Текст книги "Лекции по истории западной философии Нового времени"

Несколько опрометчиво Гоббс заявляет, что порядок, предписываемый им государству, есть высшее выражение естественного закона. А поскольку мораль и право есть формы проявления государственного господства, то, следовательно, и они оказываются выражением естественного закона. Последний же, по своей сути, совпадает с божественным законом. Гоббс обосновывает это совпадение в третьей части «Основ философии», именуемой «О гражданине» (3. 1, 319 и далее). Но аргументы философа, долженствующие продемонстрировать совпадение естественного порядка вещей, морали, права и божественного закона, неубедительны.

В «Левиафане» Гоббс детально расписывает порядок «идеального» государства, обязанности подданных и опасности, государству угрожающие.

В главе XXX части II «Об обязанностях суверена» он указывает следующие обязанности монарха, или правительства: 1. Обеспечение блага народа. 2. Посредством просвещения и законов. 3. Отказ от какого-либо из его существенных прав противоречит долгу суверена. Так же как и оставление народа в неведении об их основах. 4. Равномерное налогообложение.

Государственная благотворительность. 6. Предупреждение отлынивания от работы. 7. Издание хороших законов, то есть тех, которые необходимы и понятны. 8. Наказание виновных. 9. Награждение достойных. 10. Наличие хороших советников и командиров.

Перечислив обязанности правителей, Гоббс считает необходимым напомнить и об обязанностях подданных. Как автор наш философ весьма педантичен и вежлив по отношению к читателю. Он старательно выстраивает текст таким образом, чтобы читатель, который лишь пролистывает его книгу, по одним заголовкам смог усвоить основные принципы гоббсовской политической философии. Соответственно, цитирую одни лишь заголовки: 1. Подданные обязаны понимать бесполезность изменения формы правления. 2. И не отдавать предпочтение какому– либо популярному лицу в противовес суверену. 3. И не спорить о верховной власти. 4. И иметь время для изучения своего долга по отношению к суверену. 5. И почитать своих родителей. 6. И уклоняться от совершения незаконных деяний. 7. И все это делать искренне, от всей души. (3. 2, 263–266).

Не забывает Гоббс упомянуть обстоятельства, при которых подданный обретает свободу от государства. Странно, что Гоббс решается писать на эту тему – своими словами он невольно вводит подданных в соблазн. Ведь сама мысль о свободе должна быть чужда подданному идеального государства.

Подданные освобождаются от повиновения суверену в следующих случаях: 1. В случае пленения. 2. В случая отречения суверена от власти за себя и за своих наследников. 3. В случае изгнания (подданного) за границу. 4. В случае, когда суверен сам становится подданным другого. (3. 2, 172–173).

Особо отмечает наш философ в главе XXIX возможные причины распада и гибели государства. Их много:

1. Недостаточность абсолютной власти

«Одна из этих немощей состоит в том, что человек, добившийся королевства, довольствуется иногда меньшей властью, чем та, которая необходима в интересах мира и защиты государства» (3. 2, 250).

2. Частные суждения о добре и зле

«Частные суждения о добре и зле. На втором месте ставлю болезни государства, причиненные ядом мятежных учений; одно из них – учение, что каждый отдельный человек есть судья в вопросе о том, какие действия хороши и какие дурны… Из-за этого ложного учения люди становятся склонными спорить друг с другом и обсуждать повеления государства, а затем повиноваться или не повиноваться им в зависимости от собственного усмотрения, что вносит смуту и ослабляет государство». (3. 2, 252).

3. Совесть может быть ошибочной. Претензия на вдохновение

«…все, что человек делает против своей совести, есть грех». (3, 252) Из этого положения вытекает пагубная претензия на вдохновение: «…вера и святость приобретаются не учением и размышлением, а сверхъестественным вдохновением, или внушением… Таким образом, мы снова впадаем в ошибку, объявляя себя судьями добра и зла или делая судьями в этих вопросах таких лиц, которые претендуют на сверхъестественное внушение, что должно вести к разложению всякой гражданской власти». (3. 2, 252–253).

4. Мнение о том, что суверен подчинен гражданским законам

«Четвертое мнение, противоречащее природе государства, сводится к тому, что тот, кто имеет верховную власть, подчинен гражданским законам. Верно, что все суверены подчинены естественным законам, так как эти законы даны Богом и не могут быть отменены ни человеком, ни государством. Но суверен не подчинен тем законам, которые он сам, т. е. государство, создает». (3. 2, 253).

5. Приписывание абсолютного права собственности подданным

«Пятое учение, ведущее к распаду государства, заключается в положении, что каждый человек обладает абсолютным правом собственности на свое имущество, исключающим право суверена». (3. 2, 253).

6. Учение о делимости верховной власти

«Имеется шестое учение, ясно и прямо направленное против сущности государства. Оно гласит: верховная власть может быть делима. Ибо делить власть государства – значит разрушать ее, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга. И этими учениями люди обязаны главным образом некоторым из профессиональных юристов, стремящимся делать людей зависимыми от их собственных учений, а не от законодательной власти». (3. 2, 254).

7. Подражание соседним народам

«Как и ложные учения, примеры различных форм правления у соседних народов часто располагают людей к изменению установленного образа правления…

В самом деле, люди по самой своей природе жаждут перемен. Если поэтому они имеют перед собой пример соседних народов, которые еще и разбогатели при этом, то они не могут не прислушиваться к тем, кто подстрекает их к переменам. И они рады, когда смута начинается, хотя горюют, когда беспорядки принимают затяжной характер, подобно тому как нетерпеливые люди, заболевшие чесоткой, раздирают себя ногтями, пока боль не становится нестерпимой». (3. 2, 254).

8. Подражание грекам и римлянам

«Что касается восстаний, в частности против монархии, то одной из наиболее частных причин таковых является чтение политических и исторических книг древних греков и римлян… Короче говоря, я не могу себе представить более пагубной для монархии вещи, чем разрешение открыто читать подобные книги, без таких поправок благоразумных знатоков, которые могут противодействовать яду этих книг. Не колеблясь, я сравниваю этот яд с укусом бешеной собаки, вызывающим болезнь, которую врачи называют hudrophobia, или водобоязнь. Ибо, подобно тому как такой укушенный мучается непрерывной жаждой и все же боится воды и находится в таком состоянии, как будто яд сейчас превратит его в собаку, так и монархия, раз укушенная теми демократическими писателями, которые постоянно ворчат на эту форму правления, больше всего желает иметь сильного монарха и в то же время из какой-то tyrannophobia, или тиранобоязни, страшится иметь его».(3. 2, 254–255).

9. Смешанное правление

«Опасно также смешанное правление: «… если король является носителем лица народа и общее собрание также является носителем лица народа, а другое собрание является носителем лица части народа, то перед нами не одно лицо или не один суверен, а три лица и три суверена». (3. 2, 257) Такое положение подвергает государство опасности вследствие отсутствия согласия между властями.

10. Недостаток денежных средств

11. Монополии и злоупотребления в области государственных откупов

12. Популярность отдельных лиц

«Опасной болезнью является также популярность могущественных подданных, если государство не имеет очень хорошего залога их верности». (3. 2, 259).

13. Чрезмерная величина одного города, множество корпораций

«Другим недугом государства является наличие в нем неумеренно большого города, если тот имеет возможность снарядить из среды своего населения и за свой счет большую армию. Болезнью является также наличие большого числа корпораций, представляющих собой как бы много маленьких государств в недрах одного большого, как черви во внутренностях живого человека». (3. 2, 259).

14. Свобода высказываний против верховной власти

«К этим болезням может быть прибавлена свобода высказываться против абсолютной власти, предоставленная людям, претендующим на политическую мудрость». (3. 2, 259).

15. Распад государства

«Наконец, когда в войне (внешней или внутренней) враги одержали решительную победу, так что подданные не находят больше никакой защиты в своей лояльности (ибо военные силы государства покинули поле сражения), тогда государство распадается, и каждый человек волен защищать себя теми средствами, какие ему подскажет собственное разумение. Ибо суверен есть душа государства, дающая ему жизнь и движение, и, когда эта душа умирает, члены управляются ею не более, чем труп человека управляется покинувшей его (хотя и бессмертной) душой. И хотя право суверенного монарха не может быть уничтожено актом другого, однако обязательство членов – может. Ибо тот, кто нуждается в защите, может ее искать где угодно, и если он имеет ее, то обязан защищать своего защитника, пока хватит его сил (не прибегая к мошеннической отговорке, что он, мол, подчинился ему из страха). Если же низвержена власть собрания, то его право угасает раз и навсегда, ибо само собрание прекратило свое существование и, следовательно, не может снова стать носителем верховной власти». (3. 2, 260).

Удивляюсь я тупоумию и ограниченности царского правительства, запретившего публикацию «Левиафана» Гоббса в России. Любой представитель так называемого российского «государственничества» с восторгом подпишется под каждым словом этой книги. И сегодня все то же самое мы можем услышать с экранов телевизоров. Наши идеологи и пастыри делают старые глупости с видом первооткрывателей.

Удручает и то обстоятельство, что политическая философия Гоббса крайне актуальна в России и сегодня, в то время как на Западе – это давно минувший день.

Судя по этому показателю, наша страна находится на той точке политического развития, на которой Англия находилась в первой половине XVII века.

Возражения современников не смущали Томаса Гоббса. В предисловии III части «Основ философии» он пишет:

«Особенно резкие возражения встретило следующее: я сделал гражданскую власть слишком могущественной, но здесь возражали церковники; я уничтожил свободу совести, но здесь возражали сектанты; я освободил верховных правителей от ответственности перед гражданскими законами, но здесь возражали юристы. На меня эти возражения, поскольку они исходили от людей пристрастных, не произвели большого впечатления и только заставили покрепче стянуть эти узлы». (3. 1, 283).

Но в конце XXXI главы, заключающей II часть «Левиафана», Гоббс с грустью подытоживает: «Теперь, когда я думаю о том, сколь отличается это учение от практики большей части света, особенно западных стран, перенявших свои моральные учения от Рима и Афин, а также когда я думаю о том, какое глубокое знание моральной философии требуется от лиц, облеченных верховной властью, я почти склонен верить, что этот мой труд так же бесполезен, как «Государство» Платона». (3. 2, 286) Но далее следуют слова: «… я начинаю питать некоторую надежду, что рано или поздно этот мой труд может попасть в руки суверена, который самостоятельно, без помощи заинтересованного и завистливого толкователя продумает его (ибо он краток и, как я надеюсь, ясен) и, покровительствуя всей силой своей верховной власти широкому изучению этого труда, превратит его умозрительные истины в полезную практику». (3. 2, 286–287).

Удивительно, что эти слова написал человек, который имел непосредственный доступ к воспитанию будущего государя. Напомню, что в эмиграции Гоббс стал одним из воспитателей Карла II. Именно о подобной возможности Платон тщетно мечтал всю жизнь!!! И такая возможность представилась его духовному наследнику Гоббсу. И что же? Гоббс мечтает о каком-то государе, который обратит внимание на его труд в будущем!

Эта ситуация сама по себе с очевидностью демонстрирует одну из главных слабостей гоббсовского «идеального государства». Основой этого государства является сильный, мудрый, добродетельный монарх. Гоббс это хорошо понимает. И это хорошо понимают все сторонники единоличного деспотического правления.

Но где взять подобного государя?! Казалось бы, Гоббсу предоставлена роскошная возможность: единственный в мире человек, который хоть что-то по-настоящему понимает в правильном управлении государством, назначен воспитателем будущего государя. Бери его и пестуй сильного, мудрого, добродетельного монарха. Но Гоббс пренебрегает этой возможностью и мечтает о каком-то другом, гипотетическом монархе.

Судя по всему, Гоббс счел будущего короля непригодным к управлению. Во многом он был прав. Последующее царствование Карла II продемонстрировало его неспособность быть хорошим государем. Кроме того, уже в словах Гоббса скрыт намек – он специально оговаривает необходимость отсутствия «помощи заинтересованного и завистливого толкователя», который воспрепятствует монарху усвоить мудрость философа.

Вообще-то такие теории называются «прожектами». Я тоже могу быть прекрасным прожектером. Например, наблюдая бедственное положение России, я констатирую, что российские политики и правители никуда не годятся. Они не понимают простейших вещей. Ведь спасти Россию несложно! Достаточно заставить чиновников не воровать и мошенничать, а управлять мудро и ответственно; убедить народ перестать пить и бездельничать, и начать усердно трудиться – и с Россией все будет в порядке! Но любой здравомыслящий человек укажет мне, что проблема в том и состоит: непонятно как этого добиться.

То же и у Гоббса. Мудрый и сильный монарх сообразно доктрине Гоббса учреждает правильное правление. Но где взять такого монарха? Он должен появиться как-то сам собой. В основе прожекта Гоббса лежит фактор случайности. Причем, вероятность счастливого случая очень мала, ибо всем известно, что мудрых, сильных и добродетельных людей чрезвычайно мало в сравнении со зловредными и глупыми. И чем выше мы поднимаемся по социальной лестнице, тем меньше мы таких людей находим.

Но предположим, что такой государь у нас есть. Его наличие все равно не делает проект Гоббса более реалистичным. Люди смертны, смертен и хороший государь. Где гарантия, что наследник будет достойным. Из истории мы видим, как редко у хороших государей случаются достойные наследники.

Гоббс и другие сторонники деспотического правления возразят, что гарантия содержится в добрых советниках и в честных высших чиновниках. Но эта гарантия иллюзорна. Опыт показывает, что истинно государственный муж печется о благе страны и не имеет сил, времени и желания опускаться до интриг и карьерной возни. Именно поэтому ловкие и бесчестные легко обходят его в государственной карьере.

А стоит наверху завестись хотя бы одному жулику – он втянет туда и остальных.

Ибо подобное влечется к подобному, и жулику удобнее иметь в качестве подручных других жуликов, нежели добродетельных и совестливых людей. Вот и выходит, что «заинтересованные и завистливые толкователи» окружают будущего государя, а Гоббс, вздохнув, удаляется прочь.

Основания гоббсовского проекта базируются на случайности. Причем на случайности достаточно исключительной. Если план основан на удаче, то такой план плох! Надежда на удачу – признак глупости или отчаяния.

У учения Гоббса очень причудливая судьба. Она определена самим характером его философии.

Учение Гоббса о государстве стоит особняком в политической мысли того времени. Безусловно, он озвучил ряд идей, которые озвучивали и его современники. Но в целом, видение Гоббсом социальной и политической ситуации того времени весьма специфично. Гоббс умудряется явить трезвость и реалистичность взгляда человека, обладающего крепким, бесстрашным умом. И вместе с тем, он демонстрирует удивительную ограниченность и даже тупость.

Исследуя мотивы и характер жизни людей, Томас Гоббс чужд каких– либо иллюзий и заблуждений. В этом отношении, его по праву можно поставить в один ряд с политическим философом XVI в. Николо Макиавелли. Имя Макиавелли стало нарицательным. Причем, это нарицание глубоко негативное. Макиавелли – циник, интриган и падшая личность. Но вся вина Макиавелли состоит лишь в том, что он попытался описать политику такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть, по мнению морализирующего общества.

То же и в случае с Гоббсом, не питающим иллюзий относительно религии, морали, духовности и возвышенных слов. Он констатирует, что в социальной жизни идет непрерывная борьба эгоизмов и корыстных интересов. И побеждает тот, кто обладает большей силой и большим богатством. Религия, мораль, духовность и красивые, возвышенные слова всегда оказываются лишь средством идеологического воздействия господствующего на покоренных.

Понимая все это, Гоббс, безусловно, являет глубокий ум и большую проницательность. Но, вместе с тем, предлагаемый Гоббсом проект оказывается безжизненной, тупиковой антиутопией. Он совершенно не понимает и не чувствует эпохи, в которой живет. Он воспринимает ее всего лишь как данность. И эта данность его чрезвычайно пугает. А между тем, эпоха Томаса Гоббса – это время, когда история внезапно сдвинулась с мертвой точки и стремительно понеслась вперед. Тысячелетия история человечества вращалась в рамках аграрных цивилизаций. И вот теперь она вышла за эти рамки и с все более возрастающей скоростью пустилась по пути социального, научно-технического и духовного прогресса.

Гоббс ничего этого не видит. Он видит лишь ужасы гражданской войны в Англии и предлагает проект окончательного и единственно правильного, как ему кажется, упорядочивания современного ему общества. То, что это общество стремительно меняется, он не замечает.

В итоге, политическая мысль Запада благополучно миновала философию Гоббса. Она учла ее, она использовала ее, но она не остановилась на ней. И чем дальше, тем меньше Гоббс был ею востребован. Он все больше превращался в экспонат музея политической мысли Запада.

Но вне Запада Гоббс все еще актуален. Его философия является болезненной реакцией на радикальные изменения современного ему общества. Муки рождения нового, более эффективного социального порядка он воспринимает как распад и деградацию. И его политическое учение есть попытка заморозить изменения и поместить общество в удушающий, но стабильный вакуум. Политическая доктрина Гоббса есть болезненная реакция на процессы модернизации английского общества. Болезненная реакция плохо совместима с умом и прозорливостью.

И это вновь прекрасно демонстрируют консервативные теоретики стран, только вступивших на путь модернизации. Их идеи удивительным образом созвучны идеям Томаса Гоббса. Также как и он, они видят панацею от всех общественных бед в идеализированном ими порядке средневековой восточной деспотии. И этот порядок они расписывают на все лады.

Не так давно я созерцал по телевизору документальный фильм, посвященный византийской империи. Ведущий – консервативный теоретик – с упоением расписывал идеальный порядок этой империи, созвучный Божественной вечности.

И он же заявил, что лишь одна по настоящему серьезная проблема была у этой империи – проблема передачи власти. Именно из-за нее возникали и все остальные трудности. Ибо недостойный государь своим правлением разрушал достижения достойного предшественника.

Как видите, здесь та же проблема, что и у Гоббса. Но она неразрешима в рамках единоличной власти. В Новое и Новейшее время Запад преодолел эту трудность, сняв с повестки дня вопрос о единоличном правлении. Модернизированное общество управляется посредством демократических институтов, при которых относительная экономическая и социальная стабильность гражданского общества является основой стабильности и преемственности политической власти. Образно говоря, Западу удалось создать «автоматическую» систему управления, своеобразный политический «автопилот».

В странах же, не завершивших модернизацию, мы наблюдаем политическую нестабильность и шараханье из крайности в крайность – слабость и анархичность демократического правления сменяются деспотизмом и тиранией, которые в свою очередь вновь перерастают в демократическую анархию и слабость. В итоге, в этих странах господствует мнение, что демократия ужасна и не эффективна и существует лишь одна приемлемая форма правления – единоличная власть добродетельного и мудрого «государя».

Это мнение отчасти справедливо. Демократия действительно эффективно работает лишь при наличии социально-экономических структур модернизированного общества. Проще говоря, она нуждается в наличии развитого капитализма и устоявшихся институтов гражданского общества, подразумевающего экономическую и прочую независимость как частных лиц, так и их частных объединений: клубов, профессиональных союзов, лиг и ассоциаций, фондов, церковных организаций и т. д. Если этого нет, то демократия сводится к буйствам толпы и манипуляциям элит. Естественно, что в подобной ситуации единоличная власть многим представляется спасением. Иначе и быть не может. Аграрные, немодернизированные страны тысячелетия пребывали под властью монархов и деспотов. Это давняя и неизбежная традиция. Если общество не смогло осуществить модернизацию, то никаких оснований для отказа от этой традиции нет.

Как я уже говорил, политическая философия Гоббса есть болезненная реакция на процессы модернизации английского общества. Но не только. Одну современную ему тенденцию, разворачивающуюся в будущее, Гоббс все же уловил.

Причины и основания своеобразных взглядов Гоббса на первый взгляд очевидны. Он сам в шутку говорил, что его матушка, преждевременно родив его под влиянием всеобщей паники, вызванной приближением испанской Армады, родила и его близнеца – страх. Гоббс сначала предчувствовал бедствия гражданской войны, а затем стал их свидетелем. Всю жизнь он вращался в кругу аристократов, дружил с ними и кормился за их счет. Неудивительно, что он сочувствовал королю и аристократам, а не восставшему народу, потребности которого были ему чужды.

Но Гоббс оказался значительно хитрее и значительно оригинальнее в своих убеждениях, чем думали его друзья-аристократы. Как хороший философ, он не мог просто проникнуться политическими интересами аристократии и монархии и сделать их собственными убеждениями. Как хороший философ, Гоббс нуждался в Истине. И эту истину он обрел в идее Государства-Власти. Он служил аристократам и королю лишь до тех пор, пока они олицетворяли Государство-Власть. И он покинул их, когда обнаружил, что теперь Кромвель олицетворяет Левиафана. Он никого не предавал. Просто те, кто считал его предателем, не поняли сути его убеждений.

И в этом отношении, Гоббс смог уловить сущность одной из тенденций Нового времени. Торжество капитализма привело к власти буржуазию. А буржуазный порядок с необходимостью нуждается в демократии. Но это произойдет значительно позже. Пока же, в XVI–XVIII вв. в большинстве стран Европы становящийся капитализм и поднимающаяся буржуазия дают экономическую и техническую основу лишь для торжества абсолютных монархий. В отличие от средневековых государей, правивших «деревенским» обществом, погрязшем в натуральном хозяйстве, государи Нового времени могут позволить себе содержание регулярной королевской армии и разветвленной бюрократии. Деньги и средства для этого поставляет буржуазия. Она поставляет их в виде налогов и она порождает товарно-денежный оборот больших городов и больших рынков. Грубо говоря, на эти деньги можно нанять солдат и чиновников, и этих солдат и чиновников есть, где разместить – в городах. Здесь они могут неплохо жить, обменивая свое жалование на продукты, товары, услуги и развлечения. И буржуазия принимает этот порядок, ибо она нуждается в централизованном стабильном государстве.

Таким образом, Новое время – это время, когда на сцену выступает «Его Величество – Государство». С каждым столетием оно крепнет, ширится и, в конце концов, охватывает большинство сфер общества. В XVII веке эта тенденция получает свое отражение в идее «регулярного государства», которое устроено и работает как часы и мудро, планомерно направляет общество к всеобщему благу. Гоббс уловил эту тенденцию и возвел ее в абсолют. Вдохновлялся он при этом не столько примером английского государства, сколько французского. Во времена Гоббса в распоряжении английского короля было тысяча двести чиновников, у французского же – сорок тысяч. Кардинал Ришелье смог отладить работу этого аппарата и взнуздать всю Францию, поставив ее на службу интересам Государства. Гоббс восхищался кардиналом Ришелье и старательно изучал его опыт.

Модернизированные страны со временем смогли обуздать и поставить под контроль гражданского общества амбиции государства. Страны же, терзаемые вынужденной, «догоняющей модернизацией», чаще всего оказываются во власти государственных структур. Институт регулярного государства представляется им единственно стоящим во всей западной цивилизации. В итоге, архаическая, а зачастую, просто аграрная страна, выбиваясь из сил, содержит «модернизированное» государство, выражающееся в многочисленном хорошо обученном чиновничестве, профессиональной современной полиции и современной армии. Томас Гоббс был бы доволен.