Текст книги "Комета Магницкого. Полное собрание"

9. Фея в замке людоеда

Над сходящим от жары с ума городом собиралась гроза. Со всех сторон на горизонте распухли тёмно-синие тучи, меж которыми дымилось раскалённое солнце. Ниоткуда ни ветерка. По городу ездили спецмашины, поливая размягчённый асфальт горячим гудроном, от которого разил сизый чад. Колёса автомобилей прилипали к дороге, издавая страшный треск. Несчастные пешеходы, испуганно перебегая через улицу, страдали гораздо серьёзнее, подчас теряя обувь на проезжей части.

Тополиный пух летал по городу, вызывая аллергию у граждан, нос Магницкого также раскраснелся от постоянного чесания. Белыми сугробами пух скапливался в тихих местечках, повсеместно создавая пожароопасные объекты. Пожарные машины не успевали выезжать на возгораний, над городом висел их тревожный вой.

Уже свернув к своей калитке, Виктор увидел вдруг стоящую у забора между калиткой и домом маленькую девочку лет трёх. Беленькая, кудрявая, в очень грязном платьице, в общем, ангелочек со сбитыми коленками и босиком.

Никогда не знавший, что такое обморок, Магницкий вдруг испытал полную парализацию организма при сохранении ясности сознания. Сейчас, в сию секунду здесь произойдёт нечто ужасное, в результате чего с прежней жизнью будет покончено раз и навсегда. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не мог вымолвить простейшего ругательного слова.

Девочка стояла в пуховом озерце, неумело держа в руках спичечный коробок. Не замечая обмершего Виктора, она чиркнула по коробку спичкой, и старательно хмурясь, засунула горящую спичку в отверстие для писем и газет, где с внутренней стороны забора прибит деревянный почтовый ящик.

Парализация окончилась.

– Ты чего делаешь? – отбирая спички, воскликнул он. – Сама же первая сгоришь!

Девочка надулась хорошеньким, тоже испачканным, неухоженным личиком и произнесла, старательно выговаривая слова:

– Здесь живут плохие богатые.

– Это кто же тебе сказал?

Она вдруг заревела и убежала прочь.

Распахнув калитку в ограду, Магницкий быстро открыл почтовый ящик: запутавшись в паутине, в нём висело несколько обгорелых спичек.

Шезлонг находился возле крыльца, в тени. На нём царицей Савской возлежала Иринка, читая свою любимую «Анжелику».

– Весь день провела здесь?

– Нет, ходила немного поучилась в библиотеку, у нас завтра экзамен. А здесь живу потому, что тихо.

В доме скопилась духота, раскрыл окна в сад – проветрить.

Взял газеты, телефон, и прилёг на кровать.

Начал с однокомнатных. Расчертил в блокноте таблицу на несколько колонок, где по каждой квартире, продающейся в городе, будет собрана самая подробная информация, сколько на это уйдёт времени, неизвестно, может, три дня, а возможно, и целая неделя. Нашёл в газете заголовок «Продаю квартиру» и набрал первый указанный телефон.

Кто-то тихо вошёл в дом. Скрипучая кухонная половица возле печи выдала присутствие человека. Он долго обследовал кухню. Затем всё стихло. Но вот некто явился опять. Из кухни неизвестный перешёл в столовую, где пребывал по своим делам ещё минут десять. Магницкий обзвонил десяток номеров с переменным успехом, когда на пороге возникла Иринка.

Она рассматривала комнату, будто не замечая его. В руках держала тарелку.

Когда их глаза, поубегав друг от друга, встретились, девушка спросила:

– Хочешь щавеля?

Как раз в это время Магницкий опрашивал застенчивого продавца недорогой квартиры, буквально щипцами вытягивая из него информацию, поэтому поднёс палец к губам.

Иринка сделала два шажка, встала у рояля, облокотившись на него одной рукой, потом, не расставаясь с тарелкой, прошлась, слегка покачивая бёдрами и заводя ногу за ногу, как модель на подиуме, после чего оказалась совсем уже рядом и вдруг… осторожно присела к нему на край кровати.

Действительно, в тарелке высилась горка зелёных листьев. Ещё он зафиксировал перед собой на тонкой нежной шее цепочку с серебряной монеткой. В старые добрые времена за такой изгиб шеи девушку называли лебёдушкой.

Виктор медленно протянул руку к угощению, что располагалась на голых загорелых коленках, взял из вежливости один листик.

Пока его рука с карандашом странствовала по воздуху до тарелки, Иринка за ней напряжённо следила, затаив дыхание, лишь после того, как мужчина ограничился листом щавеля, тихонько выдохнула и шевельнулась.

– Где нарвала?

– Места надо знать.

– Что за монетка?

– Это не монетка, иконка Варвары великомученицы.

– Варвары великомученицы?

– Да.

– Ничего себе.

Очевидно, никто в данную минуту не будет протестовать, если осторожненько взять монетку, рассмотреть, коснувшись слегка пальцами нежной кожи груди, как-то он уже попадался на точно такую шутку, поэтому, не наступая на старые грабли отделался краткими словами благодарности, продолжив накручивать телефонный диск.

– Хочешь купить благоустроенную квартиру, а дом продать?

– Товарищ попросил разузнать про квартиры, выяснить, что и где почём. Он живёт в общежитии без телефона.

– Почему сам не пришёл звонить?

– Нет времени, попросил меня. Мне для хорошего человека не трудно.

– Приготовить ужин?

– Не думаю, что есть что-нибудь кроме картошки и лука.

– Хочешь, пожарю картошку?

Виктор с как можно большей укоризной глянул в нескромные фиолетовые глазки.

– Жарь. Только учти, большая конфорка не работает. А маленькая греет плохо, пользуйся средней. Картошка в углу, за столом, в ящике. Лук в холодильнике, который тоже не работает, там на кухне стоит, «Кузбасс», в нём ещё какие-то стеклянные банки.

– Не беспокойся, уж как-нибудь найду, – она вскочила с кровати с видимым облегчением.

Да, нынче прежнее решение ей самой кажется странным, наваждение исчезло, девушка явно перепугалась напоследок, что её схватят в последнюю секунду за голые коленки да кинут на постель.

Умчалась с грацией перепуганной феи, попавшей в заколдованный замок людоеда.

Магницкий остался лежать на кровати, соображая, что могло заставить Иринку прийти, и остановился на вполне очевидном варианте, что учащейся железнодорожного техникума до чёртиков надоел коммунальный ад. Это вполне понятно. Девушка готова выскочить замуж даже за такого пожилого человека, каким по её мнению является он. Разница в возрасте составляет ни много ни мало тринадцать лет.

Что там Витька поделывал в тринадцать лет? Эх, лучше и не вспоминать.

На кухне раздался визг, будто с гостьи заживо содрали кожу вместе с купальником и нагрудным медальоном-иконкой страдалицы Варвары. Значит, она всё-таки не убежала домой, а готовит ужин!

Виктор забыл стиль Фюсбери – вылетел из кровати каким-то новым комбинированным способом, нервно дёргая членами, чтобы, с одной стороны, не расколотить обкаканную мухами люстру, а с другой – не упасть раньше времени на рояль, над которым уже зависла правая нога.

Назовём данный стиль прыжком кузнечика, укушенного осой; и приземлился почти на пороге. Антикварному роялю пришлось немного посторониться, чтобы не быть разбитому в щепки. Вот идиотка!

– Чего орём? – заорал сходу, увидев, что кожа и зелёный лягушачий купальник на месте. – Что подумают люди? Одно из двух: или я взялся резать в своём доме свиней, или женщин, но в любом случае некультурно, правда?

– Крыса! – каркнула Иринка, указывая пальцем в угол.

– Ну и что, крыса? Она тебя съела, обыкновенная домашняя крыса?

– Ага, она картошку обгрызла. Я наклонилась в угол, беру картофелину из ящика, а она с другой стороны её не отдаёт!

– Где крыса, где картошка?

– Крыса убежала, потому что я в неё картошкой кинула.

– Отлично, вещдок утерян.

– Вот она, вот она! – Иринка подобрала с пола картофелину.

– Слушай, прошу тебя, не кричи так.

– Видишь, обгрызена!

– Действительно. А ну, открой рот.

– Зачем?

– Вдруг ты мне сценку разыгрываешь, артистка? Погрызла картошку, между прочим, очень дорогую – у частника брал, швырнула и давай орать. Открывай рот без разговоров! Кому говорю?

Сузив от злости зрачки, Иринка разинула пасть.

– Нет, резцы другого размера, – сличив картошку с зубами учащейся железнодорожного техникума, произнёс Магницкий задумчиво. – Ладно, можешь закрыть.

Иринка рта не закрывала, молча вращая глазами в направлении тёмного угла кухни.

На ящике с картошкой сидела мокрая рыжая крыса, глядела на них и ухмылялась в высшей степени нагло. Виктор тотчас бросил в неё обгрызенный корнеплод, крыса прыгнула на стол и, гримасничая, зателепала по клеёнке, волоча длинный хвост со спокойной неторопливостью важной дамы на прогулке. Иринка опять заверещала, благо рот был уже открыт, Магницкий схватил сапог, замахнулся, Иринка стихла, крыса прыгнула в холодильник «Кузбасс», всегда стоявший с распахнутой дверцей, служа сушилкой для стеклянных банок. Осталось легонько пнуть дверцу – та защёлкнулась.

Иринка хлопнула в ладоши:

– Так! Отличная мышеловка. Как мы её оттуда вытащим?

– Пока не придумаем, пусть сидит.

Из холодильника доносилось звяканье стеклянных банок: крыса обследовала свою тюрьму.

– А она не прогрызёт его где-нибудь?

– «Кузбасс» испокон века цельнометаллический, не прогрызёшь.

– Если откроем, она как выскочит, как выпрыгнет на нас, – Иринка нервически передёрнулась. – Выскочит и убежит!

– Это точно.

– А съестного там ничего нет?

– Лук только, – с грустью промолвил Виктор, – придётся жарить картошку без лука.

– Это даже проще.

За окном резко потемнело, пришлось включить свет.

– Слушай, сейчас начнётся дождь, которая может идти всю ночь, зачем, спрашивается, тебе потом бегать под ливнем, когда можно сейчас прекрасно дойти посуху?

– Картошки стало жалко, да? Не беспокойтесь, я ем очень мало.

– Нет, тебя.

– Бросьте, дяденька. Уйду, конечно, и знаете почему? Скучный вы до безобразия. Сидите здесь с… крысой в холодильнике! Можете даже её заморозить себе на завтрак.

Она убежала через сад, воспользовавшись тем самым путём, что и мать её Тамара. На бегу отбивалась от мошки, расплясавшейся в воздухе перед дождём.

Ливень хлынул сразу, как только девица исчезла из поля зрения. Магницкий очень обрадовался, надеясь, что теперь прибьётся наконец тополиный пух, из-за которого можно по такой погоде очень просто, вернувшись с работы, оказаться на родном пепелище.

Дождь хлестал в наклон, со стороны улицы по стёклам окон струились потоки воды, размывая всякое изображение. Открыв окна в сад, Виктор наслаждался запахом и видом чудесных картин, вспыхивающих то и дело при ударах молний. Внезапно уши уловили звук падающих струй за собственной спиной, обернувшись, он увидел, что с потолка действительно льются струи дождевой воды.

Дом раскрывал свои новые, доселе неизвестные стороны. Как-то во время посещения чердака он обратил внимание на множество плошек, мисок и ржавых тазиков, расставленных повсюду, но как-то не придал этому значения. Похоже, наступил момент, когда посуда переполнилась.

Пришлось срочно лезть на чердак, растворить там небольшое чердачное оконце и бегать в кромешной тьме, стукаясь головой о балки, выплёскивая воду из мисок и тазиков на улицу через то окошко.

Кровельное железо всюду проржавело, сверху капало, лило и подтекало. Дождь ещё более усилился. Противоположная сторона улицы исчезла в непроницаемой пелене.

В доме так же пришлось расставить всю имеющуюся посуду из буфета, апрельская капель наполнила весенней музыкой комнаты. Но главные неприятности подстерегали впереди.

Среди ночи вдруг раздался удар такой силы, что благоприобретенная недвижимость Магницкого вначале вздрогнула и присела, потом подскочила, как большая лягушка. Бам-с!

Он выскочил из жилища в чем был, подозревая начало землетрясения. Ливень ревел устрашающе. Всполохи молний следовали один за другим, освещая сад непрерывной жуткой синевой. В их адском свете различил лежащую на крыше огромную ветвь, которая обрушилась с рядом стоящего тополя. Где-то в невидимой глубине сада трещали под напором воды и ветра старые черёмухи. Крыша все-таки пока не рухнула, и Виктор решил возвратиться в дом, предпочитая быструю смерть от удара балкой по голове, нежели быть заживо размытым на составляющие организм молекулы.

Крыса громко пищала в холодильнике, билась о стенки, требуя свободы. Пришлось открыть дверцу. Животное кубарем вынеслось оттуда, визжа и стеная, скрылось в углу за ящиком с картошкой, гулко свалившись в подполье.

10. Любопытная трагедия намечается

А утром погода снова как на заказ.

Но общее состояние хозяйства могло обескуражить кого угодно. Битый час провозился на крыше со стволом упавшей части тополя, пока не разрезал на части и не спихнул наземь, стараясь не зацепить мокрые провода. Ювелирная работа!

В саду, не выдержав веса собственных разбухших стволов, повалились три огромные черёмухи.

Одно из деревьев крайне неудачно придавило будочку туалета, отчего последняя напоминала картонную модель косого параллелепипеда, который не изучается в школьном курсе геометрии. С этим деревом что-то надобно было делать в первую очередь. Рубить снизу рискованно: отрубленный ствол может окончательно раздавить важную составляющую его недвижимости, поэтому Магницкий приставил к туалету гниловатую лесенку, как можно осторожнее влез на крышу, прихватив с собой пилу и топор.

Ножовка моментально увязла в сырой древесине, тогда в дело пошёл тупой ржавый топор, от бодрого стука окрестные деревья вздрогнули и сбросили с себя многочисленные бриллиантовые колье.

Створки Тамариного окна распахнулись, соседка помахала ему рукой, критически осмотрела мокрый сад и решила заняться аэробикой дома. На подоконник уселась загорать Иринка. Эта дулась: не здоровалась, всячески изображала, что не замечает вовсе, в конце концов разлеглась на подоконнике, нацепив чёрные очки, делая вид, будто загорает.

Соседнее окно также раскрыто, однако Савраскины в нём покуда не обозначились, закрывшись от прочего мира вымокшей за ночь марлевой занавеской.

Зато у красавца Василия конец ночной смены. На маленьком самодельном балкончике он прощался с чрезвычайно симпатичной девушкой, которая намеревалась спуститься по персональной лестнице вниз, но излишне содрогалась в коленях, ноги явно её не слушались.

Магницкий проникся к ней сочувствием. Из своего короткого альпинистского опыта он прекрасно помнил, как трудно спускаться утром с вершины, куда вечером заскочил в романтическом угаре первопроходца.

Никоим образом не препятствуя бегству, Василий, лишь слегка приобнял красотку сзади за умопомрачительную талию, с чувством произвёл контрольный поцелуй в затылок и подтолкнул к ступеням.

Звуки топора разбудили округу раньше положенного срока. Белые, пахнущие черёмуховым соком щепки полетели в разные стороны.

– Эй, товарищ на сортире, берегись, – послышался звонкий Иринкин голос, – Джина пришла.

Магницкий повернулся, и в трёх шагах от своей будочки увидел огромную кавказскую овчарку с потрясающей гривой и пушистым хвостом.

Собака угрожающе обнажила клыки немыслимого размера. Косой параллелепипед жалобно скрипнул, скособочившись ещё ниже.

Отмахав ручкой положенное время вслед юркнувшей на улицу ночной гостье, капитан в отставке мгновенно оценил ситуацию на чужом фронте, статно повёл крутыми плечами и остался на занятых позициях:

– Да-а-а-а, – процедил он, – на живца и зверь бежит! Любопытная трагедия намечается…

В окне Савраскиных показалась голова в бигудях Савраскиной-жены, без топора. Топор на этот раз был в руках Магницкого, он решил не дрейфить, во всяком случае, не показывать этого перед всей честной компанией. Зрители неторопливо заняли свои места и ждали начала спектакля.

– Это Джина вернулась, – пояснила Ирина, – она у хозяйки жила раньше, а после её смерти куда-то делась. Вы только не вздумайте от неё бегать, догонит – хуже будет.

Виктор продолжил рубку ствола черёмухи.

– А возьми ружьё на чердаке, – взлетел голос чертёжницы Савраскиной из форточки.

– Старая ты дура, – тотчас откликнулась невестка Наталья, – пока он до крыльца добежит, собака успеет его три раза сожрать и три раза выплюнуть. Топором пусть отбивается, вернее будет.

– Может, милицию вызвать? – спросила Иринка.

– Не надо милиции, – Магницкий продолжал делать своё дело, краем глаза поглядывая на домашнее животное и тщась надеждой, что собачка сама куда-нибудь уйдёт.

– Он с ней и так справится, – Василий почесал грудь в десантной тельняшке. – С топором-то, чего там… запросто. Один каратист с голыми руками против тигра дрался и победил, а тут с топором. Люди вон с одной деревянной рогатиной на медведя ходили, а тут топор железный. Нет, нормально, без милиции справится.

Собаке надоело ждать Магницкого, она перестала рычать, села и высунула огромный розовый язык. В такой шубе бедняге действительно жарковато.

Большая часть мокрого пряно пахнущего ствола переломилась, повиснув на сочной коре, осталось рубануть снизу. Виктор спихнул ствол с туалета, чувствуя, как будка вдруг разом выпрямилась, его подняло вверх на четверть метра.

– Вот, теперь совсем другое дело, сортир в порядке, – подсказал, как всегда, вовремя Василий, – есть где нужду справлять.

Наверху делать было нечего, это понимали все, и Магницкий в том числе. Надо было спускаться вниз.

Соседи заинтересованно ждали от него мужского поступка, он постарался их не подвести. Собака встала, неторопливо двинулась в его направлении. С детства сообразительный Магницкий принялся обрубать ветви павшего дерева, расчищая дорожку к дому, густо заваленную черёмухой.

Когда человек весь в работе, даже кавказская овчарка его уважает: подошла, обнюхала, после чего вдруг махнула хвостищем – видимо, он уже в достаточной мере пропитался запахом дома, чтобы сойти за своего.

Расчистив от веток тропинку, Магницкий осторожно двинулся в направлении крыльца, Джина побежала впереди с видом проводника. Встала у двери в кладовку, давая понять, что её жилище там, Виктор открыл щеколду, собака степенно зашла к себе, укоризненно окинув взором пустые миски.

По требованию новой жилички в одну посудину он налил воды, в другую пришлось сложить остатки вчерашней картошки с кусками хлеба, собака набросилась на еду со зверским аппетитом, еле успел отдёрнуть руки. Быстренько закрыл кладовку на защёлку и вздохнул с облегчением, так ему всё же спокойнее.

Хорошо, что не надо поливать клумбочку, и, кажется, тополиный пух прибит до следующего сезона. Это радует.

Грядущий день решил посвятить работе по наполнению базы данных. Вот скоро станет настоящим специалистом в области недвижимости, будет зарабатывать кучу денег, сможет купить шифер на дырявую крышу…

А пока вскипятил чай, сел в кресло, бросил взгляд за окно: Тамара отказалась от аэробики на свежем воздухе в промокшем саду. Зато дочь её Иринка не забыла навестить с утра пораньше.

– Накормил собаку? – спросила, деловито входя на кухню, будто к себе домой.

– Покормил.

– Хлебом?

– А вам, девушка, собственно, какое дело?

– Собаке нужно мясо давать, кости и кашу, лучше всего овсяную. Можно суп сварить.

– В ближайшее время ухожу на работу.

– Нашёл работу?

– Представь себе.

– Молодец. Тогда кашу могу я приготовить. В доме есть какая-нибудь крупа?

Он небрежно кинул пакет с пшёнкой на стол:

– Вари.

– С собакой нужно гулять утром и вечером, она не может всё время сидеть взаперти в кладовке.

– Крыса же сидит в холодильнике, и ничего.

Иринка опять выпучила глаза:

– Она ещё там?

– А где ей быть? Или хочешь, чтобы я её тоже хлебом и кашей кормил? Али выпустить прямо сейчас? Она сразу как выскочит, как выпрыгнет…

– Ой, не надо сейчас. Потом, когда уйду.

– Нет, это я уйду, а ты вари кашу, как обещала. Потом можешь загорать на шезлонге сколько влезет, хоть весь день.

– Ещё чего, у меня сегодня экзамен, а с завтрашнего дня практика, между прочим, в депо. Прошу не указывать, чего мне здесь делать. Кашу Джине сварю и уйду. Вот так. Понял?

Битое утро Магницкий просидел в офисе, занимаясь делом: вводил информацию по квартирам в базу данных, звонил хозяевам квартир, натыкаясь в основном на подставные фирмы, дававшие рекламу под видом частных лиц.

Фирмы не называли точного адреса, это его раздражало. Коллеги по бизнесу вежливо предлагали бесплатно покатать на своём транспорте и показать любую квартиру из «обширного каталога, если, конечно, имеют дело с серьёзным клиентом». Он задавал наводящие вопросы. Это напоминало соревнование по вежливости, и чаще всего победителем схватки выходил Виктор.

Ольга разбиралась с приходящим бухгалтером по налоговой отчётности. Бухгалтерша все время оглядывалась на стол, гле стояла ваза с цветком.

На этот раз Магницкий принёс декоративный красный мак на толстом мохнатом стебле, такой огромный и красный, что не верилось, что перед глазами настоящее живое растение, а не первомайский транспарант, изготовленный выпившими ради праздничка цветочницами.

Даже на его детдомовский вкус, не испорченный никаким экспрессионизмом, декоративный мак был немножечко вульгарен, но ничего другого просто не попалось под руку. На свой страх и риск водрузил гиганта в вазу, где днём раньше благополучно загнулся от жары букет меленьких, недоразвитых пионов и терпеливо ждал реакции, однако директор никак не отозвалась о новом цветке, возможно, ей было не до того. Зато бухгалтерша, помогавшая составлять отчёт в налоговую, пришла в неописуемый восторг, поняв, что в воду поставили не искусственный шёлк с хрустящей бумагой, а самый настоящий живой цветок.

– Никогда не видела такого чуда, – сказала она, встала, подошла и понюхала.

Ага, купилась. Цветок ничем не пах.

Однако женщина продолжала восхищаться его тропической яркостью, и восхищалась бы, наверно, до вечера, если Ольга вовремя не подарила ей Голиафа цветочного мира, почти ехидно улыбаясь.

– Она вообразила, что ты мой любовник, теперь растрезвонит всем знакомым.

– С чего вдруг?

– Каждый день таскаешь новые цветы, и смотришь этак…

– Я смотрю?

Магницкий хотел страшно возмутиться, плюнуть на всё, громко встать и уйти, хлопнув дверью на прощанье, чтобы никогда больше… но почему-то остался сидеть на месте, да ещё немного сгорбился, тем самым наглядно демонстрируя, сколь низок уровень его притязаний. Промямлил жалостно, по-сиротски:

– Хорошо. Извини. Больше не буду носить цветы, раз такое дело.

– Ну и отлично. Мы ведь товарищи?

– Да чего там, просто коллеги.

– Приятно слышать. Не прими меня за неврастеничку, но это так всё надоело.

– Само собой. Нет проблем.

– Рада слышать, что хотя бы здесь их нет. А вообще на сегодняшний день надо пристроить куда-то автомашину, срок аренды гаража кончился вчера, ставить некуда, к тому же нет шофёра, потому что нет денег.

– Можно разместить у меня во дворе. Если рискнёшь, попробую водить, права-то есть, но практики, честно говоря, маловато.

– Тогда давай прямо сегодня и поставим к тебе, а там видно будет, может, ещё что-нибудь подвернётся, заодно покажешь своё бунгало.

Последний рейс Магницкий совершал на импортной машине с правым рулём в апреле месяце, доехав от гаража до своего, тогда ещё чужого, дома, забрал продавцов, отвёз к нотариусу, где произошёл обмен дома на машину. Обратно добирался пешком.

Теперь старался изо всех сил соблюдать правила дорожного движения на ярко-красном «Москвиче» не первой молодости. Подкатил к самым воротам и остановился.

– Место хорошее, – похвалила Ольга, – и домик вроде ничего. Это твои насаждения перед фасадом, или зелентрест действует?

– Зелентрест, – застеснялся Виктор. – Подожди немного, открою ворота, и, кстати, проверю, открываются ли они.

Юркнув в калитку, быстренько обежал дом: шезлонг перед крыльцом пуст, дверь закрыта на замок, а ключ на месте.

В одну секунду убрал доску, запиравшую створки ворот, те распахнулись, и у директора, стоявшего на тротуаре возле машины, вырвалось:

– Как чудесно!

Даже сняла солнцезащитные очки, чтобы получше рассмотреть заросли черёмухи на дальнем плане, поваленные бурей деревья и альпийский луг, благоухающий запахом трав и всевозможных лютиков с порхающими бабочками, не имеющими никакого спроса на местном рынке. От всего этого природного буйства тянуло сочной прохладой старого парка.

– Так и чудится, что там скрывается родник, – указал он на заросли сирени вперемежку с ранеткой.

– Правда, родник?

– Искал, но ничего кроме пустых кошельков не обнаружил.

– Кошельков?

– Ну да. У меня есть единственное объяснение их обилия. Тут по вечерам довольно пустынно, несмотря на центр. У одиноких прохожих вырывают кошельки и сумочки, деньги забирают, а пустые улики бросают через забор. Хоть кожгалантерейную лавку открывай, ей-богу.

Ольга подозрительно огляделась.

– А машину нашу не своруют?

– Что ты, её кавказская овчарка будет охранять. Вот послушай.

Виктор открыл входную дверь и приложил палец к губам. За дверью кладовки по полу застучали хвостом, как большой деревянной палкой.

– Она не вырвется?

Услышав чужого, Джина истошно взревела, бросилась грудью на дверь, которая специально для таких случаев была сделана из очень толстых досок.

– Конечно, не вырвется. Но пройдём лучше в дом.

Демонстрируя жилплощадь с русской печью и комнатным роялем, Магницкий надеялся, что гостье здесь понравится. Похоже было на то, что так и вышло. Дальская согласилась ждать, пока вскипит чайник, заинтересовалась русской печью, но тут посмотрела в окно и широко раскрыла глаза. Удивление было написано на её лице большими каллиграфическими буквами. Да, его сад – это что-то. Он тоже посмотрел, и увидел, что шезлонг не пуст, на нём раскинулась Иринка без лифчика.

– Это соседская девочка, – счёл нужным пояснить с рассеянным видом, – разрешаю им загорать, когда меня нет дома. Не знает, видимо, что мы уже приехали. – Кинул быстрый взор на Дальскую. Лицо директора продолжало оставаться задумчивым. – Обычно они лазят сквозь дырку в заборе.

– Кто они?

– Мать её Тамара по утрам делает вон на той полянке, что подальше, утреннюю гимнастику, а Иринка днём загорает.

– Очень симпатичная девушка.

– Учится в железнодорожном техникуме. Любит животных. Хорошо учится, молодец. Кстати, сегодня у неё был последний экзамен.

– Замечательно.

– Пообедаем? Есть каша, – Виктор открыл кастрюлю. – Пшённая, будешь?

– Сам варил?

– Но вполне съедобная.

– Ладно, машину будем ставить здесь. Я согласна. Пора возвращаться на работу.

Она шла впереди, Магницкий сзади по дорожке мимо Иринки, стараясь её не замечать, однако учащаяся техникума сняла очки-консервы и произнесла с приветливым радушием хозяйки:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, – ответила Ольга, – сейчас вы можете обгореть, лучшее время до десяти утра, или вечером после шести.

– В нашей северной местности лето бывает один день в году, и то мы его проводим на работе, – развеселилась Иринка.

– Гляди, как бы волдыри не пошли… – предупредил Виктор и показал из-за спины кулак.

На улице громко вспомнив, что забыл закрыть дом, вернулся на нудистский пляж. Заметив его приближение, в отличие от первого раза Ирка прикрылась книжкой.

Магницкий молча прошёл мимо, закрыл дверь на ключ, опустил его в карман, взял стоявшее за бочкой ведро с водой и с пожеланием «Охолонись маленько» вылил ей на голову.

Иринка завизжала, вскочила, тряся книгой:

– Дурак, книга чужая, замочил, придурок! Больше не буду тебе кашу варить, болван такой!

Храня вежливое молчание, повернулся к бочке, зачерпнул следующую порцию. С необыкновенной скоростью полураздетая девушка кинулась бежать к забору, и, естественно, добралась до него вся исхлёстанная разлапистой крапивой. Поставив неизрасходованное ведро на скамейку, Виктор вернулся к машине.

– Что-нибудь случилось? – иронически глядя в сторону, спросила Ольга, когда выехали на дорогу, – я слышала истошные девичьи вопли.

– Ира решила искупаться.

– Да, сегодня жарковато. Кстати, в этом году ни разу не была на речке. Если в субботу погода будет хорошая, давай съездим?

– Давай.

– Отвезёшь?

– Конечно.

– А потом заберёшь?

– Я тоже могу позагорать где-нибудь неподалёку, если, конечно, не возражаете.

– Хорошо.

– Нужно будет только предварительно заправиться. Чтобы потом не тратить время.

– Денег дам. Ты ездишь медленно и неуверенно, у тебя такой стиль?

– Желаете, чтобы я ехал быстро и неуверенно?

– Нет, если неуверенность – основная составляющая твоего стиля вождения, лучше пусть будет медленно. Ирина меня развеселила. Радует то, что сделала она это не для тебя, а ради меня. Почему-то приятно. И как часто приходит в гости?

– Я бы не сказал, что слишком часто…

– Когда была в последний раз, и чем вы тогда занимались?

– Мы?.. Не помню. Ничем не занимались. Раза два дома была. Один раз щавелем угощала, в другой раз поймали крысу в холодильник, после чего разразилась гроза и у меня свалило три черёмухи. Видела?

– В холодильник, говоришь? Любопытный случай.

Потихоньку – полегоньку кроссворд городского рынка недвижимости заполнялся по горизонталям и вертикалям.

Ольга прохаживалась с чашкой кофе по кабинету, останавливаясь то у распахнутого окна, из которого открывался довольно мрачный двор с кучей угля возле бункера кочегарки, а разнообразие вносили разве что новенькие, блестящие на все лады вывески магазинчиков, аптеки и кафе, не страдавших от обилия посетителей, то заходила в каморку с уснувшей навсегда СМ-кой. Пару раз останавливалась возле него, глядела в экран, ничего не говорила. Магницкий работал не отрываясь.

– Послушай, – сказала наконец немного сердито, – это всё не срочно, что ты сейчас делаешь, легко может подождать и день, и два, и три, без всяких осложнений.

– Может, – согласился Виктор… – А чем предлагаешь заняться?

– Прекрасно знаешь, чем, – Ольга встала рядом, опершись рукой на спинку стула, – надо освобождаться от СМ-ки, это самый срочный вопрос. Те мужики оказались хуже Котомкина. Ясно?

– То есть за грамм они дают меньше?

– Надо попытаться убедить Котомкина поднять цену хотя бы до пятидесяти тысяч рублей за грамм. Я это не могу сделать. Попробуй ты. Вот его телефон.

– Хорошо, попробую, хотя ручаться не могу.

– Никто не просит ручаться. Надо только попробовать что-то реальное предпринять. Совершить над собою усилие и сделать. Только и всего.

– Хорошо.

В кабинет по-свойски заглянул директор соседней страховой компании, с порога разулыбавшись Дальской.

Дверь его офиса всегда широко распахнута, за огромным столом напротив входа восседает довольный жизнью начальник с глянцево – прилизанными волосами на манер юристов нью-йоркского Сити, погружённый без остатка в чтение толстых гражданских кодексов по предпринимательству. А вот клиентов Магницкий что-то ни разу не замечал – слишком дороги нынче правоведческие услуги даже для предпринимателей.

– Оленька, серденько мое, что тебя не слышно, не видно? Опять вся в заботах. Ну разве это жизнь для обворожительной дамы? Бросай богадельню компьютерную, бис с ней, нечистой, пошли ко мне замом…