Текст книги "Видения"

Глава XVIII

Разговор с очередным политиком был непростым. Всепрошло как всегда. Боль за судьбу страны, предложение дать денег на поддержку партии. Отказ. Попытка пристыдить. Снова отказ. Попытка угрожать. Артемьев еще ни разу не ошибся, но отказать во встрече не мог. Нельзя пренебрегать представителями народа. Хотя кого кроме себя эти люди представляют? Но… не важно. Если ты отказался встретиться – это унижение. Если отказался сделать, о чем просили, – значит, просящий еще не дорос как политическая фигура.

Поступил новый вызов коммуникативных Видений. Артемьев дал добро на контакт, и перед его столом возник ведущий инженер.

– Егор, с Юрой проблемы, – сказал Сергей Иванович.

– Что случилось? – насторожился Артемьев.

– Он арестован. В составе организованной группы пытался взорвать одну из наших областных вышек.

– Этого только не хватало! Сегодня явно не мой день…

– Мы уже подогнали мобильный комплекс, работа восстановлена.

– Где он?

– Сейчас их привезли в районное отделение областного УВД, с ними работает следователь.

– Позвони, скажи, я подъеду.

От черных тонированных джипов с проблесковыми маячками на крыше немногочисленные автомобили на ночной дороге буквально шарахались в разные стороны. Они шли клином, словно ледокол. И ни у кого, кто попадался им на дороге, не возникло сомнения, что эти ребята не отвернут. Артемьев знал, что ничего плохого с внуком не случится, но приказал ехать максимально быстро. Он просто хотел оказаться рядом как можно скорее. Он любил внука. И боялся за него.

Взгляд дежурного по УВД капитана полиции говорил сам за себя. Правильный мужик. Такого не купить. Не запугать. Но всегда можно попробовать договориться.

– Добрый вечер, капитан. Ты меня узнаешь?

– Да, господин Артемьев, здравствуйте, – устало ответил дежурный, вставая из-за стола.

– Уже хорошо. Здесь мой внук.

– Террористический акт, – уточнил капитан. – В составе организованной группы он взорвал вышку и передающий центр Видений в Дмитровском районе Московской области.

– Я хочу с ним поговорить.

– Я не могу вам это разрешить, господин Артемьев.

– Я не предлагаю тебе денег, капитан. Я уверен, ты их всё равно не возьмешь. Но ты прекрасно знаешь, что я сейчас позвоню директору ФСБ, они ведут дела по терроризму, и за пять минут договорюсь о свидании. Никто же не погиб? Возможно, на это уйдет чуть больше времени, но все равно будет так, как я сказал. Поэтому почему бы тебе просто не разрешить мне с ним поговорить?

– Господин Артемьев, когда мне…

– Я все понимаю. И ты абсолютно прав, без приказа ни шагу. Но все равно будет по-моему. Зачем ерепениться? Ты же знаешь, что для чертовых випов свои законы и свои правила. Так какого… тебе лезть на рожон? А я не забуду об этой услуге. Рано или поздно тебе может понадобиться помощь. Не знаю какая. Может быть, работа, когда тебя вышибут из полиции. А тебя обязательно вышибут, правильных мужиков здесь долго не держат… Я вообще удивлен, что ты дослужился до капитана… Ну? Принимай решение, капитан.

Капитан думал. Было заметно, что он согласен с Артемьевым, но, черт возьми, он на службе. Он не может преступить закон. Он много лет жил по этому принципу. Он… Да какого черта? Сейчас этот пижон позвонит своему приятелю, с которым наверняка на Новый год вместе катается на лыжах в Альпах или ездит по выходным на охоту, и тот прикажет капитану сделать все, что скажет Артемьев. Сословное правосудие… В конце концов, это просто свидание. Надоело. Пока не выперли, нужно уходить самому.

– Как вы мне все надоели со своими знакомствами, – с усталой презрительностью пробормотал капитан. – Лейтенант! Проводи гражданина к арестованному и оставь их наедине.

Одиночные камеры находились в цокольном этаже. Узкий коридор с белым кафелем на стенах, крашенные в серый цвет железные двери и решетки. Спустившись вниз по бетонным ступеням, лейтенант провел посетителя к нужной камере. Замок клацнул сувальдами, дверь лязгнула петлями и чуть приоткрылась, удерживаемая короткой цепью. Артемьев прошел в узкий проем.

Юра оторвал голову от подушки, сел на железных нарах и без эмоций посмотрел на деда.

Дверь за спиной Артемьева закрылась. Егор прошел к нарам и сел рядом с Юрой.

– Зачем ты это сделал, внук?

– Карфаген должен быть разрушен, дед.

– Что ты хотел этим доказать? Какую цель преследовал? Мы же уже подогнали мобильную станцию, а меньше чем за два часа полностью восстановим работу системы.

– Люди увидят, что есть такие же, как они. Что кому-то, как и им, Видения поперек горла. ВИДЕНИЯ – смерть нации. Нужно только не бояться говорить об этом.

– Я слышал, у вас была группа. Я так понимаю, она не единственная.

– Это допрос, дед? Ты работаешь на федералов? Пытаешься внести свой вклад в защиту империи? Или ты фантом и я в твоих чертовых Видениях?

– Я пытаюсь тебя понять, Юра. Какого черта ты добиваешься? Народ за тобой на улицу не выйдет, даже если ты взорвешь центральный офис корпорации. Даже если ты взорвешь его вместе со мной.

– А это хорошая мысль, – криво улыбнулся внук.

– Глупец, – вздохнул Артемьев. – Ты сам говорил, что Видения отнимают у человека бо́льшую часть жизни. Значит, ты согласишься, что в жизни человека видения не последний по значимости фактор. И ты пытаешься этот фактор удалить. А что взамен? Или ты хочешь оставить после себя пустоту? Пустоту очень быстро заполняет хаос. Мы не раз об этом с тобой говорили. Что ты будешь делать, когда все разрушишь?

– Придут те, кто умнее и сильнее нас. Мы должны им помочь. Расчистить дорогу к новой жизни. Это – наша миссия. Их миссия – построить новый мир.

– Опять двадцать пять. Ну… если бы ты был седым стариком и уже прожил жизнь. Если бы ты имел жизненный опыт… Да откуда ты знаешь, какой мир они станут строить на твоей расчищенной площадке? – сорвался на крик Артемьев. – Ты ждешь новый, а они возьмут и реставрируют старый! Только еще более изощренный. Учтут просчеты предшественников. Вот тогда ойкнете.

– Значит, мы уничтожим и их мир тоже.

– Это борьба ради борьбы, Юра. Без смысла и конкретных целей. И люди в этой борьбе просто статисты. Вам так же плевать на простого человека, как и системе, с которой вы боретесь. Так в чем разница между тобой и мной, внук?

– Так надо, дед. Потом ты все сам поймешь.

– То есть ты что-то делаешь для моего блага, а я этого просто не понимаю? Ты хочешь осчастливить МЕНЯ?! – Артемьев рассмеялся. – Поверь мне, я достаточно зрелый мужик, чтобы понимать, что для меня хорошо, а что плохо. Я не вижу разницы между тем, что есть, и тем, что вы предлагаете.

– Разница в том, что мы не набиваем карманы, отнимая у человека реальность. Разница в том, что мы не делим людей на первый и второй сорт и не готовим второсортным участь потреблять лишь суррогаты.

– Ты готов убивать?

– Лес рубят, щепки летят.

– Я стар, внук. Я тридцать лет назад пережил все то, о чем ты только в прошлом году читал в книгах. Поверь, я уже многое понял. И если что-то до сих пор не понял, то уже вряд ли пойму. Так что ты мне сейчас ничего не объяснил. Потому что тебе нечего объяснять. В той комбинации, про которую ты мне рассказал, больше сотни ходов. А ты более или менее внятно представляешь себе только первых два. Про остальные ты не просто не знаешь, но и не хочешь знать. БОИШЬСЯ узнать про них! Поэтому эта борьба ради борьбы.

– Делай, что должен, и будь что будет, дед.

– Демагогия, внук. Пустые лозунги. Эта формула работает при куче условий. Я же в твоей борьбе не увидел ни одного из пригодных для этой формулы.

– Делай, что должен, дед, – криво усмехнувшись, повторил Юра. Не то неуверенно, не то растерянно.

И в это мгновение Артемьев понял, что скорее всего уже потерял внука. Навсегда. На него смотрели чужие глаза. Глаза фанатика. Не важно, во что верят эти люди. Важно, что они ни перед чем не остановятся. И ни перед кем. Они сомнут любого, кто встанет у них на пути. Господи, как же так? Ведь не было даже предпосылок. Рос нормальный мальчишка, шалопайничал, как и все в его возрасте. В меру бунтовал. Это нормально! Кто в юности не был радикалом, тот подлец. Кто в старости не стал консерватором, тот дурак. Но иногда бывает и так, что из глубокого погружения в Видения человеку очень непросто вернуться…

Артемьев вышел из камеры опустошенный. Словно у него ушла земля из-под ног. Егор не очень любил своих детей. Как-то не сложились с ними отношения. Когда у них был переходный возраст, было модно плевать на родителей, говорить, что они во всем виноваты, что они неправильно прожили свою жизнь. Егору всегда были обидны незаслуженные упреки. Он несколько раз пытался наладить отношения, но все было тщетно. Позже, когда дети повзрослели, они, конечно же, по-другому разговаривали с родителями, и все вроде бы наладилось, но осадок, как говорится, остался. Егор не смог простить слова, услышанные несколько лет назад. Наверное, поэтому он так берег ту любовь, с которой к нему относились внуки. Для него они были самыми близки людьми на планете. Даже когда делали или говорили глупости, свойственные всем молодым людям их возраста. Но сейчас… Сейчас он снова почувствовал горечь предательства. Как тогда, когда его предали дети.

Лейтенант трижды повернул ключ в замке решетки и отворил дверь, ведущую из коридора КПЗ в дежурную часть.

– Пообщались? – спросил капитан.

– Пообщались… Послушай, капитан, у меня к тебе личная просьба.

– Он виновен, господин Артемьев, его взяли на эпизоде.

– Ловить преступников – это ваша работа. Но даже у преступника есть право на адвоката. Завтра утром к вам приедет мой адвокат. Все, что можно, он сделает. И все, что нельзя, тоже. Но Юрка – мой внук. Я не думаю, что ночь в общей камере пойдет ему, да и всему обществу на пользу. Пожалуйста, оставь его в одиночке. В этом нет нарушения закона. А я уже говорил, не забуду тебя.

– Не вижу препятствий, – ответил капитан.

Глава XIX

Когда Артемьев хотел остаться незамеченным, он частенько брал машину своего зама или кого-нибудь из начальников отделов и в сопровождении всего двоих телохранителей отправлялся на встречу или по делам. Сегодня он воспользовался тем же фокусом, чтобы встретиться с профессором Легостаевым в его клинике. Начальник охраны был в курсе причуд шефа и всегда успевал как бы невзначай устроить учения. Его ребята, тоже не привлекая к себе внимания, проникали в указанные здания и брали ситуацию под контроль, а на прилегающих улицах стояли черные джипы с наглухо тонированными стеклами и лучшими бойцами внутри. Конечно же, задумай кто убить Артемьева в больнице, при таких условиях работы телохранителей убийце вряд ли удалось бы помешать. Но это был его выбор. Перечить шефу начальник охраны не решался.

– Как дома, как внуки? – поздоровавшись с Артемьевым, спросил профессор.

– Всё в порядке, спасибо. Как ваша супруга?

– Швы сняли. Врач говорит, через пару дней выпишут.

– Отрадно слышать.

Артемьев замолчал, не зная, что сказать дальше.

– Ладно. Как ни тяни, но все равно придется выбирать, – вздохнув, сказал Артемьев.

– Выбирать, кто останется жить, достойнее, чем кому умереть, – ответил профессор.

– Тогда сегодня выберу я, – сказал Егор. – Не всё вам мучиться.

Профессор провел Артемьева к столу, на котором были разложены двадцать две детские фотографии. Лица ангелов. Глаза вечности. Душа на краю пропасти. Это было невыносимо. В такие минуты, единственные минуты в своей жизни, Артемьев был действительно рад, что богат.

– А пусть сегодня всем повезет, – сказал Егор.

Еще больше Артемьев обрадовался, решив, что сегодня у него хватит денег, чтобы спасти всех. И не придется делить сумму на несколько человек, оставляя тех, кому не повезло, один на один со смертью.

– Всем? – не поверил профессор.

– Подготовьте счет на всех и перешлите мне, – сказал Артемьев. – Условие прежнее. Никакой информации о дарителе и фотография ребенка.

– Можете не сомневаться. Родители готовы дать обет молчания на всю оставшуюся жизнь, если это поможет спасти их детей.

Собрав фотографии в конверт, профессор протянул его Артемьеву. Принимая конверт, Егор и в этот раз почувствовал волнение. Наверное, к этому невозможно привыкнуть. Вроде бы пустяк. Ты не обеднеешь от этой суммы. Справедливости ради, ты ее даже не заметишь. Она утонет в ворохе счетов, приходных и расходных ордеров. Но когда ты понимаешь, что кому-то купил жизнь… Это только кажется, что все так просто. Ну, заплатил. Ну, добавил кому-то на операцию. Ты можешь себе это позволить. Что такого? Но это только до тех пор, пока не осознал, что ты выкупил у смерти чью-то жизнь… Натурально. Без дураков. За деньги! Когда рубли, тысячи, сотни тысяч… Миллионы рублей тратятся на яхты, дома, цацки… Когда люди прожигают жизнь, в то время как кто-то отсчитывает последние минуты… Когда никто не задумывается, что дюжина старого коньяка – это чья-то почка… Необязательно создавать благотворительные фонды. Призывать со сцены потратить на благое дело, кому сколько не жалко. Необязательно ставить людей в неловкое положение, выпрашивая у них хоть сколько. Можешь дать – дай. Можешь сделать – сделай. И Егор давал. Потому что мог. Потому что у савана карманов нет. А детям и внукам хватит, чтобы не умереть с голоду.

Профессор протянул прозрачную пластиковую папку.

– Что тут? – спросил Егор.

– Платежки, – ответил профессор.

– Как вы узнали?

– Если честно, сделал на всякий случай. Переделать никогда не поздно.

Артемьев взял папку.

– Поспешите, профессор. Пишите гарантийные письма, договаривайтесь с партнерами. Будет обидно, если не успеете.

– Сейчас же отправлю гарантийные письма и начнем подготовку, – подтвердил профессор.

В офис ВИДЕНИЙ Артемьев ехал, размышляя о в сущности пустой жизни миллиардов людей на этой планете. Утром встают, едят, идут на работу, чтобы заработать на еду. Потом снова едят. Вечером возвращаются домой, чтобы поесть и поспать. А утром снова на работу. Цель их жизни – добыть пищу. Энергию. Иногда Егору казалось, что смысл жизни действительно именно в этой глупости. Говорят, Бог создал человека по образу и подобию своему. Но где сказано, что он выполнил свое творение в реалистичной манере?

Оказавшись в здании корпорации, Артемьев не стал подниматься в свой офис, а с ходу направился на седьмой этаж, в семьсот вторую лабораторию. Он пришел вовремя.

В небольшом конференц-зале сидели пятеро. Все пятеро – светила российской хирургии. Сегодня должно было состоятся первое использование Видений, а именно «снятие картинки со зрительного нерва», для гражданских, медицинских целей.

У входа в конференц-зал Артемьева встретила руководитель проекта Прохорова.

– Простите, мы не стали вас ждать, доктор Ивавайкин настаивал на срочном вмешательстве.

– Обстоятельства диктуют правила, – сказал Егор. – На какой стадии операция?

– Они вскрыли его, – ответила Прохорова. – Я не стала выводить изображение на большой экран… Честно говоря, боюсь крови. Если хотите…

– Хочу, – сказал Артемьев. – Выводите на вон тот монитор.

Егор указал на один из мониторов, стоявших на столах возле стены.

К столу подкатили два кресла, техник включил монитор. Артемьев и Прохорова сели в кресла.

– Я не настаиваю, – сказал Артемьев. – Если тяжело, можете пока выпить кофе.

– Да нет, наверное, это все же лучше увидеть самой. По крайней мере попытаться.

А на мониторе появилась картинка, точно такая же, как та, что видели в своих Видениях светила хирургии, сидя перед пустой стеной.

На далекой Чукотке фельдшер районной больницы Ивавайкин собирался удалить аппендикс. В голове Ивавайкина был новый чип Видений. С его помощью все, что видели глаза провинциального доктора, трансформировалось в видеосигнал и через спутник передавалось в Московский центр ретрансляции. Оттуда видео попадало в чип Видений и далее к специалистам. При необходимости они могли дать консультацию. Светлейший консилиум для любого гражданина страны, вне зависимости от удаления на карте. Желательно, чтобы все-таки они смотрели глазами специалиста.

Фельдшер уже разрезал стенки живота и осматривал червеобразный отросток, расположенный в правой нижней части брюшины. Убедившись, что нет других заболеваний, фельдшер перерезал брыжейку червеобразного отростка и сам отросток, освободив его от связи с кишкой, после чего зашил образовавшееся в кишке отверстие.

– По-моему, прошло великолепно, – сказала Прохорова.

Профессор Лавочкин вышел из Видений и, заметив присутствие Артемьева, подошел.

– Что скажете, профессор? – поинтересовался Артемьев.

– А что я могу сказать? Разрез сделан правильно, аппендикс удален грамотно. И зашил, как учили. На этом этапе добавить нечего. Нужно отследить в динамике. Современнее, конечно, было бы провести операцию при помощи лапароскопа. Как минимум это было бы эстетичнее. Но и по старинке тоже все прошло неплохо.

– Профессор, я вас спросил о Видениях.

– Ах, о Видениях… По-моему, великолепно. Знаете, я поначалу даже немного растерялся. Настолько все реалистично выглядело.

– Вот так вот, друзья, – вступил в разговор профессор Елизаров. – Скоро любой студентишка сможет пороть животы не хуже академика.

– Резать и зашивать не самое главное, как мне кажется, – вмешался Артемьев. – Главное не отрезать лишнее. И если потребуется, вовремя подсказать.

– За этим мы проследим. Зато как поднимется цена на услуги, если пациент будет знать, что фактически работу хирурга контролирует академик.

Егор обреченно почувствовал, что его опять обманули. Находясь в своем кабинете, опытный хирург может за один день проконтролировать работу и помочь советом в десятке операционных, разбросанных по всей стране, даже в медвежьих углах. Черт возьми, они всего лишь на секунду задумались о благе для человечества и тут же перевели разговор на тему: как много они смогут на этом заработать. Не сколько жизней спасут, а сколько заработают. Ну почему в этом мире все не так, как надо? Врач, учитель, полицейский… они должны быть святыми. А по жизни? Большинство из них примитивные, ненасытные рэкетиры. Почему-то уверовавшие в свою безнаказанность.

После демонстрации Артемьев поднялся в свой офис. Там он просидел до самого вечера, сказав секретарше, что его ни для кого нет. Даже для президента корпорации. Лена рискнула побеспокоить шефа около пяти вечера.

– Заходи, – сказал Егор, продолжая сидеть в кресле, глядя на город в огромное окно.

– Шеф, уже пять. Готова поспорить, вы сегодня ничего не ели.

– Как-то не срослось, – не оборачиваясь, задумчиво сказал Егор. – Да и не хочется чего-то.

– Я принесла для вас отбивную с квашеной капустой.

Артемьев развернулся в кресле. На его столе стоял поднос, на нем тарелка с дымящимся куском мяса, капустой и берестяное лукошко с хлебом. Увидев это великолепие, Егор почувствовал, что все-таки голоден.

– Соври, что сама приготовила, – попросил Артемьев.

– Конечно сама, – улыбнулась Лена. – У меня же плита в шкафчике. А у вас в холодильнике есть водка.

– Я так плохо выгляжу?

– Шеф, вы всегда выглядите шикарно. А сейчас вы просто очень задумчивый. Я знаю, что бывает, когда вы такой задумчивый, поэтому мне показалось что «сто пятьдесят и капустка» будут в самый раз. А что может быть лучше, если к этому добавить отбивную?

– Как тебе всегда удается настолько точно угадывать мои желания? – спросил Артемьев.

– Я секретарь в четвертом поколении, шеф, – улыбнулась Лена. – А это пострашнее, чем потомственная ведьма.

После позднего обеда Артемьев снова долго сидел в кресле и смотрел в окно на вечерний город. Скоро начали сгущаться сумерки, в окнах загорались огни. На дорогах рассасывались пробки. Артемьева, что называется, накрыло. Он не мог отвязаться от терзавших мыслей. Он потерял уверенность в себе. В том, что делает. Хотя что он делает? Он делает деньги. Когда делаешь деньги, не стоит задумываться над вопросом «а что ты делаешь». Иначе ничего не получится.

Тряхнув головой, Егор развернулся в кресле спиной к окну, активировал Видения и продолжил просмотр модулей, разработанных мелкими конкурентами корпорации, тем самым надеясь отвлечься от депрессии.

Под нажимом антимонопольного комитета корпорация была вынуждена допустить на рынок видений и другие компании. По замыслу правительства, это должно было стабилизировать цены, а здоровая конкуренция – положительно сказаться на качестве конечного продукта. К слову сказать, иногда у частников попадались небезынтересные экземпляры, но в основной массе это никак не сказывалось на рынке. Разве можно было конкурировать с таким монстром, как корпорация ВИДЕНИЯ? Тем более что злые языки поговаривали, мол, все фирмы, которые работают с ВИДЕНИЯМИ, через подставных лиц принадлежат руководителям корпорации. Это не просто приносило дополнительную прибыль. У сторонних фирм была еще одна миссия. Они охватывали темы, касаться которых напрямую корпорации было не с руки. Жесткое порно, садизм, убийства с особым усердием и прочие извращения. По закону все это было не запрещено, и терять хороший кусок пирога никому не хотелось. Да и народу опять-таки нужно было давать отдушину. С первых месяцев появления на рынке Видения выступали в роли предохранительного клапана на паровом котле. Даже самые оголтелые критики вынуждены были признать: с появлением Видений кривая особо тяжких преступлений и кривая оппозиционного возмущения резко поползли вниз. Так что благодаря принципу «все, что не запрещено, – разрешено» на свет появились самые причудливые видения.

Работа по исследованию рынка немного отвлекла Егора от невеселых мыслей, но по дороге домой он снова ощутил, как они нахлынули и накрыли его тяжелой волной. В сущности, Артемьев был одинок. Ему не с кем поговорить, посоветоваться. Похоже, правы были те, кто говорил, что богатство отнимает друзей. И не важно, в чем тут истинная причина. В том, что в тебе начинают видеть источник решения своих проблем, а соответственно, исчезает искренность отношений. Или в том, что тебе всего лишь кажется, что все только и думают, как использовать тебя. А может, просто с возрастом Егор стал по-другому смотреть на вещи? Как бы там ни было, последнее время Артемьеву было непросто. Ему даже напиться было не с кем. Те, с кем он хотел бы выпить, уже давно бросили это занятие. А с теми, кто был не прочь выпить с ним, он сам пить почему-то не хотел.

В чем-то оказались правы критики Видений, утверждавшие, что те окончательно отняли у человека мечту. Видения подменили ее. Они воруют индивидуальность, предлагая готовые решения из библиотеки. Вытаскивая из подсознания самые потаенные и, как оказывается, чаще низменные мысли. Ведь в видениях ничего невозможного нет. Люди убегают от действительности. Но почему? Спору нет, жизнь, так сказать, в реале стала очень непростой. И главное, очень дорогой. Большинству граждан ничего не оставалось, как есть белковые брикеты, измененные иллюзиями программы в деликатесы. Одеваться в простую одежду, представленную чипом Видений как «от кутюр». Жить в трущобах и видеть себя на веранде просторной виллы. Получался замкнутый круг. Нет возможности лучше жить, требования к конечному продукту упрощаются. Соответственно, со временем и падает спрос на качество и разнообразие. А раз нет спроса на разнообразие, на-гора выдается стандартный набор со стандартными же характеристиками. И назад уже не вернуться. Никто не рискнет пойти на затраты, потому что никто не станет платить больше, если привык платить меньше за то, в чем, в принципе, не видит большой разницы.

Дома у Артемьева была комната, куда кроме него никто не имел доступа. Из мебели в ней были только кресло и низенький столик из мореного дуба, а на стенах висели фотографии детей, на чьи операции он дал деньги. Достав из конверта новую стопку, Егор старательно, одна к одной, развесил их на стене. Последняя заняла свободное место, пазл собран.

– Пора строить новый дом, в этом на стене больше нет свободного места, – выдохнув, сказал Артемьев.

«Смешно и стыдно, – думал Егор, сидя в кресле, попивая коньяк из большого бокала и вглядываясь в детские лица с чистыми глазами. – А ведь я действительно купил им жизнь. Вот так запросто. Словно буханку хлеба, кило картошки, бутылку пива. До чего же страшно! Я купил им жизнь, и они выжили! А мог купить что-нибудь другое и… Они бы умерли…»