Текст книги "Штосс (сборник)"

Глава пятая,

в которой главный герой встречается с вождями всех времен и с их благословения становится властелином села.

Мишка шел по длинному, устеленному красно-зеленой ковровой дорожкой коридору, мимо отделанных лакированными дубовыми панелями стен. Такой шик он видел где-то в кино, но припомнить где именно не мог.

Целью этого путешествия была массивная двустворчатая дверь в конце коридора. Там Чубея ждал тот, чье имя Мишка не осмеливался произнести даже про себя. Великий и Ужасный. Грозный и Справедливый. Мишка чувствовал ступнями ворс ковра и, опустив глаза, увидел, что шлепает босиком. Еще одним открытием было то, что из одежды на Оторвине были только его верные, застиранные до грязно-серого цвета трусищи-семейники.

Явиться в таком виде пред светлы очи обитателя кабинета за дверью в конце коридора Мишка стеснялся уже потому, что знаменитым трусам было не меньше тридцати лет. По логике и здравому смыслу им следовало бы давно истлеть и порваться на лоскуты, но трусы упорно продолжали свое земное существование. Наверное, потому, что принадлежали, по словам матери, еще отцу Мишки. Мамаша утверждала, что после первой брачной ночи Фома Чубей-Оторвин позабыл их на спинке кровати и ушел в туманные дали без исподнего. Маманя Мини видела в трусах некий семейный талисман и в те времена, когда здоровье позволяло напиваться семь раз в неделю, бормотала о том, что отцовское наследство рано или поздно принесет Мишке счастье.

Час, как видно, пробил. Правда, Чубей не был уверен на все сто процентов, что за дверью его ждет счастье. Колени предательски затряслись, но Мишка сдавил зубы и дернул за медную дверную ручку. В кабинете горела только настольная лампа под зеленым абажуром. На первых секундах Оторвину показалось, что в помещении нет ни единой живой души. Однако из тени, отбрасываемой книжным шкафом выплыло облачко табачного дыма и раздался тихий голос с явственным кавказским акцентом.

– Здравствуйте товарищ, Чубей-Оторвин. Садитесь.

Мишка не сел, а скорее рухнул на стул с высокой, резной спинкой. За столом возвышался не кто-нибудь, а сам товарищ Сталин. Попыхивая своей знаменитой трубкой, Иосиф Виссарионович некоторое время, прищурившись, рассматривал Мишку. Чубей в свою очередь тоже осматривался. Глаза успели привыкнуть к полумраку. Сталин, как оказалось, был не один, а с… Сердце Чубея запрыгало так, что едва не выскочило в трусы. Невысокого человека в темном костюме, с усиками-кляксой и зачесанной набок челкой нельзя было спутать ни с кем другим. Кремлевский горец принимал Оторвина в компании своего заклятого дружка.

– Удивлены, товарищ Оторвин присутствию здесь товарища Гитлера?

– Никак нет! – отдавая честь, Мишка приподнялся на стуле.

– И правильно, – величаво кивнул Сталин. – Вожди должны быть всегда вместе. Наша задача – объединять усилия и давать отпор отдельным товарищам, которым с нами не по пути. А с кем нам не по пути?

– С теми кто экономическими санкциями и политическими угрозами заставить Белибердусь свернуть с избранного ее народом дороги! – отрывок из речи президента вспомнился сам собой. – С теми, кто пытается загнать нас обратно в землянки. Отдельные господа в Кремле не желают объединения двух братских народов. Их имена нам известны…

– Вы правильно оцениваете ситуацию, товарищ Оторвин. Мы тут посовещались, – Иосиф Виссарионович обернулся к Гитлеру и получил его одобрительный кивок. – Мы посовещались с товарищами и решили возложить на вас бремя борьбы с троцкистами и прочей сволочью, которая не желает процветания Белибердуси.

Сталин встал и приблизился к карте занимавшей половину стены, взял указку из полированного красного дерева и ткнул в кружок, подписанный «Нижние Чмыри».

– Считаю, что главный удар надо наносить здесь. Другие мнения будут?

– Никак нет, товарищ Сталин! – отрапортовал Мишка. – Разрешите выполнять?

– А в чем вы видите вашу конкретную задачу?

– Ну… Это… Захват власти!

– Верно! – Сталин с величавой грацией несколько раз хлопнул в ладоши, аплодируя Мишке. – И помните, товарищ Оторвин: цель оправдывает средства. Нельзя не останавливаться ни перед чем.

– Так точно! – Мишка вытянулся в струнку. – Разрешите выполнять?

– Разрешаю. Форму, соответствующую вашему новому назначению получите…

Иосиф Виссарионович выпустил новый клуб такого густого дыма, что очертания предметов в кабинете вождя стали трудноразличимыми. От дыма запершило в горле, а из глаз хлынули слезы. Мишка закашлялся, принялся тереть глаза, а когда открыл их, то увидел над собой знакомый потолок с характерными разводами сырости. Он лежал на своей кровати и слышал скрипение половиц на кухне.

– Маманя, это ты?

– Я сынок, – мадам Чубей-Оторвина заглянула в спальню. – Очухался родненький?

На крыльце раздался грохот сапог и у одра Чубея нарисовался Гриня.

– Здорово! Живой? Ну, тебе и врезало! Думал, скопытишься. Ан нет! Живучий, падла! Наша, нижнечмыринская закалка!

– Пить не буду! – ни с того, ни с сего брякнул Мишка. – Завязал!

Бурый вытаращил глаза.

– А откуда знаешь, что я с пузырем?

– Я тебя насквозь вижу! – Мишка встал, поднял с пола штаны и принялся натягивать их на свои волосатые, как у оленя ноги. – Я вас всех уродов насквозь вижу!

– Ты чего, Мишаня?! – обиделся Гришка. – Я ж в отведки… От чистого сердца.

Чубей, подражая Сталину, прищурился и осмотрел Бурого с головы до ног.

– От чистого сердца, мать твою? Приперся ты, козел, меня уговаривать. Не боись, никому не скажу, что ты со мной на складе был. Не сдам!

– Мать честная! – Бурый плюхнулся на табурет и неумело перекрестился. – Мысли читает! Телепат!

– А, понял, что к чему! – усмехнулся Чубей, впрыгивая в сапоги. – Усек, с кем дело имеешь? Ладно, выпей пока, а я – в сортир.

Поскольку после всех открытий и переживаний сегодняшнего утра Бурому действительно хотелось выпить, он окончательно утвердился в том, что после удара мячом его дружок сделался телепатом.

– Ну и дела!

Гриня вытащил из-за пазухи бутылку и с наслаждением втянул не меньше половины мутной, как утренний туман жидкости.

– Ну и дела!

Чубей, между тем шел к туалету. Картина, открывавшаяся на этом пути, была безрадостной. Вокруг царили хаос и запустение. Двор Оторвиных выглядел так, словно по нему пронесся смерч. То тут, то там валялись части отслужившей свой век хозяйственной утвари. Были тут и вилы, потерявшие в боях за урожай почти все зубья, и ржавая лопата с согнутым лезвием, и конский хомут, такой старый, что носившие его лошади наверняка давно отбыли в свой конский рай. Короче говоря, список оторвинского утиля можно было продолжать до бесконечности. Все это мрачное великолепие венчали заросли крапивы, доходившие до половины окон. Они сплелись и превратились в настоящие крапивные джунгли, через которые едва просматривались немытые со времен строительства БАМа стекла.

Споткнувшись о жестяное корыто с огромной дырой в днище, Мишка оказался у туалета. Впрочем, яму, с перекинутыми через нее двумя досками туалетом можно было назвать только с большой натяжкой. Для того, чтобы удерживаться на этих досках над пропастью Чубею пришлось вбить в землю кол и привязать к нему веревку. Несмотря на все эти ухищрения, при балансировании на досках, требовались большая сноровка и огромный жизненный опыт.

В свое время туалет, отдаленно напоминавший полноценные сортиры у Оторвиных был. Полусгнившие останки будки теперь валялись неподалеку. В момент одного из редких позывов к работе Чубей решил соорудить новую будку и позвал Бурого. Строительство началось с того, что дружки, краснея от натуги, свалили старый туалет. Далее, по составленному Гриней плану они отправились воровать доски с колхозной пилорамы. День не задался – сторож, на беду, оказался трезвым и злым, как сотня Церберов. С горя строители напились так, что напрочь забыли об объекте. На другой день они опохмелялись, а на третий Мишка охладел к новостройке настолько, что не внял мольбам мамаши вернуть старый туалет на прежнее место.

Со временем Чубей наловчился сидеть на досках, не прибегая к помощи веревки. Вот и сейчас он проделывал этот фокус и, пользуясь тем, что руки свободны, читал свежую прессу. Обрывок газеты «Быкохвостовский вестник» датировался прошлым месяцем. Первым, что бросилось в глаза читателю, была заметка, в которой райисполком объявлял конкурс на звание «Властелин села».

– Победителем станет тот, кто представит комиссии лучшее подворье, – прочитал Оторвин. – Итоги конкурса будут подведены… Ах, чтоб меня!

От желания действовать Мишка едва не свалился с насеста. Он спрыгнул на твердую землю, позабыв вытереть задницу, натянул штаны и бросился к дому, размахивая обрывком газеты.

– Гриня!

– Чего?

Бурый допил самогон и пришел в прекрасное расположение духа. Поэтому предложение Чубея прочесть статью в штыки воспринимать не стал. Пошевелив губами, он поднял глаза на Мишку.

– Ну?

– Баранки гну! Я – властелин села!

Гриня с сомнением посмотрел на Чубея, который принял позу монумента Ленину.

– Ты?

– Я!

– Иди коровам хвосты крути, властелин. Видать сильно тебя мячиком-то шибануло…

Оторвин вдруг прыгнул на Бурого и схватил его за отвороты плаща.

– Идиот! Не понимаешь, какой нам момент представился? Можно всем кузькину мать показать!

– Зачем?

В былые времена Бурый смахнул бы с себя Мишку как соломинку, да еще и съездил бы по морде, но сегодня, ошеломленный натиском, он просто продолжил сомневаться в правильности постановки вопроса.

– Тебе че больше заняться нечем? Может прокакаться до конца не успел? Так вернись – еще не поздно.

Удар в челюсть был не только сильным, но и неожиданным. Бурый плюхнулся на задницу и вскинул ноги, демонстрируя протертые до дыр подошвы. Он был сильнее Мишки по крайней мере в два раза, но в данном случае правда была не в силе, а сила была в правде. Чубей поставил ногу на грудь поверженного Грини.

– Ты со мной или как?

Бурый взглянул на Оторвина снизу вверх. Веснушчатое лицо Мишки было не просто одухотворенным. Оно сияло неземной красотой и мужеством, свойственным лишь олимпийским богам. В волосах Чубея путались облака, а тощая грудь вздымалась подобно кузнечным мехам. Давид поверг Голиафа. Бурый сдался, окончательно и бесповоротно признав лидерство Чубей-Оторвина.

– Думаешь, прорвемся?

– Уверен! – завопил Чубей, брызгая слюной, словно у него наступил эпилептический припадок. – Собирай мужиков!

– Где мне их взять?

– Да на крыльце у сельмага, – Оторвин прибег к испытанному методу сбора нижнечмыринской творческой интеллигенции. – Главное Фимку Циркулева не забудь! Говори всем, что за звание властелина села биться будем!

Гриня ринулся сельмагу со скоростью выпущенного из пращи камня. С этой минуты он стал бояться оставаться с обновленным Мишкой один на один. На крыльце сельмага было как всегда людно. Из магазина выходили нижнечмыринские патриции, успевшие отовариться бутылкой. Их встречали безденежные плебеи, робко молившие плеснуть хоть с полстакана. Бурый хоть и уверовал в исключительность Чубея, резонно решил, что за наглое требование всем немедленно направиться на клич Оторвина можно схлопотать в челюсть еще раз. Поразмыслив, он зычно крикнул:

– Мужики! У Мишки Оторвина крыша поехала!

Все дружно обернулись к глашатаю благой вести, но, как и в случае с Иоанном Крестителем пророку не поверили.

– Брехня!

– У него башню еще при рождении снесло!

– Тоже удивил, Гриня. Иди-ка лучше портвешка с нами бабахни!

– Мамой клянусь! – Бурый рванул плащ, обнажая волосатую грудь. – Чубей на всю голову теперь больной. Вопит что он – властелин сила!

Эта тирада Грини была встречена дружным хохотом.

– Так и есть! А кто сомневался?

– Мишкину рожу видали? Такая только у властелина села и бывает!

Бурый понял, что опять взял неверную ноту. Народ явно не желал присоединяться к Мишке. Бурый предпринял последнюю отчаянную попытку.

– А еще, мужики, говорит, что он всех вас на фуфельнике вертел!

Тут над крыльцом сельмага повисла гробовая тишина. Пауза длилась не меньше минуты, а затем к Бурому вразвалочку приблизился трижды судимый за хулиганство алкаш Никита Кулачков.

– А ну-ка повтори…

– Вертел всех вас на фуфельнике! – Гриня набрал полную грудь воздуха. – И просил передать, чтоб носки хозяина по очереди нюхать подходили!

Крыльцо сельмага опустело так быстро, что Бурый не сразу сообразил, что произошло. А когда понял, то побежал вслед за мужиками, которые наперегонки ринулись занимать очередь к носкам хозяина. По пути некоторые из них останавливались, чтобы выломать из штакетников доски, другие на бегу подхватывали обломки кирпича. Бурый был уверен в том, что уже не застанет Чубея в живых, поэтому не бежал, а шел. Издали он увидел, что вся честная компания сбилась в кучку. Из глаз Грини выкатилась скупая слеза. Он решил, что нижнечмыринские приверженцы суда Линча стоят над бездыханным телом. Однако приблизившись, едва не брякнулся в обморок от изумления. Толпа, побросав кирпичи и доски в полной тишине наблюдала за Чубеем, который вооружившись косой, обрушивал всю ее мощь на заросли крапивы. Коса была тупой, поэтому Оторвин не косил, а скорее просто сбивал крапивные побеги. Рядышком с тазиком у ног, тряпкой в руках и синяком под глазом старательно оттирала окна мадам Оторвина.

Раскрасневшийся как рак Мишка обернулся к мужикам, смахнул со лба капли пота и оперся на косу как Моисей на посох. Сделал несколько пассов рукой в воздухе и скроил рожу, которой позавидовал бы сам Кашпировский. Загипнотизированная толпа, не отрываясь, следила за каждым движением Мишки. А он погрозил односельчанам пальцем и выставил вперед ладони, намереваясь, судя по всему, впитать ими негативные энергетические потоки.

– Ну и чего зенки выпучили? Заняться нечем?

– Та мы это… Ты скажи… Чего делать-то? – робко спросил кто-то, ошарашенный тем, что Чубей ни капельки не испугался.

– Точно, Мишка, скажи. Если уж так приперло благоустройством заняться – подмогнем!

– Правильно! Видно, он знает, чего делает!

Ободренный поддержкой, Чубей улыбнулся и поднял вверх руку со сжатым кулаком, подражая Ельцину на танке. Все было рассчитано верно. Нижнечмыринских лентяев ни за какие коврижки нельзя было заставить работать там, где работают все нормальные люди. Зато сделать свой вклад в самое глупое и бесполезнее из всех дел они были готовы всегда.

– Друзья! – Чубей откашлялся. – Дорогие мои братья! Сегодня – знаменательный день. Мы впервые постараемся доказать всем козлам района, что Нижние Чмыри не собираются сидеть сложа руки, дожидаясь пока подставные ублюдки победят в конкурсе «Властелин села» и положат в карман премию в тридцать базовых величин, положенную победителям. Мы, а никто другой властелины, мать его так, села!

Мишка продолжал говорить, но главное было уже сказано. Мужики мысленно перевели базовые величины в наличные и работа закипела. Чубею больше не было нужды махать косой. Он руководил. Зараженный всеобщим энтузиазмом Фима Циркулев приволок из дома гвозди, которые предназначались для ремонта сгнившего забора. Уже через два часа на огороде вырос не просто туалет, а настоящий дворец. С мусором, копившемся во дворе многие десятилетия, пришлось сложнее. В конце концов, его свезли на тачке за кусты в дальний конец огорода. Пока Мишка метался, руководя ремонтом забора, какой-то фантазер соорудил у стены дома лавку из неотесанного горбыля и двух деревянных колод. Сидеть на этом сооружении было почти невозможно, зато со стороны лавка производила впечатление чего-то весьма самобытного и поистине народного. В пылу благоустройства даже Никита Кулачков подвергся заражению вирусом повального энтузиазма.

– Эх, чтоб не сдохнуть! – завопил он, швыряя кепку на землю. – Мать родную не пожалею, для общего блага!

Кулачков умчался, чтоб через несколько минут возвратиться с двумя банками эмали. Он и правда не пожалел мать, которая наверняка запасла краску для ремонта собственной хибары. Еще через час вся краска была израсходована и лицевая, обращенная к улице часть дома Чубей сверкала всеми оттенками синего и белого цветов. На оставшуюся часть хаты краски не хватило, но Мишка со словами «Главное – фасад!» направил общие усилия на сооружение в середине двора цветочной клумбы. Ее обложили симпатичными половинками кирпича, ранее предназначавшегося для убийства Мишки, а каждый из участников приволок из своего палисадника по цветку. Труднее всех пришлось мамаше Чубея. Она от рождения не отличалась чистоплотностью и для того, чтобы навести порядок в доме, ей пришлось приложить сверхусилия. Мадам Оторвина несколько раз собиралась улизнуть от спятившего, как она была уверена сыночка, но боялась расправы с его стороны и, ощупывая пальцами утренний синяк под глазом, с кряхтением драила полы. Вконец разошедшийся Фима Циркулев заставил мужиков соорудить во дворе флюгер и увенчал его собственноручно вырезанным из фанеры лебедем. О том, что диковинная птица, очень напоминавшая крылатого змея Кецалькоатля, которому поклонялись индейцы майя, является лебедем, знал только сам Фима. Впрочем, когда птичий монстр со скрипом повернулся вокруг своей оси под порывом ветра, мужики перестали хохотать над внешним видом птицы и дружно зааплодировали Циркулеву. Бурый тоже не терял времени даром. Из-за острой аллергии к физическому труду, он не принимал непосредственного участия в субботнике, зато к моменту окончания работ все их участники знали о том, что Чубей сделался экстрасенсом и телепатом. Мишка чувствовал на себе наполненные смесью уважения и страха взгляды. Он вдруг понял, что истинное его призвание – руководство и направление масс. Пробило два часа дня, когда полностью преобразившийся дом Оторвиных был готов встретить комиссию. Кто-то предложил вспрыснуть трудовой подвиг. Идея была моментально подхвачена и вскоре реализовалась в виде бидона браги. В очищенном от хлама огороде неожиданно отыскались грядки с огурцами. То, что они невесть как посеялись и сумели вырасти в зарослях бурьяна, было настоящим чудом. Однако сегодня чудеса воспринимались, как нечто само собой разумеющееся. Вся компания расселась на земле у цветочной клумбы. Первый ковш остро пахнущего напитка единогласно решили поднести новому лидеру. Однако Чубей, как сквозь землю провалился и пьянка началась без него.

Между тем, Мишка находился неподалеку. Он вместе с Циркулевым спрятался за сараем.

– Фима, страсть как выпить хочется, – жаловался властелин села. – Прямо скулы сводит.

– Так выпей! – кивал своей огромной, кудлатой головой изобретатель. – В чем дело? Сразу полегчает!

– Не могу, – хныкал Чубей. – Хочу, а не могу. Чувствую, что не имею права. Хоть ты меня режь!

– М-да, ситуация, – Фима задумчиво смотрел на обездоленного Мишку. – Как жить-то теперь будешь?

– Сам не знаю. Хоть вешайся!

– Слышь, Мишаня, а может тебя того… Закодировать?

– А сможешь?

– Не знаю, не пробовал, но… Тут все дело в психологическом воздействии на твой разум. Деньги есть?

– Деньги? А зачем?

– Затем, дурашка!

Фима выступил с целой речью, изобиловавшей такими мудреными терминами, которых Чубей никогда не слышал. Суть иносказаний Циркулева сводилась к тому, что ни одно кодирование не будет действенным, если за него не заплатить.

– Сколько возьмешь?

– Как везде – двести тысяч.

– А можно деньги потом, после победы в конкурсе?

– Обижаешь, Мишка. Свои все-таки люди. Верю. Так будешь кодироваться?

– Буду! – Чубей рванул майку на груди с выражением лица короля Людовика, готовившегося к казни на гильотине. – Кодируй! Все одно – подыхать!

Циркулев усадил пациента на колченогий табурет. Встал позади Мишки и принялся раскачивать его за плечи, приговаривая:

– Не пей, сука! Не пей! Будешь пить – сдохнешь под забором. Не пей, сука! Будешь пить, падла?!

Заключительным аккордом кодирования стал крепкий подзатыльник.

– Ну, будешь теперь пить?

Чубей посмотрел на Циркулева просветленным взглядом.

– Не буду. Не… Не буду! Ура! Не буду!

Оторвин выскочил из-за сарая и исполнил перед мужиками нечто среднее между мазуркой и вальсом. Потом от полноты чувств расцеловал всех в небритые щеки.

– Что это он? – перешептывались удивленные нижнечмыринцы. – Видать, совсем плох…

– Вот так живешь, живешь, а тут бац – переклинило и на «дурку».

– Бедолага…

Чубей себя бедолагой не чувствовал. После поцелуев, он встал на лавку и объявил:

– Теперь все к конторе! Будем требовать то, что нам положено! За мной, мужики!

Революционный настрой Оторвина моментально передался массам. Толпа двинулась к конторе, готовая смести на своем пути любые препятствия. Гриня вновь отличился. Он принес откуда-то старый китель и отдал его Мишке.

– Набрось, а то в своей майке смотришься так, будто только что из вытрезвителя вышел.

Чубей напялил китель, застегнул пуговицы и стал похожим на персонажа фильма о репрессиях 37-го. Сон оказался вещим. Оторвин получил форму соответствующую своему новому положению. Теперь он точно знал, что вперед его ведет не какой-то удар мячиком по башке, а длань судьбы. В голове неожиданно всплыли строки песни, услышанной когда-то в детстве.

– Эх, орлы мои! – обратился Мишка к соратникам. – Запевай и подхватывай!

Мужики запели. Сначала невнятно и вразнобой, но вскоре Нижние Чмыри уже содрогались от залихватского «Сталин и Мао слушают нас! Слушают нас! Слушают нас!»

Никанор Льняной тоже услышал и заметил оппозиционеров издали, встретил их на крыльце.

– Зачем приперлись? Что орете как белые медведи в теплую погоду? Зарплаты сегодня давать не будем. Нет денег ни для Мао, ни для Сталина.

– И завтра тоже не будет! – толстуха Леокадия Развитая, выглянула из-за спины председателя. – Понимать надо. «Красный пахарь» сейчас находится на переломном этапе и требовать зарплату…

– Да пошла ты со своей зарплатой! – Мишка выступил вперед и сунул под нос председательше сельсовета обрывок газеты. – Ты в курсе конкурса «Властелин села»?

– В курсе! – отмахнулась Развитая. – Только у нас кандидатов в победители нет. В каждом дворе – полное свинство и разгильдяйство! Вот на следующий год, поднатужимся…

– Ты можешь тужиться сколько душеньке угодно, – подбоченился Чубей. – А я к конкурсу готов!

– Ты?!

– Я!

– А сопли перед конкурсом утер?

– И тебе утру, корова сельсоветовская!

От такой наглости Леокадия окаменела и лишилась дара речи. Видя состояние Развитой, Никанор взял инициативу в свои руки и подтолкнул парализованную Леокадию к машине.

– Поехали, посмотрим, чего там Мишка начудил!

Чубей с дружками остался дожидаться результатов осмотра на крыльце. Зная о врожденной подлости Льняного, новый лидер нижнечмыринского движения неприсоединения исподволь стал готовить своих боевиков к тому, что, возможно победу придется вырывать с помощью физического воздействия на власти. Между тем шокированный осмотром подворья Оторвина председатель ощущал приближение мордобоя и задумчиво ощупывал свой тройной подбородок.

– А ведь придется этого придурка властелином села признать, – поделился он с Леокадией невеселыми мыслями. – Неровен час, волнения начнутся.

– Ах, козлы! – шипела Развитая. – Ах, индюки пластмассовые! Признаем, но завтра… Я им такого властелина покажу! Ни один самогонки у меня в долг не возьмет!

Мужики ничего не знали о страшном намерении Леокадии, поэтому встретили подъехавшие «Жигули» председателя громким улюлюканьем. Льняному пришлось сделать вид, что он рассматривает гам, как приветствие в свой адрес. Улыбнувшись так, словно у него болел зуб, председатель жестами заставил толпу смолкнуть.

– Слово, товарищи, предоставляется всеми нами уважаемой Леокадии Евменовне Развитой!

Леокадия оперлась на капот «Жигулей» и обвела собравшихся взглядом Медузы Горгоны.

– Ну, что, соколы мои. Не ожидала. Скажу честно не ожидала: победителем конкурса «Властелин села» признан Михаил… Как тебя отчеству, чурбан? Михаил Фомич Чубей-Оторвин. Премия в тридцать базовых величин будет вручена ему в торжественной обстановке…

– Э, Леокадия, – выступил вперед Кулачков. – Гони бабло сейчас! Чем обстановка не торжественная?

– Правильно, сию минуту! – загалдели мужики. – Давай наши деньги, а иначе все тут разнесем по кусочкам!

– Спокойно, мужички, – поднял руку Егор Никанорыч. – Колхозная касса пуста, но ввиду исключительных обстоятельств…

Председатель вынул из кармана пухлый бумажник и отсчитал искомые базовые величины, причем всем стало понятно, что этих самых величин в кошельке у Льняного осталось еще много.

– Держи, Михаил! – Егор Никанорыч обнял Чубея и трижды расцеловал. – Сердце просто поет. Радуюсь вместе…

Закончить свою прочувствованную речь Льняной не успел. К конторе подкатили «джип» Хрякова и милицейский УАЗ. Никанорыч бросился к главе района с докладом, но тот словно не заметил лидера «Красного пахаря» и направился к Леокадии.

– Что за столпотворение?

– Итоги конкурса подводим, Александр Александрович. Победителя чествуем.

– Хм… Победителя? – Хряков посмотрел на Мишку. – Ты победитель?

– Я! – Чубей спрятал премию в карман и с опаской посмотрел на милицейскую машину. – Лучшее подворье у меня, извиняюсь.

– Молодцом!

Из УАЗа выпрыгнул полковник Мелкокалиберный в сопровождении верного племянника Петьки. Приближаясь к Льняному, Максим Максимыч на ходу извлек из кармана наручники.

– Гражданин Льняной?

– Будто не знаешь, – буркнул Никанорыч, подставляя запястья.

– Вы арестованы за злоупотребление служебным положением!

– И за аморалку! – добавил с улыбкой Иуды Гектаров. – Финита ля комедия, председатель! Суши сухарики!

Обмякшего Льняного запихали в УАЗ, а Хряков обернулся к толпе.

– Товарищи! Как вы сами видите, ваш бывший председатель не оправдал высокого доверия районного исполнительного комитета. Он арестован и я очень надеюсь, что суд разберется во всем, что натворил этот горе-руководитель. Новым председателем «Красного пахаря» назначается…

Хряков поманил прыгающего от нетерпения Петьку пальцем. Однако в назначение неожиданно вмешался Бурый. Он толкнул Гектарова в грудь.

– Тормозни, пацан.

– Да как ты смеешь?!

В ответ Бурый с разворота врезал Петьке в морду и тот плюхнулся задницей на траву. Хряков попятился, а Мелкокалиберный потянулся к кобуре. Однако тут же вернул руку в прежнее положение – перестрелка могла закончиться плохо, не только для взбунтовавшихся нижнечмыринцев.

– Товарищи, – запинаясь, бормотал Хряков, отступая к своей машине. – Я лишь хотел представить вам нового председателя. Если у кого-то есть другие кандидатуры…

– Есть! – гаркнул Гриня. – Как не бывать? На хрена нам этот гусь лапчатый? Мишку на царство! Правильно я базарю, братва?

Все дальнейшее Чубей-Оторвин видел как тумане. Улыбающиеся лица нижнечмыринцев, крепкие рукопожатия и поцелуи слились в разноцветный хоровод. Нового председателя под руки вели в контору, давали подписывать какие-то бумаги, а затем уже под куполом звездного неба качали всем миром.

Так в Нижних Чмырях наступила славная эра Чубей-Оторвина. Когда Мишка пришел в себя, он показал сподвижникам, что терпеть панибратства не намерен. На требование Кулачкова незамедлительно пропить премию, председатель сунул ему под нос кукиш.

– Деньги будут храниться в партийной кассе.

– Это как?

– Каком кверху. Мы останавливаться на достигнутом не собираемся. Гриня, метнись к продавщице и скажи, чтоб сельмаг открыла. Мне срочно обувка нужна. А вы что стоите? Быстро по домам!