Текст книги "Евангелие страданий"

И он углублялся в это слово, не желая дать слову возвысить его до себя, не желая оставить тени и образы действительного; и это слово утешения, слово силы становилось для него семенем сомнения. Ведь если человек, совершеннейшее из творений, – думал он, – зол, тогда и вся земная жизнь лежит во зле. Или же все, что есть в земной жизни, становится злым посредством человека, а без него, само по себе, оно и не доброе, и не злое; но тогда все есть лишь видимость, нечто не-сущее, а это – определение злого. Где тогда добро, где совершенство? В этой образной речи говорится, что отец, хотя он и зол, дает, тем не менее, своему ребенку благие даяния, о которых тот просит, и не дает ему камень, когда тот просит хлеба, или змею, когда тот просит рыбы[158]158
  Мф 7:9–10.


[Закрыть], – и затем звучит слово, в котором этот образ находит такое употребление: если вы, будучи злы, умеете давать даяния благие, не даст ли их и Отец ваш Небесный? Но являются ли хлеб и рыба благими даяниями в себе и для себя, не суть ли они таковы лишь постольку, поскольку в них есть нужда, и не является ли нужда в них неким несовершенством, присущим человеческой жизни. И даже когда человек нуждается в них, разве не бывает порой для него полезнее, чтобы ему в этом отказали, как это было с блудным сыном, когда он просил о хлебе, а получал лишь рожки и желуди, в более высоком смысле нуждаясь в том, чтобы прийти в себя и обратиться от своего ложного пути. Итак, человек может уметь, то есть быть способен давать благие даяния, но не может распознать, действительно ли они благи, равно как и, напротив, злодей может быть способен давать злые даяния, но не может распознать, действительно ли они злы. Сеявший на своем поле хорошее и чистое семя, был, конечно, способен его посеять, но, делая это, он не знал, что выйдет, не знал, что произойдет, пока он будет спать, и что ему с ужасом придется увидеть, когда он проснется[159]159
  Мф 13:24–30.


[Закрыть]; и даже если бы он и не спал, он не знал бы заранее, что́ ему – к еще большему ужасу – пришлось бы тогда увидеть. Человек может знать нечто как полезное, он может считать его полезным, основываясь на собственном размышлении, или на опыте, или на свидетельстве других, он может быть способным это представляющееся полезным дать, но он не знает, дает ли он действительно то, что думает дать. Он может знать, что есть благое как таковое – совершенное в себе и для себя, – но дает ли он благое, он не может знать, если только он желает знать это иначе, нежели в безразличном для всякого знании о том, что он в принципе способен давать благое и иметь его данным ему, – знании, не отвечающем на вопрос заботы: благое ли даяние дал ты в этот раз? И если его душа не знает такой заботы, то он напрасно носит имя отца, ведь отец отличается от всякого иного человека именно своей заботой, и даже от лучшего друга отец отличается тем, что его забота превосходит заботу друга. Но тогда в мире нет ничего благого и совершенного; ведь все благое, стоит ему появиться в мире, сразу же оказывается сомнительным; но сомнительно благое не есть благое; и благое, которое способно быть таковым лишь до тех пор, пока оно никак себя не проявляет, не есть благое. В мире же благое всегда зависит от предпосылок, которые отнюдь не благи.

И так выходило, будто нет ничего сильнее сомнения; ведь тому, что он сам понял, сам испытал, в чем сам с участием и заботой, к своему огорчению, убедился: тому, что земная жизнь есть суета сует[160]160
  Эккл 1:2.


[Закрыть] и желание человека дать доброе даяние бессильно и только питает душу беспокойством, – он находил теперь подтверждение в святом слове. Ведь он с ясностью и отчетливостью понимал теперь значение этого слова именно так, полагая, будто это слово отнюдь не ищет утвердить прекраснейшее в жизни, чтобы оно и впредь пребывало, но, напротив, втихую судит его, предоставляя ему исчезнуть. Таким разъяснением он силился помочь себе, пусть даже и сознавая, что это не может помочь ни ему, ни кому бы то ни было. Ведь чем помогло тебе то, что ты затворил глаза для блеска этого мира; чем помогло тебе то, что ты затворил уши от мирской болтовни; чем помогло тебе то, что твое сердце стало холодным и все – тебе чуждым и безразличным; чем помогло тебе знание того, что люди не дают благих даяний; чем помогло тебе то, что ты узнал глубочайшую боль человеческой жизни – что даже любовь неспособна давать даяния добрые – О! чем помогло тебе все это, если только твои глаза не открылись вновь для того, чтобы видеть горнее, небесное величие; если твои уши не открылись для слышания невыразимых речей, звучащих свыше; если твое сердце не стало чутким и изобильным, и если ты не протянул руки для того, чтобы принять всякое даяние доброе и всякий дар совершенный, который нисходит свыше, так, чтобы твоя левая рука не знала, что делает правая?![161]161
  Мф 6:3.


[Закрыть]

Впрочем, как ты читаешь?! Ведь разве это слово изменилось, разве оно говорило когда-нибудь что-то иное, нежели то, в чем ты, по-твоему, убедился и из-за чего ты забываешь о том, что оно говорит сверх этого? Разве это слово скрывало когда-нибудь, что человек неспособен давать благие даяния? Будь он способен их давать, он не нуждался бы ни в чем Божьем. И разве эта речь была бы совершеннее и богаче на утешение, и разве была бы жизнь таковой, если бы Бог и вправду давал добрые даяния ровно так же, как дает их отец? Конечно, это слово говорило о том, в чем ты убедился. Но оно говорило об этом – чего ты не хотел понять – как о том, что должно отойти затем в сторону; говорило для того, чтобы пробудить боль, которая сделала бы душу восприимчивее к тому, что слово имело сказать сверх этого. То, что мир лежит во зле, означает ли, что и Бог не благ и не добр? И разве было бы для тебя лучше, чтобы Он был добр и благ лишь так, как добр и благ мир? Не является ли единым на потребу и единым блаженством во времени и в вечности, в нужде и в радости то, что Бог есть единое Благо и что никто не благ, кроме Бога?[162]162
  Мф 19:16–17.


[Закрыть] И не является ли единым во спасение, единым, наставляющим на путь, – будь это приветливые тропы радости или тесный путь скорби, – то, что Дух Божий благ, и Он ведет тебя «на долы ровной стези»[163]163
  Пер. С. С. Аверинцева.


[Закрыть] (Пс 142:10).

Читай же тогда дальше: «… тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него». Здесь не сказано, что Отец Небесный умеет давать благие даяния, но говорится: даст, – ведь Его умение не есть нечто иное, чем Его даяние, Его умение не расстается с даянием, предоставляя последнее самому себе, но ведает этим даянием во всякое мгновение, а значит, и в мгновение, когда человек его получает. Но если так, то понятен смысл уподобления, к которому прибегает здесь образная речь: тогда понятно, что любовь отца никогда не может быть такой, как любовь Бога, – столь крепкой, столь глубокой, – и потому любовь отца не может того, что может Божия любовь, всемогущая в своей беспредельной силе.

Если это слово понимать так, то образ, который делал его понятным для несовершеннолетних, но трудным для взрослых, отходит в сторону, и это слово говорит ровно то, что говорит апостол: что всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше. Тем, чем не обладает земная жизнь, тем, чем не обладает никто из людей, тем обладает один только Бог, и то, что Бог один этим обладает, делает совершенным не Бога, но добро, поскольку это значит, что человек может участвовать в чем-то добром только благодаря Богу. Что есть тогда добро? То, что нисходит свыше. Что есть совершенство? То, что нисходит свыше. Откуда приходит оно? Свыше. Что есть добро? Оно есть Бог. Кто дает его? Бог. Почему добро есть даяние, дар, и почему это не образное его именование, но единственное действительное и истинное? Потому что оно – от Бога; ведь если бы оно появлялось благодаря самому человеку или же усваивалось, бы человеку благодаря другому человеку, то оно не было бы ни добром, ни даром, но лишь казалось бы таковым, ведь Бог – единственный, Кто, давая дар, дает и условия для его принятия во благо; единственный, Кто, давая, все уже дал. Бог дает и хотение, и действие[164]164
  Фил 2:13.


[Закрыть], Он начинает и совершает доброе дело в человеке[165]165
  Ср. Фил 1:6.


[Закрыть].

Будешь ли ты отрицать, мой слушатель, что понимание этого не в силах отменить никакое сомнение, ведь это понимание пребывает за пределами всякого сомнения, пребывает в Боге?! Если же ты не желаешь пребывать в этом понимании, то только потому, что ты не хочешь пребывать в Боге, в Котором ты, впрочем, живешь и движешься, и существуешь[166]166
  См. Деян 17:28.


[Закрыть]. Но тогда почему ты этого не хочешь?! Даже если это понимание и непостижимо для сомнения, оно не становится от этого неистинным; напротив, оно само стало бы сомнительным, если бы сомнение оказалось в силах его постичь. И если это понимание не может и не желает вдаваться в область сомнения, оно не становится от этого неистинным; напротив, если бы оно погрузилось в эту область, оно само стало бы не истиннее сомнения. Оно пребывает истинным как раз потому, что пресекает сомнение, делает его безоружным. Если бы оно не делало этого, то не имело бы над сомнением силы, но было бы у него в услужении, и его победа над сомнением была бы ложной, ведь тогда побеждало бы как раз сомнение. Мысль человека находит путь ко многому в мире, проникает даже во мрак и тень смертную, во чрево гор, находит дорогу туда, куда ни одна птица не знает пути, и глаза его видят сокровища земли (ср. Иов 28:1–11), но пути к добру, к сокровищнице добра она не знает. Туда ведь не ведет никакого пути, но всякий добрый и совершенный дар нисходит свыше.

Ты скажешь, быть может: кто же станет отрицать, что всякое даяние доброе и всякий дар совершенный – свыше. Однако не отрицать этого далеко еще не значит это понимать, а понимать это далеко еще не значит желать верить этому и верить этому. Но тот, кто не с, тот неизбежно против[167]167
  Ср. Мф 12:30.


[Закрыть]. Кажется ли тебе и здесь плод познания столь приятным, что ты, вместо того чтобы судить духовно, желаешь лучше иметь знак, позволяющий опознать доброе и совершенное, и иметь доказательство того, что оно действительно низошло свыше? Как же должен быть устроен такой знак? Не должен ли он быть совершеннее совершенного, добрее доброго, если предполагается, что он способен доказать, что совершенное есть совершенное? Может быть, таким знаком будет знамение, чудо? Но разве чудо – не смертельный враг сомнения – так, что они друг с другом несовместимы? Может быть, таким знаком будет опыт? Но разве сомнение не есть беспокойство, делающее жизнь опыта шаткой, немирной, никогда не входящей в покой[168]168
  Ср. Евр 4:1–3, 13.


[Закрыть], никогда не прекращающей поиска, так что даже если она нечто и находит, то никогда этим не довольствуется? Должно ли стать таким знаком свидетельство плоти и крови? Но разве плоть и кровь – не доверенные сомнения, с которыми оно постоянно советуется?[169]169
  Ср. Гал 1:16.


[Закрыть]

Но если здесь невозможно доказательство, не значит ли это, что сомнения не остановить? Ни в коей мере. Если бы доказательство могло быть приведено так, как того требует сомнение, то этим сомнение не могло бы быть остановлено, так же, как не может быть остановлена болезнь с помощью лекарства, которого она сама жаждет. Если же ты, напротив, будешь иметь уверенность, тогда апостол покажет тебе путь еще более совершенный[170]170
  Ср. Кор 12:31.


[Закрыть] – путь, на котором ты умрешь для сомнения, а совершенство придет к тебе; ведь слово веры не борется с сомнением орудиями последнего, но сперва связав сильного, забирает у него его орудия[171]171
  Ср. Мк 3:27.


[Закрыть].

И вот сперва апостол устраняет завесу мрака, удаляет тень перемены[172]172
  Иак 1:17.


[Закрыть], прорывает череду изменений, обращая взор верующего вверх, к небу, чтобы он искал горнего (Кол 3:1–2); чтобы ему мог явить Себя во всем Своем вечном величии, высящемся над всяким сомнением, Тот, Кто пребывает на небесах, – Отец светов, светлость которого не помрачает никакая тень, не изменяет никакая перемена, не затмевает никакая зависть, и никакое облако не закрывает от очей верующего. Если это не стоит для тебя твердо, если ты желаешь вверить себя фальшивой дружбе сомнения, оно тут же примется вновь и вновь все искажать для тебя своими тенями, запутывать своими изменениями, затмевать ночными туманами, лишать тебя этого, словно бы его никогда и не было. Поэтому и говорит апостол: всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены.

Апостол обращается здесь к единственному, чтобы дать ему понять условие, которое делает для него возможным принять добрый и совершенный дар. Этим условием является то, что дающий – Сам Бог, а иначе дар не был бы добром, благом; этим условием опять же является совершенство, а иначе это добро не было бы совершенным даром. Земная нужда отнюдь не является совершенством, напротив, она есть несовершенство. Если поэтому человеческое даяние и могло бы совершенно удовлетворить ее, то все же оно было бы несовершенным даром, поскольку несовершенна земная нужда. Но настоятельно искать доброго и совершенного дара от Бога есть совершенство; а дар, совершенный в себе и для себя, совершенен еще и постольку, поскольку совершенна нужда в этом даре. Прежде чем в человеке проснется такая нужда, в нем должен произойти коренной переворот. Суетное искание сомнения – это первая попытка человека найти этот дар. Сколько бы ни длилось это искание, оно не может никогда прийти к концу; и все же оно должно быть окончено, завершено, вернее – прекращено, дабы единственный мог быть тем, кого апостол называет начатком созданий[173]173
  Иак 1:18.


[Закрыть]. Ведь апостол, конечно, имеет в виду здесь новый порядок вещей: первый человек отнюдь не был начатком созданий, ведь и создан он был последним. В древнем порядке вещей человек приходит последним, и сомнение словно бы стремится пройти через все, предшествующее ему; в новом же человек – первый, так что нет ничего, что лежало бы между Богом и ним, но он таков только при условии, которое он не может сам себе обеспечить, ибо оно – Божий дар. Поэтому говорит апостол, что Бог по совету Своему родил нас словом истины[174]174
  Иак 1:18. В русском синодальном переводе: «Восхотев, родил Он нас словом истины». Мы держимся здесь датского перевода, которым пользуется С. Кьеркегор.


[Закрыть]. Да и как должен был сделать Он это, если не по Своему совету; разве Он заключал с человеком договор о том, что будет советоваться с ним? Но тот, кто рождается словом истины, тот рождается для слова истины. Условием, необходимым для этого, является Божий дар и совершенство, которые делают возможным принять добрый и совершенный дар. – Апостол говорит: «По совету Своему родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком его созданий». Если ты снова призовешь здесь на помощь сомнение, оно, как всегда, представляясь нечто дающим, тут же лишит тебя этого. Оно не допустит, чтобы необходимое условие было даром, и тем самым отклонит от тебя совершенство, а значит, и возможность принять совершенный дар; ведь разве не является несовершенством не всецело нуждаться в Боге и потому не всецело нуждаться в Его благом и совершенном даре?

Поскольку же необходимым условием является здесь не что иное, как совершенство, постольку оно должно и быть хранимо как таковое: не делиться и не дробиться, получая лишь половинную значимость, а также не искажаться. И вот когда глаза веры продолжают неотступно искать горнего и ясно видят небо отверстым[175]175
  Ин 1:52, Деян 7:56.


[Закрыть], апостол желает позволить единственному и даже побудить его употребить сомнение верным образом – не для того, чтобы сомневаться в том, что стоит непреложно и что должно непреложно и неизменно стоять в своей вечной ясности, но для того, чтобы сомневаться в том, что само по себе преходящее и должно постепенно исчезнуть: чтобы сомневаться в самом себе, в своей собственной силе и способностях так, чтобы они все более становились неспособностью, которой ты все более и более совлекаешься. Ведь неверно сомневающийся сомневается во всем, но только не в самом себе, а сомневающийся ко спасению сомневается только в самом себе по вере. Апостол дает теперь поэтому место наставлению, которое должно утвердить и сохранить единственного в том, чтобы быть начатком созданий. «Итак… всякий человек да будет скор на слышание»[176]176
  Иак 1:19.


[Закрыть]. На слышание чего же должен быть он скор? Может быть, долгих речей сомнения или человеческих мнений, или измышлений собственного сердца? О! Тот, кто скор на слышание подобных вещей, чего бы он ни достиг в мире и чем бы ни стал, едва ли стал исполняющим то, к чему наставляет следом апостол: стал медлен на слова; ведь расторопность в том, чтобы следить за всем этим, рождает как раз расторопную речь. Но тот, кто скор на слышание божественного слова, которое звучит и теперь, как и прежде, когда человек молчит, когда фарисеи и книжники отошли или же приведены в молчание, когда толпа разделилась и удалилась, – тот становится также медлен на слова, ведь услышанное дивно насыщает его и делает все более скорым на слышание и все более медленным на слова; да и что ему говорить здесь? Он не скажет даже, как Давид: о, Господи! поспеши же! – но он говорит своей душе: поспеши же, о! поспеши услышать.

И если он так будет скор на слышание, то он будет скор и на слышание наставления: «всякий человек да будет… медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией». Гнев сразу же творит то, что неправедно пред Богом: он делает человека медленным на слышание наставления. Но даже если человек и медлит с гневом, если он, говоря по-человечески, ничего не принимается творить, потому что он, говоря по-человечески, побежден, он все же может пребывать в своем внутреннем и там творить неправедное пред Богом; ведь во гневе проявляется как раз то, для чего человек с помощью веры должен умереть, и если гнев получает в нем силу, то даже победи он во гневе весь мир[177]177
  Ср. Мф 16:26.


[Закрыть], он губит самого себя и вредит своей душе. Но скорый на слышание Того, Кто не подстрекает к ответу или к опрометчивой речи, становится также медлен на гнев, он не позволит солнцу зайти в его гневе[178]178
  Ср. Еф 4:26.


[Закрыть], избегая еще более страшного помрачения – невозможности больше видеть Отца светов из-за того, что Он сокроется за тенью гнева, словно бы изменяющей Неизменного.

«Посему отложите всякую нечистоту и остаток злобы»[179]179
  Иак 1:21.


[Закрыть]. Ведь хотя человек и носит совершенное в хрупком глиняном сосуде[180]180
  Ср. 2 Кор 4:7.


[Закрыть], почему нести его трудно, но пребывающего в служении корыстолюбия или в страсти похотения, или в скверном сообществе совершенное оставляет; а над остатком злобы тяготеет проклятие, которое, увы, легко преумножает злобу так же, как благословение умножило некогда остаток благословенного хлеба[181]181
  Мф 14:13–21.


[Закрыть].

И «в кротости примите насаждаемое слово»; ведь тот, кто скор на слышание так, что становится медлен на слова, тот не разгоняется и не берет Царство Божие силой[182]182
  Ср. Мф 11:12.


[Закрыть], но восприемлет небесное; ведь «тайны открываются кротким» (Сир 3:19). Он знает, что никто не может взять то, что ему не дано, и не может обладать этим, если он не берет его как то, что дано; он знает, что благо есть дар, и кроткий ожидает этого дара. Кроткий уверен, что Бог дает всякий добрый и совершенный дар, и в этой уверенности «бодрствует с благодарением» (Кол 4:2).

И он принимает «насаждаемое», которое прежде, нежели он принимает его, которое, когда оно приемлется, сильно спасти его душу[183]183
  См. Иак 1:21.


[Закрыть]. Он принимает его, принимает этот добрый и совершенный дар, в котором нуждается; и эта нужда сама есть совершенство. Об этом совершенстве говорит и слово в той образной речи, с которой мы начали: «…если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святого просящим у Него»; ведь нуждаться в Святом Духе – совершенство для человека, и земная человеческая нужда столь мало может помочь понять это совершенство своим подобием, что скорее затемняет его. Нужда в Святом Духе сама есть добрый и совершенный дар от Бога, и молитва об этом есть добрый и совершенный дар, в котором участвует Бог, и свидетельство об этом есть добрый и совершенный дар, который нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены.

Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходят свыше.

Послание Иакова 1:17–22

Апостол, из послания которого взят этот текст, в следующем за ним отрывке предостерегает против земных помыслов и похотений, стремящихся проникнуть в общину и утвердить в ней суетные различия и разделения, дабы разъять связь совершенства[184]184
  То есть любви. См. Кол 3:11: «…облекитесь в любовь, которая есть связь совершенства» (пер. еп. Кассиана (Безобразова)).


[Закрыть], соединяющую членов общины как равных пред Богом, и поработить их царившему и всегда царящему в мире правилу «оказывать лицеприятие для корысти» (Иуд 16). Апостол хочет сделать для единственного живым и жизненным то, что так часто подчеркивает Писание, утверждая в достоинстве бедных и смиряя сильных: то, что Бог не взирает на лица. И поистине, если человек помнит об этом и хранит душу трезвой и целомудренной[185]185
  Ср. 1 Пет 4:7 «Итак, будьте целомудренны и трезвы в молитвах» (перевод еп. Кассиана (Безобразова)).


[Закрыть], он не станет заблуждаться в своем видении жизни и человека и «держаться веры… с лицеприятием»[186]186
  Иак 2:1.


[Закрыть]. Ум его будет обращен к Богу, и его взгляд не будет блуждать и глядеть не на подобие Богу, а на мирские различия. И если в собрание войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, он не станет глазеть на его одежду и не позволит чувственным очам развлекаться ее великолепием, а чувственной душе сделать его рабом человека, не умеющим подняться над озабоченностью вещами, искание которых ведет к такому рабству. И если войдет бедный в грязной одежде, он не укажет ему глазами, чтобы тот занял презренное место возле его скамейки для ног. Если даже порой он и будет забывать это равенство, теряя самого себя и рассеиваясь в обманчивых мирских различиях, все же когда он снова придет в освященное место, его душа будет хранима там в равенстве пред Богом и укрепляема в том, чтобы хранить это равенство и в мирской суете, ничем не смущаясь. Пусть в мире сем царит неутомимая суета различий, которые ищут разукрасить или очернить жизнь и обращаются то манящей целью, то наградой победителю, то тяжким бременем, то спутником потери; пусть в мире сем внешняя жизнь то тщеславно раздувает различия, то озабоченно и трусливо тяготится ими; – но здесь, на освященном месте, словно в могиле, не слышен голос правителей; здесь, словно по воскресении[187]187
  Ср. Мф 22:30.


[Закрыть], нет различия между мужчиной и женщиной[188]188
  Ср. Гал 3:28.


[Закрыть]; здесь не звучат самонадеянные претензии умников; здесь не кажут себя мирские роскошь и великолепие, ведь здесь их видят, словно бы не видя; здесь тот, кто учит, всем слуга; здесь бо́льшим является самый малый, а самый сильный в мире сем является более всех нуждающимся в заступничестве; здесь все внешнее совлечено как несовершенное, и равенство является истинным и спасительным – спасительным равным образом для всех. Ведь если здесь пользующийся миром сим, как не пользующийся[189]189
  1 Кор 7:11.


[Закрыть], а не пользующийся не вожделеет им пользоваться; если «униженный хвалится высотою своею, а богатый – унижением своим» (1:9–10); если здесь находит прощение женщина, взятая во грехе[190]190
  Ин 8:1–11.


[Закрыть], и судится тот, кто всего лишь смотрит на женщину с вожделением[191]191
  Мф 5:27–28.


[Закрыть], – то разве не поистине присутствует здесь равенство, и разве не упразднено здесь рабство мира сего, закон которого улетучился, словно облако, и забыт, будто детский лепет, уступив место совершенному равенству «закона царского: возлюби ближнего твоего, как самого себя»[192]192
  Иак 2:8.


[Закрыть], – так что никто не вознесен над тобой – ведь он твой ближний, и никто не унижен и не умален пред тобой – ведь он твой ближний, и ваше равенство ты утверждаешь и являешь тем, что любишь его как самого себя! Но, увы! тому, кто столь высокомерен, что и здесь не может забыть различия; и увы! тому, кто столь принижен, что и здесь не может забыть различия.

И так же, как равенство, образно говоря, бдит у входа в это святое место и смотрит за тем, чтобы никто не входил сюда, не отложив всего, что принадлежит миру сему, не отложив могущество и нищету, дабы прошение могло звучать одинаково истинно и значить одно и для властвующих и могущественных, и для тех, кто больны и печальны, и для того, кто опирается на скипетр, и для угнетенного, которому остается довольствоваться тем, что Бог – его жезл и посох[193]193
  Ср. Пс 22:4.


[Закрыть], – так и всякое зиждительное рассмотрение жизни оказывается таковым или чувствует себя привольно только в этом божественном равенстве и благодаря ему: в равенстве, которое делает душу открытой для того, что совершенно, а чувственные очи слепыми для различий, и которое, словно пламя, все сильнее разгорается в различиях и, однако, говоря по-человечески, не сжигает их.

В этом святом месте и при всяком зиждительном рассмотрении жизни в душе человека появляется мысль о равенстве, помогающая ему подвизаться подвигом добрым против плоти и крови, против начальств и властей[194]194
  Ср. Еф 6:12.


[Закрыть], и в этой борьбе обрести свободу для равенства перед Богом, будь его борьба скорее завоевательным походом против различий, которые желают послужить ему в земном благополучии, или же обороной от различий, ищущих устрашить его в земной нужде. Но равенство лишь тогда есть божественный закон, борьба лишь тогда есть истина, победа лишь тогда действительна, когда единственный борется за самого себя с самим собой в себе самом и не дерзает безгодно желать помочь всему миру обрести равенство во внешнем. Ведь польза от равенства во внешнем не так уж велика, а само оно невозможно если и не по каким иным причинам, то хотя бы потому, что все пришли в мир на то, чтобы благодарить Единого и быть для Него неодинаковыми. Бездумная же мирская поспешность, подталкивающая считать, будто те или иные внешние условия и есть истинное равенство, ради которого все возвышающееся должно быть понижено, а низкое приподнято[195]195
  Ср. Лк 3:5.


[Закрыть], сопряжена с ложным и несостоятельным мнением, будто истинное равенство способно найти выражение в каком-либо конкретном внешнем как таковом, – тогда как на деле его можно обрести и хранить при каком угодно внешнем; что разукрашенная поверхность и есть истинное равенство, несущее жизнь и истину, и мир, и согласие, – тогда как на деле это лишь бездушное и мертвящее единообразие.

Различия столь многообразны и сами в себе столь изменчивы (так, что одно и то же одному кажется пустяком, а в глазах другого вырастает до огромных размеров), что о них трудно говорить, и трудно найти определяющее выражение хотя бы для какого-то одного из них. Но для того присущего жизни различия, которое каждый сразу же обнаруживает, стоит только ему задуматься над словом апостола о том, что всякий добрый и совершенный дар нисходит свыше, имеется четкое выражение, указывающее на, по-видимому, общее для всех жизненное противопоставление. Иметь возможность давать или быть вынужденным принимать, – это различие охватывает собой все громадное многообразие людей, даже если в своем объеме оно игнорирует массу более близких характеристик. Этим различием люди делятся на два больших класса, и стоит только кратко его назвать, как всякий понимает его более пространно, связывая с ним множество радостных или тяжких воспоминаний, множество смелых надежд или мучительных ожиданий. На какие только размышления не наводит даже краткое слово о нем! Что только не способен рассказать тот, кто состарился в изнурительном служении этому различию! О чем только не задумывается юноша, когда он впервые удивленно находит слово о нем над дверью в жизнь и, прежде чем облечься в это различие, размышляет: действительно ли блаженнее давать[196]196
  Ср. Деян 20:35.


[Закрыть], и так ли это блаженно; действительно ли тяжелее принимать, и так ли это тяжко; что более желанно и что он выберет, если ему случится выбирать; верно ли, что, как сказано, лучше всего ничего не иметь в мире, чтобы иметь возможность сказать: наг пришел я в этот мир[197]197
  Ср. Иов 1:21.


[Закрыть], я ничем не владел в нем и был в нем чужим, и вот я снова нагим покидаю его; так ли тяжело и обременительно обладать земными сокровищами; правда ли, что делиться с другими – большой труд, сопряженный с огромной ответственностью? Однако любые такие размышления, обходящиеся с жизненными условиями и предпосылками как с игрушками способности воображения, способны лишь встать на пути у свободы с ее силой действовать и могут лишь опечалить дух[198]198
  Ср. Еф 4:30.


[Закрыть] вымышленными стремлениями и болью. Ведь даже в отношении более резкого противопоставления апостол Павел самой краткостью своей речи дает понять, что здесь не время для долгих раздумий: «Рабом ли ты призван, не смущайся, но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся»[199]199
  1 Кор 7:21.


[Закрыть]. И даже если никто не способен быть столь сильным в краткости, как апостол, мы тоже не хотим раздувать размышления, но хотим призвать душу от развлечений в то равенство, которое становится явным, когда мы вместе с апостольским словом проходим сквозь все различия. Давайте же попробуем вместе с этим словом словно бы выйти за пределы различий, позволив ему напоминать нам о том, что всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше. Ведь если это стоит непреложно, тогда упразднено всякое различие, тогда различие в несовершенном, которое остается для человеческих даров, исчезает при звуках апостольского слова – этого божественного припева, способного разрешить всякое различие в равенство перед Богом.

Апостольское слово призывает тогда того, кто имеет возможность давать, смириться под это слово вместе со своим даянием. Впрочем, если он не расположен давать, это слово ничего не будет значить для него. Если он как змей сидит над своими земными сокровищами, или если он лицемерно говорит, будто то, чем он мог бы помочь, уже отдано и «есть дар»[200]200
  Ср. Мф 15:5.


[Закрыть], или если он скуп и завистлив в отношении духовных дарований – на что ему тогда это слово, которое учит верно давать? Конечно же, он не чувствует никакой нужды в таком руководстве; и это слово, способное быть в помощь даже самому бедному, ничем не может ему помочь.

Но если, напротив, ты хочешь давать, тогда подумай, являешься ли ты, по слову апостола[201]201
  2 Кор 9:7 «… ибо радостно дающего любит Бог» (пер. еп Кассиана (Безобразова)).


[Закрыть], тем радостно дающим, который приятен Богу. Если твое желание не радостно, то лучше выброси свои обильные дары, отринь богатства, которые связывают и томят твою душу, принося тебе лишь мучение, измени, если это возможно, свой земной облик, и не мни себя способным кому-либо помочь – ведь тогда ты сам в первую очередь нуждаешься в помощи. – О! ведь всякий добрый и всякий совершенный дар нисходит свыше, и Провидение не имеет нужды в твоих благах и пожитках, ведь у Него всегда есть в распоряжении 12 легионов ангелов[202]202
  Ср Мф 26:53.


[Закрыть], готовых служить людям; а если бы Оно и нуждалось именно в твоем имуществе, Оно всегда могло бы взять его у тебя точно так же, как Оно тебе его дало. Но если ты усвоил иную премудрость – будто нет никаких добрых даров ни на небе, ни на земле, тогда, удержишь ли ты все или же все отдашь, тебе не достичь и не сотворить равенства перед Богом. – Или если ты неправедно обрел богатство, и твои руки запачканы, чем тогда будет даяние, если не глумлением над Богом, и как тебе понять, что доброе даяние нисходит свыше, если ты не думал даже давать всякому то, что ему причитается?[203]203
  Рим 13:7.


[Закрыть]