Текст книги "Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман"

– Смотри, чтоб клейма не осталось, – пошутил подполковник.

– Демонстратор одежды, – неожиданно сообщил Федор.

– Ты о чем, брат? – удивился подполковник.

– В советские времена так назывались модели на подиуме…

– Эка у тебя, брат, какая задержка с мыслями?!

– Слабенький процессор, – постучал себя Федор кулаком по лбу.

Подполковник снисходительно усмехнулся. На том и расстались. В то время слабого развития компьютерной техники в стране бывшего соцстроя, пожилой следователь вряд ли понял, что такое процессор2525
  Электронный блок или интегральная схема. Главная часть аппаратного обеспечения компьютера.


[Закрыть]. А Федору уже нечего было сказать в оправдание за свое неумелое вранье.

В холле гостиницы нервно мял кепку парень Коля в сером плащике. Федор поднес ладонь козырьком ко лбу, как это делают в фильмах американские вояки, если встречают начальство без головного убора, и отрапортовал:

– Подполковник Тарасов распорядился, следовать за мной, лейтенант.

– Есть, – коротко ответил парень и напялил кепку на уши.

Игрунок

Сложно объяснить, почему скромняга Федор так осмелел. Скорее всего, туманные намеки, философские высказывания старого следователя пробудили в нем не только и ни столько боязнь уголовной неизвестности, сколько наглую уверенность, что стоит рискнуть и потянуть момент возврата чужой сумки кому бы то ни было. В жизни Федора ничего существенного и неординарного не происходило. Даже если и были всплески некоторых событий. То чаще всего, все возвращалось «на круги своя» и по-прежнему оставалось обыденным, серым и скучным. В их семье всё заранее планировалось, заранее просчитывалось и продумывалось. В основном, родителями. Что называется, следовали они всей семьей в среднестатистическом русле и руководствовались здравым смыслом «униженных и оскорбленных» из народа.

Как известно из опыта древней истории, здравый смысл во все времена оказывался, в конце концов, заблуждением прошедшей эпохи.

Даже скромные коммерческие успехи Федора происходили вяло и обыденно. Деньги появлялись и исчезали. Так же медленно рушилась надежды на материальную обеспеченность к старости.

В итоге, в свои тридцать восемь лет Федору, по сути, нечего было вспомнить. Все воспоминания слились в единый серый поток сумбурных эпизодов, в основном, студенческих лет.

Первая брачная ночь с законной супругой могла стать самым впечатляющим событием жизни. Но не стала. До Липатовой Милены Ростиславовны, теперь уже бывшей жены, Федор женщин не знал. Можете глупо хихикать или громко смеяться, но это так. Ко дню рождения, на тридцать два прожитых года, с родителями на общем собрании решили, что пора переростку вступать в брак и создавать семью. В субботу отметили день рождения. В воскресенье Федору привели свататься Милку Липатову, с которой они вместе ходили в школу. Он был старше «суженой» на шесть лет. И не виделись они с выпускного Федора. Их мамы учились на одном курсе пединститута и до сих пор делали вид, что дружили, перезванивались, иногда вместе ходили по вещевым рынкам.

Повзрослевшая Липатова показалась Федору вполне симпатичной девушкой, если сильно прищуриться. Она была милой простушкой, если не замечать ее волнисто-пушистых завитушек на висках и очков с толстенными линзами, отчего глаза ее напоминали рыб в круглом аквариуме. Милка была наивна и даже глупа, как все девочки – переростки, которых не отпускали от маминой юбки ни на шаг и после совершеннолетия. Внешне она напоминала артистку Светлану Крючкову из многосерийного фильма «Большая перемена». Но в отличии, от умницы – персонажа Крючковой, суждения взрослого ребенка сводились к тому, «как мама скажет». По велению мамаши Милка училась на библиотекаря в Ждановском университете.

Свадьба прошла скромно, по-семейному. Но расписались с тихим «дворянским» пафосом в ЗАГСе на Английской набережной.

В первую брачную ночь, Липатова отказалась раздеваться. Рядом не было ее мамы, некому было подсказать, как вести себя в постели. Глупая и наивная, Липатова тихо проливала горючие слёзы и умоляла, чтобы Федор сделал все «так» и как можно быстрее.

Как так? Хотелось бы знать и самому Федору на тот волнительный и глупейший момент, как это можно сделать с одетой женщиной. Девственник Федор плавился от желания увидеть молочное тело Милки, ее крепкие груди, что угадывались под ночной рубашкой и старомодным бюстгальтером. Бедная, несчастная девочка-переросток Липатова твердила, захлебываясь слезами, что с первого раза, как говорила ее мама, у них все равно ничего не получится, особенно, у самого Федора.

– Так мама сказала, – убеждала законного мужа Липатова.

– Плевать я хотел на твою маму! – заорал Федор от нервоза и перегрева идиотизмом первой брачной ночи и тут же пожалел об этом. В дверь их спальни требовательно постучали костяшками пальцев.

Федор имел глупость податься в «примаки» – поселиться у тещи, по сговору обеих любящих мам. Если желаете, чтобы вас во всех углах подслушивали чужие тёти и давали советы, как жить, – поселитесь у тёщ и тестей.

Ранним утром Липатову, растрепанную и заплаканную, гладила по головке в развороченной постели Ираида Вениаминовна, теща Федора, с ненавистью выговаривала зятю, что он – самый развратный тип и садюга, что надо ребенку дать время привыкнуть к незнакомому мужчине.

А?! Каково? Ребенку – в двадцать шесть лет! Даже Федору, закоренелому девственнику, такому же маменькиному сынку, и то показалось заявление тещи наивысшим идиотизмом!

Милена и Ираида Витаминна, как называл Федор тещу скороговоркой, доставали своим интеллигентным примитивом и дебилизмом терпеливого Федора год и три месяца. Дольше он не выдержал. Развод показался ему наивысшим моментом духовного, морального и телесного освобождения.

У младшего лейтенанта Летягина Николая Игоревича биография оказалась еще круче. Будто старые добрые друзья, они с Федором шагали по Невскому и жаловались друг другу на жизнь.

Этим летом Николай окончил и, довольно средне, высшую школу милиции. В профессию милиционера его втянул за уши дядюшка в чине полковника, когда-то служивший УБХСС2626
  Управление по Борьбе с Хищением Социалистической Собственности и спекуляцией.


[Закрыть]. На всём жизненном пути бедняге Николаю продыха вообще не давали. Родители – военные и родственники – сплошные милиционеры.

С детства – гарнизоны и учеба из-под палки, отрочество – в суворовском училище. В юности – жестоко подавленный всей семьей ребяческий бунт, с оформлением чуть ли ни в психушку, – и, как отступной, высочайшее дозволение учиться в школе милиции. Оперативник Коля расчувствовался в задушевной беседе с Федором, шмыгал носом, будто сопливый беспризорник, и приговаривал:

– Но надо же! Так всё просто! А? Надо же! Это же так просто – уйти и начать самостоятельную жизнь.

Федор не глаза новому знакомому раскрывал, а твердил самому себе:

– Лопух! Это твоя собственная, единственная и неповторимая жизнь! Другой не будет! Никогда! И потому строить ее надо так, как велит твой разум и подсказывает некая эфемерная субстанция называемая душой!

– Вот так прям взять и начать?! – по-детски восклицал Коля и внимал Федору как новоявленному мессии. – Прям сегодня?

– Сей час, мой друг Горацио! Сейчас или никогда! – вроде бы искренне изрек Федор, однако, где-то на задворках его искренности откладывали тухлые яйца паразиты хитрости, коварности и двуликости. Коварный Федор как бы ненароком, незаметно побуждал доверчивого Колю к дружбе, сотрудничеству и совместному сопротивлению обстоятельствам.

Бродить по мокрому, промозглому Петербургу было неуютно, мерзко и холодно, все – равно, что стоять в душевой кабинке под студеной водой одетым. Пора было добираться на троллейбусе до улицы Добролюбова, в кафе «Тет-а-тет».

До двадцати двух ноль-ноль, времени назначенному аферисткой Вероникой – Надей, оставалось сорок минут. Федору пришла в голову шальная мысль – познакомить Колю с Вероникой. Свести филёра2727
  Филер – филёр, (франц. – fileur). Полицейский агент, сыщик.


[Закрыть] с жертвой, которую, как полагал Федор, и выслеживают, посредством его самого. Хотелось закрутить замысловатую криминальную интригу в такие тугие морские узлы, что никакой Гордеев не распутает и не разрубит. Московский подполковник Тарасов, похоже, водил Федора на крючке, потому и вел себя странным образом. Значит, и Федору можно попытаться наплести интриг, чтобы свился волшебный клубочек, который, возможно, и выкатится на сказочную тропинку благополучия и материального достатка. Федор уже нисколько не сомневался, что сумка Вероники содержит в себе нечто, из чего можно сделать приличный капитал.

В крохотном фойе кафе «Тет-а-тет» у портрета почившего хозяина они просидели с Колей до половины одиннадцатого, и то благодаря тому, что оперативник дважды предъявлял служебное удостоверение, и второй раз тому же самому человеку в бархатном пиджачке при бабочке, для более внимательного прочтения. Авантюристка Вероника – Надя в кафе так и не явилась.

Новые друзья все же пересели за столик в зал. Денег у них на двоих хватило лишь на «столичный» салат и пару стаканов томатного сока. Под тающие звуки рояля они беседовали до полуночи будто два закадычных приятеля. Актер Федор, с наглостью липучки и простофили, не отставал от своего нового друга, даже когда тот звонил по телефону из фойе. К своему злорадному удовольствию, один из вопросов милицейского начальства и ответ самого Николая приятно шокировал Федора.

– Дэээ, все нормально, продолжаю эээ, наблюдение… – промямлил Николай в трубку, смущенно глянул на Федора. – Так точно. Доложу по всей форме… Уже звонили с гостиницы?.. Никак нет, пострадавших нет! Гильза найдена. Изъята… Есть, взыскание! Завтра напишу рапорт! Есть! Так точно взыскание…

Николай попытался даже вытянуться в положение «смирно», понимая, что и Федор все понял из его служебного разговора, неопределенно промычал на матерные хрипы начальства, положив трубку:

– Вот так и живем. Сухари жуем.

Конечно же, Николай вызвался проводить Федора к дому. И тот, конечно же, согласился. Перед аркой проходных питерских дворов они расстались. Федор обернулся, приостановился и некоторое время пережидал. Молодой опер энергично прошелся по улице, приветственно кивнул двум типам в плащах и зашел в подъезд «черного хода» именно дома, где жил Федор. Конспирация в любом деле не повредит. Федор мысленно похвалил своего нового знакомого за сообразительность и хорошую актерскую игру в оперативного работника. Сам он взлетел на пятый этаж через парадный вход, собираясь залечь пораньше в постель, прикинувшись приболевшим, чтобы расставить в уме все фигуры на доске увлекательного, как ему показалось по началу, хотя и опасного действа. Но отдышаться на своей площадке Федор не смог. Внизу застучали по ступенькам каблуки двух соглядатаев, которые и запрокинули вверх злые маски лиц, когда Федор глянул в колодец лестничного пролета.

– Спокойной ночи, ребята! Подполковник Тарасов рекомендовал не париться и снять пост.

Двое в недоумении переглянулись и закурили этажом ниже, но Федор нагло свесился с перил и разглядел их лица. Горбоносое, с выпирающими скулами настоящего, поджарого татарского джигита, и курносое, пухлогубое, простоватое и мужиковатое, как у «Вани с Рязани», так Федор для собственного удобства проименовал грузного оперативника.

Вдохновленный собственной смелостью и решительностью, легкомысленный и самоуверенный Федор вломился в свою квартиру.

– Ма! – опередил он мамины увещевания относительно позднего прихода. – Ленинградское время: «ноль» часов – «ноль» минут! Начинаем новый отсчет новой жизни! Пожалуйста, рюмку виски «Блэк Лейбл»2828
  Johnnie Walker Black Label – марка шотландского виски.


[Закрыть], папиросу «Беломорканал», черную женщину и постель в черных шелках, – сложно пошутил он.

Терпеливая мама вздохнула с горестным упреком. Она уже привыкла к регулярным вспышкам свободолюбия, черного юмора и клоунады своего любимого и единственного, но выключила его совершенно новой фразой со старым началом:

– Не думай, Феденька, что твои родители такие уж закостенелые консерваторы. Ты просто ужасающе несамостоятелен. Но перед натиском самой жизни – мы бессильны. Прими ванну и ложись, тебя ждут. Пижаму не предлагаю.

«Ложись, тебя ждут» – эту фразу мама Федора произнесла тоном приговора императрицы перед казнью собственного сына, – слабым, дрогнувшим голосом, но сурово и решительно. В который раз следует сказать и применить литературный штамп, что Федор остолбенел. Хотя сейчас, эту фразу стоит отнести и к его мужскому достоинству. Федор не мог не догадаться, что речь шла об известной аферистке и великолепной пройдохе Веронике – Наде! Хотя Федор был растерян и подавлен, тот который ниже пояса что-то о себе возомнил и был готов вступить в сражение, к каковому морально не был готов сам хозяин.

В свою «детскую» комнатку Федор вползал, как тушканчик в террариум с гремучими змеями.

– Я вам разложила диван – кровать в гостиной, – прошептала за его спиной мама. – В твоей кроватке вы не поместитесь.

Как выяснилось позже, прохвостка Вероника – Надя после их расставания вышла из подъезда и почти сразу вернулась обратно. Это она позвонила в звоночек парадной двери, отчего Федор трусливым зайцем сорвался к черному ходу. Переодетая в его старый плащ и шляпу отца Вероника выбежала под арку дома, вытянув за собой из подъезда оба милицейских «хвоста», за углом сняла, завернула шляпу в плащ Федора, сунула подмышку куль и в своем блондинистом парике смело развернулась навстречу оперативникам. Те галопом пронеслись мимо в поисках мужчинки в плаще и шляпе. Наглая девица легко обманула матерых оперативников. В кафе «Тет-а-тет» Вероника приходить и не собиралась. Она посвятила свое время милым, «задушевным» разговорам с мамой Федора за чашечкой кофе, наплела доверчивой пожилой женщине такую замысловатую ахинею о сиротской жизни в приюте Колпино, что возможная свекровь уже через час слезоточивой психологической обработки обнимала будущую приемную дочь и вместе с ней проливала тихие слезы. Затем была помывка авантюристки в семейной ванне, совместное приготовление торжественного ужина, к которому Федор, разумеется, не вернулся. Вероника это знала. Она готовила сюрприз «суженому». Мама Федора, добрейший души человек, поверила увлекательному и душещипательному вранью умной и коварной авантюристки, осудила собственного сына, в связи с «беременностью» «невестки», пообещала провести воспитательную беседу и ни в коем случает не допустить преждевременную смерть будущего ребенка.

Сложным манером ожившего удавленника, на полусогнутых, «ватных» ногах Федор миновал мать и просочился между створками дверей большой гостиной.

В синеве сумерек комната напоминала аквариум, расчерченный наискось тенями оконных рам за голубыми шторами. Старинная дубовая мебель смотрелась будто подводные камни и скалы. Многочисленные мамины домашние растения, названий которых Федор так и не выучил, казались морскими водорослями и мелкотравной растительностью. Ветер на улице раскачивал фонарь. Вся обстановка гостиной колыхалась, как во сне.

Диван походил на раскрытую синюю книгу, на которой выделялась на обе страницы иссиня-черная иллюстрация обнаженной женщина. Ее руки материализовались, плавно и грациозно всплыли, призывно раскачиваясь, будто щупальца. Яркая, алая раковина рта иллюстрации приоткрылась, обнажая жемчужины зубов. Федор проморгался, наваждение не прошло.

– Клубничный десерт, сэр! – испортила пошлостью всю таинственность момента сама Вероника, хотя и прошептала это загадочно и томно.

– Я зубы почистил, – сипло отшутился Федор, несколько пришел от увиденного и восхитился:

– Неподражаемая стервозина!

– Иди же ко мне, милый!

– В порнофильмах не снималась?.. Зайка отечественного «Плейбоя» по тебе плачет.

– Отчего же плачет зайка? – жеманно надула губки Вероника.

– От того, что такие пройдохи, как ты, госпожа Ника, зайку без штанов оставят! Или вообще!..

– Я вас умоляю! Не надо штанов, – выползала на коленях из книжки сине-черная совратительница.

– Давай с тобой, подруга, заключим джентльменскую сделку, – предложил очнувшийся от страшного вожделения Федор.

– Давай, – легко согласилась Вероника, уселась на постели, с бесстыдством развалив коленки в стороны, поводя крепкими грудями, как тугими перевернутыми воронками.

– Хоть жизнь нас и связала этим чудовищным происшествием в поезде, но только через полную искренность, быть может, со временем мы сможем полюбить друг друга, – умничал дрожащий и осторожный Федор.

– Ок, – вспомнила она о своей дурацкой присказке. – Согласна.

– По «Кама-сутре», затяжной акт, приносит наивысшее наслаждение возлюбленным, нежели скоротечное совокупление, – провозгласил великий теоретик Федор и уселся в позу «лотоса» на пол, насколько смог подогнул под себя скрипящие суставы ног.

– Ой, как интересно! – шутливо воскликнула Вероника, игриво затрепетала ручонками, только что в ладоши не захлопала.

– Укладывайся на спину, скрести руки на груди…

– Тааак, – все исполнила Вероника и улеглась, как надо, – мне уже – по кайфу!

– Начнем с предварительного анализа… ситуации.

– Ок! Начнем.

– Как мужчина, я тебе – абсолютно до фонаря, но ты пытаешься меня совратить. Разумный вопрос: зачем? Мою квартиру ты уже, вероятно, обыскала в поисках своей сумки? Обыскала. Не поверила, значит, что багаж твой остался на станции Бологое в отделении милиции?

– Нууу, ты и зануда, Федя! – простонала Вероника. – Девушка любви хочет, а ты ей лекции читать?

– Помолчи, надо сосредоточиться, собрать все жизненные силы, помыслы, желания и чувства воедино и направить их в центр наслаждения!

– Ладно, валяй! – прошептала Вероника, утомленная ученостью Федора, и замерла на постели. – Мели Емеля пустомелю, а я прилягу и вздремну. Девушка устала.

Федор понимал, что не стоит наживать себе врагов, надо приобретать союзников. Для этого, размышлял он, неприятеля надо уговорами перевести сначала на нейтралитет, потом на дружескую волну и, наконец, в режим… ожидания любви или подобия чувств. Наверняка, даже такая прожженная в свои двадцать три – двадцать четыре года… опытная, скажем так, молодая женщина, как Вероника – Надя, несомненно, хочет не только похотливого совокупления, как примитивное животное, но и человеческой любви.

– Любви чувственной и возвышенной, – витийствовал Федор, – как это позволяет наш разум, разум высшего создания на Земле! И тогда сам процесс соединения двух индивидуумов становится лишь наивысшей точкой, кульминацией отношений возлюбленных! Попрошу аплодисментов, господа!

Вероника – Надя, молча, вкушала красивое словоблудие Федора, а тот продолжал разглагольствовать.

– Направим наши чувства к вершине познания друг друга, – задыхался он от собственного красноречия, – и тогда всеобъемлющая нирвана явится нам наградой на тернистом пути суровой действительности. Астра пер астрас!

– Направим, – вздохнула с легким разочарованием Вероника, – но это слишком долго ждать. Жуть.

– Итак, наше случайное знакомство, разбудило в нас чувства со знаком минус.

– Определенно! – согласилась Вероника. – Но почему же случайное?

– Уже интересно, – проворчал Федор, устраиваясь на тахте перед телевизионным ящиком и укрываясь по самую шею бабушкиным пледом. – Мне обратный билет покупала фирма, обслуживающая выставку.

– Я тоже была на выставке, – как заговорщик, прошептала Вероника.

– Не завирайся… Итак накрутила интриг!

– За что ты мне нравишься, Федя, так это за искренность, отзывчивость и сносный юмор. Ты не глуп, мил, но примитивен и доверчив. Мама из тебя воспитала хорошего мужа, но спать лучше с другим, опытным мужчиной. Тебя, Федя, слишком долго придется учить всем любовным премудростям, преодолевать твое невежество, стеснительность и предрассудки всех доисторических поколений твоих консервативных предков. Учителю интересно с учеником только первые два урока, потом начинаются повторения, а это утомляет и разочаровывает… Ты умеешь слушать, милый. С тобой приятно делиться сокровенным. Ты искренне сочувствуешь и сопереживаешь… Таких душевных людей редко встретишь в наше уродливое, жуткое время… Хочешь послушать сказку на ночь о моих аргентинских похождениях, о возвращении на Родину в кандалах, побег в Польшу и сожительство на положении рабыни с мерзким старикашкой – ювелиром?

– Почему ж не послушать, – пробормотал Федор, сладко зевнул и мгновенно уснул, утомленный, расслабленный, успокоенный.

Новобранец

Ранним утром Федор очнулся с ощущением проглоченного угольного утюга, что оставил неприятный запах паленой шерсти на языке, обжег гортань и застрял в мочевом пузыре.

Прелестная авантюристка Вероника – Надя, после своих безумных мытарств, выставив обнаженные груди поверх скомканного одеяла, усталая и вымотанная, безмятежно спала, будто утопленница, ни дыханием, ни единым движением не выдавая, что жива. Голубой туман с сонного взора Федора сдернуло мгновенно. Он резво подскочил со скрипучей тахты от ужаса, что все происходящее реальность, а не сон.

На кухне заботливая мама готовила завтрак новобрачным. Отец делал старческую гимнастику на балконе, скорее напоминающую раскланивания с гостями города, что бежали толпой по Лиговке.

Федор принял обжигающий холодный душ, взбодрился, как тюлень, которого долго жарили, пока не вытопили весь жир, а потом, наконец, выбросили, почти бездыханного, в воды родного Ледовитого океана, при этом еще больно шмякнули башкой об острые края льдины. На кухне терпеливый Федор приготовился к нудным родительским советам, нареканиям и нотациям. Мама подсела к сыну, придвинула тарелку овсянки, залюбовалась его аппетитом и проговорила мягким тоном лечащего врача:

– Извини за бестактность, сынок, но даже если у тебя ничего не получилось, этой ночью, не расстраивайся. Это бывает, когда большой перерыв в отношениях с девушкой. Ты меня понимаешь?

– С чего ты взяла, мам, что у меня ничего не получилось? – тихо возмутился Федор и поиграл бицепсами в виде сухожилий.

– Сынок, вы ни разу не выходили ночью в ванную комнату.

– И что? Вы всю ночь с папой не спали?

– Отец-то как раз спал, впервые за много месяцев спал спокойно, и даже не храпел.

– Значит, притворялся, мам. У нашего отца железный характер.

Федор разглядел усталые мамины глаза, веки в сеточке морщин, желтоватые мешки под глазами – проявление больных почек. И подумал, как мало взрослые дети все-таки уделяют внимания своим самым родным и близким.

– Кстати, мамуля, купил в Москве «Фитализин».

– Спасибо, сынок. Здесь тоже есть это лекарство в аптеках. Не всегда высидишь по два – три часа в поликлинике, в дичайших очередях к врачу, за рецептом со скидкой, – горестно посетовала старенькая мама.

– Мне пора бежать, мам. Сегодня короткий день. Как штрафнику, надо оказаться раньше других на рабочем месте.

Перед выходом сына из квартиры тактичная мама сказала:

– В ближайшее время, сынок, надо оформить свои отношения с Вероникой. Нельзя так. Не по-людски. Да и соседи досаждать вопросами станут. Девушку опять же нельзя обижать неопределенностью… К тому же, она – беременна, – напомнила деликатная мама.

– Оформим, мам. Милицейским протоколом, – неудачно пошутил Федор, оставил мать в кухне в легком недоумении, а в прихожей прошипел:

– Гони ты ее в шею, ма, и не пускай больше на порог эту авантюристку!

Хотя гнать Веронику именно сейчас, по противоречивости мужских чувств, Федору совершенно не хотелось.

Воровать в квартире родителей было решительно нечего. Все сбережения, как Федор не уговаривал своих стариков, они распихали частями по филиалам Сбербанка, все еще доверяя обманувшему их уже ни один раз государству. Лишь отец пытался играть в свое время с Мавроди в пирамидку «МММ», и вовремя остановился, заработав, сколько не зарабатывал, похоже, за последние пять лет перед пенсией. Чем был горд невероятно. И вложил все «шальные», как он выразился, средства, по общему постановлению семьи, в санаторное лечение, свое и «дражайшей» своей супруги в течение двух лет, а на остаток они достроили скромную дачку под Выборгом.

Так что после своих заморских и европейских приключений Веронике – Наде в семье полунищих интеллигентов поживиться было нечем. Пусть поживет девушка, раз так распорядилась судьба и сама аферистка.

Федор решил подстраховаться, набрать нынче же на работе на дискету все данные ее паспорта, который, разумеется, он вытащил вечером из ее сумочки и тщательно изучил, включая ее настоящее (?!) место прописки. По гражданскому паспорту пройдоха значилась как Ляшенко Вероника Валерьевна.

– Вот как?! Один паспорт на Фролову, другой – на Лященко! Как же теперь эту авантюристку называть?! – размышлял Федор. – Вероника или Надя? Фроляшенко?!

Рассудительный и предусмотрительный, он решил описать вкратце все свои приключения, начиная с убийства пассажиров в поезде. Затем разнести копии дискет по надежным знакомым, на всякий непредвиденный случай.

Самому же продолжать действовать с оглядкой и с осторожностью и пополнять регулярно дискеты новой информацией. Для чего-то ведь все интересуются клетчатой «челноковской» сумкой Вероники с сувенирами, что Федор разумно припрятал в камере хранения? Поинтересуется ее содержимым и он. Нельзя упускать шанс разбогатеть. А то, что сумка содержит некие драгоценности, Федор уже совершенно не сомневался.

Лихие мысли никогда ни до чего хорошего Федора не доводили. Он постоянно проигрывал, вкладывая заработанные деньги в самые, казалось бы, беспроигрышные дела. Подводили, в основном, казалось бы, лучшие друзья, обманывали хуже самых последних кидал. Да еще с милыми улыбочками извинений, смущений, мол, прости, если сможешь, прогорели, играя на бирже. Ну, не квартиру же закладывать? Двое (трое, четверо!) детей, сам понимаешь.

Федор терял заработанные деньги, вникал в жизненные проблемы всех и каждого. Постепенно старых друзей не стало. Остались новые знакомые, отношения с которыми еще не были проверены деньгами.

У кого понедельник – тяжелый день, у Федора оказалась пятница. До десяти часов он занимался описаниями своих приключений, с подробностями, с указаниями телефонов и фамилий. Скинул пять электронных копий документального дорожного очерка на дискеты с паролем. Одну приклеил скотчем под днище громоздкого цветного ксерокса в офисе.

В одиннадцать ноль-ноль, когда все сотрудники фирмы заняли свои места в общем зале, шеф объявил, что Федор… уволен. Мерзкий, скользкий, сутулый, лысыватый, будто подросток – вурдалак, Щюр вызвал подчиненного к себе в кабинет и огорошил известием: сокращение. Одного Федора. Никто ничего не понимал. Даже секретарша Верунчик кривила губки и дергала плечиками в недоумении.

Щюр с самодовольной рожей ожидал, что Федор начнет хлюпать носом, кидаться в ноги начальству с мольбами и стенаниями. Но уволенный сотрудник мужественно собрал свои вещички в коробку из-под бананов и собирался покинуть офис. Гадкого Щюра, судя по удивленной физиономии, это жутко разочаровало. Вдогонку он выкрикнул, что Федор сильно пожалеет. О чем можно было еще сожалеть в этом полном жизненном обломе, Федор не хотел задумываться.

Теперь уже бывшие коллеги, сотрудники компьютерной фирмы, где Федор проработал столько лет, делали вид, будто одновременно что-то старательно записывают, выстукивая по компьютерным «клавам» нервную морзянку. Уволенный программист вдруг развернулся от выходной двери, громко и храбро заявил для всех:

– Продолжайте пресмыкаться, ребята. Но помните, динозавры от того и вымерли. От пресмыкания.

Может, Федор сказал глупость, но впервые в жизни поступил решительно и не сожалел об этом. Хотя работу, на которой он себя так вольготно чувствовал бы полным ничтожеством за «черные» пять сотен баксов в месяц, с премиями, с процентами с продаж и регулярными командировками за «бугор», еще предстоит поискать в это непростое время.

Оказавшись в прямом и переносном смысле, на улице с картонной коробкой из-под бананов в обнимку, Федор не забыл о «хвосте», что притащил за собой на работу рано утром. Это был могучий простолюдин «Ваня», который, казался, провинциалом с Рязани и был похож на сельского милиционера дурно сыгранного актером Кокшеновым в каком-нибудь малоизвестном советском фильме. Хотя Ваня был, несомненно, более опытным оперативником и слежку вел более профессионально, нежели молодой Коля. Во всяком случае, когда Федор оборачивался, то не всегда замечал оперативный «хвост». Ваня почти не беспокоил Федора и следовал в отрыве метров в пятьдесят, а то и сто. Скорее всего, все игроки этой замысловатой истории ждали, что беспечный Федор попрется на вокзал и, быть может, за вероникиной клетчатой сумкой. Наверное, ждала этого и сама Вероника. Которая была замечена Федором на Лиговке в частном такси в своем брюнетистом парике и черных очках. Что на заднем сидении серебристого «пежо» явила свой лик именно Вероника, Федор ни секунды не сомневался. Намеренно прошел на вокзал вплотную к «пежо», разглядел узнаваемое золотое колечко с рубинчиком на безымянном пальчике авантюристки.

Значительный червонный интерес мог все-таки таиться среди сувениров «челночной» умки. Трое суток, положенные для хранения вещей без доплаты в автоматической камере, истекли. При совковой халатности сумку могли изъять дней через десять – пятнадцать, как это случилось однажды с туристическим рюкзаком Федора. После байдарочного похода на Селигер с друзьями по институту тяжелую поклажу было лень тащить домой, и он сунулся в тот же ангар камер хранения при вокзале и занял чуть ли не в ту же самую ячейку, в которую нынче поместил сумку Вероники. Рюкзак потом Федор добывал из камеры забытых вещей недели через две, заполняя пачку анкет и бланков заявлений, потому что после компьютера он с трудом вспоминал правописание авторучкой и делал множество грамматических ошибок.

Значит, в запасе была минимум неделя. Тогда стоило расставить на доске жизни фигуры противников и союзников сложной игры, которую он оказался втянут.

Картонную коробку Федор отвез на Московский вокзал, чтоб не расстраивать родителей. Они бы сразу догадались, что сына уволили. Но поместил он коробку в подвальную камеру хранения вокзала. На дверце ячейки шифр набрал более сложный. Следопыт Ваня прохаживался между рядами камер и, безусловно, запомнил номер ячейки. Наверняка ее вскроют минут через десять после ухода Федора. Вскроют с понятыми и милицией, посмотрят, что за барахло припрятано. Одних старых, никому теперь ненужных дискет на 1,4 Мб2929
  Старые «хранилища» электронной информации для компьютера с малым объемом памяти в 1,4 Мегабайт.


[Закрыть] в коробке наберется штук сорок. Пусть проверяют бесчисленную электронную информацию о продажах и покупках компьютерного оборудования для сети петербургских фирм. Развлечений оперативным работникам надолго хватит.

Наглый и осмелевший, Федор намеревался теперь каждый вечер или каждое утро засовывать в разные ячейки разных камер хранения на вокзале по коробке или просто запирать пустые ячейки, что может нетерпеливым официальным органам надоесть и сбить с толка. Оперативников и «топтунов» в органах, по некоторым сведениям, всегда недостает. Всем надо платить зарплату. Сколько они смогут пасти настырного Федора, неделю или две? Вот дней через пять он незаметно и постарается перепрятать сумку Вероники в другую ячейку, а может, просто переложит содержимое в другое место.