Текст книги "Дышит ночь"

«Корабль на горизонте в дымке…»

 
Корабль на горизонте в дымке,
Сейчас исчезнет, как мираж.
Сигнал поймать не может симка,
Без связи будет экипаж.
 
 
Рыбацкая, простая шхуна
Ушла на промысел. Одна
Из тихой уплыла лагуны,
Уже вдали едва видна.
 
 
Её я не увижу снова.
С волной уходит заодно
В просторы неба голубого,
Иль погружается на дно?
 

«Как дано было много от бога…»

 
Как дано было много от бога,
Никому не противник, не враг,
И уходит всё дальше дорога,
Не пройду её что-то никак.
 
 
Было счастье, и были невзгоды,
Горизонт мне оставил вдали
Бесконечное чувство свободы
На просторах бескрайней земли.
 
 
Есть надёжная в мире примета:
Дует ветер в широкую грудь,
Освежает лицо он, и это
Означает, что верен мой путь.
 
 
Все обиды сгорают, как в домне,
Да и не было этих обид,
Благодарен тем, кто меня помнит,
Благодарен, и если забыт.
 
 
Среди путаницы искажений
В небеса устремляю свой взгляд
И хочу, словно странник блаженный,
Я дорогу пройти наугад.
 

«Я растворяюсь в звуках океана…»

 
Я растворяюсь в звуках океана,
С ним становлюсь единым естеством.
Теперь завишу от его дыханья,
Оно меня забрало целиком.
 
 
Не различу ни хора, ни солиста,
Сейчас и здесь впадаю в забытьё.
Прозрения неуловимых истин
Мгновенно освещают бытиё.
 
 
Всё неподвижно, в вечном постоянстве
Не может измениться ничего.
Остановилось время. В этом шанс твой.
Добиться измененья своего.
 
 
Тогда не будет никаких препятствий,
И с мирозданием сольёшься ты.
Весь путь открыт, и сможешь ты остаться
Среди любви, блаженства, красоты.
 

«Языческое солнце догорало…»

 
Языческое солнце догорало,
За долгий день устав слепить,
По ряби волн тянулась к чёрным скалам
Непрерываемая нить.
 
 
Как смотрит жрец с надеждою во взоре
И молит у небес дождя,
Так я стараюсь заглянуть за море:
«Куда плывёшь небесная ладья?»
 
 
Тебя, встречая утром на рассвете,
Просил я, силы дай и мне,
Сейчас позволь, что было не допето,
Спеть на закате в тишине.
 
 
На небе мелких облаков морщинки,
Их сменит звёзд морской конёк,
И след от узенькой к тебе тропинки,
Как жизни тонкий волосок.
 
 
И я шепчу, как древнее заклятье:
«Мой день последний не настал».
Я провожаю солнце на закате,
На берегу, у чёрных скал.
 

Orange pekoe[1]1
  Orange pekoe – три светолозелёных листика, растущих на кончиках веток чайного куста. Это и есть чай. Всё остальное уходит в отвал.


[Закрыть]

 
Среди деревьев и холмов
Кустарник тянется, как строчки,
И с зеленеющих кустов
Срезают женщины листочки.
 
 
Широкий, будто юбка, куст
Высокие усеял склоны,
И словно из раскрытых уст
Три листика растут короной.
 
 
Роса прохладу им дала,
А горы подарили свежесть.
И много света, и тепла,
И женских рук впитали нежность.
 
 
Их надо вовремя собрать
Под утреннее, птичье пенье.
Упустишь время, сил не трать,
Проступит горечь, жёлчь и тленье.
 
 
Как много надо, чтобы рос
На верхней веточке трилистник,
Три капельки прозрачных слёз,
Незащищённых перед жизнью.
 

Статуя Шивы. Индия

 
Только пыль, жара и выси,
Сотни измождённых лиц:
«Шива, мы не просим риса,
Дай надежду без границ.
 
 
Ты же видишь, мы не ропщем,
От тебя струится свет,
Нас вместить не может площадь,
Тех, кто хочет знать ответ.
 
 
Солнцем и судьбой палимы,
С обездоленной земли,
Вслух твоё святое имя
Повторяя, мы пришли.
 
 
Славим, как и предки прежде
Честь, величие твоё,
Если умерла надежда,
Дай покой и забытьё».
 
 
Но задумчиво, без страсти,
Молчаливо смотрит бог,
Всё в его пребудет власти,
Неподвижен он и строг.
 
 
«Суша создана и реки,
Время длится без конца,
Так останется вовеки,
Успокойте же сердца.
 
 
Знайте. Воздевая руки,
Предо мной пав в страхе ниц,
Человек, приемли муки
И покорность без границ».
 

Рассвет у храма обезьян на скале. Индия

 
Ещё в ночи поверх земли
Полоска светлая возникла,
Родилось где-то там вдали
Начало жизненного цикла.
 
 
Оранжевая полоса
Ему расширила дорогу,
Чуть-чуть светлее небеса,
И звёзды гаснут понемногу.
 
 
Там, где граница чёрных гор,
Рассеиваются туманы,
Становится видней простор,
Открылись пастбища, поляны.
 
 
Окрестности освещены,
Монахи тянут заунывно
Гимн солнцу. В нём хранятся сны
И проступают непрерывно.
 
 
Уже большой, открытый шар,
Повис вверху над облаками,
Бессмертный и священный дар,
И скоро загорится пламя.
 
 
Он, быстро поднимаясь ввысь,
Как будто рядом со скалою!
Молитвы небу вознеслись,
И новый день встал над землёю.
 

Монах храма обезьян на скале. Индия

 
Провести свою жизнь на скале,
Европейцам рассказывать байки,
Те решат, что живём, как во мгле,
Словно глупые дети-незнайки.
 
 
Говорят: «На большом корабле
Приплывём и кружащимся роем
Будем жить на высокой скале,
Здесь мы истину разом откроем».
 
 
Он подумал: «Нигде на земле
Не найдёте желанного чуда,
Я родился на этой скале,
Мир по-своему вижу отсюда.
 
 
Сколько истин в бурлящем котле
Обретается мнимо, случайно,
Но на каменной древней скале
Я один только ведаю тайны».
 

Индокитай

 
Скользят узорчатые крылья пагод
Волнистыми холмами под уклон,
Прибудь сюда не на неделю, на год,
Тогда постигнешь для себя закон,
 
 
Что так и не раскрывшиеся тайны
Там глубоко тебя обволокли.
И непонятный мир, простор бескрайний
Останется непознанным вдали.
 
 
Сливаюсь с пряным я его дыханьем,
Хотя меня коснулось лишь на миг,
Мы никогда похожими не станем,
Таинственный, далёкий материк.
 
 
Медлителен, расслаблен и не собран,
Заворожив и притянув к себе,
Восток меня целует, словно кобра,
И оставляет собственной судьбе.
 

Южная ночь

 
Рассыпался бисер жемчужный,
И бархат украшен им чёрный,
Зной меньше становится южный,
В лицо дует ветер задорный.
 
 
Рыбацкие шхуны уплыли,
Зажгли огоньки на просторе
На многие, многие мили,
Как звёзды рассыпались в море.
 
 
Наверно, они уже с грузом,
Бесшумно, спокойно на море,
Маяк чертит гипотенузы,[2]2
  Маяк подаёт сигналы лазерным лучом.


[Закрыть]
Сплетает всё вместе в узоре.
 
 
Простёрт небосвод невесомый,
Он с грацией выгнут пантеры,
Душа, как объятая дрёмой,
Уходит в высокие сферы.
 
 
Проявлена высшая милость,
Она благосклонна всё реже,
И южная ночь опустилась,
Как занавес, на побережье.
 

Репетиция

 
В открытое море хочу,
Пора мне уже объясниться,
Вперёд к золотому лучу
На катере мчаться, как птица.
 
 
Несётся, как сердце, вперёд,
Тугую волну разрезая,
Пред ней убыстряет свой ход,
Взлетает, полёт осязая.
 
 
Неси, куда хочешь меня,
Вон к тем островам на просторе,
Доплыть к ним не хватит и дня,
Но лучше в открытое море.
 
 
Где ветер с волной всякий раз,
И солнце, и вот оно чудо,
С мотором Yamaxa баркас
Уносит всё дальше отсюда.
 
 
Не знает ни он и ни я,
Куда мы стремимся, что ищем,
Бурлит за кормою струя,
От туч горизонт весь очищен.
 
 
Вперёд, но замедлился стук,
У носа стою босоногий,
По глади мы сделали круг,
Вонзаемся в берег пологий.
 
 
«Ну, вот и закончился тур.
Но, если захочешь, то вскоре»,
Сказал рулевой балагур:
«В открытое сплаваем море».
 

Прощание с Цейлоном

 
Подобно створке раковины ценной,
Веками отшлифованной в волне,
Покоится земля. Прибой там пенный,
В чужой, далёкой, южной стороне.
Страна богов лежит земной короной,
Века на ней оставили следы,
Но кажется она незамутнённой,
Как капелька прозрачная слезы.
Имеет остров сердца очертанья,
Хранитель заклинаний и огня,
Среди воспоминаний и мечтаний
Ты будешь долго волновать меня
Я щедрым солнцем на земле согретой
Провёл немало благодатных дней,
Здесь счастья найдены давно секреты,
Как россыпь драгоценная камней.
Свои ты сохранять умеешь тайны,
Воспоминанья будут звать назад,
Так утром сорванный листочек чайный
Хранит особо ценный аромат.
Зелёный остров в далях океана,
Давно тебя хотел я посетить,
Я завтра уезжаю утром рано,
Возьму с собою, что сумел вместить.
 

Основа мирозданья

 
«Нас посещает в срок,
Уже не отшучусь,
Не графоманство строк,
А графоманство чувств».
 

А. Вознесенский.

«Великие умы…»

 
Великие умы
Старались, что есть силы,
Как графоманы мы,
Их мысль переложили.
 
 
Когда-то нам Христос,
И люди это помнят,
Ответ дал на вопрос,
По-графомански понят.
 
 
Нам ближе муляжи
Вчера, сегодня, завтра,
И графоманство лжи
Для нас сильнее правды.
 
 
Сварили кислый мусс
Из пряного имбиря,
Где графоманство чувств,
Там графоманство мира.
 
 
Покорно палачу
Кровь из аорты брызнет,
Но верить не хочу
Я в графоманство жизни.
 

«И длиннонога, и стройна…»

 
И длиннонога, и стройна,
Ложатся волосы на плечи,
Стоишь, готовясь у окна
К очередной, ненужной встрече.
 
 
Себя ты правильно ведёшь,
И делаешь всё так, как надо,
Но надоедливы, как дождь
Слова, улыбки, чьи-то взгляды.
 
 
А говорили, рождена
Для поклоненья, для премьеры,
И можешь только ты одна
Быть в центре празднеств и феерий.
 
 
Шли беспорядочные дни,
И не распутывалась пряжа,
А на подушке лишь одни
Следы от слёз и макияжа.
 
 
И годы долгие спустя,
Ты не попала на обложки,
А не рождённое дитя
Сжимает влажные ладошки.
 
 
Что впереди? Уже боязнь,
И прошлое давно в тумане,
Как приглашение на казнь
Пустое, лишнее свиданье.
 
 
От тяжести сдавило грудь,
Внутри отчаянье и холод.
Поможет кто-то чем-нибудь?
Найдётся нужный ли психолог?
 
 
Хотя ты знаешь и сама,
Боль не уменьшат, не утешат.
Зачем вся эта кутерьма?
В неё поверит, кто успешен.
 
 
Прислушиваться ли к словам,
Что с нами есть всегда надежда?
Не возвратиться по следам,
Уже не будет так, как прежде.
 
 
Что есть другие рубежи,
Об этом думаешь бесстрастно,
Но ты сама себе скажи:
«Я женщина, и я прекрасна.
 
 
Не правда, не иссяк мой пыл
В фальшивом мире распродажи,
Начать сначала хватит сил,
Пусть их и не осталась даже.
 
 
Да, жизнь напоминает тир,
Я на мишень была похожа,
Спасётся красотою мир,
И мной спасётся, значит, тоже».
 
 
Безвестный для тебя поэт
Подумает, проходят грозы.
Но ты пока не видишь свет
Сквозь шторы плотные и слёзы.
 

«Когда звучит запальчивая речь…»

 
Когда звучит запальчивая речь,
Сомнения пытаюсь ею сжечь.
Но сильных чувств высокая волна
И противоречива, и смешна.
 
 
Когда бессвязную я сыплю речь,
Не удалось ненужное отсечь.
Смывает половодье без следа,
И топит смысл и правду навсегда.
 
 
Когда звенит взволнованная речь,
Я к ней хочу внимание привлечь.
Она поднялась из самих глубин,
Но слушатель её лишь я один.
 
 
Когда нужна мне вдумчивая речь,
Учусь слова искать и их беречь.
Золотоносный моется песок,
Но что-то всё равно сказать не смог.
 
 
Когда молчаньем заменяю речь,
Мысль в нужные слова могу облечь.
Что может помешать теперь мне, что?!
Но вновь не так я говорю, не то.
 

«Да, женщины всегда правы…»

 
Да, женщины всегда правы,
Они ни в чём не виноваты,
Но зависть глупой, злой молвы
Потребует за это платы.
Сам бог назначил им, любя:
«В вас будет жизни сердцевина,
Вберёте много тайн в себя,
Не разгадать и половины».
Стоит на тайнах строгий гриф.
Познать найдётся ли умелый?
Ума нас женщины лишив,
Дают надежды, смыслы, цели.
Всю мудрость Книги Бытия,
Они, наивные порядком,
Как-то смогли вобрать в себя,
Вот же загадка всем загадкам.
Наступят ли такие дни,
Когда мы им согреем плечи?
Достойны лучшего они,
Молчат и ждут, хотя перечат.
Я с пеньем звонкой тетивы,
И поместив слова в оправу,
Скажу: «Все женщины правы,
Особенно, когда неправы».
 

Ольга Ларина. Возможная судьба

«Улан умел её пленить».

А. С. Пушкин

«Евгений Онегин», глава 7.

 
Как птичка, пела по утрам
Дитя времён балов, ампира,
Прикосновение к дарам —
Вот данность и реальность мира.
 
 
Проказница всегда резва
Звенит задорный смех, улыбки
Как злится, если не права,
И слёз поток из-за ошибки.
 
 
Но разговоры с хитрецой
И нарочитым безразличьем,
С продуманной во всём ленцой,
Румянец на лице девичьем.
 
 
Само собою всё дано,
И ничего просить не надо,
Кружится лёгкое вино,
А жизнь – забавная шарада.
 
 
Поэт, гусар, аристократ —
Любви и доблести питомцы,
С ней котильону всякий рад,
С восторгом смотрят незнакомцы.
 
 
Она – нежнее лепестков,
Но были хитрости недаром,
И тройка резвых рысаков
Несётся, обдавая паром.
 
 
Просторный дом. Её портрет
На стенке. Муж влюблённый, кроткий.
Смерть забирает в двадцать лет
От родов или от чахотки.
 
 
Вязанье, письма и дела,
Незавершённые до срока.
Как жизнь прекрасна и светла,
И как бессмысленно жестока.
 

«Когда любимая со мной…»

 
Когда любимая со мной,
Прерывисто моё дыханье,
Вверх поднимается волной,
Чему не знаю я названья.
 
 
В пространстве комнаты моей
Есть место и самой Вселенной.
Вдвоём наедине мы с ней,
И я её навеки пленный.
 
 
Что закрывает тушь для глаз,
Я за речистостью скрываю,
Миг тайны ожидает нас,
Слова, волнуясь, прерываю.
 
 
Улыбка на её устах,
Тень узкое лицо закрыла.
Восторг я чувствую и страх,
Но выросли внезапно крылья.
 
 
Открыла губы мне свои,
Как вихрь я знойного самума,
Её прижал к своей груди.
Глаза закрыты… Как в бреду мы.
 
 
Не в силах прошептать: «Люблю»,
Но спину чувствуя и плечи,
Движения и дрожь ловлю,
И наши губы ищут встречи.
 
 
Она горячею рукой
Мою вдруг обвивает шею.
Струятся волосы рекой,
И нет преград меж ней и мною.
 
 
И вытянувшись вся струной
Стоит виденьем, богом данным.
Когда любимая со мной,
Хранимы оба мирозданьем.
 

«Я чувствую, твоя осанка…»

 
Я чувствую, твоя осанка —
Большая для меня угроза,
Ты, сделав маленькую ранку,
Вскрываешь сердце без наркоза.
 
 
Когда тебя не вижу рядом,
Печалит приступ меланхолий,
Пересекусь с тобою взглядом,
И в сердце возникают боли.
 
 
Пропали храбрость и отвага,
Наверно, ждёт меня больница,
К тебе не пропадает тяга,
И я не знаю, чем лечиться.
 
 
Целебный кто подаст напиток,
Заряжены твои патроны,
Ты лучший психоаналитик,
Никто мне душу так не тронет.
 
 
На всякий случай сдал анализ,
И служит результат паролем,
Не надо изучать анамнез,
Я знаю, что тобою болен.
 

«Подчинено цикличности…»

 
Подчинено цикличности
Развитие людей,
И шли без страха личности
На смерть из-за идей.
 
 
Что им до быстротечности
Земных коротких дней,
И думали о вечности,
Готовясь к встрече с ней.
 
 
Но годы монотонные,
Как нити паука,
Соткались в многотонные
Тяжёлые века.
 
 
И стали приспособлены
Идеи. Ради них
Взялись за дело гоблины —
Уничтожать других.
 
 
Такое мы с охотою
Поддержим и поймём,
Довольны их работою,
Не спросим ни о чём.
 
 
Как результат итоговый
Предложенных путей,
Мы попадаем в логово
Бесчисленных смертей.
 
 
Пренебрегая вечностью,
Пускай идёт на слом,
С дурною бесконечностью
Столкнулись за углом.
 
 
Скажу без околичностей,
Ещё среди сельдей
Потребуются личности
Нас превратить в людей.
 

«По чьей коварной, злой подсказке…»

 
По чьей коварной, злой подсказке
В стране смятение умов?
По-тихому и без огласки
Родится спрос на дураков.
 
 
Сопротивляясь метастазам,
Ненужным, поглощённым тьмой
Гонимым стал Высокий Разум,
Как нищий с тощею сумой.
 
 
При этом, потирая руки,
Мы издаём довольный смех,
Победные несутся звуки,
И за всеобщий пьём успех.
 
 
Среди восторгов празднословья
И восхваления имён
Костлявый лик средневековья
Уже кострами освещён.
 

«Смотрю на карту плоскую земли…»

 
Смотрю на карту плоскую земли,
Как паутиною заволокли.
Меридианов, параллелей сеть —
Морщины на лице – их не стереть.
Экватор, как удавка иль петля,
Стянул, и задыхается земля.
Гримасой искажённый, как урод,
Кривит и тянет океан свой рот.
А континенты и материки,
Как сгорбленные страхом старики.
И чёрной нефти масляная слизь
Сочится, словно кровь, стекает вниз.
Сквозь мутное и вязкое пятно
Уже я близко различаю дно.
 

«Тысячелетья это к ряду…»

 
Тысячелетья это к ряду,
И дальше будет у людей,
Стоят и просят Христа ради
Покорно хлеба у вождей.
 
 
Но немощных, убогих, сирых
Как накормить? Где взять на всех?
Вожди молчат в глухих мундирах,
В бессильи свой скрывая грех.
 
 
Играют роли чудотворцев,
Слепцы среди сошедшей тьмы,
В сердцах лукавых царедворцев
Страх, и в смятении умы.
 
 
Но неизменен этот жребий,
Из века выпадает в век.
И, воздевая руки к небу,
Всё просит хлеба человек.
 

«Когда любимая уходит…»

 
Когда любимая уходит,
Сказав бесповоротно нет,
Земля, как вспять пошла, а воды
Сомкнулись, твой смывая след.
 
 
Ведёшь с собою бесконечный,
Один и тот же разговор.
Он тянет, как мешок заплечный,
И мне до крови душу стёр.
 
 
Что словом всё исправить можно,
Я верю. Слово это бог.
Как душит, жжёт меня подкожно
Внутри звучащий монолог.
 
 
Но всё напрасно. Всё труднее
Обрывки фраз соединить.
Сухое горло, костенея,
Надежды обрывает нить.
 

«Уже давно нас не тревожат тени…»

 
Уже давно нас не тревожат тени,
Ушло переживание обид,
С нас строгая судьба взыскала пени,
И вдалеке твой образ позабыт.
 
 
Но иногда я в отблесках заката,
Или когда раскинет крылья ночь,
Увижу пережитое когда-то,
Оно не исчезает долго прочь.
 
 
Мне ненадолго делается больно,
Но отчего, никак не разберу,
Как будто в час весёлый и застольный
Чужим и скучным стал я на пиру.
 
 
И в этот миг внезапный и короткий
Тебя опять увижу, как в дыму,
За горизонтом скрылись наши лодки,
Они уплыли навсегда во тьму.
 
 
В моих стихах недоставало рвенья,
Но сделал для тебя я всё, что мог,
В них обретёшь на краткие мгновенья
Ты своего бессмертия залог.
 

«Говорят, что ненормальным…»

 
Говорят, что ненормальным
Был один поэт,
Он в краю каком-то дальнем
Жил недолго, нет.
 
 
С детства странным был, убогим,
Чем-то заболел,
Ненормальным был во многом,
Отвлекал от дел.
 
 
Но терпели через силу,
Ненормальный, мол,
И с таким клеймом в могилу
Рано он ушёл.
 
 
Позабыли моментально.
Что за кутерьма?
Без поэта, став нормальней,
Сходит мир с ума.
 

«Один убит, другой повешен…»

 
Один убит, другой повешен,
Ещё до сорока.
Нет никого, кто в этом грешен,
И наша жизнь легка.
Такая у поэтов доля
Всегда в стране была,
Враждебная, чужая воля
Творила столько зла.
А не хотел никто наветов,
Так чья и в чём вина?
И губит лучших из поэтов
Огромная страна.
Те измождённые, худые,
Зажав и боль, и стон,
Ещё такие молодые
Ушли во тьму времён.
Но голосом высоким, птичьим
Во мгле и толще лет
Божественным косноязычьем
Оставили свой след.
Какое не пришло бы время,
И не был бы успех,
Над нами тяготеет всеми
Неотмолимый грех
 

«Слова – основа мирозданья…»

 
Слова – основа мирозданья,
Кирпичики в его стене.
Они и мысли одеянье,
И сущность, что на глубине.
 
 
Одни сверкают позолотой,
Другие же лежат в грязи,
Но заняты одной работой,
Они и пешки, и ферзи.
 
 
И свет от них идёт особый,
Нельзя сравнить с ним ничего,
Как много слов высокой пробы,
Но не хватает одного.
 
 
Познанья дерево трясущим
Они достались даром нам,
Мы, потеряв дорогу в сущем,
Цены не ведаем словам.
 
 
А их придумал высший разум,
Чтоб не было движенья вспять.
Они объемлют всё и разом,
Но скроют, что не надо знать.
 

Русь моя.

«Так и дальше нам ходить по кругу…»

 
Так и дальше нам ходить по кругу
Разрушенья судеб и идей?
Перегрызли глотки мы друг другу,
Уничтожив лучших из людей.
 
 
Наши души стали, как руины,
Что же, нам и это нипочём?
Из сырой, необожжённой глины
Мы хотим построить крепкий дом.
 
 
Но судьба, не пряча злой насмешки,
Поделив на чернь нас и господ,
Забрала ферзей, оставив пешки,
И немой, растерянный народ.
 
 
И ему, как роком злым ведомым,
Неужели впереди одно,
Над не созданным заплакать домом
И считать, что так и суждено?
 

Русь моя, грусть моя

 
Русь моя, грусть моя, что померещилось?
В сердце вонзилась стальная игла —
Вижу: широкая, чёрная трещина
Надвое душу твою рассекла.
 
 
Что ни пошлёт ей господь, она стерпит,
Стерпятся глупости и хитрый ум,
Лес почерневший, сожжённые степи,
И в Пустозерске горел Аввакум.
 
 
В небо взлетает и выше стремится,
Звёзды, они только первый карниз.
И, как большая, подбитая птица,
Держится в небе ли, падает вниз?
 
 
Радость и свет за пределами смерти,
Путь бесконечен, есть только порог.
Во искупленье приносится жертва,
Этой ли ждал и потребовал Бог?
 
 
Русь моя, грусть моя, чем ты утешена?
Ищешь дорогу в потерянный рай?
Пульс ускоряется, скачет, как бешенный,
Мчится и рвётся, стремится за край.
 

Инаугурация

 
Когда страданиями чаша
Переполнялась в годы бед,
Взывали, что спасенье наше
В царе, народ молчал в ответ.
 
 
С тех пор чрез многие коварства
Прошли правители след в след,
Венчаясь, претендент на царство
Стоит один, народа нет.
 

Дальняя деревня в Калужской области

 
Над полями вьётся коршун
И свои сплетает петли.
Отчего сегодня горше
Видеть, как рыдают ветлы?
 
 
Я люблю, где шум и ярость,
Неустроенный свой город,
Даже от него усталость
Никогда с ним не поссорит.
 
 
Но, когда вблизи старинный
Яблоневый сад заброшен,
А в небесной блёклой сини
Вижу, вяжет петли коршун,
 
 
И где в рост мой кукуруза
Зрела в налитых початках —
Как ненужная обуза,
Поле без работы чахнет,
 
 
Там, где раньше шёл просёлок —
Вязнет колесо в болотце,
(Пусть извилист был и долог?),
Полюбуйся на уродца,
 
 
И когда сосед Михалыч
Говорит мне без истерик:
«К дочери чего не валишь
К дальним берегам Америк»?
 
 
Он – отшельник, созерцатель,
Чудик и большой философ,
Добавляет: «Сам приятель
Видишь всё. И нет вопросов».
 
 
Понимаю, что во всхлипах,
Тьму пророчащих назавтра,
И в моих стереотипах
В чём-то горькая есть правда.
 
 
Пустынь Оптина, как пристань,
Близко здесь, и есть дорога.
Чем же дальше будет выстлан
Путь надежды и тревоги?
 
 
Даже местные ландшафты
Не дают мне вдохновенья,
А недавно, помнишь, автор,
Сколько ждало откровений.
 
 
Лес обуглен, перекошен,
От пожаров ли, от бед ли,
Над Россией кружит коршун,
Как затягивает петли.
 

«Пророчествуют нам кликуши…»

 
Пророчествуют нам кликуши,
Уныло вторят им витии,
Мы сатане продали души,
И гибнет Матушка-Россия,
 
 
Что губит нас проклятый доллар,
Скорей его б пожрало пламя.
Стол разучился делать столяр?
Но я плачу ему рублями.
 
 
Россия, вижу я, живая,
Хотя и нефть стоит у горла,
Девчонка что-то напевая,
Промыла окна и протёрла.
 
 
Соседский сын работу в ЦЕРНе
Нашёл. В науке много пятен.
Не нахватался всякой скверны,
Он мыслит, зрел, душой опрятен.
 
 
В России нет такого места,
Коллайдеров не надо много,
Но разве не достоин чести,
Расширилась его дорога.
 
 
Поменьше плакаться в испуге.
Открыт весь мир! Чего бояться?
Не надо воплей и натуги,
В Россию можно верить, братцы!
 
 
Мы сохраним свои святыни,
Слова напишем к нашим гимнам.
Вот только кто махину сдвинет,
Друг друга б не убить самим нам.