Текст книги "Штосс (сборник)"

в которой Мишка шокирует, поражает и восхищает.

– Жрать хочется! – пожаловался Гриня. – Который день почитай, как угорелые носимся. Депутат туда, депутат сюда… Я, честно говоря, у себя в Нижних Чмырях лучше питался.

– Все беды наши от того, что желудком, а не головой думаем, – глубокомысленно ответил Чубей. – Тут вообще-то буфетище есть. Там для депутатов по-дешевке такими деликатесами торгуют!

– Там че ж мы тут топчемся?

– Не вздумай в буфет без моего ведома соваться! – приказал Мишка. – Проголодаешься – покупай булку и пакет кефира. Питайся, Гриша, как весь народ! И вообще: хватит про жратву. Будто другой темы нет.

Чубей уселся на подоконник вестибюля резиденции парламента и поболтал ногами в воздухе.

– А здесь интересно! Правда, Гриня?

– Ага! Я только что из сортира! – Бурый перешел на другую тему, в очередной раз полюбовался своей фотографией в красной книжечке помощника депутата и бережно спрятал документ в нагрудный карман. – Там, Миша, такое! Говно автоматически смывается! Руки к крану подносишь – вода сама течет. А вместо мыла… Вот полюбуйся: я специально в бутылочку набрал.

– Спрячь и не позорь меня. Вон уже мои коллеги оборачиваться начинают.

– Это они, Мишка, на твой китель любуются. И как ты додумался его напялить? У тебя ж сейчас десять пиджаков и штанов целое море.

– Дурак ты, Гриня, – ответил Чубей, демонстративно зажал ноздрю и громко высморкался на мраморный пол. – И ничегошеньки в имидже не шурупишь. Они тут все в пиджаках и при галстуках. А толку? Ходят, как подстреленные и тени своей пужаются. Разве у таких есть хоть один шанс в президенты пролезть?

– А ты? – Гриня раскрыл рот, как выброшенная на берег рыба. – Ты… В президенты?

– А почему бы и нет? Чубей-Оторвин – истинно народный избранник. А кто в этом пока сомневается – сегодня узнает почем фунт лиха. Я на выступление в прениях записался.

– Готовился? Рома Губастенький речугу строчил?

– Никто и ничего мне не строчил! – отмахнулся Оторвин. – Я без бумажки выступать буду. Это экспромтом называется. Сечешь?

– Рискуешь, Мишаня!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – Чубей спрыгнул с подоконника. – Пойдем в зал заседаний. Видишь, как засуетились? Начинается, значит, говорильня.

В зале заседаний Чубей и Бурый разместились в первом ряду. Не обошлось без эксцессов. Маленький толстячок-депутат попытался убедить Гриню в том, что тот по ошибке занял чужое место. Бурый отреагировал на замечание своеобразно: выставил пальцы вилкой и промычал «Моргалы выколю!». Толстячок сразу понял беспочвенность своих претензий и забился в самый дальний угол зала.

Вместо того, чтобы выслушивать скучные выступления депутатов Мишка с Гриней битых два часа травили матерные анекдоты, чем очень расположили к себе соседей по креслам. Воодушевленные дерзким поведением нижнечмыринской парочки депутаты сначала хихикали, а потом начали хохотать в полный голос, не обращая внимания на спикера, пытавшегося восстановить дисциплину путем скраивания жутких гримас.

– Слово предоставляется депутату от Быкохвостовского избирательного округа Михаилу Фомичу Чубей-Оторвину! – пропел спикер козлиным тенором. – Прошу на трибуну, Михаил Фомич!

Мишка пружинисто вскочил с кресла, прошел за трибуну и не меньше минуты держал паузу, оглядывая зал исподлобья. Когда молчание сделалась совсем неловким, Чубей хлопнул стакан минералочки и наклонился к микрофону.

– Здорово, бакланы!

Прокатившийся по залу ропот Оторвин пресек поднятием руки.

– А разве не бакланы? Нет, вы мне скажите: неужто и впрямь себя народными избранниками считаете? Поднимите руки, кто так думает. То-то же! Никакие вы не избранники, а извращенцы, шкуры продажные! Клянусь конституцией, что когда стану президентом, половину этого зала раком поставлю! Научу, козлов, родину-мать любить!

В гробовой тишине смелой речи Мишки зааплодировал один Бурый.

– Так их, Мишка! В хвост и в гриву!

– Я попросил бы вас! – спикер наконец смог побороть столбняк. – Здесь вам не колхоз!

– Он бы меня попросил! – расхохотался Чубей, покидая трибуну. – Вы слышали? Этот пузатый тритон меня попросил бы! Ой, не могу, братцы!

Мишка взбежал по ступенькам к столу, за которым восседал спикер и сочно плюнул до смерти напуганному лидеру парламента в его заплывшие жиром глазки.

– Чем тебе, сука, колхоз не нравится?!

Эффект, вызванный смелым поступком Чубея, превзошел все ожидания. Спикер рухнул в кресло и схватился за сердце. Депутаты с криками повскакивали с мест. Открылись двери и в зал вбежали охранники. Пока они достигли первого ряда, Бурый успел включиться в потасовку и, несколькими сокрушительными ударами, свалил трех, подвернувшихся под руку, избранников на красный ковер.

Когда зачинщиков беспорядка выводили из зала, они не сопротивлялись и чувствовали себя абсолютными победителями.

Вечером этого дня Чубея и Оторвина, отпущенных под залог, торжественно встречала банда журналистов во главе с Губастеньким.

– Уже известный своим экстравагантным поведением депутат Чубей-Оторвин триумфально освобожден из-под стражи! – пел Ромка. – Сегодня он во всеуслышание заявил о своем намерении баллотироваться в президенты! По словам помощника депутата, известного белибердусского политика Григория Бурого своим поступком Михаил Фомич выразил протест против засилья бюрократов и коррупционеров! А сейчас мы дадим слово самому лидеру новой белибердусской оппозиции. Господин Чубей-Оторвин, народу хотелось бы услышать ваши комментарии!

– Комментариев не будет! – Мишка, стоя у депутатского «джипа» снял верный китель и сменил его на черный пиджак. – Я – не сторонник болтовни. Обещаю лишь, что наведу порядок в этой стране!

Наводить порядок в стране Чубей начал со своего следующего выступления в парламенте. Поддерживая имидж непреклонного демократа и яростного оппозиционера, он не стал подниматься на трибуну, чем несказанно обрадовал напуганного спикера. Мишка просто встал с ногами на кресло и завопил на весь зал.

– Доколе белибердусский народ будет терпеть издевательства?! Когда наш крестьянин станет истинным хозяином собственной земли? Необходимо всесторонне укреплять власть на местах, усиливать роль сельских исполнительных комитетов, как главной движущей силы прогресса на селе! Требую немедленно принять постановление о выносе всех игровых заведений за пределы столицы!

Речь Чубея, в которой он, с изяществом птички колибри, перескакивал с одной темы на другую, длилась четыре часа. Ошарашенные таким напором, интеллигентные и безвольные парламентарии не нашли аргументов в споре с Оторвиным и почли за лучшее единогласно принять все предложения нижнечмыринского оппозиционера.

Заканчивая свое выступление Мишка официально объявил о своем намерении баллотироваться в президенты, спрыгнул с кресла и, сопровождаемый восхищенными взглядами покинул зал.

в которое чубей-оторвинские советники комбинируют и претворяют в жизнь сильнейший избирательный ход.

К тому моменту, когда глубокой ночью у дома Чубея начинали скапливаться подозрительные машины, прелесть лучшего подворья в районе успела поблекнуть. Сорняки, с которыми следовало бороться чаще чем раз в десятилетие, вновь подняли свои зеленые головы и поперли из всех щелей. Даже при неверном свете луны было видно, что забор, сбитый из сырых досок, перекосило, цветы на клумбе завяли, а Кецалькоатль на флюгере навечно застыл в положении, указывающем в сторону райцентра. Ничто здесь больше не говорило о том, что именно в этом месте будущий депутат и кандидат в президенты одержал свою первую крупную победу. Чубей, как и положено всем белибердусским лидерам двадцать первого века, ушел вперед, оставив позади себя выжженную пустыню.

Первым на тайную встречу прибыл Никифор Громыхайло. Он окончательно развалил завод, со дня на день ждал визита хмурых людей в штатском и возлагал все надежды только на Чубея. Директор сидел в машине, нервно ерзая и барабаня пальцами по рулевому колесу. Он очень боялся сменить ежедневные чаи с вареньем и свежими булками на такую же питательную, но менее вкусную баланду.

Следующими на колхозных «Жигулях» прикатила неразлучная парочка Льняной и Развитая. После месячной отсидки в следственном изоляторе РОВД Егор Никанорыч утратил большую часть былой веселости и встречался с Игорьком Бабиным тайком, что, впрочем, не мешало продолжению гомосексуального романа. Теперь Бабин был уже не водителем, а заместителем председателя по заготовке картофеля. Стоило Игорьку выехать на осмотр сельхозугодий «Красного пахаря», как у Никанорыча тут же находилось неотложное дело на картофельном поле. О том, что происходило между влюбленными дальше, знали только картофельная ботва, да отполированные горячими телами борозды.

Леокадия Развитая продолжала свою яростную борьбу с самогоноварением. Какое-то время председательша находилась на грани нервного срыва и всерьез опасалась расформирования сельсоветов. Только кампания депутата Чубея по укреплению власти на местах, вернула толстухе душевное равновесие. Леокадии даже выделили компьютер, на котором она научилась перемножать литры на рубли. Новый самогонный аппарат, сделанный по проекту Фимы, позволил увеличить производительность в полтора раза и теперь нижнечмыринское мужичье дневало и ночевало у дома Развитой.

Сеня Безшапко пришел на встречу пешком, вместе с неразлучным дружком Феокистычем. Главный инженер по-прежнему заглядывал на склад к Нюрке, но теперь подсчет мешков с комбикормом проходил тихо. То ли Нюрка постарела, то ли Сеня утратил боевой запал, но вместо былых криков и хохота из склада доносились лишь тихие постанывания.

Оставшийся без медали Феоктистыч теперь не испытывал особого почтения перед Льняным. Старик даже осмеливался несколько раз называть председателя фашистским прихвостнем и не был за это четвертован.

Роман Губастенький прикатил на ведомственном автомобиле «Быкохвостовского вестника». Сделавшись личным летописцем Чубея, он не ставил в грош старенького редактора и по степени презрения к окружающим отличался от павлина только отсутствием хвоста. Ромка беззастенчиво врал и раньше, но с началом работы в тесном контакте с Чубеем он сделался виртуозом брехни и однажды, в своем репортаже с заседания палаты представителей описал тщедушного Оторвина как высокого, статного и широкоплечего мужчину.

Губастенький раскусил своего босса: Чубей таял от любых, даже ничего не имевших ничего общего с действительностью комплиментов. Благодаря Ромке он еще больше поверил в свою исключительность и пообещал наградить верного подхалима целым столичным телеканалом.

Все сподвижники Чубея что-то утратили и что-то приобрели. Общим в этих изменениях было только желание рабски пресмыкаться перед бывшим пастухом, ухитрившимся вскарабкаться на самый высокий бугор страны.

Мишка пришел последним, для конспирации оставив депутатский «джип» за околицей. За народным избранником тенью следовал его главный сподвижник Бурый. Оба были в костюмах и при галстуках, но носить нормальную одежду так и не научились. Дорогие пиджаки болтались на высоких гостях, как на вешалках, а галстуки норовили сползти набок.

Бурый быстро обежал всех гостей, шепнув на ухо каждому приглашение войти в дом.

– Расклад сил на сегодня таков, – начал Чубей, наблюдая за тем, как мамаша задергивает занавески на окнах. – Старая власть на всю катушку использует административный ресурс. По предварительным данным за мою кандидатуру проголосует меньше тридцати процентов населения.

– Не может быть! – с фальшивым возмущением в голосе воскликнул Льняной. – Это ж надо народу так мозги запудрить!

– Святое топчут! – согласился Громыхайло. – Одумаются, да поздно будет!

– Спаивают народ, – включилась в разговор лицемерная Леокадия. – А потом электорату фальшивые бюллетени подсовывают. Я так скажу: надо с этим что-то делать. И срочно!

– Уверен – Михаил Фомич знает выход, – с заговорщицкими нотками в голосе заявил Губастенький. – Он их всех в бараний рог скрутит! Не на того напали!

Мишка впал в уныние. Вопреки чаяниям Губастенького он не имел понятия о том, что следует делать с обманутым электоратом. Кроме того стало ясно, что от высокого собрания не удастся добиться конструктивных предложений, даже если всех поочередно пытать каленым железом. Пауза затянулась и тут все услышали скрип калитки. Громыхайло вскочил со стула и спрятался за печкой, в полной уверенности, что пришли за ним. Все остальные замерли с напряженными лицами. Дверь распахнулась и компания Чубея одновременно с облегчением вздохнула. На пороге стоял пьянехонький Фима в обнимку с Мамедом Култуяровым.

– Здорово, други! Вот и мы!

– Да пошел ты! – возмутился Бурый, который несколько дней ходил трезвым и чувствовал себя препаршиво. – Нашел время нажираться. Тут глобальные, жизненно важные для страны и народа вопросы решаются, а он… Эх, Фимка, Фимка!

Циркулев замотал головой.

– Алкоголь, к вашему сведению стимулирует, работу мозга и высшую нервную деятельность. Правильно, Мамедушка?

– Точно! Мне уже от… От… Стимулир-р-ровал!

– Сейчас, господа, мои мысли кристально чисты, – Циркулев оттолкнул Оторвина от стола и занял место оратора. – Я почти вышел на прямую связь с космическим разум и готов…

– Я тоже! – заревел Култуяров. – Я тоже вышел! Здравствуй, космический разум!

Он увидел выглядывавшего из-за печки Громыхайлу, приветствовал его насильственным рукопожатием, обнял и чмокнул в щеку.

– Успокойте его, ради Бога! – взмолилась Леокадия. – Так мы до утра ничего не решим.

Бурый и Губастенький бросились к Мамеду, заломили ему руки за спину и вывели в коридор. Оттуда раздался грохот, матерная ругань, несколько звучных шлепков и храп.

– Насилу угомонился, – сообщил Гриня, потирая ушибленный кулак. – Спит, падла…

– Так о чем это я? – наморщил лоб Фима. – Ага. Космический разум это синтез материи и сознания! Итак, что нам известно о космическом разуме? Во-первых…

– Заткнись, Фимка! – не выдержал Чубей. – Вернись, черт облезлый, на Землю!

– А в чем собственно проблема?

– Мы выборы просрали – вот проблема!

– Уже? Не ожидал, что так быстро. Предполагал, конечно, но чтобы так… Мои соболезнования.

Тут на Фимку набросились все присутствующие. Обвинение в паникерстве, предательстве светлых идеалов и неприкрытом штрейкбрехерстве подействовали на Циркулева отрезвляюще. Он попросил тишины и заявил, рубанув рукой воздух.

– Тогда – покушение!

– Что?

– Нас спасет только покушение!

– На кого? – Оторвин быстрее всех сообразил, что Фимка говорит дело, но всех нюансов еще не понял. – На кого покушаться будем?

– На тебя, конечно. Вообразите: депутат, избранник народа, трибун всех убогих и обездоленных борется за справедливость. Разве всем это по нутру? Ни-ни! Есть те, кого устраивает нынешнее бедственное положение народа. Те, кто как пиявки присосался к белибердусам. Им не нужны изменения к лучшему! Их задача – убрать Мишку! Любой ценой! Устранить физически!

– Правильно! – завопил Чубей. – Я должен стать жертвой врагов прогресса! Агенты Кремля…

– Не надо трогать Кремль, Миша, – утихомирил Чубея Фима. – Мы как-нибудь своими силами это дело обтяпаем. Инсценируем, что называется. Предлагаю перейти к обсуждению деталей.

– Ружье! – предложил Бурый. – У меня от бати старая берданка осталась. Пусть Мишка по дороге проезжает, а я из кустов пальну. Чем не покушение?

– А если неровен час, попадешь? – усомнилась в снайперских способностях Грини Леокадия. – Бац и нет нашего Михал Фомича. Спи спокойно, дорогой товарищ.

– Нет, нам рисковать нельзя, – покачал головой осторожный Громыхайло. – Что-то попроще надо. Без кровопролития. Этакое. Вроде Володи.

– Яд! – предложил коварный Губастенький. – Пусть в еду Михаила Фомича кто-нибудь сыпанет цианистого калия. А кто-нибудь… Я, например, раскроет покушение.

– Сам что ли жрачку с цианистым калием скушаешь? – усмехнулся Льняной. – А это – идея. Одним мудаком на свете меньше станет!

– Ты кого, паскуда, оскорбляешь?! – заорал Ромка тонким петушиным голосом. – Нет, я от каждого гомосека таких слов терпеть не намерен! Как хотите, а такого…

– Ладно, Ромка, – усмехнулся Чубей. – Никто тебя цианистым калием кормить не собирается, хотя надо признать – заслужил.

– И вы, Михал Фомич, и вы, – Губастенкий склонил голову с видом Юлия Цезаря, обвиняющего Брута в предательстве. – Не ожидал.

– Брось сопли размазывать, Гоголь ты наш, – пробурчал Егор Никанорыч. – Я предлагаю простое решение. Пусть народный избранник на телеге с моста свалится. Риск – минимальный. Подпилим ось и трр-ах! Делов-то.

– Ну, ты залудил, Никанорыч, – развел руками Мишка. – Я какой-никакой, а депутат. Почему на телеге?

– В корень смотреть надо, – ответил Льняной. – Депутат приезжает к избирателям и, зная, о том, что большинство из них передвигается исключительно на гужевом транспорте, работает на своем участке без всяких наворотов. Бензин экономит, не тратит попусту народные денежки и вообще живет без намека на комфорт. Каково?

– Мощно! – вскочил со стула Гриня. – Мы с моста навернемся. Тут свободная пресса в лице Ромки нарисуется. Сфоткаем подпиленную оську. Эх, и шум поднимется – на всю ивановскую!

– А кто осью займется? – воодушевленный идеей Чубей был готов сам взять в руки ножовку. – Завтра же этот вариант поутряне и прокрутим. Гриня, не забыть бы наших ментов подтянуть. Пусть свой хлеб отрабатывают и уголовное дело по факту покушения заводят.

– Пилить будет, – Фима обвел взглядом присутствующих. – Пилить будет Мамед. Он сейчас в таком состоянии, что маму родную не узнает и завтра ничегошеньки не вспомнит. А конспирация в нашем деле не помешает.

– Молодец, Фимка, иди своего чурку буди, а Феоктистыч пока за телегой смотается.

Через полчаса вся честная компания наблюдала за тем, как Бурый запихивает пьяного в дымину Мамеда под телегу. Култуяров ругался на родном узбекском, то и дело ронял ножовку и совершенно не месту начинал рыдать. В конце концов, пинками и подзатыльниками Култуярова удалось настроить на деловой лад. Сопя от натуги, Мамед взялся за работу так рьяно, что едва не распилил ось полностью. Его остановили, вытащив из-под телеги за ноги, и уложили отдыхать на травку. Чубей объявил, что его поездка по избирательному округу начнется в восемь утра, а с моста они с Гриней сверзятся никак не раньше половины девятого.

– Быть всем, но делать вид, что приехали случайно, – напутствовал Чубей заговорщиков. – И чтоб на ваших мордах, господа, неподдельные удивление и возмущение читались!

Впервые за несколько месяцев он провел ночь в родной хате и поразился тому, насколько жестким и неудобным было ложе, на котором он проспал всю жизнь. Привыкший к гостиничным апартаментам Бурый тоже ворочался. Заснуть ему так и не удалось. Около пяти утра он вышел во двор, проверил телегу, подбросил сена лошади и разбудил Мамеда.

– Сгоняй-ка за пузырем, – попросил Гриня. – Два дня, почитай, маковой росинки во рту не было.

– Ого! – посочувствовал Култуяров. – Так ведь и на белого коня можно сесть. Не жалеешь ты себя, Гриша.

Он метнулся к Леокадии и принес исстрадавшемуся Грине бутылку. За первой была вторая, за второй – третья. Когда проснувшийся Чубей вышел размяться во двор, Бурый и Култуяров уже не вязали лыка.

– Брось, Мишаня! – отвечал Бурый на суровую отповедь Оторвина. – Ты депутат, а я твой помощник. Можем себе позволить то, что простым смертным нельзя, а народным избранникам – сам Бог велел. Выпей с нами по махонькой, расслабься, а то сам не заметишь, как жизнь даром пройдет! Мамед, волоки еще бутылку!

К счастью, как ни старался Култуяров, но встать смог только на четвереньки и Грине пришлось обходиться без самогона. Депутат, пользуясь давними навыками, самостоятельно запряг в телегу кобылу, чудом выжившую после повальной сдачи скота, помог взобраться своему помощнику на дерюги и, взмахнув кнутом, выехал в рабочую поездку. Бурый тут же затянул песню, чем сразу привлек внимание односельчан.

– Вона депутаты наши уже с утра нажрались, – говорили нижнечмыринцы. – Борются, чтоб им ни дна, ни покрышки, за народное счастье.

Мишка блаженствовал. Он причмокивал, покрикивал на кобылу и чувствовал себя так, словно заново родился. В Нижних Чмырях было тихо. Не мычали коровы, не визжали от голодухи свиньи. После того, как к Льняному вернулись бразды правления «Красным пахарем», ему, ввиду отсутствия скота, пришлось сосредоточиться исключительно на растениеводстве. Никанорыч, само собой, накатал жалобу на Чубея, но бумаженция моментально оказалась в руках Мишки, который собственноручно растрепал ее о морду стукача. Оторвин стал истинным властелином села и свалить его было уже невозможно.

Под монотонное завывание Бурого о приключениях ухаря-купца, телега въехала на мост. Из кустов за ее передвижением следил Рома Губастенький. Он еще с вечера договорился с командой столичных телевизионщиков, которые были готовы выехать к месту покушения по первому сигналу.

Последующие трагические события стали с одной стороны следствием Грининой пьянки, а с другой – строительства гидроэлектростанции, сделавшего мост слишком опасным для передвижения. Чубей все вспоминал былые дни и радовался как ребенок тому, что довелось прокатиться по-старинке. Бурый закончил песню и начал орать следующую, когда произошла катастрофа. С душераздирающим треском лопнула доска и одно из колес телеги повисло над Чмыревкой. Мишка взглянул вниз и ужаснулся. Высота была небольшой, но падать вниз даже ради победы на выборах не хотелось. Чубей струсил, решив отказаться от сумасбродного плана, и изо всех сил хлестнул кобылу. Последовал сильный рывок, но телега не сдвинулась с места. Мишка обернулся к Бурому, надеясь на поддержку, но увидел на лице Гришки гримасу животного ужаса. Тут-то и сработал план. Подпиленная Мамедом ось хрустнула, телега накренилась на сорок пять градусов и ездоки, один за другим соскользнули в реку.

Мишка вынырнул из мутных вод первым. Увидел бултыхающегося рядом Бурого и завопил:

– Спасите! Депутата убивают!

Из кустов выбежал Губастенький. Прижимая сотовый телефон к уху он носился по берегу и не знал чем может помочь Чубею. Начали прибывать участники заговора. Через пять минут все они метались вдоль Чмыревки и вопили так будто наступил конец света. Мишка так и не дождался от сподвижников реальной помощи. К счастью, Чмыревка не принадлежала к числу глубоководных рек. Вволю накричавшись и набарахтавшись, Оторвин наконец догадался встать на ноги и убедился в том, что вода доходит ему до пояса. Шатаясь и увязая в илистом дне, он выбрался на берег и тут же попал под прицелы видеокамер.

– Что, по вашему мнению, произошло здесь? – журналист сунул под нос Чубею микрофон. – Считаете ли вы произошедшее случайностью или…

– Покушались, суки! – Мишка выплюнул набившиеся в рот водоросли. – Я делаю заявление: только что была предпринята попытка моего устранения. Конкуренты используют самые грязные технологии и не останавливаются ни перед чем!

На мосту похожее интервью давал полковник Мелкокалиберный. Он демонстрировал журналистам подпиленную ось телеги и клятвенно обещал найти преступников. С гневной, обличительной речью выступил и Никифор Громыхайло. Правда, он говорил не столько о Чубее, сколько о своем заводе, благополучие которого, благодаря проискам врагов висит на волоске. Леокадия светиться перед камерами не стала. Хозяйственная толстуха принесла чудом выжившему депутату сухую одежду. Последним, что отсняли телевизионщики, был прыгающий в носках и трусах Чубей. Натягивая штаны, лидер предвыборной гонки виртуозно матерился и грозил кулаком неведомому врагу.

Инсценировка покушения, вопреки всему, оказалась весьма правдоподобной. Когда журналисты во главе с Губастеньким укатили готовить разоблачительные репортажи, к Чубею подошел Льняной.

– Ну, Михаил Фомич, как насчет вспрыснуть это дело? Я столы накрыл. Все готово.

– Можно, – кивнул Оторвин. – После таких испытаний… А где Гриня?

Все вдруг сообразили, что не видели главного сподвижника Мишки с момента его падения в реку.

– Куда Гриню подевали, сволочи?!

Истошный вопль Чубея был подхвачен эхом. Первым Бурого заметил Громыхайло. Он указал дрожащей рукой на тело, безвольно покачивающееся на волнах. Гриню вытащили на берег, попытались сделать искусственное дыхание, но чуда не произошло. Лицо утопленника, несмотря на все усилия, осталось неподвижным и умиротворенным.

– Что же это, братцы, а? – зарыдал Мишка, ударяя себя в грудь. – Как же это? Гриня, дружок, очнись!

Оторвин начал биться в истерике. Общими усилиями его с трудом оттащили от трупа. Немного успокоившись, Миша приказал:

– Похоронить Гришу прямо здесь. Пусть покоится там, где смерть от рук врагов принял. Там где за меня свою жизнь отдал.

Вечером следующего дня выступление кандидата в президенты Михаила Фомича Чубей-Оторвина смотрело по телевизору все население Белибердуссии. Прежнего хама и матершинника было не узнать.

– Я не сниму свою кандидатуру, даже если меня снова будут убивать, – чеканя каждое слово, говорил бледный и решительный Мишка. – В память о моем верном друге, ближайшем соратнике Григории Буром, я обещаю стать президентом страны, отыскать тех, кто повинен в гибели Гриши и судить их справедливым судом!

Слушая окончание выступления Чубея, Губастенький не удержался от аплодисментов и начал бить в ладоши.

– Ну, заливает, сучонок! Ну, дает! Теперь точно знаю: быть Мишке президентом! Других кандидатур уже просто нет!