Текст книги "Времена Амирана. Книга 4: Жизнь после смерти"

***

Они летели три дня, иногда уходя со своей категорической прямой, начертанной на карте, чтобы поискать пищу Пафнутию. Принципия не хотела охотиться на дороге, хоть там и было бы проще всего. Ей не хотелось устраивать панику среди этих несчастных. Она искала на карте какое-нибудь селение, не слишком большое, и стоящее поодаль от прочих. Несколько раз приходилось улетать ни с чем – села стояли пустые. Их обитатели сейчас, наверное, брели не знамо куда в общем потоке. Ну, а там, где жили люди – там, конечно, удавалось поживиться. В основном кониной. Прочая живность сейчас зимовала под крышами, и только бедным лошадям приходилось трудиться, невзирая на время года. Если лошадь была запряжена в телегу – а таких было большинство, крестьяне редко ездят верхом, – то Пафнутию приходилось напрячься. Он хватал своими передними лапами, вполне заменявшими ему руки, лошадь, и волок ее вместе с телегой, стряхнув с нее груз, куда-нибудь подальше. Ну, а там уж ему помогала Принципия, по ходу дела как-то научившаяся освобождать лошадь, уже, понятно, мертвую, от всего лишнего. Потом она уходила в сторонку, чтобы не наблюдать процесс поедания. У самой у нее был запасец продовольствия, а горячую воду для чая она кипятила на костре, подожженном Пафнутием, научившимся в конце-концов регулировать силу пламени.

***

Еще там, дома, в той избушке в точке 15-К, Принципия долго изучала расстеленную на столе карту. Она вспоминала. Она пыталась по карте представить тот маршрут, который они проделали в поисках учителя. Алеф смотрел тоже, он слушал ее и пытался как-то помочь ей. По карте выходило, что пролетать они будут как раз где-то в тех местах. Ну, приблизительно, конечно.

Она пыталась, но так и не смогла определить – где их пленили, где держали в яме, где там спряталась хижина дедушки Ленни, где, наконец, вход в тоннель. Где-то так – палец описывал размашистый эллипс, включавший в себя огромную территорию.

Там где-то жили йами, маленькие, но сильные, добрые, но жестокие – совсем, как люди, но не считающие себя людьми. Их мир – под землей, в мрачных лабиринтах пещер и тоннелей, куда они спрятались когда-то от чего-то, о чем давно забыли. И кто знает, не придется ли и людям скоро искать укрытия там же. И как тогда йами? Помогут? Или воспользуются случаем, чтобы раз и навсегда избавиться от конкурентов?

***

Они летели над этими местами. Ничего, конечно, Принципия не узнавала. На заснеженные склоны гор, отражающие закатное солнце было больно смотреть. Как они собирались пробраться тут пешком? Через вот эти пропасти? Эти ледяные поля? А может, и прошли бы?

И только когда горы внезапно оборвались, и Принципия глянула на них с той стороны – с оборотной, с той, куда они летели, она поняла – нет, не прошли бы. Горы обрывались почти вертикально, словно их кто-то обрезал. Расколотые, в трещинах и уступах скалы тянулись с самого низа на невероятную высоту титанической стеной. Ни подняться наверх, ни спуститься вниз было невозможно. Стена надежно огораживала пустыню с тем таинственным выходом в иные миры, что бдительно стерегли маги – забытые людьми часовые.

Солнце уходило куда-то им за спину. Впереди было темное небо, и в нем отсюда, сверху, был хорошо виден белый луч, протянувшийся от земли в бесконечность. Там светилась преграда, воздвигнутая и поддерживаемая магами. Яркая, светлая преграда вокруг черной дыры.

А не одно и тоже ли, – пришло в голову Принципии, – обрезало горы и просверлило насквозь наш и другие миры, связанные этим тоннелем, в котором она однажды побывала.

– Давай, опустимся, – предложила она Пафнутию, – переждем ночь тут. Не стоит подлетать к ним в темноте. Это может быть опасно.

***

Утром, в ярком свете идущего им навстречу дня, свечение барьера стало незаметно, но Принципия запомнила направление, и скоро увидела вдали точки на темной, всегда тут бесснежной земле. Шатры. В одном из них, помнится и она жила когда-то. В нем же лежал и умирающий Пафнутий. А ведь, наверное, и правда, помер бы, если бы не Ханна. Эта загадочная, таинственная Ханна, так странно покинувшая их. Пафнутий, наверное, знает, что с ней случилось, но лучше – решила Принципия, – его об этом не спрашивать.

Они подлетели к селению. Принципия видела, как из шатров выбегали одетые в белое люди. И вдруг сразу несколько ярко-рыжих драконов взметнулись с земли.

– Они летят к нам, – испуганно обратилась она к Пафнутию, – что делать?

– Обозначь себя, – сказал он, спокойно паря в воздухе, – кричи, маши чем-нибудь.

Она сорвала с себя шапку и отчаянно замахала ею, глядя на приближение смертельной опасности. Эти драконы привыкли воспринимать всех прочих как то, что нужно быстро уничтожить. Это они, похоже, собирались проделать и сейчас.

– Э-э-эй!!! – Кричала она, надрывая горло. – Э-эй!.. Мы принесли вам еду! Еду!..

– Как будет еда на ихнем? – спросила она Пафнутия.

– «Маахаль», – ответил он, – или «мазон».

– Маахаль! – Снова заорала Принципия. – Маахаль! Мазон!

***

Принципия сидела в шатре у старейшины. Она не помнила его, скорее всего, просто не видела прошлый раз. Они сидели на войлочном полу, как тут принято, вдвоем. Между ними было что-то вроде то ли деревянного круглого подноса, то ли столешницы без ножек. В общем – обеденный стол по-Караванталдински. На нем стоял высокий узкогорлый кувшин с чем-то, напоминающим холодный чай, горячий чай был в бронзовом чайнике, из которого каждый наливал себе по мере надобности в невысокие, широкие чашки без ручек – пиалы. Лепешки горкой лежали посредине. Скоро должны были принести и что-то поплотнее, что пока еще готовилось.

Старик, которого, оказывается звали Бар-Невин, немного говорил по мирански, и теперь развлекал Принципию беседой. Пафнутий, освобожденный от поклажи, остался на улице. Вокруг него толпились люди.

– А что они?.. – Поинтересовалась Принципия, имея в виду любопытных.

– Разговаривают, – ответил Бар-Невин, – они же знакомы. Мы же помним вас. И его помним.

– Но он же не может говорить?

– Ты же с ним разговариваешь, иначе не долетели бы.

– Я – да, а они?..

– Так и они тоже.

– А почему другие?..

– Так то – другие.

– Но я-то, как все, как те, другие. Я-то тогда – как?

– Да, – со вздохом согласился старик, – ты – не маг. Когда вы тут были, с вами была еще одна женщина, вот она, похоже…

– Да, Ханна. Пафнутий потом еще учил ее.

– И что с ней?

– Не знаю. Делась куда-то. Пафнутий, похоже, знает, но не говорит. Да я, в общем, и не спрашиваю.

Тут их прервали. Принесли миски с мясом и лапшой. Пахло очень вкусно, и на некоторое время беседа прекратилась.

– Так, я не поняла, – вернулась к прерванному разговору Принципия, с аппетитом прикончив все содержимое миски, и наливая себе жиденький чаек из чайника, – как же я-то с Пафнутием?..

– Я не могу сказать, – подумав, проговорил Бар-Невин, – может быть, что-то было такое…

– А-а!.. – Вдруг дошло до Принципии, – точно! Я была не в себе, когда мы с ним встретились. Ничего не помнила, ничего не соображала. Он – тоже. Он только-только вселился в это тело, в котором он сейчас. Мы оба были… э-э… ну, не совсем нормальны. Может быть, поэтому? И мы помогли друг другу. Может быть, все дело в этом?

– Может быть, – задумчиво пробормотал старик.

– Вот плохо, – продолжала Принципия, – что он потерял зрение. И что теперь?..

– А отчего это с ним случилось?

– Огонь. Вспышка. От этого.

– Надо посмотреть. Возможно, этому можно помочь. Со мной когда-то было такое. И вот, – он указал пальцем на свои глаза, – все видят.

– А что, у вас тоже?..

– Да, попал во время драки с чужаками под выхлоп товарища. Вылечили, ничего. Меня, правда, лечили вот в этом теле. Ну, посмотрим. Вы задержитесь немного. Мы его посмотрим. Возможно…

Ну, что ж, – подумала Принципия, – ради такого можно и подождать. Особенно, если так кормить будут и дальше. Почему бы и нет?

9

Чудовище было ужасно. Три пары коротких, толстых, бесформенных каких-то ног, на концах которых видны были огромные по сравнению с этими лапами когти. Глаз не было. То ли их не было совсем, то ли они прятались в складках кожи – не понятно. И совершенно невероятный, круглый рот, усеянный зубами.

– Уф-ф!.. – Выдохнул Урлах, король благодатной Ледерландии, поднимая голову. – Это же надо же!..

У Урлаха появилось новое увлечение. Под страшным секретом и за весьма немалые деньги ему черт-те откуда – он и сам не знал этого, – ему привезли новую увлекательную игрушку. Трубочка на хитрой подставке с колесиками, которые можно было крутить. На концах этой трубочки были стеклышки. В верхний конец нужно было смотреть одним глазом. И этот один глаз видел такое!..

Урлах неожиданно обнаружил, что окружен целым миром, о котором даже и не догадывался. А он есть! Сонмы крохотных тварей, живущих в воде, на земле, в нашей одежде, на нашей коже, да даже на языке и зубах. Ах, как это было интересно и захватывающе!

А тут еще хорошая новость – Сердеция ждет ребенка! Ну, наконец-то! После стольких лет. И пусть он, этот ребенок, будет чей угодно, главное, мама, наконец, оставит его в покое и перестанет изводить упреками. А то уже начала всерьез прикидывать, кто наследует трон. Да вот же, вот родится, и наследует. Гора с плеч, ей богу!

И вообще, когда же они все от него, наконец, отстанут?! И король вновь склонился над окуляром.

***

Дверь тихо закрылась.

– Какой воспитанный! – С иронией подумала Сердеция, сбрасывая тонкое покрывало и вставая с ложа. – Ну, хоть это.

Сердеция как была прошла к высокому, как раз в ее рост, зеркалу, подарку блистательного Маламута, герцога Имеренейского. Вот уж кто любовник, так любовник, не сравнить с этим.

Она выпрямилась. Повернулась боком. Погладила живот. Еще ничего не видно. Скоро начнет расти, и станет она безобразной, как все беременные бабы. Но, что поделаешь, надо! Надо, наконец, подарить этой Ледерландии наследника престола. А то уже шепчутся, уже строят козни. Того гляди – или отравят, или просто запрут в монастырь, чтобы Урлах мог жениться на ком-нибудь еще.

– Как будто это поможет, – хихикнула она.

Вышедший от нее только что был юный троюродный кузен короля, а по совместительству главнокомандующий, герцог Мантийский. От всего его некогда обширного и славного герцогства осталось всего ничего. У иного помещика земли побольше будет. Неудачно расположилось герцогство, как раз на границе с Амираном. Сотни лет войн и вялотекущих пограничных конфликтов постепенно привели к тому, что его земли мало-помалу переходили туда, будучи захвачены превосходящими силами противника. С таким положением вещей Ледерландия мириться не желала, и до сих пор на всех картах земли древней Мантиохии, как некогда назвалось герцогство, закрашивались сиреневым цветом – цветом Ледерландии.

В свое время отец и выдал-то ее за это ничтожество в надежде, что она поможет притушить старинную вражду. Право же, лучше вернул бы захваченное.

Юный герцог был приглашен в будуар королевы отнюдь не для постельных утех, в которых он был, как выяснилось, совсем не мастер. Вернее, не только для них. Просто одно другому не помеха. Приглашен он был для того, чтобы обсудить состояние войск, вооружение, боевой дух и прочее, необходимое для ведения маленькой победоносной войны. Войны вполне справедливой, кстати. Войны за то, что было некогда незаконно захвачено, войны за освобождение порабощенных подданных вот этого самого герцога, которому и предстоит вернуть себе свое же.

Про необходимость, а главное, возможность подобного демарша говорили уже давно. С тех самых пор, как сгорела Миранда вместе с царским дворцом, а сам Бенедикт, по слухам, скитался как бродячий комедиант по стране, собирая себе остатки войска и разоряя мимоходом проклинающих его крестьян и помещиков, значительная часть которых предпочла эмигрировать, в том числе и в Ледерландию. Теперь эти беглецы самым естественным образом влились в ряды ледерландских вооруженных сил. Их уже собралось столько, что начали подумывать о том, чтобы как-то организовать их, создать что-то типа Амиранской Освободительной Армии. Пусть идут в первых рядах, бьются за свободу родного отечества. Что, в самом деле, такое – царство! Деспотия какая-то древняя. Везде королевства, а там… Пора, пора Амирану тоже идти в ногу со временем. Созвать какой-нибудь совещательный орган – Королевский Совет, допустим, как тут, в Ледерландии. А что, чем плохо? Если что – все шишки на них. Распустить, созвать новый, и народ, довольный, расходится по домам. Очень хорошо, правда. Современно. Сейчас все так делают.

Главное, – думала сколь прекрасная, столь и премудрая Сердеция, королева Ледерландии, – главное не опоздать, а то вон, вроде и Арбокор тоже намылился, и в Ахалдакии неспокойно. А то ведь не съедят, так понадкусывают, и что потом – разоренную землю брать себе? Спасибо большое!

Она улыбнулась своему отражению. Отражение ответило тем же. Потом обе они нагнулись к столику, взяли большой, красивый черепаховый гребень и стали расчесывать роскошные, густые, рыжие волосы.

***

Ужинали при свечах. Ужин при свечах – это всегда романтично, даже если сучковатые доски стола не покрыты скатертью, на столе стоит одна-единственная миска с варевом, из которой надо по очереди зачерпывать ложками, а сами участники трапезы растеряли остатки былых романтических иллюзий сотни лет тому назад.

Свечи, тем не менее, были. Непростые свечи. Сгорая, они отдавали в окружающее пространство флюиды некоей содержащейся в них субстанции. И эти флюиды, попадая из легких в кровь, а с нею – в голову, придавали голове ощущение легкости, затуманенности и слабого кружения. Создавая атмосферу непринужденности, они вполне заменяли отсутствующее на столе вино.

Хозяйка этого скромного застолья – Йамага Дауншифтелинг, как она представилась при первом знакомстве, или просто баба Йага, как, по ее словам, ее уже триста лет называет местное население, – производила эти свечи на продажу. Свечи расходились очень неплохо. Хозяева окрестных трактиров и кабаков закупали их оптовыми партиями. При свете этих свечей потребление напитков их клиентурой резко увеличивалось. Так что выгода была налицо. Делались свечи из воска, добываемого из гнезд местных диких пчел, с добавлением, понятно, еще всяких ингредиентов, ну, и соответствующие магические формулы имели место – куда же без них.

Сейчас, похоже, выгодному предприятию пришел конец, так что заготовленной впрок продукции было не жалко. Вот баба Йага и расстаралась.

Бен-Салех, закинул в себя еще ложку, и, решив, что, пожалуй, с него хватит, положил ее на стол.

– Благодарю вас, – вежливо проговорил он, – очень вкусно.

– Да чего там, – не менее вежливо отозвалась хозяйка, – жрите уж, пока есть. Похоже, скоро лапу сосать придется. Народ, вон, разбежался. А тут еще и весна. Мы по весне, как разольется, так всегда сидим на старых запасах. До людей-то не доберешься, а сейчас и добираться-то не до кого. Будем грибочки собирать. Будем рыбку ловить. В общем – не знаю…

***

Вот уже третью неделю Бен-Салех и Ратомир жили тут, в этой странной, затерянной в лесной глухомани, избушке. Найти эту избушку, по словам хозяйки, было никак невозможно. Как понял Бен-Салех, тут было применено древнее, как мир, но от того не ставшее менее действенным, Заклятье Трех Камней. Это когда берут три обыкновенных булыжника размером где-то с человеческую голову, выцарапывают на каждом по руническому символу – Ках, Семи и Дол, в царапины втирают кровь – желательно невинного ребенка, и зарывают в землю с трех сторон, оставляя только одну сторону – ту, где вход. Понятно, что зарывать нужно на строго определенную глубину, присыпать потом пеплом от сгоревшего корня барбариса, сопровождая это чтением формулы Ду-Линя. Ну, и про Луну не надо забывать.

Так что, если бабушка все сделала правильно, и ребенок был действительно невинен, и с фазой Луны она ничего не напутала – то они тут были в полной безопасности.

Как это ни покажется странным, но о принадлежности их нынешней хозяйки к магическому сообществу Бен-Салех не догадывался до тех самых пор, пока они не пришли сюда, волоча еле живого Ратомира. От нее самой магией не фонило. Ну, то есть – любой маг, как правило, чует как магию, так и мага на расстоянии, а тут этого не было. И на его вопрос, как это у нее получается, Йага только отшучивалась – дескать, выветрилось. За тыщу-то лет…

Правда, вспомнилось Бен-Салеху, как-то же она сделала их невидимыми. Она же применила там, на дороге, заклятье Формозеуса, а это доступно только магам. Или ему показалось?.. Но тащить было трудно, далеко и он выбился из сил так, что было не до глупых мыслей.

Но, когда они только вошли, тут Бен-Салех прямо словно нырнул с головой. Давно забытые ощущения были настолько сильны, что он даже чихнул, до того проняло ядреным магическим духом.

Избушка, снаружи вроде маленькая, внутри поражала размерами. Сразу, правда, Бен-Салех этого не увидел. Они как вошли, так и положили Ратомира на топчан в том же помещении. Там же хозяйка готовила свое зелье, там же и влили его в рот Ратомиру. Ну, и оставили его лежать там же. Юная спутница Йаги, носившая звучное имя Ликантропия, а в повседневном общении – Лика, растопила печь, разогрела чего-то съестного.

Вообще – это было основное рабочее помещение Йаги. Для жилья же у них были другие комнаты. Нашлась комната и для Бен-Салеха. Ратомира же поместили в комнату Лики, и, пока он пребывал в бессознательном состоянии, она ухаживала за ним. Потом Ратомира перевели к Бен-Салеху, и, наконец, когда он окончательно оправился, выселили в отдельную комнату.

Для Бен-Салеха то, что бабушка Йага сотворила с пространством, заключенным в четырех стенах лесной избушки, не было чем-то невиданным. Сам он так не умел. Да, приходится признаться, хотя и со стыдом, что на все руки мастером он отнюдь не был. Как, впрочем, и все в современной магии. Специализация… Прошли времена магов, могущих все понемногу. Ну, мочь не мог, но видел. Да что далеко ходить, в их собственных Курсах, если вспомнить, тоже… Бывало, что и терялись, бывало, что и насовсем – но только новички, да и то, самые глупые и бездарные, а значит, туда им и дорога.

Впрочем, здесь заблудиться, как недавно выяснил на собственном опыте Ратомир, было невозможно. Во всяком случае, до тех пор, пока этого не захочет сама хозяйка. Ратомир, недавно начавший ходить, хотя и с трудом, решил прогуляться по здешним чертогам. Он, хромая и придерживаясь рукой за стену, вышел из своей комнаты и, оказавшись в коридоре, уходящем в обе стороны куда-то в темную даль, пошел по нему. Он шел, попутно заглядывая в незапертые двери. За первой же он обнаружил незаправленную постель, стул с небрежно брошенной на него одеждой, стол, на котором знакомо горела свеча и стояли миски с остатками еды. Все это освещалось скудным светом начинающегося дня, проникающим через окошко с раздернутыми занавесками. Как ни странно, одежда оказалась его. При внимательном изучении остатков недавней утренней трапезы, выяснилось, что это было то самое, что он сам оставил на дне миски буквально только что. А найдя в углу свой меч, Ратомир окончательно уверился в том, что он каким-то образом развернулся в том самом коридоре, и вернулся к себе. Он вышел снова. Он пошел дальше мимо вереницы одинаковых дверей. Наконец, он остановился и толкнул одну из них. На миг ему показалось, что в голове у него как-то помутилось, и он ощутил легкое головокружение. Перед ним была незаправленная постель, стул с – теперь он это увидел сразу, его одеждой. В углу, как он, почему-то уже и ожидал, стоял его меч.

Ратомир понял намек. Он аккуратно заправил постель. Он убрал со стула одежду и повесил ее в стоявший в комнате шкаф. Он забрал со стола миску, стряхнув в нее крошки, кружку, и вышел из комнаты. Теперь он хотел попасть на кухню. Кухня оказалась за ближайшей открытой им дверью. За столом сидели хозяйка со смешным именем Йага и ее – дочь? Внучка? – короче, девушка, которую звали просто чудесно – Лика.

Ужин при свечах подходил к концу. Бен-Салех неторопливо прихлебывал из глиняной кружки травяной чай, Йага еще продолжала работать ложкой, но, похоже, и она уже делала это без вдохновения, порождаемого аппетитом.

Бен-Салех посматривал на грубое, в резких морщинах лицо старухи и думал. В принципе, – думал он, – Ратомир, вроде как, встал на ноги. И, возможно, слова Йаги о приближающейся бескормице можно считать за намек. Пора и двигать. Хватит объедать гостеприимных хозяев. Пора и честь знать.

– Вы знаете, – сказал он, обращаясь к хозяйке, – наверное, нам пора.

– Чего пора? – Не поняла она.

– Ну… пора двигаться дальше. Ратомир, вроде, уже может.

– Ничего он не может! – Вдруг рассердилась Йага. – Никуда не пора. Тем более – снег тает. Куда вы пойдете?

– Но, неудобно. Мы и так уже… – залопотал растерянно Бен-Салех, – опять же, сами говорите… весна, припасы подходят к концу. А мы…

Старая карга в недоумении подняла брови, потом расхохоталась.

Отсмеявшись, она сказала:

– Бросить нас хотите? Беспомощных женщин? А я-то думала…

– А мы разве можем чем-то помочь?

– А как же! Правда, придется кое-что сделать. Этот ваш Ратомир – славный юноша, храбрый, это хорошо… хорошо, но мало. Храбрость без силы – дорога в могилу! Так однажды сказал один мой хороший знакомый. Он был прав. Давно уже сгинули его косточки. А тоже был достойный человек.

– Вы полагаете?..

– Ну, конечно! Вот и Лика – взгляните, Ратомир ваш глаз с нее не сводит. Таскается за ней всюду, все помочь норовит, разговаривать пытается. Вот только она мне сказала, что не нравится он ей.

– Да? И почему же?

– А слабый он. А Лика моя сильных любит. Но это не беда. Сделаем вашего Ратомира сильным, а то – что? Несколько мужиков с дубьем – и он уже почти умер. А должен был их расшвырять, как котят, скрутить в трубочку, на куски порвать. Вот такой нам нужен. С таким и мы не пропадем. Наша-то с вами магическая наука, конечно, хороша, но она требует времени, тишины, уединенности. В бою маги – не очень. Недаром их почти и не использовали. Пока он то, пока – се, глядишь, его уже и убили.

Она помолчала, возможно, вспоминая эпизоды из своего боевого прошлого. А может, и просто решила промочить горло.

– В бою, – продолжила она, – нужен боец. А дело мага – этого бойца сотворить и подготовить. Что мы с вами и сделаем. Сейчас наступает такое время, что бойцы нужны. Вот у нас и будет. Свой.

Глава 2

Кончалась зима, кончалась. Сошел уже снег с прогретых солнцем полян, догнивал потихоньку в сумраке чащоб. Уходил, то и дело застревая, лед с рек, мешая двигаться воде. Вода разливалась, затапливая низкие берега. А вот на дорогах стало пусто. Кто дошел куда хотел, кто не дошел, а новых не было – весна, половодье, распутица.

Но, где как, а в некоторых местах, по странному совпадению находившихся рядом с границами Амирана, было людно. Стояли вместительные шатры, возле них – то свободно, то строем – ходили люди, одетые одинаково. Все это настолько напоминало собравшееся зачем-то войско, что, скорее всего, войском и было.

И таких войск, ждавших, вероятно, когда спадет вода и просохнет почва, было в разных местах немало. Пока что они убивали время, проводя маневры и учения. Скакала конница, тучами в ясное весеннее небо взлетали стрелы, маршировали солдаты, задумчиво склонялись над картами их командиры.

А темными, холодными еще, ночами на ту сторону отправлялась разведка. На лодочках – переплывая разлившиеся реки, пешком, прячась за кустами, на добрых конях – все они, возвращаясь, несли благую весть. Нет войск. Никто не ждет, ощетинившись копьями, коварного врага. Были, были, да, местные жители говорят – были. А как подвозить продовольствие перестали, так сперва всех окрестных селян пограбили, а потом и разбрелись кто куда.

И влезали полководцы на крепкие полковые барабаны, чтобы стать повыше и видеть подальше, и, прикладывая руку козырьком ко лбу, смотрели вдаль. Смотрели туда, куда скоро им предстоит вести их войска. Туда, где лежит и покорно ждет их земля великого Амирана.

Да, по правде говоря, какого, к черту, великого? Какого, к черту, Амирана?..

1

Сны стали подлинным мучением для Ратомира. Он выныривал из них, как выныривает слишком глубоко ушедший в воду ныряльщик, с бешено колотящимся сердцем, хватая воздух открытым пересохшим ртом. Сквозь мутную пленку нереальности, не до конца сошедшую с влажной поверхности глазных яблок, он видел уродливое лицо в обрамлении длинных спутанных седых волос. Баба Йага – старая колдунья. Это она погружала его в эти сны, она же и встречала его по возвращении оттуда. Влажной прохладной тряпкой она вытирала пот с его лица и слегка дула сквозь тонкие губы, и это дуновенье вновь погружало его туда, где ждала беспощадная неотвратимость того, на что он сам добровольно согласился.

Камень высотой доходил ему до колена. В принципе, не такой уж и тяжелый. Он вполне мог его и поднять. Поднять и, сделав несколько шагов с ним, прижатым к животу, все равно опустить его на землю, удерживая подставленной ногой. Иначе он бы скатился. Скатился со склона высокого голого холма, на вершину которого этот проклятый камень ему следовало водрузить. Затащить, закатить – как угодно, но чтобы он лежал там, на самой макушке.

Протащить хватало сил лишь на несколько шагов. Самых легких шагов, внизу, там, где подъем был еще совсем пологим. Дальше было круче. В самом прямом значении этого слова. Отдыхать не получалось. Попробуй отдохни, расслабься, если этот чертов булыжник норовит скатиться вниз. Так что даже во время остановок – а их, конечно, приходилось делать, – его следовало удерживать от этих поползновений.

А крутизна подъема по мере приближения к вершине неуклонно возрастала. Сперва камень можно было еще катить, наклоняясь над ним. Потом спина не выдерживала. Тогда Ратомир практически ложился животом на сухую, покрытую редкой травой поверхность, и толкал его руками над собой, всползая вверх шаг за шагом.

И было жарко. Тут не было зимы, тут было знойное лето в разгаре. Пот заливал глаза – а рук не оторвать, и он головой терся о влажное предплечье, чтобы хоть капли убрать, эти соленые, едкие капли пота.

Когда становилось уже совсем невмоготу, он призывал на помощь Лику. И она приходила. Он смотрел в ее прекрасные карие с оранжевым оттенком глаза, и они смотрели на него, смотрели и улыбались. Она редко улыбалась, а уж ему-то и вообще еще ни разу, но только не сейчас. Сейчас она смотрела на него с таким выражением, что он понимал – если бы она могла, она тоже толкала бы этот камень, чтобы помочь ему. Потому что, только сделав это, он станет достоин ее любви. И дело совсем не в камне – этой бездушной и никчемной гранитной глыбе. Дело в нем. Он – слабак. Это, похоже, подметил еще Геркуланий, и Ратомир, наконец, понял, для чего было все то – ночная поездка, кабак, подворотня…

Вот и тут что-то похожее. Там он преодолел себя, свой страх. Сейчас же он должен преодолеть свою немощь.

Я стану сильным, – шептал он Лике, – вот увидишь. Сдохну, но стану. И ты полюбишь меня. Я буду сильным, я смогу защищать вас – тебя, бабку твою гадскую, учителя – всех. А потом я найду отца. И вместе с ним буду возрождать Амиран. А ты – ты будешь рядом. Поняла? Потому что я никуда не отпущу тебя от себя. Я смогу, я же буду сильным.

И она молча соглашалась. Она верила, она знала, что так и будет, и тоже хотела этого, а пока – пока он чувствовал, как от ее присутствия, от улыбки приходят силы. И с этими новыми силами он делал новый толчок, руками – камень, ногами – себя… Вверх, вверх – уже близко.

Камень был врагом. Склон был врагом. А главным врагом был он сам. И всех этих врагов нужно было победить, заставить себе подчиняться. И Ратомир верил, знал, что враги будут повержены, будут!..

Когда-нибудь, непременно… А пока каждый раз в каком-нибудь шаге от вожделенной цели – то рука соскальзывала, то под ногой камешек ехал, неожиданно, так что тело теряло опору и одна из рук, держащих камень, оказывалась в воздухе. И камень, подло воспользовавшись этой нечаянной возможностью, срывался вниз.

Он катился вниз, вздымая клубы пыли, а Ратомир очередной раз выныривал из своего тяжелого сна.

***

Первое время у него после этих снов страшно болело все тело. Болели мышцы, больно было наклоняться, ходить, даже дышать, казалось, тоже было больно. Днем он неуклюже переваливался, преодолевая эту боль, но все же заставлял себя ходить, что-то делать, о чем-то говорить, хотя хотелось только одного – лечь. Лечь и закрыть глаза.

А еще ему теперь все время хотелось есть. Сам того не замечая, он стал съедать раза в два больше, чем обычно. А кроме еды – той, что ели они все, старуха давала ему какой-то кисель, не сказать, что противный, но и не вкусный. Он пил его, понимая, что это просто еще одна часть всего этого, призванного сделать его сильным мужчиной, воином, человеком, достойным Лики, да просто достойным того, чтобы жить на этой не очень ласковой земле.

И Бен-Салех не оставлял его своими заботами. Но то, что он делал, было даже приятно. Ратомир ложился на спину и закрывал глаза, а Бен-Салех вставал над ним, держа руки ладонями к его груди. И Ратомир через некоторое время начинал чувствовать, как через него что-то течет, движется – из середины, между грудью и животом, к краям. Растекается по рукам и по ногам, до кончиков пальцев. И эти кончики пальцев, когда до них доходило это, начинали испытывать что-то вроде легкого жжения. Кончики пальцев, потом ладони и ступни, потом вдруг начинало ощущаться темечко на затылке. Последним начинало гореть лицо, как бывает, когда слишком близко сядешь возле горящего в печке огня.

По вечерам теперь Йага непременно растапливала баню. Дровами, кстати, обеспечивал Ратомир, ходивший за ними в лес. Он выволакивал сухие лесины из кучи бурелома, тащил к избе, там пилил и колол. А потом парился. И вот это было испытание покруче того, что было в снах. И не потому, что он был непривычен к парной, отнюдь. В Амиране этот обычай был весьма распространен, причем не только среди простонародья, но не брезговали этим и аристократы. И во дворце парились регулярно, пытаясь приучить к этой забаве иностранных послов и гостей, правда, не слишком успешно.

Ратомир испытал шок, когда в первый раз – как раз в конце дня после первой ночи мучений с камнем, когда он, блаженно расслабившись в горячем пару, лежал ничком на полке, в парную зашла смутно различимая фигура, в которой, присмотревшись, Ратомир узнал Лику. Лика, облаченная в какой-то балахон, нисколько не смущаясь, подошла к нему. Он же, напротив, скорчился, и сидел, обхватив руками колени и втянув голову в плечи.