Текст книги "Никто не выйдет живым"

16

– Привет, – хрипло сказал Хонг. – Не холодно?

– Холодно, – ответил я и кивнул на револьвер. – Классная штука.

– Хрм, – сказал Хонг, довольный тем, что даже в такой ситуации я нашел время для комплимента его оружию. – «Магнум». Круто.

– А стреляешь все равно хреново, – поторопился я испортить ему настроение. – Со второго раза, и то – в плечо. Мазила.

– Далеко, – сказал Хонг и махнул левой рукой в сторону темно-синего «Форда». – Тяжело попасть. Лучше винтовка. Такая, знаешь, со стеклом. Но ведь все равно я тебя грохнул, – гордо заявил он.

Возразить на это мне было нечего. Левого плеча я уже не чувствовал.

– Где деньги, которые ты принес? – деловито поинтересовался Хонг.

– В кармане, – сказал я, стараясь быть как можно любезным. Хонг довольно бесцеремонно обшарил мой плащ, выбросил пустой «люгер» и, довольно хрюкнув, засунул за пазуху пачку долларов.

– Спасибо тебе, – сказал он, и я опять удивился Хонгу.

– За что? – спросил я.

– Сделал работу за меня, – Хонг махнул рукой в сторону мертвых вьетнамцев. – Я хотел сам их потом грохнуть. Глупые пацаны. Зачем таким жить?

– А ты умный? – поинтересовался я.

– Спрашиваешь! – фыркнул Хонг. – Сам смотри: ты сейчас сдохнешь. Я уеду с бабками и с этим, – он положил ладонь на картонную коробку с драгоценностями. – Конечно, я умный. Хорошо лежишь, между прочим, – ухмыльнулся он. – Как покойник. Ручки сложил...

Я действительно лежал, сведя руки под коричневой дорожной сумкой. И чувствовал себя без пяти минут покойником. Хотелось лишь выяснить один вопрос, занимавший меня в течение последних суток...

– Хонг, – сказал я, – скажи мне честно: ты перестал коллекционировать головы у себя в холодильнике? Старый Ли говорил, что ты изменился...

– Калле... Что? – нахмурился Хонг. – Что это значит? Я ничего не калекца... ничего не коллекцанирую. Они там просто лежат, и все, – он запустил руку за спину, и в следующую секунду я увидел тот самый тесак. Было в Хонге что-то средневековое в тот миг: грозный воин с искаженным в жестокой гримасе лицом, занесший меч над поверженным врагом.

Потом я нажал на спуск «ТТ», лежавшего в коричневой дорожной сумке, и все стало по-другому.

17

Мне стоило больших трудов незаметно для Хонга протиснуть свою ладонь внутрь дорожной сумки, что лежала у меня на животе. Помогло то, что Хонг слишком быстро записал меня в покойники. Он видел мою кровь, видел мою слабость, он забрал мой «люгер» и мои деньги. И он думал, что сейчас пополнит свой холодильник...

Как бы не так. Я несколько раз нажал на курок, и Хонг очень удивился. На светло-серой ткани комбинезона хорошо были видны отметины от пуль, и я почувствовал себя стрелком в тире. Правда, ни в одном тире мишень не располагается так близко. Я насчитал четыре попадания – в бедра и живот. Хонг издал длинный хрипящий звук, исполненный боли и злости. Потом он уронил тесак, и тот мягко воткнулся в песок.

Хонг попытался направить на меня свой «магнум», но это ему не удалось. Я выстрелил еще раз, однако не успел заметить, куда угодила пуля, потому что Хонг всей своей массой обрушился на меня, вдавил в песок и заставил вскрикнуть от боли в раненом плече.

И он был еще жив. Он подтянул свою правую руку к моей голове и стал шарить пальцами мне по лицу, стараясь отыскать глаза и выдавить их. Я нажал на спуск, но выстрелов не услышал – то ли их глушила туша Хонга, то ли обойма была пуста. А пальцы Хонга настойчиво исследовали мое лицо, тыкаясь в нос, в брови, в лоб. Я замотал головой, стараясь сбросить этих непрошеных гостей, но они возвращались снова и снова. Тогда я рассвирепел и, когда пальцы Хонга оказались вблизи моего рта, вцепился в них зубами. Одновременно я пнул Хонга в бок правым коленом. Бесполезно – вьетнамец лежал на мне тяжелым и отнюдь не мертвым грузом. Я чувствовал его дыхание, я чувствовал его кровь, и я чувствовал, что он старается напрячь последние свои силы, чтобы убить меня. Настойчивый парень.

Я удерживал его пальцы в зубах и тем самым обезопасил свои глаза. Тогда Хонг чуть приподнял свою голову, а потом бросил ее мне на переносицу. Я замычал от боли, продолжая пинать Хонга в бок, удерживая правой рукой левую руку Хонга и терзая передними резцами пальцы Хонга. Только проку во всем этом было мало.

Хонг попытался еще раз ударить меня головой, я подставил скулу, а потом ударил сам. В ответ Хонг вцепился зубами мне в ухо и разодрал его в течение трех секунд. Теплые капли стекали по моей щеке и по шее, а Хонг, словно бешеный пес, визжал и плевался слюной, не отпуская мою плоть.

Тогда я заставил свою левую руку медленно подползти к голове Хонга и ухватить ее за волосы сзади. Хонг на секунду оторвался от моего уха, а я бросил удерживать его правую руку и своим правым кулаком изо всех сил двинул ему в челюсть. Я хотел не столько причинить Хонгу боль, сколько отбросить его в сторону. Хонг лишь чуть шевельнулся, и тогда я несколько раз кряду пнул его коленом в бок.

Тело Хонга свалилось с меня на песок, и я понял, как легко и хорошо жить на этом свете.

Я вдыхал холодный воздух широко раскрытым ртом и не боялся простудиться. Пообщавшись с Хонгом, я стал как-то беззаботнее.

Я думаю, что жизнь вообще стала чуть более приятной штукой после того, как Хонг умер. Это было мое личное мнение, но на пляже в тот момент не оказалось никого, кто мог со мной поспорить.

18

Некоторое время я просто лежал на спине, смотрел в небо и думал о том, что рано или поздно мне все равно придется вставать на ноги.

Потом я услышал шум. По дороге ехала машина. Этого звука оказалось достаточно, чтобы я немедленно перекатился на правый бок и внимательно уставился на шеренгу тополей и на то, что было за ними. По дороге в направлении Города проехал грузовик. Водителя, похоже, совсем не интересовали оставленные в таком малоподходящем месте «Форд» и «Ока». Что ж, тем лучше.

Но часы показывали уже половину шестого, и это служило еще одним аргументом в пользу решения скорее убираться отсюда.

Я выбросил в реку «ТТ», а «люгер» вложил в руку Хонга. Минимальный камуфляж был соблюден, и если милиция захочет найти объяснение перестрелке, она сможет легко его сформулировать.

Потом я бросил многострадальную коробку с драгоценностями в сумку, деньги вытащил у Хонга из-за пазухи и вернул в свой карман. Пребывание у Хонга не пошло банкнотам на пользу – они были запачканы кровью.

После этого я счел, что выполнил все необходимое. Можно было считать дело сделанным. И даже – как ни странно – сделанным удачно. Я вернул драгоценности и не потратил выданные мне Маргаритой Сергеевной деньги. Сэкономил. Да и визитная карточка в заднем кармане моих джинсов не пригодилась. Везуха, да и только.

Вот только выглядел я, наверное, страшновато. Ноги подгибались в коленях, но я добрел до реки, умылся холодной водой, стряхнул песок с одежды. И потащил свое избитое усталое тело к машине. Оказалось, что я поставил ее немыслимо далеко. А почва по дороге оказалась такой неровной. Я то и дело спотыкался, а один раз не удержался и упал на колени. После этого я глядел лишь себе под ноги.

Так я и доковылял до дороги. Сначала я увидел основания тополей, потом полоску асфальта, а потом покрышки моей «Оки». Это было как возвращение домой из далекого и опасного путешествия. Да так оно, в сущности, и было.

Я прислонился животом к машине и положил сумку на крышу «Оки». Потом стал искать ключи в карманах плаща. Вот будет фокус, если я обронил их на пляже во время драки с Хонгом.

Но утро было чертовски удачным, и ключи отыскались. Я открыл переднюю дверцу и собрался согнуть свое тело пополам, чтобы залезть внутрь, когда с неба мне на спину свалилась железная болванка с полтонны весом. Этого я не выдержал и рухнул на колени. Второй удар пришелся в плечо, и меня развернуло лицом к тому человеку, который с такой страстью обрабатывал меня неким твердым предметом.

Нет, все-таки утро было чертовски удачным. В том смысле, что это мог считать удачей только дьявол. Я сидел на асфальте, привалившись затылком к левому переднему колесу своей машины, и думал о том, что жизнь становится слишком мучительной.

– А ты откуда взялся? – выдавил я наконец из себя. Юра, бледный как смерть, погладил бейсбольную биту, которой он едва не сломал мне позвоночник, радостно сказал:

– Сюрприз!

Я тихо засмеялся. И это называется тихое пустынное место!

– Маргарита Сергеевна с тобой? – поинтересовался я. Вместо ответа он врезал мне битой по колену. Больше я ему вопросов о личной жизни не задавал.

– Что, съел? – торжествующе спросил Юра. – Ты – идиот, понял? Она мне вчера все рассказала. Как ты на меня бочки катил, что я к ее деньгам подбираюсь! Кто тебя просил влезать в наши дела? Ты – дешевый пес, ты должен был делать, что тебе скажут! Тоже мне, учитель жизни нашелся! Я долго терпел все твои приколы насчет меня, я долго терпел! Ты думал, что ты – крутой, а я – слюнтяй, маменькин сынок, который присосался к богатой бабе и счастлив от этого! А я и поумнее, и покруче тебя буду...

– Уже не сомневаюсь, – сказал я. – И признаю свои ошибки.

– Она же тебе не поверила, понимаешь? Она меня любит, дурак! И она мне все рассказала про твои поклепы!

– Раз она не поверила, чего же ты так переживаешь?

– Потому что я не люблю, когда такие сволочи, как ты, лезут в мою жизнь! И мешают мне! Я прикидываюсь ласковым мальчиком, понял?

– А в душе ты – Сильвестр Сталлоне, – согласился я.

– Я лучше, – самонадеянно заявил Юра. – Я оставлю тебя здесь подыхать. А это, – он схватил с крыши «Оки» коробку. – Это я возьму с собой. И деньги. Где деньги? Давай сюда.

Я бросил пачку долларов на асфальт.

– Эх ты, профессионал, деньги перепачкал! – презрительно сказал Юра, но тем не менее забрал доллары. – Марго сказала, где и когда у тебя забита «стрелка» с косоглазыми. Я взял такси и поехал посмотреть. Я еще не знал, зачем это делаю. Я, наверное, предчувствовал, что для меня здесь будет какая-то обалденная возможность... У меня, наверное, сильно развита интуиция.

– Конечно, – согласился я. – Тамара и Павел Глоба в одном лице.

– Ты только не остри, придурок! – попросил Юра. – Кончились твои шутки. Я посмотрел в бинокль, как ты разбираешься с косоглазыми. Ну и что с того? Хорошо смеется тот... Ну, сам знаешь. Тебя подстрелили, да? Значит, истечешь кровью. А я сначала припрячу бабки, а потом поеду к Марго, скажу: «Что-то наш герой не звонит, не рапортует о завершении операции». Посидим, подождем часов до двух. Потом позвоним в милицию. Думаю, к тому времени ты уже сдохнешь. – Он ткнул меня концом биты в раненое плечо, и в глазах у меня потемнело. Последующие слова Юры я слышал словно из-за черного плотного занавеса. – Марго будет переживать – ну как же, ни денег, ни колечек с серьгами! Не оправдал ты ее доверия, Костя, не оправдал. Может, Марго расщедрится и похороны твои оплатит? Во всяком случае я постараюсь отговорить ее от этой мысли. Нам нужно экономить, понимаешь? У меня есть много разных бизнес-планов. Мне понадобятся все средства, какие она может мне дать. Ты очень не вовремя появился со своими поучениями, друг. Я не убийца, понимаешь? Но ты мне очень не понравился. Вот и все. А теперь подвинься. – Он пнул меня ботинком в солнечное сплетение, и я упал на асфальт. Юра перешагнул через меня и сел за руль «Оки». – Никогда не ездил в такой странной штуке, – признался он. – Но надо же мне на чем-то ехать, такси-то я отпустил... Доеду до Города, а потом брошу твою тачку в каком-нибудь переулке... А может, мне тебя переехать для верности? – задумчиво произнес Юра.

Я не стал дожидаться, пока он примет окончательное решение. Я стал отползать в сторону. В меру своих возможностей, а они были в тот момент довольно скромными. Левое плечо стало деревянным, боль пульсировала по всей длине позвоночника и вонзалась в основание черепа. Вдобавок после удара в солнечное сплетение меня подташнивало. Юра был прав, что забрал у меня «Оку». Мне пора ездить на инвалидном кресле-каталке.

Машина, некогда бывшая моей, эффектно развернулась посреди дороги и, постепенно набирая скорость, поехала в направлении Города.

19

Все-таки он был болваном. Самовлюбленным болваном. Надо было довести дело до конца. А у Юрочки на это не хватило мозгов. Или еще чего-то. Он был безумно храбр, когда дело касалось ударов сзади. Но этим его храбрость и ограничивалась. Болван.

Ему надо было добить меня. Или по крайней мере оттащить за тополя, к пляжу. Там бы меня никто не увидел, и мое несчастное тело действительно могло пролежать несколько часов, истекая кровью.

Но он оставил меня у обочины. А как ни пустынна была дорога ранним утром в воскресенье, но иногда по ней проезжали машины. И могла даже проехать такая, что остановилась бы на мое вялое покачивание рукой. Я хотел на это надеяться.

Еще был темно-синий «Форд», но, как я догадывался, ключи находились в карманах одного из вьетнамцев, но я бы туда просто не добрался. Да и не смог бы я сейчас вести машину. Мне оставалось одно – ждать.

Было пять сорок семь, когда «Ока» скрылась в направлении Города. Я настроился на то, что очередная машина появится минут через сорок, но действительность оказалась занятнее. В пять сорок девять по дороге пронесся с бешеной скоростью мотоциклист. Пока я поднимал руку, он уже пролетел мимо. Мотоциклист ехал от цементного завода.

Такое начало меня обнадежило. Я выполз еще на метр к середине дороги, сел по-турецки и уставился в ту сторону, откуда должно было прийти мое спасение. Так я просидел тридцать пять минут. Потом появился «жигуленок», который при виде меня не только не остановился, но еще и прибавил скорости. Десять минут спустя со стороны Города пронеслась «Тойота». Я даже не пытался привлечь к себе ее внимание.

В начале девятого, когда я уже решил, что мне суждено загнуться на этом участке дороги, передо мной затормозил джип. Оттуда вылез мрачный тип в красном пиджаке, внимательно всмотрелся в мое лицо, а потом разочарованно покачал головой:

– Обознался.

Он направился было обратно к джипу, но вдруг остановился и зачарованно уставился на «Форд».

– Твоя тачка? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Отлично. – Он вытащил из кармана пиджака мобильный телефон, набрал номер и сказал кому-то: – Але... Это я. Тут возле цементного завода «Форд» беспризорный пылится. В хорошем состоянии. Ну с первого взгляда... Я бы взял. Хорошо, подъезжай. Не за что. Только побыстрее крутись, а то мало ли... Народ сейчас такой – быстро приберут к рукам. Ну, пока.

Он убрал телефон. Деловой человек. У такого нет ничего, что лежало бы плохо.

– Эй, – сказал я ему в спину. – Мужик... Быстро ты пристроил тачку.

– Учись, пока я жив, – лениво бросил тот, открывая дверцу джипа.

– А там ключей нет.

– Не проблема.

– А я знаю, где они лежат. Зачем же мучиться, когда можно...

– Не грузи, не грузи, я понял, в чем фишка твоего коммерческого предложения, – он застыл у открытой дверцы. – И что ты хочешь?

– Подбрось до Города.

– Я что, такси? – резонно спросил он.

– Так и я здесь два часа сижу не для того, чтобы ключи от «Форда» тебе подарить, – сказал я. – Вот наедут на тебя отморозки, окажешься, как я, в кровище и без колес, а ни одна сука не сажает к себе...

– Не каркай, пожалуйста, очень тебя прошу, – сказал он. – До поста ГАИ подвезу. А дальше сам. Уж больно ты страшен.

Я забрался в джип на заднее сиденье. Мужчина в красном пиджаке завел двигатель и поинтересовался:

– Ну и где ключи?

Я сказал. Мужчина отнесся к услышанному совершенно спокойно. Снова вытащив телефон, он связался с тем, кто должен был подъехать за «Фордом», и сообщил:

– Федя, подскажу, где ключики. Тут рядышком на пляже пара жмуриков загорает. У кого-то из них. Нет, я тебя ждать не буду. У меня дела. Нет, жмурики не мои. Левые какие-то жмурики. Наплюй. Ну, счастливо тебе. С Богом.

И мы поехали.

20

Мой новый знакомец вел машину лихо, не сбрасывая скорость ниже семидесяти километров в час. При этом он еще подпевал Владу Сташевскому, который надрывался из динамиков квадрафонической системы.

– Он мне раньше не нравился, – сообщил хозяин джипа. – Думал – что за сопляк! А потом он круто женился, папа невесты – бизнесмен, Лужков свечку в церкви держит! Ох как я его зауважал! Сумел пацан пробиться. Хотя – мне бы такой голосище, как у него, – я бы тоже пристроился в Москве... Ой, блин, а это что за... – Он резко затормозил. – Ты гляди! Опять кого-то завалили! Ну и жизнь настала – жмурики через каждый километр!

Он по-детски непосредственно комментировал увиденное, едва ли не по пояс высунувшись в окно, чтобы получше рассмотреть дорожное происшествие.

– А ты лучше не светись, – сказал он мне. – С твоей рожей надо спрятаться, залечь на дно. А то тут ментов – как собак нерезаных. Я тебе сейчас расскажу, что там творится...

Он мог и не трудиться. Мне было достаточно трехсе-кундного взгляда в окно джипа. Я сполз по спинке кожаного сиденья и закрыл глаза. Но увиденное все еще сияло яркой картиной в моем мозгу: съехавшая на обочину «Ока», разбитое стекло, следы от пуль на передней дверце. Машина уже не была грязно-белой, как сегодня утром. Она была по преимуществу черной. Таким же черным был и труп, лежавший на носилках в нескольких метрах от машины. Вокруг суетились милиционеры, врачи, пожарные, зеваки...

Юре не удалось далеко уехать. Я подумал, что этот молодой человек, вероятно, был несказанно счастлив в последние минуты своей жизни: он только что доказал свою крутость, он отомстил мне за мои непочтительные высказывания, он прибрал к рукам драгоценностей почти на двадцать тысяч... Было от чего обрадоваться.

А потом все кончилось и он перестал радоваться.

– Поджарили мужика прямо в тачке, – комментировал водитель джипа. – Однозначно, подловили на дороге и с ходу, на скоростях, завалили в кювет! Видать, давно уже, она и дымить перестала... А менты только прочухались! Конечно, выходной, дрыхнут до обеда без задних ног! Лоботрясы!

Эта тема была, очевидно, больной для моего нового знакомого, и однажды ее затронув, он уже не мог остановиться, злобно клевеща на работников правоохранительных органов вплоть до поста ГАИ у кольцевой дороги. Тут он сразу посерьезнел, замолчал и вспомнил о своем обещании:

– Ты, братан, не обижайся, но я сказал, что только до поста тебя подброшу. А то ведь они увидят твою рожу окровавленную в моей машине, так и до меня докопаются... А мне это надо?

– Нет, не надо, – согласился я и вывалился из джипа. Немного поразмыслив, я снял грязный плащ и бросил его в канаву. В таком виде мне даже удалось остановить такси. Правда, когда водитель увидел мое лицо вблизи, на его собственной физиономии отразились серьезные сомнения.

– Не бойся, – сказал я. – В аварию попал. Машина – вдребезги. Теперь надо бы домой, отлежаться. Сам видишь – на мне лица нет.

– Лицо есть, – не согласился таксист, – только очень помятое. И с ухом у тебя что-то такое случилось...

– И не напоминай, – отмахнулся я.

Потом я сообразил, что карманы мои пусты. Я не спешил поделиться этой информацией с таксистом, и только возле дома Маргариты Сергеевны сделал виноватое лицо.

– Понимаешь, друг, – сказал я и попытался развести руками, но левая рука разводиться не хотела. – Такая история... Если хозяйка дома, она заплатит.

– А если не заплатит, я тебя убью, – пообещал таксист и показал мне кулак размером с кокосовый орех.

Мы вместе направились к двухэтажному коттеджу Маргариты Сергеевны. На звонок открыла домработница, долго всматривалась в мое лицо, но затем, к моей большой радости, признала. Она же и заплатила водителю.

– Проходите, – было сказано мне, – Маргарита Сергеевна сейчас спустится...

Я знал, что мне надо промыть раны и вообще привести себя в божеский вид, но сил у меня хватило лишь на то, чтобы проковылять к ближайшему креслу и упасть в него.

Мои глаза сразу же начали слипаться, я поплыл в теплом и вязком пространстве, не чувствуя собственного веса и собственной боли...

– Константин! – услышал я и встрепенулся. – Костя, что случилось?

Маргарита Сергеевна стояла передо мной. Я вспомнил, что должен сказать этой женщине и какую боль ей причинить. И окончательно пришел в себя.

21

– Что с вами случилось? Вы ранены? – проговорила она дрожащим голосом. – Они на вас напали? Надо вызвать врача! «Скорую помощь»!

– Не надо этого делать, – сказал я. – «Скорая» немедленно проинформирует милицию о человеке с огнестрельным ранением, придется все объяснять... А это трудно сделать. Практически невозможно.

– Но у вас течет кровь!

– Уже не течет. У меня хорошая свертываемость. Что мне нужно, так это позвонить по этому номеру, – я продиктовал Маргарите Сергеевне шесть цифр. – Приедет один мой знакомый, врач, и вытащит из меня пулю. Совершенно конфиденциально. Вы не возражаете, если это произойдет у вас в доме?

– Конечно, нет! Вы же... Это же все из-за меня! – Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я не предполагал обнаружить в этой женщине искреннее сочувствие. Тем тяжелее мне будет с ней говорить о событиях сегодняшнего утра. О Юре. И о прочих.

– И еще, – сказал я. – Может быть, я буду без сознания в ближайшее время... Будьте любезны, заплатите этому врачу. У меня нет с собой денег.

– Они напали на вас? Там, на пляже? Вам не удалось вернуть драгоценности?

– Что-то вроде этого, – негромко ответил я. – В последний момент все сорвалось.

Я посмотрел в лицо Маргарите Сергеевне. Я ожидал увидеть там досаду, разочарование, злость. Возможно даже – ненависть ко мне. Но я увидел там нечто другое. Я не знал, как можно определить выражение ее лица. Быть может – облегчение. Быть может – раскаяние. Но совершенно точно то, что ее лицо было спокойным.

– Хорошо, что вы остались живы, – сказала Маргарита Сергеевна. – Честное слово, Костя, сегодня утром я за вас переживала. Я даже молилась за вас. И подумала – он будет рисковать своей жизнью. За что? За пару серег, за кольца, которые уже вышли из моды? Это так необходимо? Я понимаю, мне нужно было раньше спросить себя об этом. Но я спросила только сегодня. И ответила себе – этот риск не необходим. Мне жаль, что во исполнение моей просьбы вы терпели боль. И терпите ее сейчас. Мне так жаль.

За свою жизнь я наслушался достаточно лжи. В том числе и от женщин. Поэтому сейчас я мог уверенно сказать – эта женщина говорит искренне.

– Ерунда, – сказал я. – Что случилось, то случилось. Я взял на себя обязательства и должен был их выполнять. А то, что попутно мне влепили пулю, – это моя вина. Как и то, что ваши драгоценности и ваши деньги уплыли у меня из рук. Я сам должен перед вами извиниться.

– Не надо. – Она присела на краешек соседнего кресла и заговорила, нервно гладя себя по ненакрашенным щекам. – У меня была бессонная ночь... Такие мысли лезли в голову. Вчера, после того, как вы уехали, мы долго разговаривали с Юрочкой, – при упоминании этого имени мой позвоночник заныл. – Говорили о разном... Я пересказала ему ваши слова. И насчет сейфа, и насчет замков. И насчет ваших опасений, что он, Юра... Ну, вы помните.

– Конечно, – кивнул я. – Еще бы.

– Мы поговорили очень откровенно. И поняли, что любим друг друга так сильно, что... – по ее щеке потекла маленькая прозрачная слезинка. – И деньги тут ни при чем. Потом Юра уехал. Я осталась одна и все думала... Он спрашивал о вас – когда вы встречаетесь с похитителями, где встречаетесь. Ему было интересно. Он же как ребенок, понимаете? И вот, когда он уехал, я нафантазировала себе... Женские фантазии, Костя, – смущенно прошептала она и вытерла слезы. – Бывает. Начнешь представлять и не остановишься потом... Так вот, я представила, что было бы, если бы не вы, а Юра поехал выкупать мои драгоценности? И если бы на него там напали? И если бы он... Если бы он погиб? Что тогда? Как мне стало плохо, если бы вы знали! И вот тогда я подумала: «А стоит ли? Стоит ли рисковать ради каких-то жалких побрякушек? Ведь не в этом счастье!» Вы согласны, Константин? Ведь не в этом?

– Есть разные точки зрения, – уклончиво ответил я.

– Да как же это можно думать по-другому?! Потерять любимого человека – и из-за чего? Из-за денег? Да черт с ними, с деньгами!

– Многие с вами не согласятся, – заметил я. – Особенно те, у кого есть проблемы с финансами.

– Я не могу этого понять, – она покачала головой. – Может, так считают те люди, которым не посчастливилось встретить такого близкого человека, как Юра? Может, мне просто повезло, одной на миллион, а остальные не встретили своего близкого человека, и поэтому деньги для них важнее?

– Все может быть, – сказал я и уставился в потолок. Там все еще сияли радостные улыбки ангелочков. Я не улыбался. Так уж получается, что я чаще сообщаю людям плохие новости, нежели хорошие. Я отнюдь не ангел-благовестник.

– Маргарита Сергеевна, – сказал я, и она подняла на меня свой взгляд. – Я хотел у вас спросить...

– Спрашивайте, Костя, – с готовностью кивнула она. Она ожидала какого угодно вопроса, какой угодно просьбы – о дополнительном гонораре, о смысле жизни, о волшебной силе любви... Я спросил о другом. Я ударил ей в спину. Так я себя чувствовал в этот момент.

– А где сейчас Юра? – спросил я, внимательно рассматривая носки собственных ботинок. – Вы сказали, он уехал...

– Да, вчера поздно вечером он уехал. Сказал, что поедет к своей маме. Она у него живет в деревне, за Городом. Юра на выходные ездит ее навестить. Думаю, что к завтрашнему утру он вернется. Юра очень любит свою маму, он... – Маргарита Сергеевна вдруг замолчала. – Костя, – строго сказала она, – что такое? Почему вы смотрите в пол? – Потом она вспомнила о моей ране и всполошилась: – Вам плохо? Но врачу уже позвонили, он скоро приедет...

– Я обязательно дождусь врача, – сказал я. – А Юра не приедет сегодня. Он умер.

Я все-таки сказал это. Я не видел ее лица в тот момент, я только слышал голос. И этот голос был как будто... Как будто что-то в нем надломилось. Будто что-то надломилось в самой Маргарите Сергеевне. Словно в следующую секунду, договорив неестественно тихо свою последнюю фразу, она упадет, бездыханная и неподвижная. Упадет, чтобы больше не встать.

– И как? – прошептала она. – Как это случилось?

– Юра приехал туда, на пляж, – сказал я. – На место встречи...

– Я поняла. Я все поняла. Эти мои ночные мысли – они были предчувствием. Он узнал у меня, когда и где будет встреча... И поехал, чтобы помочь вам. Чтобы подстраховать вас. Он хотел, чтобы его считали настоящим мужчиной... Боже! Он ведь был совсем как ребенок! И конечно же, раз даже вы, Костя, не смогли спастись от пули, то Юра... Он был обречен на смерть. Боже... Боже...

Я перестал рассматривать ковер на полу и взглянул в ее бледное лицо. Глаза были прикрыты, по щекам текли слезы, смешанные с тушью, оставляющие на коже темные траурные полоски.

– Он так любил меня, что готов был рискнуть своей жизнью, – прошептала она. – И он не знал, глупый, что его собственная жизнь дороже для меня всех бриллиантов и всего золота... Он не знал, но я знаю! Хотя – слишком поздно!

Маргарита Сергеевна уже заплакала навзрыд. В комнату вбежала встревоженная домработница и тут же кинулась на кухню, чтобы принести стакан воды и успокоительное.

Я смотрел на двух женщин, одна из которых утешала другую, а в голове у меня крутилась заевшая виниловая пластинка с убийственной в своей простоте песней: «Ваш Юра поехал на пляж не для того, чтобы помочь мне вернуть ваши драгоценности. Он поехал, чтобы прикарманить их. И убить меня. И ваша любовь была дорогой с односторонним движением. Вы дарили ему все, он вам – пожалуй, что ничего». И все сначала: «Ваш Юра поехал на пляж не для того, чтобы помочь мне...»

Я так хотел ей сказать, что умерший не стоит и сотой доли пролитых слез. И я с такой же силой отвергал мысль о том, чтобы причинить этой женщине новую боль. Боль, которая будет страшнее прежней.

Маргарита Сергеевна в конце концов почувствовала, что в моем молчании есть что-то неестественное.

– Костя, – внезапно посмотрела она на меня, – скажите. Скажите, что вам тоже его жалко! Не стесняйтесь проявить чувства! Ну! Скажите!

Проще было признаться, что я сам лично организовал кражу драгоценностей в супермаркете и сам же застрелил Юру. Я молчал, она ждала, и я не знал, чем кончится это ожидание...

Но тут приехал хирург, вколол мне обезболивающее, и я наконец-то выключился из этого проклятого мира. Хотя бы на пару часов.

Я так и не соврал этой женщине. Хотя и всей правды тоже не сказал. Кто знает, что из двух хуже? Я не знаю.