Текст книги "Полнолуние"

Глава 20. УБИЙЦА

Почти на середине Марьина озера медленно передвигалась плоскодонка. Она была уже едва различима в упавших сумерках. Браконьер Константин Семенчук, стоя на коленях, торопливо выуживал сачком всплывших белобрюхих рыб. Он довольно сопел и слегка покряхтывал, переваливая в лодку сачок, полный карасей, щук и налимов. Рыбы было много. Но он не собирался до утра плавать по озеру и собирать оглушенных взрывом рыб – он знал: важно не только собрать улов, но и вовремя смыться. Поэтому минут через пятнадцать он решил: хватит. Тем более что уже окончательно стемнело. Семенчук бросил сачок на дно плоскодонки и сильными ударами весел погнал ее к берегу, к укромной бухточке, где он всегда во время подобных вылазок оставлял свои пожитки.

Семенчук ведать не ведал, какое невероятное существо он чуть было нечаянно не прикончил своим взрывом.

* * *

На Марьино озеро, на неподвижные прибрежные кусты, поляны и лес мягко опустилась ночь полнолуния.

А на дне озера, в непроглядной холодной темноте, чудовище медленно возвращалось к жизни.

По его чешуйчатому телу пробежала короткая дрожь. Еще неосознанно, направляемое лишь могучим инстинктом выживания, оно зашевелилось. Приоткрылись сплошь покрытые лопнувшими кровеносными сосудами помутневшие глаза и зрачки медленно, не видя ничего, задвигались из стороны в сторону. Из щелей, заменяющих чудовищу уши, по-прежнему сочилась кровь. В результате подводного взрыва оно полностью потеряло слух и почти полностью зрение, и сейчас лишь инстинкт толкал его туда, где оно могло бы восстановить утраченные функции организма. Чудовище не знало, сколько времени вот так, недвижимо, пролежало на дне озера. Но оно, опять же инстинктивно, чувствовало, что ему надо срочно расставаться со своей подводной оболочкой, которая уже не могла ему служить. Поэтому монстр, слабо шевеля хвостом и плавниками, оторвался от дна и поплыл, не выбирая направления. Он смутно осознавал, что рано или поздно все равно натолкнется на берег.

Так и произошло.

Чудовище неуклюже выползло из воды, опираясь на свои короткие плавники-ласты, практически в том же самом месте, где входило в озеро: инстинкт не подвел его. На другой стороне озера виднелся огонек костра и оттуда доносились неясные голоса и музыка. Но в настоящий момент чудовище не могло ни слышать голоса, ни видеть пламя. Даже в том случае, если бы его зрение не было повреждено, чудовище вряд ли смогло различить людей – сейчас, в его нынешнем обличье, зрение этого создания не было приспособлено к воздушной среде.

Чудовище сунулось зубастым рылом в высокие заросли прибрежной осоки и замерло, закрыв полупрозрачными перепонками круглые немигающие глаза. И сразу же тело водяного монстра начало неуловимо меняться, возвращаясь к человеческому облику. Облику, но не сознанию: человек по-прежнему был в безраздельной власти чужого Разума.

Наконец, когда обратное морфирование закончилось, обнаженный человек шатаясь, с трудом поднялся на ноги. В голове у него раздавался неумолкающий тонкий звон. Перед сощуренными от боли глазами плыли смутные, неразличимые тени. Размытые силуэты деревьев двоились, и троились, и, казалось, сильно раскачивались. Глухо застонав, человек плотно прижал руки к ушам. Вскрикнув от боли, отдернул их и посмотрел на ладони: они были в крови. Он догадывался, что чуть было не погиб; он чувствовал, что – проведи он еще немного времени под водой без сознания – это непременно бы случилось. Что-то нарушилось в его организме: человек с трудом, прерывисто дышал. Каждый вдох давался ему с трудом – болела грудь, ломило спину. А при выдохе в уголках его рта пузырилась розовая от крови слюна. Это тоже сказывались последствия подводного взрыва.

И тогда, подчиняясь все тому же неведомому чужому инстинкту, человек на непослушных, подгибающихся ногах побрел в сторону леса, черной стеной стоявшего рядом с озером.

Он уже ничего не помнил – ни своей подводной атаки, ни тех, на кого он охотился, ни взрыва. Ничего. В памяти, как обычно это и бывало, образовался провал. Но человек смутно осознавал, что чуть не погиб. Почему – он не знал, да это и не было важно. Важно было другое – что он остался жив.

По дороге к лесу человек почувствовал знакомый запах. Тогда он наклонился и на ощупь сгреб в охапку свою одежду – сделать это его тоже заставило неосознанное чувство скрытой опасности: одежду оставлять было никак нельзя. Войдя в лес, человек стал продираться, постанывая, сквозь непролазную чащобу. Он не видел и не осознавал, куда и зачем идет. Но идти было надо. Ветки деревьев хлестали его по лицу, царапали обнаженное тело. Так продолжалось довольно долго, пока силы человека окончательно не иссякли.

Человек сейчас не мог сообразить, что всего в пяти минутах ходьбы находился его дом. Но он не смог дойти до него. Последним движением он шагнул вперед, забрался в непролазные кусты бузины и рухнул в густую влажную траву, снова потеряв сознание.

Но и тогда чужой Разум, засевший в мозгу человека, продолжал упорную и незримую работу по регенерации его поврежденного организма. На руках потерявшего сознание человека стала медленно прорастать густая шерсть, а сами пальцы стали меняться, расти в ширину и утолщаться в суставах. Ногти человека начали удлиняться и превращаться в острые когти.

Глава 21. СТАСЯ

Честно говоря, я пошла не потому, что мне так уж хотелось сегодня оттянуться, а скорее из чувства долга.

Ведь ребята приехали именно ко мне. И по моему приглашению. К тому же мы так давно планировали эту вылазку. Поэтому я сказала маме, что ухожу, придумав благовидный и невинный предлог: наплела ей, что схожу на часок к подружке Вере, живущей не очень далеко от нас. Возьму журнал, который она мне привезла из Москвы. И через пару минут я уже шагала по ярко освещенной фонарями улице поселка, направляясь в сторону Марьина озера. Я бросила взгляд на наручные часы: начало десятого. М-да. Не шибко рано я освободилась. Ну ладно – лучше поздно, чем никогда.

Я вышла на окраину поселка и свернула на хорошо знакомую тропинку, самым коротким путем ведущую к Марьину озеру. Включила прихваченный в прихожей японский фонарик – мощный, работающий на аккумуляторах – и бодро затопала вперед. Пятно яркого желтого света плясало передо мной по утоптанной, усыпанной сосновыми иглами тропинке, выхватывая из темноты выступающие из земли мощные корни сосен, которые ее пересекали. В луче света вспыхивающими искорками суматошно роились мелкие ночные бабочки. Над верхушками деревьев, плотно стоявших по обеим сторонам тропинки, словно сопровождая меня, неспешно плыла круглая улыбающаяся луна. Чуть слышно прошелестел в кронах сосен легкий прохладный ветерок. И сразу же стих. Потом откуда-то сбоку до меня донеслось короткое хлопанье крыльев и странный, приглушенный, но в то же время какой-то испуганный крик ночной птицы.

И сразу же резко оборвался.

Внезапно мне стало как-то не по себе: ни с того ни с сего я почувствовала непонятное беспокойство. Я внезапно ощутила, как по спине пробежала дрожь. Слух у меня как-то сразу обострился, утончился, различая теперь самые легкие, но от этого не менее таинственные ночные шорохи.

Опять коротко крикнула невидимая птица.

Я резко остановилась.

И в этот самый момент мне вдруг показалось, что из чащи леса, справа, как раз откуда послышался крик птицы, на меня кто-то внимательно смотрит.

Господи!

В груди у меня похолодело, а во рту сразу пересохло. И я, с трудом сдерживая уже готовый вырваться крик, быстро повернулась и направила луч фонарика в сторону от тропинки – туда, где, как мне казалось, затаилось это неведомое и ужасное нечто. Но кусты там стояли сплошной неподвижной стеной, и, даже если за ними кто-то притаился, я не смогла бы его увидеть: мощности фонаря не хватало, чтобы пробить лучом эту плотную застывшую массу листьев. Я, чуть помедлив, повела фонариком вокруг себя. Он чуть дрожал в моей руке. А еще бы ему не дрожать!.. Я вгляделась в темноту. Желтоватый луч света высветил такие же замершие неподвижно кусты, корявые стволы деревьев, серебристую от росы высокую траву и уходящую назад, к поселку, узкую тропинку.

Никого и ничего не было видно.

Тени вокруг меня медленно сгустились. Я подняла голову: на круглую холодную луну медленно наползло полупрозрачное облако и почти скрыло ее из виду.

Я попятилась, развернулась и быстро пошла, почти побежала в сторону озера. У меня возникло непонятное убеждение, что некто, чей тяжелый и пристальный взгляд из темноты я только что почувствовала, не только следит, но и следует за мной, перемещаясь в лесу параллельно тропинке. И следует он – или оно – совсем недалеко от нее. И, возможно, с каждой секундой все приближаясь к тропинке, а значит – и ко мне. Умом-то я понимала, что все это не более чем ночные иррациональные страхи, атавистическая боязнь перед первобытно сумрачным и от этого кажущимся очень и очень враждебным лесом. Возможно, подсознательно на появление этого страха повлияло и вчерашнее убийство, о котором я почти забыла. Забыть-то забыла, но тревожное состояние внутри меня наверняка оставалось, лишь притихнув на время. И я ничего не могла с собой поделать: ощущение того, что меня кто-то преследует, было сильнее любых доводов разума.

Вдруг мне стало до чертиков страшно.

И тогда я, плюнув на все – на гордость, на доводы разума, на пресловутую, не зря приписываемую всем нам, Бутурлиным, смелость, – уже не оглядываясь, что было сил припустилась по тропинке. Как кошка, за которой гонится дворняга. К тому же мне казалось, что если я хоть раз обернусь, то увижу такое, отчего у меня сразу же разорвется сердце; сердце, которое и так от страха колотилось в груди, как сумасшедшее.

Поэтому-то я и бежала.

Я абсолютно потеряла счет времени, но судя по тому, что скоро из темноты до меня донеслись громкие звуки музыки – "Иглс" во всю наяривали свой бессмертный "Отель "Калифорния", – а потом и пьяные голоса, веселый смех, – я неслась по тропинке недолго. На меня дохнуло влажной сыростью – озеро было уже буквально в двух шагах.

Я пробежала еще совсем немного, тропинка резко свернула к берегу, и я наконец остановилась, тяжело дыша. Но при этом почувствовала невероятное облегчение – я невредимой выбралась из леса.

И сразу все мои страхи как рукой сняло.

На полянке у самой воды стояла большая шестиместная палатка, освещенная изнутри лампой. Возле палатки вовсю полыхал костер и виднелись черные на фоне пламени силуэты людей: яркий огонь делал ночь еще темнее. На траве и кустах плясали вытянутые огромные тени. Донельзя аппетитно пахло шашлыками: сбоку от костра над мангалом – продолговатой ямкой, вырытой в земле и заполненной раскаленными углями, над которыми на камнях висели шампуры с нанизанными на них кусками мяса, помидоров и кольцами лука, – витал просто потрясающий аромат. Я сразу почувствовала голод. И судя по всему, шашлык был уже на подходе. Над шампурами, сбрызгивая их белым вином и размахивая полотенцем, колдовал Мишаня, одновременно отгоняя оголодавший народ, который, постанывая от нетерпения, стаей голодных троглодитов окружил мангал со всех сторон. Наверное поэтому никто и не заметил, как я появилась возле костра.

– Привет, а вот наконец и я! – громко, запыхавшимся голосом сказала я, выходя из темноты.

В самый последний момент, увидев совсем близко костер и почувствовав себя в безопасности (от чего все же?), я заставила себя перейти на пусть довольно торопливый, но все-таки шаг.

В ответ раздался восторженный пьяный рев.

Народ бросился ко мне, окружил, затормошил, заобнимал, наперебой говоря о том, что летний отдых на даче пошел мне на пользу, что следы прошедшей сессии ликвидированы успешно, что загар у меня прямо-таки какой-то крымский и вообще я красотка. Все это было слышать приятно, даже если не обращать внимания на количество вина, уже уничтоженного народом.

Сразу же я узнала и все свежайшие новости: людей, кроме нас, здесь никого, плавал тут один подрывник-браконьер, да и тот смылся, уничтожив, наверное, в озере всю живность; а само озеро у вас тут просто ломовое, мы купались; Андрюша – отличный проводник, гений, ну просто Кожаный Чулок, и в награду за его труды Алена сразу по приходу сюда утащила Андрюшу искать грибы.

– На ночь глядючи, – вставила ехидно Маня.

– Ходили до самой темноты, а грибов принесли – ноль. Не повезло, – сочувственно вздыхая, добавила Любаша. – А уж притомились, бедняги… Утверждают, что купались.

– Тем не менее, усталые, но довольные, вернулись они домой, – резюмировал Слава, почти дословно цитируя знаменитого пионерского писателя.

Реплику покрыл дикий хохот.

– А где же они сейчас? – спросила я, оглядываясь.

– Андрюша ее снова уволок. Теперь, наверное, корешки собирать, – сказал Иван.

– Какие такие корешки? – не поняла я сразу.

– Волшебные. От которых дети бывают, – под общий смех невозмутимым тоном заявил Слава. – Давай, давай к столу, Станислава.

Меня буквально поднесли к потрескивающему костру и усадили на свежесрубленное бревнышко возле расстеленной на траве скатерти-самобранки. Кто-то сунул мне в руку стакан, кто-то уже наливал в него вино, кто-то совал в руку бутерброд с сулугуни и зеленью. В общем – все, как обычно. Знакомые скалящиеся физиономии, по которым за лето я уже успела соскучиться. И я поняла, что не напрасно тащилась сюда из дому. Но, с другой стороны, пары-то у меня здесь не было. Увы. Михайлишин в данный момент, наверное, колбасой носился по поселку.

– Я вообще-то к вам только минут на пятнадцать. Посмотреть, как вы тут устроились, – сказалая.

– Станислава, ты что – спятила?! Какие еще пятнадцать минут? – заорала уже пьяненькая Любаша. – Мы же тебя столько ждали! Мишка, вон, к шашлыкам не давал притронуться, змей рыжий, говорил, что без тебя не позволит начать!

– Ребята, я правда не могу. Мама плохо себя чувствует, мигрень, – соврала я. – Мне надо скоро обратно топать.

– Да ладно, Станислава, ничего с твоей маман не случится. Я про ее пресловутые якобы мигрени все знаю. Просто она не хотела тебя отпускать, на ночь глядючи. А по мне так ничего не произойдет, если ты вернешься через час, – сказал мне Мишаня, отворачиваясь от жара углей и вытирая рукавом рубашки мокрое от пота лицо. – Надеюсь, ты ей не ляпнула, что мы к вам привалили?

Я не успела ответить.

– А я уж думала – ты сегодня вообще не придешь, – услышала я голос Алены.

Я обернулась. Моя бесстыжая подруга бесшумно вышла из темноты. За ее спиной с весьма смущенным видом маячил Андрюша. Он напоминал кота, сожравшего хозяйскую сметану и ожидающего за это неминуемой трепки. На меня он старался не глядеть. Алена подошла к костру и плюхнулась на бревнышко рядом со мной. Я покосилась на нее. Видок у Алены был тот еще: как будто рота солдат сутки ее по сеновалу валяла. Потом я глянула на Андрюшу. Снова перевела взгляд на Алену и снова на Андрюшу. И тут же для меня все стало ясно: мой юный дачный сосед втюрился без памяти в мою же лучшую подругу.

Откровенно говоря, я почувствовала легкий укол ревности. Именно легкий: в конце концов, я никогда особо и не претендовала на этого наивного мальчика. И тут же я на себя рассердилась за мимолетное ощущение зависти, ощущение того, что мою (а почему мою?) собственность присвоил кто-то другой. Поздно, да и ни к чему все это. Во-первых, данная собственность – теперь не моя. А во-вторых, в любом случае нечего изображать из себя старую ревнивую мегеру только потому, что один твой поклонник не смог прийти, а второй быстренько переметнулся к подруге. К тому же, прекрасно зная Алену, я не могла сказать, что Андрюша попал в плохие руки. В смысле неопытные.

И я мудро решила не обращать никакого внимания на создавшуюся ситуацию. Не буду же я, в самом деле, ссориться с лучшей подругой из-за пусть даже симпатичного, но все же просто мужика?

– Как видишь – пришла, – ответила я Алене и спросила, наклонившись к ее уху:

– Ну, как прошло мероприятие, Аленус? Надеюсь, все было о’кей?

Алена ответно ухмыльнулась и прошептала:

– Не то слово. Практики у мальчонки, как ты понимаешь, никакой, зато старания хоть отбавляй. Он меня замучал, как Пол Пот Кампучию. До сих пор коленки дрожат.

– Ну, насчет этого я не сомневаюсь.

Алена помолчала.

– Стасюня, ты на меня не сердишься? – спросила она.

– За что? – искренне удивилась я.

– Вроде как он за тобой приударял…

– А-а, брось, – я легко отмахнулась. – У меня таких, как он, – воз и маленькая тележка. Так что грех лишним добром с подругой не поделиться. И потом – мы ж с тобой по телефону обо всем договорились. Ведь договорились?

– Ну.

Я невольно улыбнулась.

– Ты чего? – спросила Алена.

– Небось в воде трахались?

– Ага. И в воде тоже. А что?

– Вот я себе и представила, каким вы там синхронным плаванием занимались.

Алена тоже заулыбалась:

– Это больше походило на скачки с препятствиями.

– Ну, и как у него с препятствием?

– То, что доктор прописал.

– Кстати, о докторах, – спохватилась я. – Ты мне привезла то, что я просила?

– Конечно.

Алена потянулась назад и вытащила из своего рюкзачка небольшой сверток в пластиковом пакете. Протянула пакет мне.

– Сколько я тебе должна? – спросила я.

– Стасюня, ты что – с ума сошла?!

– Нет, серьезно.

– Ты уже со мной сполна рассчиталась. Своим невинным гладиатором.

Мы посмотрели в глаза друг другу и захихикали, оглядываясь на ничего не подозревающего Андрюшу. А тот уже залпом хлопнул стакан вина и впился зубами в протянутый кем-то шашлык. Я все же поймала его взгляд и ободряюще подмигнула ему. Андрюша прямо на глазах ожил и воспрял духом. Понял, котяра, что прощен. И тут же, на радостях, лихо хлопнул еще полстакана. Я прямо обалдела – он ведь вообще не пьет, насколько я знаю. Слава врубил стереомагнитофон на полную катушку, по рукам пошли шампуры с сочными, отлично зажаренными кусками мяса и стаканы с "Алазанской долиной".

И гулянка вступила в свою очередную фазу.

Бедный Андрюша! Для него это был вечер, полный впечатлений. Вполне понимая, что они делают, парни подливали Андрюше чуть ли не под каждый кусочек шашлыка. И через полчаса, уговорив почти бутылку, Андрюша уже буквально лыка не вязал. Парни хотели было отвести его искупаться, чтобы он хоть немного пришел в себя. Но Андрюша почему-то засопротивлялся, замахал руками и в результате нечаянно смахнул на траву Мишаню. Потом долго и бессвязно извинялся, пожимал Мишане руку и что-то бормотал. И я посоветовала им оставить мальчика в покое, а ему велела идти в палатку – хоть немного поспать, чтобы протрезветь. Но Андрюша упорно не хотел уходить от нас с Аленой. Плюхнулся на траву возле наших ног и уставился на нас снизу вверх, словно преданный пес, время от времени шумно вздыхая.

При этом он глядел одним правым глазом, зажмурив левый. Я его спросила, чего это он из себя пирата строит. А он в ответ жалобно пояснил, что стоит ему открыть второй глаз, как все вокруг начинает расплываться и он видит сразу двух Стась и двух Ален. Тогда я посоветовала ему закрыть оба глаза: зрелище двух пар близнецов может явиться для него чересчур сильным потрясением. Алена меня поддержала.

Андрюша, естественно, в прикол не врубился, но послушно зажмурил оба глаза и тут же опрокинулся спиной на траву. Мы с Аленой засмеялись: Андрюша, распростертый на спине, действительно напоминал павшего Спартака.

Сзади послышались громкие веселые голоса.

Я обернулась. В свет костра из темноты вышли трое – два парня и высокая темноволосая девушка. Все трое держали в руках бутылки и пластиковые пакеты с едой. И все трое уже были слегка поддатые. Девушку-то я сразу узнала. Между прочим, это именно к ней я (для мамы) пошла за журналом. Это и была Вера, дочка нашего поселкового знакомого, дяди Игоря Шаповалова. Он, насколько я знаю, каким-то там образом связан с моим папкой по работе. Парней я видела впервые: наверное, прикатили к Верке из Москвы, так же как и мои ребята. Вновь прибывшие тут же перезнакомились со всеми, кто был у костра. Вера расцеловалась со мной (я ей, кстати, шепнула про свой поход к ней за журналом), а потом громко поведала присутствующим, что они постоянно устраивают пикники именно здесь, на этом самом месте. Но отнюдь не претендуют на свой приоритет и готовы найти другое место. Это ее заявление вызвало бурный протест мужской части нашей компании. Уйти им, естественно, никто не позволил, гостей усадили к костру и веселье приняло еще более буйный характер.

А мне пора было улепетывать.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду, – шепнула я Алене, поглядывая на резвящийся народ. – Только я хочу по-тихому сбежать, не прощаясь. Иначе начнутся пьяные базары да уговоры… Народ-то уже перепился. Сейчас мужики за задницу станут хватать.

– Может, все-таки еще побудешь с нами? – не особо настойчиво предложила Алена.

– Да я как-то расклеилась сегодня. Не в настроении.

– А чего? Из-за Андрюши?

– При чем здесь Андрюша? Так… И вообще, мне пора. А то действительно мама будет беспокоиться. А завтра ты к нам придешь обедать, как договорились.

– С Андрюшей? – усмехнулась моя подруга.

– Можешь и с Андрюшей, – улыбнулась я. – Повеселим моих стариков.

– А как же ты сейчас одна пойдешь?

Я пожала плечами:

– Да здесь же совсем рядом. До дома – максимум пятнадцать минут спокойным шагом. И фонарик у меня есть.

– Может, я тебя провожу?

– Зачем? – искренне удивилась я. – Я уже вполне взрослая девочка. И еще не очень поздно. Давай так: мы сейчас отойдем, вроде как на минутку, пошушукаться. А там я и смотаюсь. Ладно?

– Ладно.

Незаметно прихватив пакет и фонарик, я поднялась и, взяв Алену под руку, пошла по берегу в сторону от нашей развеселой компании. Андрюша, который в этот момент как раз открыл глаза, все же заметил наш маневр. Забеспокоился, забормотал что-то невнятное, предпринял героическую попытку подняться, но тут же, как подкошенный, снова рухнул в траву.

– Лежи, лежи. Отдыхай, милый. Мы сейчас вернемся, – громко сказала ему Алена.

Говори не говори: за грохотом музыки, за воплями и начавшимися танцами никто, кроме Андрюши, особо и не обратил внимания на наш уход. Мы нырнули за прибрежный кустарник, на прощание расцеловались, и, включив фонарик, я быстро зашагала все той же знакомой тропинкой прочь от озера.

* * *

Мертвенный свет луны заливал лес, кусты, поляны и извилистую тропинку, по которой я возвращалась домой.

На душе у меня было как-то муторно. Наверное, поэтому я и постаралась поскорее уйти от ребят, поэтому и хотела как можно быстрее попасть домой и спрятаться в его безопасном, освещенном уюте. Где меня точно никто не тронет.

Хотя кто меня может и здесь-то тронуть?..

И все же я никак не понимала, что со мной творится. Стоило мне углубиться в лес (я уже не слышала голосов ребят), как снова накатил все тот же иррациональный, не поддающийся логическому объяснению страх. Почему? Я шла и размышляла. Может быть, на меня в самом деле так подействовало известие об убийстве старого егеря? Но тогда почему я не боялась утром, не боялась днем, когда была дома? Почему этот страх пришел лишь тогда, когда я отправилась на озеро к ребятам? Потому что наступила ночь – как говорится, время тайн и кошмаров? И вообще – чего я боюсь? Никого вокруг не видно. Не слышно ни шороха, ни звука. Словно весь лес затаился. Я слышала только свое дыхание. Да еще свои же шаги – кроссовки чуть шуршали по еловым иголкам.

Но что-то странное я слышала, когда шла к озеру? Или почудилось? Может, по лесу шастает чья-либо собака? В поселке ведь полным-полно собак. Может, какая-нибудь шавка сорвалась с привязи на ночь глядючи и теперь бегает, радуется неожиданной свободе, а я обмираю от страха?.. Но если это собака, то почему я не слышу топота собачьих лап? Они же носятся, как носороги! Почему не слышу сопения и повизгивания?..

Я остановилась и на всякий случай прислушалась, даже дыхание затаила на несколько секунд. И снова ничего – ни звука. Неподвижно замерли деревья и кусты. От земли тянуло ночной прохладой и сыростью. И ничто не говорило об опасности. Тем более наползающей из мрака.

Но острое чувство, что где-то совсем-совсем рядом, в зловещей непроглядной темени затаилось нечто неведомое, смертельно опасное, не покидало меня. Что-то должно было случиться. Что-то невероятно ужасное. Я это уже не просто ощущала – я это знала наверняка.

Я тряхнула головой, стараясь избавиться от наваждения, и быстро зашагала прочь.

И снова, как по дороге к озеру, я не совладала с собой и понеслась по тропинке, беспрестанно оглядываясь и поводя из стороны в сторону крепко зажатым в руке фонарем. Стволы сосен мельтешили, словно в калейдоскопе: нервы у меня были напряжены до предела – мне угрожало что-то незримое, что-то жуткое, потустороннее надвигалось из темноты, из непролазного ельника, начинавшегося неподалеку от тропинки.

Как же мне хотелось ошибиться!..