Текст книги "Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман"

Вдохновленный своим разумным, как ему показалось, решением Федор наткнулся при выходе на рыжеватого верзилу под два метра ростом, стриженного под «горшок», с тупым, надменным выражением свиных глазок, как у немецкого рыцаря перед Ледовым побоищем, когда Саша Невский еще не надрал задницу ихней хваленой тевтонской свинье. Верзила напоминал демобилизованного воина в выцветшем, зеленоватом армейском ватнике, мятых хэбэшных шароварах с пузырями на коленях и башмаках на толстой подошве.

Любитель и фанат кино, Федор долго соображал, кого бы он мог подобрать на эту роль из известных актеров? Пожалуй, что – некого. Таких человеческих габаритов Федор не видывал на экране даже в американском кино. Тот же Шварцнеггер, на поверку, оказался весьма среднего роста. А тут верзила за два метра явно.

Верзила встал на пути Федора и поманил толстым пальцем. Вялыми жестами рук предложил следовать за собой. Федор не испугался, но расстроился, что еще одна крупная, задастая и неизвестная фигура появилась в его сложной игре. Довольно добродушным на вид показался этот пузан, чтобы сразу, без объяснений дать Федору сверху по голове.

С невозмутимым верзилой они простояли на платформе станции метро «Маяковская» минут пятнадцать, пропуская составы без какой бы то ни было определенной причины. «Хвост» Ваня маялся справа от них на расстоянии в две двери метровагона и постоянно дергался, когда двойные створки раскрывались. Верзила невозмутимо и неподвижно стоял. Он косил глаз и прекрасно видел, как нервно дергается «хвост» – оперативник Ваня.

– О! Придумал! Тевтон!.. Думаю, такая кличка подойдет! – Федор порадовался, что приобрел союзника. – Если молчишь, буду звать тебя Тевтон, для краткости, – обратился он к верзиле. Тот даже глазом не повел.

– Можно еще, Немец или Большой, – продолжал куражиться Федор.

Угрюмый Тевтон стоял спокойно, по сторонам не озирался. Казалось, верзила стоя засыпал и просто вперил мутный, тупой взгляд в двери метро, что открывались перед ним каждый раз по прибытию метропоезда. Покрыл, можно сказать, полным презрением дерготню психованного Вани, но порой слегка криво усмехался. Тевтон точно уловил момент, когда нервы у оперативника Вани сдали, сделал шаг, якобы, в вагон, но остановился между дверями станции. Ваня же рванулся внутрь и оказался запертым в вагоне.

Федор не стал злорадничать и строить издевательские рожи несчастному оперативнику. Его поразила невозмутимость и железная выдержка Тевтона. Великан мотнул рыжей тыквой неухоженной башки, чтоб Федор следовал за ним на выход из метро.

На улице Рубинштейна к ним подошел в желтой, болоньевой куртке шустрый чернявый малый, с оттопыренными ушами, верткий, подвижный, нервный, будто нестареющий ди-джей на молодежных тусовках, и представился:

– Стас.

Стасик по малому росту и физиономии юного старичка отдаленно напоминал актера, который ребенком играл в фильме «Плюмбум или опасная игра».

– Очень приятно. Чем обязан? – поинтересовался Федор.

– Вероника с тобой живет?

– Бывший муж? – спросил Федор, с опаской покосился на Тевтона. Если тот махнет кулаком размером с гирю и попадет по макушке, то голова Федора соскочит с плеч или расколется пополам с одного удара.

– Боже упаси! – искренне воскликнул Стас. Федору сразу полегчало. Они помолчали. Поозирались по сторонам. Минут десять. Интересная беседа с интересным собеседником.

– Хочешь погрызть? – невинно спросил, наконец, Стас и отсыпал Федору в ладонь горсть пестрых семечек. Еще минут пятнадцать они вдвоем шелушили полупустые скорлупки. Тевтон невозмутимо стоял у киоска и шумно потягивал носом пряный воздух с запахом жареной шаурмы.

– Значит, не смогла, – вздохнул с сожалением Стас и сунул Федору на прощание руку. – Приятно было познакомиться.

– Взаимно, – ответил Федор растерянно, проследил за новыми персонажами этой непростой и запутанной истории.

Когда они свернули за угол, с Рубинштейна на Невский простпект, маленький Малыш и огромный Карлсон, Федор кинулся за ними.

– Погодите! В чем дело-то?! – крикнул он.

– Хрен его знает? – дернул худенькими плечами Стас. – Крутит что-то барышня. Но забавно с ней. Развлекательно. И, главно, – поучительно. Время пораскинуть мозги… В смысле, мозгами. Не прощаюсь. С гражданским браком вас, сэр.

– Спасибо. И вас так же, – ответил удивленный Федор.

Он проводил взглядом странную пару. Вот так внезапно появились еще две занятные фигуры этой загадочной партии в шахи и маты.

Было около семи вечера. На улице установилась сухая и прохладная погода. Невский был щедро расцвечен праздничной иллюминацией и напоминал гулящую девку на выданье. Все-таки мэр теперь был из «красных», значит, снова, наверное, надо будет ходить строем, с кумачовыми флагами и транспарантами на Седьмое ноября мимо Зимнего дворца.

– Уг-га, товагищи! – выкрикнул Федор, специально картавя под вождя мировой революции, разряжая собственное напряженное состояние нервоза. – С возвращением вас на круги своя!

Некоторые прохожие оглянулись на него с недоумением, многие невозмутимо прошли мимо. Мало ли психов бродят по Питеру? На всех не оглянешься.

Домой идти не хотелось. Родители будут докучать, гражданская жена-зануда доставать расспросами и приставаниями. Уставшему Федору все заранее надоело. Он вспомнил о школьном товарище – Порше. Позвонил на домашний с телефона-автомата. Милый женский голос ответил, что капитан на ночном дежурстве.

Разве можно такие вещи говорить незнакомцам по телефону в наше тревожное время? «Капитан на дежурстве». Нельзя. Тем более, если в квартире остаются две женщины и дети. Уж не на Сенной ли площади регулирует движение капитан Порш? Федор повеселел и решил наведаться на пост к бывшему однокласснику.

«Пятерку» свою «жигули» Федор выгонял с платной стоянки рядом с домом лишь в самом крайнем случае, когда надо было везти родителей на ярмарку или в больницу, или когда возникала острая необходимость самому развозить ящики с образцами продукции нужным клиентам. Нынче Федор чувствовал себя невероятно свободным, как муха в полете. И решил гулять всю ночь напролет. Но вовремя одумался.

Какой же он глупый в этом упоении сомнительной свободы. «Хвост» из оперативника Вани потерян. Надо же срочно покопаться в сумке Вероники, пока содержимое беспризорничает! Пока вся ситуация в целом не подогрелась до 100 градусов по Фаренгейту, когда загорается бумага!

Петляя, как заяц в ельнике, сбивая даже самого себя со следа, Федор выбрел к павильону камеры хранения вокзала через железнодорожные пути. Легко набрал простой шифр. К великой своей радости увидел, что сумка на месте. Забрать успел только пасхальное яйцо в коробочке, сувенирчики из малахита и самый красочный дезодорант, надеясь, что в последнем может оказаться нечто таинственное во втором дне. В камеру хранения ввалилась галдящая молодежь. Федор испугался до дрожи в коленях. Он судорожно запер ячейку с сумкой, набрал другой, более надежный шифр. Кинул жетон в ячейку напротив, сунул туда коробочку с яйцом, дезодорант и сувениры и тоже запер дверцу. Затем повторил номер с третьей, пустой ячейкой, потом с четвертой. На пятой – встретился взглядом со скуластым джигитом, лицо которого показалось знакомым. Не напрасно Федор перестраховывался. После его выхода из павильона Джигит разговорился с дежурным по камерам хранения. Через пару минут зазвенел тревожный звоночек камер хранения. Скорее всего, это вскрывали ячейку запертую Федором. В сквере на лавочке Федора поджидал оперативник Ваня, укрывшись в сумерках за газетой «Вечерний Петербург».

Храбрый Федор решил, что теперь уже «Ваню с Рязани» надо вести в гостиницу на встречу с подполковником Тарасовым, тем более, как он вспомнил, о назначенном рандеву. На цифровом табло вокзала значилось «19—20», на двадцать минут позже времени, которое вчера обозначил подполковник для дачи… ложных показаний.

Федор, по своему разумению, действовал осторожно, правильно и продуманно. Ему казалось, что все идет по его сценарию. Только казалось.

Перед входом в «Октябрьскую» ему преградили вход товарищи в сером. Сзади подперли Джигит с Ваней. Федора это окружение не испугало, а, наоборот, развеселило. Похоже, установлен, наконец, полный контакт с органами внутренних дел.

– Ипатьев Федор Николаевич? – спросил товарищ в шляпе, с хитрой лисьей мордой, как у старика Мефистофеля скульптуры Антакольского из Русского музея.

– Так точно! – бойко ответил Федор. – Следую на встречу с подполковником Тарасовым.

В рядах доблестной милиции дрогнули каменные выражения лиц, Джигита перекосило, у Вани выпала из-под мышки напряженная рука, которая, видимо, щупала черный пистолет.

– Он ожидает? – разочарованно промычал Мефисто, как для краткости обозвал оперативника про себя Федор.

– Да. К 19—00. Опаздываю.

– Проходите.

Удобно оперировать нужными фамилиями и цифрами, как паролем. Пропуск в гостинице для Федора выписан не был. Но Тарасов находился в номере. В этом убедился даже упертый Джигит, который проводил до службы размещения, где Федор нагло поприветствовал суровых черноволосых женщин:

– Асссалом аллейкум. Номер 307. Тарасов. Ждут. Выпишите пропуск. Рахмат лукум.

Плохие навыки среднеазиатского общения для шуток у Федора образовались с партнерами по бизнесу из Казахстана.

– Много выпендриваешься, парень, – глухо предостерегли из-за спины хрипящим от напряжения и нерастраченной злости голосом Джигита.

У Федора вспотели ладони, а между лопатками будто приложили холодную и липкую рыбину. Но ответил он со спокойствием и выдержкой, достойным резидента советской разведки со сложным чувством юмора:

– Знаете, вчера второй раз, неожиданно для самого себя, бракосочетался. Оказалось так волнительно и ответственно. Потому сильно нервничаю до сих пор. Даже пароль для связи забыл. Ах, да, кажется, «В Питере хорошая погода – полгода». Ответ: «Ха – ха – ха! Не может этого быть!» Ха – ха – ха – три раза «ха». Ну, типа того…

– Ну – ну, – зло усмехнулся Джигит и шутки не оценил.

– Два раза в браке. Это вполне допустимо для счастья, – продолжал вышучивать напряженную ситуацию наглый от внутреннего страха Федор, от страха, который сотрясал все тело в противном ознобе. – Первый раз, знаете, это как курс молодого бойца. Во второй, может, и повезет. Что-то дельное выйдет, любовь там, дети, внуки, на худой случай – фаянсовый горшок для старенькой бабушки. По второй специальности я – гончар. Горшочник! Ночные горшки леплю…

Джигит выразительно постучал себя кулаком по лбу, по стойке регистрации и просипел:

– Во! Хватит трепаться! Не поясничай. Не переоцени себя, парень.

– Постоянно себя недооценивал, потому и сижу в полном нуле.

– Ты не в нуле. Ты – ноль, – уверенно заявил Джигит.

Смелое заявление человека, который видел Федора второй раз в жизни, разозлило его окончательно. Федор Ипатьев, этот безвредный питерский интеллигент решил, что пора, наконец, уверовать в свои силы, талант, ум и проницательность. Пора. В тридцать-то восемь лет? Пора.

Отсчет

Едва Федор стукнул костяшками пальцев, Тарасов открыл дверь номера, словно ждал гостя к назначенному сроку, даже китель не снял. Добродушный волк уголовного сыска хмурился, похоже, бабушку не съел, ходил голодным, но Красная Шапочка все-равно к нему в гости заявилась. «Подпол» Тарасов нашел в себе силы вполне приветливо улыбнуться гостю. Вместо бабушки, если следовать сюжету известной сказки, восседал в кресле у окна… грозный, плотный, как полотняный шкаф, дедушка лет эдак шестидесяти. Это несколько подорвало решимость Федора к блефу, к блестящему красноречию и вообще к оптимизму. На него мрачно и грозно взглянул из-под густых, «брежневских» бровей наш, та сазать, вариант итальянского комиссара Катани. Нашего, однако, подвела мужицкая костромская порода. Нос отвисал к верхней губе крупной, багровой бульбой, лицо оказалось рябое, как после легкой метеоритной атаки, зубы злобно щерились, желтые от курева, редкие на столько, что слюной можно было цыкать во все дырки сразу, и во все стороны.

– Явление мудака – народу, – простенько и со вкусом начал комиссар Катани.

– Остынь, Матанин, – благодушно прогудел Тарасов. – Парень не глуп, но и не настолько умен, чтобы понять в какое дело вляпался. Дадим ему шанс и время прочухаться.

Федор невольно усмехнулся, получив для образных сравнений полное созвучие: Катани – Матанин! Так он и решил именовать в тайне грозного незнакомца: комиссар Матаня.

– Садись, уродец, начинай признательные показания! – прорычал комиссар. – Хватит ваньку – дурачка валять! Пустые ячейки он запирает! Знаем таких умников, по зонам – эшелон распихали. Где сумка той твари?!

– Понял, Федя? – спросил Тарасов и подчеркнул с гордостью:

– Питерское УГРО. Как в Риме – Понтии Пилаты. Всё очень сурово и серьезно. Наследие железного Феликса, та сазать. Так что начинай, Феденька, колоться.

– Сумку отобрали! – воскликнул Федор неожиданным детским фальцетом. – Отобрали! Только было вышел на Лиговку, как с вами расстались, – он кивком головы указал на Тарасова, – сумку и выдернули из руки! Двое!..

Федор хотел бездумно, что называется, слить воду на вероникиных знакомых, великана Тевтона и лопоухого малыша. Но мгновением позже сообразил, что ни к чему таких симпатичных ребят сразу подставлять под уголовку. По всему похоже, что они станут союзниками. И Федор смело подлил в показания ложные описания:

– Двое. Один довольно высокий, жилистый, хромой, в черной растянутой шапке лыжника, как мужик из деревни. Другой – на полголовы ниже, в кожаной куртке, коренастый лесовик. Стриженый под «бобрика». Волосы такие ёооожиком… Ё мое! – вдруг сообразил Федор и притормозил свое, казалось бы, вранье. Сам ясно осознал, что в точности описал двоих неизвестных, коих видел ночью в коридоре вагона, когда отравили газом несчастного «научного работника» и «директрису гастронома».

– Понял, Тарас? – изумился мрачный комиссар Матаня. – Твой заяц дал точное описание этих уродов. Те самые ублюдки! Я тя уверяю: у них гастроль в Питере!

– Дохлое дело, – вздохнул Тарасов, – они получили, что хотели. Но девчонку все-равно кончат.

Теперь представьте ситуацию. Стоит в мятом плаще посреди номера растерянный Федор меж двух сидящих в креслах профессиональных, умных и грозных следователей. Искомая всеми сумка с криминалом припрятана в металлической ячейке камеры хранения ближайшего вокзала, при этом неопытный дебил еще наглеет:

– Я же сразу сказал, Борис Борисыч, что сумку отобрали. Двое. Не поверили, – шмыгнул Федор носом для пущей убедительности.

– Что?! – отреагировал на вопросительный взгляд Тарасова комиссар Матаня. – Что смотришь, любезный Подпол?! Я тя уверяю, он в сговоре с той девкой. Какого ляда он моих ребят водит за нос по улицам? Умный очень, да?! То с одного входа выскочит, то с другого. Колян весь опущенный бродит. Два дня отпуска взял за свой счет. А что это за пацан к тебе шастает? – спросил комиссар Матаня растерянного от собственной наглости Федора.

– К-какой пац-цан? – заикался Федор от удивления.

– Такой! Худой, маленького роста!.. Голубятня пошлая! В плаще и шляпе! И в желтой куртке его видели! Или это баба твоя?! – неистовал комиссар и вытолкнул себя с силой из кресла. – Липатова Милена Ростиславовна – твоя жена? Твоя?!

– Бывшая, – пролепетал Федор.

– В разводе?! – гремел Матанин.

– Да.

– Вернулась, значит, – промычал Матанин.

– В каком смысле, – в-вернулась? – уже ничего не понимал сам Федор.

– В таком! – рявкнул Матанин и повернулся к подполковнику Тарасову. – Так, Тарас, если Хромой и Ботя в городе, надо всех поднимать на уши, но урыть этих красавцев! Р-раз и навсегда!

– Надо, – устало согласился подполковник. – Действуйте.

Федор сообразил, что комиссар Матаня невольно косил под капитана Жеглова, так же сочно рычал, давил на звук «Р» и на психику, как Высоцкий в известном фильме про «место встречи». Это маленькое открытие развеселило Федора и слегка расслабило напряженную психику. И напрасно. Комиссар Матаня сгреб его за грудки и задышал в лицо гнилыми зубами:

– Ухмыляться, гнида? Отдай мне его, Тарас! Я его зубами порву и скушаю! Он живо у меня расколется!

– Оставь волкодавские замашки. Если невтерпеж, сунь пацану в карман пакетик с порошком, та сазать, – с недоброй усмешкой предложил Тарасов, – и закрывай. Тогда он навсегда твой. Но толку-то?!

Матаня отшвырнул Федора спиной на непрочную пластиковую ширму – гармошку, зыркнул недобро на подполковника Тарасова и злобно прошипел:

– Ты всегда был добрым, Тарас. А к старости стал слишком добрый. Снежок, учитель, совком только детям пересыпать в песочнице! У нас старые проверенные методы. Так что, отдыхай, друг Кай Юлий. Заслужил. Наружку я снимаю, извини, Тарас. Верных людей мало. Разбирайся со своим… ползунком сам. И не мудри слишком. Без всяких там философий надо им всем мозги повышибать! И закрыть это дело!.. Звякни, Тарас, если тебе лично помощь нужна будет. За тобой, хоть в ад. Учитель, все ж.

Грозный, до ужаса, комиссар Матаня стремительно, будто вынес шкаф, вышел из номера, не прощаясь.

– Во, ученички, выросли, – невнятно пробормотал Тарасов, раздвинул – сдвинул и снова раздвинул ширму, убедился, что не сломали. – Триумвират, поди ж, ты, вспомнил.

Две кровати спального отделения номера были туго заправлены. На тумбочках не оказалось никаких вещей, словно подполковник здесь не проживал, а лишь назначал встречи.

– Подводишь, брат Ипатьев, – продолжил Тарасов, – под монастырь подводишь, и себя, и сочувствующих. Нет, чтоб как добропорядочному гражданину, сразу всё выложить начистоту. Крутишь чего-то, вертишь. Не пойму. Камеры хранения запираешь.

– А! Пустые ячейки?! – обрадовался Федор своей сообразительности, но нервничал страшно, запинался в своем вранье и сочинительстве на ходу. – Запираю ячейки… вот для чего. Уволили меня с работы, во-первых, это раз. Во-вторых, родители расстроятся, – это два, из-за моего увольнения. Вот приношу с работы и запираю в камерах разный хлам, документы там, дискеты. В-третьих, Борис Борисыч, как на духу, фарцой я занимаюсь – это три. Стерва, Вероника, которая Надежда, сумку-то мою того… еще одну, в вагоне украла с… с… разным там товаром. Подставила меня на две, а то и на три… штуки. Баксов. Вот. Признаюсь только вам: занимаюсь фарцой. Только сейчас, кажись, это ведь неподсудно?!

Мудрый подполковник Тарасов выслушал нервический бред Федора внимательно, по-отечески, по-доброму сщоурился, усмехнулся. Раскурил новую гильзу папиросы «Беломор». Когда Федор выдохся в своем красноречии, сказал, как посоветовал, при этом медленно огляделся по углам комнаты, не висят ли под потолком слухачи с погонами внутренних дел:

– Врешь ты все, Федя, сочиняешь, та сазать. Но – да ладно. Командировка заканчивается, возвращаюсь домой. А ты думай, Федя, думай. Не туда пойдешь, – голову потеряешь. Помнишь, что на камне было написано в детской сказке? Хотя, куда не пойдешь, – везде хреново. Вот ведь и раньше для особо неразумных деток сказочки страшные сочиняли… Многим помогала по жизни сказочная наука.

Подполковник непринужденно принялся рисовать на листочке блокнота довольно узнаваемые вещи: сумку в клеточках, рядом, будто разложенные солдатиками, – тюбики, баночки, сувенирчики разные. Яйцо большое, шарики, коробочки нарисовал отдельно. Всё, как и было разложено при досмотре на столе милицейской дежурки станции Бологое. Вот же удивительная зрительная память у старого «подпола» оказалась, позавидовать можно было молодым! Тарасов продолжал свое занятное рисование, а сам приговаривал:

– Помнится, служил я тогда в Балашихе. Привлекали к разным столичным делам. Был у нас один типчик скользкий, тоже, как наш Ляп, всё в старлеях ходил…

Под авторучкой подполковника за стрелкой, что протянулась в уголок листка от тюбика узнаваемого крема с надписью с орфографической ошибкой «Лансоме»3030
  Lancome – крем для лица. Эту марку производителей косметики основал Арман Птижан в 1935 году, во Франции.


[Закрыть], вырисовались крохотные многограннички, далее вытянулась нарисованная цепочка и змейкой свилась. Одна, вторая, третья, четвертая, пятая.

– …так вот тот старлей, – продолжал устало подполковник, – всё норовил по ходу следствия или допроса стянуть что-нибудь, та сазать, слямзить, обобрать подозреваемых. Крохоборничал. Понятые у него при обысках регулярно отсутствовали. Явные нарушения допускал и в протоколах… И залетел старлей наш, как всегда, по глупости. Жадность человеческая пределов ведь не знает, та сазать. Тут уж покрывать его не стали. Хапнул наш сокол, ни больше – ни меньше, шкатулочку жемчужную, самоцветными каменьями, та сазать, уделанную. Краденная та шкатулочка оказалась, музейная, государственная. А государство, знаешь ли, Феденька, как в те советские годы карало по закону, ууу! Сурово, надо тебе сказать, карало, очень сурово. Вышак можно было заработать запросто…

Зачеркнул подполковник коробочку с надписью «Духи», а напротив других изображений знаки расставил. Вопросительные. Жирные. И несколько раз обвел знаки авторучкой. На Федора взглянул, ласково так, понял, мол, что-нибудь, Ванюшко-дурачок, али еще нет? Федор кивнул понимающе, хотя анализировать, увиденное и услышанное, собирался значительно позже, когда отпустят на волю. Уж больно волнительно на его интеллигентной душе стало. Головка закружилась от недопонимания всей этой обстановки строгой секретности.

– Эх, не то, что времена нынешние, бандитские и беспредельные, – покряхтел недовольно подполковник и написал по краю листочка номер телефона, семизначный. Когда Федор ручонку-то протянул за листочком, подполковник волосатую фигу ему под нос сунул, постучал пальцем по цифрам телефона, чтоб Федор запомнил, значит. Вырвал листочек из блокнота и поджег над пепельницей, прикурил от огонька новую «беломорину».

– Как тебе моя занятная историйка, Феденька?

– Морали не уловил, Борис Борисыч, – признался Федор, оторопевший от доверия старого следователя.

– Мораль проста, брат Ипатьев, подумай на досуге. Вот тебе телефон местного УГРО, спросишь старшего следователя Матанина. Если вспомнишь что.

Прежде чем написать новый семизначный телефон, Тарасов открыл форточку, развеял взмахами блокнота дым от сгоревшей предыдущей записочки, пошевелил пепел авторучкой в пепельнице, разрушил в сажу очертания сгоревшего листочка.

– Разрешите идти? – вяло спросил Федор.

– Ступай. Провожать меня завтра необязательно. Ну-ка, билет взгляну, не перепутал ли чего. Тааак, поезд номер такой… – подполковник выставил один палец, – …вагон номер такой… так-так-так, – и Тарасов показал четыре пальца и усмехнулся вовсе по-дружески.

– Один дружеский совет, Федя: запоминать цифры лучше так, – посоветовал он. – Вообрази себе вколоченные в доску гвоздики и развесь на них разные цифири, которые хочешь запомнить. Представь мысленно, как эти цифирки покачиваются на гвоздиках. Усек?

– Так точно! – Федор пожал крепкую руку подполковника Тарасова, развернулся через левое плечо и вышел.

За стойкой дежурной по этажу сидела пасмурная тетя в центнер веса, зыркнула на Федора недобро и гаркнула:

– Из какого номера следуете, молодой человек? Ключи сдавать бум?

– Нет, не бум, – нервно пошутил Федор и довольно неудачно и глупо гнусявым голосом закончил:

– Гость следует из гостей. Номер «307». Как поняли, злая, недобрая тёть? Прием!

Дежурная, в подтверждение своего образа, злобно фыркнула, разочарованная очередным приезжим оболтусом. Взгляд Федора уперся в насупленного оперативника, которого за азиатскую внешность Федор прозвал Джигитом. Тот поджидал его в мягких креслах в сумеречных глубинах холла. На повелительный и призывный жест пальцем оперативника Федор согнулся и подполз ближе на полусогнутых.

– Я от тебя не отстану, Сутулый, – прошипел Джигит злобно, – пока не зацеплю, ё хай дэ!

– Что ж, – обреченно вздохнул Федор, – охрана не повредит.