Текст книги "Видения"

Глава XII

Разговор с президентом был не из приятных. Те, у кого в руках власть, очень быстро начинают думать, что она абсолютная. Так же быстро они начинают верить, что их мнению никто не смеет перечить. И уж, тем более, отказывать, когда они говорят «хочу».

Егор с юности не терпел, когда кто-то пытался ему приказывать. Он органически не переваривал любой диктат. Тем более когда корпорация ВИДЕНИЯ стала самой влиятельной компанией на планете. Теперь он сам мог диктовать условия практически кому угодно. Но президент…

Артемьев тяжело вздохнул, отдал голосовую команду, и стена, разделяющая его кабинет и приемную, исчезла. Все сотрудники корпорации были подключены к Видениям, и, как только шеф дал команду на активацию опции, секретарша, сидевшая за своим столом и набиравшая на клавиатуре компьютера текст приказа, услышала в голове зуммер и, обернувшись, посмотрела на шефа.

– Лена, вызови ко мне Прокофьева.

– Да, шеф.

Стена снова стала непрозрачной. Развернувшись в кресле, Артемьев потянулся, встал и подошел к огромному окну. С семьдесят седьмого этажа город выглядел величественным и в то же время ничтожным. Маленькие человечки в маленьких машинках ездили и ходили по маленьким улицам, между маленьких домов. В своем маленьком мире. Их большие радости были маленькими, как и сами люди. И технологическим новинкам они радовались или пугались их не меньше, чем сказочных чудес.

Голографическое лицо Лены возникло в пространстве за окном офиса Артемьева.

– Прокофьев прибыл, шеф.

– Пусть войдет, – ответил Егор.

Как опадающий полог, офисные стены сменялись роскошью Янтарной комнаты.

Виртуальные лакеи в красных с золотом ливреях распахнули массивные полированные двери и застыли в глубоком поклоне. С гордым видом в зал вошел красивый молодой мужчина двадцати шести лет, ведущий специалист корпорации в области защиты от несанкционированного проникновения в корпоративные компьютерные сети. По службе он имел очень хорошее жалование, служебную квартиру на юго-западе, служебный «Мерседес» с водителем и еще кое-какие бонусы, перечень которых занимал четыре страницы.

– Вызывали, шеф? – от порога спросил Прокофьев.

– Прошу садиться, – сказал Артемьев, широким жестом предлагая подчиненному самому выбрать себе стул.

Прокофьев выбрал четвертый, Артемьев сел напротив. Их разделял всего лишь полированный стол, но, глядя в глаза руководителю службы компьютерной безопасности, Артемьев почувствовал пропасть. Ледяную бездну, которую не преодолеть. Он знал, как пройдет их разговор.

Андрей Прокофьев с трудом закончил институт, хотя был совсем неглупым человеком. «Холодный прагматик, как хорошо сбалансированный нож», – сказал про него однажды профессор Нестеров. Прагматизма студенту действительно было не занимать. Вот еще бы прибавить сдержанности и убавить высокомерия в общении с окружающими. Ему прочили великолепную карьеру, если он немного поработает над своими манерами и неуемным самомнением. Он всегда считал, что знает все лучше других, он не принимал в расчет ничье мнение, если оно ему не нравилось. Но работу в корпорации Прокофьев получил исключительно благодаря своим интеллектуальным способностям.

Артемьев заметил его на одном из чемпионатов по программированию и взял под свое крыло. Подающий надежды студент переехал в однокомнатную квартиру на окраине Москвы и получил в свое распоряжение современную компьютерную технику. В то время Артемьев поддерживал около дюжины талантливых людей, в чье будущее, в чей ум, который со временем, несомненно, принесет миру огромную пользу, он верил.

– Как поживают наши недоброжелатели? – улыбаясь ни к чему не обязывающей улыбкой, поинтересовался Артемьев.

– Не очень хорошо, если судить по качеству предпринимаемых ими действий, – не уловив настроения начальства, ответил Прокофьев. – А если учесть то количество несерьезных, я бы даже сказал, наивных попыток прорвать нашу защиту, они просто в отчаянии.

– Они что же, наняли лохов, решив взять нас количеством? – удивился Артемьев.

– Похоже, что так.

Артемьев на секунду задумался.

– А если предположить, что просто увеличилось количество желающих проверить нас на прочность? Информация становится все более доступной. Технологии – все более сложными, но в то же время более дружелюбными к пользователям. Купив универсальный программный конструктор и немного подправив его, прочитав пару книжек Спока, вполне может поймать иллюзию, что ты хакер.

– Есть и такие. Но отличить спонтанные атаки от срежиссированных акций несложно. Достаточно проанализировать программный код инструмента, которым пользуются для вторжения, просмотреть хронологию пингов технических шлюзов. Ну а засечь перебор пароля вообще задачка для восьмого класса.

– На что они рассчитывают? – спросил Артемьев. – Уж не думают же они, в самом деле, что мы настолько наивны, чтобы только прикрыть дверь, не повесив на нее замок?

– Одно время я считал, что это отвлекающий маневр, чтобы мы в общем шторме не смогли засечь основную волну, но позже отказался от этой мысли. Увеличение количества атак за последние четыре месяца связано исключительно с появлением на рынке новых программных конструкторов.

Артемьев задумался на несколько секунд и сказал:

– Хорошо. Допустим, эта теория применима к мегаполисам. Но, черт возьми, на периферии нет столько компьютерных умников, сколько было попыток взлома наших региональных серверов.

– В любом пособии для начинающего хакера написано, что первое, чему нужно научиться после освоения простейших крек-программ, – это путать след. Вменяемый хакер никогда не полезет в чужой компьютер напрямую.

– То есть вы хотите сказать, что периферийные атаки на самом деле пыль в глаза? – спросил Артемьев.

– Именно так, – подтвердил эксперт.

– У меня есть данные, что в нашей корпорации работают чужие агенты. Охотники за промышленными секретами.

Прокофьев хмыкнул.

– Я бы удивился, если бы их не было.

– Я бы тоже, – согласился Артемьев. – Такова жизнь. Если у кого-то что-то есть, всегда найдется кто-то, кто захочет это взять без спроса. Я даже не удивился, когда мне сказали, что мой ведущий спец по компьютерной безопасности на самом деле работает против меня.

Валун за валуном, от потолка и до пола, окружающие стены стали сменяться унылым камнем Бастилии. Бесшумно отворилась кованая дверь, и в нее тихо вошли шестеро накачанных молодцов с приветливыми лицами серийных убийц. Прокофьев видел то же самое, что и Артемьев. Егор принудительно заблокировал отключение чипа Видений, вживленного в голову компьютерного гения.

– Что вас больше разозлило, – равнодушно спросил Прокофьев, – то, что я работаю против вас, или то, что вы меня так поздно разоблачили?

Артемьев не ожидал увидеть такую редакцию и поэтому немного растерялся. Он действительно разозлился. Этот самонадеянный юнец сидел в его кабинете в окружении шестерых головорезов из службы безопасности и словно насмехался над ним, в то время как трансформация действительности под Бастилию совсем не должна была придавать ему оптимизма.

– Ты сумасшедший или идейный? – наморщив лоб, спросил Артемьев.

– Такие, как вы, принесли в мир заразу Видений, испоганили душу трем миллиардам жителей Земли и называете сумасшедшим меня?

– А ты, значит, мессия, который очистит мир от скверны? – сделал вывод Артемьев.

– Я человек. Один из тысяч, что принесет свободу своему народу.

– Свобода для всех, счастье для каждого, – устало пробормотал Артемьев.

– Вы знакомы с программой нашей партии? – вскинул брови Прокофьев. – Свобода от власти. Свобода от принуждения. Свобода собраний…

– Первые три постулата классического анархизма, – парировал Артемьев. – А в остальном-то те же правила, что и в демократическом строе. Так что не удивил.

– К черту ваш анархизм и демократию. К черту монархию и диктатуру. Они все дискредитировали себя. Эту планету спасет только Великий Люфт. Нужно расшатать закостенелое сознание этого мира. Нужно сорвать заскорузлую корку, которая ограничивает свободу.

– Все, что ты сказал, это борьба ради борьбы. Ради процесса, но не ради цели.

– Все, что я рассказал, это борьба ради свободы человечества от Видений, – отозвался Прокофьев.

– Ты знаешь, я много раз слышал именно такие речи, – сказал Артемьев. – Но это только речи. Понимаешь? Слова. Звуки. И больше ничего. Вам нечего дать обществу взамен.

– Мы и не планировали ничего давать взамен. Мы поможем человеку освободиться. Дальше он сам. И почему мы вообще должны давать что-то взамен?

– Подожди, – удивился Артемьев. – Нравится тебе это или нет, но у общества сейчас есть Видения. Понимаешь? Они нравятся обществу. И это не просто слова. Мы никому ничего не навязываем. У нас свободная продажа. И потребители сами решают, что им нужно, а что нет. Они выбирают продукт. Они платят за этот продукт. И продукт иногда совсем не дешевый.

– Видения ведут к разрушению личности и общественного строя.

– Да плевать народу на твое мнение об их жизненном выборе. Я против монархии. Даже конституционной. Но если граждане Монако считают, что в их стране должна быть монархия, – это их право.

– Мы говорим не про Монако, а про Россию.

– Именно. Тут кроме сектантов Люфта живут еще и нормальные люди. И им нравится так жить. Им нравится жить с Видениями. Они имеют право на выбор. Ты считаешь президента диктатором, а они хотят, чтобы у них был диктатор президентом. И плевать им на твои представления об их свободе и счастье. О своей свободе у них есть свои представления. Свои планы на собственную жизнь.

– А мне нет дела до их представлений. У меня тоже есть взгляды на то, какая жизнь должна быть в моей стране. А до воспаленного общественного мнения мне нет никакого дела.

– Как это? – удивился Егор. – Ты же борешься за его счастье?

– Пустой у нас с вами разговор получается. Я знаю главное: Видения нужно разрушить. И мы не остановимся.

– Почему их нужно разрушать? – Артемьев искренне хотел услышать ответ. Он искренне надеялся разгадать логику, мечтал разобраться в мотивации людей, желающих разрушить корпорацию. – Видения человек выбрал сам. Строго говоря, это последнее, что у него осталось. Нельзя отнимать у человека последнее.

– Я так не думаю.

«Черт возьми, он опять ошибся. Вся риторика о вселенской свободе – банальная ширма, скрывающая личные корыстные цели».

– Хочешь, я продиктую тебе номера шестнадцати счетов, на которых ты держишь все свои деньги? – неожиданно спросил Артемьев. – Огромные деньги. Я столько не платил. За что же тебе их дали?

– Я умнее вас. – Прокофьев противно засмеялся. – Вы получили свою работу благодаря хорошо подвешенному языку и отсутствию принципов, я же свою получил благодаря своим способностям.

– Ты просто продался. Вот и вся твоя философия. Ширма ложной мотивации.

– Нужно было платить мне столько, чтобы я даже не подумал продаваться, – сказал Прокофьев.

– Ты предал меня, – хладнокровно настаивал Артемьев. – Я доверился тебе, а ты меня предал. Я поддерживал тебя на протяжении нескольких лет. Кем бы ты стал, если бы не тепличные условия, которые я создал для тебя во времена студенчества?

– Тем же, кем стал сейчас.

Спинка кресла Артемьева вытянулась вверх и превратилась из дубовой в железную, офис трансформировался из каземата Бастилии в подземелье вампиров. Крепкие ребята с добрыми лицами – в гоблинов.

Прокофьев осмотрелся вокруг и саркастически хмыкнул.

– Уж не собираетесь ли вы меня напугать, господин Артемьев?

– Нет, пугать я тебя не стану. Я просто тебя уничтожу.

– Какие глупости, – усмехнулся Прокофьев. – Все ваши фантазии недоказуемы. Несмотря на любые обвинения и дурные рекомендации, меня с руками оторвет любая компания. У меня всегда есть шесть-семь выгодных предложений. И за гораздо бо́льшие деньги, чем вы мне здесь платили. Но я до сих пор отказывался, потому что считал, что работа в такой мощной корпорации позволит более полно раскрыться моему таланту. Теперь я вижу, что лимит наших взаимоотношений исчерпан. Через час с вами свяжутся мои адвокаты и выслушают ваши предложения по урегулированию условий моего увольнения.

– Глупышка, – ласково, словно младенцу, сказал Артемьев. – Ты решил, что стал неприкосновенным, что тебе все можно?

С лица Прокофьева как будто начала сходить надменность, но он тут же попытался взять себя в руки.

– Вы не посмеете… – дрогнувшим голосом сказал компьютерщик.

– Отчего же? – удивился Артемьев. – Ведь у меня нет ни принципов, ни морали. Ведь я мразь и подонок.

– Я подстраховался.

– А мне плевать.

– Меньше чем через сутки мои адвокаты зачитают письмо, которое я им оставил на случай своего внезапного исчезновения. Позже распространят видеообращение.

– Предпочитаю решать проблемы в порядке их поступления.

– Но вы не сможете объяснить мое исчезновение, – дрожащими губами, словно сам не верил в свои слова, выговорил Прокофьев.

– Да я и не буду. Ты просто исчез. И я сам в растерянности.

Мир вздрогнул и рассыпался на песчинки. Порыв горячего, сладковатого ветра ударил Прокофьеву в лицо, отчего ему стало дурно, и он на несколько секунд зажмурился. Открыв глаза, компьютерщик увидел, что стоит на арене Колизея в окружении двух десятков львов. Солнце висело в зените и нещадно жарило, переполненные трибуны что-то орали, с клыков голодных львов капала слюна. Прокофьев понимал, что это видение, но его психика не смогла не отреагировать. По спине пробежал неприятный холодок. Прокофьев переступал с ноги на ногу, поднимая башмаками едкую пыль. Черт возьми, невозможно не испугаться, видя, как два десятка голодных львов смотрят тебе в глаза.

Словно по команде, хищники сорвались с места. Ноги у Прокофьева подкосились, в глазах зарябило, по телу пробежала истерическая дрожь. Инстинктивно ища хоть что-то, чем можно было бы защититься, он осмотрелся вокруг и… Сделать что-то еще Прокофьев попросту не успел. Первый подбежавший лев прыгнул на компьютерщика, свалил его с ног и, схватив зубами за руку, которой тот пытался закрыться, потащил по каменистой земле. Боль была невыносима. Прокофьев взревел, в глазах у него потемнело. Еще секунда, и львы разорвали человека на части. Он не сразу отключился, успел все прочувствовать и увидеть, как звери растаскивают по арене его руки и ноги.

Когда Прокофьев пришел в себя, он лежал на полу посреди кабинета Артемьева. Стол был отодвинут к стене, все, кто был в офисе, отошли от приговоренного на почтительное расстояние, образовав неровный круг. Хозяин кабинета стоял чуть впереди.

– Как тебе наша новая игрушка? – спросил Артемьев. – Эффект присутствия достаточный?

Тяжело дыша, Прокофьев поднялся с пола, еле удерживая равновесие. Его ноги казались ватными, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Из-за спины шефа вышли два ниндзя с самурайскими мечами в руках.

– Много раз видел на экране… как эти парни кромсают человека, – сказал Артемьев. – Интересно, в жизни будет так же зрелищно?

– Клоун, – пробормотал Прокофьев. – После обнародования моего предсмертного послания ты не сможешь объяснить, куда я делся.

– Да что ж такое! – вспылил Артемьев. – Да если мне хоть один человек на Земле докажет, что заранее заготовленное письмо-обвинение спасает от случайной смерти, автокатастрофы например, я первый сделаю тысячу подобных видеообращений и напишу тысячу писем.

У Прокофьева пересохло в горле. Черт возьми, с большими деньгами можно самую невероятную историю сделать достоверной. Нет. Не может быть. Он блефует. Он не посмеет!

– Думаешь взять меня на дешевое фу-фу? – уже не справляясь с дрожью в голосе, бормотал Прокофьев.

– Ну что ты, – улыбнулся Артемьев. – Я думаю, ты сдохнешь в муках.

Егор щелкнул пальцами, и ниндзя двинулись к Прокофьеву, обходя его с разных сторон. Компьютерщик не стал сопротивляться, он знал, что все происходящее не реально. Он верил в это. Он хотел верить! Когда первый удар меча рассек ему грудную клетку, боль пронизала все его тело. Черт! Неужели это правда? Как он посмел решиться на такое? Второй удар отсек ему правую кисть, которой Прокофьев непроизвольно попытался защититься от меча. Третий удар до костей разрубил левое бедро. Мечи стали летать, словно молнии. Холодная сталь сверкала, резала, колола. Мозг и в этот раз отключился не сразу. Прокофьев не только чувствовал, он видел, как его изрубили на куски.

Кровавые видения осыпались пеленой моросящего дождя. К телу компьютерщика подошел медик.

Артемьев неопределенно хмыкнул, подошел к столику и налил себе из графина стакан чистой воды.

– Фантомный болевой шок, – доложил доктор. – Он потерял сознание.

– Уберите падаль, – брезгливо сказал Артемьев и залпом выпил налитую воду.

Охранники под руки подхватили бездыханное тело Прокофьева и куда-то уволокли его через боковую дверь. Все остальные вышли из кабинета шефа через главную. Оставшись один, Егор устало опустился в кресло и, откинувшись на спинку, закрыл глаза.

Тысячи людей день за днем создают искусственный мир, в котором живут сотни миллионов. Они радуются в этом мире и грустят. Этот мир заменяет им тех, кого они давно потеряли, заменяет будущее, которого нет, позволяет вернуться в прошлое. А эта маленькая тварь решила, что имеет право отнять ту малую радость, что у них осталась. Артемьев ненавидел всех, кто считал, что лучше знает, кому что нужно для счастья. Даже не кому что, а что нужно всем. Он ненавидел их всех вместе взятых и каждого по отдельности. Почему люди, не сумевшие устроить свою жизнь, берутся устраивать чужие жизни?

В пространстве возникло лицо секретарши.

– Шеф, к вам господин Ветров.

– Пропусти.

Артемьев дал Видениям команду, и офис принял естественный вид.

В распахнутую дверь вошел невысокий коренастый мужчина сорока шести лет славянской внешности, с густой каштановой шевелюрой и длинными, как у пианиста, пальцами.

С Ветровым они познакомились девятнадцать лет назад, когда Артемьев был обычным журналистом и мотался по зонам локальных военных конфликтов, а Ветров был еще лейтенантом. Однажды Ветров спас ему жизнь, когда на Кавказе Артемьев пытался взять интервью у одного из полевых командиров, но последний предпочел интервью выкуп, который намеревался поучить за журналиста с владельца газеты. Позже дороги Артемьева и Ветрова разошлись. Второй раз они встретились через шестнадцать лет. Ветров к тому времени дослужился до майора, со скандалом ушел в отставку и теперь перебивался частными заказами на охрану желающих побывать в какой-нибудь горячей точке в качестве туриста.

– Плохо выглядишь, – сказал майор.

– Неделя выдалась не из легких.

– Наслышан. Тебе нужен отпуск. Слетай на острова, полежи на белом песке. Я тебе по своему опыту могу сказать: сутки-другие на пляже, под теплым солнцем, когда рядом плещутся волны океана…

– Для этого теперь не нужно никуда летать. Видения за секунду перенесут тебя в любой уголок планеты.

– Чудак ты, Артемьев. Разве может твой суррогат заменить настоящее море и настоящий песок? А если еще рядом на пляже лежит точеное женское тело… А лучше чтоб не одно…

– Устал, – вздохнул Артемьев. – Несу всякий вздор.

– Зачем звал? По делу или соскучился?

Подавшись вперед, Артемьев перекинул через стол толстую кожаную папку, она проскользила по полированной столешнице, майор поймал ее, расстегнул молнию. На стол посыпались фотографии, аналитические справки, чипы с файлами съемки наружного наблюдения.

– Опять сам собирал информацию… – недовольно сказал Ветров. – Сколько раз повторять, что я сделаю это качественнее. Вот возьмут тебя за хибок, тогда узнаешь, что такое виртуальное заключение, которое разработали ваши ушлые инженеры.

Откинувшись на спинку кресла, Артемьев нехотя отмахнулся.

– Подставные фирмы через Интернет заказали слежку разным детективным агентствам. Расчет через банковскую ячейку, видеофайлы скачаны по FTP с бесплатных серверов в Китае. Ко мне все это никак не привязать.

– Кто на этот раз? – спросил майор, разглядывая фотографии загородного дома, сделанные с разных ракурсов.

– Чиновник Министерства природопользования. Биологические отходы. Захоронения отходов химической промышленности…

– Я сделаю, мне не трудно, – сказал Ветров, не отрываясь от чтения, – но тебе не кажется, что грохнуть государственного чиновника не то же самое, что обычного подонка, насилующего школьниц?

– Ты боишься, что нам на хвост сядут федералы?

– Ну… Не то чтобы очень… Просто этот перец до сих пор жив. И не в тюрьме. Значит, кому-то в правительстве его делишки на руку, следовательно, его кто-то прикрывает. Кто-то с него кормится. И хорошо, если этот кто-то просто расстроится, когда узнает, что гаденыш сдох. А если подумает, что все направлено именно против него? А в его лице против всей страны. Противостоять государству очень непросто.

– Хочешь сказать, чтобы в таких делах я на тебя в будущем не рассчитывал?

– Нет, не хочу, – равнодушно ответил Ветров. – Во-первых, сразу они не просекут, в чем тут дело. Даже если просекут, на организацию чего-либо у них уйдет какое-то время. Во-вторых, мне нужны деньги. И, в-третьих, главное – вовремя остановиться.

– Я и не думал начинать отстреливать членов правительства, – сказал Артемьев. – Но уж больно этот сучонок надоел.

– Всегда найдется сучонок, который надоел больше других.

– К чему ты? – прищурившись, спросил Артемьев.

Ветров оторвался от досье, молча посмотрел на Артемьева, затем бросил бумаги на стол:

– Давно хотел тебя спросить… Зачем тебе все это?

– Что именно? – уточнил Артемьев.

– Мы не колеса гадам прокалываем, мы людей убиваем. Чтобы лишить человека жизни, нужны веские основания. Для маньяка ты немного трусоват. Да и не убиваешь сам, значит, кайфа от крови не чувствуешь. Для самоутверждения? Заняв пост руководителя российского филиала ВИДЕНИЙ, ты достаточно самоутвердился. Денег у тебя как раз по семьдесят седьмой этаж. Значит, ты не мстишь тем, кто богат. Власть? Не уверен, что у президента власти больше, чем у тебя. Я имею в виду реальную власть. Получается, что видимых предпосылок нет. Вот я и спрашиваю себя: зачем?

Артемьев ответил не сразу.

Уже несколько лет он и Ветров – банальные подельники в убийствах. Капитан был прав, сейчас Артемьев на вершине. У него есть деньги. Огромные деньги. Гигантские. Он руководит филиалом одной из крупнейших корпораций. У него есть влияние на политическую ситуацию в стране; Видения – не последний инструмент в формировании настроения населения. Единственное, на что он не мог повлиять, – правосудие. Конечно же, у него были в кармане несколько продажных суде, и при необходимости они принимали нужные решения. Но, черт возьми, заплатить судье, чтобы он гарантированно осудил какого-нибудь высокопоставленного мерзавца на высшую меру… Артемьева бы не поняли в высшем обществе. К тому же на смертную казнь в третий раз продлен мораторий. Пожизненное заключение – очень большая неприятность, но смерть – гораздо бо́льшая. И гарантированная, потому что не стоит забывать про комиссию по помилованию. Зачем ему было это нужно? Наверное, власти Артемьеву все же было недостаточно. Еще со времен работы в газете, когда он занимался журналистскими расследованиями и видел, как подонки со связями, смеясь, уходят от наказания, ему порой хотелось своими руками всадить пулю в наглый лоб дельца, разворовавшего деньги, выделенные на помощь инвалидам. Убийцам, которым сердобольные присяжные давали по минимуму, а то и оправдывали за недоказанностью, собственноручно вырезать сердце. Тогда он не мог претворить в жизнь свои желания. Как говорится, руки коротки. Теперь же, когда он прожил жизнь и уже не боялся смерти, когда привык, что его положение дает ему серьезные преимущества перед остальными согражданами, он делал то, что считал нужным. Стыдно признаться, но ощущение того, что он может отнять у кого-то жизнь, а кому-то разрешить прожить еще немного, бодрило, придавало какое-то… возбуждение, что ли.

Но при этом Артемьев не был сумасшедшим. Он приговаривал к смерти отъявленных подонков. Риск ошибиться все равно был, и он боялся ошибиться. Боялся, но надеялся, что не ошибется.

Ветров же был обычным исполнителем. За время, что он служил в армии, майор много убивал. Его самого убивали дважды. Практически всю сознательную жизнь он отдал беззаветной службе своей стране, а она при первом же случае вытерла об него ноги и сделала вид, что они даже незнакомы. Он тоже боялся, что Артемьев может ошибаться, только боялся значительно меньше, чем сам Артемьев. Ветров верил в Бога и знал, что ему придется ответить. Даже в праведных войнах далеко не все жертвы заслуживают смерти. Но там была служба, верность присяге. Значит, только половина вины. Сейчас тоже была только половина, не он решал, кому умереть, не он распоряжался чужой жизнью. Но и первой половины хватило бы по макушку. Раз уж все равно отвечать, так почему бы не заработать на своем грехе? К тому же Ветров тоже верил, что все-таки делает правильное дело. Он считал, что нечестно всю ответственность о наказании за зло, творимое на земле, валить на плечи Господа. Очень многое в руках человека. Наказав подлеца, ты ограждаешь кого-то от тех подлостей, которые он мог бы совершить, мешаешь ему испортить чью-то жизнь. Смерть – это, конечно, крайность, но… Не за карточные фокусы Ветров стрелял, резал, взрывал.

– Знаешь, считай лучше, что я сумасшедший, – сдвинув брови, сказал Артемьев. – Что мне нравится держать в руках нить чьей-то жизни. И обрывать ее по собственной прихоти.

– Сумасшедший – это я, – отозвался Ветров. – Это я убиваю за деньги. Зачем это тебе нужно, я все еще не понимаю.

– Кто-то должен остановить эту мразь. Хоть немного очистить воздух от скверны. Почему не я?

– На спецподготовке, когда меня думали определить в диверсанты, с нами психолог работал. Так вот та хрень, что ты мне рассказал, кажется, называется бред мессианства.

– Ты знаешь, я сейчас в таком положении, что мне действительно плевать. Эта мразь украла сто шесть миллионов из фонда, предназначенного на компенсацию лечения пострадавшим от взрыва на химкомбинате в Вилючинске. Он же выдал разрешение на захоронение биологических отходов в Восточно-сибирской тайге. И чихать он хотел, что в том же районе берут начало шесть рек, из которых через пятьсот километров, ниже по течению, совершают водозабор для населенных пунктов в общей сложности на миллион шестьсот тысяч триста сорок человек. Наш последний клиент по пьянке выехал на тротуар и снес автобусную остановку. Шесть человек погибли, девять попали в больницу, двое на всю жизнь остались инвалидами. У него шестнадцать протоколов за пьяную езду. Дважды у него отбирали права. Но папа – замгубернатора. Присяжные отмели практически все доказательства, а судья на этом основании дал мальчику два года условно.

– Главное, чтобы папа не стал бить копытом и не докопался, кто зарезал его отпрыска, – сказал Ветров.

– Начальнику местной полиции объяснили, что для общественного спокойствия будет лучше, если причина смерти так и останется следствием ограбления. Да там и убеждать особенно не пришлось. То, что парнишка был подонком, знал не только я.

– Кстати о подонках, – сказал Ветров. – Есть у меня на примете один. Давно руки чешутся пустить ему кровь.

– Ты хочешь, чтобы я тебе за него заплатил? – удивленно вскинув брови, спросил Артемьев.

– Я хочу, чтобы ты прикрыл тылы, если запахнет жареным.

– Даже так… И как фамилия победителя лотереи?

– Епишев.

Артемьев хотел уточнить, тот ли это Епишев, про которого он подумал, но, взглянув в глаза Ветрова, понял, что именно он.

– Ну а что, давай попробуем. Почему мне можно выбирать, а тебе нельзя? – усмехнулся Артемьев.