он чувствовал себя глупым маленьким ребёнком, которого запросто обвели вокруг пальца лживые взрослые, перечеркнув раз и навсегда веру в них. Санька вспомнил мать. Её грустное лицо там, в больнице, когда он видел её в последний раз. Вспомнил, как она провела тонкой полупрозрачной рукой по щеке, как в потухших темно-карих глазах дрожали слезы. Вдруг он остро почувствовал, как ему не хватает сейчас её тепла, её прикосновений, её родного запаха.

«Мама! Мамочка, мама! Мне так плохо без тебя!» – Санька стоял над водой, боясь сделать вдох, чтобы не расплакаться ещё сильнее. Рядом не было никого, кто бы смог утешить в эту минуту. Отец предал, променял на Андрея. Или он предал обоих, его и маму? Ещё раньше? Тогда, когда ушёл из семьи? Мама никогда не рассказывала, а Санька и не спрашивал. И сейчас его вдруг осенило, что это из-за Андрея столько бед свалилось на него. И такое чувство злобы и ненависти охватило Саньку, что он заорал, громко, истошно, глядя в тяжёлую свинцовую воду канала.

– Эй, парень! А ну, слезь! – грозная фигура в чёрном бушлате надвигалась.

Мальчик спрыгнул с перил, скользнув по охраннику колючим взглядом, и зашагал вглубь парка. Голые деревья упирались узловатыми скелетами крон в мрачное низкое небо. Под ногами шуршал мокрый гравий, кое-где покрытый островками грязного льда. Людей в парке почти не было. Колючий ветер, путаясь в ветвях, покачивал их, издавая противные посвистывающие звуки. Санька уселся на скамейку и, опустив голову, обнял руками колени. Резкий порыв гнева сменился полной апатией. Ему не хотелось абсолютно ничего, и если бы не пронизывающий насквозь холод, заставляющий дрожать всем телом, он готов был сидеть тут вечность, не видя, не слыша, не думая, не дыша. За один короткий миг что-то перевернулось в душе, изменив до неузнаваемости весь окружавший мир. Боль и ненависть кололи и жгли, делая всё вокруг мрачным и безрадостным.

***

Санька не помнил, как добрёл до Борькиного двора, как оказался на лавке возле парадной. Он долго сидел, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль, не замечая мелькающих мимо людей. Начало смеркаться. Постепенно разгорались фонари, всё ярче освещая детскую площадку и входную металлическую дверь, окрашенную в красно-коричневый цвет. Слёз уже не было, казалось, что за сегодняшний день они все вытекли из него. Голова гудела, словно трансформаторная будка. Воспалённые веки жгло, заставляя чаще моргать. Пальцы рук и ног давно закоченели, и Санька их почти не чувствовал. Да и не хотел чувствовать, полностью погрузившись в отрешённое состояние, когда всё происходящее вокруг кажется далёким и нереальным, будто смотришь киноленту из зрительного зала.

– Санька?! Саня! – услышал он Борькин голос, звучавший словно по ту сторону экрана.

Санька увидел перед собой знакомую фигуру в синей болоньевой куртке.

– Сбежал с уроков, ничего не сказал! Я тебя сто раз набирал. Ты чего трубу не берёшь?

– Телефон дома остался, – прохрипел Сашка.

– Ревел, что ли? – Борька вглядывался в отёкшее лицо.

– Нет! – зло огрызнулся тот, – это я так… просто…

– Угу. Из-за Киселя и Толстого расстроился?

– М-м, – Саня понуро кивнул головой.

– И давно ты тут?

– Не знаю, – Санька пожал плечами.

– Меня, что ли, ждёшь?

– Наверное.

Борька сел рядом, широко расставив ноги и опершись руками на бёдра, завертел головой по сторонам.

– О, гляди, это ж Валерыч! – он ткнул Саню в бок. – В том году, как девять классов окончил, ушёл. Помнишь?

– Не-а, не знаю я его.

– Ну, ты, братан, даёшь! Валерыча не знаешь? – Борька громко свистнул. – Валерыч! Здарова!

– Привет, пацаны! Как житуха? – Валерыч протянул руку сначала Борьке, потом Сане.

– Как сам?

– Всё пучком! А у вас, я смотрю, тут полный тухляк. Кошку похоронили? – парень в чёрной куртке, высоких бутсах и чёрной вязаной шапке, натянутой до самых бровей, пристроился к сидевшим на скамейке подросткам. Санька мельком оглядел нового знакомого. Глубоко посаженные синие глаза обрамлены густыми прямыми ресницами, скульптурное лицо с высокими скулами, широковатый короткий нос и крупный рот, очерченный яркой каймой чуть пухлых губ. Валерыч выглядел несколько старше своих семнадцати лет.

– Да не… Тут Санёк в школе одному чмырю нос разбил. Переживает.

– За дело или так, ради порядка? – поинтересовался Валерыч.

– За дело, – ответил вместо Саньки Борис.

– А-а-а. Это ты, что ли, Санёк, у которого папаша пидор?

От этих слов Саньку будто шибануло током. Он вздрогнул, болезненно морщась.

– Тебя кореш твой слил, – пояснил парень, кивая на Борьку.

От негодования внутри поднималась буря. Санька окатил друга гневным взглядом.

– Да не бзди, пацан! – хлопнул по плечу Валерыч. – Я могила. Мне можно. Слышь, может, по пивасу?!

Парень, вопросительно посмотрев на ребят, полез в карман и нашарил несколько купюр, извлекая их на свет.

– Сань, ты в теме?

Санька вяло похлопал себя по куртке. В правом кармане что-то было.

– У меня только вот, – слабо улыбаясь, он протянул бумажку.

– Лан, сочтёмся. Борька, ты? – взяв из рук Бориса деньги, Валерыч направился за покупками. – Я мигом!

Когда Валерка скрылся из виду, Борис виновато потупил взор.

– Ты это… прости, что я Валерке натрепал, – он тяжело вздохнул.

– Проехали… – махнул рукой Саня, – чего уж там, и так вся школа шепчется… Одним больше, одним меньше…

– Ты, Санёк, не переживай. Устаканится как-нибудь.

– Ничего уже не устаканится, – горестно выдохнул Саня. – С каждым днём только хуже. Уже и не знаю, как в школу ходить. И домой…

Тут он замолчал, опустив голову и уставившись на сложенные в замок руки. Со стороны улицы доносились звуки проезжающих машин, слышался стук каблуков, звонкие детские голоса долетали с игровой площадки. Возникшее неловкое молчание нарушил Борька:

– Зря. Вон у Лёшки Веселкова из сто пятнадцатой мамаша тоже с бабой живёт…

– И? – брезгливо скривился Санька. – Как Веселков? От радости жопой потолок пробивает?

– Нет, конечно. Ну, живут же как-то. Не у тебя одного такие проблемы!

***

– Опять тухляк на рожах! Во, глядите! – подошедший Валерыч раскрыл пакет, в котором лежал двухлитровый баллон «клинского», пластиковые стаканчики и пачка разрекламированного хрустящего картофеля. – Чё, потопали? Не здесь же палиться!

– А где?

– Известно где, – Валерка озорно глянул на Саню, – тут недалеко, в соседнем дворе.

Территория детского сада утопала во мраке. Одинокий фонарь у входа выхватывал лишь небольшой пятачок перед дверью, позволяя разглядеть невысокое крыльцо с тремя изрядно стёртыми ступенями.

– Пойдём! Тут есть дыра в заборе! – махнул рукой Валерыч.

Протиснувшись сквозь изогнутые прутья решётки, парни направились в сторону деревянных беседок, находившихся в самом отдалённом углу.

Расстелив пакет, на который водрузили ёмкость с пивом и чипсы, ребята примостились на низеньких скамейках вдоль дощатых стен, выкрашенных ярко-голубой краской.

– Ну что? За знакомство? – Валерка разлил по стаканам пенящуюся жидкость.

В нос ударила острая смесь запахов солода и хмеля. На вкус напиток оказался терпким, с ярко выраженной горчинкой. Санька сделал несколько больших глотков. Только сейчас он ощутил жажду. Приятное тепло растекалось по телу, вовлекая в мягкое кружение. Реальность отдалялась. Словно издалека Сашка услышал голос Валеры.

– Да-а, Санёк, тебе не позавидуешь. Жить под одной крышей с пидорами стрёмно.

– Угу, – Санька вяло кивнул, опрокидывая в себя остатки пива.

– Ещё?

– Давай!

– Что делать собираешься?

– Хер знает! Что тут сделать можно?

– Ну-у-у, не знаю… – потянул Валерыч, почёсывая лоб под шапкой. – Вот Гелка… Знаешь Гелку?

Он повернулся к окосевшему Борьке.

– Ну, такая вся расфуфыренная из третьей парадной… Ну?

– А-а-а, вспомнил! Мамашка у неё ещё каждый раз с новым мужиком ходит, – оживился Борис.

– Не, братан, вот тут ты неправ! – Валерка, глотнув прямо из горла, погрозил пальцем. – Ходи-ла. Понял, хо-ди-ла. Бушь?

– Лей!

– Так вот, Гелка… Она, знаешь, Санёк, что сделала?! Знаешь?! Не-е-е, не знаешь… А я тебе сейчас расскажу! Вот! Значит, привела Гелкина мамашка очередного хахаля на жилплощадь. Ну, тот, понятное дело, с мамкой шпили-вили. Бывать у них стал часто. Прописался почти. А Гелка херакс! И западляну! Мамка её больше мужиков к себе ни-ни. А знаешь, что придумала? Она мне сама рассказывала… Когда мужик этот у них был, маман в магаз решила по-быстрому сгонять. А Гелка вся такая в одном халатике к мужику этому подсела и… На-а-а! – тут Валерыч рывком распахнул полы расстёгнутой куртки. – Мамаша ее нарисовалась. Что было! У-у-у… Гелке, конечно, тоже досталось. Но мужика того мать гнала ссаными тряпками!

– И чё? – перед глазами плыло. Санька едва мог сфокусировать взгляд на раскрасневшемся лице нового знакомого.

– Как чё, Санёк? Не догоняешь? Если твой папашка и этот мужик поссорятся… Ну?! Допёр?

– Не-а, не допёр!

– Ну ты и дебил, Санёк! Извини, конечно! Пацан ты классный, но деби-и-ил!

– Сам ты дебил! – Санька попытался затеять драку, неловко толкнув Валерыча в грудь, но едва удержался от того, чтобы не свалиться со скамейки на деревянный настил веранды.

– У-у-у, да ты в сиську нахерачился ! Давай, домой вали!

– Не пойду я туда больше!

– Дурак совсем? На улице спать собрался? Бомжарой стать хочешь?! Пошли давай! – Валерыч подхватил пьяного Саньку под руку. – Борька, помогай!

Кожа на лице у Саньки онемела, собственные прикосновения едва чувствовались, будто это было не его тело. Яркий свет фонарей неприятно слепил, заставляя щуриться. Земля под ногами куда-то ускользала, норовя сбросить в чуть подмёрзшую грязную жижу. Санька будто плыл, преодолевая сопротивление вязкого холодного воздуха, повисая на костлявых руках друзей. Он с трудом понимал, куда они его тащат. Возле калитки Санькиного дома требовательный голос заставил собраться.

– Номер квартиры у тебя какой?

– Номер… пятьсот… двадцать… не-е-е… тридцать семь…

Валерка ткнул несколько раз в клавиатуру пальцем. Домофон неприятно загудел.

– Кто? – послышался из динамика мягкий баритон.

– С-с-сука! – злобно просвистел Санька.

– Кто, я не слышу?

– Я, я! – рыкнул в микрофон подросток.

– Саня?! Заходи!

Послышался противный писк, зелёная лампочка на панели замигала.

***

Когда дверцы лифта распахнулись, на пороге открытой квартиры Саньку ждал Андрей.

– Саня! Ты где был?! Мы чуть с ума не сошли!

Окатив мужчину пренебрежительным взглядом, Санька устремился внутрь. Желудочный спазм колючкой подкатил к горлу.

– Саня! – закрыв за мальчиком дверь, Андрей ошарашенно уставился на него. – Ты что, пьян?!

– Отвали, пидор! – почувствовав, что его сейчас вырвет, Санька поморщился и опрометью кинулся в туалет.

– Что?! – шокированный словами Андрей застыл в оцепенении. Дошедшие до сознания слова больно ударили грубой правдивостью, оставляя неприятное чувство тревоги.

Запиликавший в руке телефон, нарушая тишину жалобными трелями, вывел из состояния ступора.

– Да!

Это был Роман.

– Его нигде нет! Я иду в милицию!

– Не надо в милицию! Он дома. Только что пришёл.

– Фу-у-ух, – облегчённо выдохнул на том конце голос.

– Только…

– Что?! Что с ним? – Роман снова заволновался.

– Кажется, он выпил.

– Как выпил? Он что, пьяный?!

– Ну, да.

– Где сейчас? – напряженно спросил Ромка.

– Блюёт в туалете.

– Вернусь, я ему задам!

– Не надо, Рома… – Андрей нервно покусывал нижнюю губу. – Знаешь, он назвал меня пидором. Думаю, всё из-за этого.

Часть 6

В квартире было темно и тихо. Санька, проторчав около получаса в ванной, ни слова не говоря, демонстративно прошёл мимо Андрея, не обращая на него ни малейшего внимания, и заперся в комнате. Романа всё не было. Наверное, в поисках сына он забрёл слишком далеко.

Андрей сидел в кухне, положив голову на стол, и смотрел на светящееся в темноте окно. Чувство вины душило его. Наверное, во многом, что сейчас происходит, виноват именно он. В памяти всплывали картины прошлого. Он помнил и бережно хранил всю историю их с Романом любви в мельчайших подробностях, начиная с первого дня знакомства. Перед глазами снова проносились события четырнадцатилетней давности. Они мелькали, словно кадры старой доброй киноленты, заставляя сердце сладко сжиматься от воспоминаний о днях ушедшей молодости.

***

После окончания университета Роману очень легко удалось устроиться на работу в солидную нефтяную компанию. Знакомые удивлялись, некоторые даже завидовали. Корпоративная этика предприятия была очень похожая на то, как ведут себя представители западных стран. Здесь было принято улыбаться всем и всегда. Руководство насаждало идею сплочённости команды, говоря, что все делают одно большое дело. Поэтому доносительство в профессиональной среде считалось делом благородным, а сокрытие ляпов своих коллег непростительным преступлением, за которое могли наказать рублём или даже попросить написать заявление по собственному.

Работали остервенело, с утра и до закрытия движения городского транспорта. Иногда без праздников и выходных. В такие периоды Ромка переставал различать дни недели. Жизнь была бесконечной чередой напряжённых рабочих будней, и только подведя курсор к правому нижнему углу экрана, он мог хоть как-то ориентироваться во времени. Такой сложный рабочий график психика выдерживала с трудом, и поэтому нередко он и его коллеги срывались на пьянки, наплевав на все сроки, забурившись в ближайшее питейное заведение. Но на следующее утро, опять тащились в ненавистный офис заколачивать бабки для любимой конторы.

Школьная подруга Крестовского, Ритка, смеялась, говоря, что Роман одержим жаждой наживы. Она всячески пыталась вытащить бывшего одноклассника на молодёжные тусовки, зная, что Ромка, в отличие от многих, неплохо зарабатывает и с ним можно хорошо покутить. Иногда он поддавался уговорам неуёмной авантюристки. Ритка отличалась весёлым нравом и была особой весьма общительной, каждый раз приводя его в новые компании.

Каким ветром выпускницу нефтяного университета занесло в общежитие художественно-графического факультета пед.универа, можно было только догадываться. Но тусовка подобралась интересная, можно сказать, богемная. Помимо студентов худграфа, здесь были балетные девочки, глупо хихикавшие после бокала выпитого шампанского, рыжий болтливый аспирант Глеб с филфака и быковатого вида парни с физкультурного.

Роман удобно устроился на кровати между двумя длинношеими грациями, с собранными на затылке в пучок волосами.

– А вы что, прямо-таки балерины? – непринуждённая остановка общажной комнаты располагала к открытому общению.

Девчонки, озорно глядя на симпатичного кареглазого брюнета, заулыбались, передразнивая:

– Прям-таки да, балерины!

– И что, правда в театре танцуете?

– Ага! В театре. Приходи, посмотришь.

– Приду, раз приглашаете. Контрамарку сделаете?

– Хорошему человеку можно и контрамарку сделать, – сощурилась светленькая зеленоглазая Ирка, кокетливо улыбаясь. – А ты здесь учишься?

– Нет, девоньки, я человек от искусства далёкий. Левополушарный. Отчего излишне прагматичен и склонен к наживе, – Роман потянулся к столу и, ухватив с тарелки кусок колбасы, лихо отправил его в рот.

Весело хохоча, в комнату ввалились несколько парней в сопровождении Ритки.

– Знакомьтесь, – возвестила она. – Стас, Альберт и…

Девушка обернулась к парню, стоявшему позади всех. В отличие от других, он был спокоен и даже немного скован.

– Андрей… – чуть слышно подсказал тот.