Текст книги "Союз одиночек"

– По-твоему, мы пришельцы? – спросил Стас. – Увы, Шилов, мы – «плоть от плоти».

– А как насчет духа?

– Ты еще душу приплети! – фыркнул здоровяк.

Уже на полной скорости «шмель» несся над городом, наверняка привлекая внимание пешеходов – да и копов, скорее всего.

– Не хочешь помахать коллегам? – спросил Стас. – А, майор? «Мне сверху видно всё…»

– Нам бы такие машинки, – вздохнул Шилов.

– Ага, щас!.. Вот у бандюг они скоро будут. А сыскарям-то зачем?

– Туда, – снова показал Артем, корректируя направление.

– Уверен?

– Почти.

– Уже лучше, – одобрил Стас. – А то: «кажется»!..

Через минуту «шмель» подлетел к чудному строению, еще при Советах провозглашенным памятником старины. Видом он смахивал на средневековый замок, хотя был воздвигнут каким-то самодуром меньше двух веков назад. Стилизация получилась недурная: крепостные стены, центральная башня со шпилем, башенки по углам, даже подъемный мост взамен ворот, – конечно, не в натуральную величину. Но помещений тут хватало, а в подвале можно заблудиться – эдакий лабиринт. Кстати, прежде по зданию водили экскурсии, как по музею. А вот кто в нем заправляет теперь?

– Что, Шилов, хотел чертовщины? – спросил Стас. – Сейчас получишь – в лучшем виде!.. И не говори, что не заказывал.

Они зависли вблизи шпиля, прямо напротив оконца, устроенного в его основании. Сдвинув дверцу, Артем подался к проему.

– Прыгай, ну! – распорядился Стас, а про себя спросил: «Влад?»

«Готов», – откликнулся тот.

И тотчас, догоняя Артема, Стас рванулся к выходу, освободив кресло для напарника. Подмена произошла настолько быстро, что летун даже не дрогнул. А бедняга Шилов лишь через минуту сообразил, что вместо одной спины перед ним маячит другая, – когда Влад оглянулся на него и произнес:

– Вот тебе лучше не соваться – вспомни о детях. Собственно, и парень напрасно влез, но разве его удержишь!..

Затем улыбнулся и добавил:

– Не волнуйся, Стас наведет тут порядок. И девочку вытащит, и парню не даст вляпаться. К счастью, до заката еще время есть.

Часть IV

Глава 10. Осознавшие необходимость

Лагерь отхватил у города немалый и не худший кусок, одной своей стороной примыкая к морю и протянувшись «до самых до окраин». От прочих улиц Лагерь отделили забором, словно военную часть или, того пуще, тюрьму. Черт знает, что тут было скрывать, но на границу опять навесили здоровенный замок. Охрану составляли крепкие ребята, ряженные в камуфляж. Свою принадлежность они не афишировали, но я-то знал, что Лагерь стережется Двором. Еще бы, почти даровая рабочая сила!..

Перед самой проходной я затормозил, вкатывая «болид» на тротуар, вплотную к высоченной стене, поверх которой протянули колючую проволоку. Смотрелся забор солидно, но при желании одолеть его не составляло труда. Впрочем, еще проще было договориться со сторожевиками.

На проходной дежурили двое, кряжистые, мордатые, – типичные образчики своей породы. Меня они встретили хмуро, но ломаться не стали и пропустили сразу, содрав обычную мзду. Странно: мне показалось, будто эту денежку, немалую по их заработкам, они приняли без удовольствия. Что за новые мотивы в охранной службе?

Как бы то ни было, главный заслон я миновал и теперь пребывал на территории Лагеря. Общественный транспорт тут давно не курсировал, а ведь сколько было ликования, когда его сделали бесплатным. По пустым дорогам дребезжали редкие машины Слуг – бог знает, каких лет выпуска – да иногда проплывали двуколесы сторожевиков, равнодушно поглядывающих по сторонам.

Вообще Лагерь странное образование – я не слышал, чтоб еще где-то устроили такое. Сам я давно желал, чтобы человечий мусор: неумехи, лодыри, завистники, – обособился и жил, как считает правильным, не принуждая к этому остальных. Вот и сбылось, хотя бы в масштабе губернии. Конечно, здесь обитали не все, кто в свое время ратовал за коммунизм. Но агитацию тогда провели мощную, на некоторых даже пришлось надавить. Изначально-то в Лагерь попали лузеры, доверчивые простаки, обиженные старики… Кое-кто вскоре сбежал, убоявшись «временных трудностей», другие попытались на личном примере доказать преимущества избранного пути, но, как всегда, без успеха. И пришлось им свои потребности опускать до уровня возможностей – не слишком больших, прямо скажем.

Когда я посещал эту богадельню последний раз, тут было ясно все. Но с тех пор в Лагере что-то изменилось. Нет, коммунары гляделись столь же убого, одетые едва не в униформу, изрядно поношенную. Сытыми они тоже не казались, и достатка не прибавилось – но прежнего уныния не ощущалось. И откуда взялось? Я ведь полагал: былой энтузиазм не возродить. (Собственно, я и в былой не шибко верил. Мало ли что могли напеть штатные романтики первых пятилеток?) Словно бы в здешний водопровод стали добавлять эйфорин и теперь коммунары жили в предвкушении скорого счастья. Не жизнь, а вечный праздник – при общей нищете. И вправду, счастье-то не в богатстве!.. Главное, убедить всех в этой истине.

Впрочем, здешняя нищета не вызывала гадливости, в ней ощущалось достоинство. Ну, скудненько, да… Зато у всех крыша над головой и в распределителях что-то есть. Конечно, не ананасы с рябчиками и не миноги с анчоусами, но самое насущное: макароны, картошка, маргарин в брикетах, колбаса «Отдельная». (Кстати, почему «отдельная»? Совершенно неуместное тут название.) А из консервов… Оглядев полки, я ухмыльнулся: «Бычки в томате» и «Завтрак туриста». Вот не думал, что еще выпускают! И как туристы не вымерли от такой кормежки?

Через низкие, доверчиво распахнутые окна я наблюдал холодильники допотопных моделей и телевизоры полувековой давности – по-моему, еще черно-белые. (По крайней мере теперь ясно, куда сбывают старую технику.) А мебель, судя по всему, собирали по брошенным домам. Но особенно умиляли коляски с газ-водой, увенчанные сиропными колбами, – из каких запасников их достали? Где-то пиликала скрипка, перемежаемая сочными тонами аккордеона, явно наигрывающим другое. С другого бока доносился сладкий тенор Ободзинского, верно, извлекаемый каким-нибудь граммофоном. Из-за окна кто-то писклявым голоском, зато старательно выводил «Одинокую гармонь», аккомпанируя себе на гитаре. Слова, если вдуматься, ерундовые – но разве нынешние дебилки лучше?

А на лагерном пляже резвились, ныряя с заржавелых понтонов и звонко перекликаясь, загорелые пацаны в матерчатых плавках, видно, «сорвавшиеся» с уроков. И никто не пальнет по ним за лишний шум, и маньяки не бродят тут, подманивая мальцов. В худшем случае нарвутся на сварливого старика, или ретивый сторожевик шуганет. Накупавшись, побегут домой за очередной порцией родительских затрещин и дымящегося супа, в котором, возможно, будет плавать и мясо.

Я будто вернулся в детство, только вместо вязов и акаций на берегу росли пальмы с кипарисами. Черт, даже ощутил ностальгическое томление!.. по юности ли, безвозвратно сгинувшей, по человечьему ли теплу, пусть и даровому, по светлой ли вере в людей, с каждым годом якобы делающихся лучше. Разумеется, ни за какие коврижки (и откуда они здесь?) я не соглашусь на такую жизнь – но понять этих людей могу. Им нечего делить и некому завидовать, а друг от друга они мало зависят. Поэтому им легко дружить и быть добрыми. Что ни говори, а идея всемирного братства греет душу.

В здешний Храм меня не тянуло: почему-то я был уверен, что сейчас там смотреть не на что. Помещался он на покатом холме, видом напоминая то ли планетарий, то ли обсерваторию. (Наблюдают, стало быть, коммунары небо, высматривают: а не летят ли посланцы дружественных цивилизаций?) Пройдя Лагерь из конца в конец и нагулявшись до оскомины, я подгадал поглядеть на коммунаров, возвращающихся из Компании. Через раскрытые ворота картинка просматривалась далеко. Люди текли по шоссе, точно колонна муравьев, мигрирующая через джунгли. По бокам вышагивали сторожевики – в лучших традициях, не хватало разве овчарок. Но настрой у конвоируемых, как выяснилось, был не лагерный: «усталые, но довольные» они шли домой после ударной вахты, а сторожевиков воспринимали как охрану, обязательную на таком пути. Мне будто кино показывали – древнее, еще советское, времен расцвета общего оптимизма. Вот так изображали работяг новой формации, тогдашний наш авангард. Но ведь тут не актеры? Играть им вроде бы ни к чему, да и не сумеют войти в роль настолько, чтобы поверил даже я, с моим нюхом на фальшь. Эти ребята не лицедеи, нет, – тогда что же их вдохновляет?

Однако досмотреть сюжет мне не дали.

– Эй, товарищ! – по переулку ко мне спешил, спотыкаясь от усердия, неряшливый типчик в панаме и сандалиях на босую ногу. – Товарищ, послушайте!.. Вы ведь снаружи, да? Тут нельзя находиться посторонним.

Лицо у него было морщинистым и вспотелым, в глазах сиял восторг первых комсомольцев. Или первых христиан, всегда готовых ратовать за веру. лучше бы они мылись чаще. По крайней мере, от этого попахивало сильней здешней нормы.

– Шел бы ты, – пробурчал я. – Тамбовский волк…

– Вы не правы, товарищ, – возразил он, согласный, если надо, и пострадать за свои убеждения. – Я ведь только предупредить. А меры, в случае чего, будут принимать они, – типчик указал на сторожевиков, скапливающихся у ворот и в самом деле поглядывающих на меня с подозрением.

Кажется, он искренне стремился мне помочь – будто рассчитывал получить за это премию. Но скорее его корысть состояла в ином: наставить грешника на праведный путь. Это же так возвышает!..

Действительно, когда я двинулся прочь от зрелища, оказавшегося почему-то запретным, абориген засеменил следом, торопясь вывалить на меня доводы, затертые от долгого применения, явственно отдающие плесенью. Сейчас он смахивал на заевший пулемет. Возраст, возраст – его бы пожалеть.

– Может, заткнешься? – спросил я без особой надежды.

– Но вы признаете, что коммунизм – наше будущее? – не сдавался он.

– Предлагаешь устроить диспут прямо тут?

– Правда уместна везде, – заявил типчик. – Наше учение всемогуще, поскольку верно.

– Или наоборот, – фыркнул я. – Ты что, агитаторов наслушался?

– Я и есть агитатор, – поведал он со скромной гордостью.

– Эй, поп, – не выдержал я, – хочешь в лоб?

Но типчик не внял – видно, давно не получал хорошей плюхи. Да и кто ж тут наделит его, болезного?

– А вы, товарищ, приходите в Храм, – вдруг позвал он. – Послушаете, приглядитесь. Не хлебом же единым…

– С маслом, – перебил я. – И с девками. А вы обобществите!.. На хрена мне такой кукиш?

Ну достал он меня!

– Приходите, приходите, – повторил он, радушно улыбаясь. – У нас для каждого найдется дело по душе!

Ну да, и для убийц? Что-то в этой фразе было… для сердца русского.

– Ждем вас, товарищ! – прибавил типчик ободряюще, только что по плечу не похлопал. И чем я так глянулся ему?

А меня он не заинтересовал – отработанный материал. Эти, прежние, попросту доживали в Лагере. Их терпели, к ним снисходили, но погоды они не делали. С одной стороны хорошо: хотя бы здесь не правят старики. Однако неясно, кто взрастил эту молодежь – энергичную, просветленную… несмотря ни на что. Откуда такой поворот? Это и надо выяснить.

Вот теперь, ближе к вечеру, я ощутил вокруг странное: по Лагерю будто незримые нити веяли, сплетаясь в тугую сеть, постепенно сгущавшуюся к центру. Мой Зверь посчитал бы их сродни запахам, но скорее тут замешаны мысли – ориентир не самый плохой. Обострившееся в последнее время чутье не подвело и на сей раз, вывело к цели быстро и кратчайшим путем. Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое. Что же ты представляешь из себя?

Она была симпатичной, по меньшей мере. Открытое улыбчивое лицо, ладная фигура, движения легкие и точные – видимо, физкультурница. Или даже спортсменка: легкоатлетка или гимнастка-художница. (Теннис тут вряд ли культивируют.) И пахла свежестью, несмотря на жару. Ее волосы выгорели добела, зато кожа побронзовела в йодистых испарениях моря. Одета в стандартное платьице, выцветшее и застиранное, на ногах сандалии.

Со школьных лет храню светлый образ комсомолки, внушенный тогдашней пропагандой. Но среди реальных партийцев встречал лишь карьеристок, помешанных на власти, или фанатичных дурищ с единственной извилиной, замусоренной демагогами. Или дурнушек, с отчаяния заделавшихся общественницами. Или смазливых девиц, планирующих выгодное замужество. Эта малышка не походила ни на один из помянутых типажей. Ее глаза были ясными, улыбка – озорной. Может, ее растили на тех же фильмах, что и меня?

– Не жарко ль тебе, красавица? – спросил я, заступая девушке путь. – И не вмазать ли нам по кружечке кваса, как думаешь? Или мама не велит?

– Мама не может мне ничего запретить, – ответила она серьезно.

– А кто может?

– Вожатый. Или комиссар. Но вряд ли они станут запрещать квас.

– А как насчет подозрительных знакомств?

– А что это такое? – удивилась девушка.

– Ну, или нежелательных.

– Разве бывают такие?

Уже интересно. Я-то считал: невинность коммунаров блюдут строго, как у монахов. Или для этого хватает забора?

– Как зовут тебя, чудо?

– Зоя, – ответила она, не ломаясь.

– А меня – Родион.

Улыбнувшись, девочка доверчиво взяла меня под руку. Может, она из тех, кто чист, пока не ушибется о жизнь? Я и таких знавал. И куда девается их доверчивость после первого встреченного мерзавца!..

– Ты тоже росла в интернате?

Чуть не ляпнул: в инкубаторе.

– Конечно. Правда, лишь с восьми лет, – прибавила она с сожалением.

– А как же родители?

– Мы встречаемся. Иногда.

– Ну, ни фига себе!..

Но тут нас прервали. Вдруг позвонил Гувер и, не вдаваясь в детали, предложил срочно заехать в их контору – якобы для важного дела. Удивившись, я дал согласие, хотя федерал звучал странно. Пока общался с ним, Зоя глядела на меня с любопытством, верно, не очень понимая, что происходит. Коснувшись выступа на шлеме, я отключил рацию.

– Нужно вернуться, – сообщил новой знакомой. – Хочешь со мной?

Эксперимент в самом деле занятный: выдернуть девчушку из нищей идиллии в сытое, но опасное будущее, – из одной общественной формации в другую, без пересадки.

– Меня не выпустят, – нерешительно сказала Зоя.

– «Границе на замке»? – хмыкнул я. – А вот сейчас проверим.

На проходной вправду возникли сложности. Но разрешились они просто: я сунул пару мэнчиков, и сторожевик отвернулся, заинтересовавшись чем-то в глубине будки. Я вывел притихшую коммунарку наружу, усадил в мерцающий «болид» и рванул машину с места. Сразу включилась музыка, обволакивающая, вкрадчивая, а на дисплее возникла карта, указывая наше местонахождение. Сбоку открылось оконце бара.

– Хочешь пить? – спросил я. – Что выбираешь?

– Э-э… на твое усмотрение, – вывернулась Зоя.

– Безалкогольное, да?

Я налил фанты, с интересом ожидая ее реакции. При этом ощущал себя так, будто и сам пробовал впервые. Во всяком случае, маленькие открытия девушки и моему восприятию добавляли свежести.

– А хороший у тебя мобиль, – заметила Зоя с одобрением.

– Эти машинки отживают свое, – вздохнул я. – Еще год-другой, и пересядем в турбореактивы. Дело не только в скорости – но сколько можно цепляться за полоски, когда над головою такой простор? Лети, куда пожелаешь, и никто не перегородит путь. Мир без границ – как тебе такое?

– Как же без них? Мы ведь пока не при коммунизме.

– Да похоже, границы нужны лишь коммунарам и чинушам.

– Нет, ты не прав. Стоит убрать забор, как в Лагерь хлынут чужаки.

– Что, к вам? – Я хмыкнул с пренебрежением. – Да кому вы сдались? Последний нищий не променяет наши помойки на ваши закрома, а для трудяг у вас и вовсе нет просвета.

– В нашей жизни есть смысл, – сказала девушка. – А для чего живете вы?

– Во всяком случае, не для светлого будущего. И не ради прогрессивного человечества. По-твоему, смысл в этом? А попробуй пожить ради кого-нибудь одного. Думаешь, это легче?

– Я знаю: мы на правильном пути, – объявила Зоя твердо. – И наша тропа, может быть, трудней – зато короче.

– Знаешь, да? – спросил я. – Так поделись!

– Я… не могу. Не имею права. Пока еще нельзя.

Вид у нее сделался виноватый – оттого ли, что проговорилась, или что отказывается меня просветить.

– «Верной дорогой идете, товарищи»? – Я снова хмыкнул. – Ну-ну.

Можно было направиться сразу к Гуверу, но я специально покружил по обновленным кварталам, чтобы вкусить от ощущений Зои. Для нее тут была заграница, невиданная, таинственная, – в одних витринах чего только не выставлено! И люди вокруг другие, и машин тьма, и огней уйма. Я сам поглядывал по сторонам не без интереса. Каждую неделю здесь что-то менялось: реставрировались дома, а то и вырастали новые; магазины переезжали либо закрывались (или их взрывали), взамен расцветали другие; а уж кафе и ресторанчики множились на глазах.

Наверно, Зоя высматривала следы разложения, описанные в дозволенных книгах, и ожидала увидеть дебоши, классовую борьбу, чуть ли не трупы на улицах. Но днем тут было пристойно, разборками никто не занимался, попрошайки отсыпались перед работой, и даже «бабочки» не фланировали по тротуарам. Вот через час-другой, когда наступит ночь…

– Слишком сыто живем, да? – спросил я. – Некогда о душе подумать.

– Я атеистка, – заявила девочка с трогательной убежденностью.

– Что ж, – пожал я плечами, – у каждого своя вера.

Мы уже подкатывали к резиденции федералов. Оставив Зою ждать в машине, я поднялся в квартиру. К моим посещениям тут относились без восторга, но на сей раз даже обрадовались – по крайней мере Агей, что настораживало. А Гувер явно был не в своей тарелке.

Кроме них в гостиной обретались двое, похоже, нагрянувшие из столицы и обладавшие немалой властью. То есть начальником выглядел один: матерый, хотя рыхловатый тип с замороженным усатым лицом и свинцовым взглядом, – а второй, жилистый верзила, ходил у него в подручных. Оба были выряжены по северному и экипированы богато, судя по выпуклостям на одежде. Принимали их точно ревизоров. Обшарпанный, видавший виды стол ломился от яств и напитков – не очень изысканных, зато обильных. А в перспективе могла маячить и сауна с девочками – сейчас это даже не дорого.

– Ага, – сказал усатый, завидев меня. – Как говорится, на ловца…

Как видно, мой облик ему нарисовали. Но с «ловцом» он, может, поспешил.

– Садись, – по-хозяйски пригласил гость. – Не тушуйся!.. Чего налить?

– Кваса.

– Да? – хмыкнул он. – А почему не кумыса?

– Вкус гнилостный, – сказал я наудачу. – Как у сушеной селезенки.

У него это не вызвало ассоциаций.

– Значит, не татарин, – констатировал усатый. – Уже неплохо.

Хотя у самого в чертах проступала явная монголоидная примесь.

– Вдобавок Родион, – продолжал он. – Хорошее имя, патриотичное. А меня можешь звать Ульяном Мироновичем.

А могу и не звать, прибавил я мысленно. На кой ты сдался мне?

Но вслух спросил:

– А фамилия?

– Вот фамилия ни к чему. Хотя, если желаешь… Сидоров подойдет?

Скажите, какие мы загадочные! Все равно ж выловлю в Океане. Но взгляд Ульяна мне не нравился – тяжесть его ощущалась и через очки.

– Да хоть Петров!.. Мне-то что?

Обойдясь без приглашения, я опустился на свободный стул. Все же Ульян налил мне водки, почти полный стакан, – видно, принял за настоящего мужика. Или решил подпоить. Не он первый. Вообще я могу выпить много, не теряя контроля, – только зачем? Отодвинув стакан, я действительно взялся за квас – тем более, об этой моей склонности не знал даже Гувер. Конечно, навряд ли мне что-то подсыплют…

– Ты закусывай! – усмехаясь, предложил Ульян. – Не то и впрямь захмелеешь, не приведи бог.

Похоже, у него сегодня бенефис – остальные помалкивали. Помощник методично работал челюстями, а толстячок Агей, зацепенев с приоткрытым ртом, поглядывал то на меня, то на Ульяна, будто следил за мячом в теннисном матче.

Прихлебывая ледяной квас, я посмотрел на Гувера, но тот сразу отвел взгляд, словно отстраняясь. Счастливым он не выглядел, как и дружелюбным, – похоже, опасался гостей. Но, может, хотя бы не станет вмешиваться, если дойдет дело до потасовки?

Будто очнувшись, Агей подскочил и, обежав вкруговую стола, установил передо мной тарелку. Рядом положил вилку, сравнительно чистую.

– А компот? – спросил я, но толстячок лишь недоуменно кольнул меня глазками и затрусил обратно, на пригретое место. Уж он точно не на моей стороне – и слава богу.

– Мне говорили: ты много знаешь, – начал Ульян. – И понимаешь в этом бедламе больше других.

– Я много в чем понимаю. И что?

Усач опять уперся в меня тяжелым взглядом, будто стремился подмять. Наверно, в большинстве случаев это удавалось. Он и сам был опасен, а вдобавок в нем ощущалась принадлежность к большой и грозной стае.

– Мне что, нужно напомнить про твой гражданский долг? – спросил он с угрозой.

Ну, насмешил!

– Напомнить? – хмыкнул я. – Это как в анекдоте про студента, которому профессор кричит: «Вспомни, несчастный, этого еще никто не знает!..»

– Не понял, – медленно выцедил Ульян.

– … сказал бывалый кот, загремев вместе с водосточной трубой.

– Хохмач! – сказал он. – Еще не расчухал, на кого нарвался? Ты должен очень стараться, чтоб понравиться мне. Потому что, если тебя не полюблю…

– Как родного?

– Как патриота. Объясняю популярно и коротко: не станешь сотрудничать, вообще не будешь… работать. Ну, еще раз: кто я, по-твоему?

Прыщ на ровном месте! – едва не брякнул я. Подобных субчиков, упивающихся властью над слабыми, полно среди крутарей. Но еще больше их среди шушеры – вот там это едва не норма. Теперь я понял, что проступало сквозь благодушную маску Ульяна, как пятно через краску, – жестокость. И даже не обычная безжалостность, а именно желание приносить боль и смерть. Бог знает, когда он вошел во вкус, но на такой работе трудно не сломаться. Да и кого волнуют там высшие цели? От этой глупости быстро излечиваешься.

– Ты из федеральных спецслужб, – объявил я небрежно. – Если не босс, то очень, очень полномочный агент – «с правом на убийство». Ну и как, многих уже порешил, авансом получая отпущение грехов?

Ухмылка не слиняла с усатой физиономии, зато глаза превратились в прицелы. Наверно, Ульян был умелым практиком – но это не значит, что лучше меня разбирался в теории. Нынче кто не ленив, тот подготовлен, и для этого не обязательно идти в ученики к ассу. А кто подготовлен, тот вооружен. И когда Ульян будто невзначай сдвинул руку, направив ее на меня, я сразу и в точности повторил жест, осклабясь ему в лицо. А второй рукав нацелил на подручного, слишком близко поднесшего ладонь к борту расстегнутого пиджака.

– Будем и дальше друг друга пугать? – спросил я. – Или поговорим о деле?

Видимо, Ульян плохо понимал людей – слишком привык, что его боятся. Легко общаться с людьми через амбразуру, сидя, к примеру, в танке. Конечно, будь я экипирован хуже, тоже бы не пер на рожон, но пытать себя вряд ли бы позволил. Нынче госмашина не та: в открытую не наедет, – да и я пока не в капкане, отмашусь с божьей помощью. Не так уж их много: двое прожженных убийц, не привыкших к честной драке, и неумеха-подтявкатель. Да невольник служебного долга, вряд ли бы ставший усердствовать.

– Ладно, давай о деле, – сдал назад Ульян. – Дошел до нас слух, будто в городе обосновалась подозрительная шатия. Будто вытворяют те люди странное и владеют, чем не положено. И нет для них ни законов, ни укорота – живут, как хотят.

– Разве они одни?

– Остальные не уходят за рамки – стало быть, управляемы. А вот чего хотят эти? И что могут?

И это все, что его волнует? Тут губерния на грани взрыва, жители с ума посходили… не говоря о нечисти, заполонившей темные углы да глубины, водные и подземные.

– Собственно, ты о ком? – спросил я. – Последнее время в нашей деревне развелось столько экзотики – можно экскурсии водить.

– О тех, за кем и ты давно приглядываешь, – с ехидцей ответил Ульян. – В оконца пялишься, за машинами гоняешь, а подойти не решаешься. Что ж ты такой боязливый? Пора, брат, пора!

Невольно я поморщился. Это называется: утечка информации. И откуда она утекла? Слежки за мной не было – я бы заметил… Господи, уж не снюхался ли Аскольд еще и с этими?

– Вообще я «приглядываю» за одной, – уточнил я. – С каких пор моя личная жизнь стала интересовать спецслужбы?

– Не финти! – прикрикнул Ульян. – Видали мы таких умников!..

– Правда? – не поверил я. – Только не говори, что в зеркале.

Кажется, Ульяну стала изменять выдержка, даже щека задергалась. Очень он не любил, когда отказывают, – вообще ему такие поперек горла. С ними он и воевал не за страх, а… н-да, вот о совести не будем. И отстреливал, сколько дозволяли, и ломал, если удавалось, и с дерьмом смешивал, показывая, кто тут прав. Не исключено, Ульян впрямь защищал идею: тот пресловутый «порядок», приоритет державы над личностью. А всех несогласных записывал во враги.

– Дурень, – сказал Ульян. – Да что стоишь ты против организации!..

Последнее слово он произнес с таким нажимом, что прямо слышалась прописная буква.

– Ну да, такая здоровенная стая!..

Мне совсем не нравилось, что творится в губернии, и пока я не видел сил, которые могли это остановить, – кроме федералов. Маленькому человеку, чтоб не угодить под каток, лучше заручиться поддержкой гиганта… А как насчет тех, кто желает звучать гордо?

– Значит, не хочешь сотрудничать?

– С убийцей плечом к плечу, ради высоких целей? Да за кого ты меня держишь!

Надолго повисла пауза, зловещая или растерянная – кому что нравится. Как ни старался Гувер хранить безразличие, по его лицу скользнуло злорадство. Все ж приятно, когда макают тех, кого не решаешься умыть сам.

– Хочешь совет? – спросил я. – Бесплатный, в счет моего гипотического «долга». затеешь устранять Клопа, близко не подходи, тем более не вступай в переговоры… Хотя дуракам советы не впрок – они и так знают все.

– А ты, значит, умный?

Как мне надоел этот вопрос!.. Ну, есть такой грех – что дальше?

– Если б я поверил, что тебя заботит дело, меж нами, может, и завязалось что, – прибавил я. – Но ты же больной son of a bitch – тебе просто нравится убивать!

Затем я поднялся, ногой убрав в сторону стул, и попятился к выходу, не выпуская из-под прицела обоих варягов. Агея в расчет не принимал: он труслив и высовываться не станет. А у Гувера, даже если захочет влезть, хватает ума понять, что я не блефую и что любой неверный ход может обернуться трупами. За последние дни я насмотрелся достаточно, чтобы не церемониться. А самому на тот свет не хотелось категорически.

Вернувшись в «болид», к терпеливо ожидающей Зое, я больше не стал кружить по городу, а сразу поехал к себе, заодно показав на магистрали, что такое настоящая скорость. По-моему, девушка с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать от восторга, – наш человек!..

На пороге она сбросила сандалии и все равно ступила на стерильный ковер с опаской, будто не отказалась бы заодно ополоснуть ступни. Конечно, про пресиптрон она не слыхала: в Лагере и пылесос – редкость. Взяв под локоток, я провел гостью на второй этаж. В гостиной всё уже приготовили к приему: музыка, фрукты, цветы, напитки. В нишах красовались статуи на темы греческих мифов – конечно, уменьшенные копии, зато детальные. По стенам просторные экраны, будто окна в дальние миры, – это не считая настоящих окон, от пола до потолка. Кстати, сегодня по морю гуляли внушительные валы, впервые за много дней. «Неспокойно синее море!..» К чему бы это?

Продуманный уют моей берлоги обычно действует на гостей расслабляюще, но в Зое я ощутил напряженность.

– Тебя что-то смущает?

Она обратила глазища на меня и грустно сообщила:

– Тут могло бы разместиться несколько семей.

– Ага, по семье на комнату, – подтвердил я. – А живу я один. У меня и прислуга есть – правда-правда!.. Типичный буржуин.

Из всего обилия фруктов Зоя рискнула попробовать бананы, о которых была наслышана или видела, как их потребляют мультяшные обезьяны. Пришлось мне самому разрезать киви да очищать ананасы.

– А финики я ела, – похвалилась она. – Как-то завезли в распределитель. И дыни… Хотя давно, – прибавила честно, – еще в детстве.

Действительно, сколько воды утекло!.. Хмыкнув, я разлил по фужерам прозрачный нектар маракуи. Не самый вкусный из напитков, зато из наиболее экзотичных – насколько помню свои первые впечатления.

– Откуда у тебя всё? – Зоя обвела рукой вокруг: – Ну, вот это.

Я пожал плечами:

– Заработал.

– Как?

– Знания продаю.

– Да разве они стоят что-то?

– Еще бы. Всё держится на них: власть, богатство, прогресс…

– Но ведь не ты это придумал?

– Я спекулянт, – признал с готовностью. – Достаю в одном месте, сбываю в другом. Более того, грабитель, поскольку беру без спроса. Теперь понимаешь, в какой притон угодила?

– А где берешь их? – спросила Зоя. – То есть я про знания.

– В Океане. Это такое…

– Ну да, мне рассказывали. И что, грабишь прямо там?

– В каждом океане водятся пираты, – сказал я, берясь за пультик. – Странно, если бы тут было иначе. Вот, гляди.

На экране возник некий аналог сказочного принца из восточных сказок.

– Кто это?

– Один из моих партнеров. Когда не удается друг друга одурачить, мы обмениваемся.

– Он такой красивый! – сказала Зоя восхищенно. – Как нарисованный.

– Это и есть рисунок, – подтвердил я. – Тут у каждого своя маска.

– И у тебя?

Я кивнул и вывел на экран облик тщедушного очкарика, озабоченного, будто у него не проходящий понос. Не удержавшись, Зоя хихикнула.

– Зато доверия больше, – пояснил я. – Кто подумает, что это ширма? Настоящий шулер должен тасовать карты неловко.

«Испытание собачкой», столь популярное в фильмах, девушка выдержала, хотя Хан больше смахивает на молодого медведя. То ли она не ждала от меня подвоха, то ли была непуганой как годовалое дитя, но псину приняла с восторгом. А тот ответил взаимностью, как ни странно. И котяра отнесся к Зое с расположением, непонятно как распознав в ней женскую особь, – и тотчас принялся клеиться, молокосос.

Зато как у гостьи округлились глаза, когда на пороге возникла Инесса с полным подносом и в своем обычном виде, то есть нагишом. С непроницаемым лицом женщина сгрузила блюда на столик и удалилась, покачивая бедрами точно одалиска. А Зоя едва сдержалась, чтобы не вскочить, – настолько смутил бедняжку такой се рвиз.

– По-моему, ее надо пригласить, – сказала она, ерзая как на иголках. – Нехорошо ведь.

– Еще чего! – фыркнул я. – Сесть за один стол с рабыней?

– Мерзость какая, – пробормотала Зоя, сразу потеряв аппетит. – Фу!

– Хочешь с ней на равных? Конечно, могу ее позвать, только…

– Что?

– Так ведь на равных, – повторил я с ухмылкой. – Готова ты уравняться?

Девушка поглядела на меня, озадаченно сдвинув брови.

– Ты выдумал всё! – заявила вдруг. – По-твоему, я совсем не разбираюсь в людях? Она ж не рабыня, правда?

– Правда, – пришлось согласиться. – Скорее мы соседи. Но, раз уж зашла речь, я ведь тут полный хозяин и что бы ни сотворил – с ней ли, с тобой… По-твоему, тебя станут искать?