Текст книги "Агент вождя"

– Да шучу я. Шучу. Настоятеля так и не нашли?

– Никак нет! – точно цитируя одно из самых распространённых требований устава, бодро отрапортовал Козырев. – Правда, какой-то тип в рясе, длинный, тощий, по пути мне всё-таки попался. Точнее, он сам на меня налетел, чуть с ног не сбил – так спешил куда-то. Я его припугнул, на всякий случай, мол, гони ключи от часовни, гадина поповская, а он: «Моя по-русски не понимайт»…

– Описать его можешь? – загорелся Плечов.

– Кого?

– Ох, и туп же ты, братец…

– Попа?

– А ты ещё с кем-то встречался?

– Сказал же: высокий, худой, как наша родная черноморская тюлька, чё ещё?

– Глаза какие?

– Вредные! Колючие!

– Волосы, уши?

– Так сразу не разобрать… Мы же всего несколько секунд с ним общались.

– А потом?

– Потом он махнул рукой и побёг далее…

– Узнаешь его при встрече?

– Несомненно!

– Опять ты за своё?

– Так точно!

– Ладно. Свободны! – Лаврентий Фомич взял бразды правления в свои руки. – Ждите нас у входа в костёл. Да… Ещё… Балабанов!

– Я!

– Ближе к вечеру всю эту шушеру поповскую соберёшь в одном месте – и доложишь. Как только освобожусь, побеседую с ними по душам…

* * *

– Ну что будем делать, товарищи? – поинтересовался Цанава, нервно переводя взгляд с одного учёного на другого.

– Обедать. Кушать хочется невыносимо, – чистосердечно признался Фёдор Алексеевич.

– Угу-гу, – нечленораздельно согласился с мнением профессора его юродивый отпрыск.

– Могу предложить только скупой казенный харч. Хлеб. Тушёнка.

– Мы люди избалованные. Нам первое-второе подавай. Причём – ежедневно.

– Боюсь, что наш родной советский общепит в эту глушь ещё не добрался.

– Печально. Но когда-то здесь были два-три неплохих польских ресторанчика. Пойдём, поищем?

– Не возражаю. Кто угощает?

– Я. Как-никак Несвиж – моя родина, выходит, вы у меня в гостях.

– Это уже по-нашему, по-кавказски!

– И по-белорусски тоже! – заверил Ярослав.

– Выходит, законы гостеприимства одинаковы для всех народов?

– Скажу так: они не имеют национальности.

– Браво-браво! Прекрасно сказано, – шутливо поаплодировал нарком.

– Спасибо на добром слове.

– Пожалуйста… А сейчас – построились… Тьфу ты, чёрт… Вперёд, товарищи!

* * *

Начали конечно же с борща.

Свекольник был потрясающим – настолько вкусным, что каждый из компании управился со своей порцией за считанные минуты. Быстрее всех – Павлик, похоже, что в костёле его совсем не кормили. Или кормили очень плохо.

Пока ждали второе – завязали разговор про житьё-бытьё, скоро переросший в монолог или, если хотите, исповедь профессора:

– Семья наша была, может, и не самой богатой, но одной из наиболее образованных во всей Белоруссии – это точно. Отец преподавал в первой белорусской гимназии, которая, между прочим, открылась на сто лет раньше российской… И тут его за какие-то грехи перевели из Минска в Несвиж – по одним данным просто выслали за революционную деятельность, по другим – откомандировали поднимать упомянутое выше учебное заведение. Здесь он и познакомился с моей мамой – лучшей выпускницей знаменитой местной балетной школы… Да-да, не улыбайтесь – была в Несвиже и такая! А в 1880 году у них родился первенец. То есть я. Назвали меня в честь деда – Фёдором. Второй ребёнок – Василий – появился на свет через три года, но долго не прожил – умер, когда мне не исполнилось и шести лет. Я его помню плохо, но старшие соседские ребятишки шептались, что у него было не всё в порядке с головой. Может, поэтому родители больше не рисковали заводить детей…

Васькина смерть больно ударила по моей неустойчивой ещё психике, что, видимо, и сказалось значительно позже, когда у нас родился сын. Степан. Имя Павел ему дали в монастыре, на другое он уже не отзывается… Со своей будущей женой я, кстати, познакомился в этом самом ресторанчике, когда прибыл на каникулы из Виленского университета – Настя в нём прислуживала. Вот такая моя история… Ну, беритесь за вилки, дорогие друзья, а то вареники стынут!

– Надеюсь, вы прибыли сюда не только для того, чтобы пробудить светлые юношеские воспоминания? – покосился на профессора Цанава, поблескивая хитрыми чёрными глазами.

– Нет конечно… Что, сынок, откроем тайну товарищу наркому?

– От нашей организации не должно быть тайн ни у одного гражданина Страны Советов! Ни у рядового пролетария, ни у всемирно известного философа. Ясно?

– Так точно! – откликнулся профессор Фролушкин, и в самых потаённых мыслях не ожидавший от самого себя подобной прыти.

– А хотите, я угадаю, что вас привлекло сюда, а?

– Попробуйте, – с любопытством воззрился на наркома Плечов. – С трёх раз.

– Мне и одного хватит… Вас интересуют золотые статуи. – Лаврентий Фомич решительно поднялся из-за стола, на котором ещё стояла неубранная посуда, и принялся ходить по ресторанной террасе. – Я прав?

– Ваша проницательность не знает предела… – удивился Фёдор Алексеевич.

– А вы знаете что…

– Знаем. И не собираемся присваивать себе то, что принадлежит всему нашему народу, – предугадал ход мыслей старшего майора Ярослав. – Апостолы будут переданы представителям советской власти, как только мы их найдём.

– Это меняет дело. К тому же не самый последний представитель этой самой народной власти сейчас находится рядом с вами, – сменил гнев на милость Цанава. – Так что за работу, товарищи учёные!

– К сожалению, нам придётся сделать небольшой перерыв – завтра рабочий день, и у нас с Ярославом очень много дел в университете…

– Вы больше ни о чём не должны беспокоиться! Повторяю: ни о чём! Правда, сейчас я, к сожалению, вынужден вас оставить и срочно выехать в Минск – сегодня в наркомате важное совещание, но уже во вторник вернусь. Все свои и ваши проблемы к этому времени улажу. И чтобы у вас тоже всё было готово.

– Что вы имеете в виду?

– Статуи найдены и упакованы в ящики.

– Это не так просто…

– А вы постарайтесь… Балабанов и Козырев на неопределённое время остаются в вашем полном распоряжении. Чтобы уберечь вас от врагов народа, которых здесь, кажется, хватает. Это раз. И не дать вам возможности совершать необдуманные поступки – это два…

* * *

– Ну, куда теперь? – растерянно озираясь по сторонам, спросил Фёдор Алексеевич, когда автомобиль с наркомом внутренних дел Цанавой на переднем пассажирском сиденье, обдав свинцовыми парами учёную братию с «примкнувшими к ней» Балабановым и Козыревым, наконец-то отчалил от городской площади у костёла Божьего Тела.

– Опять в подземелье, – вздохнул Яра так тяжело, будто ему предстояло заняться непосильным рабским трудом в средневековой каменоломне.

– Мы-гы, бэ-вэ, – в ответ на это начал «блеять» полоумный монах, сопровождая свою странную речь безудержной жестикуляцией, лишённой каких-либо признаков координации с головным мозгом. – Там, – тем не менее закончил он вполне членораздельно.

– За ним! – решил профессор.

У левой стены костёла стояла небольшая каменная тумбочка. Ни слова не говоря, юродивый шмыгнул в её дверцу. Остальные, пригибаясь, последовали за Павлом, чтобы очутиться (это выяснилось очень скоро) в родовой крипте[19]19
  Крипта – одно или несколько подземных сводчатых помещений, где выставлены для почитания мощи святых и мучеников. Располагается обычно под алтарной и хоральной частями храма.


[Закрыть] Радзивиллов.

Но прежде они заглянули в небольшую комнатушку, где, по всей видимости, Павлику предоставили обитель – пол в ней был устлан тёплыми вещами и даже шкурами диких животных из чьей-то охотничьей коллекции (может быть, самих князей Радзивиллов?). Там Ярослав взял керосиновую лампу и на всякий случай прихватил грубую палку, непонятно кем и для каких целей, оставленную в ближнем, поросшем паутиной, уголке, после чего возглавил процессию, направившуюся в соседнее помещение.

А там…

Там наши герои сразу обнаружили множество деревянных гробов (102[20]20
  Именно такое количество саркофагов было указано в польской монографии 1937 года. Сейчас их значительно меньше – 70. Плюс 2 канопы и одна урна с прахом.


[Закрыть] – насчитает позже Плечов). Причём – не простых. В середине каждого из них, как в русской матрёшке, был ещё один. К тому же в крышки саркофагов было вмонтировано толстое стекло, чтобы посетители могли разглядеть лица усопших[21]21
  На самом деле, такие «окошки» есть лишь в крышках нескольких внутренних гробов, в которых захоронения произведены с использованием метода герметизации. Разглядеть через них останки – невозможно. Надеюсь, никто из вас, дорогие мои читатели, не станет обижаться на меня за этот маленький обман. – С.Б.


[Закрыть].

А один гроб и вовсе оказался с… горбом. О его происхождении за минувшие века народ сложил множество разнообразных и часто противоречащих друг другу легенд.

С некоторыми из них всезнайка Фролушкин не замедлил ознакомить своих спутников.

Вот – первая и самая распространённая…

Якобы в Средние века одна из дочерей князя Радзивилла влюбилась в обычного бедного паренька и в скорости забеременела от него. Чтобы избежать позора, родители объявили дочь сумасшедшей и заточили несчастную в одной из башен замка. Там она и родила дочурку.

Дальше – хуже.

По приказу князя дитя выкрали. Но одна, сохранившая верность юной роженице, служанка открыла оной горькую правду.

Княгиня мгновенно скрючилась от горя и… умерла.

При этом затвердевший труп никто не смог разогнуть, и похоронных дел мастерам пришлось изготовить горбатый гроб!

А вот – вторая легенда: мол, в гробу покоится тело юной дочери Богуслава Радзивилла – Людвики. Любящие родители планировали выдать её замуж за влиятельного австрийского принца, но девушка полюбила другого – простого конюшего – и собралась бежать с ним прямо с предсвадебного бала. Однако отец пронюхал об их коварном замысле и бросил юношу в темницу, а Людвика, ничего не знавшая о случившемся, продолжала действовать согласно ранее намеченному плану и явилась в условленное место в одном бальном платье да лёгких летних туфельках.

Так она и замёрзла…

Хотя на самом деле и эта версия оказалась неправдивой.

Когда саркофаг с треугольной крышкой вскрыли (нет, не наши герои, а польские исследователи ещё в 1905 году), оказалось, что в нём находится тело… 74-летней Аделии Карницкой-Радзивилл. А «повышенная горбатость» гроба объясняется лишь тем, что организаторы траурной церемонии решили отправить в потусторонний мир вместе с почившей старушкой… её любимую цветочную вазу.

Балабанова и Козырева, затаив дыхание слушавших старого философа, эти байки не только впечатлили, но и напугали до глубины души. Однако окончательно добила их не эта, а следующая усыпальница, содержавшая помимо взрослых 12 маленьких гробиков.

С ней была связана ещё одна, не менее ужасающая легенда, с которой впечатлительных воинов поспешил ознакомить всё тот же разошедшийся профессор.

Итак… В том склепе почивали многочисленные отпрыски Михаила Казимира и его супруги Катажины Собеской. Из тридцати трёх их детей и внуков выжили только четверо. Представляете, в каком психическом состоянии пребывала несчастная бабушка и мать?

С тех пор её душа, вселяясь в сову, каждый день прилетает к склепу и вопит истошным голосом – да так, что у всех, кто слышит это «божественное пение», волосы на головах встают дыбом…

Когда Фёдор Алексеевич закончил свой жуткий рассказ, в подземелье раздался душераздирающий крик.

Балабанов бросил очередной взгляд на неподвижное детское тельце и вдруг услышал странный скрип, доносящийся изнутри гроба. Как будто кто-то пытался приподнять его крышку…

– А-а!!! – завизжал служивый и бросился прочь, увлекая за собой единственного подчинённого, кстати, не менее испуганного и растерянного…

На учёных же мистика никакого действия не возымела.

Как только бойцы покинули подземелье, Ярослав приложил указательный палец к губам, призывая компаньонов соблюдать тишину, и на цыпочках пошёл туда, откуда только что доносились ужасные вопли. Наконец он добрался до стены, преградившей им путь, и приставил к ней ухо.

После этого вернулся в центр крипты, хорошенько разбежался и со всего маху врезался плечом в тонкую кирпичную кладку. Та не выдержала напора – рухнула, в мгновение ока рассыпавшись на мелкие части и обдав присутствующих строительной пылью.

А когда «туман» окончательно рассеялся, пред ними открылся вход в другое помещение, посреди которого на роскошном старинном стуле сидел человек в епископском одеянии. Его руки были связаны за спиной, во рту несчастного торчал кляп из тряпок. Разбитый нос, под которым запеклись капли крови, практически не дышал.

То есть ещё чуть-чуть, всего несколько минут – и он просто бы задохнулся…

* * *

– Вы кто? – строго спросил Яра, вырывая кляп изо рта испуганного священника.

– Успокойся, сынок… Это викарий Колосовский, в апреле его прислали в помощь управляющему епископу, который часто болеет. Скажи, Гжегож, кто это так поиздевался над тобой?

– Диакон Пчоловский…

– Кто? – вырвалось у Ярослава.

– Пчоловский, – повторил викарий. – Вам знакомо это имя?

– Возможно…

– Уж не тот ли это тип, с которым ты передавал мне записки? – спросил Фёдор Алексеевич.

– Да, он… – выдохнул викарий.

– Что между вами произошло?

– Не знаю… С тех пор как к нам пришла Красная армия, его словно подменили…

– Как он выглядит? – уточнил Славка.

– Высокий, худой…

– Всё ясно… Это тот тип, кого встретил Козырев, и с кем я столкнулся в подземелье, – констатировал Ярослав.

– Что он здесь делает?

– Служит. Больше ничего добавить не могу: мы пришли в собор в одно и то же время, я из Пинска, он из Белостока, и мало знаем друг о друге.

– Павлика пытал тоже Пчоловский?

– У-у-у, – обычным образом подтвердил юродивый.

– Где он может быть сейчас?

– У Марека здесь своя комната – сразу за помещением, где мы переодеваемся.

В комнате диакона царил беспорядок, переходящий в откровенный хаос.

Кровать, под которой валялись тёплые, отороченные мехом, тапочки, была не заправлена. Подушка вообще покоилась отдельно от остального постельного белья – причём почему-то на полу.

На письменном столе, покрытом толстым слоем пыли, лежала раскрытая школьная тетрадь в клеточку, почти до конца исписанная мелким, каллиграфическим почерком (её Ярослав поспешил незаметно «реквизировать»).

На самодельной деревянной полке, кое-как прибитой к аккуратно выбеленной стене, стояли книги на польском, немецком, русском языках, и конечно же на латыни. Искать в них какую-то общую, объединяющую тематику, не имело смысла. На любой вкус: и художественно-беллетристические, и религиозные, и военные.

В ближнем правом углу как попало была брошена грязная обувь: сапоги вперемешку с башмаками, туфли, калоши; на спинке реликтового стула висела тщательно отутюженная католическая ряса – сутана, единственное «светлое пятно» в этом «свинарнике», как образно выразился подмечавший каждую мелочь Фёдор Алексеевич…

Самого хозяина «уютных апартаментов» найти конечно же не удалось.

Фролушкин, Плечов, а с ними и умалишённый Павлик обшарили всё, что только было можно.

Нигде ни следа!

Что делать?

– Пошли отдыхать, – предложил профессор. – Поздно уже. А завтра с новыми силами приступим к дальнейшим поискам. Всё же утро вечера мудренее.

– Чёрт! – неожиданно всполошился Ярослав. – Мы же совсем забыли о наших славных воинах – Балабанове и Козыреве.

– Тоже мне проблема. Спустись к Уше[22]22
  Уша – река, на которой стоит город Несвиж; левый приток Немана.


[Закрыть] – и увидишь, как они там портки полощут.

– Напрасно вы так. Не дай боже, на самом деле с парнями что-то случилось – как будем оправдываться перед Лаврентием Фомичом?

– Да уж. Об этом я как-то не подумал… А ты заешь, какое присловье у нас в университете придумали?

– Нет.

– Чтоб к тебе в дом Цанава пришёл. Но тебе ли его бояться?

– Не всё так просто, отец. Связи с руководством у меня нет…

– Плохо.

– Сам знаю. Тем более что раскрывать перед кем бы то ни было своё истинное лицо даже в случае угрозы провала или неминуемой смерти я не имею права. Таковы правила конспирации в нашей организации.

– Да. Дела…

– Ничего – прорвёмся. А сейчас нужно хорошо выспаться: ведь здоровый сон – главный залог успеха! Кстати, где тут ближайшая гостиница?

– Зачем она нам? Здешние граждане ещё не успели до конца отвыкнуть от развратных капиталистических отношений. Товар – деньги, деньги – товар.

– Да ну?

– Точно! Таким красавцам, как мы с тобой, любая хозяйка с удовольствием предоставит комнату, да ещё и ужином попотчует.

– Не верю.

– Хочешь пари?

– Нет. Я буду счастлив, если окажусь неправ.

– Боишься проспорить – так и скажи…

– Чего мне бояться?.. Стоп! А почему мы до сих пор не ищем ваш родительский дом?

– Так ведь нет его. Сожгли в Гражданскую войну…

– Кто?

– Об этом история умалчивает. Хотя в принципе какая разница?

* * *

Балабанова и Козырева они нашли спустя полчаса в Башне Убийцы. Уходить куда-либо с территории Несвижского дворца те отказались наотрез:

– Вы как себе хотите, а с нас – хватит… Лучше пойдём под трибунал, но в ваших дурацких авантюрах больше участия принимать не будем!

Ночлег бойцы собирались обустроить прямо здесь, в часовне, и уже успели притащить в неё несколько матрасов и огромное шерстяное одеяло.

– Не забывайте: вы поступили в наше распоряжение, а не наоборот. Так что завтра в семь утра у главных ворот костёла. Как штык! – жёстко отреагировал на такое «неповиновение» профессор.

– Есть! – за двоих неохотно отрапортовал старший в этой странной паре – сержант Балабанов.

Жильё (половину огромного, по тем временам, дома – всего в нескольких сотнях метров от костёла Божьего Тела) удалось снять буквально в считанные мгновения – Фёдор Алексеевич, как всегда, оказался прав, нахваливая предприимчивость местного населения.

За чаем разговорились…

Оказалось, что хозяйка – семидесятилетняя ухоженная бабулька, ещё резвая и в совершенно здравом уме, прекрасно помнила семейство Фролушкиных и даже жила одно время неподалёку их родового гнёздышка.

Её воспоминания подействовали, как елей, на душевные раны профессора, и уже в девять вечера он крепко спал. В одной кровати со своим умалишённым сыном.

А вот Яра, напротив, долго не мог сомкнуть глаз.

Ему не давал покоя… пол в усыпальнице князей Радзивиллов.

Точнее, необычная гулкость, возникавшая при передвижении по крипте. Складывалось впечатление, что под ней – свободное пространство, то есть – ещё одно помещение, о котором, возможно, никто не знает.

А что, если именно там хранятся золотые статуи?

Плечову не терпелось сию минуту проверить своё предположение, но не лезть же прямо сейчас в тёмное подземелье?

У него ведь даже фонаря с собой нет!

* * *

Всю ночь Ярославу мерещилась разная чепуха. То сама Барбара Радзивилл вставала на его пути, загораживая собой путь в чёртово подземелье, а когда он всё-таки туда входил – пол проваливался, и Яра летел в чёрную бездну, больше напоминающую чистилище, чем семейную усыпальницу.

То он вдруг оказывался окружённым в крипте золотыми статуями, по волшебному мановению превращающимися в живых апостолов, пинающих и толкающих его – мол, не лезь в нашу загробную жизнь…

Под утро во сне прибыли Козырев с Балабановым и зачитали приговор революционного трибунала: «За религиозное мракобесие и связь с потусторонними силами – расстрелять», после чего повели аспиранта к речке Уше… Тут Ярослав в очередной раз проснулся, обливаясь холодным липким потом.

Но более остальных достал его Цанава, который являлся каждые пять минут, скалил зубы и громко-громко гоготал: «Я ведь предупреждал тебя, Ярослав Иванович! Предупреждал!»

Первым проснулся Павлик и сразу же разбудил своего отца.

На старинных часах с маятником в застеклённом ореховом футляре, висевших в спальне над их головами, стрелки только что выстроились практически в одну линию – 6.30.

Но, как оказалось, хозяйка – Ядвига Мечиславовна – поднялась ещё раньше и уже успела приготовить своим постояльцам лёгкий завтрак: каждому по кружке парного молока и бутерброд с «сэром», как она называла творог.

Ещё не пришедший в себя после тяжёлой ночи, Ярослав отказался от всего этого изобилия и попросил сделать ему кофе.

– Нема. Тылко хербата, – грустно сообщила хозяйка.

Другой, услышавши такое, попросту бы обиделся, но Яра прекрасно помнил, как будет по-польски «чай» и поэтому не возражал против замены.

Крепкий ароматный напиток быстро вернул его к жизни. Но ненадолго.

Поэтому он устало брёл позади профессора по направлению к костёлу Божьего Тела и мысленно проклинал свою долю…

* * *

У входа в храм никого не было.

– Иди, буди быстрей этих разгильдяев! – безнадёжно махнул рукой профессор.

Плечов нехотя поплёлся в часовню.

Странно, но её дверь была распахнута настежь.

– Ау! Есть кто здесь?

Молчок!

Ярослав вошёл вовнутрь и увидел странное зрелище: у дальней стены, на расстеленном матрасе под общим одеялом, закрывавшим лишь ноги, в сидячем положении застыли две фигуры в одном исподнем.

Рядом лежало аккуратно сложенное обмундирование, в углу покоились два карабина с полным боекомплектом.

– Эй, подъём!

В ответ – ни звука!

Только наполненные ужасом глаза, молившие, как ему показалось, о пощаде.

Плечов не сразу догадался, что парни мертвы.

А когда понял это, даже не попытался закрыть покойным очи – рванул прочь, не разбирая дороги.

– Отец, там… Ох, жуть…

– Что, что стряслось, сынок?

– Они мертвы!

– Кто?

– Балабанов и Козырев.

– Да… Не надо было им селиться в Башне Убийцы.

– Это всё, что ты можешь сказать?

– На всё – воля Господня… Надо ведь похоронить их. Как подобает по христианскому обычаю. – Плечи профессора опустились, он как-то разом сник и явно растерялся.

– Приедет Лаврентий Фомич – и сам во всём разберётся.

– А мы?

– Мы, пожалуй, первым делом заявим о происшествии в местное отделение НКВД… Давай найдём Колосовского. В его парафии случилась беда? Вот пускай он и заявляет.

* * *

День был окончательно испорчен.

Бесконечные допросы, одинаково скучные фразы («А где вы были?», «Кто может подтвердить правдивость ваших слов?»), следственные эксперименты, очные ставки (С Колосовским, с Ядвигой Мечиславовной).

К счастью, ближе к вечеру в город раньше срока вернулся Цанава, которому, видимо, доложили о ЧП в Несвиже, и, особо не церемонясь, сразу взял бразды расследования в свои руки. С тех пор местных «спецов» к учёным и близко не подпускали.

– У них своя работа, а у нас – своя! – авторитетно заявил Лаврентий Фомич и потребовал немедленно «выложить всё, что вам известно о замке, дворце, костёле и прочих местных достопримечательностях».

Пока профессор вводил его в курс дела, наступил долгожданный вечер.

О странностях устройства пола в усыпальнице Радзивиллов Фёдор Алексеевич, естественно, даже не заикнулся, ибо сам ничего не знал об этой «аномалии».

А Ярослав…

Он решил в одиночку проверить своё предположение. Купил немецкий ручной фонарь на батарейках, метров сорок грубой верёвки и теперь с нетерпением ожидал наступления ночи.

* * *

Когда часы в соседней комнате громогласно пробили двенадцать раз, Плечов тихо поднялся с кровати, и, оставив вместо себя под одеялом заранее приготовленную деревянную чурку, которую он ещё до ужина подобрал во дворе, незаметно выскользнул из дома и направился в сторону костёла Наисвятейшего Божьего Тела.

Быстро нашёл потайную дверцу в каменной тумбочке, распахнул её и юркнул в подземелье. Первым делом включил фонарь. Прямо перед ним в ярком свете сиял человеческий череп на фоне скрещенных лопаты и косы – явно чей-то герб или просто семейный символ; как только он не заметил его во время первого посещения родовой крипты Радзивиллов?

И в это время в лицо Ярослава впились десятки ярчайших фонарных лучей. Яра попытался закрыться от них руками, но это, естественно, не помогло.

– Иди сюда, голубчик, – донёсся из темноты бодрый голос старшего майора Цанавы. – Что, хотел обмануть наркома? Ай-яй-яй… Как только не стыдно?!

– Лаврентий Фомич, дорогой, даю честное слово: я просто собрался проверить одну очень сомнительную версию и не хотел тревожить вас, пока она не подтвердится, – начал оправдываться Плечов.

– Считай, что я тебе поверил.

– Правда?

– Ну, валяй… Рассказывай эту свою версию.

– Когда мы в прошлый раз обследовали подземелье – ещё с Балабановым и Козыревым… Кстати, как они погибли, вы выяснили?

– От разрыва сердца, вызванного приступом внезапно охватившего их ужаса – так по крайней мере сформулировал эксперт, если я ничего не перепутал, конечно. Во всяком случае, никаких следов насилья на их телах медики не обнаружили.

– Жуть…

– Только не пытайся запудрить мне мозги и увильнуть от честного ответа на прямо поставленный вопрос – всё равно не получится.

– Так вот… Тогда я заметил, что, если постучать ногой по полу крипты…

– Чего-чего?

– Ну, того помещения, в котором мы все сейчас находимся.

– А…

– То в ответ доносится какой-то странный, неестественно гулкий звук, будто бы под ним пустота.

– Смотри, если и сейчас обманул – пощады не жди.

– Понял.

– В каком месте ты это обнаружил?

– Да вот прямо там, где вы стоите.

– Неужели?

Цанава ударил о пол каблуком сапога и… куда-то исчез.

Как выяснилось спустя несколько секунд – провалился этажом ниже.

– Лаврентий Фомич, вы живы? – опустившись на корточки, закричал в образовавшуюся дыру кто-то из подчинённых Цанавы.

– Еле-еле душа в те…

Фраза оборвалась, и до ушей присутствующих стали доноситься странные звуки, очень похожие на те, что издают бойцы, участвующие в тяжёлой – возможно, смертельной – схватке.

– Товарищ нарком.

– Э-эх… Ух… Ах…

– Товарищ старший майор.

– На по…

– Иди сюда! – Ярослав подозвал самого крупного с виду чекиста и, обвязав вокруг его талии верёвку, обратился к остальной братии: – Держите, парни, крепко шнур и потихоньку отпускайте… Ну, я пошёл…

Спустя секунду он тоже оказался в «нижнем храме» и сразу брызнул светом в лица борющихся «атлетов». Причём на Цанаве лучик долго не задержался, а вот его соперника даже на время ослепил. Этого мгновения вполне хватило для того, чтобы Лаврентий Фомич, как и большинство кавказцев, знавший толк в борьбе, перешёл в контратаку и лихо бросил обидчика через левое плечо. А подоспевший ему на помощь Яра с носка залепил ногой по ненавистной физиономии, которую он однажды уже успешно испытывал на прочность.

Однако схватить загадочного Пчоловского снова не удалось – отлетев в сторону, он юркнул за ширму, разделявшую подземное помещение на две части, и… как в воду канул!

* * *

– Спасибо! – потирая ушибленную челюсть, благодарно пробормотал нарком.

– Простите, но на хлеб вашу устную благодарность я не намажу. Должны будете.

– Да-да, понимаю, уже два раза…

– Впрочем, как я погляжу, вы не самый благодарный человек в любимом Отечестве, и всё время норовите обнаружить подвох в нашем с Фёдором Лексеичем, не самом предсказуемом, честно говоря, поведении.

– Служба наложила отпечаток. Сам знаешь: лучше перебдеть, чем недобдеть. Для каждого чекиста – прописная истина!

– Как вы там, товарищи? – донеслось сверху.

– Порядок. Сейчас осмотримся – и начнём подъём.

– Вам больше ничего не надо?

– Нет. Разве что… Бросьте-ка нам самый мощный фонарь, а то мой разбился при падении – без него как без рук.

– Ловите, товарищ нарком…

– О! Другое дело… Пошли, Ярослав Иванович, проведёшь для меня экскурсию по здешнему подземелью.

– С удовольствием… Итак, мы находимся в помещении, расположенном прямо под родовой усыпальницей князей Радзивиллов.

– Это я и без тебя понял.

– Но золотых статуй в нём нет.

– А если и были, то их давно вынес поп, который накинулся на нас с тобой.

– И не поп, а диакон. Марек Пчоловский.

– Тебе даже удалось установить его имя?

– Как видите.

– А с чего вдруг он стал бросаться на людей, ты, часом, не знаешь?

– Это вы меня спрашиваете?

– А то кого же?

– Возможно, вам ещё не успели доложить… Но именно он пытал с пристрастием и викария Колосовского, и сына Фролушкина – Павла.

– Того парнишку, перед которым профессор стоял на коленях в Башне Убийцы?

– Так точно.

– Зачем?

– Это вы у самого Марека спросите…

– Спрошу обязательно. Поймаю этого засранца, посажу на кол, и тогда он расскажет обо всём!

– Не сомневаюсь. Только не глубоко насаживайте, чтобы у диакона, часом, не пропал дар речи, когда кол достанет до горла.

– Издеваешься?

– Никак нет. Давайте лучше посмотрим, куда он мог деваться…

Ярослав отдёрнул ширму. Ни окон, ни дверей.

Пока он чесал затылок, придумывая, как злодей мог выскользнуть из замкнутого каменного мешка, нарком Цанава, шедший следом, споткнулся и со всего маху врезался в стенную перегородку. И та вдруг начала отъезжать в сторону, открывая перед искателями приключений вход в просторный тоннель, выложенный из крупного красного кирпича. Плечов и Цанава, опережая друга, бросились в открывшийся проход. Но метров через триста упёрлись в непреодолимый завал.

– Матка Боска… Так, кажется, говорят наши друзья-приятели, когда хотят выразить своё изумление, – пробормотал старший майор.

– Кого вы имеете в виду под словом «друзья»?

– Поляков, кого ж ещё?

– Да, есть в их словесном арсенале такое выражение. По-русски…

– Матерь Божья, куда он мог деваться? – опередил его с переводом Лаврентий Второй, продолжая недоумевать вслух. – Не диакон, а самый настоящий мальчик Вэнь из древнекитайской притчи!

– Вы даже о таком знаете?

– Я же говорил: то ли ещё будет!

– Вы меня в очередной раз поразили, товарищ старший майор! Два ноль в вашу пользу и, боюсь, что дальше счёт будет только расти.

– А всё потому, что ты плохо думаешь о нашей рабоче-крестьянской власти, Ярослав Иванович. Считаешь, что она сплошь и рядом состоит из неучей, не стоящих вашего учёного мизинца.

– Не совсем так. То есть совсем не так, товарищ старший майор… Но «Притчи Мастеров», и, в частности «Притча о Мастере Небесное Сердце», который учил обычного китайского мальчика Вэня мастерству прохождения сквозь стены, известны далеко не каждому профессиональному философу.

– Учись, пока я жив.

– Буду стараться.

– И делай выводы из нашей сегодняшней беседы: я вас, интеллигентов-вредителей, вижу насквозь. Как самый лучший, самый современный рентген в мире. Враг ещё ничего страшного не совершил, а Цанава уже предвидел наперёд все его дальнейшие поступки и принял надлежащие меры. Так что врать, юлить не имеет никакого смысла, если, конечно, вы с профессором на самом деле решил передать статуи в народную собственность.

– Именно так.

– Поэтому предлагаю: собраться вечером за чашкой чаю и раскрыть все карты.

– Всецело одобряю вашу идею, Лаврентий Фомич.

* * *

Королевский, Охотничий, Гетманский, Звёздный, Мраморный, Ореховый, Бальный, Каминный, Портретный – это названия только небольшой части залов знаменитого Несвижского замка.

Наши герои решили собраться в Голубом[23]23
  Вообще-то Голубым этот зал стали называть только после Великой Отечественной войны. Изначально он был Белым. – С.Б.


[Закрыть] – ведь именно там (опять же – если верить старинным легендам!) некогда были выставлены статуи золотых апостолов.

За круглым антикварным (конечно же!) столом удобно разместились профессор Фролушкин, молодой учёный Плечов, викарий из костёла Божьего Тела Гжегож Викентьевич Колосовский и нарком НКВД БССР Лаврентий Фомич Цанава.

Последнему из них на месте не сиделось, он постоянно вскакивал со стула и задавал каверзные вопросы:

– Как вы думаете, чего так испугались товарищи Балабанов и Козырев?

– Места у нас очень неспокойные. Можно сказать – одна сплошная аномалия, – поспешил сделать признание священнослужитель, сразу догадавшийся, что вопрос высокопоставленного чекиста адресован именно ему.

– В чём она проявляется?

– Ведьмы по ночам то и дело шастают, призраки регулярно появляются.