Текст книги "Век испытаний"

* * *

– Фёдор, дело есть!

Фёдор Будыка, заслышав лай собаки, нехотя плёлся в сторону калитки.

Много лет прошло с тех пор, как Василий разбил его надежды жениться на Ольге, но старая обида стояла стеной между соседями. Сам Фёдор обзавёлся семьёй, родил двух сыновей, и те, следуя поселковой традиции, тоже вынуждены были пойти по стопам отца – работали в шахте.

– Шо ты хотел?

– Зайди ко мне, разговор есть.

– У тебя маслом не намазано, нечего мне по гостям ходить, работы много.

– Зайди, говорю. Того стоит.

Через некоторое время Фёдор, накинув пиджак, приплёлся к соседу.

На столе в летней кухне Василий выставил банку домашних солений и бутылку водки. Два гранёных стакана стояли рядом, ожидая своей неминуемой участи.

– Садись, я давно хотел с тобой поговорить, а тут повод подвернулся.

– Ну?

– Подожди, давай выпьем.

Василий налил по половинке и протянул стакан соседу.

– Давай Ольгу помянем… Сегодня годовщина очередная у неё…

Фёдор молча взял стакан и выпил, не чокаясь.

– Может, и лучше, что оно так вышло… – Фёдор вспомнил свою первую любовь, и голос его задрожал. – Любила она всё же тебя, а не меня…

– Давай уже заканчивать с этой историей, Фёдор. И Ольги давно нет, а ты всё не по-соседски как-то. Она так решила, так и вышло. Ты же семьёй обзавёлся, сыновья вон какие…

– Да, а ты вот один остался, ну дочь – та не в счёт, она теперь городская. Смотрю на неё – статная, как Ольга, красивая такая же…

– Ну что, мир, сосед?

– Я ещё не решил. – Фёдор был не из тех, кто забывал обиды бесследно.

– Федя, а твои – в какой лаве работают?

– На юго-западной. Её скоро запускать будут. Петруха говорил, комбайн там новый совсем, повышенной производительности, монтируют сейчас. Уже и забыли, когда шахта новые комбайны получала.

– Скажи сыновьям, чтобы не ходили на работу неделю.

– Чего? – Фёдор уже освоился и жестом попросил подлить ещё.

– Пусть возьмут отгулы или в отпуск уйдут, так лучше будет.

– Что ты мутишь, сосед? Говори как есть. У них семьи, кормить надо, а отпуска уже отгуляли.

– Нехорошее предчувствие у меня, Фёдор, боюсь – сбудется.

– Да что сбудется? Тебя слушать, аж мурашки по коже…

– Взрыв будет в лаве. Скоро.

– Типун тебе! – Фёдор перекрестился и отмахнулся от соседа, как от назойливой мошкары.

– Точно тебе говорю. До воскресенья будет. Ходил с Маргаритой по окрестностям, смотрел, где как она себя ведет. Уж больно умная кошка. Когда она рядом, мне и думается легче. Кажется, она мне помогает. И я ей помогаю. Когда мы вместе, я могу лечить лучше. Так вот, когда мы в балке были, мне так не по себе стало… И Маргаритка волнуется, уши прижала, ко мне в ноги лезет, ни на шаг не отходит, как будто тревожит её что…

– Ну и?

– Под балкой новая выработка проходит. Послушай меня, старого дурака, хоть раз, скажи сыновьям, пусть до воскресенья повременят с работой.

– Да ладно, чего ты так разволновался. Попробую. Только они в эту ересь не поверят.

– Дело твоё, я предупредил.

– Говорили, что ты странный стал после той аварии, а я и не верил особо. А сейчас сам вижу …

– Не дай бог, конечно, но потом благодарить будешь.

* * *

Принеся Лукьянцу в палату ноутбук, который попутно выполнял и функцию телевизора, и домашнюю еду, его жена невольно попала на импровизированное совещание.

Уже второй день, как он слёг с почечными коликами и незлым тихим словом вспоминал Кондратьича.

На следующее утро после разговора с Черепановым после селекторного совещания директора прихватило так, что он не знал, куда деваться от незнакомой до сих пор резкой боли.

Экстрасенс хренов! Знаток горного дела! Как можно и в почках разбираться, и будущее предсказывать? – зло думал Лукьянец о Матвееве.

После того как в отделении доктора успокоили боль, Лукьянец позвонил своему заму и велел явиться к нему вместе с главным инженером.

Сергей Леонидович Попов, главный инженер шахты, представлял поколение советских прагматиков, которые никаким рассказам об экстрасенсорных способностях не верили. Он был закоренелым материалистом, и даже светлый праздник Пасхи для него являлся не более, чем дополнительным выходным.

– Как вас не вовремя прихватило, Владимир Иванович!

– А болезнь никогда не бывает вовремя. Как у нас дела? Как идет монтаж комбайна?

– Всё по графику, пока не отстаём, работаем в три смены.

– Леонидыч, есть дело.

Попов внимательно смотрел на директора.

– Ты послушай, а потом скажешь своё мнение.

– Хорошо.

– Помнишь Матвеева? Его когда-то первым из-под завала вытащили?

– Да, он меньше всех пострадал, я мастером был тогда.

– Так вот, этот самый Василий Кондратьевич пророком заделался. В народе слава о нём пошла, якобы и лечит, и предсказывает, просто Кашпировский.

– Слышал такое, но вы ведь знаете, как я к шарлатанам отношусь.

– Да я тоже так думаю, но вот в чём дело… Он был у меня в пятницу. Обещает выброс в новой лаве.

– И скоро?

– По его расчетам, что до воскресения.

– Владимир Иванович, я всё понимаю, но…

– Ты не горячись, Леонидыч. Я его тоже сначала не послушал. А он напоследок ненавязчиво так сказал, мол, почечка барахлит, товарищ директор, готовься, скоро начнётся.

– И вы поверили?

– А где я сейчас, Серёжа?! Это нефрологическое отделение, понимаешь? Тут только почки лечат!

Попов несколько смутился от своей непонятливости, но ещё не разобрался, куда клонит директор.

– Скажи, инженер, если сейчас идём по графику, после воскресенья сможем наверстать упущенное время?

– Вы хотите остановить работы?! – Попов искренне удивился.

– Да, хочу. Сомнение меня гложет, а вдруг он прав окажется?

– И как он об этом может знать?

– Я не понимаю, как, он сам тоже бред несёт про кошку какую-то, про предчувствия. Не знаю. Но сомнение во мне всё же поселил.

– Как скажете. Если дней пять простоим, то потом наверстаем – больше никак нельзя.

– Леонидыч, ты придумай для министерства благовидный предлог, может, с техникой безопасности что-нибудь, не мне тебя учить. Давай послушаем в этот раз Матвеева и заодно проверим, какой он экстрасенс.

Глава 5
Выбор

Аменеминт ждал гонца. И вот слуга, запыхавшись, ввалился в зал и, оторвав голову в чёрном парике от пола, промолвил:

– Хозяин, он вернулся домой. Можно встречаться.

Верховный жрец надел неброскую накидку простолюдина, парик, какой носят ремесленники и строители, и вышел на улицу. От храма до имения Хемиуну неспешным шагом можно было дойти минут за семь. Жрец двинулся вперёд, а позади него поплелись четыре таких же работяги, болтая о чём-то своём. Из осторожности Аменеминт не выходил сам, он переодел нескольких слуг, задачей которых было присматривать, чтобы высочайшего не нашли неприятности. В городе нынче было не так спокойно, как во времена расцвета.

– Гонец к главному архитектору со строительства! – двери дома беспрепятственно отворились.

– Вести для Хемиуну! – верховный жрец был не только образованным мужем, но и талантливым актёром. Возможно, именно благодаря такому сочетанию качеств он достиг вершин в касте.

Архитектор вышел во двор с тревогой в глазах – гонец со строительства в такое позднее время мог принести скорее плохие вести, чем хорошие. Хемиуну протянул руку в сторону увитой зеленью беседки, безмолвно приглашая туда гонца.

– Что случилось? – недовольным тоном спросил Хемиуну, – кому понравится, когда его отрывают от семьи в столь неудобное время?

– Пока что ничего, Хемиуну…

Знакомый голос был, как обычно, жёстким и низким.

– Пока что… Ты узнал меня?

– Аменеминт… Если ты пожаловал в мой дом лично, да ещё и в таком наряде, то причина наверняка серьёзна…

– Ты прозорлив, Хемиуну, хотя поговаривают, что ты таким был не всегда.

– Что ты имеешь в виду? – в голосе архитектора проскользнули нотки раздражения.

– Не следует так безрассудно делиться своими знаниями. Не уверен, что это принесёт тебе пользу.

– Я не понимаю, о чём ты, жрец?

– Скажи, как зовут твоих детей?

– Аменемуиа – сын, и дочь Мери-Пта. За этим ты пришёл?

– А как зовут их любимую кошку?

– Её зовут Гепа, но сколько же можно, Аменеминт!

– Я хотел убедиться, что это именно ТА кошка…

Хемиуну напрягся. Верховный жрец слыл человеком жестоким и непримиримым, когда дело касалось либо интересов касты, членом которой он являлся, либо секретов, хранителем которых он был. Ничего хорошего начало беседы архитектору не предвещало. Как обычно, жрец знал больше, чем мог предполагать его собеседник.

– Давай присядем, Хемиуну, нас никто не видит, потом скажешь, что давал гонцу поручение.

– Я готов тебя выслушать, жрец.

– Хочу, чтобы ты, Хемиуну, проявил присущее тебе дальновидение и понял, что каждое моё слово для тебя жизненно важно.

– Говори же!

– Скажи, Хемиуну, задумывался ли ты, как опасно заглядывать в будущее, если ты не бог, а значит, не ты его создаёшь?

– Ты всё знаешь…

– Да, знаю. Ты образованный муж, но теперь ты ещё и опасный для нас человек.

– Не посмел бы я никогда перечить воле жрецов…

– А ты и не пытался. Но, став советчиком фараона в некоторых делах, ты сам загнал себя в угол. Теперь у тебя кругом враги.

– Откуда ты знаешь? – Хемиуну чувствовал себя совершенно разбитым и не знал, как себя вести.

– Доселе на меня такое озарение, как на тебя, не сходило, но имеющий уши – да услышит. Даже если все думают, что он глухой.

«Слуга. Глухонемой слуга. Воистину сила влияния жрецов ещё совсем не угасла», – архитектор понял, что жрец знает их разговор с фараоном дословно.

– Ты прослыл хорошим строителем, Хемиуну, и тебе наверняка небезразлична судьба твоего детища. Так?

– Конечно, это смысл всей моей жизни!

– У фараона нет денег, чтобы закончить строительство Большой пирамиды. Он обращался к нам, но мы не дадим.

Хемиуну не верил своим ушам. Это говорит ему сейчас Верховный жрец!

– Без денег ты не сможешь накормить работников, а голодные строители – неуправляемые люди. Сначала они поднимут бунт, уж поверь, мы знаем точно, потом они убьют тебя, затем примутся за ненавистную пирамиду, и вот он – бесславный конец – и твой, и нерождённой пирамиды.

– Фараон позаботится о том, чтобы этого не произошло. Он мне обещал.

– Но взять деньги ему негде.

– Почему ты говоришь со мной об этом? Ведь я могу завтра же направиться во дворец и доложить о твоих интригах.

– Ты тщеславен, Хемиуну. Закончить работы для тебя важнее всего на свете, и, кроме того, твои дети. Они учатся в школе при храме Птаха? Прилежные малыши. Делают успехи.

– Дети мои, не смей их упоминать, я достаточно пожертвовал храму в своё время.

– Мы помним об этом и всегда будем помнить о щедрости, которую ты проявлял даже во времена запрета на пожертвования.

– Ты беспощаден, Аменеминт, одной рукой берёшь, другой уничтожаешь.

– Приходится…

– Чего ты хочешь? – архитектор был готов к самым неприятным новостям, ведь жрец пока только подводил его к неведомой мысли.

– Я уверен, выслушав, ты поймёшь меня и примешь правильное решение.

– Не скрою, жрец, ты застал меня врасплох. Говори же.

– Я предлагаю сделку: мы дадим фараону деньги на завершение работ, но ты поможешь нам компенсировать затраты на сокровищницу лабиринта.

– Каким образом я могу это сделать? Такую сумму я за всю жизнь не получу!

– Ты, Хемиуну, был нечестен со своим дядей фараоном, и он тебе этого тоже не простит. Ты знаешь, где искать золото на землях Египта. Посоветуйся со своей кошкой…

– Ты страшен, жрец…

– Нет, для тех, с кем мне по пути, я не страшен. Ты, похоже, понял это. Так вот, именно ты поможешь нам найти жилу.

– Как жрецы собираются добывать золото, если всё, что находится на земле и под землёй, принадлежит только фараону?

– Это не твоя забота, Хемиуну, выполни свою часть нашего договора.

– Ты предлагаешь мне предательство в обмен на жизнь мою и моих детей?

– Не только жизнь, но и славу главного архитектора Большой пирамиды, тебя будут боготворить потомки. И ещё, вернусь к тому, с чего начал: быть пророком небезопасно, а быть пророком у фараона смертельно опасно. Если вдруг тебе пригрезится, что у фараона не всё в порядке с будущим, то лучше отнеси это на свою немощность как пророка. Найди, что ему сказать, это в твоих интересах.

– У меня есть время на раздумья?

– У тебя его нет. Ты уже узнал настолько много, что ты либо с нами, либо тебя не существует. Прощай.

Невысокий человек в одеждах строителя почтенно поклонился и отправился к выходу, где его ждали спутники.

Архитектор Хемиуну остался стоять в центре беседки, проклиная тот день, когда кошка Гепа легла к нему на грудь и его посетили первые пророческие видения.

* * *

Со стороны казалось, что пожилой человек, раздвигая тростью поросль в редкой посадке из молодых дубков, ищет грибы. Но Кондратьичу было не до грибов.

Утром Матвеев разложил большую карту прилегающей к посёлку местности и нанёс проекцию выработок шахты, добытую у маркшейдеров. Он мудрил над картой несколько часов и понял, какие ориентиры на поверхности соответствуют выработкам под землёй.

Уже несколько месяцев Василий Кондратьевич учился оценивать и анализировать своё состояние без помощи кошки. Теперь, чтобы увидеть будущее, ему необходимо было сосредоточиться, отключиться от внешних раздражителей и думать в заданном направлении. Образы, возникающие при этом, стали соответствовать действительности. Матвеев задался целью научиться работать «автономно», без помощи своей домашней любимицы, и, похоже, ему это начало удаваться. Поначалу он сам занялся исследованиями соседей без их ведома. К примеру, о том, что кассир Вера с автостанции скоро будет осчастливлена первенцем, он узнал раньше самой будущей мамаши. Когда осчастливленный этой новостью её супруг перебрал самогона и горланил песни на поселковой улице, участковый, после выяснения обстоятельств, только довёл счастливца домой и отпустил с миром. Слух, как обычно, распространился быстрее ветра, и Веркин муж, когда протрезвел, получил на орехи и от жены, и от родителей – не принято в этих местах афишировать пикантное состояние мамаш, дабы не сглазить.

Теперь же Матвеев день и ночь думал об одном – как оценить предчувствие беды под землёй, преследующее его постоянно.

Директор ему не поверил, и, наверное, правильно сделал. Следовало подготовиться, а не брать на испуг. Лукьянец – не тот человек, ему по полочкам нужно всё разложить, пока он сам в чём-либо не убедится – его с места не сдвинешь. Хотя что я могу ему рассказать, если сам с трудом разбираюсь в своих видениях? Ну да ничего – Черепанов поможет.

Мы залезли в тело планеты, начали его долбить, сверлить, взрывать, отбирать у неё внутренности и ждем поблажек, прощения за такое наглое вторжение? Люди, как черви в груше, ползают под землёй, чтобы насытить топливом свои прожорливые заводы, не понимая своей беззащитности. Одно движение породы или выброс – и нет смены. Месть. Это месть наглому и бесстрашному человеку за самоуверенность.

«Зачем тогда я об этом знаю?» – Кондратьич не находил себе места. Эти мысли не давали ему жить жизнью обычного человека. Знания обычно добывают, а тут они сами лезут в голову. Навязываются и тревожат. Что с этим делать?

Ноги болели от постоянной ходьбы то по пахоте, то по лесопосадке, но Матвеев не сдавался. Остановившись в очередной раз, нанёс на карту пройденный путь – на бумаге образовывалась спираль, и он двигался к её центру. Работа продвигалась медленно. Глядя вниз, будто пытаясь что-то рассмотреть там, в глубине, он двигался, подчиняясь непонятному инстинкту, к точке, которая и должна была стать эпицентром взрыва. Ближе к вечеру рисунок на карте напоминал очертания разреза раковины некоего древнего моллюска. Матвеев стоял в центре этой раковины. Именно здесь на большой глубине и произойдет взрыв. Что станет его причиной: выброс метана или геологические процессы, людская безалаберность, – не важно. В этом месте произойдёт мощное сотрясение земли.

Суббота на шахте – такой же день, как и все остальные. Производство не знает выходных, и если тебе выпало работать, то быстро теряешь счёт дням недели. Шахтёры лучше ориентируются по датам. Такого-то числа – в первую смену, такого – во вторую, и так всю рабочую жизнь. Но в эту субботу совершенно неожиданно спуск в шахту горняков второго добычного участка был отменён. В нарядной главный инженер Попов собрал смену и пояснил:

– Сегодня и в течение следующих двух дней работать будут только бригады, поддерживающие жизнеспособность шахты, и первый добычной участок. Остальные пока свободны.

– А выходы проставят?

– За сегодня проставят, а дальше – по ситуации. В шахте ведутся работы по устранению опасности выброса метана. Рисковать не будем, как говорят врачи – вскрытие покажет, ошибаемся мы или нет. Кто получил наряд на поверхность, может приступать, кто свободен, может идти.

Несколько удивленные таким поворотом событий, горняки начали разбредаться.

* * *

– Кондратьич, ты дома?

Матвеев открыл калитку и увидел бледную Трофимовну.

– Что ты, баба Аня, на ночь-то глядя? Что стряслось?

– Нет покоя мне третий день. Витя, старший мой, уже за сорок ему, а всё никак не образумится. А теперь и вовсе пропал.

– Да не плачь, баба Аня, по порядку рассказывай, – Кондратьич провёл старушку в дом и усадил на табурет. – Может, он на заработки подался?

– Какие заработки? Все его заработки – железо. Что подберёт, с того и живёт, ты же знаешь. Они в шахту полезли. За железом.

– Такого быть не может, баба Аня, кто ж их туда пустит, да ещё и воровать? И шахта закрыта с субботы, ты напутала что-то.

– Да не в «Глубокую» они пошли. Приехал коммерсант из города, бригаду, сказал, набирает. Нужен слесарь толковый. Разбирать что-то, я особо не прислушивалась. Витенька и согласился, руки-то ещё помнят, хоть и пьёт часто. Денег пообещал, мой и пошёл.

– И не сказал, когда вернётся?

– Говорил, каждую ночь спускаться буду, а отсыпаться потом целый день.

– Куда спускаться? Его же с треском выгнали за пьянку!

– Говорю же тебе – не на «Глубокой» они работали, на «Молодогвардейской».

– Интересно… как так? Она же закрыта давно, там затоплено почти всё.

– Городской говорил, мол, не глубоко пойдёте, металл поднимете из сухой выработки – и свободны.

Матвеев поначалу не смог справиться с роем мыслей, ворвавшимся в голову. Нестерпимо заболел затылок, как тогда – после аварии.

– Вась, ты же всё знаешь, посмотри, живой он хоть, чего пропал?

Кондратьич сел рядом, наклонившись вперёд, обхватил голову руками и заревел, как белуга.

– Что это с тобой, Вась? – баба Аня уже не думала о своих тревогах, – Матвеев производил впечатление сбежавшего безумца.

– Иди, иди Трофимовна, не вижу я его, не могу ничего сказать.

– Хоть жив-то?

– Иди! Я не знаю! Не знаю! Не зна-а-ю!

Перепуганная старушка боком попятилась в сторону ворот.

– Вась, как увидишь что, скажи мне, ладно?

– Ладно, ты иди, не обращай внимания, баба Аня, голова сильно разболелась.

– Бедный ты, бедный, всё никак шахта тебя не отпустит, уж столько лет прошло…

Сквозь штакетник забора виднелись только цветастая косынка да старенький халат уходящей бабушки, а Матвеев готов был разрыдаться от отчаяния. Глубокая боль только обострила ненавистные ощущения. Василий отчётливо видел, что сына бабы Ани уже нет в живых.

* * *

– Как наши дела? – директор шахты Лукьянец внимательно смотрел на Попова.

– Владимир Иванович, я же говорил, аферист он. Не может один человек заменить сотни приборов.

– Ты людей вывел?

– Всё как вы приказали. Я сам спускался, мы просмотрели все датчики по основным штрекам, они все исправны, а метана в выработках нет.

Директор, глядя в пол, пробурчал:

– Ошибся Матвеев?

– Факт, ошибся. Теперь замучат объяснительными.

– И я повёлся на эти байки, с моим-то опытом. Непростительная ошибка.

– Отпишемся, не впервой, Владимир Иванович. Вы когда из больницы?

– Завтра жди. И давай не будем распространяться про Матвеева. Больше видеть его не хочу, аферист, мать его так… С завтрашнего дня – в плановом режиме. Эти три дня нужно наверстать за две недели – максимум.

– Вот это другое дело, узнаю шефа, а то предчувствия, аварии. Какие аварии? Человек – повелитель природы! Есть возобновить добычу! – улыбаясь во все тридцать два зуба, Попов откланялся и вышел из палаты.

* * *

– Фёдор! Фёдор, это я! Открой! – Кондратьич молотил кулаком по соседской калитке.

– Совсем ополоумел, Василий? Здесь я, не колоти!

– Фёдор, кто у нас на «Молодогвардейской»? Да кто, ты всех знаешь, перечислять, что ли? Вот Валька в ламповой стояла и на клети, бывало, тоже. И сейчас она там, они же только на поверхности работают, остатки металла вывозят, всё уже, померла добыча. У тебя что, память отшибло? Или опять осенило?

– Валентина, которая на Горновой живёт?

– Она, точно.

– Пошли.

– Ты, старый, совсем с катушек съехал? На часы посмотри, кто тебя ждёт?

– Федя, не говори ничего, просто пошли, покажешь точно, где она живет.

Лишь изредка лампочки с веранд придорожных домов отбрасывали длинные тени в тусклом жёлтом свете. Но, несмотря на кромешную поселковую темноту, несколько кварталов по просёлочной дороге они преодолели быстро, поскольку шли по памяти.

В доме, отделанном «под шубу», в одной из комнат горел свет.

Собаки во дворе не было, да и охранять здесь, похоже, было уже нечего. Разросшийся по аркам виноград беспорядочно свисал. Покосившиеся двери сарая грозили рухнуть. Всё свидетельствовало, что с личной жизнью у хозяйки давно не лады. Усадьба, как и она сама, давно не видела мужской руки.

– И что теперь? – Фёдор с опаской посмотрел в сторону приоткрытой входной двери.

– Да что, заходи, мы же не грабить пришли.

При входе товарищи обувь не сняли – это не помогло бы в поддержании чистоты.

– Валя! Валентина! Ты дома?

Старенький телевизор синим светом освещал небольшую комнатку, где в углу на диване лежала мертвецки пьяная хозяйка.

– Вот так, так… – Федор попытался пошевелить пахнущее водкой тело.

– Ты хотел с ней поговорить? Думаю, она сейчас не вспомнит, как её зовут.

– Вспомнит, мне ждать некогда.

Василий прихватил ведро и отправился за водой к колонке, о которую чуть не стукнулся при входе.

– Давай под руки её, отмочим в холодной водице – быстро придёт в себя.

Несколько раз облив из ковшика голову хозяйки, они извлекли из неё первые звуки.

– Ой, мальчики…

– Давай ещё, она, похоже, давно спала, смотри, подушка отпечаталась как…

Ещё несколько заходов – и Валентина, продрав глаза, возмутилась:

– Прекратите макать меня в воду!

– Ишь ты, неженка! В себя приходи!

– Вася, ты, что ль? Чё тебя нелёгкая принесла?

– Валя, сейчас ты мне кое-что расскажешь. Обманывать не думай – порчу напущу! Я же и так всё насквозь вижу, ты знаешь.

– Ой, ой… колдун хренов. Ты бы лучше увидел, где мне мужика найти.

– Чего напилась?

– Твоё какое дело? Хочу и пью!

С трудом хозяйка приняла сидячее положение, опершись локтем на серую давно забывшую наволочку подушку.

– Валя, ты когда последний раз на работе была?

Тучная баба вдруг заревела, закрыв лицо руками, как будто погиб её ещё не найденный муж.

– Ой, Василий! Ой, родной! Что ж я наделала!

– Что, Валя, что ты наделала? – Фёдор понял, что развязка ночного похода близка, и стал воспринимать происходящее более серьёзно.

– Я их опустила!

– Кого ты можешь опустить, ты же баба, – ухмыльнулся Фёдор.

– Ой, какая ж я дура! – Валентина разразилась ещё большими причитаниями.

– Да хватит орать, соседей побудишь! Рассказывай! – Терпение Кондратьича подходило к концу.

– Вась, я их в шахту опустила.

– Кого?

– Витьку Седого и ещё двоих.

– Когда? В четверг ещё.

– Рассказывай, зараза, слезами горю не поможешь.

– Приехал бизнесмен такой, из города. Представился Михаилом. Денег столько дал, что мне на месяц хватит…

– И что хотел?

– Двигатели электровозные. Там горизонт ещё у нас есть неразобранный, где электровозы стоят. Говорит – я с твоим начальством договорился, ночью спустишь четверых с инструментом, а через восемь часов поднимешь.

– Почему ночью? – Фёдор искренне удивился.

– Что непонятного? На закрытой шахте копер крутиться по какому поводу может? Ночью хоть не видно.

– Опустила я их туда, а назад они не пришли к назначенному времени.

– А начальство что?

– Я им не говорила, они же разрешили, ну мало ли, а теперь оказалось, не было никакого договора.

– Так ты сама, что ли?

– Теперь выходит так. Городской этот приезжал вчера, говорит, молчи, как рыба. Не было ничего. Никого не опускала и меня не видела. Денег вот добавил.

– И ты молчишь?

– А что я могу сказать? Что я – дура? Может быть, заблудились, я каждый день в назначенный час к клети хожу. Вот и сегодня опять не пришли.

– Валя, моли доброго Шубина, чтобы они были живы! В какой лаве стояли электровозы?

– В западной.

– Валя, ты действительно дура. Неудивительно, что до сих пор никому не понадобилась, – Фёдор никогда не отличался дипломатичностью.

* * *

Горноспасатели прибыли на «Молодогвардейскую» одним подразделением, так как сигнала об аварии не поступало, но, по данным дирекции, там могли находиться люди из ремонтной смены, которые не поднялись вовремя на поверхность.

Матвеев, находясь в кабинете директора, из потока нецензурщины, направленного в телефонную трубку, разобрал, что главное – срочно выяснить личности искателей металла, чтобы представить их сотрудниками, иначе ему головы было не сносить.

– Ты хоть кого-то из них знаешь, Матвеев?

– Только одного. Он с нашего посёлка.

– Чёрт! Это дело теперь раскрутят доброжелатели.

– Скажите, где эта выработка проходит?

– Глубина 318 метров.

– А где ствол находится?

– Вот он. Они должны были пройти пешком не менее двух километров.

– На запад?

– Абсолютно чётко на запад. Лава-то западная! Иди, прорицатель, не до тебя.

Матвеев совсем не обиделся на эти слова, он их просто не услышал. Он встал и побрёл к выходу, думая о том, какой же он болван.

Уже дома, склонившись над картой, Василий отложил два километра на восток от того места, к которому его привела интуиция. И, к ужасу своему, наткнулся на ствол не работающей ныне шахты «Молодогвардейцев».

Этих четверых не найдут. Он знал точно. Выброс был. И это он знал точно. В определенное им время. В определенном им месте, но только на другой глубине и в выработке закрытой шахты. Раньше о глубине он не подумал. Да и о старой выработке на другом горизонте он тогда просто не знал.

* * *

С раннего детства Аменеминт был болезненным, но очень смышленым ребёнком. Отец, как и все его предки по мужской линии, был жрецом, а значит, другой судьбы мальчику не предназначалось. Попав в школу при храме, Аменеминт проводил всё время за папирусами, старательно выводя таинственные знаки деревянной палочкой, используя в качестве чернил разведенную золу. Жрецы, занимавшиеся обучением детей, отметили, что самый чахлый и низкий из мальчиков проявлял самое сильное рвение в учёбе, будто пытаясь компенсировать своё отставание от сверстников в физическом развитии. Положенные семьсот иероглифов молодой человек выучил гораздо раньше остальных, и отец позволил ему заняться ещё и астрономией.

И еще ему снились странные сны. Один из них регулярно повторялся в каждое новолуние. Небольшая ладья плывет по спокойному Нилу. В лодке видны две фигуры в белом, они стоят рядом: зрелый мужчина, высокий, подтянутый. Одной рукой он держится за высокий нос лодки, положив вторую руку на плечо своего сына, совсем еще мальчика. Они медленно приближаются к великолепному городу.

«Отец, расскажи мне об этом городе, и зачем мы и тысячи других людей плывут сюда?» – «Сын мой! Мы плывем в прекрасный город Бубастис – нашу столицу, на ежегодный праздник богини-кошки Баст. Мягкосердечная Баст известна своими чудесами врачевания. Ее почитают как веселую богиню исцеления, музыки, счастья и радости. Тысячи паломников спешат на праздник Бубасис. Огромный храм воздвигнут в ее честь, рядом с храмом водный канал, все улицы пересекаются у этого святого места. Я научу тебя молитве: “О, Баст, луноликая, могучая целительница, возлюбленная миллионами. Ясная в храме своем, раствори двери свои предо мною, освети душу мою светом своим, проникни глубоко в дух мой, исцели все мои недуги…” Ну, вот мы и приплыли, поспешим к храму».

Мальчик глубоко потрясен необыкновенным зрелищем, открывшимся ему. Великолепный храм сверкает на солнце, все любуются его белоснежными колоннами, прекрасными деталями. По всей округе разносятся смех и радостные возгласы. С песнями и хлопаньем паломницы поднимаются к храму, тряся своими трещотками – символом плодовитости. У главного входа – статуя богини-кошки, богини, обладавшей силой Солнца и Луны, приносящей умственное здоровье. Баст изображена в виде женщины с кошачьей головой, у ног которой расположились котята. Кругом продают статуэтки кошек, а в храме обитает множество кошек.

Однажды он рассказал этот сон отцу. Жрец на несколько мгновений застыл, как пораженный молнией. Потом положил на голову мальчика тяжелую теплую руку.

– Не знаю, сынок, как сложится твоя жизнь, но львиноголовая Бастет избрала тебя. Тебя ждет необыкновенная судьба. Ты избран Матерью-Кошкой.

Все знания об устройстве окружающего мира Аменеминт впитывал жадно, будто не мог ими надышаться. Уже к двадцати годам он был готов служить богам и владел тайным искусством жрецов. Именно к этому служению готовил его отец.

– Как твоя судьба сложится дальше, знает только великий Птах – созидатель всего на земле, – отец был его лучшим наставником, – но знай, сын мой, что и ты, несмотря на физическую немощность, можешь быть частью его плана.

– Я? Отец, неужели человек может влиять на свою судьбу?

Жрец положил ему руку на плечо, как бы благословляя на будущие свершения.

– Боги видят каждого из нас, и в зависимости от того, что заложено в тебе, какие у тебя способности, вознаградят возможностью помочь.

Красный диск солнца медленно уходил за горизонт, и воды Нила приобретали кровавый оттенок. Юноша оторвал взгляд от окна.

– В чём помочь, отец?

– Помочь ему творить мир дальше. Смотри, сын: на землях Египта много рабов – мы их называем «живые умершие», много земледельцев и ремесленников, торговцев и строителей, но только избранным посчастливилось познать тайну служения богам. Разве прожил бы ты столько лет, будучи рабом и имея такую немощь? Нет. Но богу угодно, чтобы ты был полезен великому царству Египетскому своим умом, и потому он наградил тебя возможностью изучать грамоту и науки.

– Я познал грамоту, отец, науки познать в полной мере невозможно, – возразил юноша. – Учёные мужи наблюдают за небесами и водой, за воздухом и землёй, и ты сам видишь, что нужно хранить и накапливать эти знания, так как их множество великое.

Жрец улыбнулся в бороду и согласно кивнул головой.

– Правду говоришь, сын, и твоё рвение к познанию мира похвально, но не забывай, что твоё главное предназначение – быть членом неприкосновенной и самой сильной в царстве касты – ты жрец. Всё, чему тебя научили, пойдёт на пользу, но теперь ты, как хороший известняк, должен впитать это и стать ещё крепче и сильнее. Будь готов к тому, что тебя всю дальнейшую жизнь будут ненавидеть. Люди никогда не узнают того, что будешь знать ты – посредник между ними и богами. Любой самый образованный придворный, пусть даже визирь или главный судья, не познает даже части того, что положено тебе, а значит, ты вооружён и опасен для них всех.